Zvukobook.ru - Первый аудиокнижный | Война аркадий бабченко epub: Скачать Война, Аркадий Бабченко

Содержание

Книга: Десять серий о войне — Аркадий Бабченко

Пустые Холмы

Марина Козинаки

Светлые маги решают, что опасность слишком велика и теперь им необходим Союз Стихий. Еще…

Пять жизней. Нерассказанные истории…

Хэлли Рубенхолд

Более столетия газеты единодушно заявляли, что Джек-потрошитель охотился на проституток.…

Идеальный сын

Лорен Норт

Лорен Норт потрясла читателей блистательным дебютом. Напряженный, со взрывной концовкой,…

Здоровые сладости из натуральных…

Наталья Туманова

«Здоровые сладости из натуральных продуктов» – уверенный литературный дебют 26-летнего…

Код

Джеймс Прескотт

В течение бесчисленных эпох правда об эволюции человека оставалась тайной.

До тех пор,…

Тот, кто не умеет прощать

Марина Серова

Известный предприниматель Андрей Павлов найден убитым в своем загородном доме. По…

Невероятное подземное путешествие…

Ингерсол Локвуд

Впервые на русском языке издаётся невероятный фантастический роман американского…

Обзор на книгу Оскара Хартманна «Просто…

Евгений Кавешников

Оскар Хартманн – вдохновляющий пример деятельного человека. Пока одни переживали из-за…

Невеста на одну ночь. Меж двух огней

Екатерина Флат

Отбор продолжается. Теперь у меня есть шанс не только отстоять истину, но и свою свободу.…

Мы вернемся

Яна Миа

Что, если все персонажи, умершие в книгах, фильмах и сериалах, не исчезают…

Триумф Теней

Алекс Каменев

Стихийники знали о прорыве в Фэлроу гостей из Бездны и молчали, потому что эта вина была…

Сексология. Введение в семейную жизнь

Евгений Тамчишин

Данная книга «Сексология. Введение в семейную жизнь» написана для широкого круга…

Все, что дозволено небесами

Татьяна Воронцова

Где грань между верностью и предательством, между правдой и ложью? Чем можно пожертвовать…

Квантовый волшебник

Дерек Кюнскен

Белизариус – созданный биоинженерией Homo quantus, сбежавший с родной планеты. Чтобы…

Любовь не по сценарию

Ася Лавринович

Агния Леманн готова на все, чтобы испортить жизнь ненавистному отчиму. И когда тот…

Среди тысячи слов

Эмма Скотт

УИЛЛОУ Ее душа помнила все. Знала, что такое одиночество в огромном городе. И каково…

Труп выгоревших воспомиманий

Екатерина Генаева

Яну Лаврецкую преследует компания из девяти школьниц.

После каждой встречи, одна из…

Синдром бесконечной радости

Марина Крамер

В далекой сибирской тайге в небольшом поселке Листвяково появился настоящий Город…

Вьетнам. Отравленные джунгли

Александр Тамоников

Начало 1970-х. Американцы и их союзники уже несколько лет воюют на земле Вьетнама. Только…

В гостях у Перуна

Татьяна Арбузова

Татьяна в компании своих друзей отправляется сплавляться по реке. Тур выходного дня…

Рэкетир

Джон Гришем

За всю историю США были убиты только четыре федеральных судьи. Недавно в этот список…

Ёкай

Валерий Лисицкий

Случайно встретив на улице старуху, знакомую с детства, Соня и не подозревала, что…

Пеку полезное. Волшебные десерты без…

Марина Мелконян

Школа полезной выпечки @awakengame уже научила тысячи учеников готовить вкусные и…

По ту сторону песни

Наталья Калинина

Двадцать лет назад в провинциальном военном городке вдруг исчезли люди, а оставшихся…

Аркадий Бабченко — Война » Страница 2 » MYBRARY: Электронная библиотека деловой и учебной литературы. Читаем онлайн.

Да, героизм на войне есть, но в основном — это тяжелые от налипшей глины, пропахшие потом и дешевой водкой, отороченные болью, ненавистью и страхом бесконечные дни. «Война» — художественное произведение, хотя большинство событий в действительности происходило с автором. И именно в это время. Черное время войны.

И я поехал. И вправду не сбежал. Однако, когда пришел в Тверскую комендатуру и спросил, как мне найти мою часть, потому что — вот он я! и хочу служить, на меня посмотрели довольно косо. Но ничего не сказали. Только спросили про сопровождающего. По- моему, я был первый, кто добрался до части своим ходом и не сбежал.

Собственно, в этой комендатуре, а точнее, в такой ее составной части, как гауптвахта, и прошла моя оставшаяся служба в качестве помощника начальника караула и арестованного попеременно.

Поскольку я был единственный сержант в БРлРУ, да и во всем дивизионе, а в караул мы ходили через день, то мне ничего не оставалось делать, как через день на ремень в должности помначкара (помощника начальника караула по–граждански).

Сорок одни сутки славное караульное помещение давало мне кров и еду в своих стенах. Я же в ответ следил в нем за чистотой и порядком, знанием караульными своих обязанностей, а также за сохранностью оружия и его выдачей–приемом.

С оружием все было в ажуре, караульные устав знали так, что от зубов отскакивало, а вот с чистотой были проблемы. Засранцы–караульные никак не хотели взяться за дело и отмыть каптерку сверху донизу. Так, после восьми часов на посту с щетками поползают на коленях часа три от силы; всего лишь тремя водами мыло смоют; раз пять, не больше, насухо вытрут; пару часиков остатки стеклышками добела поскоблят; «машкой» из колодезного люка, завернутого на шинель, блеск сверху наведут и давай дрыхнуть все оставшиеся от суток двадцать минут напролет. Работнички.

А вот так, чтобы с душой — нет, не было в них этого.

Поэтому начгуб капитан Железняков (страшный человек, между прочим, гроза всех караульных) каждый раз либо за шкафом, либо под оторванной им паркетиной, либо, на худой конец, на внутренней стороне поднятого плинтуса обязательно находил хлопья пыли.

После этого я получал выговор, сутки ареста за халатное исполнение обязанностей, сдавал лейтенанту–начкару автомат, ремень и шнурки, смотрел, как все это вместе с повеселевшим караулом грузится в «Урал» и отправляется в часть на мягкую койку и к гречневой каше, и шел в камеру.

Каждые из этих суток были. ах, черт, я уже об этом писал.

Впрочем, посадить меня больше, чем на сутки, начгуб не мог. Поскольку я был единственным сержантом в БРлРУ, да и во всем дивизионе, а в караул мы ходили через день, то ровно через сутки приезжал мой лейтеха с погрустневшим караулом, меня выводили из камеры, вручали автомат, шнурки и ремень, я становился в строй и шел в караулку следить за чистотой, порядком и сдачей оружия.

Это курсирование через плац комендатуры продолжалось восемь месяцев, после чего министр обороны подписал указ о моем увольнении в запас, я побрил голову налысо, швырнул в потолок пайку масла и свалил домой на дембельском поезде.

Как я провел последующий месяц, описывать не буду.

Не помню. Ну да, пил. А куда деваться — дембель!

Восстановился в институте. Доучился. Сдал экзамен. Получил диплом бакалавра юриспруденции по гражданскому праву. Как сказал мой хороший знакомый Денис Бутов, закончивший институт примерно таким же макаром (ушел со второго курса юрфака, а восстановился на третьем бухучета): «Бухгалтер, етитна кошка! Не завидую той фирме, что возьмет меня на работу».

Так вот и я: юрист, етитна кошка!

Получил диплом, пришел домой, сел в кресло, включил телевизор и узнал, что началась вторая чеченская…

Когда дембельнулся второй раз, написал статью о том, что видел. Отнес ее в несколько газет. После чего из одной мне позвонили и предложили поработать военным корреспондентом.

Чем до сих пор и занимаюсь.

Эта книга — не автобиография, хотя процентов восемьдесят или девяносто написанного происходило именно со мной и именно так. Но все же это художественное произведение. Где–то я писал от первого лица, где–то от третьего, где–то называл героя своим именем, где- то — придуманным специально для него. Почему? Не знаю. Так писалось. Я не придавал этому значения.

Просто эта книга не задумывалась именно как книга. Это не литература. Не творчество.

Это — реабилитация.

Как говорит ветеран Афганистана Паша Андреев — не надо таскать свое прошлое за собой в рюкзаке.

А лучший способ избавиться от своей войны — рассказать о ней.

Это попытка избавиться от своей войны.

Читайте.

Мы лежим на краю взлетной полосы — Кисель, Вовка Татаринцев и я — и подставляем голые животы небу. Несколько часов назад нас пригнали со станции, и теперь мы ждем, что будет с нами дальше. Наши сапоги стоят рядышком, портянки сохнут на голенищах. Мы впитываем тепло. Так тепло, кажется, нам не было еще никогда в жизни. Желтые отроги сухой травы колют спины. Кисель срывает пальцами ног травинку, переворачивается на живот и крошит ее в руках.

— Смотри, сухая совсем. А в Свердловске еще сугробы выше головы.

— Тепло, — поддакивает Вовка.

Вовке, как и мне, восемнадцать лет, и похож он на сушеный абрикос — смуглый, сухощавый, высокий. Глаза черные, а брови светлые, выгоревшие. Он родом с юга, из–под Анапы, и ехать в Чечню вызвался добровольно. Ему казалось, что здесь он будет ближе к дому.

Киселю двадцать два, и в армию его призвали на год после института. Он отлично сечет в физике и математике и умеет как нефиг делать раскладывать всякие там синусоиды. Да только что теперь в этом проку. Для него гораздо лучше было бы, если бы он научился мотать портянки. Кожа у Киселя белая и рыхлая, и он до сих пор стирает ноги в кровь. Через шесть месяцев у него дембель, и отправляться в Чечню он совсем не хотел, думал спокойно дослужить где–нибудь в средней полосе, поближе к своему родному Ярославлю. Но у него ничего не вышло.

Еще рядом с нами сидит губастый Андрюха Жих, самый маленький солдат в нашем взводе, прозванный за это Тренчиком (это такое маленькое кожаное кольцо, куда вставляется свободный конец солдатского ремня). Его рост не больше полутора метров, но лопает Андрюха за четверых. Куда девается все, что он съедает, непонятно — все равно он остается маленьким и тощим, как сушеный таракан. Самое выдающееся в нем — огромные губы–вареники, которыми он может зачерпнуть за раз полбанки сгущенки и которые придают его мягкому краснодарскому говору шамкающий оттенок (у него получается «учшэбка»), и живот, раздувающийся в несколько раз, когда Тренчик жрет.

Справа от него — еврей Витька Зеликман, который больше всего на свете боится избиений. Мы все этого боимся, но тщедушный интеллигентный Зюзик переносит тумаки особенно тяжело. За полгода армии Витька так и не смог привыкнуть к тому, что он — чмо бессловесное, черт канявый, животное, и каждый тумак повергает его в депрессию. Вот и сейчас он сидит и думает о том, как нас здесь будут бить — больше, чем в учебке, или меньше.

Последний в нашей группе — смурной Рыжий, здоровый, молчаливый парень с огромными ручищами и огненной шевелюрой. Точнее, это раньше у него была огненная шевелюра. Сейчас же его лысая солдатская башка словно посыпана красновато–желтой пылью, как будто кто–то точил над ним напильником медную трубу. Рыжий думает только о том, как бы поскорее сделать отсюда ноги.

Сегодня нам впервые удалось поесть как следует. Наш нынешний командир — чернявый майор, который орал на нас всю дорогу, — сидит довольно далеко, в центре этого поля, и мы, пользуясь моментом, потрошим свои сухпайки.

В поезде майор выдавал нам хавку из расчета одна банка тушенки на сутки, и за два дня пути у нас основательно подвело животы. Хлеб, который везли в отдельном вагоне, не успевали разносить на коротких остановках, когда наш эшелон пропускал встречные на запасных путях, подальше от людских глаз, и мы были все время голодными.

Чтобы не опухнуть с голодухи окончательно, мы меняли на жратву свои солдатские ботинки. Каждому из нас перед отправкой выдали по паре связанных шнурками парадных ботинок. «Интересно, где мы там будем маршировать?» — спросил Тренчик и первый сдал их за десять пирожков с капустой.

Ботинки брали у нас станционные торговки из жалости. Завидев эшелон, они бросались к нам с пирожками и курочками по–домашнему, но, когда понимали, что за поезд стоит в запаснике, начинали причитать. Они ходили вдоль эшелона, крестили наши вагоны и брали у нас не нужные им ботинки и кальсоны в обмен на пирожки. Одна женщина подошла к нашему окну и молча протянула бутылку лимонада и килограмма полтора шоколадных конфет. Она обещала еще принести сигарет, но майор отогнал нас от окна и запретил высовываться.

Весь хлеб раздать так и не успели, и он заплесневел. Когда мы, выгрузившись из эшелона в Моздоке, проходили мимо последнего, хлебного, вагона, позеленевший кислый хлеб выбрасывали из него мешками прямо нам под ноги. Кто сумел, успел подхватить буханку.

Аркадий Бабченко — Война » Страница 3 » MYBRARY: Электронная библиотека деловой и учебной литературы. Читаем онлайн.

Аркадия Бабченко считают одним из основоположников современной военной прозы. Он прошел две чеченские кампании и хорошо знает, о чем пишет. Война просто не отпускает — в качестве военного корреспондента Аркадий Бабченко работает на фронтах Южной Осетии‑2008 и Украины‑2014. Его записи в блоге и «Фейсбуке» вызывают море эмоций. Им восхищаются, и его ненавидят. Его клеймят, и его принципиальность и профессионализм приводят в пример. Сборник «Война» — пронзительно честный рассказ о буднях чеченской войны, о том, как она ломает судьбы одних людей и выявляет достоинства других. Да, героизм на войне есть, но в основном — это тяжелые от налипшей глины, пропахшие потом и дешевой водкой, отороченные болью, ненавистью и страхом бесконечные дни. «Война» — художественное произведение, хотя большинство событий в действительности происходило с автором. И именно в это время. Черное время войны.

Мы оказались в числе самых шустрых. Теперь наши желудки набиты свиной тушенкой, в которой жира, правда, больше, чем мяса (Рыжий уверяет, что это вообще не жир, а топленый солидол вперемешку с гуталином), и перловой кашей; кроме того, каждый из нас умял по целой буханке хлеба, и можно сказать, что сейчас мы довольны жизнью. По крайней мере на ближайшие полчаса она приобрела некую определенность, а загадывать дальше никто из нас не собирается. Мы живем одной минутой.

— Интересно, а нас прямо сегодня поставят на довольствие? — шамкает своими варениками Тренчик, засовывая вылизанную до блеска ложку за голенище сапога. Пообедав, он тут же начинает думать об ужине.

— А ты что, очень туда торопишься? — отвечает ему Вовка, кивая на хребет, за которым начинается Чечня. — По мне, уж лучше совсем без жрачки, лишь бы задержаться на этом поле подольше.

— А еще лучше насовсем, — поддакивает Рыжий.

— Может, мы и вправду будем печь булочки, а, пацаны? — снова интересуется Тренчик.

— Конечно, тебе бы этого очень хотелось, — отвечает ему Кисель. — Тебя только допусти до хлеборезки, ты за каждый свой вареник по буханке хлеба спрячешь и не подавишься.

— Хлеба не помешало бы, это верно, — довольно лыбится Жих.

В учебке чернявый майор говорил, что набирает команду в Беслан для выпечки хлеба. Он знал, чем нас купить. Оказаться рабочим на хлебозаводе — заветная мечта каждого «духа», то есть солдата, отслужившего меньше полугода. Мы — духи. Еще нас называют нехватурой, проголодами, желудками, обмороками, гоблинами — да как угодно. Голодуха в первые месяцы мучает особенно сильно, а те калории, что мы получали в учебке вместе с серой массой, называвшейся «каша ячневая сеченая», мгновенно выдувало ветром на плацу, когда сержанты устраивали нам послеобеденную прогулку. Нашим растущим организмам постоянно не хватало жратвы, и по ночам мы втайне друг от друга жрали в сортире зубную пасту «Ягодка», которая так аппетитно пахла земляникой.

Нас тогда построили в одну шеренгу, и майор у каждого спрашивал: «Хочешь служить на Кавказе? Езжай, чего ты. Там тепло, там яблоки». Но, когда он заглядывал в глаза, солдаты отшатывались от него. У майора в зрачках был ужас, а его форма пропахла смертью. Смертью и страхом. Он потел ими, и, пока шел по казарме, за ним тянулся невыносимый удушливый шлейф.

Мы с Вовкой сказали «да», Кисель сказал «нет» и послал майора вместе с Кавказом в придачу. Теперь мы втроем лежим на этой взлетке в Моздоке и ждем, когда повезут дальше. И все те, кто стоял в том строю, тоже сейчас лежат на взлетке и ждут.

Нас здесь полторы тысячи человек. Нам всем по восемнадцать лет.

Кисель до сих пор удивляется, как это нас так здорово облапошили.

— Ведь должен же быть рапорт, — доказывает он. — Рапорт — это такая бумажка, на которой я пишу: «Прошу Вас отправить меня в мясорубку для дальнейшего прохождения службы». Я ничего подобного не писал.

— Как это? — подначивает его Вовка. — А инструкции по технике безопасности, за которые майор просил нас расписаться? Помнишь? Ты хоть читал, за что расписываешься? Ты что, так ничего и не понял? Полторы тысячи человек, как один, изъявили желание грудью защищать конституционный строй своей Родины. А чтобы ей, и без того тронутой нашим порывом, было совсем хорошо, мы сказали ей: «Родина! Не надо переводить бумагу на отдельное согласие каждого. Мы поедем воевать списками. Пускай из сэкономленного таким образом дерева сделают мебель для сиротского дома, в котором будут содержаться чеченские дети, пострадавшие от нашего присутствия на этой войне».

— Знаешь, Кисель, — говорю я раздраженно, — ты мог бы вообще ни за что не расписываться и все равно оказался бы здесь. Приказано ехать подыхать, вот и езжай, чего ты выпендриваешься со своим рапортом! Дай лучше закурить.

Он протягивает мне сигарету, мы закуриваем.

На взлетке постоянное движение. Кто–то прилетает, кто–то улетает, раненые ждут попутного борта, около фонтанчика с водой толпятся люди. Каждые десять минут на Чечню уходят набитые под завязку штурмовики и возвращаются уже пустые. Вертушки греют двигатели, горячий ветер гоняет пыль по взлетке, и нам страшно.

Неразбериха ужасная: полно беженцев, они ходят по полю со своим барахлом и рассказывают жуткие вещи. Это счастливчики, которым удалось вырваться из–под обстрелов. Гражданских не берут в вертолеты, но они захватывают борта штурмом и летят стоя, как в трамвае. Один дед прилетел на шасси — он привязал себя к колесу и висел так сорок минут от Ханкалы до Моздока. При этом умудрился притащить с собой два чемодана.

Уставшие летчики никому не дают никаких привилегий. Они безразлично выкрикивают фамилии, написанные в полетном листе, и запускают по списку. Им на все плевать. Сейчас идет запись на борта в Ростов или в Москву, которые, возможно, будут послезавтра, если их не отменят.

Оставшиеся места забивают ранеными. Каждый борт помимо груза может принять всего человек десять, и первыми отправляют самых тяжелых. Носилки с ними запихивают под ящики, ставят на мешки, кладут просто на пол — куда–нибудь, лишь бы приткнуть, лишь бы они улетели. Об них спотыкаются, скидывают с носилок. Одного раненного в живот капитана задевают ногой и вырывают из него дренажные трубки, кровь со слизью течет по люку и капает на бетон. Капитан кричит. Лужицу мгновенно облепляют мухи.

Бортов в Чечню тоже не хватает. Какие–то журналисты ждут почти неделю. Строители загорают здесь третьи сутки. Но мы чувствуем, что нас отправят еще сегодня, до захода солнца. Мы — не строители и не журналисты, мы — мясо, свежее пушечное мясо, и нас тут долго не задержат.

— Ведь как странно устроена жизнь, — рассуждает Кисель. — Я уверен, что журналисты готовы заплатить любые деньги, чтобы оказаться на следующем борту в Чечню, но их не берут. Я тоже готов заплатить любые деньги, чтобы остаться здесь, лучше насовсем, а еще лучше — оказаться как можно дальше отсюда, но меня отправят ближайшим же рейсом. Почему так?

Прилетает грузовая «корова». Сегодня утром наши штурмовали какое–то село, и весь день из Чечни везут раненых и убитых. Вот и сейчас пять серебристых мешков выкладывают на взлетке рядком, один за другим. Блестящие пакеты ослепительно горят на солнце, как конфетки. Они такие яркие, что не верится, будто в эти праздничные фантики завернуты разорванные в куски человеческие останки.

Поначалу мы никак не могли понять, что это. «Наверное, гуманитарная помощь», — предположил Вовка, когда увидел выложенные на бетон пакеты, но Кисель сказал, что гума- нитарку везут туда, а не оттуда.

До нас дошло, только когда на взлетку выехал крытый брезентом «Урал». Из него выпрыгнули два солдата и стали грузить мешки в кузов. Они брали их за углы, мешки прогибались посередине, и мы поняли, что в этих красивых фантиках лежат мертвые люди.

На этот раз «Урал» не приходит. Убитые так и остаются лежать на бетоне. На них никто не обращает внимания, они словно принадлежат этой взлетке, как будто так и надо, чтобы в чужом южном городе, в высохшей степи, лежали убитые русские парни.

Появляются два солдата в обрезанных по колено кальсонах. Один несет ведро воды. Они протирают тряпками пол в «корове», и через полчаса вертушка, забитая под завязку, увозит в Чечню очередную партию. Здесь нас уже никто не кормит байками про булочки в Беслане.

Никто не говорит об этом, но каждый раз, когда над хребтом раздается тяжелое гудение шмеля, каждый из нас думает: «Неужели все? Неужели сейчас я?» В такие моменты мы все — по одному, каждый сам по себе. Оставшиеся облегченно вздыхают, когда «корова» увозит партию, в которой нет тебя. Значит — еще полчаса жизни…

На спине у Киселя большими буквами вырезано: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ». Каждая буква с кулак. Белые шрамы тонкие и аккуратные, но все равно видно, что лезвие входило глубоко под кожу. Мы уже полгода пытаемся выпытать у него происхождение этой надписи, однако Кисель нам так ничего и не рассказал.

Но сейчас, я чувствую, он заговорит. Видимо, Вовка тоже чувствует это и спрашивает:

— Кисель, а откуда у тебя все–таки эта надпись?

— Давай–давай, колись, — поддерживаю я Вовку. — Открой тайну, не уноси с собой в могилу.

— Придурок, — говорит Кисель. — Типун тебе на язык.

Он снова переворачивается на спину и закрывает глаза. Лицо его мрачнеет. Говорить ему не хочется, но, наверно, Кисель думает: а ведь вправду могут убить.

— Это Наташка, — через некоторое время нехотя произносит он. — Еще в самом начале нашего знакомства, мы тогда и женаты не были. Пошли вместе на одну вечеринку, танцы там, то да се. Ну, выпили, конечно. Я в тот вечер здорово накачался, нарядный был, как новогодняя елка. А утром просыпаюсь — вся простыня в крови. Думал, убью. А вместо этого, видишь, женился.

Аркадий Бабченко — Война » Страница 4 » MYBRARY: Электронная библиотека деловой и учебной литературы. Читаем онлайн.

— Ничего себе у тебя женушка! — говорит Вовка. У него уже есть девушка, на три года моложе. Они там, на юге, быстро созревают, как фрукты. — Ее бы к нам в станицу, у нас бы вмиг вылечили. Вожжами. Попробовала бы моя такое выкинуть. Ты, небось, и пьяный домой прийти не можешь, сразу скалкой по башке получаешь?

— Нет, жена у меня смирная, хорошая, — отвечает ему Кисель. — Что тогда на нее нашло, не знаю. Ничего такого больше не вытворяла. Говорит, влюбилась в меня с первого взгляда, вот и хотела привязать к себе накрепко. Кому ты, говорит, нужен такой, с моей печатью.

Он срывает еще одну травинку, задумчиво жует ее.

— У нас обязательно будет четверо детей, — говорит Кисель. — Да. Когда я вернусь, я обязательно наделаю четверых.

Кисель замолкает. Я смотрю на его спину. Мне думается, что он по крайней мере не будет числиться неопознанным и лежать в тех рефрижераторах, которые мы видели сегодня утром на станции. Если, конечно, у него останется спина.

— Кисель, — спрашиваю я, — а ты боишься умереть?

— Да, — говорит Кисель. Он у нас самый старший и самый умный.

Солнце светит через веки, мир становится оранжевым. От тепла по коже бегут мурашки. Я никак не могу привыкнуть к этому. Еще позавчера мы были в заснеженном Свердловске, а тут жара. Из зимы нас привезли сразу в лето. Весны не было, потерялась по дороге.

Нас набивали по тринадцать человек в плацкартный кубрик; духота и вонь, с верхних полок свешиваются босые немытые ноги. На полу, под столиком, день и ночь, скукожившись, спят двое — места на всех не хватает, и мы меняемся по очереди. Куда ни глянь — везде сапоги, вещмешки, шинели. Это даже хорошо, что майор не кормил нас, — полтора суток мы ехали сидя, скорчившись в позе эмбриона, и если бы хоть раз наелись от пуза, заработали б непроходимость кишечника.

В Ростове–на–Дону наш поезд остановился напротив вокзала. Мы стояли на первом пути, прямо у центрального входа, и люди проходили мимо нашего эшелона и отводили глаза.

Под тополем пьют водку легкораненые. Водку они выменивают в кочегарке, пытаясь залить алкоголем страх, который пережили там, за хребтом. У них безумные глаза и почерневшие лица. Час назад в них стреляли и убивали, а теперь они пьют водку и могут не пригибаться. До них это пока не доходит. Они кричат, и плачут, и глушат водку ведрами. Смотреть на них невыносимо.

Мы не первые на этом поле. До нас здесь были десятки тысяч таких, ждавших своей судьбы, и степь впитала их страх, словно пот. Сейчас этот страх выходит из отравленной земли. Он заполняет наши тела и ворочается скользким червяком где–то под желудком, и от него становится холодно, несмотря на палящее солнце. После войны это поле надо будет чистить от страха, как от радиации; он висит над полем, будто туман.

Рядом с нами группками лежат гражданские строители. Ближайшая к нам компания пьет неразбавленный спирт и закусывает лоснящимся прозрачным салом. Среди них есть женщина, молодуха с красным осоловелым лицом и жирными губами. Мы уже знаем, что ее зовут Марина. Мы совсем отвыкли от гражданской жизни, от женщин, и втихаря разглядываем ее.

У Марины большая грудь и толстая задница. Это обстоятельство сильно восхищает Андрюху Жиха, он все время стонет и шамкает своими огромными губами. Тот не солдат, кто не похабничает, и все мы строим из себя бывалых ловеласов, но, по правде сказать, мало кто из нас до армии целовался. А по–настоящему с женщиной был только Кисель.

Марина предлагает Тренчику выпить. Он соглашается, бахвалясь, хлопает в один присест кружку спирта и через пять минут валяется на траве в бессознательном состоянии. Мы оттаскиваем его в тенек. Марина предлагает выпить и нам, но мы отказываемся.

— Интересно, зачем они здесь? — спрашивает Вовка.

— Грозный летят реставрировать, — отвечает Кисель. — Война заканчивается, перемирие на носу.

— Так там же бомбят, вон штурмовики, — говорит Рыжий, кивая на очередную пару Су‑25, которая выруливает на взлетку.

Самолеты готовятся к разгону, лопасти сопел сжимаются и разжимаются. Вовка считает, что в этот момент они похожи на задницу какающего червяка. Не знаю, где он наблюдал какающих червей, но сравнение весьма убедительное.

— Почему ты думаешь, что штурмовики на Грозный? — резонно спрашивает Рыжего Кисель. — И потом, строителям–то какая разница! Чем больше разбомбят, тем больше им восстанавливать — за тройной оклад. Сейчас перемирие, боевые действия не ведутся, вот их и везут строить между делом.

— Откуда ты знаешь про перемирие?

— По телевизору показывали.

— По телевизору много чего показывают.

— Войны больше не будет, — не унимается Кисель, но теперь он говорит с издевкой. — Отдельные банды разбиты, конституционный строй восстановлен, и благодатный мир сошел на многострадальную кавказскую землю.

— Аминь, — говорю я.

— А нас тогда зачем везут, раз перемирие? — недоумевает Рыжий. — И на станции танки стоят, целый эшелон, я сам видел. Их же там поубивают всех, — кивает он на строителей.

— Что–то я тоже не пойму, — говорю я. — Если там перемирие, почему оттуда везут трупы? По–моему, либо трупы, либо мир, вместе не бывает.

— Бывает, — говорит Кисель. — У нас все бывает.

Очередная «корова» тяжело тыкается колесами в бетон. На этот раз и из нее выгружают раненых. Их кладут на носилки и бегом несут в полевой госпиталь, развернутый тут же, рядом с вертолетными капонирами.

Одного проносят мимо нас. Это светловолосый парнишка; его перебитая ниже колена нога в коротком, по–дембельски обрезанном кирзовом сапоге висит на штанине и волокнах икроножной мышцы. Из мяса торчит кость. Сквозь ногу видно небо. От шага солдат носилки сильно раскачиваются, нога в тяжелом кирзаче оттягивается, перекручивается, как волчок на веревке: носилки вверх — нога вниз, вверх — вниз… Мне кажется, что сейчас она оторвется, и я даже делаю движение руками, чтобы подхватить ее за ступню. Вывернутое наизнанку мясо облеплено комочками присохшей земли.

Раненый не чувствует боли, его обкололи промедолом. От него сильно пахнет горелой кирзой и портянками. И еще — свежатиной, только что разделанным парным мясом.

Из госпиталя время от времени раздаются нечленораздельные нечеловеческие крики. Иногда из боксов выносят окровавленные гнойные бинты и выбрасывают в помойную яму. Тогда над ямой густым облаком взмывают жирные мухи.

После раненых из вертушки начинают выгружать красивые серебристые пакеты. К пятерым, оставшимся с прошлого раза, двое полуголых солдат приплюсовывают еще восьмерых.

Появляется «Урал».

Жарко, и солдаты работают в одних кальсонах и тапочках. Так буднично, так обычно. Жара, заваленная трупами взлетка, и двое солдат в обрезанных по колено кальсонах, которые грузят мертвых людей в мешках, как картошку.

Между тем солдаты выкладывают убитых в кузове вдоль бортов, а когда места на полу уже не остается, начинают пристраивать их вторым ярусом. Последнего кладут на оставшийся посередине проход, запрыгивают в кузов, и «Урал» трогается по направлению к станции. Утром мы видели там на запасных путях рефрижераторы. Теперь мы знаем, для чего они.

Праздничные мешки в кузове трясутся в такт движениям машины, деревянно подпрыгивают на кочках, и солдаты прижимают их к полу ногами.

Тем временем вертушка загружается новой партией свежего пушечного мяса в не помятом еще зимнем обмундировании. Молоденькие солдаты друг за другом вбегают в грузовой люк «коровы», путаясь в полах шинелей. У одного развязывается вещмешок, и на землю сыплются пачки сигарет. Последнее, что я вижу в темном чреве «коровы», — растерянные солдатские глаза. Они смотрят прямо на меня.

Вертушка завывает винтом, взлетает, идет в сторону хребта и туда, дальше, где война. Этот конвейер работает с самого утра, сколько мы здесь находимся: оттуда — трупы, туда — солдаты в новых шинелях, но все так четко, так отлажено, что мы понимаем: вертушки летают уже не один день и даже, наверное, не один месяц.

— Пидоры, — говорит Кисель. — Все они пидоры.

— Да, — говорю я.

— Пидоры, — соглашается Вовка.

Я стреляю у Киселя еще одну сигарету. Противная кременчугская «Прима» в жару идет с трудом. Вовка говорит, что к табаку примешан конский навоз: у него из конюшни воняло точно так же, как из пачки. А гадила лошадь такими же непереваренными бревнами соломы, какие попадаются в сигаретах. После двух затяжек во рту становится сухо. Вовка тушит свою сигарету о землю и наматывает портянки.

— Пойду за водой, — говорит он. — Давайте фляжки.

Мы отдаем ему все наши фляжки — семь штук, у меня одна запасная, я украл ее в каптерке в Свердловске.

Вовка уходит. Раньше, чем через полчаса, он не вернется, около фонтанчика толпа, и, чтобы напиться, надо отстоять длинную очередь.

Бабченко Аркадий — Все для студента

Теги, соответствующие этому тематическому разделу

Файлы, которые ищут в этом разделе

Доверенные пользователи и модераторы раздела

Активные пользователи раздела

Без фильтрации типов файлов

Герой повести — связист Артем. Он знает, что чеченские боевики — враги и их надо убивать, а иначе они убьют тебя, а с другой — война для него лишена смысла, война — абсолютное зло, бойня, мясорубка, куда его когда-то восемнадцатилетним мальчишкой впихнули Ельцин и Паша Грачев. Война отравила его, и поэтому он и пошел служить контрактником. С той, первой, я ведь так и не вернулся,…

№1
101,06 КБ
дата добавления неизвестна
изменен 09.02.2011 18:22

Четвертый день батальон стоит в Аргуне на консервном заводе. Это лучшее из всех мест нашей дислокации. По периметру завод обнесен забором. Два АГСа (автоматических гранатомета станковых) мы поставили в административном корпусе, еще два — на крышу мясного цеха и затащили пулемет на второй этаж проходной. Таким образом мы контролируем все пространство вокруг и чувствуем себя в…

№2
69,51 КБ
дата добавления неизвестна
изменен 09.02.2011 18:25

«Мы воевали не с чеченцами или афганцами. Мы воевали со всем укладом этой жизни. Мы дрались против кривды за добро и справедливость. Каждый выпущенный в нас снаряд был выпущен в молодость этого мира, в веру в добродетель, в любовь и надежду. Желание изменить эту жизнь. Каждый снаряд попадал прямо в наши сердца. Он разрывал не только тела, но и души, и под этим огнем наше…

№3
61,51 КБ
добавлен 25. 01.2014 21:03
изменен 26.01.2014 23:33

№4
35,12 КБ
добавлен 25.01.2014 21:06
изменен 26. 01.2014 23:33

«Маленькая победоносная война», Аркадий Бабченко

Человеку невоевавшему не объяснить войну, точно так же, как слепому не объяснить ощущение зеленого, а мужчине не дано понять, что значит выносить и родить ребенка. У них просто нет необходимых органов чувств. Войну нельзя рассказать или понять. Ее можно только пережить.

Но все эти годы ты ждешь. Чего? Не знаешь и сам. Ты просто не можешь поверить, что все закончилось просто так, без всяких последствий.

Наверное, ты ждешь объяснения. Ждешь, что кто-то подойдет к тебе и скажет: «Брат, я знаю, где ты был. Я знаю, что такое война. Я знаю, зачем ты воевал». Это очень важно — знать зачем.

Зачем погибли твои войной подаренные братья? Зачем убивали людей?

Зачем стреляли в добро, справедливость, веру, любовь? Зачем давили детей? Бомбили женщин? Зачем миру нужна была та девочка с пробитой головой, а рядом, в цинке из-под патронов, — ее мозг?

Зачем?

Но никто не рассказывает.

И тогда ты — вчерашний солдат, прапорщик или капитан — начинаешь рассказывать сам. Берешь ручку, бумагу и выводишь первую фразу. Ты еще не знаешь, что это будет — рассказ, стихотворение или песня.

Строчки складываются с трудом, каждая буква рвет тело, словно идущий из свища осколок, — ты физически ощущаешь эту боль, это сама война выходит из тебя и ложится на бумагу, — тебя трясет так, что не видишь букв, ты снова там, и снова смерть правит всем, а комната наполняется криками, стоном и страхом, и снова работает крупнокалиберный пулемет, кричат раненые и горят живые люди, и паскудный свист мины настигает твою распластанную спину. Хоровод закручивается все быстрее и быстрее, и вот ты уже в центре него.

Здесь все, кто был дорог тебе в той жизни, и вот ты уже узнаешь знакомые лица — Игорь, Вазелин, Очкастый, взводный… Они склоняются к тебе, их шепот заполняет комнату: «Давай! Давай, брат, расскажи им… Как мы горели в бэтэрах… Расскажи, как умирали на окруженных блокпостах в августе девяносто шестого! Расскажи, как дергаются мальчишеские тела, когда в них попадает пуля. Расскажи! Ты выжил только потому, что умерли мы, — ты должен нам! Они должны знать!

Никто не умрет, пока не узнает, что такое война!», — и строчки с кровью идут одна за одной, и водка глушится литрами, а смерть и безумие сидят с тобой в обнимку и подправляют ручку.

И вот ты — вчерашний прапорщик, солдат или капитан, сто раз контуженный, весь насквозь простреленный, заштопанный и собранный по частям, полубезумный и отупевший — пишешь и пишешь…

РОЗОВЫЕ ПРЯНИКИ

Первый день я помню хорошо. Весь день мы ехали — с самого утра и до самой ночи. C рассветом вышли из Моздока и пошли в Чечню. Но не той дорогой, которой меня возили в девяносто шестом, не через Вознесенскую, Малгобек и Карабулак, а другим путем — через Ищерскую и Горагорск, в котором, прямо посреди поселка, стояла разбитая школа — расстреливали ее танками с дороги — и вокруг этой школы дети играли то ли в футбол, то ли еще во что.

Розовые пряники мы купили у торговки на обочине — на повороте наш бэтэр занесло, тремя колесами он завис над пропастью, как раз с моего борта (прикольное ощущение, когда сидишь на броне, а под задницей у тебя четыреста метров свободного полета), братва дристанула на противоположный борт, а я впал в ступор — патологически боюсь высоты, лишь вцепился в поручень и смотрел вниз.

Но бэтэр выровнялся, мы стали и по случаю остановки решили затовариться жрачкой.

Из всей жрачки были только сладости. Купили литров пятнадцать лимонада и все пряники, которые у торговки только были, огромный пакет.

Эти пряники, которые мы ели грязно-серыми пальцами, были самыми вкусными в моей жизни.

К полудню в нашем бэтэре что-то гикнулось, нас оттолкали в канаву, и около часа мы стояли на обочине, ремонтируясь и глядя, как мимо нескончаемым потоком идет колонна нашего полка. Колонна была просто огромная, километров под десять, наверное.

За лесопосадкой светились оцинкованные крыши какого-то села.

Взводный приказал поглядывать в ту сторону. Никто из колонны не остановился.

Поломка оказалась пустяковой, починились мы легко и быстро нагнали своих. Но то, что нас бросили, засело в печенках навсегда.

Потом к нам подсел какой-то офицер в больших очках. Линзы ему забивало грязью, он их снимал, протирал платком, но через две минуты они снова становились грязными. В конце концов чистить очки ему надоело, и он просто чертил пальцами две горизонтальные черты и смотрел сквозь них, как сквозь триплексы.

В тот день мы прошли почти всю равнинную Чечню — боев здесь уже не было, армия стояла на подступах к Грозному, а полк наш шел вторым эшелоном — и с темнотой остановились перед двумя какими-то горками, возвышающимися уступами прямо над дорогой, которая входила в них, как река в ущелье. Очень нехарактерное для равнинной Чечни место, к слову. Где это было, не знаю до сих пор. Нам никто никогда ничего не говорил: куда едем, зачем; никто не ставил боевых задач и вообще ни о чем не информировал — просто сажали на броню и везли. Для чего — хрен его знает. Серая солдатская скотинка.

Аркадий Бабченко: Человек, воскресший из мертвых | Новости | DW

И вот он снова: человек, для которого только что были написаны десятки некрологов и имя которого всего несколько часов назад было добавлено к мемориалу убитым журналистам в Москве.

Аркадий Бабченко вернулся на землю живыми в компании главы спецслужб и генерального прокурора Украины.

Журналист был найден своей женой возле квартиры пары, истекавшей кровью и, по всей видимости, в него стреляли несколько раз.Репортеры собрались в среду, чтобы узнать больше о расследовании «убийства», по официальной версии, что он умер.

Именно тогда Василий Грицак, глава Службы безопасности Украины, заявил, что у прессы будет возможность лично поговорить с Бабченко.

41-летний мужчина вошел в комнату, одетый в черный свитер, под аплодисменты и вздохи.

«Я еще жив», — сказал он.

Подтверждение ссылки?

Бабченко поблагодарил службы безопасности Украины за спасение его жизни, а затем извинился перед женой за то, что подверг ее такому испытанию.Его ведущие объяснили, что этот трюк был необходим, чтобы убаюкивать лиц, подозреваемых в заказе и организации нападения на критика Кремля, ложным чувством безопасности. С самого начала целью был сбор доказательств связи заговора с российскими спецслужбами.

Подробнее: «Убийство» Бабченко: большое шоу вызывает много вопросов

Чиновники представили зернистые кадры, которые, по их словам, показывают, как организатор заговора передает тысячи долларов человеку, которому поручено стрелять в Бабченко.Оказалось, что киллер по контракту работал на украинские спецслужбы. Через несколько минут был показан еще один материал: на этот раз на оживленной городской улице арестовывают мужчину средних лет, а затем агенты в штатском увозят его с собой. По словам официальных лиц, это был организатор заговора с целью убийства Бабченко — и не только Бабченко, но и еще 30 российских ссыльных на Украине.

Едва сдерживая свое удовлетворение, Генеральный прокурор Украины Юрий Луценко зачитал серию предыдущих комментариев политических оппонентов внутри и за пределами страны, осуждающих неспособность Украины защитить журналистов, таких как Аркадий Бабченко.По его словам, критики оказались неправы.

«Испытание на суверенитет»

Президент Петр Порошенко приветствовал эту новость как знак того, что Украина «прошла испытание на суверенитет», и назвал этот день своего рода «днем рождения» нации. Даже за пределами правительственных кругов в Интернете было много громких одобрений стратегии правительства и его готовности идти на риск.

Подробнее: Министр иностранных дел Украины призывает к более жестким действиям со стороны России, бойкотирует чемпионат мира

Но как насчет того, что обойдется международному авторитету Украины? Через несколько часов после «убийства» Бабченко премьер-министр Владимир Гройсман в своем ночном посте в Facebook крикнул «тоталитарную машину» России и призвал к наказанию своего «убийцу».Мог ли Гройсман не знать, что происходит? Примерно в то же время министр иностранных дел Павел Климкин был в ООН в Нью-Йорке, где рассказал о причинах, по которым его правительство считает, что Россия не уклонится от политических убийств с целью дестабилизации Украины. Но, подчеркнул он, расследование только началось. Оглядываясь назад, это кажется удивительно взвешенным заявлением. Было ли это попыткой избежать более компрометирующих слов? Возможно, мы никогда не узнаем.

Элементарные методы

Украинский депутат Антон Геращенко был непреклонен в том, что цель очень определенно оправдывает средства: «Даже Шерлок Холмс успешно инсценировал свою смерть, чтобы разобраться в сложных и сложных преступлениях, какими бы болезненными они ни были. был для его семьи и доктора Ватсона »- это мнение разделяли многие в политическом классе Киева.

Подробнее: Украина: забытые жертвы Донбасса

За пределами Украины реакция была гораздо менее снисходительной. Глава организации «Репортеры без границ» Кристоф Делуар назвал события дня «жалкими и достойными сожаления». Представитель ОБСЕ по вопросам свободы СМИ Гарлем Дезир направлялся в Киев, когда стало известно, что Бабченко не умер. Пока что союзники Украины по ЕС еще не ответили, но они вряд ли оценят, что их втянули в трюк, в котором все, от президента Германии до министра иностранных дел Великобритании, выражали свое беспокойство и приносили соболезнования семье Бабченко.

Теперь украинские следователи должны доказать, что это злоупотребление общественным доверием было действительно оправданным. Им нужно будет показать, что исчезновение Бабченко позволило следователям убедительно доказать связь между подозреваемым организатором этого заговора и спецслужбами России. Внешний мир ждет.

ОБНОВЛЕНИЕ: Журналист Бабченко жив: Его «убийство» было спецоперацией СБУ.

Заказ на поражение был заказан российскими спецслужбами.

REUTERS

Российский журналист, громкий критик Путина Аркадий Бабченко жив, и его «убийство» было специальной операцией Службы безопасности Украины.

Бабченко раскрылся перед журналистами на пресс-конференции СБУ в Киеве 30 мая.

В свою очередь СБУ заявила, что ее сотрудники задержали подозреваемого, который занимался подготовкой к заказному убийству журналиста.

Операция прошла с высочайшим уровнем безопасности.

«Я должен был выразить свои соболезнования семье, но, наоборот, хочу их поприветствовать … Хочу поздравить Аркадия Бабченко с его« третьим днем рождения »», — присутствовавший на мероприятии начальник СБУ Василий Грицак пресс-мероприятие, сказал.

Читайте такжеПокушение на депутата Мосийчука, организованное сотрудником российской разведки — СБУ

Контрактное поражение было заказано российскими спецслужбами, сообщила СБУ.

К убийству был привлечен гражданин Украины. «СБУ задокументировала, что российские спецслужбы завербовали гражданина Украины для выполнения этого циничного плана.Его задача заключалась также в том, чтобы нанять тех, кто совершит ряд терактов с множественными жертвами «, — сказал Грицак.

Бабченко, в свою очередь, сказал, что плата за его заказное убийство установлена в размере 40 000 долларов США. По его словам, он был предупредили о возможном убийстве за месяц до этого.

«Они пришли ко мне месяц назад. Они сказали: «На вас есть договор. Деньги уже переведены ». Деньги, насколько мне известно, 40 000 долларов. Ну, ценник у меня хороший … Показали документы, мои паспортные данные, мою фотографию — ту, которая есть только в паспорте.Я забрал его, когда получил паспорт », — рассказал он подробности операции.

Ранее сообщалось, что военный корреспондент из России, российский журналист и писатель Аркадий Бабченко был застрелен, входя в свою квартиру в Днепровском районе Киева вечером 19 октября. 29 мая. Бабченко бежал из России из-за политического преследования. В последнее время он работал телеведущим на крымскотатарском телеканале.

Что мы знаем о журналисте Аркадии Бабченко и предполагаемом заговоре с целью его убийства? на пресс-конференции, когда он появился живым через два дня после предполагаемого убийства.
Украинский спецназ раскрыл, что «убийство» Бабченко было инсценировано с целью избавиться от российских агентов, которые пытались его убить.
Бабченко использовал конференцию, чтобы извиниться перед своей женой, которая также считала, что он был убит.
Вот что мы знаем о нем и почему наемные убийцы охотились за ним.

Кто такой Аркадий Бабченко?

Аркадий Бабченко критически относился к Кремлю. (AP: Александр Барошин)

Бабченко — один из самых известных российских военных корреспондентов

41-летний участвовал в войне в Чечне , прежде чем он стал военным репортером для нескольких российских газет.

В феврале прошлого года он написал в Facebook, что покинул Россию из-за угроз в адрес него и его семьи. У Бабченко есть жена и шестеро детей, и все они думали, что его убили в инсценировке заговора.

За несколько часов до «стрельбы» Бабченко написал в Facebook, что считает этот день «вторым днем рождения», потому что четырьмя годами ранее он пропустил рейс украинского военного вертолета, который был сбит во время конфликта между Украиной и Москвой. поддержали сепаратистов.

Узнав, что он жив сегодня, спецназ Украины заявил, что Бабченко «третий день рождения».

Почему за ним охотились наемные убийцы?

За свою журналистскую карьеру Бабченко стал известен как активный критик президента России Владимира Путина .

Он сообщил о направлении Россией частных военных подрядчиков в Сирию и о сбитом рейсе Mh27 Malaysia Airlines в июле 2014 года на востоке Украины.

В статье для The Guardian Бабченко сказал, что негативная реакция на один из его постов в Facebook в 2016 году стала причиной его бегства из России.

По словам Бабченко, в этом посте он выразил «безразличие» к катастрофе российского самолета, в результате которой погибли 92 члена известного военного хора.

Выступая перед израильской газетой Haaretz после своего бегства, Бабченко сравнил г-на Путина с Саддамом Хусейном.

«Дети умирали от голода, а Саддам Хусейн продолжал строить себе золотые дворцы. В конце концов, все взорвалось. Я думаю, что и в России будет 15-30 лет медленной смерти, пока не произойдет взрыв. ,» он сказал.

Вот что сказал начальник милиции Киева Андрей Крыщенко, когда его спросили, почему на Бабченко напали:

«Первая и наиболее вероятная версия — его профессиональная деятельность».

Что мы знаем о заговоре с целью убийства Бабченко?

Служба безопасности Украины (СБУ) сообщила, что получила информацию о заговоре с целью убийства 30 человек в Украине, и Бабченко был одним из них .

Он отказался назвать имена остальных 29 человек.

У Бабченко якобы был контракт на голову на два месяца.

По данным СБУ, российские агенты якобы заплатили гражданину Украины 40 000 долларов США (52 934 доллара США) за организацию убийства.

Затем украинец нанял в качестве боевого знакомого, который участвовал в Крымском конфликте.

Начальник СБУ Василий Грицак сообщил, что организатор заговора был задержан в среду.

Извините, срок действия этого видео истек

Подозреваемый арестован по обвинению в заговоре с целью убийства журналиста

OK.Но зачем делать вид, будто Бабченко мертв?

Не знаем.

Бабченко сказал, что ему не разрешили вдаваться в подробности его ложной смерти.

Не уточнили и власти.

Он в безопасности?

Президент Украины Петр Порошенко заявил, что он приказал правоохранительным органам охранять Бабченко и его семью.

Война аркадий бабченко epub: Скачать Война, Аркадий Бабченко