Читать книгу У войны — не женское лицо…
Все, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово «милосердие». Есть и другие слова — сестра, жена, друг, и самое высокое — мать. Но разве не присутствует в их содержании и милосердие как суть, как назначение, как конечный смысл? Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь, женщина и жизнь — синонимы.
На самой страшной войне XX века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, а и стреляла из «снайперки», бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала языка. Женщина убивала. Она убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее землю, на ее дом, на ее детей. «Не женская это доля — убивать», — скажет одна из героинь этой книги, вместив сюда весь ужас и всю жестокую необходимость случившегося. Другая распишется на стенах поверженного рейхстага: «Я, Софья Кунцевич, пришла в Берлин, чтобы убить войну». То была величайшая жертва, принесенная ими на алтарь Победы. И бессмертный подвиг, всю глубину которого мы с годами мирной жизни постигаем.
В одном из писем Николая Рериха, написанном в мае-июне 1945 года и хранящемся в фонде Славянского антифашистского комитета в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, есть такое место: «Оксфордский словарь узаконил некоторые русские слова, принятые теперь в мире: например, добавить еще одно слово — непереводимое, многозначительное русское слово „подвиг“. Как это ни странно, но ни один европейский язык не имеет слова хотя бы приблизительного значения…» Если когда-нибудь в языки мира войдет русское слово «подвиг», в том будет доля и свершенного в годы войны советской женщиной, державшей на своих плечах тыл, сохранившей детишек и защищавшей страну вместе с мужчинами.
…Четыре мучительных года я иду обожженными километрами чужой боли и памяти. Записаны сотни рассказов женщин-фронтовичек: медиков, связисток, саперов, летчиц, снайперов, стрелков, зенитчиц, политработников, кавалеристов, танкистов, десантниц, матросов, регулировщиц, шоферов, рядовых полевых банно-прачечных отрядов, поваров, пекарей, собраны свидетельства партизанок и подпольщиц. «Едва ли найдется хоть одна военная специальность, с которой не справились бы наши отважные женщины так же хорошо, как их братья, мужья, отцы», — писал маршал Советского Союза А.И. Еременко. Были среди девушек и комсорги танкового батальона, и механики-водители тяжелых танков, а в пехоте — командиры пулеметной роты, автоматчики, хотя в языке нашем у слов «танкист», «пехотинец», «автоматчик» нет женского рода, потому что эту работу еще никогда не делала женщина.
Только по мобилизации Ленинского комсомола в армию было направлено около 500 тысяч девушек, из них 200 тысяч комсомолок. Семьдесят процентов всех девушек, посланных комсомолом, находились в действующей армии. Всего за годы войны в различных родах войск на фронте служило свыше 800 тысяч женщин…
Всенародным стало партизанское движение. Только в Белоруссии в партизанских отрядах находилось около 60 тысяч мужественных советских патриоток. Каждый четвертый на белорусской земле был сожжен или убит фашистами.
Таковы цифры. Их мы знаем. А за ними судьбы, целые жизни, перевернутые, искореженные войной: потеря близких, утраченное здоровье, женское одиночество, невыносимая память военных лет. Об этом мы знаем меньше.
«Когда бы мы ни родились, но мы все родились в сорок первом», — написала мне в письме зенитчица Клара Семеновна Тихонович. И я хочу рассказать о них, девчонках сорок первого, вернее, они сами будут рассказывать о себе, о «своей» войне.
«Жила с этим в душе все годы. Проснешься ночью и лежишь с открытыми глазами. Иногда подумаю, что унесу все с собой в могилу, никто об этом не узнает, страшно было…» (Эмилия Алексеевна Николаева, партизанка).
«…Я так рада, что это можно кому-нибудь рассказать, что пришло и наше время…» (Тамара Илларионовна Давыдович, старший сержант, шофер).
«Когда я расскажу вам все, что было, я опять не смогу жить, как все. Я больная стану. Я пришла с войны живая, только раненая, но я долго болела, я болела, пока не сказала себе, что все это надо забыть, или я никогда не выздоровлю. Мне даже жалко вас, что вы такая молодая, а хотите это знать…» (Любовь Захаровна Новик, старшина, санинструктор).
«Мужчина, он мог вынести. Он все-таки мужчина. А вот как женщина могла, я сама не знаю. Я теперь, как только вспомню, то меня ужас охватывает, а тогда все могла: и спать рядом с убитым, и сама стреляла, и кровь видела, очень помню, что на снегу запах крови как-то особенно сильный… Вот я говорю, и мне уже плохо… А тогда ничего, тогда все могла. Внучке стала рассказывать, а невестка меня одернула: зачем девочке такое знать? Этот, мол, женщина растет… Мать растет… И мне некому рассказать…
Вот так мы их оберегаем, а потом удивляемся, что наши дети о нас мало знают…» (Тамара Михайловна Степанова, сержант, снайпер).
«…Мы пошли с подругой в кинотеатр, мы с ней дружим скоро сорок лет, в войну вместе в подполье были. Хотели взять билеты, а очередь была большая. У нее как раз было с собой удостоверение участника Великой Отечественной войны, и она подошла к кассе, показала его. А какая-то девчонка, лет четырнадцати, наверное, говорит: „Разве вы, женщины, воевали? Интересно было бы знать, за какие такие подвиги вам эти удостоверения дали?“
Нас, конечно, другие люди в очереди пропустили, но в кино мы не пошли. Нас трясло, как в лихорадке…» (Вера Григорьевна Седова, подпольщица).
Я тоже родилась после войны, когда позарастали уже окопы, заплыли солдатские траншеи, разрушились блиндажи «в три наката», стали рыжими брошенные в лесу солдатские каски. Но разве своим смертным дыханием она не коснулась и моей жизни? Мы все еще принадлежим к поколениям, у каждого из которых свой счет к войне. Одиннадцати человек недосчитался мой род: украинский дед Петро, отец матери, лежит где-то под Будапештом, белорусская бабушка Евдокия, мать отца, умерла в партизанскую блокаду от голода и тифа, две семьи дальних родственников вместе с детьми фашисты сожгли в сарае в моей родной деревне Комаровичи Петриковского района Гомельской области, брат отца Иван, доброволец, пропал без вести в сорок первом.
Четыре года и «моей» войны. Не раз мне было страшно. Не раз мне было больно. Нет, не буду говорить неправду — этот путь не был мне под силу. Сколько раз я хотела забыть то, что слышала. Хотела и уже не могла. Все это время я вела дневник, который тоже решаюсь включить в повествование. В нем то, что чувствовала, переживала, в нем и география поиска — более ста городов, поселков, деревень в самых разных уголках страны. Правда, я долго сомневалась: имею ли право писать в этой книге «я чувствую», «я мучаюсь», «я сомневаюсь». Что мои чувства, мои мучения рядом с их чувствами и мучениями? Будет ли кому-нибудь интересен дневник моих чувств, сомнений и поисков? Но чем больше материала накапливалось в папках, тем настойчивее становилось убеждение: документ лишь тогда документ, имеющий полную силу, когда известно не только то, что в нем есть, но и кто его оставил. Нет бесстрастных свидетельств, в каждом заключена явная или тайная страсть того, чья рука водила пером по бумаге. И эта страсть через много лет — тоже документ.
Так уж случилось, что наша память о войне и все наши представления о войне — мужские. Это и понятно: воевали-то в основном мужчины, — но это и признание неполного нашего знания о войне. Хотя и о женщинах, участницах Великой Отечественной войны, написаны сотни книг, существует немалая мемуарная литература, и она убеждает, что мы имеем дело с историческим феноменом. Никогда еще на протяжении всей истории человечества столько женщин не участвовало в войне. В прошлые времена были легендарные единицы, как кавалерист-девица Надежда Дурова, партизанка Василиса Кожана, в годы гражданской войны в рядах Красной Армии находились женщины, но в большинстве своем сестры милосердия и врачи. Великая Отечественная война явила миру пример массового участия советских женщин в защите своего Отечества.
Пушкин, публикуя в «Современнике» отрывок из записок Надежды Дуровой, писал в предисловии: «Какие причины заставили молодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поле сражений — и каких еще? Наполеоновских! Что побудило ее? Тайные, семейные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная неукротимая склонность? Любовь?..» Речь шла только об одной невероятной судьбе, и догадок могло быть множество. Совсем другое, когда в армии служило восемьсот тысяч женщин, а просилось на фронт их еще больше.
Они пошли, потому что «мы и родина — для нас это было одно и то же» (Тихонович К.С… зенитчица). Их пустили на фронт, потому что на весы истории было брошено: быть или не быть народу, стране? Так стоял вопрос.
Что же собрано в этой книге, по какому принципу? Рассказывать будут не знаменитые снайперы и не прославленные летчицы или партизанки, о них уже немало написано, и я сознательно обходила их имена. «Мы обыкновенные военные девушки, каких много», — приходилось мне слышать не раз. Но именно к ним шла, их искала. Именно в их сознании хранится то, что мы высоко именуем — народной памятью. «Когда посмотришь на войну нашими, бабьими, глазами, так она страшнее страшного», — сказала Александра Иосифовна Мишутина, сержант, санинструктор. В этих словах простой женщины, которая всю войну прошла, потом вышла замуж, родила троих детей, теперь нянчит внуков, и заключена главная идея книги.
В оптике есть понятие «светосила» — способность объектива хуже-лучше зафиксировать уловленное изображение. Так вот, женская память о войне самая «светосильная» по напряжению чувств, по боли. Она эмоциональна, она страстна, насыщена подробностями, а именно в подробностях и обретает свою неподкупную силу документ.
Связистка Антонина Федоровна Валегжанинова воевала под Сталинградом. Рассказывая о трудностях сталинградских боев, она долго не могла найти определения чувствам, которые испытала там, а потом вдруг объединила их в единых образ: «Запомнился один бой. Очень много было убитых… Рассыпаны, как картошка, когда ее вывернут из земли плугом. Огромное, большое поле… Они, как двигались, так и лежат… Их, как картошку… Даже лошади, настолько деликатное животное, она же идет и боится ногу поставить, чтобы не наступить на человека, но и они перестали бояться мертвых…» А партизанка Валентина Павловна Кожемякина хранил в памяти такую деталь: первые дни войны, наши части с тяжелыми боями отступают, вся деревня вышла их провожать, стоят и они с матерью. «Проходит мимо пожилой солдат, остановился возле нашей хаты и низко-низко, прямо в ноги кланяется матери: „Прости, мать… А девчонку спасай! Ой, спасайте девчонку!“ А мне тогда было шестнадцать лет, у меня коса длинная-длинная…» Припомнит она и другой случай, как будет плакать над первым раненым, а он, умирая, скажет ей: «Ты себя побереги, девка. Тебе еще рожать придется… Вон сколько мужиков полегло…».
Женская память охватывает тот материк человеческих чувств на войне, который обычно ускользает от мужского внимания. Если мужчину война захватывала, как действие, то женщина чувствовала и переносила ее иначе в силу своей женской психологии: бомбежка, смерть, страдание — для нее еще не вся война. Женщина сильнее ощущала, опять-таки в силу своих психологических и физиологических особенностей, перегрузки войны — физические и моральные, она труднее переносила «мужской» быть войны. И то, что она запомнила, вынесла из смертного ада, сегодня стало уникальным духовным опытом, опытом беспредельных человеческих возможностей, который мы не вправе предать забвению.
Может быть, в этих рассказах будет мало собственно военного и специального материала (автор и не ставила себе такой задачи), но в них избыток материала человеческого, того материала, который и обеспечил победу советского народа над фашизмом. Ведь для того, чтобы победить всем, народу всему победить, надо было стремиться победить каждому, каждому в отдельности.
Они еще живы — участники боев. Но человеческая жизнь не бесконечна, продлить ее может лишь память, которая одна только побеждает время. Люди, вынесшие великую войну, выигравшие ее, осознают сегодня значимость сделанного и пережитого ими. Они готовы нам помочь. Мне не раз встречались в семьях тоненькие ученические и толстые общие тетради, написанные и оставленные для детей и внуков. Это дедушкино или бабушкино наследство неохотно передавалось в чужие руки. Оправдывались обычно одинаково: «Нам хочется, чтобы детям осталась память…», «Сделаю вам копию, а подлинники сохраню для сына…»
Но не все записывают. Многое исчезает, растворяется бесследно. Забывается. Если не забывать войну, появляется много ненависти. А если войну забывают, начинается новая. Так говорили древние.
Собранные вместе рассказы женщин рисуют облик войны, у которой совсем не женское лицо. Они звучат как свидетельства — обвинения фашизму вчерашнему, фашизму сегодняшнему и фашизму будущему. Фашизм обвиняют матери, сестры, жены. Фашизм обвиняет женщина.
Вот сидит передо мной одна из них, рассказывает, как перед самой войной мать не отпускала ее без провожатого к бабушке, мол, еще маленькая, а через два месяца эта «маленькая» ушла на фронт. Стала санинструктором, прошла с боями от Смоленска до Праги. Домой вернулась в двадцать два года, ее ровесницы еще девочки, а она уже была пожившим, много видевшим и перечувствовавшим человеком: три раза раненая, одно ранение тяжелое — в область грудной клетки, два раза была контужена, после второй контузии, когда ее откопали из засыпанного окопа, поседела. Но надо было начинать женскую жизнь: опять научиться носить легкое платье, туфли, выйти замуж, ребенка родить. Мужчина, он пусть и калекой возвращался с войны, но он все равно создавал семью. А женская послевоенная судьба складывалась драматичнее. Война забрала у них молодость, забрала мужей: из их одногодков с фронта вернулись немногие. Они и без статистики это знали, потому что помнили, как лежали мужчины на истоптанных полях тяжелыми снопами и как нельзя было поверить, смириться с мыслью, что этих высоченных парней в матросских бушлатах уже не поднимешь, что останутся они навечно лежать в братских могилах — отцы, мужья, братья, женихи. «Столько было раненых, что, казалось, весь свет уже ранен…» (Анастасия Сергеевна Демченко, старший сержант, медсестра).
Так какие же они были, девчонки сорок первого, как уходили на фронт? Пройдем их путь вместе с ними.
«Не хочу вспоминать…»
Старый трехэтажный дом на окраине Минска, из тех, что строились сразу после войны, давно и уютно обросший кустами жасмина. С него и начался поиск, который продлится четыре года, не прекращен и сейчас, когда я пишу эти строки. Правда, тогда я еще об этом не подозревала.
Привела меня сюда небольшая заметка в городской газете о том, что недавно на Минском заводе дорожных машин «Ударник» провожали на пенсию старшего бухгалтера Марию Ивановну Морозову. А в войну, готовилось в заметке, она была снайпером, имеет одиннадцать боевых наград. Трудно было соединить в сознании военную профессию этой женщины с ее мирным занятием. Но в этом несоответствии и предчувствовался ответ на вопрос: кто в 1941–1945 годах становился солдатом?
…Маленькая женщина с трогательным, девичьим венцом длинной косы вокруг головы, совсем не похожая на свой нечеткий газетный снимок, сидела в большом кресле, закрыв лицо руками:
— Нет-нет, не хочу вспоминать… Нервы никуда. До сих пор не могу военные фильмы смотреть…
Потом спросила:
— А почему ко мне? Поговорили бы с моим мужем, вот кто бы рассказал… Как звали командиров, генералов, номера частей — все помнит. А я нет. Я помню только то, что со мной было. Что гвоздем в душе сидит…
Попросила убрать магнитофон:
— Мне нужны ваши глаза, чтобы рассказывать, а он будет мешать.
Но через несколько минут забыла о нем…
Мария Ивановна Морозова (Иванушкина), ефрейтор, снайпер:
«Там, где стояло мое родное село Дьяковское, сейчас Пролетарский район Москвы. Война началась, мне было неполных восемнадцать лет. Я ходила в колхоз, потом окончила бухгалтерские курсы, стала работать. И одновременно мы занимались на курсах при военкомате. Нас там обучали стрелять из боевой винтовки. В кружке занималось сорок человек. Из нашей деревни — четыре человека, из соседней — пять, одним словом, из каждой деревни по несколько человек. И все девушки… Мужчины-то уже все пошли, кто мог…
Скоро появился призыв ЦК комсомола и молодежи, поскольку противник был уже под Москвой, стать на защиту Родины. Не только я, все девочки изъявили желание идти на фронт. У меня уже отец воевал. Мы думали, что мы одни такие… А пришли в военкомат — там много девушек. Отбор был очень строгий. Первое, так это, конечно, надо было иметь крепкое здоровье. Я боялась, что меня не возьмут, потому что в детстве часто болела, была слабень
Читать У войны не женское лицо — Алексиевич Светлана Александровна — Страница 1
Светлана Алексиевич
У войны не женское лицо
Все, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово «милосердие». Есть и другие слова – сестра, жена, друг и самое высокое – мать. Но разве не присутствует в их содержании и милосердие как суть, как назначение, как конечный смысл? Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь, женщина и жизнь – синонимы.
На самой страшной войне XX века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, а и стреляла из «снайперки», бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала языка. Женщина убивала. Она убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее землю, на ее дом, на ее детей. «Не женская это доля – убивать», – скажет одна из героинь этой книги, вместив сюда весь ужас и всю жестокую необходимость случившегося. Другая распишется на стенах поверженного рейхстага: «Я, Софья Кунцевич, пришла в Берлин, чтобы убить войну». То была величайшая жертва, принесенная ими на алтарь Победы. И бессмертный подвиг, всю глубину которого мы с годами мирной жизни постигаем.
В одном из писем Николая Рериха, написанном в мае-июне 1945 года и хранящемся в фонде Славянского антифашистского комитета в Центральном государственном архиве Октябрьской революции, есть такое место: «Оксфордский словарь узаконил некоторые русские слова, принятые теперь в мире: например, слово добавить еще одно слово – непереводимое, многозначительное русское слово „подвиг“. Как это ни странно, но ни один европейский язык не имеет слова хотя бы приблизительного значения…» Если когда-нибудь в языки мира войдет русское слово «подвиг», в том будет доля и свершенного в годы войны советской женщиной, державшей на своих плечах тыл, сохранившей детишек и защищавшей страну вместе с мужчинами.
…Четыре мучительных года я иду обожженными километрами чужой боли и памяти. Записаны сотни рассказов женщин-фронтовичек: медиков, связисток, саперов, летчиц, снайперов, стрелков, зенитчиц, политработников, кавалеристов, танкистов, десантниц, матросов, регулировщиц, шоферов, рядовых полевых банно-прачечных отрядов, поваров, пекарей, собраны свидетельства партизанок и подпольщиц. «Едва ли найдется хоть одна военная специальность, с которой не справились бы наши отважные женщины так же хорошо, как их братья, мужья, отцы», – писал маршал Советского Союза А.И. Еременко. Были среди девушек и комсорги танкового батальона, и механики-водители тяжелых танков, а в пехоте – командиры пулеметной роты, автоматчики, хотя в языке нашем у слов «танкист», «пехотинец», «автоматчик» нет женского рода, потому что эту работу еще никогда не делала женщина.
Только по мобилизации Ленинского комсомола в армию было направлено около 500 тысяч девушек, из них 200 тысяч комсомолок. Семьдесят процентов всех девушек, посланных комсомолом, находились в действующей армии. Всего за годы войны в различных родах войск на фронте служило свыше 800 тысяч женщин…
Всенародным стало партизанское движение. «Только в Белоруссии в партизанских отрядах находилось около 60 тысяч мужественных советских патриоток». Каждый четвертый на белорусской земле был сожжен или убит фашистами.
Таковы цифры. Их мы знаем. А за ними судьбы, целые жизни, перевернутые, искореженные войной: потеря близких, утраченное здоровье, женское одиночество, невыносимая память военных лет. Об этом мы знаем меньше.
«Когда бы мы ни родились, но мы все родились в сорок первом», – написала мне в письме зенитчица Клара Семеновна Тихонович. И я хочу рассказать о них, девчонках сорок первого, вернее, они сами будут рассказывать о себе, о «своей» войне.
«Жила с этим в душе все годы. Проснешься ночью и лежишь с открытыми глазами. Иногда подумаю, что унесу все с собой в могилу, никто об этом не узнает, страшно было…» (Эмилия Алексеевна Николаева, партизанка).
«…Я так рада, что это можно кому-нибудь рассказать, что пришло и наше время…» (Тамара Илларионовна Давыдович, старший сержант, шофер).
«Когда я расскажу вам все, что было, я опять не смогу жить, как все. Я больная стану. Я пришла с войны живая, только раненая, но я долго болела, я болела, пока не сказала себе, что все это надо забыть, или я никогда не выздоровлю. Мне даже жалко вас, что вы такая молодая, а хотите это знать…» (Любовь Захаровна Новик, старшина, санинструктор).
«Мужчина, он мог вынести. Он все-таки мужчина. А вот как женщина могла, я сама не знаю. Я теперь, как только вспомню, то меня ужас охватывает, а тогда все могла: и спать рядом с убитым, и сама стреляла, и кровь видела, очень помню, что на снегу запах крови как-то особенно сильный… Вот я говорю, и мне уже плохо… А тогда ничего, тогда все могла. Внучке стала рассказывать, а невестка меня одернула: зачем девочке такое знать? Этот, мол, женщина растет… Мать растет… И мне некому рассказать…
Вот так мы их оберегаем, а потом удивляемся, что наши дети о нас мало знают…» (Тамара Михайловна Степанова, сержант, снайпер).
«…Мы пошли с подругой в кинотеатр, мы с ней дружим скоро сорок лет, в войну вместе в подполье были. Хотели взять билеты, а очередь была большая. У нее как раз было с собой удостоверение участника Великой Отечественной войны, и она подошла к кассе, показала его. А какая-то девчонка, лет четырнадцати, наверное, говорит: „Разве вы, женщины, воевали? Интересно было бы знать, за какие такие подвиги вам эти удостоверения дали?“
Нас, конечно, другие люди в очереди пропустили, но в кино мы не пошли. Нас трясло, как в лихорадке…» (Вера Григорьевна Седова, подпольщица).
Я тоже родилась после войны, когда позарастали уже окопы, заплыли солдатские траншеи, разрушились блиндажи «в три наката», стали рыжими брошенные в лесу солдатские каски. Но разве своим смертным дыханием она не коснулась и моей жизни? Мы все еще принадлежим к поколениям, у каждого из которых свой счет к войне. Одиннадцати человек недосчитался мой род: украинский дед Петро, отец матери, лежит где-то под Будапештом, белорусская бабушка Евдокия, мать отца, умерла в партизанскую блокаду от голода и тифы, две семьи дальних родственников вместе с детьми фашисты сожгли в сарае в моей родной деревне Комаровичи Петриковского района Гомельской области, брат отца Иван, доброволец, пропал без вести в сорок первом.
Четыре года и «моей» войны. Не раз мне было страшно. Не раз мне было больно. Нет, не буду говорить неправду – этот путь не был мне под силу. Сколько раз я хотела забыть то, что слышала. Хотела и уже не могла. Все это время я вела дневник, который тоже решаюсь включить в повествование. В нем то, что чувствовала, переживала, в нем и география поиска – более ста городов, поселков, деревень в самых разных уголках страны. Правда, я долго сомневалась: имею ли право писать в этой книге «я чувствую», «я мучаюсь», «я сомневаюсь». Что мои чувства, мои мучения рядом с их чувствами и мучениями? Будет ли кому-нибудь интересен дневник моих чувств, сомнений и поисков? Но чем больше материала накапливалось в папках, тем настойчивее становилось убеждение: документ лишь тогда документ, имеющий полную силу, когда известно не только то, что в нем есть, но и кто его оставил. Нет бесстрастных свидетельств, в каждом заключена явная или тайная страсть того, чья рука водила пером по бумаге. И эта страсть через много лет – тоже документ.
Так уж случилось, что наша память о войне и все наши представления о войне – мужские. Это и понятно: воевали-то в основном мужчины, – но это и признание неполного нашего знания о войне. Хотя и о женщинах, участницах Великой Отечественной войны, написаны сотни книг, существует немалая мемуарная литература, и она убеждает, что мы имеем дело с историческим феноменом. Никогда еще на протяжении всей истории человечества столько женщин не участвовало в войне. В прошлые времена были легендарные единицы, как кавалерист-девица Надежда Дурова, партизанка Василиса Кожана, в годы гражданской войны в рядах Красной Армии находились женщины, но в большинстве своем сестры милосердия и врачи. Великая Отечественная война явила миру пример массового участия советских женщин в защите своего Отечества.
Читать онлайн электронную книгу У войны не женское лицо — 1978–1985 гг бесплатно и без регистрации!
Пишу книгу о войне…
Я, которая не любила читать военные книги, хотя в моем детстве и юности у всех это было любимое чтение. У всех моих сверстников. И это неудивительно – мы были дети Победы. Дети победителей. Первое, что я помню о войне? Свою детскую тоску среди непонятных и пугающих слов. О войне вспоминали всегда: в школе и дома, на свадьбах и крестинах, в праздники и на поминках. Даже в детских разговорах. Соседский мальчик однажды спросил меня: «А что люди делают под землей? Как они там живут?». Нам тоже хотелось разгадать тайну войны.
Тогда и задумалась о смерти… И уже никогда не переставала о ней думать, для меня она стала главной тайной жизни.
Все для нас вело начало из того страшного и таинственного мира. В нашей семье украинский дедушка, мамин отец, погиб на фронте, похоронен где-то в венгерской земле, а белорусская бабушка, папина мама, умерла от тифа в партизанах, двое ее сыновей служили в армии и пропали без вести в первые месяцы войны, из троих вернулся один. Мой отец. Одиннадцать дальних родственников вместе с детьми немцы сожгли заживо – кого в своей хате, кого в деревенской церкви. Так было в каждой семье. У всех.
Деревенские мальчишки долго еще играли в «немцев» и «русских». Кричали немецкие слова: «Хенде хох!», «Цурюк», «Гитлер капут!».
Мы не знали мира без войны, мир войны был единственно знакомым нам миром, а люди войны – единственно знакомыми нам людьми. Я и сейчас не знаю другого мира и других людей. А были ли они когда-нибудь?
* * *
Деревня моего детства после войны была женская. Бабья. Мужских голосов не помню. Так у меня это и осталось: о войне рассказывают бабы. Плачут. Поют, как плачут.
В школьной библиотеке – половина книг о войне. И в сельской, и в райцентре, куда отец часто ездил за книгами. Теперь у меня есть ответ – почему. Разве случайно? Мы все время воевали или готовились к войне. Вспоминали о том, как воевали. Никогда не жили иначе, наверное, и не умеем. Не представляем, как жить по-другому, этому нам надо будет когда-нибудь долго учиться.
В школе нас учили любить смерть. Мы писали сочинения о том, как хотели бы умереть во имя… Мечтали…
А голоса на улице кричали о другом, манили больше.
Я долго была книжным человеком, которого реальность пугала и притягивала. От незнания жизни появилось бесстрашие. Теперь думаю: будь я более реальным человеком, могла ли бы кинуться в такую бездну? От чего все это было – от незнания? Или от чувства пути? Ведь чувство пути есть…
Долго искала… Какими словами можно передать то, что я слышу? Искала жанр, который бы отвечал тому, как вижу мир, как устроен мой глаз, мое ухо.
Однажды попала в руки книга «Я – из огненной деревни» А. Адамовича, Я. Брыля, В. Колесника. Такое потрясение испытала лишь однажды, читая Достоевского. А тут – необычная форма: роман собран из голосов самой жизни. из того, что я слышала в детстве, из того, что сейчас звучит на улице, дома, в кафе, в троллейбусе. Так! Круг замкнулся. Я нашла то, что искала. Предчувствовала.
Алесь Адамович стал моим учителем…
* * *
Два года не столько встречалась и записывала, сколько думала. Читала. О чем будет моя книга? Ну, еще одна книга о войне… Зачем? Уже были тысячи войн – маленькие и большие, известные и неизвестные. А написано о них еще больше. Но… Писали мужчины и о мужчинах – это стало понятно сразу. Все, что нам известно о войне, мы знаем с «мужского голоса». Мы все в плену «мужских» представлений и «мужских» ощущений войны. «Мужских» слов. А женщины молчат. Никто же, кроме меня, не расспрашивал мою бабушку. Мою маму. Молчат даже те, кто был на фронте. Если вдруг начинают вспоминать, то рассказывают не «женскую» войну, а «мужскую». Подстраиваются под канон. И только дома или, всплакнув в кругу фронтовых подруг, они начинают говорить о своей войне, мне незнакомой. Не только мне, всем нам. В своих журналистских поездках не раз была свидетельницей, единственной слушательницей совершенно новых текстов. И испытывала потрясение, как в детстве. В этих рассказах проглядывал чудовищный оскал таинственного… Когда женщины говорят, у них нет или почти нет того, о чем мы привыкли читать и слышать: как одни люди героически убивали других и победили. Или проиграли. Какая была техника и какие генералы. Женские рассказы другие и о другом. У «женской» войны свои краски, свои запахи, свое освещение и свое пространство чувств. Свои слова. Там нет героев и невероятных подвигов, там есть просто люди, которые заняты нечеловеческим человеческим делом. И страдают там не только они (люди!), но и земля, и птицы, и деревья. Все, кто живут вместе с нами на земле. Страдают они без слов, что еще страшнее.
Но почему? – не раз спрашивала я у себя. – Почему, отстояв и заняв свое место в когда-то абсолютно мужском мире, женщины не отстояли свою историю? Свои слова и свои чувства? Не поверили сами себе. От нас скрыт целый мир. Их война осталась неизвестной…
Хочу написать историю этой войны. Женскую историю.
* * *
После первых встреч…
Удивление: военные профессии у этих женщин – санинструктор, снайпер, пулеметчица, командир зенитного орудия, сапер, а сейчас они – бухгалтеры, лаборантки, экскурсоводы, учительницы… Несовпадение ролей – там и здесь. Вспоминают как будто не о себе, а о каких-то других девчонках. Сегодня сами себе удивляются. И на моих глазах «очеловечивается» история, становится похожей на обычную жизнь. Появляется другое освещение.
Встречаются потрясающие рассказчицы, у них в жизни есть страницы, которые могут соперничать с лучшими страницами классики. Человек так ясно видит себя сверху – с неба, и снизу – с земли. Перед ним весь путь вверх и путь вниз – от ангела к зверю. Воспоминания – это не страстный или бесстрастный пересказ исчезнувшей реальности, а новое рождение прошлого, когда время поворачивает вспять. Прежде всего это – творчество. Рассказывая, люди творят, «пишут» свою жизнь. Бывает, что и «дописывают» и «переписывают». Тут надо быть начеку. На страже. В то же время боль расплавляет, уничтожает любую фальшь. Слишком высокая температура! Искреннее, убедилась я, ведут себя простые люди – медсестры, повара, прачки… Они, как бы это точнее определить, из себя достают слова, а не из газет и прочитанных книг – не из чужого. А только из своих собственных страданий и переживаний. Чувства и язык образованных людей, как это ни странно, часто больше подвержены обработке временем. Его общей шифровке. Заражены вторичным знанием. Мифами. Часто приходится долго идти, разными кругами, чтобы услышать рассказ о «женской» войне, а не о «мужской»: как отступали, наступали, на каком участке фронта… Требуется не одна встреча, а много сеансов. Как настойчивому портретисту.
Долго сижу в незнакомом доме или квартире, иногда целый день. Пьем чай, примеряем недавно купленные кофточки, обсуждаем прически и кулинарные рецепты. Рассматриваем вместе фотографии внуков. И вот тогда… Через какое-то время, никогда не узнаешь, через какое и почему, вдруг наступает тот долгожданный момент, когда человек отходит от канона – гипсового и железобетонного, как наши памятники – и идет к себе. В себя. Начинает вспоминать не войну, а свою молодость. Кусок своей жизни… Надо поймать этот момент. Не пропустить! Но часто после длинного дня, заполненного словами, фактами, слезами, остается в памяти только одна фраза (но какая!): «Я такая маленькая пошла на фронт, что за войну даже подросла». Ее и оставляю в записной книжке, хотя на магнитофоне накручены десятки метров. Четыре-пять кассет…
Что мне помогает? Помогает то, что мы привыкли жить вместе. Сообща. Соборные люди. Все у нас на миру – и счастье, и слезы. Умеем страдать и рассказывать о страдании. Страдание оправдывает нашу тяжелую и нескладную жизнь. Для нас боль – это искусство. Должна признать, женщины смело отправляются в этот путь…
* * *
Как они встречают меня?
Зовут: «девочка», «доченька», «деточка», наверное, будь я из их поколения, они держались бы со мной иначе. Спокойно и равноправно. Без радости и изумления, которые дарит встреча молодости и старости. Это очень важный момент, что тогда они были молодые, а сейчас вспоминают старые. Через жизнь вспоминают – через сорок лет. Осторожно открывают мне свой мир, щадят: «Сразу после войны вышла замуж. Спряталась за мужа. За быт, за детские пеленки. Охотно спряталась. И мама просила: “Молчи! Молчи! Не признавайся”. Я выполнила свой долг перед Родиной, но мне печально, что я там была. Что я это знаю… А ты – совсем девочка. Тебя мне жалко…». Часто вижу, как они сидят и прислушиваются к себе. К звуку своей души. Сверяют его со словами. С долгими годами человек понимает, что вот была жизнь, а теперь надо смириться и приготовиться к уходу. Не хочется и обидно исчезнуть просто так. Небрежно. На ходу. И когда он оглядывается назад, в нем присутствует желание не только рассказать о своем, но и дойти до тайны жизни. Самому себе ответить на вопрос: зачем это с ним было? Он смотрит на все немного прощальным и печальным взглядом… Почти оттуда… Незачем уже обманывать и обманываться. Ему уже понятно, что без мысли о смерти в человеке ничего нельзя разглядеть. Тайна ее существует поверх всего.
Война слишком интимное переживание. И такое же бесконечное, как и человеческая жизнь…
Один раз женщина (летчица) отказалась со мной встретиться. Объяснила по телефону: «Не могу… Не хочу вспоминать. Я была три года на войне… И три года я не чувствовала себя женщиной. Мой организм омертвел. Менструации не было, почти никаких женских желаний. А я была красивая… Когда мой будущий муж сделал мне предложение… Это уже в Берлине, у рейхстага… Он сказал: “Война кончилась. Мы остались живы. Нам повезло. Выходи за меня замуж”. Я хотела заплакать. Закричать. Ударить его! Как это замуж? Сейчас? Среди всего этого – замуж? Среди черной сажи и черных кирпичей… Ты посмотри на меня… Посмотри – какая я! Ты сначала сделай из меня женщину: дари цветы, ухаживай, говори красивые слова. Я так этого хочу! Так жду! Я чуть его не ударила… Хотела ударить… А у него была обожженная, багровая одна щека, и я вижу: он все понял, у него текут слезы по этой щеке. По еще свежим рубцам… И сама не верю тому, что говорю: “Да, я выйду за тебя замуж”.
Простите меня… Не могу…».
Я ее поняла. Но это тоже страничка или полстранички будущей книги.
Тексты, тексты. Повсюду – тексты. В городских квартирах и деревенских хатах, на улице и в поезде… Я слушаю… Все больше превращаюсь в одно большое ухо, все время повернутое к другому человеку. «Читаю» голос.
* * *
Человек больше войны…
Запоминается именно то, где он больше. Им руководит там что-то такое, что сильнее истории. Мне надо брать шире – писать правду о жизни и смерти вообще, а не только правду о войне. Задать вопрос Достоевского: сколько человека в человеке, и как этого человека в себе защитить? Несомненно, что зло соблазнительно. Оно искуснее добра. Притягательнее. Все глубже погружаюсь в бесконечный мир войны, все остальное слегка потускнело, стало обычнее, чем обычно. Грандиозный и хищный мир. Понимаю теперь одиночество человека, вернувшегося оттуда. Как с другой планеты или с того света. У него есть знание, которого у других нет, и добыть его можно только там, вблизи смерти. Когда он пробует что-то передать словами, у него ощущение катастрофы. Человек немеет. Он хочет рассказать, остальные хотели бы понять, но все бессильны.
Они всегда в ином пространстве, чем слушатель. Их окружает невидимый мир. По меньшей мере три человека участвуют в разговоре: тот, кто рассказывает сейчас, этот же человек, каким он был тогда, в момент события, – и я. Моя цель – прежде всего добыть правду тех лет. Тех дней. Без подлога чувств. Сразу после войны человек рассказал бы одну войну, через десятки лет, конечно, у него что-то меняется, потому что он складывает в воспоминания уже всю свою жизнь. Всего себя. То, как он жил эти годы, что читал, видел, кого встретил. Наконец, счастлив он или несчастлив. Разговариваем с ним наедине, или рядом еще кто-то есть. Семья? Друзья – какие? Фронтовые друзья – это одно, все остальные – другое. Документы – живые существа, они меняются и колеблются вместе с нами, из них без конца можно что-то доставать. Что-то новое и необходимое нам именно сейчас. В эту минуту. Что мы ищем? Чаще всего не подвиги и геройство, а маленькое и человеческое, нам самое интересное и близкое. Ну, что больше всего хотелось бы мне узнать, например, из жизни Древней Греции… Истории Спарты… Я хотела бы прочитать, как и о чем тогда люди разговаривали дома. Как уходили на войну. Какие слова говорили в последний день и в последнюю ночь перед расставанием своим любимым. Как провожали воинов. Как ждали их с войны… Не героев и полководцев, а обычных юношей…
История – через рассказ ее никем не замеченного свидетеля и участника. Да, меня это интересует, это я хотела бы сделать литературой. Но рассказчики – не только свидетели, меньше всего свидетели, а актеры и творцы. Невозможно приблизиться к реальности вплотную, лоб в лоб. Между реальностью и нами – наши чувства. Понимаю, что имею дело с версиями, у каждого своя версия, а уже из них, из их количества и пересечений, рождается образ времени и людей, живущих в нем. Но я бы не хотела, чтобы о моей книге сказали: ее герои реальны, и не более того. Это, мол, история. Всего лишь история.
Пишу не о войне, а о человеке на войне. Пишу не историю войны, а историю чувств. Я – историк души. С одной стороны, исследую конкретного человека, живущего в конкретное время и участвовавшего в конкретных событиях, а с другой стороны, мне надо разглядеть в нем вечного человека. Дрожание вечности. То, что есть в человеке всегда.
Мне говорят: ну, воспоминания – это и не история, и не литература. Это просто жизнь, замусоренная и не очищенная рукой художника. Сырой материал говорения, в каждом дне его полно. Всюду валяются эти кирпичи. Но кирпичи еще не храм! Но для меня все иначе… Именно там, в теплом человеческом голосе, в живом отражении прошлого скрыта первозданная радость и обнажен неустранимый трагизм жизни. Ее хаос и страсть. Единственность и непостижимость. Там они еще не подвергнуты никакой обработке. Подлинники.
Я строю храмы из наших чувств… Из наших желаний, разочарований. Мечтаний. Из того, что было, но может ускользнуть.
* * *
Еще раз о том же… Меня интересует не только та реальность, которая нас окружает, но и та, что внутри нас. Мне интересно не само событие, а событие чувств. Скажем так – душа события. Для меня чувства – реальность.
А история? Она – на улице. В толпе. Я верю, что в каждом из нас – кусочек истории. У одного – полстранички, у другого – две-три. Мы вместе пишем книгу времени. Каждый кричит свою правду. Кошмар оттенков. И надо все это расслышать, и раствориться во всем этом, и стать этим всем. И в то же время не потерять себя. Соединить речь улицы и литературы. Сложность ещё в том, что о прошлом мы говорим сегодняшним языком. Как передать им чувства тех дней?
* * *
С утра телефонный звонок: «Мы с вами не знакомы… Но я приехала из Крыма, звоню с железнодорожного вокзала. Далеко ли это от вас? Хочу рассказать вам свою войну…».
Так?!
А мы собрались с моей девочкой поехать в парк. Покататься на карусели. Как объяснить шестилетнему человечку, чем я занимаюсь. Она недавно у меня спросила: «Что такое – война?». Как ответить… Я хочу отпустить ее в этот мир с ласковым сердцем и учу, что нельзя просто так цветок сорвать. Жалко божью коровку раздавить, оторвать у стрекозы крылышко. А как объяснить ребенку войну? Объяснить смерть? Ответить на вопрос: почему там убивают? Убивают даже маленьких, таких, как она. Мы, взрослые, как бы в сговоре. Понимаем, о чем идет речь. А вот – дети? После войны мне как-то родители это объяснили, а я своему ребенку уже не могу объяснить. Найти слова. Война нам нравится все меньше, нам все труднее найти ей оправдание. Для нас это уже просто убийство. Во всяком случае, для меня это так.
Написать бы такую книгу о войне, чтобы от войны тошнило, и сама мысль о ней была бы противна. Безумна. Самих генералов бы тошнило…
Мои друзья-мужчины (в отличие от подруг) ошарашены такой «женской» логикой. И я опять слышу «мужской» аргумент: «Ты не была на войне». А может быть, это и хорошо: мне неведома страсть ненависти, у меня нормальное зрение. Невоенное, немужское.
В оптике есть понятие «светосила» – способность объектива хуже-лучше зафиксировать уловленное изображение. Так вот, женская память о войне самая «светосильная» по напряжению чувств, по боли. Я бы даже сказала, что «женская» война страшнее «мужской». Мужчины прячутся за историю, за факты, война их пленяет как действие и противостояние идей, различных интересов, а женщины захвачены чувствами. И еще – мужчин с детства готовят, что им, может быть, придется стрелять. Женщин этому не учат… они не собирались делать эту работу… И они помнят другое, и иначе помнят. Способны увидеть закрытое для мужчин. Еще раз повторю: их война – с запахом, с цветом, с подробным миром существования: «дали нам вещмешки, мы пошили из них себе юбочки»; «в военкомате в одну дверь зашла в платье, а в другую вышла в брюках и гимнастерке, косу отрезали, на голове остался один чубчик…»; «немцы расстреляли деревню и уехали… Мы пришли на то место: утоптанный желтый песок, а поверху – один детский ботиночек…». Не раз меня предупреждали (особенно мужчины-писатели): «Женщины тебе напридумывают. Насочиняют». Но я убедилась: такое нельзя придумать. У кого-то списать? Если это можно списать, то только у жизни, у нее одной такая фантазия.
О чем бы женщины ни говорили, у них постоянно присутствует мысль: война – это прежде всего убийство, а потом – тяжелая работа. А потом – и просто обычная жизнь: пели, влюблялись, накручивали бигуди…
В центре всегда то, как невыносимо и не хочется умирать. А еще невыносимее и более неохота убивать, потому что женщина дает жизнь. Дарит. Долго носит ее в себе, вынянчивает. Я поняла, что женщинам труднее убивать.
* * *
Мужчины… Они неохотно впускают женщин в свой мир, на свою территорию.
На Минском тракторном заводе искала женщину, она служила снайпером. Была знаменитым снайпером. О ней писали не раз во фронтовых газетах. Номер домашнего телефона мне дали в Москве ее подруги, но старый. Фамилия тоже у меня была записана девичья. Пошла на завод, где, как я знала, она работает, в отделе кадров, и услышала от мужчин (директора завода и начальника отдела кадров): «Мужчин, что ли, не хватает? Зачем вам эти женские истории. Женские фантазии…». Мужчины боялись, что женщины какую-то не ту войну расскажут.
Была в одной семье… Воевали муж и жена. Встретились на фронте и там же поженились: «Свадьбу свою отпраздновали в окопе. Перед боем. А белое платье я себе пошила из немецкого парашюта». Он – пулеметчик, она – связная. Мужчина сразу отправил женщину на кухню: «Ты нам что-нибудь приготовь». Уже и чайник вскипел, и бутерброды нарезаны, она присела с нами рядом, муж тут же ее поднял: «А где клубника? Где наш дачный гостинец?». После моей настойчивой просьбы неохотно уступил свое место со словами: «Рассказывай, как я тебя учил. Без слез и женских мелочей: хотелось быть красивой, плакала, когда косу отрезали». Позже она мне шепотом призналась: «Всю ночь со мной штудировал том “Истории Великой Отечественной войны”. Боялся за меня. И сейчас переживает, что не то вспомню. Не так, как надо».
Так было не один раз, не в одном доме.
Да, они много плачут. Кричат. После моего ухода глотают сердечные таблетки. Вызывают «скорую». Но все равно просят: «Ты приходи. Обязательно приходи. Мы так долго молчали. Сорок лет молчали…»
Понимаю, что плач и крик нельзя подвергать обработке, иначе главным будет не плач и не крик, а обработка. Вместо жизни останется литература. Таков материал, температура этого материала. Постоянно зашкаливает. Человек больше всего виден и открывается на войне и еще, может быть, в любви. До самых глубин, до подкожных слоев. Перед лицом смерти все идеи бледнеют, и открывается непостижимая вечность, к которой никто не готов. Мы еще живем в истории, а не в космосе.
Несколько раз я получала отосланный на читку текст с припиской: «О мелочах не надо… Пиши о нашей великой Победе…». А «мелочи» – это то, что для меня главное – теплота и ясность жизни: оставленный чубчик вместо кос, горячие котлы каши и супа, которые некому есть – из ста человек вернулось после боя семь; или то, как не могли ходить после войны на базар и смотреть на красные мясные ряды… Даже на красный ситец… «Ах, моя ты хорошая, уже сорок лет прошло, а в моем доме ты не найдешь ничего красного. Я ненавижу после войны красный цвет!»
* * *
Вслушиваюсь в боль… Боль как доказательство прошедшей жизни. Других доказательств нет, другим доказательствам я не доверяю. Слова не один раз уводили нас от истины.
Думаю о страдании как высшей форме информации, имеющей прямую связь с тайной. С таинством жизни. Вся русская литература об этом. О страдании она писала больше, чем о любви.
И мне об этом рассказывают больше…
* * *
Кто они – русские или советские? Нет, они были советские – и русские, и белорусы, и украинцы, и таджики…
Все-таки был он, советский человек. Таких людей, я думаю, больше никогда не будет, они сами это уже понимают. Даже мы, их дети, другие. Хотели бы быть, как все. Похожими не на своих родителей, а на мир. А что говорить о внуках…
Но я люблю их. Восхищаюсь ими. У них был Сталин и ГУЛаг, но была и Победа. И они это знают.
Получила недавно письмо:
«Моя дочь меня очень любит, я для нее – героиня, если она прочтет вашу книгу, у нее появится сильное разочарование. Грязь, вши, бесконечная кровь – все это правда. Я не отрицаю. Но разве воспоминания об этом способны родить благородные чувства? Подготовить к подвигу…»
Не раз убеждалась:
…наша память – далеко не идеальный инструмент. Она не только произвольна и капризна, она еще на цепи у времени, как собака.
…мы смотрим на прошлое из сегодня, мы не можем смотреть ниоткуда.
…а еще они влюблены в то, что с ними было, потому что это не только война, но и их молодость. Первая любовь.
* * *
Слушаю, когда они говорят… Слушаю, когда они молчат… И слова, и молчание – для меня текст.
– Это – не для печати, для тебя… Те, кто был старше… Они сидели в поезде задумчивые… Печальные. Я помню, как один майор заговорил со мной ночью, когда все спали, о Сталине. Он крепко выпил и осмелел, он признался, что его отец уже десять лет в лагере, без права переписки. Жив он или нет – неизвестно. Этот майор произнес страшные слова: «Я хочу защищать Родину, но я не хочу защищать этого предателя революции – Сталина». Я никогда не слышала таких слов… Я испугалась. К счастью, он утром исчез. Наверное, вышел…
– Скажу тебе по секрету… Я дружила с Оксаной, она была с Украины. Впервые от нее я услышала о страшном голоде на Украине. Голодоморе. Уже лягушку или мышь было не найти – все съели. В их селе умерла половина людей. Умерли все ее меньшие братья и папа с мамой, а она спаслась тем, что ночью воровала на колхозной конюшне конский навоз и ела. Никто не мог его есть, а она ела: «Теплый не лезет в рот, а холодный можно. Лучше замерзший, он сеном пахнет». Я говорила: «Оксана, товарищ Сталин сражается. Он уничтожает вредителей, но их много». – «Нет, – отвечала она, – ты глупая. Мой папа был учитель истории, он мне говорил: “Когда-нибудь товарищ Сталин ответит за свои преступления…”»
Ночью я лежала и думала: а вдруг Оксана – враг? Шпионка? Что делать? Через два дня в бою она погибла. У нее не осталось никого из родных, некому было послать похоронку…
Затрагивают эту тему осторожно и редко. Они до сих пор парализованы не только сталинским гипнозом и страхом, но и прежней своей верой. Не могут ещё разлюбить то, что любили. Мужество на войне и мужество мысли – это два разных мужества. А я думала, что это одно и то же.
* * *
Рукопись давно лежит на столе…
Уже два года я получаю отказы из издательств. Молчат журналы. Приговор всегда одинаков: слишком страшная война. Много ужаса. Натурализма. Нет ведущей и направляющей роли коммунистической партии. Одним словом, не та война… Какая же она – та? С генералами и мудрым генералиссимусом? Без крови и вшей? С героями и подвигами. А я помню с детства: идем с бабушкой вдоль большого поля, она рассказывает: «После войны на этом поле долго ничего не родило. Немцы отступали… И был тут бой, два дня бились… Убитые лежали один возле одного, как снопы. Как шпалы на железнодорожной станции. Немцы и наши. После дождя у них у всех были заплаканные лица. Мы их месяц всей деревней хоронили…».
Как забыть мне про это поле?
Я не просто записываю. Я собираю, выслеживаю человеческий дух там, где страдание творит из маленького человека большого человека. Где человек вырастает. И тогда он для меня – уже не немой и не бесследный пролетариат истории. Отрывается его душа. Так в чем же мой конфликт с властью? Я поняла – большой идее нужен маленький человек, ей не нужен большой. Для нее он лишний и неудобный. Трудоемкий в обработке. А я его ищу. Ищу маленького большого человека. Униженный, растоптанный, оскорбленный – пройдя через сталинские лагеря и предательства, он все-таки победил. Совершил чудо.
Но историю войны подменили историей победы.
Он сам об этом расскажет…
Читать У войны не женское лицо онлайн (полностью и бесплатно)
Одна из самых известных в мире книг о войне, положившая начало знаменитому художественно-документальному циклу Светланы Алексиевич «Голоса Утопии». Переведена более чем на двадцать языков, включена в школьные и вузовские программы во многих странах. Последняя авторская редакция: писательница, в соответствии со своим творческим методом, постоянно дорабатывает книгу, убирая цензурную правку, вставляя новые эпизоды, дополняя записанные женские исповеди страницами собственного дневника, который она вела в течение семи лет работы над книгой. «У войны не женское лицо» – опыт уникального проникновения в духовный мир женщины, выживающей в нечеловеческих условиях войны.
Светлана Алексиевич
У войны не женское лицо
– Когда впервые в истории женщины появились в армии?
– Уже в IV веке до нашей эры в Афинах и Спарте в греческих войсках воевали женщины. Позже они участвовали в походах Александра Македонского.
Русский историк Николай Карамзин писал о наших предках: «Славянки ходили иногда на войну с отцами и супругами, не боясь смерти: так при осаде Константинополя в 626 году греки нашли между убитыми славянами многие женские трупы. Мать, воспитывая детей, готовила их быть воинами».
– А в новое время?
– Впервые – в Англии в 1560–1650 годы стали формировать госпитали, в которых служили женщины-солдаты.
– Что произошло в ХХ веке?
– Начало века… В Первую мировую войну в Англии женщин уже брали в Королевские военно-воздушные силы, был сформирован Королевский вспомогательный корпус и женский легион автотранспорта – в количестве 100 тысяч человек.
В России, Германии, Франции многие женщины тоже стали служить в военных госпиталях и санитарных поездах.
А во время Второй мировой войны мир стал свидетелем женского феномена. Женщины служили во всех родах войск уже во многих странах мира: в английской армии – 225 тысяч, в американской – 450–500 тысяч, в германской – 500 тысяч…
В Советской армии воевало около миллиона женщин. Они овладели всеми военными специальностями, в том числе и самыми «мужскими». Даже возникла языковая проблема: у слов «танкист», «пехотинец», «автоматчик» до того времени не существовало женского рода, потому что эту работу еще никогда не делала женщина. Женские слова родились там, на войне…
Из разговора с историком
Человек больше войны (из дневника книги)
Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в темноте…
Осип Мандельштам
1978–1985 гг
Пишу книгу о войне…
Я, которая не любила читать военные книги, хотя в моем детстве и юности у всех это было любимое чтение. У всех моих сверстников. И это неудивительно – мы были дети Победы. Дети победителей. Первое, что я помню о войне? Свою детскую тоску среди непонятных и пугающих слов. О войне вспоминали всегда: в школе и дома, на свадьбах и крестинах, в праздники и на поминках. Даже в детских разговорах. Соседский мальчик однажды спросил меня: «А что люди делают под землей? Как они там живут?». Нам тоже хотелось разгадать тайну войны.
Тогда и задумалась о смерти… И уже никогда не переставала о ней думать, для меня она стала главной тайной жизни.
Все для нас вело начало из того страшного и таинственного мира. В нашей семье украинский дедушка, мамин отец, погиб на фронте, похоронен где-то в венгерской земле, а белорусская бабушка, папина мама, умерла от тифа в партизанах, двое ее сыновей служили в армии и пропали без вести в первые месяцы войны, из троих вернулся один. Мой отец. Одиннадцать дальних родственников вместе с детьми немцы сожгли заживо – кого в своей хате, кого в деревенской церкви. Так было в каждой семье. У всех.
Деревенские мальчишки долго еще играли в «немцев» и «русских». Кричали немецкие слова: «Хенде хох!», «Цурюк», «Гитлер капут!».
Мы не знали мира без войны, мир войны был единственно знакомым нам миром, а люди войны – единственно знакомыми нам людьми. Я и сейчас не знаю другого мира и других людей. А были ли они когда-нибудь?
Деревня моего детства после войны была женская. Бабья. Мужских голосов не помню. Так у меня это и осталось: о войне рассказывают бабы. Плачут. Поют, как плачут.
В школьной библиотеке – половина книг о войне. И в сельской, и в райцентре, куда отец часто ездил за книгами. Теперь у меня есть ответ – почему. Разве случайно? Мы все время воевали или готовились к войне. Вспоминали о том, как воевали. Никогда не жили иначе, наверное, и не умеем. Не представляем, как жить по-другому, этому нам надо будет когда-нибудь долго учиться.
В школе нас учили любить смерть. Мы писали сочинения о том, как хотели бы умереть во имя… Мечтали…
А голоса на улице кричали о другом, манили больше.
Я долго была книжным человеком, которого реальность пугала и притягивала. От незнания жизни появилось бесстрашие. Теперь думаю: будь я более реальным человеком, могла ли бы кинуться в такую бездну? От чего все это было – от незнания? Или от чувства пути? Ведь чувство пути есть…
Долго искала… Какими словами можно передать то, что я слышу? Искала жанр, который бы отвечал тому, как вижу мир, как устроен мой глаз, мое ухо.
Однажды попала в руки книга «Я – из огненной деревни» А. Адамовича, Я. Брыля, В. Колесника. Такое потрясение испытала лишь однажды, читая Достоевского. А тут – необычная форма: роман собран из голосов самой жизни. из того, что я слышала в детстве, из того, что сейчас звучит на улице, дома, в кафе, в троллейбусе. Так! Круг замкнулся. Я нашла то, что искала. Предчувствовала.
Алесь Адамович стал моим учителем…
Два года не столько встречалась и записывала, сколько думала. Читала. О чем будет моя книга? Ну, еще одна книга о войне… Зачем? Уже были тысячи войн – маленькие и большие, известные и неизвестные. А написано о них еще больше. Но… Писали мужчины и о мужчинах – это стало понятно сразу. Все, что нам известно о войне, мы знаем с «мужского голоса». Мы все в плену «мужских» представлений и «мужских» ощущений войны. «Мужских» слов. А женщины молчат. Никто же, кроме меня, не расспрашивал мою бабушку. Мою маму. Молчат даже те, кто был на фронте. Если вдруг начинают вспоминать, то рассказывают не «женскую» войну, а «мужскую». Подстраиваются под канон. И только дома или, всплакнув в кругу фронтовых подруг, они начинают говорить о своей войне, мне незнакомой. Не только мне, всем нам. В своих журналистских поездках не раз была свидетельницей, единственной слушательницей совершенно новых текстов. И испытывала потрясение, как в детстве. В этих рассказах проглядывал чудовищный оскал таинственного… Когда женщины говорят, у них нет или почти нет того, о чем мы привыкли читать и слышать: как одни люди героически убивали других и победили. Или проиграли. Какая была техника и какие генералы. Женские рассказы другие и о другом. У «женской» войны свои краски, свои запахи, свое освещение и свое пространство чувств. Свои слова. Там нет героев и невероятных подвигов, там есть просто люди, которые заняты нечеловеческим человеческим делом. И страдают там не только они (люди!), но и земля, и птицы, и деревья. Все, кто живут вместе с нами на земле. Страдают они без слов, что еще страшнее.
Но почему? – не раз спрашивала я у себя. – Почему, отстояв и заняв свое место в когда-то абсолютно мужском мире, женщины не отстояли свою историю? Свои слова и свои чувства? Не поверили сами себе. От нас скрыт целый мир. Их война осталась неизвестной…
Хочу написать историю этой войны. Женскую историю.
Книга «У войны не женское лицо»
О книге «У войны не женское лицо»
Книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» получила большую известность, она переведена на многие языки, общий тираж изданий составил около двух миллионов. В своей книге писательница отразила жизнь и переживания женщин, которые жили в военное время.
Книга рассказывает не о тех женщинах, которые известны на всю страну, а о тех, о которых вряд ли где-то упоминается. Много есть произведений о войне, но роль женщин в них чаще всего описана мало. В этой книге всё повествование посвящается женщинам, девушкам, почти ещё девочкам, которым пришлось пережить те страшные годы Великой Отечественной войны. Автор описала их жизни и судьбу, здесь нет прикрас, всё правдиво и оттого воспринимается ещё острее.
Это обычные девушки, которые приняли участие в войне за свою родину.
Это девушки, которые собрали волю в кулак и были готовы совершать совсем не женские поступки.
Это женщины, которые думали, как спасти свою жизнь и жизнь своих родных, а не умереть на поле боя.
Это женщины, которые сохранили свою человечность, и после войны смогли жить дальше, воспитывая детей и даря любовь всем членам семьи.
Роман сложно читать без слёз и боли в душе. Он очень впечатляет и одновременно ранит, запоминаясь надолго. Когда роман был написан во второй половине 20 века, то перед публикацией он был значительно переработан. Были вырезаны целые эпизоды, которые не пропускала цензура по той причине, что повествование слишком натуралистично, развенчивает образ женщины-героини, также писательницу обвинили в пацифизме. Но спустя время были восстановлены исключённые эпизоды, также автор добавила записи из своего дневника, которые позволяют понять, как происходили поиски женщин, о чём думала писательница, ведь эта книга стала войной и для неё. Это позволяет посмотреть на героинь не только их собственными глазами, но и глазами женщины-писательницы.
На нашем сайте вы можете скачать книгу «У войны не женское лицо» Алексиевич Светлана Александровна бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.Больше о книге Алексиевич У войны не женское лицо — Lifetut
«У войны не женское лицо» — так называется книга, о которой я хотела бы сегодня вам рассказать, точнее поделиться с вами моими персональными впечатлениями о прочитанном.
Это произведение литературы попало ко мне в руки после просмотра новостей. Возможно вы задались вопросом: «Какое отношение имеют новости к книгам?» Все очень просто. Именно новости отвлекли меня от повседневных занятий (телевизор я не смотрю, но использую в качестве заднего фона), когда я услышала, что БЕЛОРУСКА выиграла Нобелевскую премию по литературе. Чувство патриотизма, нет, скорее гордости заставили меня прислушаться по-внимательней. Я не ослышалась, по главному итальянскому каналу — Rai1 (да и по всем остальным) новостью дня было вручение Нобелевской премии гражданке Республики Беларусь Светлане Алексиевич.
После такой ошеломляющей новости, мне сразу же захотелось познакомиться (хоть и заочно) с героиней моей бывшей родины. Светлана Алексиевич родилась в 1948 года в г. Ивано-Франковске (Украина). Отец — белорус, мать — украинка, оба были школьными учителями. Со школьных лет Светлана увлекалась журналистикой, поэтому выбор высшего образования пал на факультет журналистики Белорусского государственного университета города Минска. Закончив университет, Алексиевич начала работать по специальности, постепенно поднимаясь по карьерной лестнице, но не это было главным для нее.
В одном из интервью Светлана сформулировала то, что искала: «Я долго искала себя, хотелось найти что-то такое, чтобы приблизило к реальности, мучила, гипнотизировала, увлекала, была любопытна именно реальность. Схватить подлинность — вот, что хотелось. И этот жанр — жанр человеческих голосов, исповедей, свидетельств и документов человеческой души мгновенно был мной присвоен. Да, я именно так вижу и слышу мир: через голоса, через детали быта и бытия. Так устроено мое зрение и ухо. И все, что во мне было, тут же оказалось нужным, потому что требовалось одновременно быть: писателем, журналистом, социологом, психоаналитиком, проповедником…»
И она смогла найти себя и свой стиль. Вот как описал критик Лев Аннинский ее книги: «Это — живая история, рассказанная самим народом, и записанная, услышанная, выбранная талантливым и честным летописцем». К сожалению честность в советское время, да и в нынешней постсоветской Беларуси, не приветствуется. Алексиевич была вынуждена эмигрировать из-за своих политических взглядов и художественного стиля написания своих произведений. И лишь спустя 15 лет, и только благодаря Нобелевской премии, женщина таки получила то, что заслуживала — возможность и право свободно выражать свои взгляды (к сожалению в некоторых демократических странах свобода — это лишь пустое слово). А этой удивительной женщине (я просто уверена) есть, ещё много чего сказать.
И так же не мало уже сказано в 5 книгах, опубликованных на сегодняшний день. Основная тематика литература Алексиевич — военная. Я не любитель книг о войне, но с первых страниц книги Алексиевич «У войны не женское лицо» я поняла, что произведение оставит след в моём восприятии мира.
Мой взгляд на книгу Алексиевич У войны не женское лицо
Эта книга — это крик души, женской души. Это не история, не повествование, да и не война, о которой мы привыкли слышать с детских лет. «У войны не женское лицо» — это эмоции, правда, жизнь, гордость, страх, вера и любовь женщин, которые прошли и победили Вторую мировую войну. Но они молчали, очень долго молчали, об их войне никто не знал.
И именно книга Алексиевич «У войны не женское лицо» стала их голосом. Эти голоса, сотен, и даже тысяч женщин поделились с нами самым сокровенным — своей душой. Правда она тяжелая и порой нам страшно взглянуть ей в глаза, но она даёт нам возможность взглянуть на наш мир, на нас самих иначе.
Страница за страницей в моем восприятии вырисовывалась не просто война, а душа человека, душа русской женщины, которая как никто иначе смогла передать весь ужас войны, описать в нескольких словах всю историю советского времени и безграничную опасность идеи. Конечно книга не для школьной программы, её не достаточно просто прочитать, её нужно прочувствовать и осмыслить слово за словом. Ведь в простых словах этих женщин каждый найдёт свои ответы.
Цитаты из книги Алексиевич У войны не женское лицо
«Многие из нас верили…
Мы думали, что после войны все изменится… Сталин поверит своему народу. Но еще война не кончилась, а эшелоны уже пошли в Магадан. Эшелоны с победителями… Арестовали тех, кто был в плену, выжил в немецких лагерях, кого увезли немцы на работу – всех, кто видел Европу. Мог рассказать, как там живет народ. Без коммунистов. Какие там дома и какие дороги. О том, что нигде нет колхозов…
После Победы все замолчали. Молчали и боялись, как до войны…»
«И девчонки рвались на фронт добровольно, а трус сам воевать не пойдет. Это были смелые, необыкновенные девчонки. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимали второе место после потерь в стрелковых батальонах. В пехоте. Что такое, например, вытащить раненого с поля боя? Я вам сейчас расскажу… Мы поднялись в атаку, а нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья… Они стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет — это тоже надо было тащить. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием — медаль «За боевые заслуги», за спасение двадцати пяти человек — орден Красной Звезды, за спасение сорока — орден Красного Знамени, за спасение восьмидесяти — орден Ленина. А я вам описал, что значило спасти в бою хотя бы одного… Из-под пуль…»
«И когда он появился третий раз, это же одно мгновенье — то появится, то скроется, — я решила стрелять. Решилась, и вдруг такая мысль мелькнула: это же человек, хоть он враг, но человек, и у меня как-то начали дрожать руки, по всему телу пошла дрожь, озноб. Какой-то страх… Ко мне иногда во сне и сейчас возвращается это ощущение… После фанерных мишеней стрелять в живого человека было трудно. Я же его вижу в оптический прицел, хорошо вижу. Как будто он близко… И внутри у меня что-то противится… Что-то не дает, не могу решиться. Но я взяла себя в руки, нажала спусковой крючок… Не сразу у нас получилось. Не женское это дело — ненавидеть и убивать. Не наше… Надо было себя убеждать. Уговаривать…»
«Ехали много суток… Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам — кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них… Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло — я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала…»
«Наступаем… Первые немецкие поселки… Мы – молодые. Сильные. Четыре года без женщин. В погребах – вино. Закуска. Ловили немецких девушек и… Десять человек насиловали одну… Женщин не хватало, население бежало от Советской армии, брали юных. Девочек… Двенадцать-тринадцать лет… Если она плакала, били, что-нибудь заталкивали в рот. Ей больно, а нам смешно. Я сейчас не понимаю, как я мог… Мальчик из интеллигентной семьи… Но это был я…
Единственное, чего мы боялись, чтобы наши девушки об этом не узнали. Наши медсестры. Перед ними было стыдно…»
«Мир сразу переменился… Я помню первые дни… Мама стояла вечером у окна и молилась. Я не знала, что моя мама верит в Бога. Она смотрела и смотрела на небо… Меня мобилизовали, я была врач. Я поехала из чувства долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте…»
«Немцы въехали в деревню… На больших черных мотоциклах… Я глядела на них во все глаза: они были молодые, веселые. Все время смеялись. Они хохотали! Сердце останавливалось, что они здесь, на твоей земле, и еще смеются.
Я только мечтала отомстить. Воображала, как погибну, и обо мне напишут книгу. Останется мое имя. Это были мои мечты…»
«Что в наших душах творилось, таких людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда! Таких наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш командир полка и дал команду: «Полк, под знамя! На колени!», все мы почувствовали себя счастливыми. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы сейчас не поверите, у меня от этого потрясения весь мой организм напрягся, моя болезнь, а я заболела «куриной слепотой», это у меня от недоедания, от нервного переутомления случилось, так вот, моя куриная слепота прошла. Понимаете, я на другой день была здорова, я выздоровела, вот через такое потрясение всей души…»
«Самое невыносимое для меня были ампутации… Часто такие высокие ампутации делали, что отрежут ногу, и я ее еле держу, еле несу, чтобы положить в таз. Помню, что они очень тяжелые. Возьмешь тихонько, чтобы раненый не слышал, и несешь, как ребенка… Маленького ребенка… Особенно, если высокая ампутация, далеко за колено. Я не могла привыкнуть. Раненые под наркозом стонут или кроют матом. Трехэтажным русским матом. Я всегда была в крови… Она вишневая… Черная… Маме я ничего не писала об этом. Я писала, что все хорошо, что я тепло одета, обута. Она же троих на фронт отправила, ей было тяжело…»
«Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне — пятнадцать лет, а сестре — четырнадцать. Он говорил: «Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек…» Другой мысли тогда не было. Через год я попала на фронт…»
«Мой муж, кавалер орденов Славы, после войны получил десять лет лагерей… Так родина встречала своих героев. Победителей! Написал в письме своему товарищу по университету, что ему трудно гордиться нашей победой – свою и чужую землю завалили русскими трупами. Залили кровью. Его тут же арестовали… Сняли погоны…
Вернулся из Казахстана после смерти Сталина… Больной. Детей у нас нет. Мне не надо вспоминать о войне, я воюю всю жизнь…»
«Эх-эх, девоньки, какая она подлая эта война… Посмотришь на нее нашими глазами. Бабьими… Так она страшнее страшного. Поэтому нас и не спрашивают…»
«Разве я найду такие слова? О том, как я стреляла, я могу рассказать. А о том, как плакала, нет. Это останется невысказанным. Знаю одно: на войне человек становится страшным и непостижимым. Как его понять?
Вы – писательница. Придумайте что-нибудь сами. Что-нибудь красивое. Без вшей и грязи, без блевотины… Без запаха водки и крови… Не такое страшное, как жизнь…»
«Я и сейчас говорю шепотом… Про…Это… Шепотом. Через сорок с лишним лет…
Войну забыла… Потому что и после войны я жила в страхе. Я жила в аду.
Уже – Победа, уже – радость. Мы уже кирпичи собирали, железо, начали чистить город. Работали днем, работали ночью, я не помню, когда мы спали и что мы ели. Работали и работали.»
«Я – дома… Дома все живы… Мама спасла всех: дедушку с бабушкой, сестричку и брата. И я вернулась…
Через год приехал наш папа. Папа вернулся с большими наградами, я привезла орден и две медали. Но у нас в семье было поставлено так: главная героиня – мама. Она всех спасла. Спасла семью, спасла дом. У нее была самая страшная война. Папа никогда не надевал ни ордена, ни орденские колодки, он считал, что козырять ему перед мамой стыдно. Неловко. У мамы же нет наград…
Никого так в жизни я не любила, как свою маму…»
«Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу… Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… Они кричали нам: «Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п… наших мужиков. Фронтовые б… Сучки военные…» Оскорбляли по-всякому… Словарь русский богатый… Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. «Что с тобой?» — «Да ничего. Натанцевалась». А это — мои два ранения… Это — война… А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились — сороковой размер. Непривычно, чтобы кто-то меня обнял. Привыкла сама отвечать за себя. Ласковых слов ждала, но их не понимала. Они мне, как детские. На фронте среди мужчин — крепкий русский мат. К нему привыкла. Подруга меня учила, она в библиотеке работала: «Читай стихи. Есенина читай».»
«Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет… Приглашать на встречи… А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины — победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими… У нас, скажу я вам, забрали победу… Победу с нами не разделили. И было обидно… Непонятно…»
P.S. Я не знаю прочтет ли когда-нибудь мои слова Светлана, но я хочу сказать: «Спасибо вам огромное за правду, за смелость, за искренность. Правда она страшная, но она нам нужна, она помогает миру становиться лучше. И я безумна горда, что в Беларуси есть ещё люди, которые не бояться говорить. Творческих вам успехов!»
«У войны не женское лицо» Светлана Алексиевич: beauty_spirit — LiveJournal
Часто повторяют слова Геббельса о том, что чем чудовищнее ложь, тем охотней в нее верят. На самом деле, Геббельс был известным дурачком, который искренне верил во все, что говорил, поэтому вряд ли бы такое мог сказать на серьезных щах, а мысль и сама по себе не умная. Все наоборот! Чем чудовищнее ложь, тем проще с ней бороться. Поэтому чем больше в неправде правдоподобия, чем ближе она к реальности, чем большей в ней правдивых деталей, тем сложнее ей что-то противопоставить. Но с другой стороны, тут есть и позитивный аспект — получается, что чтобы качественно соврать, брехуну невольно придется рассказывать вместе с ложью и как можно больше правды, иначе его брехню сразу же разобьют по всем фронтам, объявив враньем вообще все разом.
Книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» как раз этой серии. Начнем с того, что это не литература — это публицистика на основе воспоминаний реальных участников. Причем, Алексиевич позиционировала свою роль как приложение к диктофону (казалось бы, за что тогда, блеать, Нобелевская?), дескать, она всего лишь сделала расшифровку интервью, расставила запятые и свои шизофренические многоточия по всему тексту, добиваясь ПРАВДЫ. Даже если не ставить под сомнение честность Светланы (а я бы на честность Светланы не поставила и ломанного гроша), понятно, что роль интервьюера огромна — это именно он задает вопросы и подводит под заданную концепцию. Также понятно, что любые воспоминания, тем паче событий сорокалетней давности, крайне субъективны и так не правды добиться. Рваное повествование, некритичность автора, ложная концепция книги и, возможно, сознательно вводимые искажения, так и вовсе противоречат тем целям, ради которых (на словах) создавалось произведение.
Там есть примеры безобидных искажений, вызванных стремлением участниц усилить эмоциональность повествования, своего рода ложные воспоминания — вроде «мой муж поседел за несколько часов», «моя мать стала вся седой за один день». Это известная байка, что человек может сразу стать седым от стресса, но не бывает так. Есть примеры более дикой околесицы. Например, рассказ о том, как партизанский отряд прятался в болоте от немцев. С ними была только что родившая радистка с младенцем. Младенец орал, немцы были все ближе и тогда, чтобы не выдавать всю группу, мать утопила ребенка в болоте. Вот спрашивается — какого черта они там вообще делали? Она ведь наверняка не один день забеременела и разродилась? У гомо сапиенс это примерно 9 месяцев занимает. Поскольку в партизаны не берут людей без мозга, они не могли как-то заблаговременно догадаться отправить беременную радистку в какую деревню или вообще вывезти за линию фронта? Это партизанский отряд вообще или лесной перинатальный центр? Но эта явная байка военных или, скорее всего, послевоенных лет, просто тупо вставляется в текст без уточняющих вопросов и комментариев — чисто чтобы пожутче было. Короче, «расстреляли меня, внучек, расстреляли». Такой подход же позволяет поставить под сомнение все.
А зря. Те, кто ругает книгу Алексиевич за антисоветчину и какую-то мифическую «русофобию», как будто не читали ее целиком. В ней очень много очень личных и пронзительных историй без какой-либо идеологической подоплеки. Много историй, героини которых твердят, что шли на войну именно за коммунистическую идею — Алексиевич, судя по ее взглядам, явно не сама это придумывала и не предусматривала. Так сколько там вообще правды, а сколько вранья сказать сложно. Я ввела для себя несколько параметров для корректировки (они действуют и в других ситуациях):
— если есть реальное имя, фамилия и отчество, то и история обычно кажется правдоподобней чем те, где эти данные измены
— если человек мы-кает, говоря «мы все», «с нами всеми такое было», «это было массовым явлением и все, кто утверждает обратное — врет», то сама история — бред (ну не может человек со своим субъективным взглядом утверждать, что в состоянии охватить всю картину целиком.
В частности, есть рассказ женщины, которая называется ППЖ (походно-полевой женой) — имя, само собой, изменено. Она говорит, что сошлась с командиром — не потому что его любила, а потому что не могла терпеть домогательства всей роты. Написано, что только она ложились спать, как ней сразу же кто-то лез, поэтому ей приходилось в буквальном смысле от них отбиваться. И конечно коронное «все, кто говорит, что такого не было, просто врут». В чем бредовость ситуации? Хотя бы в том, что если эти солдаты были настолько отморожены, что каждый день нагло физически лезли, не боясь, что утром будет жаловаться командованию, то они бы ее и так могли изнасиловать. И это один такой рассказ. В той самой же книге практически во всех историях, героини рассказывают, как жалели и почти по-рыцарски относились к ним мужчины на войне, видя в них сестер и вчерашних девочек-школьниц, которых надо защищать или наоборот, тех девушек-героинь, которые им самим жизнь в свое время спасали. Это же совсем другой уровень связей между людьми (впрочем, что групповые домогательства и в наше время — суровая маргиналия). Но нет, один персонаж говорит, что «все скоты и все лезли, а по-другому не бывает». Складывается впечатление, что человек (если это реальный человек, конечно), в свое время просто наступил на горло собственным принципам и нашел себе оправдание, транслировав переворот собственного сознания на совершенно незнакомых людей.
Из той же серии тема «позабыты, позаброшены». Есть рассказ какого-то офицера, который говорит о том, что была любовь с медсестрой, но женится он предпочел на девушке из тыла, потому что мол, видел ее только в ватнике, а хотелось чего-то красивого, хотелось забыть эту войну. И снова — «мы все так делали» (то есть, типа явление носило массовый характер). Опять же — в той же книге очень много историй о любви на фронте и есть даже со счастливым концом. Хотя бы знаменитую медсестру Зинаиду Туснолобову вспомнить если — какой там ватник, ее любимый человек не бросил, когда она обе руки и ноги потеряла. И к фронтовичкам не было в массах отношения как к проституткам. Это даже не надо ждать, пока вымрут последние поколения, которые своих бабушек помнят. Это можно из самой книги понять — как их встречали, как провожали, сколько людей потеряло дочек на фронте, какие тогда охуенные люди жили. А если и были отдельные идиоты, которые могли сказать «Ты на фронте была? Поди со всей ротой переспала?», то зачем же обобщать и полагать, что эти идиоты составляли хотя бы значительный процент от населения? Но нет, обычно выборочно цитируют именно такие места, говоря о «подлом народе».
А ведь эти обобщения как раз перечеркивают самое лучшее, что есть в книге — «субъективный взгляд на войну». Мне как раз этот личный взгляд и очеловеченность войны по душе. Мне не понятно выпячивание женственности и концепт, заложенный в названии — что женщине не место на войне. Да, емае, как будто кому-то там вообще место! Может у войны не человеческое лицо в принципе — автору эта мысль, интересно, не приходила в голову? Насилие — это вообще рудимент, доставшийся нам от животных, а люди, вне зависимости от того мужчины они или женщины, должны бороться за мир, даже если им приходиться делать это с оружием в руках. Странно, что гражданка Алексиевич отмотав столько пленки под интервью, так этого не поняла.
Краткое содержание «У войны нет женского лица» Алексиевич
Роман собран с голосов реальных женщин. Говорят, их судьбы связаны с войной. Среди голосов живых — взволнованный комментарий автора. Идея о том, что война — это убийство и тяжелый труд, а рядом — обычная жизнь с песнями, любовью, бигуди, нарядами.
Смерть близка — и ты не хочешь умирать, но убивать, призванное дать жизнь женщине, невыносимо.
Грязь и вонь, вши и кровь — голая правда и «слишком страшная война».Голос говорит о болоте, в котором они неделями прятались от врага в грязи. Мать не может кормить ребенка — он может кричать изо всех сил с собаками рядом. И мать приняла ужасное решение.
Другой голос: пленных немцев не стреляли —
резали, шомполами кололи — чтоб страдали — сестер и мать сожгли.Другой эпизод: днем надо бояться немцев, а ночью «своих», то есть партизан.Корову забрали, хоть в ногах лежали: трое детей в избе.
Дошедшая до Берлина сказала: вернулась в деревню с орденом Славы, медалями. Через три дня мама попросила уйти — мол, вот узелок. Младшие сестры ни за кого не выйдут замуж, ведь вы 4 года были на фронте с крестьянами. Просит: пишите о заказах, но не лезьте в душу. Голоса узнаваемы: верили, что после войны все изменится, Сталин станет мягче к народу.Война еще не окончена, но эшелоны в Магадан уже идут. И в них — победители, арестованные и те, кто попал в плен и выжил, и те, кого угнали на работу. Они видели Европу — они могут сказать, что им лучше жить без коммунизма.
Реплика: стала серой в возрасте 21 года, с тяжелой раной и сотрясением мозга — я почти не слышу. Озадачился в голос: как там этот фильм про цветную войну. Все черное, кроме крови.
Такая история: дядю
отправили в лагерь, хотя там был старый коммунист.Но когда Сталин обратился: «Братья и сестры». — забыл обиды. Мама сказала: «Мы будем защищать Родину, но потом разберемся».О пресловутой 22 «Ни шагу назад!». Поворот — стрельба на месте. За пограничниками. И они снимали свои.
Память еврейки: до войны жили вместе, но стали прокаженными, отовсюду преследовали и боялись нас. Близкие друзья не поздоровались, их дети тоже отвернулись. Потом мою мать расстреляли.
Я искал своего папу. Хоть и мертвая … У меня светлые волосы, меня не трогали. Я пришел на рынок. Мой друг посадил его в тележку, накрыл один корпус свиньями, ехал весь день. Потом был у партизан.
Голос вроде оправдан: я не стрелял. Мне вручили медаль. Да она дралась? Нет, я приготовил суп и солдатский суп.
.
«Неженское лицо войны» Светлана Алексиевич
«Я хочу, чтобы вы знали, что они украли у нас победу».Как всегда у Алексиевич, он состоит из отдельных историй, множества маленьких моментов истории.
Она, которая последовала за своим мужем на войну, потому что они не могли вынести разлуки, и сражалась на его стороне, пока он не пал.
Свадьбу мы провели в окопе прямо перед боем. Сшила себе белое платье из немецкого парашюта.
Ее сослуживцы-мужчины должны были объяснять своему начальству, почему им нужно больше футболок, женщины-солдаты украли
«Я хочу, чтобы вы знали, что они украли у нас победу.»Как всегда с Алексиевичем, он состоит из отдельных историй, множества маленьких моментов истории.
Она пошла за своим мужем на войну, потому что они не могли быть разделены, и сражалась на его стороне, пока он не пал.
Мы провели нашу свадьбу в окопе, прямо перед боем. Я сшила себе белое платье из немецкого парашюта.
Она, чьи товарищи-солдаты должны были объяснять своему начальству, зачем им футболки, женщина солдаты украли их и разорвали.Почему? Зачем женщинам-солдатам нужны дополнительные порции хлопка раз в месяц? Гм … ну, видите ли, лейтенант …
Она, сделав аборт, чтобы пойти на войну, отомстила за своего будущего ребенка каждым убитым немцем.
Она, вернувшаяся с войны, обнаружила, что мать ее не узнала. Та, которая вернулась домой и была изгнана как шлюха, потому что все знают, чем занимаются женщины на фронте. Она, вернувшись домой, нашла только братскую могилу там, где раньше была деревня, и ей пришлось рыть гниющие трупы, чтобы найти свою семью.
Когда я вернулся с фронта, сестра показала мне могилу … Меня похоронили.
Она видела, как ее сослуживцы насиловали через Германию, и много лет спустя все еще не знала, что она думала по этому поводу после того, что нацисты сделали с ее семьей.
Та, которая всегда носила с собой две лишние пули, потому что знала, что враг считал женщин-солдат военной добычей.
Они накололи ее на столб … Пришел мороз, и она была вся белая, а волосы седые.Ей было девятнадцать. В ее рюкзаке мы нашли письма из дома и зеленую резиновую птицу. Игрушка.
Она позволила своей семилетней дочери пронести бомбу в немецкую штаб-квартиру в корзине с продуктами.
И так далее, и дальше, и дальше, те, кто 40 лет спустя рассказывают журналисту, что с ними произошло, и часто начинают с некоторой вариации на тему: «Мой муж сказал мне просто говорить о передвижениях войск и храбрости, так что вы, вероятно, не интересно то, что я хочу сказать, но нормально ли я немного расскажу о том, каково это — идти на войну? » Она слушает, делает заметки, проходит мимо, пытается заставить их рассказать свои истории, а не просто повторять те же старые героизмы Великой Отечественной войны.
В конце 70-х Светлана Алексиевич начала путешествовать по Советскому Союзу, опросив несколько сотен миллионов женщин, принимавших участие во Второй мировой войне. Да, они были там, даже если их история никогда не рассказывалась; дочери фермера, школьницы и жены, которые более или менее добровольно служили медсестрами, поварами, снайперами, пехотными солдатами, пилотами, инженерами, телеграфистами … Только для того, чтобы вернуться домой и, в лучшем случае, им сказали: «Вот, дорогая, теперь не надо» Чтобы снова не беспокоить свою хорошенькую голову об этом неприятном деле, сядь и позаботься о своем мужчине, как настоящая женщина, если ты все еще помнишь это после того, как так долго носил брюки.«Кто носил все это 40 лет, и никто об этом не спрашивал.
Взятые одна за другой, рассказы становятся небольшими новеллами, варьирующимися от прозаических (« Четыре года в мужском нижнем белье! ») До глубоко трагичных. все вместе они становятся чем-то совершенно другим, хором голосов, часто идентифицируемых только по имени и званию, наконец рассказывающих, через что они прошли во время одной из самых кровопролитных войн в истории, и о другой войне, которую им пришлось пережить. с.Высшие офицеры, которые прячутся за рыцарство и покровительство, чтобы не относиться к ним как к равным, сослуживцы, которые признают, что да, она почти так же хороша, как мужчина, и я обязан ей жизнью, но кому нужна жена, которая почти мужская ?, общество, которое ожидает, что они принесут жертвы, не думая о награде или признании, в то время как люди, которые делают то же самое, рассматриваются как герои. Полное издание книги добавляет еще один слой, включая и отмечая разделы, вырезанные в 80-х годах, включая комментарии цензора о том, почему они должны быть удалены.Только теперь, когда большинство участников мертвы, они могут свободно говорить. В советском обществе, где все были равны, великий патриот … извините, патриотическая война не могла быть представлена как женская болтовня о чувствах, это означало бы, что что-то было исключено из официальной истории. Нет, уважаемый цензор прямо обижается на бедных старух, которые не знают, когда держать язык за зубами.
Кто был бы готов к войне, прочитав что-то подобное? Ваш примитивный натурализм — пощечина женскому роду.И женщин-героев войны. Вы свергаете их. Превратите их в обычных женщин, в сук. Их нужно считать священными.
Думаю, восторженный обзор не хуже других.
.женщин с оружием из Российской империи в постсоветские государства: рекомендуемая библиография
С. Бониеце, «Дело Спиридоновой, 1906. Террор, мифы и мученичество», Критика: Исследования в истории России и Евразии , Vol. 4, № 3, 2003 г., стр. 571–606.
О.В. Будницкий, Женщины-террористки в России , Ростов н. Д., Феникс, 1996.
.Н. Дурова, Кавалерийская девица.Журналы русского офицера в наполеоновских войнах , Bloomington & Indianapolis, Indiana University Press, 1988. [на русском языке, Дурова Надежда, Кавалерист-девица , (1836), он-лайн по адресу http: //militera.lib. ru / memo / russian / durova1 / index.html].
А. Хильбреннер, «Парадокс Перовской или скандал с женским терроризмом в России девятнадцатого века», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: // pipss.revues.org/ 4169
Иванова И.И., « Женщины в истории Российской армии » , Военно-исторический журнал , № 3, 1992, с. 86-89.
И. И. Иванова, Храбрейшие из прекрасных. Женщины России в войнах , г. Москва, Росспень, 2002.
М. Бочкарева, Яшка, журнал d’une femme combattante: Russie (1914-1917), , представленный Стефаном Одуан-Рузо и Николя Вертом, Париж, Арман Колен, 2012.[Рецензировано в этом выпуске Cloe Drieu на http://pipss.revues.org/ 4217] [Английская версия: М. Бочкарева, Мария. Яшка: Жизнь крестьянина, ссыльного и солдата. Как сообщил Исааку Дону Левину , Нью-Йорк, Фредерик А. Стоукс, 1919 г., доступно в Интернете по адресу https://archive.org/stream/yashkamylifeasp02levigoog / yashkamylifeasp02levigoog_djvu.txt].
А. Э. Грисс, Р. Стайтс, «Россия: революция и война» в Н. Л. Гольдмане (ред.) Женщины-солдаты — комбатанты или мирные жители? Исторические и современные перспективы , Вестпорт, Greenwood Press, 1982.
Дж. Мортон, «Борьба за роль: жизни Анка-Пулеметчица», BPS Working Papers Series , 2015, http://iseees.berkeley.edu/ sites / default / files / u4 / 2015_8-morton.pdf
А. Сальникова, «И они хотят воевать: русские девочки и Первая мировая война 1914-1918 гг.», Адам и Ева: альманах гендерной истории , № 9, 2005, с. 191-213.
П. Щербинин, «Как жилось российской солдатке в годы Первой мировой войны» (1914-1918 гг.) », Женщина в российском обществе , № 1/2, 2004 г.
М. Стокдейл, «Моя смерть за Родину — это счастье»: женщины, патриотизм и солдаты в Великой войне России 1914-1917 гг. », American Historical Review , Vol. 109, № 1, 2004 г., стр. 78–116.
Л. Стофф, Они сражались за Родину: женщины-солдаты России в Первой мировой войне и революции , Лоуренс, University Press of Kansas, 2006.
С.Алексиевич, Неженское лицо войны, Москва, Прогресс, 1988 [англ. Версия У войны не женское лицо , несколько изданий, доступны на сайте http://lib.ru/ NEWPROZA / ALEKSIEWICH / zhensk.txt].
К. Бишль, “Рассказы. Гендерные отношения и мужественность в Красной Армии 1941-45 », в M. Röger, R. Leiserowitz (ред.), Женщины и мужчины на войне: гендерный взгляд на Вторую мировую войну и ее последствия в Центральной и Восточной Европе , Оснабрюк , Волокно, 2012, стр.117-134.
О. В. Будницкий, «Мужчины и женщины в Красной Армии (1941-1945)», Cahiers du monde russe, Том 52, № 2, 2011, стр. 405-422.
Э. Харон-Кардона, Р. Д. Марквик, «Наша бригада не будет отправлена на фронт»: Советские женщины под ружьем в Великой Отечественной войне 1941-45 », The Russian Review , Vol. 68, № 2, 2009, с. 240–262.
С. Конзе, Б. Физелер, «Советские женщины как соратники по оружию: слепое пятно в истории войны» в Р.Терстон и Р. Бонветч (ред.) T Народная война. Ответы на Вторую мировую войну в Советском Союзе , Чикаго, University of Illinois Press, 2000.
К. Дж. Коттам, Женщины в войне и сопротивлении: избранные биографии советских женщин-солдат, Nepean, New Military Publishing, 1998.
А. Драбкин, Б. Иринчеев, А зори здесь громкие. Женское лицо войны , г. Москва, Эксмо, 2012.
Д.Эглитис, В. Зельче, «Непослушные актеры: латышские женщины Красной армии в послевоенной исторической памяти», Статьи о национальностях: журнал национализма и этнической принадлежности , Vol. 41, # 6, 2013, стр. 987-1007.
Б. Энгель, «Женское лицо войны»: советские женщины помнят Вторую мировую войну »в Н. Домбровски (ред.), Женщины и война в двадцатом веке: зачислены с или без согласия , Нью-Йорк, Гарленд Publishing Inc., 1998.
Дж.Эриксон, «Советские женщины на войне», в J. Garrard, C. Garrard (ред.), Вторая мировая война и советские люди , Нью-Йорк, St Martin’s Press, 2002.
Й. Фюрст, «Герои, любовники, жертвы — девушки-партизаны во время Великой Отечественной войны: анализ документов из спецотдела бывшего комсомольского архива», Минерва: Ежеквартальный отчет о женщинах и армии , Vol. 18, № 3-4, 2000 г., стр. 38-75.
H. Goscilo, Y.Хашамова (ред.), Обнимая руки. Культурное представление славянских и балканских женщин в войне , Будапешт и Нью-Йорк, Central European University Press, 2012.
А. М. Харрис, «Увековечение памяти мученицы и ее изувеченных тел: общественные памятники советской героине войны Зое Космодемьянской, с 1942 г. по настоящее время», Journal of War and Culture Studies, Vol. 5, # 1, июнь 2012 г., стр. 73-90.
А. М. Харрис, Миф о женщине-воине и Второй мировой войне в советской культуре , Ph.Докторская диссертация, Канзасский университет, 2008 г.
М. Гавришко, «Незаконные сексуальные практики в подполье ОУН и УПА в Западной Украине в 1940-1950-х годах», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: //pipss.revues .org / 4214.
С.Г. Юг, Все сталинцы? Солдатская мужественность в советской войне , канд. Диссертация, Университет Иллинойса в Урбана-Шампейн, 2013.
С. Г. Джуг, «Романс Красной Армии: сохранение мужской гегемонии в смешанных гендерных боевых подразделениях, 1943-1944», Journal of War and Culture Studies, Vol 5, # 3 , 2013, стр. 321-334.
О. Кис, «Национальная женственность используется и оспаривается: участие женщин в националистическом подполье в Западной Украине в 1940–1950-е годы», Восток / Запад: украиноведческий журнал , Vol. 2, №2, 2015.
А.Крылова, «Целители раненых душ: кризис частной жизни в советской литературе, 1944-1946», The Journal of Modern History, # 73, июнь 2001, стр. 307-331.
А. Крылова, «Сталинская идентичность с точки зрения пола: воспитание поколения профессионально агрессивных женщин-борцов в сталинской России 1930-х годов», Гендер и история, Том. 16, № 3, 2004 г., стр. 626-653.
А. Крылова, Советские женщины в бою.История насилия на восточном фронте , Нью-Йорк, Cambridge University Press, 2010.
Р. Д. Марквик, Э. Харон-Кардона, Советские женщины на передовой во Второй мировой войне , Бейзингсток, Пэлгрейв Макмиллан, 2012 г.
К. Мерридейл, «Мужественность на войне: имел ли значение гендер в Советской армии?», Журнал исследований войны и культуры , том 5, № 3, 2012, стр. 307–320.
В.С. Мурманцева, Советские женщины в Великой Отечественной Войне, Москва, Мысль, 1974 [доступно по адресу http://www.a-z.ru/ women / text / murman1r.htm].
Музей Берлин-Карлсхорст, Маша, Нина, Катюша. Фрауэн ин дер Ротен Арми, 1941-1945 гг. Маша, Нина, Катюша. Женщины военнослужащие, 1941-1945 , Берлин, гл. Links Verlag, 2002.
Б. Майлз, Ночные ведьмы, нерассказанная история советских женщин в бою, Новато, Presidio Press, 1981.
М. Накачи, «Н.С. Хрущев и советское семейное право 1944 года: политика, воспроизведение и язык », Восточноевропейская политика и общества , т. 20, № 1, 2006, стр. 40–68.
О. Никонова, «Давайте прыгать, девушки! Или советский патриотизм в гендерном измерении», Гендерные исследования , № 13, 2005, с. 38-55.
О. Никонова, «Женщины, война и« фигуры умолчания »», Неприкосновенный запас, № 2-3 (40-41), 2005, http: // журналы.russ.ru/ nz / 2005/2 / ni32.html.
Р. Пеннингтон, «Не говорите об оказанных вами услугах». Женщины-ветераны авиации в Советском Союзе », Журнал славянских военных исследований , том 9, №1, 1996 г., стр. 120-151.
Р. Пеннингтон, Крылья, женщины и война. Советские летчицы в бою Второй мировой войны , Лоуренс, Университетское издательство Канзаса, 2001.
В.И. Петракова, Женские стрелковые формирования в СССР в годы Великой Отечественной войны , тел.Докторская диссертация, Москва, МГУ, 2013.
.О. Петренко, «Анатомия невысказанного: вдоль запретных линий участия женщин в украинском националистическом подполье» в М. Рёгер, Р. Лейзеровиц (ред.), Женщины и мужчины на войне: гендерный взгляд на Вторую мировую войну и его последствия в Центральной и Восточной Европе , Osnabrück, Fiber, 2012, стр. 241-262.
Н. К. Петрова, Женщины Великой Отечественной Войны , Москва, Вече, 2014 [Рецензия в этом выпуске Керстин Бишл на http: // pipss.revues.org/ 4147].
М. Рёгер, Р. Лейзеровиц (ред.), Женщины и мужчины на войне: гендерный взгляд на Вторую мировую войну и ее последствия в Центральной и Восточной Европе , Оснабрюк, Fiber Verlag, 2012.
Б. М. Шехтер, «Девочки и женщины». Любовь, секс, долг и сексуальные домогательства в рядах Красной Армии 1941-1945 гг. », Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http://pipss.revues.org/ 4202 .
А. Типпнер, «Девушки в бою: Зоя Космодемьянская и образ молодых советских героинь военного времени»; Российское обозрение , Vol. 73, № 3, 2014, с. 371–388.
Х. Ахмедова, А. Спекхард, «Черные вдовы и не только. Понимание мотивов и жизненных траекторий чеченских женщин-террористов », в C. N. Ness (Ed), Женский терроризм и воинственность. Агентство, коммунальные услуги и организация , Лондон-Нью-Йорк, Рутледж, 2008, стр.101-121.
A. Caiazza, Матери и солдаты: гендер, гражданство и гражданское общество в современной России , Нью-Йорк, Рутледж, 2002.
Л. Диренбергер, «Представления вооруженных женщин в советском и постсоветском Таджикистане: описание и ограничение женской активности», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: //pipss.revues .org / 4249.
К. Дриё, Э.Сека-Козловски, «Интервью с Ольгой Капатиной, молдавской афганкой, Париж, 25 -е, сентября 2015 г. (видеоинтервью, на русском языке)», Журнал «Институты власти в постсоветских обществах» , № 17, 2016 г., http : //pipss.revues.org/ 4196.
А. Дюклу, «Мусульманка-офицер в Советской Армии во время советско-афганской войны. Советский «антигерой», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: // pipss.revues.org/ 4157.
К. Эйфлер, «Das unterschätzte Potenzial: Soldatinnen in den russischen Streitkräften», Журнал институтов власти в постсоветских обществах, № 4/5, 2006 г., http://pipss.revues.org/ index498. html.
К. Эйфлер, «Weil man nun mit ihnen rechnen muss… Frauen in den Streitkräften Russlands», в R. Seifert, C. Eifler (eds ) Gender und Militär: Internationale Erfahrungen mit Männern und Frauen in den Streitkräften 9000 / Таунус, У.Хелмер, 2003, стр. 101–37.
Н. Кемоклидзе, «Жертвы террористок-смертниц: случай Чечни», Кавказское обозрение международных отношений , том 3, № 2, 2009, стр. 181-188.
Э. Лысак, «Servir ou combattre: que les femmes cherchent-elles dans l’armée russe?», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: //pipss.revues. org / 4187.
Т.Марценюк, Х. Гриценко, А. Квит, «Невидимый батальон»: участие женщин в боевых действиях АТО (Социологический отчет) , декабрь 2015 г. Доступно на http://uwf.kiev.ua/ files / Research_Invisible_battalion-EN. pdf
П. Мерфи, Ангелы Аллаха: чеченские женщины на войне , Аннаполис, Издательство военно-морского института, 2010 [Рецензировано в этом выпуске Амандин Регейми на http://pipss.revues.org/ 4058].
А. Регейми, «Ложь на войне в Украине: легенда о женщинах-снайперах», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: // pipss.revues.org/ 4222.
С. Рош, «Гендер в нарративной памяти: пример рассказов о гражданской войне в Таджикистане», Ab Imperio , № 3, 2012, стр. 279-307.
Н. Шахназарян, «Хороший солдат и хорошая мать: новые условия и новые роли в войне в Нагорном Карабахе», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http: // pipss .revues.org / 4241.
Н. Шахназарян, «Война не только для мужчин»: интервью с Э.Агаян, Нагорный Карабах, 2001 », Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http://pipss.revues.org/ 4235.
Э. Сека-Козловски, «Русские женщины в русской жизни: интеграция в реку», Le Courrier des Pays de l’Est , № 1025, апрель 2002 г.
L. Bucaille (редактор), «Femmes combattantes» (специальный выпуск), Critique internationale, # 60, июль-сентябрь 2013 г.
Л. Капдевила, «Мобилизация женщин в боевой Франции (1940-1945)», Clio, Histoire, femmes et societés, # 12, 2000, стр. 57-80.
Л. Капдевила, Ф. Руке, Ф. Вирджили, Д. Вольдман, Секс, жанр и герои. Франция, 1914-1945 гг. , Париж, Пайо, 2010 г.
К. Кон, Женщины и войны , Кембридж, Polity Press, 2013.
Г. Де Гроот, К.Peniston-Bird (ред.), Солдат и женщина: сексуальная интеграция в вооруженных силах , Нью-Йорк, Лонгман, 2000.
Н. Домбровски (ред.), Женщины и война в двадцатом веке: внесены в список с или без согласия , Нью-Йорк, Garland Publishing Inc., 2004.
К. Энло, Утро после: сексуальная политика в конце холодной войны, Беркли, University of California Press, 2003.
И.Eulriet, Женщины и военные в Европе. Сравнение общественных культур, Basingstoke, Palgrave Macmillan, 2012.
Ж. Фальке, «Революционный дивизион сексуальных трудов». Réflexions à partir de l’expérience salvadorienne (1970-1994) », Cahiers des Amériques latines # 40, 2001, стр. 109-128, http://www.iheal.univ-paris3.fr/ sites / www.iheal.univ-paris3.fr/ files / Cal_040.pdf.
Л. Гейер, «Держи ружье, поедешь: интерпретация траекторий женщин-нерегулярных комбатантов» в Y.Гишауа (ред.), Понимание коллективного политического насилия , Бейзингсток, Палгрейв-Макмиллан, 2011.
Н. Л. Гольдман (ред.), Женщины-солдаты — комбатанты или некомбатанты? Исторические и современные перспективы , Вестпорт, Greenwood Press, 1982.
Дж. Гольдштейн, Война и гендер. Как гендер формирует систему войны и наоборот, Кембридж, Cambridge University Press, 2001.
С.Милке, М. Фредерик (ред.), Femmes en guerres , Bruxelles, Editions de l’Université de Bruxelles, 2011.
К. Н. Несс (ред.), Женский терроризм и воинственность. Агентство, коммунальные услуги и организация , Лондон и Нью-Йорк, Routledge, 2008.
P. Nivet, M. Trevisi, Les femmes et la guerre de l’Antiquité à nos jours, Paris, Economica, 2010.
С. Шехават, Женщины-комбатанты в конфликте и мире , Бейзингсток, Палгрейв Макмиллан, 2015.
E. Сиека-Козловски, «Journée d’étude ‘Le genre et la guerre: les femmes, la virilité et la насилия’», Журнал институтов власти в постсоветских обществах , № 17, 2016, http://pipss.revues.org/ 4174.
Ф. Тебо, «Понимание войн двадцатого века через женщин и пол: сорок лет историографии» в Clio. Женщины, Пол, История , # 39, 2014.
М.Ютас, «Жертва, подружка, военное дело: тактическое управление в социальной навигации молодой женщины в зоне боевых действий Либерии», Anthropological Quarterly , Vol. 78, # 2, 2005, стр. 403-430.
F. Virgili (Ed), «Гендерные законы войны» (специальный выпуск ), Clio. Женщины, Пол, История , # 39, 2014.
Дж. Витерна, Женщины и война. Микропроцессы мобилизации в Сальвадоре , Оксфорд, Oxford University Press, 2013.
.Женское лицо (1941) — IMDb
Списки пользователей
Связанные списки от пользователей IMDb
список из 34 наименований
создано 7 месяцев назад
список из 39 наименований
создано 1 месяц назад
список из 35 наименований
создано 20 сен 2019
список из 28 наименований
создано 2 месяца назад
список из 25 наименований
создано 5 месяцев назад