2017 году конкурсное жюри отметило более 50 российских и зарубежных изданий в 11 номинациях. В номинации «Лучшая историческая книга» вторые места заняли книга заместителя Председателя ИППО Николай Лисового и секретаря Московского областного отделения ИППО Ритты Бутовой «Императорское Православное Палестинское Общество в Москве. Из истории Московского отделения» (издательство «Индрик»), а также книга члена ИППО  Ирины Смирновой«Между Западом и Востоком: из истории церковно-дипломатических отношений на Ближнем и Дальнем Востоке» (издательство «Политическая энциклопедия» РОССПЭН).

В номинации «Лучшее справочное и краеведческое издание» второе место занял архимандрит Тихон (Затёкин), председатель Издательского отдела Нижегородской епархии за книгу «История возрождения Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского женского монастыря».

Сборник «Математическое Просвещение»

Заранее приносим извинения за возможные неточности и ошибки. Сообщить о них можно в редколлегию по адресу

Сборники под названием «Математическое просвещение» начинали издаваться 3 раза. Выпуски первых двух серий давно являются библиографической редкостью. На этой странице имеются ссылки на отсканированные выпуски первых двух серий (файлы в формате djvu можно просматривать, например, при помощи программы WinDjView и-или SumatraPDF).

Третья серия сборников «Математическое просвещение»

[Общая информация | Редколлегия третьей серии | O задачах в выпусках МП | Информация для авторов ]

Вторая серия сборников «Математическое просвещение»

Выпуски второй серии выходили под редакцией Якова Семёновича Дубнова, Алексея Андреевича Ляпунова, Алексея Ивановича Маркушевича.

Первая серия сборников «Математическое просвещение»

Выпуски первой серии выходили под редакцией Ростислава Николаевича Бончковского и проф. Иосафа Ивановича Чистякова

О третьей серии сборников «Математическое просвещение»

Традиция издания популярной и научно-популярной литературы по математике имеет давнюю и богатую историю. Упомянем о выходивших в дореволюционной России сборниках «Новые идеи в математике» под редакцией замечательного деятеля математического просвещения профессора А.В.Васильева, о журналах «Вестник опытной физики и элементарной математики» и «Математическое образование», где обсуждались педагогические проблемы; о замечательных изданиях советского периода: серии «Популярные лекции по математике», где печатались лекции для школьников, читавшиеся знаменитыми учеными; сборниках под названием «Математическое просвещение»; об организованном в конце шестидесятых годов журнале «Квант».

Редакция новой серии сборников «Математическое просвещение» надеется продолжить эту славную традицию. Мы представляем сборники новой серии прежде всего как связующее звено между специальной и популярной математической литературой. Статьи в специальных журналах обычно недоступны неспециалистам, популярные материалы обычно ограничены жестким требованием «это обязательно должно быть понятно школьнику». Мы надеемся реализовать несколько иной принцип «это должно быть понятно вдумчивому и настойчивому читателю, даже при отсутствии специальной подготовки».

В сборники включаются статьи о новых фундаментальных результатах, новых направлениях развития чистой и прикладной математики. Особенно существенным нам кажется прояснять связи между различными понятиями и областями науки. Именно широкая эрудиция (а не только узкий профессионализм) есть та отличительная черта традиционного математического образования в России, которую хочется сохранить.

Огромное число популярных математических изданий выходило и выходит ныне за рубежом. Достаточно назвать «American Mathematical Monthly» и «Mathematical Intelligencer», издающиеся в США, английскую «Mathematical Gazette», франко-швейцарский журнал «L’Enseignement mathematique». Редакция «Математического просвещения» надеется познакомить читателя с этими изданиями, помещая в сборники переводы статей из них.

Помимо статей математического содержания, предполагается публикация материалов, отражающих реальное состояние преподавания математики (прежде всего, в специализированных классах и школах, а также в педагогических институтах и университетах).

Сейчас по всей России проходит немало научных конференций школьников, учебных летних школ, различного рода соревнований по решению задач; мы постараемся отражать опыт наиболее удачных мероприятий такого рода.

Редакционная коллегия

Главный редактор: Андрей Михайлович Райгородский
Главный редактор выпусков 10–24: Эрнест Борисович Винберг
Главный редактор выпусков 1–9: Владимир Михайлович Тихомиров

Адрес редакции: 119002, Москва, Б. Власьевский пер., д.11 (с пометкой «Математическое просвещение»)

Издательский совет рекомендует: книги-лауреаты XI конкурса «Просвещение через книгу»

2 ноября 2016 года в Сергиевском зале Храма Христа Спасителя прошла торжественная церемония вручения наград лауреатам XI конкурса «Просвещение через книгу», проводимого Издательским советом Русской Православной Церкви с 2005 года.

Представляем обзор произведений, получивших первые премии во всех одиннадцати конкурсных номинациях. Именно эти книжные новинки заслуживают, по мнению экспертов конкурса, самого пристального внимания читателя, не только воцерковлённого, но и самого массового.

 
Лучшее художественное произведение – книга Бориса Екимова «Осень в Задонье». Повесть о земле и людях. М.: Издательский дом «Никея».

Новая повесть лауреата многочисленных литературных премий Бориса Екимова (род. 1938) снова о родине, дорогом и главном для автора месте на земле – Задонье.

Екимовские герои отстаивают у времени и пространства свое право на нормальную человеческую жизнь на родной земле, пусть полную трудностей и невзгод, но настоящую.

Повесть была написана незадолго до братоубийственных, потрясших весь русский мир событий на Украине, но тревожный гул приближающейся трагедии слышен у Екимова в каждой строчке.

Даже дивные екимовские степные пейзажи пронизаны полынной горечью. Степь с ее незыблемым горизонтом и мятущаяся, рваная, будто взорванная изнутри, жизнь людей, которым остается уповать лишь на Божью милость к своим трудам и тревогам.

Лучшая духовно-патриотическая книга – «Отечество в Великой войне 1941-1945 годов. Образы и тексты». Под общей редакцией кандидата исторических наук Андрея Сорокина, доктора исторических наук Андрея Шутова. Издательство «Политическая энциклопедия» РОССПЭН.

К великой войне, пережитой и преодолённой нашим народом, каждый из нас будет возвращаться вечно.

В новую документальную книгу наряду с прекрасными репродукциями, передающими дух эпохи, вошли факсимильные воспроизведения многих документов из фондов Российского государственного архива социально-политической истории, дающие возможность заново перелистать страницы героической борьбы с германским фашизмом, собирания сил народа и, наконец, освобождения своей земли и спасения огромной части Европы.

Книга даёт уникальную возможность познакомиться с неизвестными страницами истории Великой Отечественной войны в документах и фотографиях.

 
Лучшая духовно-просветительская книга – «Иисус Христос. Жизнь и учение. Книга 1. Начало Евангелия», автор – митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев). Издательство Сретенского монастыря.

Каким выглядит из третьего тысячелетия материал начальных глав всех канонических четырех Евангелий? Можно ли донести его до массового читателя так, чтобы он заново понял и ощутил величие христианской истории? Оказывается, можно.

В первой из шести книг серии митрополита Волоколамского Илариона (Алфеева) с позици современного богословия анализируются и доступным языком поясняются современнику повествования о рождении Иисуса и связанных с ним событиях; крещении Иисуса и Его взаимоотношениях с Иоанном Крестителем; об искушении от диавола в пустыне.

Отдельные главы посвящены пророческому служению Иисуса, взаимоотношениям между Ним и Его учениками, началу конфликта между Ним и Его противниками. В конце книги даётся портрет Иисуса Христа, рассматривается образ Его жизни и основные черты характера.

Уникальная серия будет продолжена следующими изданиями: «Нагорная проповедь», «Чудеса Иисуса», «Притчи Иисуса», «Агнец Божий. Иисус в Евангелии от Иоанна», «Смерть и воскресение».

 
Лучшая историческая книга – «История Русской Церкви. Митрополичий период: 988-1598 гг.» архимандрита Макария (Веретенникова). Издательский отдел Нижегородской епархии.

Книга известного историка-медиевиста, профессора, преподавателя истории Русской Церкви в Московской духовной академии, рассказывает о сложнейшем и интереснейшем периоде в жизни Русской Православной Церкви – митрополичьем, длившемся с самого основания веры на Руси более чем шесть веков, вплоть до введения патриаршества в Смутное время.

В книге обобщено и проанализировано поистине огромное количество исторических источников, повествующих о героическом духовном служении Церкви, стране и народу русских митрополитов.
 


Лучшее учебное издание – «Бог во плоти. Святоотеческое учение о человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа». Автор – Протоиерей Вадим Леонов. Издательство Свято-Троицкой Сергиевы Лавры.

Эта уникальная работа была защищена автором в Московской Духовной академии в качестве кандидатской диссертации и посвящена одной из интереснейших и важнейших тем в области православного богословия – тайне боговоплощения.

Сохранение Божественного откровения о Христе в неповрежденном виде и его правильное изъяснение – важнейшая задача Православной Церкви.

Именно поэтому в работе раскрываются основы святоотеческого учения о Господе Иисусе Христе, излагаются ключевые темы из области православной христологии и антропологии.

Лучшая книга для детей и юношества – «Житие священномученика Илариона (Троицкого) для детей». Автор – Ирина Николаевна Судакова. Издательство Сретенского монастыря.

В книге рассказывается о жизненном пути священномученика Иллариона, подвизавшегося в Церкви в труднейшие годы гонений на Церковь и веру.

Читатель узнает о детских годах отца Илариона, последующей блестящей карьере в Московской духовной академии, философских трудах, борьбе с обновленчеством и расколом в церкви в 1920-е гг., а главное, о его безграничной вере, силою которой он обращал к Богу даже самых безнадежных грешников. В концлагере на Соловках отец Иларион спас от неминуемой погибели одного из самых жестоких лагерных начальников…

И еще одна лучшая книга для детей — «Любимым детям». Составители Елена Ерофеева и Людмила Чуткова. Издательство «Сибирская Благозвонница».

Детство — сокровенная часть каждой жизни. Всё, что мы впитали в себя в первые годы, необыкновенно важно. Самое светлое и дорогое: ласка матери и доброта близких, которые согревали нас, рассказы, над которыми мы плакали в детстве, — помогают нам вынести будущие невзгоды и трудности.

Из многочисленных источников известно, что государь Николай II и императрица Александра Федоровна воспитали пятерых замечательных детей. В этой книге размещены былины, стихи и сказки, которые в детстве любили читать великие княжны и цесаревич, а также другие рассказы и стихи, которые будут интересны маленьким читателям.

Первая авторская книга – «Валаамские светильники духа. ХХ век» протоиерея Сергия Третьякова, Издательство Сретенского монастыря.

Книга посвящена валаамским подвижникам XX столетия, избравшим тесный путь монашества в непростое для нашей страны время.

На основе архивных материалов и ранее опубликованных трудов составлены их жизнеописания; собрано и систематизировано духовное наследие старцев. Приведены уникальные, неизвестные широкому читателю документы и воспоминания очевидцев.

 
Лучшее справочное и краеведческое издание — «Колокольный звон Белой Руси: тысячелетие традиции», автор — Елена Геннадьевна Шатько, издательство «Медиал».

Первое крупное исследование по выявлению регионального стиля и национальной самобытности белорусской звонарской культуры – итог 15-летнего подвижнического труда, архивного и экспедиционного. Автор – замечательный музыкант и теоретик музыки, влюблённый в своё дело.

В 2003-2012 годах Елена Геннадьевна осуществила сотни поездок по приходам и монастырям, провела множество видео- и фотосъемок, беседовала с духовенством, звонарями, местными жителями, обследовала приходские архивы, описала сохранившиеся богослужебные инструменты.

Результат её труда – перед вами.

 
Лучшее цифровое издание — аудиокнига Издательского дома «Союз» «Владимир Тендряков. Собрание сочинений». Читают: Вениамин Смехов, Сергей Гармаш, Максим Суханов, Александр Клюквин, Михаил Горевой.

Первый приз единогласно отдан аудиокниге, собравшей произведения писателя второй половины двадцатого века, озабоченного нравственными проблемами послевоенного времени и зачастую остро, с риском для себя, критиковавшего советский уклад жизни.

Мастера художественного чтения, призннанные мэтры сцены и киноэкрана, инсценировали такие цитировавшиеся зачастую изустно и вполголоса произведения Владимира Тендрякова, как «Параня», «Хлеб для собаки», «На блаженном острове коммунизма», «Пара гнедых», «Охота», «Расплата», «Тройка. Семерка. Туз», «Свидание с Нефертити» и «Кончина».

Лучшая иллюстрированная книга — «1000 лет русскому монашеству на Афоне. Свет миру», автор — Георгий Николаевич Юдин, Издательство «Планета».

В книге рассказывается об истории становления и развития русского монашества на Святой Горе Афон. Повествование начинается с самых первых дней, охватывает средневековье и заканчивает сегодняшним днем.

Читатель не только узнает, но, что, может быть, куда важнее, увидит собственными глазами важнейшие вехи непростого пути служителей Господа. ..

Лучшее издание по истории Русской Православной Церкви в 20-ом веке и казачеству — «За вами следит с любовью рать небесная»: Жизнеописание, письма и документы архивно-следственных дел святого мученика Александра Медема». Научный редактор – кандидат исторических наук, священник Александр Мазырин, подготовка к изданию Ирины Ивановны Ковалёвой. Издательство Свято-Тихоновского гуманитарного университета.

Книга содержит живое, полное боли, света и сострадания документальное жизнеописание святого мученика Александра Медема, его письма, а также материалы архивно-следственных дел, свидетельства гонений на Русскую Православную Церковь в XX столетии.

Жизнь святого мученика не только описана от рождения до смерти в больнице сызранской тюрьмы, но и показана на фоне церковно-исторических и общественно-политических событий минувшего времени и может служить назиданием в вере, верности Богу, Святой Церкви и своему земному Отечеству.

 
Специальный приз конкурса «За сохранение духовного и культурного наследия» — «Филофей Святитель: Сибирский Лествичник». Перевод с церковно-славянского языка – Мирослав Бакулин и Тимофей Сайфуллин. Издательство «Русская неделя» (Тюмень).

Книга представляет собой первый в истории перевод рукописной книги святителя Филофея (Лещинского) «Сибирский Лествичник», подаренной святителю Димитрию Ростовскому 4 марта 1705 года. Текст книги состоит из прекрасно подкреплённых евангельскими и святоотеческими примерами советов и наставлений в тяжелейшей монашеской жизни, содержащих исчерпывающее раскрытие бесовской природы зла и способы неустанной внутренней борьбы с ним.

Митрополит Филофей – равноапостольный просветитель Сибири, лично крестивший более 40 тысяч остяков и вогулов (нынешние ханты, манси и селькупы), совершавший миссионерские поездки по всему краю до Китая и Монголии, основавший сибирский театр и древнейшую в Сибири Тобольскую семинарию.

Митрополит Сибирский являл собой редкий предмет святости, когда вместе с архиерейским чином сочетал схимнический постриг.

 
Главный приз конкурса историко-искусствоведческий альбом «Донской монастырь», Издательский центр Донского монастыря.

Над изданием этого великолепного альбома, содержащего в себе самое подробное на сегодня описание одного из чудом сохранившихся в годы гонений на Церковь некрополя старого русского дворянства, а также непревзойдённые архитектурные, исторические очерки и экскурсы, трудился значительный коллектив авторов. В числе их – протоиерей Владимир Воробьёв, Андрей Иванов, Андрей Баталов, Владимир Козлов, Олег Стародубцев; Мария Артюшенко, Татьяна Божутина, Татиана Дудина, Наталия Кривошеева, Ия Мельникова.

Увидев эту книгу даже издали, тем более, взяв в руки и открыв, любому читателю становится неопровержимо ясно, что он имеет дело с настоящим шедевром современно российского книгоиздания, мудрым, добрым, строгим, несущим подлинный свет каждой страждущей душе.

Книга «Больничный священник» удостоена премии конкурса «Просвещение через книгу»

Книга епископа Пантелеимона была отмечена дипломом I степени и призом конкурса в номинации «Лучшая духовно-просветительская книга»

В Зале церковных соборов Храма Христа Спасителя 31 октября прошла церемония награждения победителей XIV открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу». Книга епископа Пантелеимона «Больничный священник» издательства «Никея» была награждена дипломом I степени и призом конкурса в номинации «Лучшая духовно-просветительская книга».

«Я сердечно благодарю вас, дорогие друзья, за эту честь. Эту книгу писал не один я, над ней трудился целый коллектив авторов, редактор Инна Карпова и Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет очень мне помогли. Я очень рад, что вы обратили внимание на эту тему служения больным, которая очень важна для всех нас. Я думаю, что ваша награда – это тоже вклад в это в необходимое для всех нас служение», – сказал епископ Пантелеимон.

В книге главы Синодального отдела по благотворительности собран многолетний опыт больничного и социального служения архипастыря. Благодаря интересным жизненным историям, реальным практическим рекомендациям и большому количеству полезной информации эта книга будет интересна не только больничным священникам, пациентам и их родственникам, но и всем, кого интересуют вопросы веры, кто хочет научиться состраданию, милосердию, отмечалось на церемонии награждения.

«Это, действительно, замечательная книга, написанная жизнью. Владыка передал то, что испытал на себе, а точнее ту любовь, которая была и есть в его сердце к страждущим людям. А издательство замечательно оформило все это», – сказал председатель Издательского совета Русской Православной Церкви митрополит Калужский и Боровский Климент.

Вместе с епископом Пантелеимон награду получил генеральный директор издательства «Никея» Николай Бреев.

Лауреаты конкурса были объявлены в одиннадцати номинациях: «Лучшее художественное произведение», «Лучшая духовно-патриотическая книга», «Лучшая духовно-просветительская книга» и другие. Конкурс проводился по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Организаторы конкурса – Издательский Совет Русской Православной Церкви и Выставочное объединение «РЕСТЭК» при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям

01. 11.2019 01:13, 1261 просмотров

Темы: Духовные основы милосердияБольничное служение

<div> <div > <a target="_blank" href="http://diaconia.ru/kniga-bolnichnyj-svyashhennik-udostoena-premii-konkursa-prosveshhenie-cherez-knigu"> <img border="0" src="http://diaconia.ru/files/5dbb5c/6d416d/a1d870/8b4567/psx_20191101_011542.jpg" /> </a> <a target="_blank" href="http://diaconia.ru/kniga-bolnichnyj-svyashhennik-udostoena-premii-konkursa-prosveshhenie-cherez-knigu">Книга «Больничный священник» удостоена премии конкурса «Просвещение через книгу» | Русская Православная Церковь, Синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению</a> </div> <div> <a target="_blank" href="http://diaconia. ru/kniga-bolnichnyj-svyashhennik-udostoena-premii-konkursa-prosveshhenie-cherez-knigu">Книга епископа Пантелеимона была отмечена дипломом I степени и призом конкурса в номинации «Лучшая духовно-просветительская книга»</a> <a target="_blank" href="http://diaconia.ru/">ДИАКОНИЯ.RU</a> </div> </div>

Изучение чего-то добавляет удовольствия

В течение многих лет я избегал чтения художественной литературы. Мир огромен, и мне нужно знать так много, что я просто не могу оправдать чтение романа. Кроме того, существует так много талантливых журналистов, которые стали авторами, что легко найти научную литературу практически по любой теме, которая привлекает и привлекает ваше внимание — истории, текущим событиям, политике, реальным людям и т. Д. Историческая фантастика была следующей лучшей вещью. Пока я узнавал что-то новое, читать романы у меня было немного нормально.Однако многие из моих друзей предпочитают художественную литературу, и со временем они убедили меня читать ее больше.

Прошёл почти год с тех пор, как я начал писать регулярно. Так что, помимо возможности обсуждать романы с друзьями, художественная литература теперь имеет второстепенное значение. Я хочу поразмышлять о способах самовыражения авторов любого жанра. Некоторые из лучших произведений прозы, которые я прочитал за последний год, были взяты из романов, написанных Джоном Стейнбеком, Джеймсом Болдуином и Элизабет Ветмор. Помните об этом, читая следующие обзоры книг, которые я читал (или слушал) в 2021 году, но еще не писал в блогах.Я глубоко уважаю всех этих авторов, совершивших почти невозможный подвиг, написав книгу-бестселлер. То, чего мне не хватает, вполне может быть идеальным спасением для кого-то другого.

Великие верующие

В этом художественном произведении автор книги Великие верующие Ребекка Маккай умело перепрыгивает между двумя сюжетными линиями, одна из которых происходит в Чикаго в 1980-х годах, а другая в Париже в 2015 году. Большая часть этой книги вызвала у меня острую ностальгию.Главный герой чикагского повествования поступил в Мичиганский университет, а затем, как и я, в начале 80-х переехал в Чикаго. Он гей, и эта история изображает ужасы того периода, когда так много мужчин-геев заразились СПИДом и умирали, а тем, кто мог что-то сделать, казалось, это не особо заботило. Я помню, как в то время разговаривал с моими друзьями-геями и беспокоился о них. Мы были молоды, оптимистичны, предприимчивы и расстроены общим безразличием общества к растущему кризису СПИДа, как и вымышленные персонажи Маккая.

Я не могу говорить об опыте гея, пережившего это опустошение, но, с моей точки зрения, Маккай, который в то время был еще младенцем, воссоздал убедительное описание того, на что это было похоже. Она переплетает этот аспект сюжета 1980-х годов с интригующей историей эксцентричного восьмидесятилетнего жителя, жившего в Париже в 1920-х годах. В то время очаровательная вдова была музой и другом ряда известных художников. Я живо интересуюсь этой частью парижской истории, и опять же, я подумал, что Маккай проделал фантастическую работу, сделав все эти второстепенные детали в значительной степени правдоподобными.

Я обнаружил, что повествование, разворачивающееся летом 2015 года, является самой слабой частью книги, особенно ее второй половиной. Эта современная сюжетная линия показывает чрезвычайно натянутые отношения матери и дочери, и некоторые аспекты их отчуждения не казались мне правдой. Как ни странно, вы ожидаете, что эта часть истории будет наиболее достоверной, поскольку скрытая враждебность между родителем и ребенком является общей темой как в художественной литературе, так и в реальной жизни.

Маккай разворачивает этот сюжет немного иначе, чем обычно.Обычно родитель — это неразумный субъект, который медленно подчиняется потребностям ребенка. В этом случае происходит обратное: мать обладает многими замечательными качествами, а дочь ведет себя нехарактерно нетерпимым и в зрелом возрасте. Опять же, была небольшая параллель с моей собственной жизнью, поскольку я провела 5 недель во Франции летом 2015 года и стала матерью двух дочерей. Следовательно, я хотел, чтобы эта сюжетная линия понравилась так же, как и другая, но она не понравилась.

В целом, книга «Великие верующие» — очень хорошее чтение, которое точно отражает некоторые исключительные, но часто упускаемые из виду периоды истории.

Ненависть, которую вы отдаете

Я слушала аудиоверсию Ненависть, которую вы отдаете , Энджи Томас, после того, как моя дочь-подросток порекомендовала ее. Мне очень понравился рассказчик Бахни Турпин, который прекрасно справился с интерпретацией голосов и личностей многих персонажей.

История важна, поскольку она вращается вокруг неправомерной смерти афроамериканского подростка от рук белого полицейского.Перспектива также воодушевляет, о чем рассказала девочка-подросток Стар, которая сопровождала мужчину-жертву в ночь его убийства.

Мне понравились персонажи, и история в целом была интересной. Никакая конкретная деталь не казалась необоснованной. Иногда, однако, сюжет затягивался, и в конце концов я увеличивал скорость повествования, что помогало с темпом.

В конце концов, мне показалось, что книга слишком поллянски. Все закончилось слишком гладко. Стар, еще будучи ребенком, после того, как стала свидетельницей насильственной смерти двух близких друзей, сохраняет свое беззаботное отношение и продолжает свое стереотипное подростковое существование, относительно невредимым.Другие персонажи, несмотря на пугающие неудачи, с оптимизмом продолжают жить своей жизнью.

В целом, я бы сказал, что Энджи Томас пишет твердо, но не имеет глубины. Эта книга относится к категории молодых взрослых, и я думаю, что именно здесь она будет оценена больше всего.

Там, там

В отличие от других книг, упомянутых в этом посте, Там, там Томми Оранджа — это роман, который охватывает совершенно новый для меня аспект американской жизни . Апельсин вырос в Окленде, Калифорния. Его мать белая, а отец — коренной американец. Одна из целей Orange при написании книги состояла в том, чтобы развеять стереотипы о том, что значит быть коренным. В частности, он хотел нарисовать современный портрет, который полностью игнорируют современные средства массовой информации, — портрет «городского индейца». В своем прологе он пишет.

Городские индейцы чувствуют себя как дома, гуляя в тени здания в центре города. Мы узнали горизонт центра Окленда лучше, чем любой священный горный хребет … Мы знаем шум автострады лучше, чем реки, вой далеких поездов лучше, чем волчий вой, мы знаем запах газа и свежее мокрого бетона и жженая резина лучше нас пахнет кедром, шалфеем или даже жареным хлебом… Мы едем на автобусах, поездах и машинах по бетонным равнинам, над ними и под ними.Быть индейцем никогда не означало вернуться на землю. Земля везде или нигде.

Tommy Orange, There There

There There не только представляет новый американский опыт для размышления читателя. Манера, в которой разворачивается история, нетрадиционна и заслуживает рассмотрения просто из-за своего мастерства. В романе рассказывается о жизни 12 персонажей, направляющихся на «Пау Вау» в Оклендском Колизее. Как и в книге Уэтмора Valentine (моя любимая книга 2020 года), в каждой главе рассказывается о разных персонажах, и каждая глава представляет собой небольшой рассказ.По мере развития романа напряжение нарастает по мере приближения дня Пау Вау. Оранж умело подготовил почву для случайных встреч между многими из своих разрозненных персонажей, когда они в конечном итоге попадают в огромный Колизей. На протяжении последней трети книги мне не терпелось узнать, кто может столкнуться с кем еще и каковы будут последствия этого. Целый ряд потенциальных сцен, от катастрофических до радостных, ждал своего открытия.

Я оценил эту книгу на нескольких уровнях.Это дало мне представление о незнакомой части американской культуры. История тревожная, но не исключает правдоподобия. И я восхищаюсь методом Orange, который собирает воедино множество опытов, чтобы построить более широкую картину. Это первый роман Оранж. Иногда мне казалось, что написанию недостает точной настройки, но книга определенно заслуживает того признания, которое она получила.

Ваша очередь

Есть ли какие-нибудь романы, которые вам особенно поучительны? Может быть, что-то, что научило вас многому о временном периоде, профессии или субкультуре.Или, может быть, есть автор, чья проза просто поражает. Пожалуйста, оставьте нам свои любимые в комментариях.

Как это:

Нравится Загрузка …

Лучшие книги по просвещению

Первая выбранная вами книга, Кризис европейского разума: 1680-1715 гг. Пола Хазарда — не только самая ранняя из выбранных вами книг — она ​​была опубликована в 1935 году — она ​​также написана в стиле, который отличается от большинства академических исследований. В нем много знаний, но иногда он бывает ярким и не боится использовать восклицательные знаки. Он довольно разговорчивый и достиг более широкой аудитории, чем обычно делает история идей. Как вы думаете, почему эта книга так популярна и что вам в ней нравится?

Книга показала способность терпеть, что очень необычно для любой книги по истории, не только для мира интеллектуальной истории.Примечательно, что он оказал влияние, которое он оказал в то время, и продолжает оказывать это последовательно на протяжении десятилетий. Его долговечность, пожалуй, самая впечатляющая его черта, хотя на самом деле главная причина, по которой я выбрал ее, заключается в том, что я разработал свои пять книг таким образом, чтобы они были исчерпывающими и охватывали Просвещение во всех его аспектах захватывающим, но также и исчерпывающим образом. . Существует тенденция к тому, что большинство обзоров будут довольно слабыми, особенно на раннем периоде, и слишком сосредоточены на второй половине 18-го века, создавая у читателя впечатление, что то, что произошло ранее, было просто предисловием. Книга Хазарда дает живую и драматическую картину периода раннего Просвещения и интеллектуального кризиса, который он повлек за собой не только в одной европейской стране, но и во всем западном мире. В этом отношении он превосходен и до сих пор не имеет себе равных. Было бы трудно конкурировать с его описанием кризиса европейского сознания в тот ранний период.

В книге есть точный тезис, на который вы сослались: Азар говорит, что революционные идеи, которые были в конце 18 века, были актуальны уже в 1680 году.Как вы думаете, он это устанавливает?

У меня есть некоторые трудности с его отправной точкой в ​​1680 году. В книге есть довольно много вещей, с которыми я согласен, но, как и следовало ожидать, есть другие вещи, с которыми я не согласен. Выбор 1680 года, пожалуй, скорее французская перспектива: именно тогда Бейль, Мальбранш и другие ключевые фигуры, пишущие на французском, действительно развивают свои мысли и идеи. Но, на мой взгляд, Голландская республика играет решающую роль не только в истории Просвещения, но и в создании основы основных идей, которые формировали и вызывали противоречия на протяжении всей истории Просвещения. Если принять это, то 1680 год станет довольно проблематичным.

Голландский кризис реакции на вызов, брошенный Декартом, Гоббсом и Спинозой, на самом деле приходится на период между 1650 и 1680 годами. Именно в 1650-х годах Декарт впервые оказал серьезное влияние на Нидерланды. Таким образом, следует принять период между 1650 и 1680 годами как первую стадию этого кризиса, который во всех других отношениях описывает для нас Азар очень и очень эффективно, а период между 1680 и 1720 годами — как вторую фазу Просвещения.Здесь очень сильно преобладает французская письменность, хотя — и Азар никоим образом не преуменьшает этого — связь с Голландией все еще существует. У гугенотской диаспоры, сыгравшей столь важную роль в интеллектуальной жизни всей Западной Европы, была Голландская республика. В Голландии была самая многочисленная из гугенотских эмигрантских общин, но также и самая большая группа среди интеллигенции, видных деятелей литературной республики того времени. По изученным предметам голландское издательское дело было самым свободным и крупнейшим с точки зрения количества публикаций, особенно французского и латинского языков.

Как вы думаете, на кого из мыслителей до 1680 года ему следовало обращать больше внимания?

Бейль, Мальбранш, Жан Ле Клерк и другие гугеноты, а также франко- и франкоязычные швейцарские ученые, которые играли центральную роль в дебатах, сформировавших кризис Хазарда в последние десятилетия XVII века и первые десятилетия XVIII века, продолжались и ответ на интеллектуальные вызовы, которые уже были изложены рядом ученых в голландском контексте. Спиноза — самый известный из них, но интеллектуальный кризис на самом деле был гораздо более широким явлением, чем просто Спиноза и ответ Спинозе.На самом деле это началось как ответ Декарту и Гоббсу. Гоббс оказал очень большое влияние на раннем этапе развития Голландии, и теологические и философские отклики были довольно широкими — возможно, более значительными, чем в любой другой европейской стране. Одной из основных причин этого была религиозная сложность сцены в Голландской республике. Существовала относительная терпимость — ни в коем случае не полная терпимость, — что, как я уже упоминал, было важно для публикации.

Другая очень важная причина, объясняющая интенсивность и сложность интеллектуального кризиса во второй половине 17 века, заключается в том, что ни одна из церквей не смогла установить реальное господство.Была одна конкретная церковь — голландская реформатская церковь, кальвинистская церковь, которая имела титул общественной церкви и пользовалась привилегией государства. Но вряд ли на нее подписалось больше половины населения. На практике было бы правильно сказать, что все церкви в Нидерландах были меньшинствами. Существовали различные несогласные церкви, среди которых лютеране составляли очень большую группу. Меннониты сыграли очень важную роль. Кроме того, католическая община в Голландской республике была значительно больше, чем в Англии, возможно, достигала 40%, по крайней мере, трети населения.Еврейская община также была больше, чем в Британии 17 или 18 веков. Таким образом, все церкви имели статус меньшинств и были вынуждены конкурировать друг с другом более очевидным образом, чем в любой другой европейской стране. Эта комбинация более свободной прессы и более разделенных религиозных рамок объясняет, почему философское нововведение, которое в принципе бросает серьезный вызов философскому истеблишменту того времени — что Декарт, Гоббс и Спиноза делали по-разному — вероятно, звучат как более сложным, так и более тревожным образом — и, возможно, быстрее в голландском контексте.

Hazard говорил о «революционных идеях», которые были в то время. Не могли бы вы рассказать нам, в чем заключаются некоторые из этих ключевых идей?

Просвещение, насколько я понимаю, было революционным во многих отношениях. В ранний период акцент делается на вызове, который философия поставила перед господством теологии, откровений, чудес и религиозного авторитета как главного руководства в социальной теории и политике. Здесь я полностью согласен с Азаром — это вызов, который отчасти является скептическим.Он начинается с Декарта и Гоббса, но становится намного шире, и приводит к — конечно, Ричард Попкин был, возможно, интеллектуальным историком, который был наиболее известен тем, что подчеркивал этот аспект, но в Hazard уже много этого — скептический вызов, который вызывает важнейшая особенность конца 17 — начала 18 вв. На этот кризис можно было ответить двумя способами. (Такой взгляд на это связан с теорией, которую я пытался построить на протяжении многих лет, с работоспособной структурой, как я ее вижу — хотя есть много критиков, которые не видят в ней работоспособную основу — для Просвещения в целом.) Один состоит в том, чтобы, так сказать, собрать осколки и попытаться найти работоспособный компромисс, примирение между разумом и верой, между разумом и откровением, которое будет достаточно прочным, чтобы его можно было преподавать в университетах, и дать правдоподобное объяснение. реальности и того, как законы природы работают в сочетании с откровением и религиозным авторитетом. Это было величайшим испытанием эпохи. Я думаю, что этим занималось большинство теологов и философов, включая величайших ученых того времени, таких как Ньютон, который, по мнению Хазарда, стоял в центре всех этих процессов.

«В ранний период упор делается на вызове, который философия поставила перед господством теологии, откровений, чудес и религиозного авторитета как главного руководства в социальной теории и политике»

Должны быть новые способы объяснения отношений между наукой и религией, должна быть совершенно новая риторика, совершенно новые направления мысли, совершенно новые философские техники, которые облегчат и сделают убедительным это примирение философского разума и научного разума с откровение и религиозный авторитет.В то же время существовало полуподпольное философское подполье, которое я называю радикальным Просвещением. Французы интересовались этим явлением еще до Второй мировой войны, но до недавнего времени английские и американские ученые не интересовались им. Эпоха Байля и гугенотской диаспоры также была временем распространения атеистических и почти атеистических текстов, отвергающих религиозный авторитет и откровения. Возможно, самым известным примером этих подпольных текстов, которые распространялись с 1670-х годов, хотя первая печатная версия была в 1719 году, были Трактат о трех самозванцах или Le Traite des Trois Imposteurs .Но были десятки других, некоторые из которых циркулировали только в очень небольшом масштабе, а другие на самом деле были довольно широко распространены в различных европейских странах, часто в рукописной форме. Если они действительно появлялись в печатном виде, то эти печатные версии довольно жестко подавлялись властями, поэтому во многих случаях распространялись лишь небольшие тиражи и очень небольшое количество сохранилось до наших дней.

Как вы думаете, правильно ли эти тексты охарактеризованы как атеистические в современном понимании? В то время почти все, что критиковало религию, было бы названо атеистом; как вы думаете, были ли люди, искренне верящие в то, что Бога нет?

Об этом нужно сказать несколько слов.Является ли бессознательный бог, который не является доброжелательным, но является, так сказать, совокупностью природы, спинозистским взглядом на Бога, другими словами, атеизмом? Является ли Спиноза атеистом или нет, среди философов все еще остается спорный вопрос. Все зависит от того, что вы подразумеваете под атеизмом. Но для 17-го и 18-го веков, когда Бог играет такую ​​центральную роль в обществе и политике, потому что он знает , потому что его божественное провидение направляет то, что происходит, и поскольку божественная власть является основой морального порядка, спинозистская концепция Бога Независимо от того, называет ли современный философ это атеизмом или нет, он должен считаться атеизмом в терминах 17 или 18 века.

Есть замечательная демократическая республиканская брошюра Камиля Десмулена, опубликованная в начале Французской революции в 1789 году, где он обсуждает именно этот момент. Он говорит, что реальная проблема, если вы говорите о революции и переворачиваете все с ног на голову, в 18 веке имеет значение не атеизм как таковой, а отказ от божественного провидения и религиозного авторитета. Вот о чем мы на самом деле говорим. Если нет божественного провидения, направляющего ход истории, если нет божественного руководства в том, как все происходят, это означает, что существующий общественный порядок — например, тот факт, что большая часть собственности принадлежит аристократии — не может быть частью божественного плана или не может быть санкционировано религиозным авторитетом.

«Если вы говорите о революции и переворачиваете все с ног на голову, то в 18 веке имеет значение не атеизм как таковой, а отказ от божественного провидения и религиозного авторитета».

Религиозный авторитет не имеет той связи с божественным провидением, о которой он заявляет, и, следовательно, не имеет той легитимности, которую многие люди воображают. Это глубоко подрывно, и это связь между революционностью в религиозных вопросах и революционностью в социальных и политических вопросах.Это одна из самых важных вещей, связанных с Просвещением. Многие историки говорят — иногда критикуя меня, — что нет необходимой связи между атеизмом и антиаристократическими, демократическими тенденциями в политике 18 века. Лично я совершенно убежден, что это совершенно неправильно. И не только это, я не думаю, что кто-то может занимать эту позицию, если не имеет небольшого представления о роли, которую религия играет в социальной теории и во всех формах политической и легитимации 17 и 18 веков.

Давайте перейдем к вашей второй книге, Просвещение в Америке Генри Мэя. Автор делит европейское Просвещение на четыре категории, которые он называет умеренными, скептическими, революционными и дидактическими. Он считает, что эти четыре вещи повлияли на Америку примерно в хронологическом порядке. Не могли бы вы рассказать нам что-нибудь о каждой из этих категорий?

Это, опять же, часть моей идеи выбрать Пять Книг, которые бы охватили основные аспекты Просвещения интересным и всесторонним образом.Европейцы часто называют Америку интересным дополнением к эпохе Просвещения и истории 18 века. На самом деле американское Просвещение гораздо более фундаментальное, чем это. Это ужасно важно, потому что американская революция, американская конституция и то, чем является Америка сегодня, были в значительной степени сформированы Просвещением. Кроме того, в европейском Просвещении есть многое, что можно лучше понять, зная об американском Просвещении.Так что я думаю, что хороший обзор эпохи Просвещения требует более подробного представления о том, что происходит в Америке. И я думаю, что многие ученые согласятся с тем, что, хотя он был опубликован в 1976 году, обзор американского Просвещения Генри Мэя — лучший обзор из всех существующих. Никто не сравнится.

В гуманитарных науках, как и в естествознании, нужны базовые категории. Категории ужасно важны не только для философов, но и для всех. Историки иногда забывают об этом и пытаются действовать без категорий, но я не думаю, что это очень хороший способ проведения исторических исследований.Итак, Генри Мэй разделил американское Просвещение на четыре категории. Он считал, что первое из тех, что он называет умеренным американским Просвещением, по сути своей британское. Английское Просвещение XVIII века было преимущественно консервативным в политическом и социальном плане и, как и Просвещение в целом, разделилось по религиозным вопросам. Я уже упоминал о расколе между господствующим течением умеренного Просвещения, которое пытается примирить религию с философским разумом, и радикальной тенденцией.Это было и у английского Просвещения. У Толанда и Коллинза в начале 18 века существовала очень прочная традиция — и недавние исследования подтвердили это, хотя я столкнулся с большими трудностями, подчеркивая это, — что они очень много заимствовали у Спинозы и его окружения. вокруг него, а также от Байля и гугенотской диаспоры. Был также Томас Гордон, которого не замечают, и множество других интересных английских, шотландских и ирландских деятелей. Болингброк — еще один важный момент.Весь этот мир радикализма развился в Англии и был другой частью английского Просвещения. Это тоже ужасно важно, хотя в случае с Болингброком и Коллинзом это не было особенно подрывным в политическом плане. Во всяком случае, он был консервативным и, безусловно, очень поддерживал наследие революции 1688 года. Он был более радикальным в религиозном смысле, хотя в нем есть аспекты, которые носят республиканский характер и потенциально могут развиваться в более демократическом направлении.

Я думаю, что Мэй не уделяет достаточного внимания радикальной тенденции в ранний период в Америке, потому что она, очевидно, довольно сильна в середине 18 века. Томас Джефферсон, например, когда он был студентом колледжа Уильяма и Мэри, на него очень сильно повлиял Болингброк, возможно, особенно. Это явно привело к довольно демократическому, радикальному, республиканскому направлению его мышления позже. Но Мэй прав в том, что его первая категория, английское Просвещение, в основном была нацелена на это примирение, часто с помощью физико-теологии и «аргумента замысла», — что нечто столь удивительно сложное, как вселенная, может быть создано только знанием и доброжелательный творец.Вслед за Ньютоном и ньютонианством аргумент замысла стал одним из самых сильных аргументов в пользу веры и религии, но также и в пользу объединения науки и веры. Это сыграло доминирующую роль. Было также довольно самодовольное отношение к революции 1688 года, когда Британия пришла к замечательному компромиссу — смешанному правительству, как его часто называли, — сочетающему монархию, аристократию и немного демократии. Якобы это было само совершенство. Многие люди в 18 веке твердо верили, что невозможно улучшить британское смешанное правительство, что это не просто лучшая политическая система из существующих, а своего рода универсальная модель.Это оказало огромное влияние повсюду, но за пределами Европы, особенно в американских колониях. Итак, Мэй очень прав относительно своей первой категории.

Теперь французское Просвещение или, по крайней мере, основное французское Просвещение, он имел тенденцию относить в целом ко второй категории, скептическому Просвещению. Его четвертая категория была своего рода шотландским дидактическим просвещением, которое можно отличить как от скептического просвещения, так и от умеренного просвещения. Лично я считаю, что существует гораздо более глубокое разделение между этими тремя и его третьей категорией, которую он называет революционным просвещением (а не радикальным просвещением).Следует отметить Мэй как единственного важного историка 20-го века, который, особенно в английском языке, действительно развил эту точку зрения: если вы хотите понять Американскую революцию, вам лучше перейти к тому факту, что существует серьезная расхождение между радикальной и умеренной тенденцией. Если вы не готовы принять это — а многие ученые до сих пор этого не признают — вы ничего не поймете об американской революции. Мэй был на 100% прав по этому поводу; он был прав, хотя не был первым, кто развил эту точку зрения.

Оно восходит к немецкой письменности гораздо раньше, к Лео Штраусу, который в 1920-х годах уже использовал термин «radikale Aufklärung». Это играет весьма важную роль в его взглядах на Гоббса, Спинозу и Бейля. Так что различие восходит к 1920-м годам. Но в мае это фундаментально, потому что он видит, что для правильного понимания взаимосвязи между американской революцией и американским Просвещением нужно увидеть, что это столкновение между умеренным Просвещением и революционным Просвещением.Это ключ к пониманию того, что происходит. И я с сожалением должен сказать, что большинство историков еще не совсем поняли этого. Вот почему в описании эпохи Просвещения и Революции возникает ужасная путаница. Если бы историки уделяли больше внимания философии и этим категориям, это им очень помогло бы. Они получат гораздо более четкое представление о том, что происходит на самом деле. Но Мэй прекрасно это понял, и это было действительно выдающееся достижение — тем более, что многие писатели в 60-х и 70-х годах жаловались, что, хотя все на словах говорили, что Американская революция и американская конституция являются плодами Просвещения, по какой-то причине никто никогда не писал общий обзор американского Просвещения.Это было нелегко, но Генри Мэй сел и сделал это, и я считаю, что это отличная работа. Замечательная книга.

Может быть, причина в том, что Америка не родила ни одного из самых известных мыслителей эпохи Просвещения. Создается впечатление, что Америка использовала и претворяла в жизнь идеи Просвещения. Например, я просмотрел, кого больше всего упоминают в книге, и европейцы — Локк, Вольтер, Юм и Руссо — все мыслители, которых все еще читают сегодня. Американцы — Джон Адамс, Бенджамин Франклин и Томас Джефферсон.(Единственное исключение — Том Пейн.) Похоже, что в майской версии истории европейцы — мыслители, а американцы — деятели.

Не думаю, что это совсем правильно. Во-первых, не бывает революций без идеологии, и очень важной частью идеологии американской революции, как мы видим из Декларации независимости, является идея универсальных прав человека. Я знаю, что большинство историков в настоящее время делают упор на культурно-историческом объяснении. Очень популярна идея Линн Хант о том, что нужно смотреть на медленные культурные процессы — люди читали романы, у них появилось больше сочувствия к другим людям, и таким образом эволюционировали универсальные права.Хорошей иллюстрацией того, что я пытаюсь сделать, является недавняя книга Питера де Болла, Архитектура концепций , которую я настоятельно рекомендую. Это важная книга о том, что Линн Хант назвала изобретением универсальных прав человека.

«Не бывает революций без идеологии, и очень важной частью идеологии американской революции, как мы видим из Декларации независимости, является идея универсальных прав человека. ”

В целом историки с их запутанными категориями и отсутствием интереса к философии говорили: «Ну что ж! Джон Локк начал говорить о правах, так что эти универсальные права человека, должно быть, каким-то образом медленно эволюционировали от Локка.Идея Линн Хант, потому что она идет снизу вверх, она медленная, красивая и простая, ужасно популярна — многие люди считают ее отличной. Проблема в том, что это абсолютно определенно полная чушь. Он вообще не работает, и по двум веским причинам. Одно из них продемонстрировал де Болла, а именно, что появление универсальных прав человека сильно отличается от того, как права использовались Локком и ранее, и произошло это очень внезапно в 1770-х годах. Во-вторых, это не может иметь ничего общего с культурными процессами из-за жестоких разногласий по поводу универсальных прав человека.Он вызывает огромные разногласия во Франции и Европе, а также во время Французской революции. Большинство категорически против. Есть небольшая группа людей, которые проталкивают ее против огромного сопротивления. Эмансипацию евреев поддерживают очень и очень немногие. Это не имеет ничего общего с культурными процессами, это идеологическая битва, которую можно понять только в философских терминах.

Итак, мы должны отбросить культурные процессы и посмотреть на внезапность появления прав человека и то, как возникла их идея.Это Пейн, Джефферсон, Джордж Мейсон и другие разработали это понятие в Америке в начале и середине 1770-х годов, взяв его из французского контекста. Он вошел в Histoire Philosophique des Deux Indes , который был самой известной французской книгой в конце 18 века, даже больше, чем Монтескье или Руссо. Он был опубликован под именем Рейналь, который какое-то время был очень известен, но сегодня мы знаем, что он был написан командой, а самые тяжелые части, части, которые действительно электризовали людей, были написаны Дидро. Histoire Philosophique имел основополагающее значение для Американской и Французской революций и всего после. Это был шеститомный труд по истории европейцев в двух Индии, и он знаменует начало антиколониализма, говоря, что это ужасная история завоеваний, эксплуатации, жестокости и высокомерия, а также навязывания религии, которая была им чужда. людей и форм правления, которые были совершенно чужды завоеванным народам. Так что политическая и религиозная части очень и очень важны.

За ним последовал ряд книг, из которых очень важны книги Д’Гольбаха. Его политические книги игнорируются и недооцениваются историками — такие книги, как La Politique Naturelle (1773) и Systeme Sociale (1773). Как и Кондорсе в своих статьях, в этих книгах концепция универсальных прав человека используется в качестве одного из главных аргументов, опять же, эксплуатации и рабства. Вот откуда Пейн и другие, кто развивает эту идею в Америке 1770-х годов, берут ее.Но я бы не сказал, что французы все думают, а американцы просто применяют. Это было бы большим упрощением. Здесь наблюдается сложная конвергенция, создающая новую мощную идеологию, которая затем получила дальнейшее развитие во время Французской революции. Но в отличие от большинства историков, особенно американских, которые любят подчеркивать различия между Американской революцией и Французской революцией, мне гораздо больше нравится рассматривать их обоих как детей Просвещения.Они гораздо более тесно переплетены и ближе по своим основным характеристикам, чем обычно считают историки. И этот вопрос универсальных прав человека играет основную роль в этом, и все это ведет к Декларации прав человека и гражданина в 1789 году.

Получайте еженедельный информационный бюллетень Five Books

Франклин, Джефферсон и Адамс много читали, они были очень эрудированными. Это не было хобби, они страстно привержены Просвещению. Если вы прочитаете переписку между Джефферсоном и Адамсом, когда они были стариками в 1820-х годах, они скажут: «Раньше мы были политическими соперниками, но давайте забудем все это: мы согласны насчет Просвещения, и это важнее всего.«Еще в 1820-х годах они считают это самым большим и самым важным событием, которое когда-либо происходило.

Они бы не стали говорить это о Просвещении, правда? Как бы они это назвали?

Они будут говорить о просвещенных способах мышления. Они использовали прилагательное «просвещенный», просвещенные идеи правительства, просвещенные взгляды на общество и так далее.

Они использовали бы это в том же смысле, что и Вольтер?

Ах да. И, конечно же, термин «Aufklärung» появился в конце 18 века.Так что идея о том, что у них не было терминологии Просвещения, которую мы используем, немного преувеличена. Читая такую ​​переписку, очень ясно, что они имеют чрезвычайно яркое представление о том, чем было Просвещение, и гораздо более высокое представление о его важности, чем мы имеем сегодня. Это очень поразительно.

Я просто хотел закончить, сказав, что у мая четыре категории, но с точки зрения Американской революции и важности американского Просвещения для остального мира мне кажется лучше рассматривать три из них как образующие подкатегории одна большая категория.В конце концов, различия между шотландским дидактическим просвещением и британским умеренным просвещением не так уж велики, это, по сути, одни и те же взгляды: мы хотим примирить откровение и науку, а умеренность — наш девиз. Мы хотим основать социальную и интеллектуальную систему на британском смешанном правительстве. Шотландское Просвещение никогда не бросает вызов господству аристократии в британской жизни, что является одной из самых ярких черт ее в 18-19 веках. Адам Смит полностью поддерживает аристократическое господство: он считает, что торговля должна быть свободной, но политика — это другое дело.Капитализм может быть полезен для бизнеса, но он ужасен для политики, потому что капиталисты думают только о своих собственных интересах и никогда не думают ни о чьих интересах. Итак, последние люди, которых вы хотите возглавить, — это капиталисты. Кто является самой образованной, самой щедрой, самой открытой группой? Ну аристократия. Британская аристократия уже всем управляет, так что пусть им и дальше. Это лучшее решение.

Ваша третья книга — Луи Дюпре, Просвещение и интеллектуальные основы современной культуры .

В своем предисловии он говорит, что его цель — проанализировать некоторые руководящие принципы Просвещения, в частности те, которые сыграли важную роль в формировании наших предположений, взглядов и ценностей. Одна из причин, по которой мне очень трудно следовать за этой книгой, заключается в том, что он не доходит до того, чтобы точно определить, что он имеет в виду под Просветлением. Как вы думаете, это проблема, или я несправедлив?

Я не думаю, что вы несправедливы. Это книга, которая мне совсем не нравится.Я начал с того, что относился к нему довольно враждебно, хотя сейчас я чувствую себя более дружелюбным по отношению к нему. Она написана ученым, который частично является католическим богословом и не особенно расположен к Просвещению, особенно к тому, что я бы назвал радикальным Просвещением. Если вы читаете его разделы о Д’Хольбахе и Кондорсе, то, хотя довольно интересно, что он говорит о них, он довольно пренебрежительно и не очень позитивно. Чем ближе вы подходите к объединению веры и философии, тем больше кажется, что Дюпре согревает.Он очень увлечен Якоби, например, одним из великих критиков Спинозы — потому что прыжок веры Якоби и его настойчивость в том, что философия работает, только если вы сделаете этот прыжок веры и объедините его с религией, очевидно, позиция, к которой Дюпре очень сильно относится. симпатичный. Лично мне не очень нравится такой взгляд на вещи.

Но Дюпре очень живо воспринимает Просвещение как переворот, изменивший все аспекты интеллектуальной жизни и культуры.Историки далеко ушли от того, чтобы рассматривать Просвещение как часть истории философии. Если мы говорим о Просвещении, мы говорим о том, как весь интеллектуальный, научный, высококультурный мир переворачивается с ног на голову. Дюпре понимает, как революционизируется написание истории, революционизируется художественная критика, революционизируется философия. В этой книге он излагает его в разделах, которые дополняют мою схему этих Пяти Книг, которая должна показать Просветление во всех его измерениях.Эта книга показывает, насколько глубоко Просвещение расстроило и изменило все эти различные области — и другие области, которые, возможно, он не обсуждает подробно, например, экономику.

Однако я согласен с вами в том, что Дюпре не полностью примирился с Просвещением. У него очень яркое ощущение конфликта между Просвещением и Контрпросветлением, а также противоречия между Просвещением и религией. В качестве иллюстрации того, что это актуально и сегодня, Дюпре представляет собой очень интересное исследование.Я также считаю его весьма важным предупреждением для тех, кто определился со своими взглядами на некоторые аспекты Просвещения — и я имею в виду это как критику в свой адрес. Всегда есть опасность подумать о чем-то, принять решение, а затем впоследствии оказаться недостаточно критичным в своих размышлениях по этой теме. Так, например, когда Дюпре отвергает концепцию истории и историописания Кондорсе, это бросает вызов секуляристу.

Он сказал бы, предположим, что вы отвергли веру и веру и придерживаетесь светского взгляда, так что все, что происходит в истории, вызвано исключительно естественными законами и обстоятельствами.Удалив все чудесное и сверхъестественное из истории, вы создали основу для написания современной истории. Вы решаете, что должно быть направление или история, которую нужно рассказать, и настолько поглощаетесь попытками взглянуть на общую историю прогресса, что, во-первых, теряете уважение к деталям. Во-вторых, вы слишком легко примиряетесь с мыслью о том, что существовали века суеверий и невежества, и в будущем у нас будет не просто гораздо лучшее понимание, но и гораздо лучшее и более счастливое общество, потому что оно будет основано на на лучших принципах.Но как насчет всех тех столетий, что были до этого? Это ничего не значит? Даже если какая-то социалистическая программа окажется на удивление успешной, нет ли чего-то глубоко тревожащего в том факте, что поколения, поколения и поколения упустили это и прожили несчастную жизнь? Почему какая-то другая группа должна жить счастливее позже, когда были все эти несчастные поколения? Такой образ мышления связан с моральной проблемой, и Дюпре очень хорошо умеет заставить вас задуматься над этим.

Одно из его утверждений, которое, возможно, критично по отношению к влиянию Просвещения, состоит в том, что оно часто приводило к «неоправданной интеллектуальной уверенности». Как вы думаете, в этом он прав?

Нет. Я думаю, что религиозный человек посчитает, что секуляристы слишком самоуверенны, но если не будет религиозного авторитета, откровений и указаний, на которые можно было бы положиться, помимо науки и философии, тогда нам лучше получить лучшую науку и философию, на которые мы способны. может. Вы написали эту чудесную статью о том, насколько наука и ученые склонны к ошибкам.Все мы склонны к ошибкам. Тем не менее, одни взгляды на политику и общество лучше других, по крайней мере, мы все можем согласиться с этим. Нам лучше попытаться добиться наилучших результатов.

Рассмотрите универсальные права человека, необходимость освободить черных от рабства и интегрировать их в общество. Необходимо было срочно исправить фундаментальную несправедливость, и было также много других несправедливостей, которые требовали исправления. Сегодня мы все еще можем видеть, что меньшая цензура и большая свобода выражения и свобода мысли — это хорошо — мы знаем, в каких обществах действует цензура и что это означает.Но мы многое забыли. На самом деле мы не знаем, каково было жить в ancien régime , в аристократическом обществе, где человек не имеет прав, где аристократ гораздо более привилегирован и могущественнее, чем вы, что обычный солдат или моряк или сотрудник фирмы просто не имеет никакой защиты от лица, занимающего высшее положение. Мы забыли, что это значит.

Еще одно из его критических замечаний заключается в том, что колонизация, технический прогресс и экономическая мощь позволили Западу реструктурировать другие общества по западному образцу.Он говорит, что это развитие было прямым следствием концепции разума эпохи Просвещения. Как ты думаешь, это справедливо?

Как вы думаете, это обвинение? Могу представить, что в Дюпре это до некоторой степени. Но я не думаю, что Просвещение считало себя разработкой и навязыванием европейской системы остальному миру. Он считал себя отвергающим традиции и существующий статус-кво в Европе.

Просвещение пытались взглянуть на всю историю мысли.На самом деле довольно интересно наблюдать за дискуссиями о Китае и об исламе. Вы можете сказать, что у них были слишком упрощенные идеи, но они прекрасно понимали, что мыслители всех мастей разработали важные идеи, которые способствовали продвижению l’esprit humain , человеческого разума, и созданию лучшего общества. По крайней мере, это произошло с радикальным Просвещением — и я должен здесь настаивать на различии между двумя видами Просвещения, потому что универсальные права человека не являются изобретением Просвещения в целом, а изобретением Радикального Просвещения.Идеи о сущностном единстве человечества и демократии были радикальными идеями, которых не придерживались ни Вольтер, ни Юм, ни Монтескье, ни большинство известных имен Просвещения. Их не интересовало такое мышление.

«Идея сущностного единства человечества и демократии была радикальными идеями, которых не придерживались ни Вольтер, ни Юм, ни Монтескье, ни большинство известных имен Просвещения».

Но, как нигде более ясно не показано, что во время американской и французской революций они, тем не менее, были очень и очень мощным аспектом Просвещения, которое в долгосрочной перспективе оказало большее влияние на будущее, чем Вольтер и Монтескье.Именно этот акцент на единстве человечества, на равенстве интересов и счастья каждого человека — будь то китайцы, арабы или европейцы — помог этим радикальным просветителям увидеть историю философии как глобальный феномен, в котором все культуры внесли свой вклад. Нет никакого смысла в том, чтобы Европа что-то навязывала остальным. Универсальные права человека должны были где-то начаться, и это случилось в Европе. Это не означает, что универсальные права человека являются европейскими, если они уравнивают статус всех и работают на благо каждого.Мы должны рассматривать его не как специфически европейский, а как глобальный.

Ваша четвертая книга — Дэвид Соркин, The Religious Enlightenment . Это нацелено на очень распространенное представление о Просвещении как о «типично светском явлении». Соркин утверждает, что Просвещение было не только совместимо с религиозной верой, но и способствовало ей. Он делает это в основном, исследуя работы шести религиозных писателей эпохи Просвещения, большинство из которых малоизвестны за пределами религиоведения.Есть ли у вас один или два любимых из этих шести?

Я считаю, что Адриенн Ламуретт, последняя из шести, с которыми он имеет дело, в некотором смысле наиболее интересна, потому что в целом мы склонны думать о Просвещении как о антикатолическом. Я думаю, что Соркин абсолютно прав, говоря, что мы недостаточно далеко зашли в демонстрации того, что религиозное Просвещение было не только протестантским, но также католическим и еврейским. Возвращаясь к моей теме «Пяти книг», охватывающей все основные аспекты Просвещения, это действительно первая книга, в которой рассматривается трансформация религиозной мысли и практики и размышления о роли религии в политике, философии и обществе.В этом отношении это очень интересная и важная книга и очень полезный обзор. Никто до Соркина этого не заявлял, но я думаю, что он прав.

Он показывает, что всех религий порождают очень сильную Просветлённую тенденцию. В то же время он также демонстрирует сильное сопротивление этим изменениям в церквях, будь то католические, протестантские или еврейские. Есть еще одна или две другие фигуры, подобные Ламуретту во Французской революции. Анри Грегуар, пожалуй, самый известный, Клод Фоше — еще один, очень важный пример.Это католический богослов, священнослужитель, который очень серьезно относится к своей религии и католицизму, но во многих отношениях вписывается в то, что я называю радикальным Просвещением, потому что он полностью отвергает политический и социальный статус-кво. Он принимает демократические и универсальные цели революции в области прав человека. Он настаивает на том, что, что бы ни говорил Папа (и для них это большая проблема, что Папа, конечно, осудил универсальные права человека, Французскую революцию и большинство философских книг, но они думали, что он совершил ошибку и что она будет исправлена каким-то образом на более позднем этапе) Французская революция была права, и что философия и религия должны быть объединены вместе, и что результатом будет демократия.Сама церковь нуждается в радикальной реформе — Ламуретт согласился с этим — и если она потеряет свою собственность, тем лучше, потому что церковь не должна быть крупным землевладельцем. Так что он очень радикален во многих отношениях.

Соркин прав в этом, поскольку он не уделяет достаточного внимания тому факту, что такая позиция не работает ни в интеллектуальном плане — что были действительно серьезные проблемы в примирении католической позиции с этой радикальной точкой зрения — ни в отношении какой-либо позиции. личный уровень. У Фоше и Ламуретта были большие проблемы со всеми этими атеистами и деистами, и в конце концов они так рассердились на них, что им пришлось отделиться и в последние месяцы своей жизни они оказались очень изолированными.Оба были гильотинированы монтаньярами позже во время революции. Церковь и Папство не принимали того, что они делали, и отвергали это, в результате чего они оказались изолированными как в богословском, так и во всех других отношениях. В конечном итоге, хотя я думаю, что это чрезвычайно интересный аспект Просвещения, это было нежизнеспособным, неработающим направлением. Католицизм нельзя сочетать с радикальным Просвещением, по крайней мере, на какое-то время на жизнеспособной основе. Но это было возможно, и эти интересные люди попытались это сделать.

Меня поразило, что Соркин мог по-другому аргументировать свою позицию против идеи о том, что Просвещение является типично светским. Вместо того, чтобы смотреть на шесть религиозных писателей, он мог бы пройти через некоторых из самых известных деятелей Просвещения — Гоббса, Вольтера, Руссо, Тома Пейна — и поговорить об их религиозных убеждениях. Большинство из этих людей верили в Бога и считались религиозными по современным стандартам.

Это верно для Руссо; На самом деле я не уверен насчет Монтескье или Юма.Не уверен, что в Монтескье можно поверить.

Но это, безусловно, верно в отношении Вольтера и Тома Пейна, двух самых известных критиков религии, и, возможно, Гоббса. Стоит помнить, что они верили в Бога.

Да, сделали. И есть еще лучшая причина для связи Вольтера с умеренным Просвещением: он считал, что даже если такие люди, как он, не нуждаются в религии, большинство людей нуждаются в ней. Это идея о том, что религия необходима для большинства общества.

По сути, это тоже точка зрения Спинозы.

Нет, мне кажется, я вижу разницу между Спинозой и Вольтером. Оба они верят, что большинство людей не могут быть просветленными и что вам нужно найти способ справиться с этим фактом. Но Вольтер хочет сохранить привилегии и власть королей, аристократов и церкви над большинством людей. Он видит просвещенных как некую эмансипированную группу на окраинах общества. Я считаю Спинозу гораздо более подрывным, чем это. Он действительно пытается выхолостить авторитет религии в политике и демократизировать политику и общество.Это правда, что он очень подозрительно относится к массам, но он хочет ослабить власть церквей над массами и нейтрализовать ее. Вот почему он вводит свою гражданскую религию. Это не очень веский аргумент, и это большая проблема для Спинозы. Но мне кажется, что это стратегия, отличная от стратегии Вольтера.

Это другая стратегия, но Спиноза оставил бы людям их религию, не так ли?

Нет, я думаю, Спиноза предпочел бы, чтобы они не исповедовали свою религию, но он не видел в этом практической возможности.Итак, поскольку вы не можете избавить людей от религиозного фанатизма, давайте ослабим религиозный авторитет настолько, насколько это возможно. Вольтер хотел высмеять суеверия, нетерпимость и несправедливость в политике, но я не думаю, что он так же всесторонне атакует религиозный авторитет, особенно в последние годы, когда он беспокоился о росте атеизма. И он определенно не восхваляет демократию, как Спиноза.

Но возвращаясь к Соркину, я считаю, что это очень важная книга, потому что она подчеркивает важность религиозного Просвещения.Это также показывает, что нам нужно уйти от определенного стиля изложения французской мысли 18 века. Вы знаете книгу Даррина МакМахона о контрпросветлении, где более или менее все католическое попадает в контрпросветление? Я считаю, что эта книга в корне неверна. Он путает католическое Просвещение с Контрпросветлением и объединяет их в одну кучу. Католическое Контрпросвещение, безусловно, существует, но его нужно очень резко отличать от католического Просвещения.В этом отношении Соркин — гораздо лучший гид