Мысли шопенгауэр: Читать книгу Мысли Артура Шопенгауэра : онлайн чтение

Содержание

Читать книгу Мысли Артура Шопенгауэра : онлайн чтение

Артур Шопенгауэр
Мысли

О Физиономике

Что на внешности изображается и отражается внутреннее содержание, а лицо высказывает и раскрывает внутреннюю сущность человека, – это такое предположение, которого априорность, а вместе с тем и надежность обнаруживается при всяком случае в общей жажде видеть человека, который выделился чем-либо дурным или хорошим, или отличился замечательным произведением; а если не представляется случая видеть, то, по крайней мере, узнать от других, каков он из себя по виду и наружности. Это ведет, с одной стороны, к скоплению публики к тем пунктам, где ожидается прибытие такого человека, а с другой – к стремлению газет, особенно английских, дать публике быстрое и точное описание его наружности, пока художник и гравер не покажут нам его воочию. Изобретение Дагерра оттого так высоко и ценится, что самым совершенным образом удовлетворяет этой потребности. Равным образом и в обыденной жизни, всякого подвернувшегося нам человека мы подвергаем физиономическому наблюдению, стараясь тихомолком по чертам его лица предузнать его нравственную и умственную сущность. На основании всего этого дело представляется не совсем так, как полагают некоторые глупцы, воображая, что вид и наружность человека не имеют никакого значения, потому-де, что душа сама по себе, а тело само по себе и имеет к первой такое же отношение, какое к нему самому имеет носимое им платье.

Скорее всего, человеческое лицо есть иероглиф, который не только допускает дешифрирование, но и готовая азбука для которого имеется в нас самих. Лицо человека говорит даже больше и более интересные вещи, чем его уста, ибо оно представляет компендиум всего того, что он когда-либо скажет, будучи монограммою всех мыслей и стремлений этого человека. Уста высказывают опять-таки только мысль человека, лицо – мысль природы. Поэтому всякий заслуживает того, чтобы его внимательно рассматривали, но не всякий стоит того, чтобы с ним разговаривать. Если как отдельная мысль природы всякий индивидуум достоин внимания и наблюдения, то в высшей степени заслуживает того же красота, ибо она есть высшая и более обобщенная мысль природы, – она представляет идею породы, вида (species). Поэтому-то она так могущественно и приковывает наш взгляд и внимание. Она есть основная и главная мысль природы, тогда как индивидуум – только побочная, придаточная мысль.

Все безмолвно исходят из того положения, что всякий таков, каков он по виду и наружности, и положение это также справедливо; но трудность заключается в разгадывании, способность к которому частью врожденная, частью приобретается опытом; но вполне ею никто не владеет, даже самые опытные могут еще впасть в заблуждение; и, однако же, лицо (физиономия) не лжет, что бы там ни говорил Фигаро, хотя мы часто читаем не то, что на нем написано. Во всяком случае дешифрирование лица есть великое и трудное искусство. Принципы его не усваиваются in abstracto (отвлеченным путем). Первое условие для этого – рассматривать наблюдаемого человека

чисто объективным взглядом, что не так-то легко. Коль скоро именно примешался малейший след антипатии, или симпатии, или страха, или надежды, или мысль о том, какое впечатление произвели мы сами, – короче, как скоро примешалось что-либо субъективное (личное), иероглиф становится сбивчивым и неточным. Как звуки какого-либо языка слышит явственно только тот, кто их не понимает (ибо в противном случае означаемое немедленно вытесняет из сознания знак), так точно и физиономию какого-либо человека видит только тот, кто ему еще совершенно чужд, т. е. кто еще не пригляделся к его лицу во время нескольких встреч или же разговора с ним. Поэтому чисто объективное впечатление какого-либо лица, а вместе с тем и возможность его дешифрирования, строго говоря, получается только при первом на него взгляде. Как запах производит на нас впечатление только при своем появлении, а вкус вина ощущается только за первым стаканом, точно так же и лица производят свое первое впечатление только при первой встрече. Поэтому ей следует посвящать самое тщательное внимание: следует заметить себе первое впечатление, а для людей, имеющих для нас личное значение, даже и записать, если именно хотим верить своему физиономическому чувству и суждению. Дальнейшее знакомство, обхождение изгладит это впечатление, но обстоятельства когда-нибудь впоследствии подтвердят его.

Между тем мы не хотим скрывать от себя, что это первое лицезрение бывает большею частью в высшей степени неприятно: так мало путно и состоятельно большинство! За исключением красивых, добродушных и интеллигентных лиц, т. е. чрезвычайно немногих и редких, – я полагаю, что у чувствительных особ всякое новое лицо большею частью должно вызывать родственное со страхом чувство, представляя неприятное в новых и неожиданных сочетаниях. И действительно, почти всегда это бывает жалостное, прискорбное лицезрение. Попадаются даже такие люди, на лице которых отпечатана такая наивная пошлость и низость образа мыслей и такая животная ограниченность рассудка, что просто удивляешься, как они рискуют выходить с такою физиономиею и не надевают маски. Бывают даже лица, от простого лицезрения которых чувствуешь себя оскверненным. Поэтому нельзя осуждать тех, кому привилегированное положение позволяет жить в такой обстановке и уединении, в которой они вполне избавлены от мучительного чувства «видеть новые лица».

При метафизическом объяснении этого обстоятельства следует принять в соображение, что индивидуальность каждого человека есть именно то отрицательное, от чего он посредством собственного существования должен быть устранен и исправлен. Если же довольствоваться психологическим объяснением, то спрашивается, каких же ожидать физиономий у тех, внутри которых во всю их долгую жизнь чрезвычайно редко всплывало что-либо иное, кроме мелочных, низких, жалких мыслей и пошлых, своекорыстных, завистливых, гадких и злостных желаний. Каждая из этих мыслей и желаний на время своего присутствия налагала на лицо свое выражение: все эти следы, вследствие многих повторений, глубоко врезались с течением времени и, как говорится, наторили свой путь на физиономии. Потому-то большинство людей таковы по своему внешнему виду, что ужасаешься при первом на них взгляде и только мало-по-малу привыкаешь к их лицу, т. е. так притупляешься к производимому ими впечатлению, что оно более не действует.

На этот же медленный процесс образования постоянного выражения физиономии путем бесчисленных мимолетных характеристических напряжений лица служит также причиною, почему интеллигентные, осмысленные лица становятся таковыми только постепенно и даже только под старость приобретают свое высшее выражение, тогда как на портретах из их юности намечены только первые следы его. Напротив того, только что сказанное нами насчет первого страха согласуется с вышеприведенным замечанием, что лицо производит свое настоящее и полное впечатление только в первый раз. Чтобы совершенно объективно и неподдельно (беспримесно) воспринять это впечатление, мы не должны находиться ни в каких отношениях к человеку, а если возможно, то и не говорить с ним. Всякий разговор уже некоторым образом сближает и устанавливает известное обоюдное

субъективное отношение, от которого тотчас же пострадает объективность восприятия. Так как к тому же каждый старается возбудить уважение или приязнь, то наблюдаемый тотчас же пустит в ход всякие усвоенные уже им уловки притворства, станет своими минами лицемерить, льстить и так нас этим подкупит, что мы вскоре перестанем видеть то, что явственно показал нам первый взгляд. Поэтому-то и говорится, что «большинство людей при ближайшем знакомстве
выигрывают
», тогда как следовало бы сказать – «нас одурачивают». Когда же впоследствии наступит плохое стечение обстоятельств, тогда большею частью вывод первого взгляда получает свое оправдание и часто придает этому последнему язвительный оттенок. Если же, напротив того, «ближайшее знакомство» с места же неприязненное, то точно так же вряд ли кто найдет, чтобы люди от него выигрывали. Другая причина кажущегося выигрыша при ближайшем знакомстве состоит в том, что человек, первое лицезрение которого нас от него предостерегало, коль скоро мы с ним разговариваем, уже показывает нам не только свою собственную сущность и характер, но и свое образование, т. е. не просто то, что он действительно есть по природе, но также и то, что он усвоил из общей сокровищницы всего человечества: три четверти того, что он говорит, принадлежит не ему, а вошло в него извне, – а мы-то часто удивляемся, слушая, как подобный минотавр может говорить так по-человечески! Но стоит только перейти от «ближайшего знакомства» к еще более близкому, и тогда «животность», которую сулила его физиономия, обнаружится великолепнейшим образом. И так, кто одарен физиономическою дальнозоркостью, тот должен непременно обращать надлежащее внимание на ее предсказания, предшествующие всякому ближайшему знакомству, а следовательно, достоверные и неподдельные. Ибо лицо человека выражает прямо то, что он
есть,
и если мы ошибаемся, то не его вина, а наша. Напротив того, слова человека выказывают только то, что он думает, чаще – только то, чему он выучился, или же просто то, что он выдает за свои мысли. К этому присоединяется еще и то, что когда мы с ним говорим или слышим его разговор с другими, то отвлекаемся от его физиономии, устраняя ее как субстрат, как нечто уже данное, и обращаем внимание только на патогномическую сторону, на игру его лица при разговоре: а эту последнюю он направляет таким образом, что она обращена к нам казовою стороною.

Если же Сократ сказал некогда юноше, представленному ему для испытания его способностей: «Говори, чтобы я мог тебя видеть»; то (принимая, что он под словом «видеть» не разумел просто «слышать») он был прав в том отношении, что черты и особенно глаза человека оживляются только во время речи и кладут на выражение его лица отпечаток духовных средств и способностей человека, что дает нам возможность предварительно определить степень и направление его умственного развития, – чего, собственно, и хотел Сократ в данном случае. В ином же случае следует принять во внимание, во-первых, что все только что сказанное не простирается на нравственные свойства человека, скрытые глубже; а во-вторых, что все приобретаемое нами при разговоре с человеком

объективно по более явственному развитию выражения в чертах его лица, снова теряется субъективно вследствие личных отношений, которые тотчас же возникают между нами и привносят незаметное очарование, которое мешает нам быть беспристрастными. Потому-то с этой точки зрения следовало бы правильнее сказать: «Не говори, дабы я мог тебя видеть».

Ибо чтобы глубоко и ясно охватить физиономию человека, следует наблюдать его тогда, когда он сидит одиноко, вполне предоставленный самому себе. Всякое общество и разговор его с другим уже бросают на него постороннее отражение большею частью в его пользу, проводя его путем воздействия и реакции в деятельное состояние, что всегда возвышает человека. Напротив того, одинокий и предоставленный самому себе, в кипении собственных мыслей и ощущений – только тут человек является вполне самим собою. Тогда глубоко проницательный взгляд физиономиста может в общих чертах и сразу схватить всю его сущность. Ибо на его лице проходит основной тон всех его мыслей и стремлений и запечатлен arret irrevocable (непреложный приговор) того, чем он имеет быть и что он только тогда вполне чувствует, когда бывает наедине с самим собою.

Физиономика уже по одному тому составляет главное средство для распознания людей, что физиономия в тесном смысле есть единственное, что не поддается их искусству притворства, так как для этого последнего доступна только патогномическая, мимическая сторона физиономии. Поэтому-то я и рекомендую изучать человека тогда, когда он бывает наедине, предоставленный самому себе, и прежде чем начать с ним разговор, отчасти потому, что только в таком случае видишь перед собою в чистом и неподдельном виде физиономическую сторону лица; тогда как при разговоре тотчас проявляется и патогномическая, и человек прибегает к заученным приемам притворства; а отчасти и потому, что всякое, даже самое мимолетное личное отношение делает нас пристрастными, внося в оценку элемент субъективности.

Следует еще заметить, что физиономическим путем вообще гораздо легче разгадать умственные способности человека, чем его нравственный характер. Первые гораздо больше пробиваются наружу. Они выражаются не только в лице и в игре физиономии, но также в походке и во всяком движении, как бы оно ни было незначительно. Я полагаю, что тупицу, глупца и умного человека можно различить уже с тылу. Тупицу характеризует тяжеловесная неповоротливость всех движений; глупость кладет свой отпечаток на всякий жест; ум и размышление – то же самое. На этом основано замечание Лабрюйера: «Il n’y rien de si simple, de si simple, et de si imperceptible, ou il n’y entrent des manieres, qui nous decelent: un sot ni n’entre, ni ne sort, ni ne se leve, ni se tait, ni n’est sur ses jambes, comme un homme d’esprit1
  «Нет ничего более легкого, более простого, более неуловимого, чем манеры, которые нас выдают: глупец входит, выходит, встает, молчит, стоит совсем не так, как умный человек» (франц.).

[Закрыть]. Этим же, сказать мимоходом, объясняется тот instinct star et prompt2
  быстрый и безошибочный инстинкт (франц.).

[Закрыть], который, по уверению Гельвеция, помогает дюжинным людям узнавать и избегать людей умных. Само по себе обстоятельство это основывается на том, что чем более и развитее головной мозг и чем тоньше по отношению к нему спинной мозг и нервы, тем выше не только умственные средства, но и подвижность, осмысленность в движении всех членов, ибо в таком случае эти последние более непосредственно и решительно управляются мозгом, вследствие чего на каждом движении ясно отражаются его намерения.

В целом же обстоятельство это сводится к тому, что чем выше стоит животное на лестнице существ, тем легче и скорее оно лишается жизни чрез повреждение и поранение в каком-нибудь одном пункте. Возьмем, например, лягушечных животных (Batrachier): насколько они неповоротливы, вялы и медленны в своих движениях, настолько же они не интеллигентны и отличаются при том чрезвычайно тягучею живучестью. Это объясняется тем, что при ничтожном головном мозге они обладают весьма толстым спинным мозгом и нервами. Вообще функциями головного мозга представляются, главным образом, движения рук и походка; движением же остальных членов, равно как и малейшими его видоизменениями, мозг управляет посредством нервов спинного мозга. По этой именно причине произвольные, намеренные движения вызывают утомление, которое, равно как и боль, коренится в мозгу, а не в членах, как нам кажется, – почему утомление и способствует сну. Напротив того, не истекающие от мозга, а следовательно, непроизвольные движения организма (как-то: легких, сердца и т. п.) совершаются, не производя утомления. Так как мышление и управление членами зависит от одного и того же мозга, то характер его деятельности отражается в обоих направлениях, смотря по свойствам индивидуума: глупые люди двигаются как манекены, у умных говорит каждый сустав.

Но гораздо лучше, чем по жестам и движениям, духовные качества познаются по физиономии, по форме и величине лба, по напряжению и подвижности черт лица, но главное – по глазам, начиная от тусклых, мутно глядящих свиных глазок, до сверкающих, искрометных глаз гения. Взгляд ума, даже самого тонкого, отличается от взгляда гениальности тем, что первый носит отпечаток служения воле, второй – свободен от этого. Поэтому весьма вероятен следующий анекдот о Петрарке, рассказанный Скуарцафики в биографии поэта, со слов его современника Джузеппе Бривиуса. Однажды при дворе Висконти, когда в числе гостей находился и Петрарка, Галеаццо Висконти предложил своему сыну, тогда еще мальчику, указать из числа присутствующих самого умного человека. Обведя внимательно всех глазами, мальчик, к великому общему изумлению всех присутствующих, взял за руку Петрарку и подвел его к отцу. Таким образом, природа отличает своих избранников такою яркою печатью достоинства, что ее замечают даже и дети. Поэтому я советовал бы своим остроумным землякам, если им опять придет охота какого-нибудь дюжинного человека в течение 30 лет провозглашать великим гением, не выбирать себе любимца с такою физиономией трактирщика, какую имел Гегель, на лице которого самым разборчивым почерком было написано природою столь знакомое ей название «дюжинная голова».

Иначе, чем с умственными, обстоит дело с нравственными качествами, с характером человека: разгадать его физиономическим путем гораздо труднее, потому что он, будучи метафизической природы, лежит глубже и хотя находится в связи с телосложением и организмом, но не так непосредственно, как ум, и не приурочен, как этот последний, к какой-либо определенной части или системе тела. К тому же еще, тогда как всякий, вполне довольствуясь своим рассудком, охотно выставляет его напоказ и старается открыто заявить его при всяком случае, нравственная сторона редко когда вполне свободно выставляется наружу и даже большею частью преднамеренно маскируется, в чем от долговременной практики можно дойти до отменного мастерства. Тем не менее, как выше замечено, дурные помыслы и недостойные стремления постепенно оставляют свои следы на лице и в глазах. Вследствие этого дело слагается таким образом, что, подвергая какого-либо человека физиономической оценке, мы можем зачастую легко поручиться, что он никогда не произведет бессмертного творения, но никак не в том, что он не совершит великого преступления.

О Женщинах

«Sans les femmes le commencement de notre vie serait privé de secours, le milieu de plaisirs, et la fin de consolation»3
  Если бы не женщины, то в первые часы нашей жизни мы были бы лишены помощи, в середине – удовольствий, а в конце – утешения (франц.).

[Закрыть]. Этими немногими словами Jouy, по-моему, лучше выражена истинная похвала женщинам, чем в прекрасно обдуманном стихотворении Шиллера «Würde des Frauen», рассчитанном на антитезы и контрасты. То же самое, но более патетично высказано Байроном в «Сарданапале».

 
The very first
Of human life must spring from woman’s breast,
Your first small words are taught you from her lips,
Your first tears quench’d by her, and your last sighs
Too often breathed out in a woman’s hearing,
When men have strunk from the ignoble care
Of watching the last hour of him who led them.
 

T. e.

 
Начало
Человеческой жизни возникает на груди женщины.
Вашим первым словам вы научились из ее уст.
Ваши первые слезы отерты ею, и ваш последний
вздох
Слишком часто поражает ее слух,
Когда мужчины сторонятся от низкого труда
Окружать попечениями последний час того, кто был их вождем.
 

И там, и здесь значение женщины указано с настоящей точки зрения.

* * *

Уже самый вид женской фигуры показывает, что она не предназначена для слишком большого труда ни духовного, ни телесного. Она отбывает обязанность жизни не действительным, а страдательным образом: муками родов, заботами о детях, подчиненностью мужу, для которого она должна быть терпеливою и ободряющей подругою. Она не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил; жизнь ее должна протекать спокойнее, незначительнее и мягче, чем жизнь мужчины, не делаясь, в сущности, от этого счастливее или несчастнее.

* * *

Женщины уже потому склонны (приспособлены) к пестованию и воспитанию нашего первого детства, что они сами ребячливы, вздорны и близоруки, одним словом, всю жизнь представляют из себя больших детей: род промежуточной ступени между ребенком и мужчиной, который и есть собственно человек. Стоит только взглянуть на девушку, как она по целым дням лепечет, поет и пляшет с ребенком, и представить себе, что на ее месте при всем добром желании мог бы сделать мужчина?

* * *

При создании девушек природа била на то, что в драматургическом смысле называется трескучим эффектом. Она с избытком снабдила их на несколько лет красотою, привлекательностью и пышностью на счет всей остальной их жизни именно затем, чтобы они в течение этих годов могли в такой мере овладевать воображением мужчины, чтобы он, увлекшись, честно принял на себя, в той или другой форме, заботу об их дальнейшей жизни, к каковому шагу побудить его простое здравое размышление не представляет достаточно надежных гарантий. Поэтому природа снабдила женщину, равно как и всякое другое существо ее пола, оружием и орудиями, которые ей необходимы для обеспечения ее существования, и на то время, когда они ей необходимы, причем она поступила с своею обычной бережливостью. Как самка муравья после оплодотворения лишается ненужных более (а по отношению к уходу за яичками даже небезопасных) крыльев, так и женщина после двух-трех родов в большинстве случаев теряет свою красоту, вероятно, по той же самой причине.

Вследствие этого молодые девушки считают в душе свои домашние или ремесленные занятия делом побочным и даже простою забавою: единственным серьезным призванием считают они любовь, победы и все, что находится в связи с этим, как-то: туалет, танцы и т. п.

* * *

Чем благороднее и совершеннее какая-нибудь вещь, тем позднее и медленнее достигает она своей зрелости. Мужчина приобретает зрелость рассудка и духовных сил едва ли раньше двадцати восьми лет; женщина – с восемнадцатым годом. Но зато такой уж и рассудок: вполне скудно отмеренный. Поэтому женщины всю свою жизнь остаются детьми, видят всегда только ближайшее, прилепляются к настоящему, принимают видимость вещей за сущность дела и предпочитают мелочи важнейшим занятиям. Благодаря именно разуму, человек не живет, как животное, только в настоящем, а обозревает и обсуждает прошедшее и будущее; откуда и проистекают его осторожность, заботливость и частая озабоченность. К происходящим от этого выгодам и невыгодам женщина причастна менее мужчины, вследствие своего более слабого разума. Она, скорее, отличается духовною близорукостью: ее интуитивный (непосредственно воспринимающий) ум остро видит вблизи, но имеет тесный кругозор, в который не входит отдаленное. Поэтому все отсутствующее, прошедшее, действует на женщин гораздо слабее, чем на нас, отчего и проистекает чаще встречаемая в них и подчас доходящая до безумия наклонность к расточительности (мотовству). Женщины убеждены в душе своей, что назначение мужчин – зарабатывать деньги, а их – тратить, если возможно – еще при жизни мужа или же, по крайней мере, после его смерти. Их укрепляет в этом убеждении уже то обстоятельство, что муж предоставляет приобретенное в их распоряжение для хозяйства. С какими бы невыгодами все это ни было сопряжено, оно имеет, однако же, ту хорошую сторону, что женщина больше нас поглощена настоящим, и поэтому, если оно только сносно, лучше (полнее) им наслаждается, откуда и проистекает свойственная женщине ясность, которая ей служит для рассеяния, а в случае нужды – и для утешения обремененного заботами мужа.

Отнюдь не следует пренебрегать обычаем древних германцев – в затруднительных обстоятельствах призывать на совещание также и женщин, ибо способ восприятия ими вещей совершенно отличен от нашего, особенно тем, что он имеет свойство подмечать кратчайший путь к цели и вообще все близлежащее, что мы, смотря вдаль, большею частью упускаем из виду именно потому, что оно лежит у нас под носом и к чему нас нужно возвратить для усвоения ближайшего и простого взгляда. По этому самому женщины решительно трезвее нас, видя в вещах только то, что в них действительно заключается, тогда как мы, если взволнованы наши страсти, легко преувеличиваем существующее и прибавляем воображаемое.

Из того же источника проистекает и то, что женщины более мужчин оказывают к несчастным сострадания, а потому и более человеколюбия и участия; зато уступают им в деле правосудия, справедливости и добросовестности. Вследствие их слабого разума все настоящее, видимое, непосредственно реальное имеет над ними такую власть, против которой редко что могут сделать отвлеченные идеи, постоянные правила, твердо принятые решения, вообще – соображение с прошлым и будущим, с отсутствующим и отдаленным. Поэтому в них есть первое и главное условие добродетели, но недостает второстепенного условия, зачастую необходимого ее орудия. В этом отношении их можно приравнять к организму, в котором хотя и есть печень, но не имеется желчного пузыря. Сообразно с этим коренным недостатком женского характера является несправедливость. Она проистекает ближайшим образом от указанного выше недостатка в разумности и сообразительности, но к тому же поддерживается еще тем обстоятельством, что они как слабейшие существа одарены от природы не силою, а хитростью: отсюда их инстинктивное лукавство и непреодолимая наклонность ко лжи. Ибо природа, снабдив льва когтями и зубами, слона – бивнями, вепря – клыками, быка – рогами, каракатицу (сепию) – мутящим воду веществом, одарила женщину для самозащиты и обороны искусством притворства и всю свою мощь, выразившуюся в мужчине в телесной силе и разуме, передала женщине в форме этого дара. Поэтому притворство в ней есть врожденное качество и свойственно почти в той же мере как умной, так и глупой женщине. По этой причине пользоваться этим качеством при всяком случае для нее так же естественно, как вышеупомянутым животным употреблять при нападении данное им оружие, причем она чувствует себя некоторым образом пользующеюся своим правом. В силу этого, может быть, и немыслима вполне правдивая и непритворная женщина. На том же основании они так легко провидят чужое притворство, что перед ними рискованно и прибегать к нему. Из этого установленного коренного недостатка и его придатков проистекает лживость, неверность, измена, неблагодарность и т. д. В ложной присяге перед судом женщины провиняются гораздо чаще, чем мужчины. Да и вообще еще можно поспорить, следует ли их допускать к присяге. От времени до времени повсюду повторяются случаи, что дамы, не испытывающие ни в чем недостатка, потихоньку таскают из магазинов.

* * *

К заботам о распространении человеческого рода, чтобы он не вырождался, призваны природою молодые, здоровые и красивые мужчины. В этом заключается твердая воля природы, выражением которой служат страсти женщины. Этот закон по силе и древности предшествует всякому другому. Поэтому горе тому, кто свои права и интересы располагает таким образом, что они становятся на пути этого закона: они будут по первому значительному поводу – что бы он ни говорил и ни делал – безжалостно растоптаны. Ибо тайная, невысказываемая, даже несознаваемая, но врожденная мораль женщин гласит: «Мы вправе обманывать тех, которые, бережливо заботясь о нас как об индивидууме, полагают, что они через это получают право на вид (species). Свойства, а следовательно и благо вида, посредством ближайшего, исходящего от нас поколения, отдано в наши руки и вверено нашему попечению, и мы добросовестно позаботимся об этом благе». Но женщины сознают этот верховный принцип отнюдь не in abstracto, а только in concreto и не имеют для выражения его иного способа, кроме своих поступков в подходящем случае; причем на совести у них бывает большею частью гораздо спокойнее, чем мы предполагаем, ибо в сокровеннейших тайниках своего сердца они сознают, что, нарушая свои обязанности против индивидуума, они тем лучше выполняют их по отношению к виду, право которого бесконечно выше.

Так как женщины существуют единственно только для распространения человеческого рода и этим исчерпывается их назначение, то они постоянно и живут более в роде, чем в индивидуумах, и дела рода принимают серьезнее к сердцу, чем индивидуальные. Это придает всему их существу и поступкам известное легкомыслие и вообще в корне отличное от мужчины направление, которое и обусловливает столь частый и почти нормальный разлад в браках.

* * *

Между мужчинами существует от природы простое равнодушие; между женщинами уже природная враждебность. Это, должно быть, происходит оттого, что odium figulinum (гильдейская, ремесленная ненависть, ненависть партий), ограничивающаяся между мужчинами всякий раз известными партиями, у женщин распространяется на весь их пол, так как все они имеют только одно ремесло. Уже при встрече на улицах они смотрят друг на друга, как гвельфы и гибеллины. При первом знакомстве две женщины также, видимо, относятся друг к другу с большею принужденностью и скрытностью, чем двое мужчин при таком же случае. Поэтому взаимные комплименты между двумя женщинами выходят гораздо смешнее, чем между мужчинами. Далее, в то время как мужчина, говоря даже с человеком, далеко ниже его стоящим, относится к нему все же с известною сдержанностью и гуманностью, – невыносимо видеть, как гордо и презрительно ломается знатная женщина в разговоре с нижепоставленной женщиной (не находящеюся у нее в услужении). Это, должно быть, происходит оттого, что различие рангов у женщин зависит гораздо более от случая, чем у нас, и может значительно скорее перемениться и исчезнуть, ибо тогда как у нас принимаются при этом в рассмотрение тысячи вещей, у них все зависит от того, какому мужчине они понравились. Кроме того, здесь влияет также и то, что они вследствие своего одностороннего призвания стоят гораздо ближе друг к другу, чем мужчины, почему и стараются выдвинуть различие сословий.

* * *

Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым побуждением рассудок мужчины: вся его красота и кроется в этом побуждении. С большим основанием его можно бы было назвать неэстетичным, или неизящным, полом. И действительно, женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам; и если они предаются им и носятся с ними, то это не более как простое обезьянство для целей кокетства и желания нравиться. От этого происходит, что они неспособны ни к какому чисто объективному участию или интересу к чему-либо, и причина этому, я полагаю, следующая. Мужчина стремится во всем к непосредственному владычеству над вещами или посредством уразумения, или одоления и усвоения их. Но женщина всегда и во всем обречена только на посредственное господство, именно посредством мужа, каковым она только и может обладать непосредственно. Поэтому совершенно в натуре женщины смотреть на все как на средство для приобретения мужа, и интерес их к чему-либо другому есть всегда только притворный и кажущийся, простой подвох, т. е. клонится к кокетству и обезьянству. Еще Руссо заметил, что «les femmes, en général, n’aiment aucun art, ne se connaissent à aucun et n’ont aucun genie (lettre à d’Alembert, note XX)»4
  «вообще говоря, женщины не питают пристрастия ни к какому искусству, не понимают в искусстве и не имеют никакого дарования (письмо Д’Аламберу, примечание XX)» (франц.).

[Закрыть]. Да и всякий, кто видит дальше внешности вещей, успеет заметить это. Стоит только присмотреться к направлению и достоинству их внимания в концертах, операх и драмах, видеть, например, их детскую наивность, с которою они продолжают свою болтовню во время исполнения прекраснейших мест величайших творений искусства. Если, действительно, греки не пускали женщин на драматические представления, то они были вполне правы; по крайней мере, в их театрах можно было что-нибудь слышать. В наше время следовало бы изречение: «Taceat mulier in ecclesia»5
  «Пусть женщина молчит в церкви» (лат.).

[Закрыть] дополнить или заменить следующим: «Taceat mulier in theatro»6
  «Пусть женщина молчит в театре» (лат.).

[Закрыть] – и написать его большими буквами хотя бы на театральном занавесе. Да, впрочем, от женщин нельзя и ожидать ничего иного, если принять во внимание, что самые блистательные представительницы всего пола никогда не производили в изящных искусствах ничего истинно великого и самобытного (оригинального) и вообще никогда не могли подарить свету какого-либо творения с прочными, непреходящими достоинствами. Это особенно поразительно в отношении живописи, техника которой доступна им по малой мере так же, как и нам, почему они так усердно и занимаются живописью, хотя все-таки не могут похвалиться ни единым великим произведением, потому что в них нет ни малейшей объективности духа, которая именно прежде всего и необходима в живописи: они же повсюду ударяются в субъективность. Еще Huarte7
  Хуан Уарте (1520–1580).

[Закрыть] 300 лет тому назад в своем знаменитом сочинении «Examen de ingenios para las sciencias»8
  «Исследование способностей к наукам» (1575).

[Закрыть] отрицал у женщин все высшие способности. Одиночные и частные исключения не изменяют сущности дела, и женщины, взятые в целом, были и остаются самыми закоренелыми и неисправимыми филистерами; поэтому при в высшей степени нелепом уравнении, в силу которого они разделяют сословие и титул мужа, они сами бывают постоянными возбудителями своего неблагородного честолюбия. Далее, вследствие того же свойства их преобладание и давание ими тона составляет порчу современного общества. Относительно их следовало бы принять за правило изречение Наполеона I: «Les femmes n’ont pas de rang»9
  «Женщины не имеют чина» (франц.).

[Закрыть]; Шамфор (Chamfort) тоже весьма справедливо говорит: «Elies sont faites pour commercer avec nos faiblesses, avec notre folie, mais non avec notre raison. Il existe entre elles et les hommes des sympathis d’épiderme et très-peu de sympaties d’esprit, d’ame et de caractere»10
  «Они созданы для того, чтобы входить в сношения с нашими слабостями, с нашим сумасбродством, но не с нашим разумом. Между ними и мужчинами существует влечение тел, лишь очень редко – влечение умов, души, характеров» (франц.).

[Закрыть]. Они суть sexus sequior, во всех отношениях ниже стоящий второй пол, слабость которого следует поэтому щадить, но воздавать которому почтение, благоговение смешно выше всякой меры и роняет нас в их собственных глазах. Раздвоив человеческий род на две половины, природа провела разделительную черту не по самой середине. При всей полярности различие между положительным и отрицательным полюсами не только качественное, но в то же время и количественное. Именно с такой точки зрения смотрели на женщин древние и восточные народы, почему они правильнее определили принадлежащее им место, чем мы с нашею старофранцузскою галантерейностью и нелепым женопочитанием – этим высшим цветом германской глупости, которое послужило только тому, чтобы сделать их до того высокомерными и беззастенчивыми, что они порою напоминают священных обезьян Бенареса, которые в сознании своей святости и неприкосновенности позволяют себе все и вся.

Читать Мысли — Шопенгауэр Артур — Страница 1

Артур Шопенгауэр

Мысли

О Физиономике

Что на внешности изображается и отражается внутреннее содержание, а лицо высказывает и раскрывает внутреннюю сущность человека, – это такое предположение, которого априорность, а вместе с тем и надежность обнаруживается при всяком случае в общей жажде видеть человека, который выделился чем-либо дурным или хорошим, или отличился замечательным произведением; а если не представляется случая видеть, то, по крайней мере, узнать от других, каков он из себя по виду и наружности. Это ведет, с одной стороны, к скоплению публики к тем пунктам, где ожидается прибытие такого человека, а с другой – к стремлению газет, особенно английских, дать публике быстрое и точное описание его наружности, пока художник и гравер не покажут нам его воочию. Изобретение Дагерра оттого так высоко и ценится, что самым совершенным образом удовлетворяет этой потребности. Равным образом и в обыденной жизни, всякого подвернувшегося нам человека мы подвергаем физиономическому наблюдению, стараясь тихомолком по чертам его лица предузнать его нравственную и умственную сущность. На основании всего этого дело представляется не совсем так, как полагают некоторые глупцы, воображая, что вид и наружность человека не имеют никакого значения, потому-де, что душа сама по себе, а тело само по себе и имеет к первой такое же отношение, какое к нему самому имеет носимое им платье.

Скорее всего, человеческое лицо есть иероглиф, который не только допускает дешифрирование, но и готовая азбука для которого имеется в нас самих. Лицо человека говорит даже больше и более интересные вещи, чем его уста, ибо оно представляет компендиум всего того, что он когда-либо скажет, будучи монограммою всех мыслей и стремлений этого человека. Уста высказывают опять-таки только мысль человека, лицо – мысль природы. Поэтому всякий заслуживает того, чтобы его внимательно рассматривали, но не всякий стоит того, чтобы с ним разговаривать. Если как отдельная мысль природы всякий индивидуум достоин внимания и наблюдения, то в высшей степени заслуживает того же красота, ибо она есть высшая и более обобщенная мысль природы, – она представляет идею породы, вида (species). Поэтому-то она так могущественно и приковывает наш взгляд и внимание. Она есть основная и главная мысль природы, тогда как индивидуум – только побочная, придаточная мысль.

Все безмолвно исходят из того положения, что всякий таков, каков он по виду и наружности, и положение это также справедливо; но трудность заключается в разгадывании, способность к которому частью врожденная, частью приобретается опытом; но вполне ею никто не владеет, даже самые опытные могут еще впасть в заблуждение; и, однако же, лицо (физиономия) не лжет, что бы там ни говорил Фигаро, хотя мы часто читаем не то, что на нем написано. Во всяком случае дешифрирование лица есть великое и трудное искусство. Принципы его не усваиваются in abstracto (отвлеченным путем). Первое условие для этого – рассматривать наблюдаемого человека чисто объективным взглядом, что не так-то легко. Коль скоро именно примешался малейший след антипатии, или симпатии, или страха, или надежды, или мысль о том, какое впечатление произвели мы сами, – короче, как скоро примешалось что-либо субъективное (личное), иероглиф становится сбивчивым и неточным. Как звуки какого-либо языка слышит явственно только тот, кто их не понимает (ибо в противном случае означаемое немедленно вытесняет из сознания знак), так точно и физиономию какого-либо человека видит только тот, кто ему еще совершенно чужд, т. е. кто еще не пригляделся к его лицу во время нескольких встреч или же разговора с ним. Поэтому чисто объективное впечатление какого-либо лица, а вместе с тем и возможность его дешифрирования, строго говоря, получается только при первом на него взгляде. Как запах производит на нас впечатление только при своем появлении, а вкус вина ощущается только за первым стаканом, точно так же и лица производят свое первое впечатление только при первой встрече. Поэтому ей следует посвящать самое тщательное внимание: следует заметить себе первое впечатление, а для людей, имеющих для нас личное значение, даже и записать, если именно хотим верить своему физиономическому чувству и суждению. Дальнейшее знакомство, обхождение изгладит это впечатление, но обстоятельства когда-нибудь впоследствии подтвердят его.

Между тем мы не хотим скрывать от себя, что это первое лицезрение бывает большею частью в высшей степени неприятно: так мало путно и состоятельно большинство! За исключением красивых, добродушных и интеллигентных лиц, т. е. чрезвычайно немногих и редких, – я полагаю, что у чувствительных особ всякое новое лицо большею частью должно вызывать родственное со страхом чувство, представляя неприятное в новых и неожиданных сочетаниях. И действительно, почти всегда это бывает жалостное, прискорбное лицезрение. Попадаются даже такие люди, на лице которых отпечатана такая наивная пошлость и низость образа мыслей и такая животная ограниченность рассудка, что просто удивляешься, как они рискуют выходить с такою физиономиею и не надевают маски. Бывают даже лица, от простого лицезрения которых чувствуешь себя оскверненным. Поэтому нельзя осуждать тех, кому привилегированное положение позволяет жить в такой обстановке и уединении, в которой они вполне избавлены от мучительного чувства «видеть новые лица».

При метафизическом объяснении этого обстоятельства следует принять в соображение, что индивидуальность каждого человека есть именно то отрицательное, от чего он посредством собственного существования должен быть устранен и исправлен. Если же довольствоваться психологическим объяснением, то спрашивается, каких же ожидать физиономий у тех, внутри которых во всю их долгую жизнь чрезвычайно редко всплывало что-либо иное, кроме мелочных, низких, жалких мыслей и пошлых, своекорыстных, завистливых, гадких и злостных желаний. Каждая из этих мыслей и желаний на время своего присутствия налагала на лицо свое выражение: все эти следы, вследствие многих повторений, глубоко врезались с течением времени и, как говорится, наторили свой путь на физиономии. Потому-то большинство людей таковы по своему внешнему виду, что ужасаешься при первом на них взгляде и только мало-по-малу привыкаешь к их лицу, т. е. так притупляешься к производимому ими впечатлению, что оно более не действует.

На этот же медленный процесс образования постоянного выражения физиономии путем бесчисленных мимолетных характеристических напряжений лица служит также причиною, почему интеллигентные, осмысленные лица становятся таковыми только постепенно и даже только под старость приобретают свое высшее выражение, тогда как на портретах из их юности намечены только первые следы его. Напротив того, только что сказанное нами насчет первого страха согласуется с вышеприведенным замечанием, что лицо производит свое настоящее и полное впечатление только в первый раз. Чтобы совершенно объективно и неподдельно (беспримесно) воспринять это впечатление, мы не должны находиться ни в каких отношениях к человеку, а если возможно, то и не говорить с ним. Всякий разговор уже некоторым образом сближает и устанавливает известное обоюдное субъективное отношение, от которого тотчас же пострадает объективность восприятия. Так как к тому же каждый старается возбудить уважение или приязнь, то наблюдаемый тотчас же пустит в ход всякие усвоенные уже им уловки притворства, станет своими минами лицемерить, льстить и так нас этим подкупит, что мы вскоре перестанем видеть то, что явственно показал нам первый взгляд. Поэтому-то и говорится, что «большинство людей при ближайшем знакомстве выигрывают», тогда как следовало бы сказать – «нас одурачивают». Когда же впоследствии наступит плохое стечение обстоятельств, тогда большею частью вывод первого взгляда получает свое оправдание и часто придает этому последнему язвительный оттенок. Если же, напротив того, «ближайшее знакомство» с места же неприязненное, то точно так же вряд ли кто найдет, чтобы люди от него выигрывали. Другая причина кажущегося выигрыша при ближайшем знакомстве состоит в том, что человек, первое лицезрение которого нас от него предостерегало, коль скоро мы с ним разговариваем, уже показывает нам не только свою собственную сущность и характер, но и свое образование, т. е. не просто то, что он действительно есть по природе, но также и то, что он усвоил из общей сокровищницы всего человечества: три четверти того, что он говорит, принадлежит не ему, а вошло в него извне, – а мы-то часто удивляемся, слушая, как подобный минотавр может говорить так по-человечески! Но стоит только перейти от «ближайшего знакомства» к еще более близкому, и тогда «животность», которую сулила его физиономия, обнаружится великолепнейшим образом. И так, кто одарен физиономическою дальнозоркостью, тот должен непременно обращать надлежащее внимание на ее предсказания, предшествующие всякому ближайшему знакомству, а следовательно, достоверные и неподдельные. Ибо лицо человека выражает прямо то, что он есть, и если мы ошибаемся, то не его вина, а наша. Напротив того, слова человека выказывают только то, что он думает, чаще – только то, чему он выучился, или же просто то, что он выдает за свои мысли. К этому присоединяется еще и то, что когда мы с ним говорим или слышим его разговор с другими, то отвлекаемся от его физиономии, устраняя ее как субстрат, как нечто уже данное, и обращаем внимание только на патогномическую сторону, на игру его лица при разговоре: а эту последнюю он направляет таким образом, что она обращена к нам казовою стороною.

Читать книгу «Мысли» онлайн полностью — Артур Шопенгауэр — MyBook.

О Физиономике

Что на внешности изображается и отражается внутреннее содержание, а лицо высказывает и раскрывает внутреннюю сущность человека, – это такое предположение, которого априорность, а вместе с тем и надежность обнаруживается при всяком случае в общей жажде видеть человека, который выделился чем-либо дурным или хорошим, или отличился замечательным произведением; а если не представляется случая видеть, то, по крайней мере, узнать от других, каков он из себя по виду и наружности. Это ведет, с одной стороны, к скоплению публики к тем пунктам, где ожидается прибытие такого человека, а с другой – к стремлению газет, особенно английских, дать публике быстрое и точное описание его наружности, пока художник и гравер не покажут нам его воочию. Изобретение Дагерра оттого так высоко и ценится, что самым совершенным образом удовлетворяет этой потребности. Равным образом и в обыденной жизни, всякого подвернувшегося нам человека мы подвергаем физиономическому наблюдению, стараясь тихомолком по чертам его лица предузнать его нравственную и умственную сущность. На основании всего этого дело представляется не совсем так, как полагают некоторые глупцы, воображая, что вид и наружность человека не имеют никакого значения, потому-де, что душа сама по себе, а тело само по себе и имеет к первой такое же отношение, какое к нему самому имеет носимое им платье.

Скорее всего, человеческое лицо есть иероглиф, который не только допускает дешифрирование, но и готовая азбука для которого имеется в нас самих. Лицо человека говорит даже больше и более интересные вещи, чем его уста, ибо оно представляет компендиум всего того, что он когда-либо скажет, будучи монограммою всех мыслей и стремлений этого человека. Уста высказывают опять-таки только мысль человека, лицо – мысль природы. Поэтому всякий заслуживает того, чтобы его внимательно рассматривали, но не всякий стоит того, чтобы с ним разговаривать. Если как отдельная мысль природы всякий индивидуум достоин внимания и наблюдения, то в высшей степени заслуживает того же красота, ибо она есть высшая и более обобщенная мысль природы, – она представляет идею породы, вида (species). Поэтому-то она так могущественно и приковывает наш взгляд и внимание. Она есть основная и главная мысль природы, тогда как индивидуум – только побочная, придаточная мысль.

Все безмолвно исходят из того положения, что всякий таков, каков он по виду и наружности, и положение это также справедливо; но трудность заключается в разгадывании, способность к которому частью врожденная, частью приобретается опытом; но вполне ею никто не владеет, даже самые опытные могут еще впасть в заблуждение; и, однако же, лицо (физиономия) не лжет, что бы там ни говорил Фигаро, хотя мы часто читаем не то, что на нем написано. Во всяком случае дешифрирование лица есть великое и трудное искусство. Принципы его не усваиваются in abstracto (отвлеченным путем). Первое условие для этого – рассматривать наблюдаемого человека чисто объективным взглядом, что не так-то легко. Коль скоро именно примешался малейший след антипатии, или симпатии, или страха, или надежды, или мысль о том, какое впечатление произвели мы сами, – короче, как скоро примешалось что-либо субъективное (личное), иероглиф становится сбивчивым и неточным. Как звуки какого-либо языка слышит явственно только тот, кто их не понимает (ибо в противном случае означаемое немедленно вытесняет из сознания знак), так точно и физиономию какого-либо человека видит только тот, кто ему еще совершенно чужд, т. е. кто еще не пригляделся к его лицу во время нескольких встреч или же разговора с ним. Поэтому чисто объективное впечатление какого-либо лица, а вместе с тем и возможность его дешифрирования, строго говоря, получается только при первом на него взгляде. Как запах производит на нас впечатление только при своем появлении, а вкус вина ощущается только за первым стаканом, точно так же и лица производят свое первое впечатление только при первой встрече. Поэтому ей следует посвящать самое тщательное внимание: следует заметить себе первое впечатление, а для людей, имеющих для нас личное значение, даже и записать, если именно хотим верить своему физиономическому чувству и суждению. Дальнейшее знакомство, обхождение изгладит это впечатление, но обстоятельства когда-нибудь впоследствии подтвердят его.

Между тем мы не хотим скрывать от себя, что это первое лицезрение бывает большею частью в высшей степени неприятно: так мало путно и состоятельно большинство! За исключением красивых, добродушных и интеллигентных лиц, т. е. чрезвычайно немногих и редких, – я полагаю, что у чувствительных особ всякое новое лицо большею частью должно вызывать родственное со страхом чувство, представляя неприятное в новых и неожиданных сочетаниях. И действительно, почти всегда это бывает жалостное, прискорбное лицезрение. Попадаются даже такие люди, на лице которых отпечатана такая наивная пошлость и низость образа мыслей и такая животная ограниченность рассудка, что просто удивляешься, как они рискуют выходить с такою физиономиею и не надевают маски. Бывают даже лица, от простого лицезрения которых чувствуешь себя оскверненным. Поэтому нельзя осуждать тех, кому привилегированное положение позволяет жить в такой обстановке и уединении, в которой они вполне избавлены от мучительного чувства «видеть новые лица».

При метафизическом объяснении этого обстоятельства следует принять в соображение, что индивидуальность каждого человека есть именно то отрицательное, от чего он посредством собственного существования должен быть устранен и исправлен. Если же довольствоваться психологическим объяснением, то спрашивается, каких же ожидать физиономий у тех, внутри которых во всю их долгую жизнь чрезвычайно редко всплывало что-либо иное, кроме мелочных, низких, жалких мыслей и пошлых, своекорыстных, завистливых, гадких и злостных желаний. Каждая из этих мыслей и желаний на время своего присутствия налагала на лицо свое выражение: все эти следы, вследствие многих повторений, глубоко врезались с течением времени и, как говорится, наторили свой путь на физиономии. Потому-то большинство людей таковы по своему внешнему виду, что ужасаешься при первом на них взгляде и только мало-по-малу привыкаешь к их лицу, т. е. так притупляешься к производимому ими впечатлению, что оно более не действует.

На этот же медленный процесс образования постоянного выражения физиономии путем бесчисленных мимолетных характеристических напряжений лица служит также причиною, почему интеллигентные, осмысленные лица становятся таковыми только постепенно и даже только под старость приобретают свое высшее выражение, тогда как на портретах из их юности намечены только первые следы его. Напротив того, только что сказанное нами насчет первого страха согласуется с вышеприведенным замечанием, что лицо производит свое настоящее и полное впечатление только в первый раз. Чтобы совершенно объективно и неподдельно (беспримесно) воспринять это впечатление, мы не должны находиться ни в каких отношениях к человеку, а если возможно, то и не говорить с ним. Всякий разговор уже некоторым образом сближает и устанавливает известное обоюдное субъективное отношение, от которого тотчас же пострадает объективность восприятия. Так как к тому же каждый старается возбудить уважение или приязнь, то наблюдаемый тотчас же пустит в ход всякие усвоенные уже им уловки притворства, станет своими минами лицемерить, льстить и так нас этим подкупит, что мы вскоре перестанем видеть то, что явственно показал нам первый взгляд. Поэтому-то и говорится, что «большинство людей при ближайшем знакомстве выигрывают», тогда как следовало бы сказать – «нас одурачивают». Когда же впоследствии наступит плохое стечение обстоятельств, тогда большею частью вывод первого взгляда получает свое оправдание и часто придает этому последнему язвительный оттенок. Если же, напротив того, «ближайшее знакомство» с места же неприязненное, то точно так же вряд ли кто найдет, чтобы люди от него выигрывали. Другая причина кажущегося выигрыша при ближайшем знакомстве состоит в том, что человек, первое лицезрение которого нас от него предостерегало, коль скоро мы с ним разговариваем, уже показывает нам не только свою собственную сущность и характер, но и свое образование, т. е. не просто то, что он действительно есть по природе, но также и то, что он усвоил из общей сокровищницы всего человечества: три четверти того, что он говорит, принадлежит не ему, а вошло в него извне, – а мы-то часто удивляемся, слушая, как подобный минотавр может говорить так по-человечески! Но стоит только перейти от «ближайшего знакомства» к еще более близкому, и тогда «животность», которую сулила его физиономия, обнаружится великолепнейшим образом. И так, кто одарен физиономическою дальнозоркостью, тот должен непременно обращать надлежащее внимание на ее предсказания, предшествующие всякому ближайшему знакомству, а следовательно, достоверные и неподдельные. Ибо лицо человека выражает прямо то, что он есть, и если мы ошибаемся, то не его вина, а наша. Напротив того, слова человека выказывают только то, что он думает, чаще – только то, чему он выучился, или же просто то, что он выдает за свои мысли. К этому присоединяется еще и то, что когда мы с ним говорим или слышим его разговор с другими, то отвлекаемся от его физиономии, устраняя ее как субстрат, как нечто уже данное, и обращаем внимание только на патогномическую сторону, на игру его лица при разговоре: а эту последнюю он направляет таким образом, что она обращена к нам казовою стороною.

Если же Сократ сказал некогда юноше, представленному ему для испытания его способностей: «Говори, чтобы я мог тебя видеть»; то (принимая, что он под словом «видеть» не разумел просто «слышать») он был прав в том отношении, что черты и особенно глаза человека оживляются только во время речи и кладут на выражение его лица отпечаток духовных средств и способностей человека, что дает нам возможность предварительно определить степень и направление его умственного развития, – чего, собственно, и хотел Сократ в данном случае. В ином же случае следует принять во внимание, во-первых, что все только что сказанное не простирается на нравственные свойства человека, скрытые глубже; а во-вторых, что все приобретаемое нами при разговоре с человеком объективно по более явственному развитию выражения в чертах его лица, снова теряется субъективно вследствие личных отношений, которые тотчас же возникают между нами и привносят незаметное очарование, которое мешает нам быть беспристрастными. Потому-то с этой точки зрения следовало бы правильнее сказать: «Не говори, дабы я мог тебя видеть».

Ибо чтобы глубоко и ясно охватить физиономию человека, следует наблюдать его тогда, когда он сидит одиноко, вполне предоставленный самому себе. Всякое общество и разговор его с другим уже бросают на него постороннее отражение большею частью в его пользу, проводя его путем воздействия и реакции в деятельное состояние, что всегда возвышает человека. Напротив того, одинокий и предоставленный самому себе, в кипении собственных мыслей и ощущений – только тут человек является вполне самим собою. Тогда глубоко проницательный взгляд физиономиста может в общих чертах и сразу схватить всю его сущность. Ибо на его лице проходит основной тон всех его мыслей и стремлений и запечатлен arret irrevocable (непреложный приговор) того, чем он имеет быть и что он только тогда вполне чувствует, когда бывает наедине с самим собою.

Физиономика уже по одному тому составляет главное средство для распознания людей, что физиономия в тесном смысле есть единственное, что не поддается их искусству притворства, так как для этого последнего доступна только патогномическая, мимическая сторона физиономии. Поэтому-то я и рекомендую изучать человека тогда, когда он бывает наедине, предоставленный самому себе, и прежде чем начать с ним разговор, отчасти потому, что только в таком случае видишь перед собою в чистом и неподдельном виде физиономическую сторону лица; тогда как при разговоре тотчас проявляется и патогномическая, и человек прибегает к заученным приемам притворства; а отчасти и потому, что всякое, даже самое мимолетное личное отношение делает нас пристрастными, внося в оценку элемент субъективности.

Следует еще заметить, что физиономическим путем вообще гораздо легче разгадать умственные способности человека, чем его нравственный характер. Первые гораздо больше пробиваются наружу. Они выражаются не только в лице и в игре физиономии, но также в походке и во всяком движении, как бы оно ни было незначительно. Я полагаю, что тупицу, глупца и умного человека можно различить уже с тылу. Тупицу характеризует тяжеловесная неповоротливость всех движений; глупость кладет свой отпечаток на всякий жест; ум и размышление – то же самое. На этом основано замечание Лабрюйера: «Il n’y rien de si simple, de si simple, et de si imperceptible, ou il n’y entrent des manieres, qui nous decelent: un sot ni n’entre, ni ne sort, ni ne se leve, ni se tait, ni n’est sur ses jambes, comme un homme d’esprit[1]. Этим же, сказать мимоходом, объясняется тот instinct star et prompt[2], который, по уверению Гельвеция, помогает дюжинным людям узнавать и избегать людей умных. Само по себе обстоятельство это основывается на том, что чем более и развитее головной мозг и чем тоньше по отношению к нему спинной мозг и нервы, тем выше не только умственные средства, но и подвижность, осмысленность в движении всех членов, ибо в таком случае эти последние более непосредственно и решительно управляются мозгом, вследствие чего на каждом движении ясно отражаются его намерения.

В целом же обстоятельство это сводится к тому, что чем выше стоит животное на лестнице существ, тем легче и скорее оно лишается жизни чрез повреждение и поранение в каком-нибудь одном пункте. Возьмем, например, лягушечных животных (Batrachier): насколько они неповоротливы, вялы и медленны в своих движениях, настолько же они не интеллигентны и отличаются при том чрезвычайно тягучею живучестью. Это объясняется тем, что при ничтожном головном мозге они обладают весьма толстым спинным мозгом и нервами. Вообще функциями головного мозга представляются, главным образом, движения рук и походка; движением же остальных членов, равно как и малейшими его видоизменениями, мозг управляет посредством нервов спинного мозга. По этой именно причине произвольные, намеренные движения вызывают утомление, которое, равно как и боль, коренится в мозгу, а не в членах, как нам кажется, – почему утомление и способствует сну. Напротив того, не истекающие от мозга, а следовательно, непроизвольные движения организма (как-то: легких, сердца и т. п.) совершаются, не производя утомления. Так как мышление и управление членами зависит от одного и того же мозга, то характер его деятельности отражается в обоих направлениях, смотря по свойствам индивидуума: глупые люди двигаются как манекены, у умных говорит каждый сустав.

Но гораздо лучше, чем по жестам и движениям, духовные качества познаются по физиономии, по форме и величине лба, по напряжению и подвижности черт лица, но главное – по глазам, начиная от тусклых, мутно глядящих свиных глазок, до сверкающих, искрометных глаз гения. Взгляд ума, даже самого тонкого, отличается от взгляда гениальности тем, что первый носит отпечаток служения воле, второй – свободен от этого. Поэтому весьма вероятен следующий анекдот о Петрарке, рассказанный Скуарцафики в биографии поэта, со слов его современника Джузеппе Бривиуса. Однажды при дворе Висконти, когда в числе гостей находился и Петрарка, Галеаццо Висконти предложил своему сыну, тогда еще мальчику, указать из числа присутствующих самого умного человека. Обведя внимательно всех глазами, мальчик, к великому общему изумлению всех присутствующих, взял за руку Петрарку и подвел его к отцу. Таким образом, природа отличает своих избранников такою яркою печатью достоинства, что ее замечают даже и дети. Поэтому я советовал бы своим остроумным землякам, если им опять придет охота какого-нибудь дюжинного человека в течение 30 лет провозглашать великим гением, не выбирать себе любимца с такою физиономией трактирщика, какую имел Гегель, на лице которого самым разборчивым почерком было написано природою столь знакомое ей название «дюжинная голова».

Иначе, чем с умственными, обстоит дело с нравственными качествами, с характером человека: разгадать его физиономическим путем гораздо труднее, потому что он, будучи метафизической природы, лежит глубже и хотя находится в связи с телосложением и организмом, но не так непосредственно, как ум, и не приурочен, как этот последний, к какой-либо определенной части или системе тела. К тому же еще, тогда как всякий, вполне довольствуясь своим рассудком, охотно выставляет его напоказ и старается открыто заявить его при всяком случае, нравственная сторона редко когда вполне свободно выставляется наружу и даже большею частью преднамеренно маскируется, в чем от долговременной практики можно дойти до отменного мастерства. Тем не менее, как выше замечено, дурные помыслы и недостойные стремления постепенно оставляют свои следы на лице и в глазах. Вследствие этого дело слагается таким образом, что, подвергая какого-либо человека физиономической оценке, мы можем зачастую легко поручиться, что он никогда не произведет бессмертного творения, но никак не в том, что он не совершит великого преступления.

Читать онлайн «Мысли» автора Шопенгауэр Артур — RuLit

Артур Шопенгауэр

Мысли

О Физиономике

Что на внешности изображается и отражается внутреннее содержание, а лицо высказывает и раскрывает внутреннюю сущность человека, – это такое предположение, которого априорность, а вместе с тем и надежность обнаруживается при всяком случае в общей жажде видеть человека, который выделился чем-либо дурным или хорошим, или отличился замечательным произведением; а если не представляется случая видеть, то, по крайней мере, узнать от других, каков он из себя по виду и наружности. Это ведет, с одной стороны, к скоплению публики к тем пунктам, где ожидается прибытие такого человека, а с другой – к стремлению газет, особенно английских, дать публике быстрое и точное описание его наружности, пока художник и гравер не покажут нам его воочию. Изобретение Дагерра оттого так высоко и ценится, что самым совершенным образом удовлетворяет этой потребности. Равным образом и в обыденной жизни, всякого подвернувшегося нам человека мы подвергаем физиономическому наблюдению, стараясь тихомолком по чертам его лица предузнать его нравственную и умственную сущность. На основании всего этого дело представляется не совсем так, как полагают некоторые глупцы, воображая, что вид и наружность человека не имеют никакого значения, потому-де, что душа сама по себе, а тело само по себе и имеет к первой такое же отношение, какое к нему самому имеет носимое им платье.

Скорее всего, человеческое лицо есть иероглиф, который не только допускает дешифрирование, но и готовая азбука для которого имеется в нас самих. Лицо человека говорит даже больше и более интересные вещи, чем его уста, ибо оно представляет компендиум всего того, что он когда-либо скажет, будучи монограммою всех мыслей и стремлений этого человека. Уста высказывают опять-таки только мысль человека, лицо – мысль природы. Поэтому всякий заслуживает того, чтобы его внимательно рассматривали, но не всякий стоит того, чтобы с ним разговаривать. Если как отдельная мысль природы всякий индивидуум достоин внимания и наблюдения, то в высшей степени заслуживает того же красота, ибо она есть высшая и более обобщенная мысль природы, – она представляет идею породы, вида (species). Поэтому-то она так могущественно и приковывает наш взгляд и внимание. Она есть основная и главная мысль природы, тогда как индивидуум – только побочная, придаточная мысль.

Все безмолвно исходят из того положения, что всякий таков, каков он по виду и наружности, и положение это также справедливо; но трудность заключается в разгадывании, способность к которому частью врожденная, частью приобретается опытом; но вполне ею никто не владеет, даже самые опытные могут еще впасть в заблуждение; и, однако же, лицо (физиономия) не лжет, что бы там ни говорил Фигаро, хотя мы часто читаем не то, что на нем написано. Во всяком случае дешифрирование лица есть великое и трудное искусство. Принципы его не усваиваются in abstracto (отвлеченным путем). Первое условие для этого – рассматривать наблюдаемого человека чисто объективным взглядом, что не так-то легко. Коль скоро именно примешался малейший след антипатии, или симпатии, или страха, или надежды, или мысль о том, какое впечатление произвели мы сами, – короче, как скоро примешалось что-либо субъективное (личное), иероглиф становится сбивчивым и неточным. Как звуки какого-либо языка слышит явственно только тот, кто их не понимает (ибо в противном случае означаемое немедленно вытесняет из сознания знак), так точно и физиономию какого-либо человека видит только тот, кто ему еще совершенно чужд, т. е. кто еще не пригляделся к его лицу во время нескольких встреч или же разговора с ним. Поэтому чисто объективное впечатление какого-либо лица, а вместе с тем и возможность его дешифрирования, строго говоря, получается только при первом на него взгляде. Как запах производит на нас впечатление только при своем появлении, а вкус вина ощущается только за первым стаканом, точно так же и лица производят свое первое впечатление только при первой встрече. Поэтому ей следует посвящать самое тщательное внимание: следует заметить себе первое впечатление, а для людей, имеющих для нас личное значение, даже и записать, если именно хотим верить своему физиономическому чувству и суждению. Дальнейшее знакомство, обхождение изгладит это впечатление, но обстоятельства когда-нибудь впоследствии подтвердят его.

Между тем мы не хотим скрывать от себя, что это первое лицезрение бывает большею частью в высшей степени неприятно: так мало путно и состоятельно большинство! За исключением красивых, добродушных и интеллигентных лиц, т. е. чрезвычайно немногих и редких, – я полагаю, что у чувствительных особ всякое новое лицо большею частью должно вызывать родственное со страхом чувство, представляя неприятное в новых и неожиданных сочетаниях. И действительно, почти всегда это бывает жалостное, прискорбное лицезрение. Попадаются даже такие люди, на лице которых отпечатана такая наивная пошлость и низость образа мыслей и такая животная ограниченность рассудка, что просто удивляешься, как они рискуют выходить с такою физиономиею и не надевают маски. Бывают даже лица, от простого лицезрения которых чувствуешь себя оскверненным. Поэтому нельзя осуждать тех, кому привилегированное положение позволяет жить в такой обстановке и уединении, в которой они вполне избавлены от мучительного чувства «видеть новые лица».

20 пессимистичных, но очень точных мыслей Артура Шопенгауэра

Знаменитый мизантроп и женоненавистник, «философ пессимизма» Артур Шопенгауэр всем занятиям предпочитал чтение. Его библиотека насчитывала 1375 книг. «Не будь на свете книг, я давно пришел бы в отчаяние…», – говорил он.

Произведённый Шопенгауэром метафизический анализ воли, его взгляды на человеческую мотивацию (именно он впервые употребил этот термин) и желания, афористичный стиль письма оказали влияние на многих известных мыслителей, включая Фридриха Ницше, Людвига Витгенштейна, Эрвина Шрёдингера, Альберта Эйнштейна, Зигмунда Фрейда, Карла Юнга, Льва Толстого и Хорхе Луиса Борхеса. Вот несколько мыслей философа, которого Лев Толстой называл «гениальнейшим из людей»



***

Самая дешевая гордость — это гордость национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться; ведь иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Кто обладает крупными личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая свою нацию, прежде всего подметит ее недостатки. Но убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватает за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит; он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и глупости.

***

В нас существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно, в важные моменты, в главных шагах своей жизни мы руководствуемся не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из самой глубины нашего существа.

***

Внутренняя пустота служит истинным источником скуки, вечно толкая субъекта в погоню за внешними возбуждениями с целью хоть чем-нибудь расшевелить ум и душу.

***

Девять десятых нашего счастья зависит от здоровья.

***

Для нашего счастья то, что мы такое, — наша личность — является первым и важнейшим условием, уже потому, что сохраняется всегда и при всех обстоятельствах.

***

Искренно друзья только называют себя друзьями; враги же искренни и на деле; поэтому их хулу следует использовать в целях самопознания, так как мы принимаем горькое лекарство.

***

Для каждого человека ближний — зеркало, из которого смотрят на него его собственные пороки; но человек поступает при этом как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку.

***

Богатство подобно соленой воде, чем больше ее пьешь, тем сильнее жажда. Это относится и к славе. 

***

Никакие деньги не бывают помещены выгоднее, чем те, которые мы позволили отнять у себя обманным путем, ибо за них мы непосредственно приобретаем благоразумие.

***

Моя философия не дала мне совершенно никаких доходов, но она избавила меня от очень многих трат.

***

Мудрецы всех времён постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали — как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь.

***

Одним из существенных препятствий для развития рода человеческого следует считать то, что люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто громче всех говорит.

***

Мысли выдающихся умов не переносят фильтрации через ординарную голову.

***

Талант достигает цель, которую никто не может достичь; гений — ту, которую никто не может увидеть.

***

Кто не любит одиночества, не любит и свободы.

***

Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.

***

Разумно было бы почаще говорить себе: «изменить я этого не могу, остаётся извлекать из этого пользу».

***

Человек есть единственное животное, которое причиняет страдания другим без всякой дальнейшей цели кроме этой. 

***

Нас делает счастливым и несчастным не то, каковы предметы в действительности, а то, во что мы их путем восприятия превращаем.

***

Чем мы являемся на самом деле, значит для нашего счастья гораздо больше, чем то, что мы имеем.


Мысли

Шопенгауэр Артур. Мысли.

список книг / Мысли

Шопенгауэр Артур

СПб, Азбука, 2015 г.

Аудио книга выдающегося немецкого философа XIX века Артура Шопенгауэра «Мысли» или «Максимы» в переводе Ф. Черниговца. Сборник «Мысли» — вторая книга Шопенгауэра, вышедшая в серии «Малое собрание сочинений/ Артур Шопенгауэр». В сборник «Мысли» или, по прежним изданиям, «Максимы» вошли следующие статьи Шопенгауэра: «О физиономике», «О женщинах», «К учению о страданиях мира», «В дополнение к этике», «О критике, суждении, одобрении и славе», «Об учёности и учёных», «О самостоятельном мышлении».


Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), глава «О физиономике». Читайте краткое содержание и слушайте онлайн. «…Лицо человека говорит даже больше и более интересные вещи, чем его уста, ибо оно представляет компендиум всего того, что он когда-либо скажет, будучи монограммою всех мыслей и стремлений этого человека. Лицо…
Аудио книга А. Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), глава «О женщинах». «Если бы не женщины, то в первые часы нашей жизни мы были бы лишены помощи, в середине — удовольствий, а в конце — утешения (Jouy). Женщины склонны к расточительности, к мотовству: «Женщины убеждены в душе своей, что назначение мужчин — зарабатывать деньги, а их — тратить……
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), глава «К учению о страданиях мира» . Страдание, боль — это позитив, а не негатив. «Если ближайшая и непосредственная цель нашей жизни не есть страдание, то наше существование представляет самое бестолковое и нецелесообразное явление… Мы чувствуем не общее здоровье всего нашего…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), глава «К учению о страданиях мира». О различии страдания человека и животных. Животное, не будучи способно к рефлексии, лишено в ней конденсатора (сгустителя) радостей и страданий, как это бывает в человеке, при помощи воспоминания и предвидения. В животном страдание в настоящем,…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), глава «К учению о страданиях мира» — Мир как место покаяния и искупления. «…Воля — это струна, препятствия и столкновения — её вибрация, познавание — это резонансовая доска, а боль или страдание — звук… Чтобы во всякое время иметь в руках верный компас для ориентирования в…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике» — взгляд автора на добро и зло, составляющих МИР. Что считать нравственным и безнравственным, ДОБРОМ и ЗЛОМ по Шопенгауэру, Канту, Шмидту, Веданту, Платону, Цицерону, Геулинксу. Учение о ДОБРЕ и ЗЛЕ буддистов, суфиев, китайцев. В данной статье…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике» — трактовка категории ХРАБРОСТЬ древними мыслителями, философами, как Кальдерон и христианством. ХРАБРОСТЬ, или, точнее, лежащее в основе её МУЖЕСТВО древние причисляли к добродетелям, а ТРУСОСТЬ — к порокам. Это не соответствует духу христианства,…
Аудио книга немецкого философа XIX века Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике», о скупости. СКУПОСТЬ может быть подвергнута критике в значении порока. В самом деле. Не СКУПОСТЬ есть порок, а её противоположность — РАСТОЧИТЕЛЬНОСТЬ. РАСТОЧИТЕЛЬНОСТЬ проистекает из скотской ограниченности пределами одного…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике» — о жестокости и гневе. Всякое человеческое совершенство родственно какому-нибудь недостатку, в который оно может перейти. Оттого нам осторожный кажется трусом, бережливый — скупым или расточительный — щедрым, грубость — прямотою и откровенностью,…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике». Здесь узнаем пессимистичный взгляд автора на ЗЛОСТЬ, ЗЛОРАДСТВО и ЗАВИСТЬ человека. Никакое животное никогда не мучит только для того, чтобы мучить; но человек делает это — что и составляет сатанинскую черту его характера, который гораздо злее, чем…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике», о личности, о внутреннем «Я». Человеческая негодность и человеческое существование взаимно уравновешивают друг друга, «мир служит сам себе самосудом…» И в САНСАРЕ буддистов «человеческая злополучность» и «человеческая глупость» равны по величине и…
Аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике». Несвобода или метафизическая основа поступков человека. Наши отдельные деяния отнюдь не свободны. Сам человек бывает таким, а не иным, потому что раз навсегда он хочет быть таковым. Каждый человек не может поступить как-либо иначе, чем он каждый раз поступает….
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «В дополнение к этике». Шекспировские драмы, граф Нортумберланд. Неизменность характера и вытекающая из этого необходимость определённых поступков наглядно проясняется в шекспировских драмах, на каждой странице которых интуитивно подтверждается в образах тех или иных героев…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), окончание раздела «В дополнение к этике». ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ, ФАТАЛИЗМ, ПРИМЕР. ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ и ФАТАЛИЗМ различаются не в существенном, а только в том, что исходят в первом случае от сознающей, а во втором — от бессознательной сущности. В результате они сходятся: случается то, что…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «О критике, суждении, одобрении и славе». Как трудно быть гением. Писателей можно подразделить и приравнять к метеорам, планетам и неподвижным звёздам. Мерилом гения должно служить только то, что превосходно, ибо слабость и превратность даже в умственной сфере так присущи…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «О критике, суждении, одобрении и славе» — о том, как трудно быть гением. Каждому должны прежде и больше всего нравиться его собственные произведения, потому что они зеркальное отражение его собственного духа, его мыслей. Затем ему будут по душе произведения однородной и…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «О критике, суждении, одобрении и славе» — Слава. Быстро приобретаемая СЛАВА равномерно и гаснет, оправдывая изречение: «Quod cito fit, cito perit» («Что быстро осуществляется, то быстро и проходит»), ибо человек обыкновенного пошиба так легко распознаёт достоинства…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «О критике, суждении, одобрении и славе» — о мнимой и истинной СЛАВЕ. Автор рассматривает ПОХВАЛУ СОВРЕМЕННИКОВ, быструю славу как блудницу. Напротив того, СЛАВА В ПОТОМСТВЕ есть гордая, целомудренная красавица. Далее анализ категории: «такой-то СТОИТ ВЫШЕ СВОЕГО ВЕКА»….
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»), раздел «О критике, суждении, одобрении и славе». О влиянии времени на СЛАВУ. Число книг, написанных на каком-либо языке, относится к числу тех, которые войдут в состав его постоянной литературы приблизительно как 100 000 к 1. Для знаменитого человека вся разница между славою у…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли» («Максимы»). Через каждые 30 лет появляется на свет новое поколение, которое ничего не ведая, хочет поглотить во всей совокупности и как можно проворнее результаты тысячелетиями накоплявшегося человеческого знания. Только бы покороче и поновее. Учения собственно из-за хлеба я уже и не принимаю…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли», («Максимы») — о судьбе науки и учёных в современном Шопенгауэру мире. Немецкий учёный слишком беден, чтобы позволить себе быть добросовестным и честным. Впрочем, в учёной республике обстоит всё, как и в других республиках: в ней любят простого, недалёкого человека, который тихонько идёт себе…
Философская аудио книга Артура Шопенгауэра «Мысли», («Максимы»), раздел «О самостоятельном мышлении» — разница между мыслителем и учёным. Учёные — это те, которые начитались книг; но мыслители, гении, просветители мира и двигатели человечества — это те, которые читали непосредственно в книге Вселенной. Чтение есть простой суррогат собственного…
Аудио книга немецкого философа XIX века Артура Шопенгауэра «Мысли», («Максимы»), окончание раздела «О самостоятельном мышлении». Читать — значит думать чужою головой вместо своей собственной. Ничто не может быть вреднее, как слишком сильный приток посредством чтения чужих мыслей, потому что они, принадлежа порознь различным умам, иной системе,…

Артур Шопенгауэр. — Мысли мудрые.

Артур Шопенгауэр. 42 цитаты

Арту́р Шопенга́уэр (1788 — 1860) — немецкий философ.

  1. Богатство подобно морской воде, от которой жажда тем больше усиливается, чем больше пьешь.
  2. В нас существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно, в важные моменты, в главных шагах своей жизни мы руководствуемся не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из самой глубины нашего существа.
  3. В национальном характере мало хороших черт: ведь субъектом его является толпа.
  4. Вера и знание — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая.
  5. Вежливость — это фиговый лист эгоизма.
  6. Воля человеческая направлена к той же цели, как у животных, — к питанию и размножению. Но посмотрите, какой сложный и искусный аппарат дан человеку для достижения этой цели, — сколько ума, размышления и тонких отвлечённостей употребляет человек даже в делах обыденной жизни!
  7. Во всех отделах искусства дрессировки людей на первом месте значится правило поддерживать и изощрять чувство чести.
  8. Врач видит человека во всей его слабости, юрист — во всей его подлости, теолог — во всей его глупости.
  9. Всякий сброд до жалости общителен.

  10. Глубокие истины можно только усмотреть, а не вычислить, то есть впервые вы познаете их, непосредственно осененные мгновенным впечатлением.
  11. Девять десятых нашего счастья зависит от здоровья.
  12. Для каждого человека ближний — зеркало, из которого смотрят на него его собственные пороки; но человек поступает при этом как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку.
  13. Если слава померкла после его смерти, — значит, она была ненастоящей, незаслуженной, возникшей лишь благодаря временному ослеплению.
  14. Если старый человек говорит о своём пожилом возрасте как о чём-то необычном, то это значит, что иного повода для гордости у него нет.
  15. Здоровый нищий счастливее больного короля.
  16. Искренне друзья только называют себя друзьями; враги же искренне и на деле; поэтому их хулу следует использовать в целях самопознания, так как мы принимаем горькое лекарство.
  17. Истинный характер человека сказывается в мелочах, когда он перестает следить за собою.
  18. К какому выводу в конце концов пришли Вольтер, Юм и Кант? — К тому, что мир есть госпиталь для неизлечимых.
  19. Каждый человек может быть самим собою только пока он одинок.

20 Лицо человека высказывает больше и более интересные вещи, нежели его уста: уста высказывают только мысль человека, лицо — мысль природы.

  1. Между гением и безумным то сходство, что оба живут совершенно в другом мире, чем все остальные люди.
  2. Моя философия не дала мне совершенно никаких доходов, но она избавила меня от очень многих трат.
  3. Мы переносим свалившееся на нас извне несчастье с большею покорностью, чем происшедшее по нашей вине: судьба может измениться, личные же наши свойства никогда.
  4. Мысли выдающихся умов не переносят фильтрации через ординарную голову.
  5. Нас делает счастливым и несчастным не то, каковы предметы в действительности, а то, во что мы их путем восприятия превращаем.
  6. Не подлежит сомнению, что упрек оскорбителен лишь постольку, поскольку он справедлив: малейший попавший в цель намек оскорбляет гораздо сильнее, чем самое тяжкое обвинение, раз оно не имеет оснований.
  7. Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.
  8. Никакие деньги не бывают помещены выгоднее, чем те, которые мы позволили отнять у себя обманным путем, ибо за них мы непосредственно приобретаем благоразумие.
  9. Никто не может сбросить с себя свою индивидуальность.
  10. Общительность людей основана не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством.
  11. Одним из существенных препятствий для развития рода человеческого следует считать то, что люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто громче всех говорит.
  12. Оскорбление — это клевета в сокращенном виде.
  13. Природный ум может заменить любое образование, но никакое образование не может заменить природного ума.
  14. Прощать и забывать — значит бросать за окно сделанные драгоценные опыты.
  15. С точки зрения молодости жизнь есть бесконечно долгое будущее; с точки зрения старости — очень короткое прошлое.
  16. Сострадание к животным так тесно связано с добротой характера, что можно с уверенностью утверждать: кто жесток с животными, тот не может быть добрым человеком.
  17. Судьба тасует карты, а мы играем.

  18. Талант достигает цель, которую никто не может достичь; гений — ту, которую никто не может увидеть.
  19. То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей.
  20. Человек, в сущности, дикое, страшное животное. Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности, называемом цивилизацией, поэтому и пугают нас случайные выпады его природы.
  21. Чем больше человек имеет в себе, тем меньше требуется ему извне, тем меньше могут дать ему другие люди.
  22. Честь — это, объективно, мнение других о нашем достоинстве, а субъективно — наш страх, перед этим мнением.

 

Шопенгауэр — глубокий анализ его философии и идей

Шопенгауэр сделал меня пессимистом. Но потом он помог мне наслаждаться жизнью.

«Мир — это моя идея:» — это истина, которая применима ко всему, что живет и знает, хотя только человек может воплотить ее в рефлексивном и абстрактном сознании ».

Так Артур Шопенгауэр знакомит нас со своим самым знаменитым произведением «Мир как воля и представление».

Такой эффективный способ познакомить аудиторию со своим внутренним миром требует некоторой смелости.

И Шопенгауэр в значительной степени демонстрировал это на протяжении всей своей жизни.

Он был философом, который предшествовал Ницше и стал преемником Канта.

Эти три философских магната создали континуум критического мышления и определяющих жизнь концепций, которые, как немногие, повлияли на западную мысль.

На мой взгляд, Ницше всегда воплощал идею квинтэссенции философа. Он был решительным, поэтичным, любознательным, романтичным и вывел абстрактные рассуждения на совершенно новый уровень.Короче говоря, он знал, как поглотить все мое существо. И эта его способность так легко увлекать мое внимание сделало меня снобом по отношению к другим философам.

Я думал, что Ницше сказал все, что нужно сказать, и что мне следует переключить свое внимание на другие дисциплины, чтобы расширить свой познавательный репертуар.

К сожалению, это наивное утверждение оттолкнуло меня от очень важных мыслителей в истории человечества и ограничило мою способность понимать, как разные школы мысли связаны друг с другом.

Если вы посмотрите на историю философии (или, по крайней мере, ее часть), начиная с древних греков и заканчивая, скажем, постмодернистами, вы четко определите модели мышления, которые не только связаны друг с другом, но и также дополняют друг друга в попытке адаптироваться к эпохе, которую они представляют.

Возьмем, к примеру, тему религии, которая была невероятно горячей темой среди философов 18 и 19 веками.Можно определить, что критика, сформулированная в их трудах, была жесткой и непримиримой. В то время религия была такой доминирующей силой, что все великие философы считали своей личной обязанностью критиковать ее, чтобы помочь народам освободиться от догм, которые она пыталась им навязать.

Сегодня религия редко обсуждается в философских кругах, потому что ее догматический характер уменьшился. Вместо этого другие идеи, такие как политическая система или динамика общества, считаются более актуальными и важными.Но мы не должны игнорировать тот факт, что именно из-за 18 философов -го -го и 19 -го -го веков и их критики религии у нас теперь есть возможность больше философствовать по различным вопросам.

Ницше заявил в книге «Человек, слишком человечный», что:

«Отсутствие исторического смысла — врожденный недостаток всех философов…. Они не поймут, что человек развился, что способность познания также развилась, в то время как некоторые из них даже позволяют себе вращать весь мир из этой способности познания …Но все изменилось; нет ни вечных фактов, ни абсолютных истин. Таким образом, историческое философствование необходимо впредь, как и достоинство скромности ».

Такие детали следует осознавать в том, как человеческий разум интерпретирует определенные идеи и события. Для меня такое осознание не только стало поворотным моментом в моем взгляде на некоторых философов и философские движения, но и побудило меня глубже погрузиться в их работы и жизнь.

Шопенгауэр был очень глубоким человеком, пытавшимся понять недуги человеческого существования и предложить прагматические способы борьбы с ними.

Благодаря его трудам я обнаружил понятия, которые не только реконструируют то, как мы думаем о себе и наших отношениях с реальностью, но и превосходят то, как мы смотрим на саму ткань реальности.

Эти понятия я сегодня стараюсь изложить наиболее наглядно.

Но сначала немного истории.

Жизнь Шопенгауэра

Артур Шопенгауэр родился в 1788 году в городе Данциг (современный Гданьск в Польше). Его семья была довольно обеспеченной и хорошо образованной. Его отец, Генрих Флорис Шопенгауэр, был «вольтерологом», сторонником французской революции и англофилом, восхищавшимся Англией как страной свободы и интеллекта.

Дом Шопенгауэра в Данциге

В 1793 году его семья решила переехать в Гамбург, выступив против вторжения Пруссии в Данциг.Артур оставался в Гамбурге до 1797 года, а затем его отправили в Гавр, чтобы погрузиться во французскую культуру. В 1803 году он воссоединился со своей семьей, которая путешествовала по Центральной Европе в связи с торговым бизнесом его отца. Позже он посещал школу в Уимблдоне, где презирал строгость и претенциозность британской системы образования.

Его отец умер в 1805 году (подозрение на самоубийство). Несмотря на кажущиеся бурными отношения Артура с отцом, он очень им восхищался и всегда отзывался о нем в положительном свете.С другой стороны, он не испытывал такого же восхищения своей матерью, и их отношения ухудшились из-за различий в темпераменте.

Янг Шопенгауэр

Когда он стал взрослым, в 1809 году, он поступил в Геттингенский университет, где началось его понимание Канта и его сочинений.

Его основным источником дохода были инвестиции, которые он сделал в государственные облигации после того, как унаследовал часть состояния своего отца.

В свои 20 лет Шопенгауэр изучал философию, много путешествовал, много дрался с матерью и отчимом, а также обменивался письмами с Гете, который восхищался его диссертацией и духом молодого философа.

Шопенгауэр как взрослый

Его самый популярный трактат «Мир как воля и представление» был опубликован в 1818 году, но имел неудачу.

Артур был интересным молодым человеком, который обнаружил, что постоянно использует новые идеи, чтобы отвечать на самые сложные вопросы жизни. Он был непослушным и сложным. Он пытался читать лекции в университете Берлина, но безуспешно.

На протяжении всей своей жизни он оставался противоречивой фигурой, характеризовавшейся своими противоположными взглядами, но также и отсутствием сочувствия к философам, с взглядами которых он не соглашался.

Можно утверждать, что его работы в основном находились под влиянием Платона, Канта и Упанишад (древние санскритские тексты, оказавшие влияние на индуизм).

Шопенгауэр в расцвете сил

У Шопенгауэра было много споров с другими философскими фигурами своего времени, но в последние дни у него также появилось немало последователей.

Он умер во Франкфурте в 1860 году.

Основные идеи

Работа Шопенгауэра была насыщенной, а его язык напористым.Он был пессимистом, но также и прагматиком. Он ненавидел ребячливые аргументы и хотел понять суть вещей. Большинство его постулатов возникло из сильного желания жить жизнью, находящейся в пределах его понимания, но при этом смотреть правде в глаза реальности, несмотря на то, насколько это может быть сурово.

Он был большим поклонником кантианской философии и, в частности, его идей о вещи в себе и трансцендентальном идеализме.

Сам по себе: Это говорит само за себя.Вещь в себе — это объект как он есть, независимо от того, как мы его воспринимаем.

Трансцендентальный идеализм: Шопенгауэр описал трансцендентальный идеализм как «различие между явлением и вещью в себе». По сути, то, что Кант поддерживает, заключается в том, что человеческий опыт полностью субъективен и не связан с природой явлений, которые мы воспринимаем. Например, мы можем наблюдать за собакой и взаимодействовать с ней, но на самом деле у нас не может быть собачьего опыта так, как собака его действительно воспринимает.

Экстраполируя эти две концепции, он пытается развить концепцию восприятия и реальности, добавляя в уравнение понятие воли.

Воля, как ее понимает Шопенгауэр, является выражением желания всей природы преследовать и распространять жизнь.

Без воли не может быть жизни, но также через волю проявляется большая часть несчастий и страданий человечества.

Основываясь на этом постулате, он создал свой опус Magnum «Мир как воля и представление», и, черпая вдохновение из этой важной работы, я попытаюсь объяснить основные теории Шопенгауэра.

Мир как воля и представление

Мы, люди, поглощены своими побуждениями. Такие побуждения, как сексуальные желания, стремление к удовольствиям, потребность во взаимодействии, стремление к власти, разъяснение эстетики и многое другое.

Все они являются неотъемлемыми составляющими нашей работы, и все они подпадают под действие того, что Шопенгауэр называет волей к жизни.

Жизнь для нас не просто абстрактное понятие.Это опыт, проявленный через множество желаний, которые переплетаются в попытке сформировать ансамбль, который оправдывает доводы, лежащие в основе нашего существования.

Но этот конгломерат индивидуальных желаний не ограничивается только человеческим измерением. Его можно найти во всей природе способами, которые мы не можем понять из-за нашего ограниченного восприятия — это то, что Шопенгауэр называет Волей (заглавная W). И это ограниченное восприятие, согласно Шопенгауэру, является источником наших несчастий и страданий.

Высший принцип вселенной можно постичь только через самоанализ и через трансцендентность эгоизма, которым наделен каждый человек. Эго — враг, враг, которому можно противостоять только через самосознание, сочувствие и сострадание.

Проклятие, постигшее наш вид, состоит в том, что мы не можем действительно освободиться от Воли. Волю можно отпустить или отвергнуть, но она не может измениться.

В этом неблагоприятном ландшафте мы должны попытаться действовать как можно более эффективно.

Звучит как трудный вызов, это похоже на поиски и шарик в темноте, но Шопенгауэр намекает, что отрицание воли к жизни может быть единственным способом спасения от страданий.

Этот пессимистический взгляд на жизнь наблюдается во всем его повествовании, и именно из-за этого тона многие называют его Философом пессимизма.

Врожденный пессимизм, ведущий к нравственному сознанию

Абсурдность реальности всегда была главным предметом интереса большинства западных философов.Шопенгауэр, пытаясь придать смысл этой абсурдности, осветил очень пессимистическую риторику. Возьмем, к примеру, следующий отрывок из «Мир как воля и представление»:

«И в этот мир, в эту сцену измученных и страдающих существ, которые продолжают существовать, только пожирая друг друга, в котором, следовательно, каждый хищный зверь является живой могилой для тысяч других, и его самообслуживание является череда мучительных смертей; и в котором способность чувствовать боль возрастает со знанием и, следовательно, достигает своей наивысшей степени в человеке, степени, которая тем выше, чем умнее человек; к этому миру пытались применить систему оптимизма и продемонстрировать нам, что это лучший из всех возможных миров.Абсурд вопиющий ».

Само собой разумеется, что его внутренний мир страдает из-за абсурда, который преобладает над всем нашим существованием.

Этот нигилистический подход ассоциируется с идеей детерминизма из-за нашей неспособности влиять на Волю.

Однако он не сдается. Он понимает, что есть выход, даже если его можно найти на метафизическом уровне.

«Не только то, что мир существует, но еще более то, что это такой жалкий и меланхоличный мир, — мучительная проблема метафизики.”

Здесь он входит в мир метафизики, понимая, что в нашем существовании должно быть другое измерение. То, чего мы никогда не испытаем, если будем продолжать до бесконечности повторять один и тот же образ мышления.

«Жизнь каждого человека в целом и в целом, когда подчеркиваются только самые важные ее черты, — это действительно трагедия; но детально проработанный, он имеет характер комедии ».

Сарказм — это также оружие, которое он использует время от времени, чтобы уменьшить значимость трагедии человеческого состояния.Благодаря самосознанию мы пришли к пониманию, что у нашего создателя либо очень садистский вкус, либо он, она, оно или они испытывают нас. Когда мы понимаем, насколько это трагично, мы в конечном итоге думаем, что все это могло быть какой-то пародией. Необходимость иметь дело с таким уровнем абсурда заставляет вас либо злиться, либо смеяться над этим.

«Ибо, если что-то в этом мире желательно, настолько желательно, что даже тупое и необразованное стадо в его более рефлексивные моменты ценило бы это больше, чем серебро и золото, это то, что луч света должен падать на безвестность нашего существования. , и что мы должны получить некоторую информацию об этой загадочной нашей жизни, в которой нет ничего ясного, кроме ее нищеты и тщеславия.”

В конце концов, он занял более прагматичную позицию. Плач может только до сих пор, и после того, как мы преодолеем гнев, нам нужно посмотреть правде в глаза и разобраться с ней. Шопенгауэр подчеркивает, что перед лицом мира, наполненного бесконечными раздорами, наш единственный выход — это всеобщее моральное осознание, которое позволит нам достичь более уравновешенного настроения.

Объединив христианские заповеди и индийскую мудрость, он пытается изложить некоторые основные принципы нравственного сознания, которые могут привести человечество к более спокойному состоянию.Такие принципы, как полный отказ от насилия, идея о том, что нужно относиться к другим так же, как к себе, преодоление эгоизма, борьба со страданиями в мире и постоянное культивирование сострадания как абсолютной гуманитарной доктрины.

Два пути — эстетика и аскетизм

Попробовав истину человеческой природы с моральной точки зрения, Шопенгауэр понимает, что есть только два пути, которые могут помочь справиться с этой загадкой: Aesthetics и Asceticism .

Эстетика преподносится как противоядие от безобразия страдания. Трансцендентность эго может проявиться через эстетическое восприятие, поскольку с помощью эстетики (то есть любого объекта, человека или формы искусства) мы можем оценить идею, выходящую за рамки нашей земной интерпретации реальности. Эта идея аналогична идее сублимации, выдвинутой Фрейдом в свое время. Ориентация сознания на менее индивидуальные и более космические состояния ума всегда вдохновляла великих мыслителей, отсюда и сильная привязанность к восточным философиям.

«Только чистым созерцанием. . . которое полностью поглощается объектом, постигаются Идеи; и природа гения состоит как раз в выдающейся способности к такому созерцанию. . . . (T) он требует полного забывания о нашей личности ».

Мы можем временно освободиться от того, что диктует Воля, через эстетический опыт.

«При возникновении эстетической оценки воля, таким образом, полностью исчезает из сознания.”

Аскетизм, с другой стороны, возникает как более безопасная позиция, поскольку, согласно Шопенгауэру, эстетическое восприятие в силу своей преходящей природы в большинстве случаев недолговечно. Аскетизм может привести к отрицанию нашей воли к жизни, что позволит нам бороться против страданий, которые Воля пытается навязать нам.

«Под выражением аскетизм, которое я уже так часто использовал, я понимаю в более узком смысле это преднамеренное нарушение воли путем отказа от приятного и поиска неприятного, добровольно избранный образ жизни покаяния и самообичевания для постоянного умерщвления воли.”

Проблема, обычно подчеркиваемая как противоречие в этом образе мышления, заключается в том, что страдание, которое аскетизм пытается облегчить, парадоксальным образом приводит к разным типам страданий, таким как изоляция, тревога, антиобщественное поведение, сексуальное угнетение и так далее.

Независимо от того, как изображается или проявляется аскетизм, Шопенгауэр искренне верит, что аскетическая борьба — это окончательная борьба против Воли, и этот акт сам по себе может дать нам хоть немного того, что на самом деле может повлечь за собой самопревосхождение.

При закрытии

Многие выдающиеся философские деятели критиковали работу Шопенгауэра и утверждали, что в его философии есть множество противоречий.

Это неизбежно, когда человек обладает таким гением в искусстве абстрактного мышления.

Мир сам по себе полон противоречий, и мы все должны просто принять абсурдность этого факта.

Шопенгауэр своими работами по праву занял место в пантеоне философов во времени и пространстве.

Во время моего первого знакомства с ним он сделал меня пессимистом. Но потом он помог мне радоваться жизни.

Его слова могут завораживать и облегчать боль существования для большинства из нас, поскольку мы открываем им свое сердце и свой разум.

Я много думал о том, как справиться с жизненными страданиями. Шопенгауэр предлагает эстетику и аскетизм. Я приветствую эти две идеи, но предлагаю еще одну: бросить вызов самому себе, чтобы спровоцировать жизнь.Вот почему я создал «30 вызовов — 30 дней — никаких оправданий». Я собрал самые интересные задачи, вдохновленные известными людьми, которые призваны помочь вам заново изобрести свой подход к жизни и сосредоточиться на принятии физических, духовных и умственных практик, которые не только осуществимы, но также доставляют удовольствие и имеют смысл. Вам нечего терять и так много приобретать. Здесь вы обнаружите проблемы.

Кроме того, не забудьте подписаться на мой информационный бюллетень, чтобы получать мои статьи в свой почтовый ящик на еженедельной основе.Это впечатляющее, бесплатное приложение, от которого легко отказаться, и как только вы подтвердите подписку, вас будут ждать несколько отличных ресурсов:

Источники:

[1] https://en.wikipedia.org/wiki/The_World_as_Will_and_Representation

[2] https://en.wikipedia.org/wiki/Arthur_Schopenhauer

[3] https://plato.stanford.edu/entries/schopenhauer

Featured Image © Николас Вердехо.

Adrian Iliopoulos

Адриан Илиопулос

Я — основатель и главный участник «The Quintessential Mind» — уникального личного блога, который предлагает целостный подход к саморазвитию.Я стремлюсь создавать высококачественный контент, инвестируя в основанную на реальности форму самопомощи, основанную на глубоком понимании психологии, философии и моего личного опыта и социальных приключений.

Adrian Iliopoulos
Последние сообщения Адриана Илиопулоса (посмотреть все)
.

Цитаты Шопенгауэра

Философ Артур Шопенгауэр часто рассматривается как простой комментатор Канта . Это не так. Шопенгауэр , безусловно, кантианец, как Спиноза картезианец, но вклад Шопенгауэра, включая мораль (его теория жалости), огромен. Фрейд, Ницше или Достоевский признали определенное наследие Шопенгауэра.

Философия Шопенгауэра проявляет себя как пессмистическое мышление, показывающее, насколько трагична и трогательна жизнь.

Чуткий и красивый мыслитель пером (в отличие от сухости его наставника Канта), вот его собственная антология цитат:

Цитаты Шопенгауэра о субъективности:

— «Человек — животное метафизическое»

— «То, что знает все, но не знает самого себя, является предметом». Следовательно, субъект является основой мира, неизменным условием, всегда подразумеваемым, любого явления, любой объект, несмотря на то, что существует, существует только для субъекта.В этом вопросе каждый находит себя, по крайней мере, как он знает, он не как объект познания »

— «Мир — это мое представление. — Это предложение — истина для всех живущих и мыслящих, хотя в одном только человеке ей удается превратиться в абстрактные знания и задумчивые. Как только он способен довести до этого состояния, можно сказать, что в нем зарождается философский дух »

— «Тавтология говорить, что« воля к жизни », а не просто« воля »

— «В юности — это созерцание, в среднем возрасте, преобладает рефлексия, одно время для поэзии, другое, а не философии»

— «Никто не жил прошлым, никто не будет жить в будущем, это путь всей жизни»

— «Человек — это копия, образец воли к жизни»

— «Действие — это место встречи мотивов и характера»

Шопенгауэр и воля:

— «Мир — это зеркало, в котором воля осознает себя»

— «Воля недоступна разуму»

— «Человек такой, какой он есть.Но только постепенно он узнает, что это »

Шопенгауэр и свобода:

— «Свобода — это отрицание принципа достаточной причины, что означает, что все существующее имеет причину»

— «Человек — единственное явление, которое может быть свободным»

Фразы Шопенгауэра о смерти:

— «Жизнь человека — это борьба за существование с неизбежностью поражения»

— «Требовать бессмертия личности желает увековечить ошибку до бесконечности»

— «Смерть — это сон, в котором забывается индивидуальность»

— «Философ смотрит на смерть как на смерть, как на призрак тщеславного, потому что он знает, что он — воля, отражением которой является вселенная»

Шопенгауэр, женщины и любовь:

— «Женщины делятся на обманутых и обманывающих женщин»

— «Любовь — враг.Сделайте это, если оно вам подходит, роскошью и хобби, относитесь к нему как к художнику, гений этого вида — промышленник, который хочет только производить. У него мышление, позитивное мышление и без поэзии длина человеческого рода »

— «Сексуальный инстинкт — причина войны и мира: это основа для серьезных действий, объект шутки, неиссякаемый источник остроумия, все ключевые ссылки, объяснение любых признаков тупости, любого невысказанного предложения, любого украдкой, это то, что главное дело всех мужчин должно рассматриваться как тайное и покрывает якобы самое большое возможное невежество »

— «Секс и размножение не являются диктатурой вида»

— «Сексуальное влечение — самое сильное из наших желаний: желание всех наших желаний»

— «Женщина — длинношерстное животное, близорукое»

— «Женитьба — это делать все возможное, чтобы попасться на кого-нибудь в ужасе»

— «Всякая любовь — жалость»

Шопенгауэр и мораль:

— «Нечасто случается, что потеря того, чему мы учим, ценится»

— «Безграничное милосердие ко всем живым существам — самая надежная гарантия и самая надежная гарантия хороших природоохранных привычек»

— «Друзья заявляют, что они искренни, но они враги»

— «Человек — в основном дикое и ужасное животное.Мы знаем, что только приручены и покорены тем, что мы называем цивилизацией »

— «Эгоизм правит миром»

— «Одиночество предлагает интеллектуально высокому человеку два преимущества: первое — быть с самим собой, второе — не быть с другими»

— «Праведник узнает свое эго в других»

Шопенгауэр и счастье:

— «Счастье несовершенно и положительно, стоит ожидать только сравнительно менее болезненного состояния»

— «Освобожденный от бремени жизни, человек несет ответственность за себя, он становится своей ношей.Вот в чем беда »

— «Между желаниями и достижениями течет вся человеческая жизнь»

— «Когда желание и удовлетворение повторяются с интервалами, которые не являются ни слишком долгими, ни слишком короткими, страдание, общий продукт одного и другого, упало до самого низкого уровня: и c« самая счастливая жизнь »

— «Девять десятых нашего счастья основано на здоровье. С ней все становится источником удовольствия »

— «Деятельность необходима для счастья, что человек должен действовать, делать что-то, если он может сделать или хотя бы чему-то научиться»

— «Поэтому жизнь колеблется, как маятник, справа налево, страдая от скуки, иными словами, это два элемента, из которых она состоит.Отсюда это очень важно своей странностью: люди, которые поместили всю боль, все страдания в ад, чтобы заполнить небо, больше не находят этой скуки »

— «Страдание — сущность всей жизни»

— Жизнь — это бесконечная борьба, сопровождаемая уверенностью в поражении »

Шопенгауэр и общество:

— «Общительными мужчинами делает их неспособность выносить одиночество и, следовательно, самих себя»

— «Потребность, порожденная пустотой и однообразием их интерьеров, но их многочисленные качества и их невыносимые отталкивающие недостатки снова рассеиваются.Среднее расстояние, и они со временем обнаруживают, что совместная жизнь становится возможной, вежливость и хорошие манеры »

— «Однажды холодной зимой дикобразы сотрясали друг друга, чтобы защитить себя от холода с помощью ответного тепла. Но, мучительно смущенные пирсингом, вскоре они снова стали отходить друг от друга. Вынужденные снова приблизиться из-за непрекращающегося холода, они снова почувствовали действие неприятного едкого запаха, и эти альтернативы и примирение при изгнании длились до тех пор, пока они не нашли подходящее расстояние, на котором они чувствовали себя в безопасности от вреда »(теория дикобраза)

— «Вы не можете быть такими, пока мы одни, кто не ненавидит свободу одиночества, потому что это только свобода.В каждом обществе есть неразлучный спутник стресса и требует жертв, которые стоят даже больше, чем бросается в глаза индивидуальность. Следовательно, каждый будет убегать или будет дорожить одиночеством в точности пропорционально ценности его собственного эго. Ибо он ощущает всю свою мелкую подлость и великий дух все свое величие, словом, каждое взвешивает по своей истинной ценности »

— «Бедность — это первое физическое страдание людей, душевные страдания, скука (то есть чувство пустоты и усталости, вызванные бездельем) — это один из привилегированных классов»

Шопенгауэр и бессознательное:

— «Мысли ясно осознают, что область»

Шопенгауэр и политика:

— «Состояние — это морда, цель которой — обезвредить хищного зверя, человека, и придать ему вид травоядного»

Шопенгауэр и история:

— «Что на самом деле представляет собой история той давней мечты, тяжелой и запутанной мечты человечества»

Шопенгауэр и метафизика:

— «Метафизика — город кукушек в облаках»

.

Цитаты Артура Шопенгауэра

Цитаты Артура Шопенгауэра и о нем

(Продолжение его основной записи на сайте)

[Когда сталкивается с тем, что ел за двоих:]
Шопенгауэр: «Я также ДУМАЮ для двоих».

Шопенгауэр: «Злые и мошеннические господствуют в сфере действия».

Шопенгауэр: «Гегель был болтуном и шарлатаном».

Шопенгауэр: «Это только собственные мысли человека, которые он действительно и полностью понимает.Читать мысли других — все равно что … надевать выброшенную одежду незнакомца ».

Шопенгауэр: «Я склонен сформулировать следующее правило: когда вы вступаете в контакт с мужчина, кем бы он ни был, не пытайтесь объективно оценить его по достоинству и достоинству. Не примите во внимание его дурную волю или его узкое понимание и извращенные идеи; поскольку первое может легко привести вас к ненависти и последний презирать его; но сосредоточьте свое внимание только на его страданиях, его потребностях, его тревогах, его боли.потом вы всегда будете чувствовать родство с ним; вы ему посочувствуете; и вместо ненависти или презрения ты будешь испытайте сострадание, которое единственное и есть мир, к которому нас призывает Евангелие. Способ подавить ненависть и презрение конечно, не искать мнимого «достоинства» человека, а, наоборот, рассматривать его как объект жалости ».

Шопенгауэр: «Фихте — отец псевдофилософии».

Шопенгауэр: «Слабая сторона Канта — это то, в чем Гете великий, а наоборот

Шопенгауэр [в 1818 г .:] «[Кант] самый важный философский феномен, появившийся в философии на протяжении 2000 лет ».

Шопенгауэр: «Философия Гегеля абсолютна. ерунда — 3/4 пустых и 1/4 безумных понятий ».

Шопенгауэр: «У Гегеля вообще не было духа».

Шопенгауэр: «Гегель был плоским, глупым, отвратительно-отвратительный, невежественный шарлатан который с беспримерной наглостью писал безумие и чепуху, которую провозглашали бессмертной мудрость его продажных приверженцев и фактически принятая за это болваны, что породило такую ​​полную хор восхищения, какого никогда раньше не слышали.«

[Личное письмо матери:] «Что меня отталкивает не лежит в вашем сердце … это ваши идеи, ваши суждения … ваш пророческий тон «.

C.G. Юнг: «[Шопенгауэр] был первым, кто заговорил о страдания мира, зримо и ярко окружающего нас. … Вот, наконец, философ, который имел смелость увидеть ».

Ирвин Ялом: «Хотя Шопенгауэр согласен с Кантом что мы никогда не сможем узнать «Вещь в себе», тем не менее он считал, что мы можем приблизиться к ней, чем Кант продумал [через] прямое знание изнутри; знания, происходящие из чувств.«

Карл Юнг: «Учение Шопенгауэра об избавлении … по сути буддийский ».

Вальтер Кауфманн: «Как Мартин Лютер, Шопенгауэр. был виртуозом брани. Но он не был таким грубым и копытным ».

Вальтер Кауфманн: «Самым величайшим открытием Шопенгауэра, по его мнению, было то, что Сама вещь Канта была одна, а не много, и это была воля — слепая воля ».

.

Эссе Шопенгауэра Артура Шопенгауэра

Если вам нравятся живые, проницательные, иногда возмутительные эссе на самые разные философские и литературные темы, немецкий философ XIX века Артур Шопенгауэр вас не подведет. В этой книге собрано 7 эссе, и чтобы поделиться вкусом того, что найдет читатель, ниже приведены цитаты вместе с моими комментариями к 5 из 7 эссе. Очень читаемый перевод Dircks доступен в Интернете: https://ebooks.adelaide.edu.au/s/scho…

ОБ АВТОРСТВЕ И СТИЛЕ
«Неясность и расплывчатость expre

Если вам нравятся живые, проницательные, а иногда и возмутительные эссе на самые разные философские и литературные темы, немецкий философ 19 века Артур Шопенгауэр вас не подведет. В этой книге собрано 7 эссе, и чтобы поделиться вкусом того, что найдет читатель, ниже приведены цитаты вместе с моими комментариями к 5 из 7 эссе. Очень читаемый перевод Dircks доступен в Интернете: https: // ebooks .adelaide.edu.au/s/scho …

ОБ АВТОРСТВЕ И СТИЛЕ
«Неопределенность и нечеткость выражения всегда и везде являются очень плохим признаком. В девяноста девяти случаях из ста они возникают из-за нечеткости мысль, которая, в свою очередь, почти всегда фундаментально несогласованна, непоследовательна и, следовательно, неверна. Когда в уме возникает правильная мысль, она стремится к ясности выражения и вскоре достигает ее, поскольку ясная мысль легко находит свое подходящее выражение. . » ——— Поскольку я сам музыкант и обучался нада-йоге, то есть йоге звука, я недавно начал читать небольшую книгу о слушании французского философа и эстетика в традиции постмодерна.Язык был настолько запутанным и битком набит двойными отрицаниями, оговорками, непонятным языком и множеством ссылок, что мне почти захотелось крикнуть: «Мой дорогой человек, если у тебя есть что сказать проницательное, скажи это!» КНИГИ
«Никогда нельзя читать слишком мало плохих или слишком много хороших книг: плохие книги — интеллектуальный яд, они разрушают разум. Чтобы читать хорошее, нужно поставить условие никогда не читать плохого; ибо жизнь коротка, а время и силы ограничены.———- Я не устаю напоминать себе, что жизнь слишком коротка для безвкусицы. Я бы даже пошел дальше: если, дав книге шанс, книга все еще не разговаривает со мной, я откладываю ее в сторону и нахожу другую книгу, в которую действительно могу войти, отрастить крылья и взлететь.

«Любую важную книгу следует немедленно прочитать дважды, отчасти потому, что во второй раз схватывается целиком, а действительно понимается начало только тогда, когда известен конец, а отчасти потому, что при чтении ее во второй раз вспыльчивый характер и настроение разные, так что впечатление другое; может быть, кто-то видит дело в другом свете.———- Слова Шопенгауэра особенно верны в отношении литературы. Роман, рассказ или стихотворение оживают и окрашиваются нашим настроением, эмоциями и чувствами. С каждым перечитыванием мы получаем дополнительный угол или уклон, тем самым расширяя наш опыт и понимание. Я вспоминаю подготовку к групповому обсуждению «Оды греческой урне» Джона Китса. Должно быть, мне потребовалось по крайней мере дюжина чтений, некоторые молча, некоторые вслух, чтобы получить базовое представление о ритме, красоте и глубине смысла стихотворения.

ПУСТОТА СУЩЕСТВОВАНИЯ
«То, что человеческая жизнь должна быть своего рода ошибкой, достаточно ясно из того факта, что человек представляет собой совокупность потребностей, которые трудно удовлетворить; более того, если они удовлетворены, все, что ему даровано, — это безболезненное состояние, в котором он может предаться скуке ». ——— Чтобы оценить истинность этого утверждения, мы можем задать вопрос мы: «Нам легко скучно?» Наш ответ говорит не столько о пустоте существования в абстрактном смысле, сколько о пустоте в нашей собственной индивидуальной жизни.

ON WOMEN
Печально известное женоненавистническое эссе Шопенгауэра. «Женщины непосредственно приспособлены действовать в качестве медсестер и воспитателей в нашем раннем детстве по той простой причине, что они сами по себе ребячьи, глупы и недальновидные — одним словом, они всю жизнь большие дети» ———- Просто показывает, что даже великий мыслитель может быть очень, очень неправым, даже смешным. Став взрослой, мне посчастливилось иметь много отличных учителей в различных областях: писательское мастерство, музыка, театр, танцы, йога, и большинство моих учителей были женщинами.

ДУМАЯ ДЛЯ СЕБЯ
«Присутствие мысли подобно присутствию нашего возлюбленного. Мы думаем, что никогда не забудем эту мысль и что этот любимый человек никогда не может быть к нам равнодушен. Но из виду, из виду! Лучшая мысль рискует быть безвозвратно забытой, если она не будет записана ». ———- По моему собственному опыту, мои мысли обладают стойкостью, когда я перевожу их в письменной форме; это, безусловно, относится к мыслям и впечатлениям о рецензируемых книгах.

.

Post A Comment

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *