Zvukobook.ru - Первый аудиокнижный | Лавр водолазкин евгений германович: «Лавр» скачать fb2, rtf, epub, pdf, txt книгу Водолазкин Евгений Германович

Содержание

«Лавр Неисторический роман» Евгений Водолазкин: рецензии и отзывы на книгу | ISBN 978-5-17-078790-6, 978-5-271-45385-4

После прочтения некоторых книг возникает трудность ответить на простой вопрос «о чём книга и какой главный смысл прочитанного?». Ощущение, что прикоснулся к чему-то великому и безумно ценному, но описать увиденное или услышанное невозможно. Любые слова будут умолять красоту и мощь того, с чем ты соприкоснулся.
Формально книга Евгения Водолазкина «Лавр» — это житие святого, описание его мытарств. Это лишь наглядная часть романа. При прочтении понимаешь, что роман о безграничной любви, о времени, о Боге и тайне. Травник Арсений в начале романа переживает сильную трагедию, и в результате в душе юноши поселяется вечная вина за произошедшее. Это чувство, рожденное безмерной любовью к своей возлюбленной, перерастает в сопричастность и ответственность за ту боль и несчастья, что происходят в мире. Весь его жизненный путь превращается в служение и жертву, которая будет причастием и покаянием, которого лишились его Устинья и нерожденный сын.
В романе автор перемешивается древнерусский язык с современными словами, жители XV века цитируют Антуана де Сент-Экзюпери, герои рассказывают, что территория кладбища стала комсомольской площадью, в средневековье в лесу появляются пластиковые бутылки. Писатель подчеркивает мысль, что время – иллюзия нашего немощного ума, не способного вместить всё понимание мира. «Я скажу странную вещь. Мне все больше кажется, что времени нет. Все на свете существует вневременно, иначе как мог бы я знать небывшее будущее? Я думаю, время дано нам по милосердию Божию, чтобы мы не запутались, ибо не может сознание человека впустить в себя все события одновременно. Мы заперты во времени из-за слабости нашей.» Полное ощущение мира может вместить только понятие Бог. «Люди свободны, ответил Амброджо, но история несвободна. В ней столько, как ты говоришь, помыслов и поступков, что она не может свести их воедино и объемлется только Богом». Безграничная любовь к Устинье приводит главного героя к мыслям об иллюзорности времени, понятию и ощущению всеобъемлющего Бога. Автор неявно выражает мысль, что любовь предшествовала созданию мира, что «Бог есть любовь».

В итоге главный герой, претерпевая много невзгод и лишений, меняя имена и звания с травника Арсения до старца Лавра, символически получает прощение и возможность мирно уйти, спасая деревенскую девушку с ребенком и взяв на себя грех нечестивого человека. Старец Лавр возлагает на себя полную ответственность за всё, что твориться в мире, и становится подобен Богу, который для автора так и остаётся непостижимой тайной. «Что вы за народ такой, говорит купец Зигфрид. Человек вас исцеляет, посвящает вам всю свою жизнь, вы же его всю жизнь мучаете. А когда он умирает, привязываете ему к ногам веревку и тащите его, и обливаетесь слезами. Ты в нашей земле уже год и восемь месяцев, отвечает кузнец Аверкий, а так ничего в ней и не понял. А сами вы ее понимаете, спрашивает Зигфрид. Мы? Кузнец задумывается и смотрит на Зигфрида. Сами мы ее, конечно, тоже не понимаем.»
Роман «Лавр» Евгения Водолазкина – это прекрасная, великая литература, создаваемая на наших глазах! После прочтения последних строк недоступность словесного выражения того величия бытия, о котором я услышал у автора, выразилась невольно наворачивающимися слезами и таинственным трепетом внутри!

Лавр — Евгений Водолазкин

Проза
- Абрамов Федор Александрович
- Авдюгин Александр, протоиерей
- Абрамцева Наталья Корнельевна
- Аверченко Аркадий Тимофеевич
- Агафонов Николай, протоиерей
- Агриков Тихон, архимандрит
- Аксаков Сергей Тимофеевич
- Александра Феодоровна, страстотерпица
- Александрова Татьяна Ивановна
- Алексиевич Светлана Александровна
- Алешина Марина
- Альшиц Даниил Натанович
- Андерсен Ганс Христиан
- Анненская Александра Никитична
- Арджилли Марчелло
- Арцыбушев Алексей Петрович
- Астафьев Виктор Петрович
- Афанасьев Лазарь, монах
- Ахиллеос Савва, архимандрит
- Бажов Павел Петрович
- Балашов Виктор Сергеевич
- Балинт Агнеш
- Барри Джеймс Мэтью
- Барсуков Тихон, иеромонах
- Баруздин Сергей Алексеевич
- Бахревский Владислав Анатольевич
- Белов Василий Иванович
- Бернанос Жорж
- Бернетт Фрэнсис Элиза
- Бианки Виталий Валентинович
- Бирюков Валентин, протоиерей
- Блохин Николай Владимирович
- Бонд Майкл
- Борзенко Алексей
- Бородин Леонид Иванович
- Брэдбери Рэй Дуглас
- Булгаков Михаил Афанасьевич
- Булгаков Сергей, протоиерей
- Булгаковский Дмитрий, протоиерей
- Бунин Иван Алексеевич
- Буслаев Федор Иванович
- Бьюкенен Патрик Дж.
- Варламов Алексей Николаевич
- Веселовская Надежда Владимировна
- Вехова Марианна Базильевна
- Вильгерт Владимир, священник
- Водолазкин Евгений
- Вознесенская Юлия Николаевна
- Волков Олег Васильевич
- Волкова Наталия
- Волос Андрей Германович
- Воробьёв Владимир, протоиерей
- Вурмбрандт Рихард
- Гальего Рубен
- Ганаго Борис Александрович
- Гауф Вильгельм
- Геворков Валерий
- Гиляров-Платонов Никита Петрович
- Гинзбург Евгения Соломоновна
- Гоголь Николай Васильевич
- Головкина Ирина
- Гончаров Иван Александрович
- Горбунов Алексей Александрович
- Горшков Александр Касьянович
- Горький Алексей Максимович
- Гофман Эрнст
- Грибоедов Александр Сергеевич
- Грин Александр Степанович
- Грин Грэм
- Громов Александр Витальевич
- Груздев Павел, архимандрит
- Губанов Владимир Алексеевич
- Гумеров Иов, иеромонах
- Гэллико Пол
- Даль Владимир
- Данилов Александр
- Дворкин Александр Леонидович
- Дворцов Василий Владимирович
- Девятова Светлана
- Дёмышев Александр Васильевич
- Десницкий Андрей Сергеевич
- Дефо Даниэль
- ДиКамилло Кейт
- Диккенс Чарльз
- Домбровский Юрий Осипович
- Донских Александр Сергеевич
- Достоевский Федор Михайлович
- Дохторова Мария, схиигумения
- Драгунский Виктор Юзефович
- Дунаев Михаил Михайлович
- Дьяченко Александр, священник
- Екимов Борис Петрович
- Ермолай-Еразм
- Ершов Петр Павлович
- Жизнеописания
- Жильяр Пьер
- Зайцев Борис Константинович
- Зелинская Елена Константиновна
- Зенкова Еликонида Федоровна
- Знаменский Георгий Александрович
- Зоберн Владимир Михайлович
- Игумен N
- Ильин Иван Александрович
- Ильюнина Людмила Александровна
- Имшенецкая Маргарита Викторовна
- Ирзабеков Василий (Фазиль)
- Казаков Юрий Павлович
- Каледа Глеб, протоиерей
- Каткова Вера
- Катышев Геннадий
- Кервуд Джеймс Оливер
- Керсновская Евфросиния Антоновна
- Киселева Татьяна Васильевна
- Кисляков Спиридон, архимандрит
- Козлов Сергей Сергеевич
- Кокухин Николай Петрович
- Колупаев Вадим
- Константинов Димитрий, протоиерей
- Королева Вера Викторовна
- Короленко Владимир Галактионович
- Корхова Виктория
- Корчак Януш
- Кочергин Эдуард Степанович
- Краснов Петр Николаевич
- Краснов-Левитин Анатолий Эммануилович
- Краснова Татьяна Викторовна
- Кривошеина Ксения Игоревна
- Кристус Петрус
- Крифт Питер
- Кронин Арчибальд Джозеф
- Кропотов Роман, иеромонах
- Круглов Александр Васильевич
- Крупин Владимир Николаевич
- Куприн Александр Иванович
- Кучмаева Изольда Константиновна
- Лагерлёф Сельма
- Ларионов Виктор Александрович
- Лебедев Владимир Петрович
- Леонтьев Дмитрий Борисович
- Леонтьев Константин Николаевич
- Лепешинская Феофила, игумения
- Лесков Николай Семенович
- Либенсон Христина
- Линдгрен Астрид
- Литвак Илья
- Лихачёв Виктор Васильевич
- Лукашевич Клавдия Владимировна
- Льюис Клайв Стейплз
- Люкимсон Петр Ефимович
- Лялин Валерий Николаевич
- Макаров Михаил
- Макдональд Джордж
- Макрис Дионисиос
- Максимов Владимир Емельянович
- Максимов Юрий Валерьевич
- Малахова Лилия
- Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
- Мельников Николай Алексеевич
- Мельников Федор Ефимович
- Мельников-Печерский Павел Иванович
- Милн Алан Александр
- Мицов Георгий, священник
- Монах святогорец
- Муртазов Никон, иеродиакон
- Назаренко Павел
- Недоспасова Татьяна Андреевна
- Немирович-Данченко Василий И.
- Никитин Августин, архимандрит
- Никифоров–Волгин Василий А.
- Николаев Виктор Николаевич
- Николаева Олеся Александровна
- Нилус Сергей
- Носов Евгений Иванович
- Нотин Александр Иванович
- Оберучева Амвросия, монахиня
- Павлов Олег Олегович
- Павлова Нина
- Пантелеев Л.
- Панцерева Елена
- Парамонов Николай, игумен
- Паустовский Константин Георгиевич
- Пестов Николай Евграфович
- Попов Меркурий, монах
- Поповский Марк Александрович
- Портер Элионор
- Поселянин Евгений Николаевич
- Потапенко Игнатий Николаевич
- Прочие авторы
- Пушкин Александр Сергеевич
- Пыльнева Галина Александровна
- Рак Павле
- Раковалис Афанасий
- Распутин Валентин Григорьевич
- Ремизов Алексей Михайлович
- Робсман Виктор
- Рогалева Ирина
- Рожков Владимир, протоиерей
- Рожнева Ольга Леонидовна
- Россиев Павел Амплиевич
- Рыбакова Светлана Николаевна
- Савельев Дмитрий Сергеевич
- Савечко Максим Богданович
- Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович
- Санин Варнава, монах
- Сараджишвили Мария
- Свенцицкий Валентин, протоиерей
- Сегень Александр Юрьевич
- Сегюр Софья Фёдоровна
- Секретарев Тихон, архимандрит
- Сент-Джон Патриция
- Сент-Экзюпери Антуан
- Сергейчук Алина Борисовна
- Скоробогатько Наталия Владимировна
- Смоленский Николай Иванович
- Снегирев Иван Михайлович
- Соколова Александра
- Соколова Наталия Николаевна
- Соколова Ольга
- Солженицын Александр Исаевич
- Соловьев Владимир Сергеевич
- Солоухин Владимир Алексеевич
- Степун Федор Августович
- Стрельцов Артем
- Сухинина Наталия Евгеньевна
- Сюсаку Эндо
- Творогов Питирим, епископ
- Тихомиров Лев Александрович
- Ткачев Андрей, пр

Евгений Водолазкин — Лавр » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Евгений Водолазкин – филолог, специалист по древнерусской литературе, автор романа «Соловьев и Ларионов», сборника эссе «Инструмент языка» и других книг.Герой нового романа «Лавр» – средневековый врач. Обладая даром исцеления, он тем не менее не может спасти свою возлюбленную и принимает решение пройти земной путь вместо нее. Так жизнь превращается в житие. Он выхаживает чумных и раненых, убогих и немощных, и чем больше жертвует собой, тем очевиднее крепнет его дар. Но возможно ли любовью и жертвой спасти душу человека, не сумев уберечь ее земной оболочки?

Евгений Водолазкин

Лавр

В разное время у него было четыре имени. В этом можно усматривать преимущество, поскольку жизнь человека неоднородна. Порой случается, что ее части имеют между собой мало общего. Настолько мало, что может показаться, будто прожиты они разными людьми. В таких случаях нельзя не испытывать удивления, что все эти люди носят одно имя.

У него было также два прозвища. Одно из них – Рукинец – отсылало к Рукиной слободке, месту, где он появился на свет. Но большинству этот человек был известен под прозвищем Врач, потому что для современников прежде всего он был врачом. Был, нужно думать, чем-то большим, чем врач, ибо то, что он совершал, выходило за пределы врачебных возможностей.

Предполагают, что слово врач происходит от слова врати – заговаривать. Такое родство подразумевает, что в процессе лечения существенную роль играло слово. Слово как таковое – что бы оно ни означало. Ввиду ограниченного набора медикаментов роль слова в Средневековье была значительнее, чем сейчас. И говорить приходилось довольно много.

Говорили врачи. Им были известны кое-какие средства против недугов, но они не упускали возможности обратиться к болезни напрямую. Произнося ритмичные, внешне лишенные смысла фразы, они заговаривали болезнь, убеждая ее покинуть тело пациента. Грань между врачом и знахарем была в ту эпоху относительной.

Говорили больные. За отсутствием диагностической техники им приходилось подробно описывать все, что происходило в их страдающих телах. Иногда им казалось, что вместе с тягучими, пропитанными болью словами мало-помалу из них выходила болезнь. Только врачам они могли рассказать о болезни во всех подробностях, и от этого им становилось легче.

Говорили родственники больных. Они уточняли показания близких или даже вносили в них поправки, потому что не все болезни позволяли страдальцам дать о пережитом достоверный отчет. Родственники могли открыто выразить опасение, что болезнь неизлечима, и (Средневековье не было временем сентиментальным) пожаловаться на то, как трудно иметь дело с больным. От этого им тоже становилось легче.

Особенность человека, о котором идет речь, состояла в том, что он говорил очень мало. Он помнил слова Арсения Великого: много раз я сожалел о словах, которые произносили уста мои, но о молчании я не жалел никогда. Чаще всего он безмолвно смотрел на больного. Мог сказать лишь: тело твое тебе еще послужит. Или: тело твое пришло в негодность, готовься его оставить; знай, что оболочка сия несовершенна.

Слава его была велика. Она заполняла весь обитаемый мир, и он нигде не мог от нее укрыться. Его появление собирало множество народа. Он обводил присутствующих внимательным взглядом, и его безмолвие передавалось собравшимся. Толпа замирала на месте. Вместо слов из сотен открытых ртов вырывались лишь облачка пара. Он смотрел, как они таяли в морозном воздухе. И был слышен хруст январского снега под его ногами. Или шуршание сентябрьской листвы. Все ждали чуда, и по лицам стоявших катился пот ожидания. Соленые капли гулко падали на землю. Расступаясь, толпа пропускала его к тому, ради кого он пришел.

Он клал руку на лоб больного. Или касался ею раны. Многие верили, что прикосновение его руки исцеляет. Прозвище Рукинец, полученное им по месту рождения, получало таким образом дополнительное обоснование. От года к году его врачебное искусство совершенствовалось и в зените жизни достигло высот, недоступных, казалось, человеку.

Говорили, что он обладал эликсиром бессмертия. Время от времени высказывается даже мысль, что даровавший исцеления не мог умереть, как все прочие. Такое мнение основано на том, что тело его после смерти не имело следов тления. Лежа много дней под открытым небом, оно сохраняло свой прежний вид. А потом исчезло, будто его обладатель устал лежать. Встал и ушел. Думающие так забывают, однако, что от сотворения мира только два человека покинули землю телесно. На обличение Антихриста был взят Господом Енох, и в огненной колеснице вознесся на небо Илия. О русском враче предание не упоминает.

Судя по его немногочисленным высказываниям, он не собирался пребывать в теле вечно – потому хотя бы, что занимался им всю жизнь. Да и эликсира бессмертия у него, скорее всего, не было. Подобного рода вещи как-то не соответствуют тому, что мы о нем знаем. Иными словами, можно с уверенностью сказать, что в настоящее время его с нами нет. Стоит при этом оговориться, что сам он не всегда понимал, какое время следует считать настоящим.

Книга Познания

Он появился на свет в Рукиной слободке при Кириллове монастыре. Это произошло 8 мая 6948 года от Сотворения мира, 1440-го от Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа, в день памяти Арсения Великого. Семь дней спустя во имя Арсения он был крещен. Эти семь дней его мать не ела мяса, чтобы подготовить новорожденного к первому причастию. До сорокового дня после родов она не ходила в церковь и ожидала очищения своей плоти. Когда плоть ее очистилась, она пошла на раннюю службу. Пав ниц в притворе, лежала несколько часов и просила для своего младенца лишь одного: жизни. Арсений был третьим ее ребенком. Родившиеся ранее не пережили первого года.

Арсений пережил. 8 мая 1441 года в Кирилло-Белозерском монастыре семья отслужила благодарственный молебен. Приложившись после молебна к мощам преподобного Кирилла, Арсений с родителями отправились домой, а Христофор, его дед, остался в монастыре. На следующий день завершался седьмой десяток его лет, и он решил спросить у старца Никандра, как ему быть дальше.

В принципе, ответил старец, мне нечего тебе сказать. Разве что: живи, друже, поближе к кладбищу. Ты такой дылда, что нести тебя туда будет тяжело. И вообще: живи один.

Так сказал старец Никандр.

И Христофор переместился к одному из окрестных кладбищ. В отдалении от Рукиной слободки, у самой кладбищенской ограды он нашел пустую избу. Ее хозяева не пережили последнего мора. Это были годы, когда домов стало больше, чем людей. В крепкую, просторную, но выморочную избу никто не решался вселиться. Тем более – возле кладбища, полного чумных покойников. А Христофор решился.

Говорили, что уже тогда он вполне отчетливо представлял себе дальнейшую судьбу этого места. Что якобы уже в то отдаленное время знал о постройке на месте его избы кладбищенской церкви в 1495 году. Церковь была сооружена в благодарность за благополучный исход 1492 года, семитысячного от Сотворения мира. И хотя ожидавшегося конца света в том году не произошло, тезка Христофора неожиданно для себя и других открыл Америку (тогда на это не обратили внимания).

В 1609 году церковь разрушена поляками. Кладбище приходит в запустение, и на его месте вырастает сосновый лес. Со сборщиками грибов время от времени заговаривают привидения. В 1817 году для производства досок лес приобретает купец Козлов. Через два года на освободившемся месте строят больницу для бедных. Спустя ровно сто лет в здание больницы въезжает уездная ЧК. В соответствии с первоначальным предназначением территории ведомство организует на ней массовые захоронения. В 1942 году немецкий пилот Хайнрих фон Айнзидель метким попаданием стирает здание с лица земли. В 1947 году участок переоборудуется под военный полигон и передается 7-й Краснознаменной танковой бригаде им. К. Е. Ворошилова. С 1991 года земля принадлежит садоводству «Белые ночи». Вместе с картофелем члены садоводства выкапывают большое количество костей и снарядов, но жаловаться в волостную управу не торопятся. Они знают, что другой земли им все равно никто не предоставит.

Уж на такой земле нам выпало жить, говорят.

Подробное это предвидение указывало Христофору, что на его веку земля останется нетронутой, а избранный им дом пятьдесят четыре года пребудет в целости. Христофор понимал, что для страны с бурной историей пятьдесят четыре года – немало.

Это был дом-пятистенок: помимо четырех внешних стен в срубе имелась пятая внутренняя стена. Перегораживая сруб, она образовывала две комнаты – теплую (с печью) и холодную.

Въехав в дом, Христофор проверил, нет ли в нем щелей между бревнами, и заново затянул окна бычьим пузырем. Взял масличных бобов и можжевеловых ягод, смешал с можжевеловой щепой и ладаном. Добавил дубовых листьев и листьев руты. Мелко истолок, положил на уголья и в течение дня занимался прокуриванием.

Христофор знал, что со временем моровое поветрие и само выходит из изб, но эту меру предосторожности не счел лишней. Он боялся за родных, которые могли его навещать. Он боялся и за всех тех, кого лечил, потому что они бывали у него постоянно. Христофор был травником, и к нему приходили разные люди.

Приходили мучимые кашлем. Он давал им толченой пшеницы с ячменной мукой, смешав их с медом. Иногда – вареной полбы, поскольку полба вытягивает из легких влагу. В зависимости от вида кашля мог дать горохового супа или воды из-под вареной репы. Кашель Христофор различал по звуку. Если кашель был размытым и не определялся, Христофор прижимал ухо к груди больного и долго слушал его дыхание.

«Я знал, второго «Лавра» писать нельзя»

Профессор по древнерусской литературе, научный сотрудник Пушкинского Дома в Санкт-Петербурге, ученик Дмитрия Лихачева — Евгений Водолазкин стал, пожалуй, самым ярким литературным открытием в России последних лет. Его роман о житии святого в Древней Руси «Лавр» — главное книжное событие 2013 года, что подтверждают премии «Большая книга» и «Ясная Поляна», сегодня книга переведена на 23 языка.

Весной нынешнего года в свет вышел роман «Авиатор», где автор пытается «разобраться» с веком двадцатым. Книга также имела громкий успех, на днях став лауреатом премии «Большая книга». В эксклюзивном интервью Евгений Водолазкин рассказал «Культура.РФ», почему главный герой его романов — время, каким должен быть «идеальный читатель» и как «Авиатор» едва не стал «Летчиком».

— Евгений Германович, темой вашего нашумевшего романа «Лавр» было Средневековье, темой «Авиатора» стал ХХ век. Вы говорили, наше общество еще не совсем осмыслило «несчастье» 17-го года. Для вас это попытка разобраться с временными эпохами, погрузиться в них? Удалось ли вам это сделать в «Авиаторе»?

— Да, такая попытка была. Если в «Лавре» я пытался разобраться во времени как таковом и пришел к выводу, что его, по сути, нет, если смотреть в контексте вечности, то в «Авиаторе» я рассматриваю конкретную эпоху, даже две эпохи — дореволюционную и послереволюционную. И это сопоставление до некоторой степени и является проблемой романа. Я показываю, каким достойным было время до революции, Россия была в лидирующей группе стран и в области экономики, и в области культуры — и вдруг происходит то, что Дмитрий Сергеевич Лихачев назвал «несчастьем». Причем «несчастья» было два — февральское и октябрьское. Сейчас эти события склонны рассматривать как одну революцию, и я думаю, это правильно. Ворота Октябрьской революции открыла как раз революция февральская. Я не пытаюсь ответить на вопросы, например, статистические — чего сколько производилось тогда, скорее работаю с двумя стилями, сопоставляю их — досоветский и советский. И это сопоставление, если угодно, высекает какую-то искру, рождает вопрос: «Как могло так произойти, что одно сменилось другим?» И этот вопрос я адресую читателям. Потому что почти никогда не даю ответов на вопросы, я доверяю своему читателю и думаю, что он ответит не хуже меня. Естественно, сколько читателей, столько ответов — и это прекрасно. Но вопрос не обязательно должен быть сформулирован с вопросительным знаком в конце. Само по себе сопоставление определенного материала — это и есть вопрос. И вот такой вопрос стоит в романе «Авиатор».

Вопрос не обязательно должен быть сформулирован с вопросительным знаком в конце.

— В прежних интервью вы говорили, что «Лавр» писался для себя, для нескольких близких людей, которым, как вы думали, он был бы интересен. «Авиатор» вы писали уже после успеха «Лавра» — то есть для более широкого читателя? С чем вы связываете успех «Лавра», а теперь уже и «Авиатора» — «неисторических» романов про время?

— Я не предвидел успеха ни в первом, ни во втором случае. И могу поделиться только своими ощущениями. «Лавр» не то чтобы для друзей: я писал его для тех, кого Умберто Эко называет «идеальным читателем». Обычно это альтер эго автора, человек того же вкуса, привычек, представлений. Когда я написал «Лавра», подумал, что никто этого, наверное, не будет читать. Оказалось совершенно по-другому. Что касается «Авиатора», то я ни на минуту не сомневаюсь, что делал все правильно, когда работал над этим романом. Правильным было то, что он абсолютно не похож на «Лавра». Я ставил новые задачи — и находил способы их решений. По крайней мере, я не представляю, как это могло бы быть иначе.

Никогда на критику не отвечаю. Мне кажется, это самый правильный тип реакции.

Я и сам понимал, и многие опытные люди мне говорили: ожидай больших сложностей в судьбе «Авиатора», поскольку все ждут второго «Лавра». А я-то знал, что второго «Лавра» писать нельзя, и был готов к неприятностям в восприятии читателями «Авиатора». Но снова вышло все по-другому. Была определенная критика — иногда справедливая, иногда не очень. Я никогда на критику не отвечаю. Мне кажется, это самый правильный тип реакции. Некоторые статьи были просто великолепные — они содержали серьезный анализ. Другие рецензии были глуповатыми, полными эмоций, но абсолютно не содержали аргументов, — и в этом отношении были даже забавными.

Евгений Водолазкин. Фотография: godliteratury.ru

Лауреаты премии «Большая книга — 2016»: Евгений Водолазкин, Людмила Улицкая и Леонид Юзефович

Евгений Водолазкин. Фотография: godliteratury.ru

Евгений Водолазкин — Лавр читать онлайн бесплатно

Главная
Библиотека
Жанры
Топ100
Новинки

Все жанры

Любовные романы
Эротика
Современные любовные романы
Исторические любовные романы
Остросюжетные любовные романы
Любовно-фантастические романы
Короткие любовные романы
love
Зарубежные любовные романы
Роман
Порно
Прочие любовные романы
Слеш
Фемслеш
Фантастика и фэнтези
Научная Фантастика
Фэнтези
Боевая фантастика
Альтернативная история
Космическая фантастика
Героическая фантастика
Детективная фантастика
Социально-психологическая
Эпическая фантастика
Ужасы и Мистика
Городское фентези
Киберпанк
Юмористическая фантастика
Боевое фэнтези
Историческое фэнтези
Иностранное фэнтези
Мистика
Книги магов
Романтическая фантастика
Попаданцы
Разная фантастика
Разное фэнтези
LitRPG
Любовное фэнтези
Зарубежная фантастика
Постапокалипсис
Романтическое фэнтези
Историческая фантастика
Русское фэнтези
Городская фантастика
Готический роман
Ироническая фантастика
Ироническое фэнтези
Космоопера
Ненаучная фантастика
Сказочная фантастика
Социально-философская фантастика
Стимпанк
Технофэнтези
Документальные книги
Биографии и Мемуары
Прочая документальная литература
Публицистика
Критика
Искусство и Дизайн
Военная документалистика
Приключения
Исторические приключения
Прочие приключения
Морские приключения
Путешествия и география
Природа и животные
Вестерн
Приключения про индейцев
Зарубежные приключения
Проза
Классическая проза
Современная проза
Советская классическая проза
Русская классическая проза
Историческая проза
Зарубежная классика
Проза
О войне
Контркультура
Сентиментальная проза
Русская современная проза

Евгений Водолазкин — Лавр » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Евгений Водолазкин

Лавр

Книга Познания

Так сказал старец Никандр.

Уж на такой земле нам выпало жить, говорят.

Светлое Средневековье Евгения Водолазкина — Православный журнал «Фома»

Пятнадцатый век, Русский Север. Арсений живет не совсем своей жизнью — он живет вместо своей любимой женщины, в смерти которой винит себя, и своим подвижничеством пытается спасти ее душу. Гениальный врач, юродивый, паломник, монах, пустынник — этапы его жизни, а лучше сказать, жития, смысловой центр которого — любовь и верность, честность перед собой и Богом. Об этом — роман Евгения Водолазкина «Лавр», получивший в 2013 году премию «Большая книга».
Чем отличается наша эпоха от Средневековья? Как изменилось отношение общества к миру и к Богу? Чему удивился бы герой романа Арсений, попав в наше время? Обо всем этом мы беседуем с Евгением Германовичем.

Взгляд сквозь вечность

— Вы как ученый специализируетесь на русском Средневековье, причем, поскольку Вы филолог, то в большей степени не на том, что люди делали, а на том, как они думали. Отсюда вопрос: когда современный человек пытается понять мышление людей Средневековья, то чего он чаще всего не учитывает, не осознает?
— Многого он не понимает. Прежде всего — теоцентричности того времени. Средневековье (и русское, и европейское) — это эпоха, когда в центре человеческой жизни стоит Бог. Для нашего секуляризированного общества это совершенно непонятная вещь. Отсюда и непонимание неких стержневых моментов Средневековья.
Ну, например, что стояло в центре средневековой жизни, культуры? Монастырь! Современному человеку это понять сложно. Сейчас монастырь воспринимается как некое маргинальное явление. Уйти в монастырь — это все равно что уйти в инобытие. Либо к монастырю относятся как к музею-заповеднику. А тогда монастырь был центром мира. В монастыре писались самые главные тексты, влияющие на все дальнейшее развитие цивилизации, монастыри влияли на политическую жизнь, особенно на Западе. И даже если мы возьмем обыденную сферу жизни, то очень многие предметы быта возникли именно в монастырях. К примеру, самые знаменитые сорта пива, ликеров. Монастырь и в социальном отношении был слепком мирского общества — туда ведь уходили люди из всех его слоев, в том числе и из тех, какие сейчас бы мы назвали политической элитой.
Другая особенность средневекового мышления, плохо осознаваемая сейчас, — это совершенно другое восприятие времени. Оно было в гораздо меньшей степени насыщено событиями, но в гораздо большей — метафизическими смыслами. Большую часть Средневековья даже часов не было в массовом употреблении, и не в силу технологической отсталости, а просто потому что потребности не ощущалось. Более того, средневековому человеку был свойственен взгляд на время, так сказать, сквозь вечность. По-латыни это звучит как sub specie aeternitatis — с точки зрения вечности. Поэтому обыденное время, повседневное отчасти размывалось таким подходом.

— В чем же это выражалось? Что значит «обыденное время размывалось»?
— Выражалось, например, в том, что люди совершенно не пытались экономить время, как делаем это мы сейчас. Они не торопились. Я уже говорил про теоцентричность мировосприятия, так вот, в обыденной жизни она выражалась и в том, что люди тратили множество времени на молитву. Речь именно об обыденной мирской жизни, тем более это касалось монастырей. Жизнь в монастыре, с точки зрения его насельников, вообще происходила вне времени. Точнее сказать, вне привычного нам линейного времени. Время там двигалось по кругу — суточный богослужебный круг, недельный, годовой, — и сквозь эти круги люди соприкасались с вечностью.

Читайте также

Книга пахнет самоваром — А еще чем тогдашние люди отличались от нас?
— Мы сейчас живем в ситуации, когда сразу хотим очень многого, это культивируется, списки желаемого все время расширяются. В Средневековье же было гораздо меньше желаний и гораздо меньше искушений. Но если уж человек чего-то желал, то добивался этого с гораздо большей энергией, чем делаем это мы, потому что желания были выстраданными, настоящими. Можно сказать, что тогдашние люди были более цельными натурами.
Другое отличие более сложно, и связано оно с восприятием личности. В средневековом обществе меньше, чем сейчас, было выражено персональное начало. Как известно, средневековые тексты были преимущественно анонимными, и это неслучайно. Лихачев в свое время очень хорошо сформулировал: в Средневековье каждый пишущий выражал коллективную точку зрения, коллективный опыт. И вот именно за счет своей общности такой опыт, такие идеалы были очень мощными. Можно сказать, что человек Средневековья в какие-то моменты своей жизни становился как бы аккумулятором общественной энергии. Каждый человек подобен капле, в которой отражается мир. Сейчас каждая капля отражает что-то свое, индивидуальное, тогда же каждая капля была строгим отражением общего для всех мира — с его идеалами, его проблемами, его страхами и надеждами.
Но вот что парадоксально: в то время меньше было персонального начала, но больше личностного. Можно сказать так: средневековый человек, становясь аккумулятором общественной энергии, не растворялся в толпе, он оставался самим собой, со своей единственной, неповторимой душой. И это видно по древним текстам: они вовсе не под копирку написаны и могут очень различаться по своей интонации.
Неисторический роман
— Ваш роман «Лавр» многие люди начали читать, думая, что перед ними исторический роман, и остались в недоумении. Как Вы думаете, в чем их ошибка?
— Сразу же скажу — «Лавр», разумеется, не относится к жанру исторической романистики. Что вообще такое историческая романистика? Как правило, это художественные тексты о прошлом, где в фокусе авторского интереса находится эпоха, а не люди. Такие романы пишутся для того, чтобы показать жизнь той или иной эпохи, присущие ей достижения, противоречия, трагедии. Герои же, их судьбы, их внутренний мир вторичны, они нужны лишь для того, чтобы через их столкновения изобразить то время. По сути, время — это главный герой практически любого исторического романа.
Признаюсь, я не особо люблю исторические романы. Возможно, по той же причине, по какой не люблю костюмированного театра, мне ближе условный — где вместо декораций просто таблички «Лес», «Река» (как это, кстати, было во времена Шекспира). То есть за стремлением авторов показать колорит эпохи теряется человек. Кроме того, мне не нравится, когда автор рассказывает мне, как было дело. Человек пару недель изучал материал — и начинает представлять свою версию происходящего. Но если мне интересна та эпоха, я лучше почитаю первоисточники и научные труды.

Поэтому первоначально я вообще не собирался писать о Средневековье. Я слишком профессионально им занимаюсь как ученый, я слишком много о нем знаю, чтобы писать художественный текст. Звучит, наверное, парадоксально, но это правда. Когда ты слишком глубоко погружен в материал, то рискуешь за деревьями не увидеть леса, запутаться в частностях.
— Но тем не менее построили роман на средневековом материале?
— Да. Но не потому, что захотел писать исторический роман. Дело вот в чем: я решил написать о тех вещах, о которых в наше время говорить как-то не принято, которые сейчас автоматически ассоциируются с банальностью или пафосом. Я говорю о милосердии, преданности, вечной любви. Мне захотелось вернуть их в общественный оборот, и я понял, что самым лучшим материалом для них будет Средневековье, когда говорить о них еще не стеснялись. В какой-то момент я осознал, что придется писать о Древней Руси. Но как писать? Вот это был самый главный вопрос. Мне пришлось сознательно отбросить все, что я знаю о той эпохе, и поэтому то Средневековье, какое у меня в романе, можно назвать условным Средневековьем. Я не строил ярких декораций, которые отвлекли бы на себя читательское внимание от главного.
— А что главное? Можете ли предельно кратко сформулировать, о чем роман?
— Если предельно кратко — то роман о том, что времени нет, что всё существует в вечностном измерении, что все события существуют вне времени. Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил: «время дано нам по нашей слабости» — или, если угодно, чтобы как-то распределить события в нашем сознании, потому что иначе бы у нас все мозги перегорели.

Именно с этим связаны те моменты, которые многих читателей раздражают. Они нацелились на чтение добротной исторической прозы, а тут мой герой Арсений, живущий в XV веке, видит в лесу пластиковые бутылки, а в пламени печки — самого себя же в старости, а другой герой, Амброджо, наделен даром видеть картинки будущего. Все это, судя по некоторым отзывам, воспринимается как постмодернизм. Но то, что кажется в «Лавре» приемами постмодернизма, на самом деле отражает средневековую поэтику, которая (я в этом убежден) сейчас в целом ряде пунктов пересекается с постмодернизмом. А в содержательном плане — это роман о святости, о любви, которая сильнее смерти, о Промысле Божием. Кстати, даже на обложке написано, что это не исторический роман.
Распалась связь времен
— В свое время у нас исторические романы были крайне популярны. Сейчас они уже не вызывают такого интереса. Как думаете, почему?
— Популярны они были в позднесоветскую эпоху. Тогда вообще были популярны любые жанры, которые выводили из советского времени. Исторические романы уводили в прошлое, научная фантастика, как правило, в будущее, книги о путешествиях — в те страны, где шансов побывать ни у кого не было.
— Интереса к историческим романам сейчас нет, а вообще какое-то историческое мышление есть? Можно ли сказать, что распалась связь времен?
— С историческим мышлением происходит точно то же, что и с грамматическим мышлением. Уровень, конечно, резко понизился. Возможно, это объясняется еще и тем, что максимальный интерес к истории возникает в те времена, когда кажется, будто она окончилась, будто ничего интересного уже не происходит и не произойдет. Так казалось на закате брежневской эпохи, но вскоре все изменилось, начались катаклизмы, история, что называется, поперла из всех щелей — и происходящее сейчас оказалось гораздо интереснее, чем события времен Петра Первого или Ганнибала.
В первую очередь это касается молодежи. Не то чтобы я так уж хорошо был с нею знаком, но все же иногда читаю лекции и по вопросам и ответам могу делать какие-то заключения. То ли благодаря Интернету, то ли еще чему, но они, как мне кажется, живут в некой реальности, где особого места для истории нет. Нет его, впрочем, и для литературы — читают они очень мало. В основном читают друг друга, то есть записи в социальных сетях.
Что касается их восприятия истории, то она для них уплощается. То есть, допустим, Гражданская война в США, войны Александра Македонского, татаро-монгольское иго — это явления одного порядка.
— У меня в свое время был в литературной студии тринадцатилетний ученик, который сказал так: «История — это то, что было давно. Цари… пионеры… динозавры».
— Вот именно! И отсутствие глубины времени в сознании человека — это очень плохой признак. Плохой, потому что жить только настоящим невозможно, настоящее слишком крепко сцеплено с прошлым. Кстати, приведу такой пример. В 1990-е годы мы с женой несколько лет прожили в Мюнхене, и наша дочь училась в немецкой гимназии. Я порой ходил туда на родительские собрания, и как-то один родитель высказал учителю истории претензию: почему, дескать, целых шесть часов выделено на изучение каменного века? Давайте лучше вы сперва детям все про современность расскажете, и только потом уже, если останется время, про этот ваш каменный век. Учительница, не моргнув глазом, ответила: «Понимаете, если бы мы шли от современности к каменному веку, пришлось бы всякий раз слишком многое объяснять, потому что одни события проистекают из других».
Так вот, если человек не знает истории, не интересуется историей, то он не понимает причин происходящего сейчас, не видит закономерностей в политике, в экономике, в культуре. А раз он всего этого не видит, то становится беззащитен, им очень легко манипулировать.
Между прочим, проблема эта актуальна не только для светского общества, но и для церковных людей. Отсутствие исторического мышления часто оборачивается верой в те или иные мифы. Например, когда Синодальный период жизни нашей Церкви воспринимается как идеал, как образец для подражания, как золотой век (либо, наоборот, как время беспросветного мрака). То же можно сказать и о любом другом периоде.
Поэт в России больше, чем меньше
— Вот есть известная фраза Евгения Евтушенко «Поэт в России больше, чем поэт». Как Вы думаете, это осталось в прошлом, или и сейчас российские литераторы формируют состояние умов?
— Я думаю, что ситуация, описанная этой фразой, существует циклически. Бывают времена, когда она верна, когда от писателя, от поэта общество ждет каких-то наставлений, какой-то нравственной проповеди. Но бывает и так (особенно во время общественных катаклизмов), что литература перестает быть интересной обществу. Состояние умов определяется в такие периоды не художественной литературой, а публицистикой.
В принципе, Россия всегда была литературоцентричной страной, слово у нас заменяло многое. Подчас, к сожалению, и дело. Если же говорить о временах неотдаленных, то несложно видеть, что после бурного всплеска 1990-х годов интерес к литературе упал. Упал он примерно во второй половине 90-х и был низким первые десять лет XXI века. Сейчас этот интерес потихоньку возрастает. Может быть, оттого, что все наелись действительности в ее непосредственном проявлении, прочитали всё, чего не читали ранее. Этот интерес к литературе проявляется, кстати сказать, не только в интересе к конкретным произведениям. Например, кого еще десять лет назад волновала позиция писателей по тем или иным острым вопросам современности? Сейчас интересует. Неслучайно проходят какие-то мероприятия, акции — вроде прошлогоднего Литературного собрания, вроде объявления 2015 года Годом литературы.

Но надо понимать, что это не продлится вечно. В какой-то момент интерес к литературе вновь ослабнет. Однако сейчас мы находимся в той фазе цикла, когда он растет. Кстати сказать, это не только российское явление. Я довольно много езжу по загранице и вижу, что там за последние двадцать лет возникло просто огромное количество литературных фестивалей.
Однако интерес интересу рознь. Отношение к литературе на Западе в силу того, как там сложилась история, сильно отличается от нашего. То, что подразумевал Евтушенко в своей фразе, то есть то, что литература у нас взяла на себя учительские, пророческие функции, характерно именно для нашей страны. Причем это было и в дореволюционное время, и в советское, особенно начиная с 60-х годов, когда советская власть уже стала относительно вегетарианской.
Другой вопрос, как к этому относиться. Можно восторгаться тем, что поэт у нас больше, чем поэт, а можно задуматься о причинах. Ведь если литератор становится проповедником, учителем, правозащитником — это значит, что не работают какие-то социальные механизмы, забиты какие-то каналы. По этой причине иногда литература захватывает в обществе очень большую власть (не в юридическом смысле, а власть над умами). Но большая власть предполагает и большую ответственность. А вот с этим все уже сложнее.
Защита от смерти
— Евгений Германович, а как Вы пришли к вере? Это следование семейной традиции или Ваш личный выбор?
— Мой личный выбор. Можно сказать, у меня типичная советская история. В моей семье в XIX веке и в начале XX были священники, была духовная традиция, но она оборвалась, и мои родители были совершенно неверующими. Пламенными атеистами их назвать нельзя, но религия никаким краем не затрагивала их жизнь. Естественно, меня они в младенчестве не крестили.
Крестился я в шестнадцать лет, и началось все с того, что я осознал свою смертность. Осознал не в том смысле, что раньше вообще не подозревал о том, что люди умирают. Конечно же я, как и все, еще в раннем детстве об этом знал. Но ребенок до определенного возраста не относится к смерти серьезно, не задумывается о ней применительно к себе. Смерть — это где-то там, далеко, это с кем-то другим… А вот когда начинается подростковый возраст, начинается физическое созревание, когда ребенок, так сказать, перестает быть ангелом… вот тогда мысли о смерти выходят на новый уровень. В каком-то смысле каждый человек повторяет путь Адама: тот ведь становится смертным после грехопадения, так и подросток в 14-16 лет, утратив детскую невинность, осознаёт, что ему — не кому-то там, а именно ему! — предстоит умереть.
Из этого факта можно сделать разные выводы. Кто-то, например, решает, что раз уж когда-нибудь придется умирать, то нужно успеть получить максимум удовольствий за отпущенный мне срок. А кто-то ужасается: если я смертен, то зачем тогда всё, что я делаю? Это как раз мой случай. Это потрясло меня до глубины души. Зачем мне всё, если я уйду, стану травой, деревьями?
Единственным ответом стала для меня вера. Причем, что интересно, верить «во что-то» я начал значительно раньше, чем задумался о тщете бытия. Но это была именно что вера «во что-то», некое персональное язычество. В каких-то напряженных жизненных ситуациях я просил о помощи у чего-то… у чего-то такого, что сам не понимал. И тут, кстати, можно вспомнить, что человек в своем развитии повторяет путь человечества. Вот как большинство европейских народов перешли от язычества к христианству, так и у меня в шестнадцать лет совершился этот переход.
— Сам собой совершился? Или кто-то помог?
— Помог мой двоюродный брат, который крестился за несколько лет до этого. Помог не только на уровне разговоров, но и нашел священника, который крестил меня тайно, без записи в церковные регистрационные книги. Ведь мне предстояло поступать в университет, а эти церковные книги контролировались известными органами, и юношу, крестившегося в сознательном возрасте, конечно, в университет бы не взяли. История, в общем, характерная для того времени, того социума.
— А что произошло после крещения? Воцерковление началось сразу же или спустя годы, как это нередко бывало?
— Сразу же. Я стал ходить в церковь — тайно, конечно, никому об этом не говоря. Отец Петр, крестивший меня, стал давать мне религиозные книги, давали мне книги и товарищи моего брата, я довольно много тогда прочел.
— Легко ли удавалось сохранять тайну?
— Расскажу случай, который произошел со мной на первом курсе, в 1981 году. Нам преподавали научный атеизм, и преподаватель на одном из семинаров начал поднимать всех в аудитории и задавать вопрос: «Вы верите в Бога или нет?» Я сижу, и мне страшно, потому что если отвечу, что не верую, то отрекусь от Христа. Вспомните евангельское: а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф 10:33). А признаться, что верую, — запросто вылечу из университета, я знал такие случаи. И вот я сижу — и не могу понять, что отвечу, когда очередь дойдет до меня. Встает один человек, другой, третий… и вот уже следующим должен быть я. Но тут в дверь просовывается чья-то голова, говорит преподавателю: «Вас срочно вызывают в деканат». Преподаватель убегает и до конца занятия уже не возвращается.
Я и тогда понимал, и тем более сейчас понимаю, что все случившееся было явным действием Божиим. Господь меня спас, причем не потому что я такой хороший, а наоборот — понимая, что я слаб, что не готов к мученичеству, что такой крест мне пока что не по плечу. Заодно Он дал мне возможность трезво взглянуть на себя.
— А как сдавали экзамен по научному атеизму?
— Меня тогда этот вопрос мучил. Как мне отвечать? Отрицая свою веру? И тогда умные люди посоветовали мне использовать безличную интонацию: «Теория научного атеизма гласит то, что…», «в работе Владимира Ильича Ленина “Социализм и религия” говорится, что…» — и всё в таком духе. Но самое интересное, что даже это мне не потребовалось — преподавателя более всего волновало, есть ли у студента конспект. Конспект у меня был, и потому меня отпустили, не особо расспрашивая.
— Вы работаете в Пушкинском Доме, в отделе древнерусской литературы, которым до конца своих дней заведовал Дмитрий Сергеевич Лихачев. Он, насколько я знаю, Вас туда пригласил, он стал для Вас неформальным учителем — и в науке, и в жизни. Чему Вы у него научились? Можете выделить самое главное?
— Если говорить о том, чему я у него научился в человеческом отношении, то прежде всего это независимость. Дмитрий Сергеевич был независимым человеком, причем не только от властей (а мы помним, каковы были эти власти, сколь опасно было с ними не соглашаться), но и от единомышленников. А ведь в жизни это бывает посложнее, чем не зависеть от прямых оппонентов. Часто бывает так, что ты вписываешься в какую-то роль, и от тебя ждут каких-то соответствующих поступков, соответствующих высказываний — а эти поступки или высказывания кажутся тебе по тем или иным причинам неуместными. На мой взгляд, наивысшее мужество заключается в том, чтобы быть способным поступать не так, как ожидают твои друзья, твои единомышленники. Зависимым надо быть не от них, а только от истины, от твоего понимания сути вещей.
Дмитрий Сергеевич умел быть «вне схватки». Не «над схваткой» (есть в этом что-то снобистское), а именно что вне ее, и поэтому всякий раз действовал в согласии со своей совестью. Это требовало независимости ото всех — и от противников, и от сторонников.
Не думать о запросе
— Ваш роман «Лавр» — христианский. Я имею в виду, что христианская проблематика там стоит на первом месте. Но много ли сейчас в нашей русской литературе таких текстов? Не кажется ли Вам, что ни большинство писателей, ни общество в целом этим не интересуются?
— Я бы не сказал, что христианских романов у нас совсем уж нет, что мой — исключение. Вспомним несколько книг Майи Кучерской, вспомним «Даниэля Штайна» Людмилы Улицкой, вспомним Алексея Варламова, чей роман «Мысленный волк» я выдвинул на премию «Национальный бестселлер», вспомним романы Антона Понизовского «Обращение в слух», Дмитрия Данилова «Горизонтальное положение».
Но в целом, соглашусь, таких книг мало. Причина простейшая: мы живем в секуляризированном мире, христианство не определяет мышление и целеполагание большинства людей. Поэтому, что называется, отсутствует социальный заказ на христианскую прозу. И, может быть, пусть уж лучше таких книг будет относительно немного, но они будут хорошими, чем всё заполонят низкопробные тексты, которые проедают мозги и скорее отвращают людей от Церкви, чем привлекают к ней.
Но ведь настоящий писатель пишет не потому, что старается удовлетворить чьи-то запросы, — он пишет, потому что ему интересно это писать, писать о том, что считает важным и хорошим, он пытается достучаться до общества. И иногда получается — как это вышло с «Лавром». Я ведь когда писал его, понятия не имел, что получу какие-то премии. Более того, я был уверен, что книга окажется интересной лишь нескольким моим друзьям. Оказалось, я недооценил своих соотечественников.
— И последний вопрос, можно сказать, фантастический. Представьте себе, что герой Вашего романа, Арсений, оказался в нашем времени. Что бы его более всего удивило в мышлении наших людей?
— Думаю, его потрясла бы фраза «Это твои проблемы». В Средневековье далеко не все были альтруистами, но не было апологии эгоизма. В Средневековье грешили, но там невозможно было представить оправдание греха. Грешники прекрасно знали, что они грешники. Арсений не понял бы нашу теплохладность. В Средневековье было горение — иногда избыточное, иногда страшноватое, но горение. А мы сейчас — тлеем.

Беседовал Виталий Каплан. Материал проиллюстрирован миниатюрами из Радзивилловской летописи (XIII в.)
Евгений Германович Водолазкин
Родился в 1964 году в Киеве, окончил Киевский государственный университет (филологический факультет). В 1986 году поступил в аспирантуру Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом), где и работает до сих пор в отделе древнерусской литературы. Доктор филологических наук. Автор романов «Соловьев и Ларионов» (2009 год) и «Лавр» (2013 год). Женат. Живет в Санкт-Петербурге.
Евгений Водолазкин, Лавр
Лавр, второй роман русского писателя Евгения Водолазкина (после Соловьева и Ларионова, который должен появиться на английском языке в 2016 году), на одном дыхании, вневременная эпопея, путешествуя по проторенным полям веры, любви и бесконечной глубины. потери и поиск смысла. В другом — остроумный, трогательный и временами юмористический, непредсказуемо сбивающийся с пути и ведущий читателей в безумную погоню во времени, языке и средневековой Европе. Обладатель Национальной премии «Большая книга» (Россия) и премии «Ясная поляна». Экспериментальный стиль Водолазкина окутывает читателя, унося его в мир, далекий от их собственного, но неописуемо интимный.
В романе, охватывающем Россию конца пятнадцатого века и Италию начала двадцатого века, рассказывается о нескольких жизнях (или этапах жизни) святого и истории его становления. Родившийся Арсений в 1440 году, он воспитан дедом после того, как его родители умерли от чумы, мучившей большую часть России и Европы. Признавая способность мальчика к исцелению, дед прививает ему знания в области целительства и травничества. Арсений помогает сельчанам, пораженным эпидемией, но его исцеляющая сила затмевается его беспомощностью в предотвращении смерти деда, а также кончины любимой Устины.Покинув свою деревню, прошлое и тезку, Арсений отправляется в путешествие, которое превзойдет страну и самобытность. Калейдоскопический по своему языку и досягаемости, Водолазкин отправляет нас в путешествие открытий и прощения, пронизывающее различные, часто мистические, жизни Арсения как целителя, мужа, юродивого, паломника и отшельника.
Умение Водолазкина обращаться с речью оставляет резонансные последствия. Хорошие писатели могут смотреть сквозь призму определенного времени и пространства и смотреть в бесконечность; Водолазкин одновременно принимает и отвергает этот образ, часто играя с чувством пространственного и временного сознания читателя.Знаток средневековой истории и фольклора, он прекрасно конструирует сцены России и Европы пятнадцатого века, погружая читателя в вневременной транс, а затем выдергивает коврик из-под ваших ног с такой ссылкой, как на монастырь, расположенный на территории будущего комсомола. Площадь Пскова.
Результат постоянного конструирования и деконструкции Водолазкина типичных рамок придает вневременное качество его персонажам и темам, которые возникают в Лавре. Действительно, наш главный герой Аренси олицетворяет мистическую жизнь святого, которого прославляет история: он живет на обочине жизни, чувствуя, что его действия происходят одновременно как будущий опыт и прошлое воспоминание.
Водолазкин перепрыгивает между архаичной, средневековой речью и современным сленгом и вставляет образы древнего Иерусалима и сказочные пейзажи Италии полвека спустя, представленные флорентийским партнером Арсения по путешествиям, который зациклен на определении неизбежности конца света в 1500 году.
Страницы, усеянные названиями анахроничных трав и забытых семейных родословных, не говоря уже о сложном взаимодействии Водолазкина между современным и средневековым русским языком, не подходят для простого или плавного перевода.Лизу Хайден следует похвалить за ее усилия, поскольку она добивается именно этого. Тонко она смешивает знакомое и незнакомое, доверяя органическому процессу, посредством которого разворачивается книга, и позволяя языку говорить за себя.
Laurus выделяется своей отражающей способностью. Любовь проявляется через утрату; смерть по возрасту; слова через тишину; человек в божественном. В жизненных крайностях Водолазкин нашел тонкий баланс и использует его с впечатляющим эффектом.
Асимптота
.
«Лавр» Евгения Водолазкина
«Лавр», второй роман русского писателя Евгения Водолазкина, обладает ярким чувством времени и места, как и следовало ожидать от автора, который также является знатоком средневековой истории. Сплетая впечатляющее множество образов, историй, притч и суеверий, Водолазкин создает убедительный портрет Европы XV века, богобоязненного места, раздираемого болезнями и невзгодами. Однако он также передает очень современное ощущение случайности идентичности и податливости времени.Неудивительно, что его сравнивают с Умберто Эко, чье «Имя розы» (1980) умело соединило постмодернистскую чувственность со средневековой обстановкой.
Одноименный герой книги — целитель, который в течение своей жизни становится паломником, юродивым и отшельником; в каждой из четырех секций он обретает новую личность. Он родился на Руси в 1440 году и получил имя Арсений. После потери родителей из-за чумы его воспитывает дедушка, травник, который учит мальчика целительной силе растений.Им нравится тихая, простая жизнь, а Арсений учится читать и писать.
После смерти деда 15-летний Арсений остается в сельском уединении, работая сельским врачом. Его чувство пустоты облегчается только приездом Устины, молодой женщины, переносящей чуму. Он исцеляет ее, и они наслаждаются кратким, но сильным счастьем до ее смерти при родах. Не замужем и желая сохранить свое существование в секрете из-за того, что они «жили во грехе», Арсений отказался найти акушерку, чтобы помочь Устине родить мертворожденного ребенка.Убитый горем и чувством вины, он путешествует из деревни в деревню, лечит людей молитвой и своими исцеляющими руками.
Божественный идиотизм — повторяющаяся тема в русской литературе, где сознательно стирается грань между здравомыслием и безумием. Достигнув Пскова, на крайнем западе, Арсений решает «все забыть и жить отныне так, как будто в моей жизни раньше ничего не было, как будто я только что появился на земле прямо сейчас». Он становится юродивым, 14 лет живя на городском кладбище — «земля как постель, небо как крыша».Он бросает камни в дома благочестивых людей — он может видеть дьяволов, собравшихся снаружи, неспособных войти, — и целует стены дома грешника, в котором укрываются изгнанные ангелы. Как писал Водолазкин в эссе 2013 года: «Современная Россия отчаянно нуждается в людях, которые могут забрасывать дьявола камнями, но даже больше, ей нужны те, кто может разговаривать с ангелами». Возможно, жюри, присудившее престижную премию «Большая книга» Laurus в России в 2013 году, чувствовало то же самое.
На протяжении всего романа чувствуется надвигающаяся судьба.Многие персонажи, которых встречает Арсений, считают, что апокалипсис близок. Одним из тех, кто пытается вычислить точную дату, является Амброджо, молодой итальянец, чья страсть к истории сочетается с его поразительными видениями будущего. Амброджо встречает Арсения в Пскове, и они становятся попутчиками в паломничестве в Иерусалим. Разделяя эмоциональную и интеллектуальную связь, они переживают столкновения с разбойниками, поход через Альпы и шторм на море.
Старик Арсений, которого теперь зовут Лавр, размышляет о том, что «жизнь подобна мозаике, рассыпающейся на части».Работа Водолазкина — подобный монтаж сцен. Человечество, история и культура сталкиваются с разных точек зрения. Еще он с ироничным юмором пишет о своих земляках. «Вы, русские, действительно любите говорить о смерти, — упрекает торговец Арсения и Амброджо, — и это отвлекает вас от продолжения жизни».
Лавр проводит последние годы жизни в лесной пещере недалеко от квартала Рукина, дома своего детства. Здесь он теряет чувство времени, осознавая только текущие времена года; действительно, он заключает, что время прерывно, что «отдельные его части не были связаны друг с другом, как не было никакой связи между белокурым мальчиком из квартала Рукина.. . и седой путник, почти старик [каков он сейчас] ». Ощущение раздробленности отражено в стиле Водолазкина, сочетающем архаизмы, современный сленг и отрывки из средневековых текстов.
Учитывая такую сложность, плавность английского перевода Лизы Хайден достойна похвалы. Хотя некоторых читателей могут отпугнуть архаичные расцветы, а иногда и сказочные рассказы, Лавра нельзя винить за его амбиции или острую человечность. Это глубокая, иногда трудная медитация на вере, любви и тайнах жизни.
Отзыв Люси Попеску «The Financial Times»
.
Евгений Водолазкин — «Лаур»
Este un roman bine scris, cu un personaj Principal (cu numele lui final de Laur) каризматический, cu o devenire supra-umană interesantă ca parcurs iniţiatic, cu umor bun pe alocuri, în general o carte uşor de citit, fără a vă pune nervii sau răbdarea la încercare prin tot felul de invenţii narative, cu o nuanţă de spirititate a-relogioasă (deşi la prima vedere паре глубокий религиозный) bine dozată.
O lectură plăcută, dar cam atât. Dacă vă plac cărţile mai solicitante, atât prin ideile îndrăzneţe, cât şi prin forma inedită, atunci puteţi să săriţi liniştit peste «Laur».
Este totuşi un roman cu o vibraie de tihnă религиозная deosebită. Dacă de obicei Conflictul se epuizează prin zbatere, prin acţiune, prin iniţierea dramatică a unei schimbări, Laur şi-l consumă pe al său prin anihilare de sine, prin epuizare a personalităţii, prin des-carnalizare, prin des-carnalizare, prin des-carnalizare, prin des-carnalizume, prin des-carnalizume, re disoluţie şi nevăzută inaccesibile oamenilor mai vanitoşi, mai legaţi de materie, mai îndepărtaţi de divinitate ca noi.
«Герул a fost necruţător. Puterea lui era întreită de vânt, şi de vânt nu aveai scăpare.Vântul dobora trecătorii de pe picioare, răzbea prin crăpăturile uşilor şi şuiera printre bârnele puse prost. Făcea să moară păsările în zbor, să îngheţe peştii în râurile mici, să cadă jivinele în păduri. Nici măcar oamenii care aveau un foc să se încălzească nu mai aveau vlagă să îndure urgia frigului aceluia. In oraş, în satele dimprejur şi pe drumuri au degerat atunci o groază de oameni şi de vite. Săracii şi pelerinii întru Hristos, ajunşi la asemenea ananghie, se văitau din străfundul sufletului şi vărsau lacrimi amare şi nu se mai opreau din dârdâit şi îngheţau.
Stareţa dispuse ca Arseni să fie mutat în chilia cea îndepărtată şi i se porunci să aştepte acolo să treacă urgia. Dar numai ce trecură trei zile, şi Arseni părăsi chilia cea îndepărtată şi se întoarse la casa lui din cimitir. La toate stăruinţele de a nu părăsi chilia răspunse cu tăcere.
Inţelegi, i-a spus el Ustinei, în chilia cea îndepărtată carnea mea se încălzeşte şi începe să îşi arate cerinţele. Si asta, dragostea mea, e doar începutul. Dacă îi dai un deget, îţi ía toată mâna.Aşa că mai bine, dragostea mea, o să stau la aer curat. Ca să nu îngheţ, o să încep poate să umblu prin Zavelicie. O să observ ce se petrece pe lumea albă, că niciodată nu a fost aşa de albă ».
Баздаганий Куриоз
.
Лауро — Евгений Водолазкин
Adesso vi racconto come funziona, a volte, per me naturalmente, per voi non so e non vi dico di copiarmi che non so quanto funzioni per chi non è me. Allora, capita, una sera di ottobre, a Milano, di andare alla Libreria Utopia для каждого слова Цикатричи ди Хуана Хосе Саера, любящего меня; ne parla la traduttrice Gina Maneri con la quale, Incidentalmente, mi ero, da pochi giorni, prima ringhiato un po ’contro poi diventato amicone tutto nell’arco di una SERA и все аттракционы queste pagine — si Pochi giorni? schermate? brutto «schermate», pagine digitali? orrendo, vada per pagine — ed era stata proprio lei a dirmi che ci sarebbe stata quella serata dedicata al meraviglioso Cicatrici.
Quindi vado: libreria bellissima, libro bellissimo e delle chiacchiere con creature aventi qualche tratto in comune.
Vado. Esco. Dovete sapere che io sono un ritardatario naturale, di quelli che se lasciati al proprio istinto selvatico uscirebbero di casa 5 minuti dopo l’orario ultimo Definitivo prestabilito per un appuntamento dicendo, con la massuctenza di scienzione e fidzione «Нет, ma ce la Poso fare».
Ora, detto questo, agiungo però che sono anche uno consapevole e forse come una bestia che a forza di prendere scudisciate si addomestica, anche io mi sono addomesticato e reprimo questa natura ritardataria uscendo con упреждающие геологические эффекты, геологические эффекты, pubblici, due o trerientri in casa per recuperare accessori dimenticati, слогат d caviglie e così via.Quella sera non è successo nulla del genere e così mi sono ritrovato, pur processdendo con grande calma e giri viziosi, ad essere alla libreria con larghissimo expecto.
Entro. Che dovevo fare, tanto pi che ora si è dotata anche di un bar interno? Entro. Entro in libreria e mi metto a guardare i libri. «Non compro niente, ne ho a scaffali ancora da leggere, più quelli che prendo regolarmente in biblioteca». Dico così. Lo dico ogni volta. Non funziona mai.
E il motivo è carnale.Quasi erotico, anzi forse proprio erotico, o se non proprio erotico è sensuale. Carnale e sensuale. In breve, io tocco. Accarezzo. I libri, in questo caso. Inizio a toccarli, ad accarezzarli, faccio scivolare lentamente la palma della mano sulla copertina, li osservo, leggiucchio poche frasi, il risvolto, neanche tutto, salando qui e là, mi ripeto il nome dell’autoor a immagin, in st. , Come la racconta, mi immagino mentre la leggo, vedo immagini di me che leggo, ed ascolto il suono che producono queste immagini, se lo producono.Это музыка, музыкальная музыка, аллора-ла-скельта и фатта. È Fatta Nel Senso, что является полным и определенным. Non cerco altro, non mi interessa sapere niente di più. Quello — это книга, написанная легкими.
Capisco che sia un procedure da amplesso rabdomantico, ma per me funziona in modo strepitosamente efficace e mica da ieri, da decenni, da una vita.
Io ho bisogno di sentire la carne, anche nei libri. Se non la sento, non è il mio libro. Questa è la regola o l’esigenza, giratela Come Preference.
Quindi. Entro e inizio a guardare e toccare. L’occhio cade su una copertina con un’immagine curiosa: una specie di luna di Babele sospesa in un cielo azzurro. L’occhio si sofferma. Poi proseguo l’esplorazione. Пои риторно. Di nuovo lo sguardo che si fissa. Inizia la palpazione. Devo sentire la carne. Tocco, sfoglio, leggo il titolo, non mi dice nulla, leggo l’autore, russo, ах! i russi che tornano in questo periodo !, sono già due segni, due note che suonano, leggiucchio qualche frase, «Prologomeni — В эпоху разнообразных ebbe quattro nomi.», Iniziano le immagini, mi vedo nel cono di luce della lampada a stelo circondato dalla penombra, le gambe allungate, fuori piove, ililenzio dell’acqua che mi isola…
Прологомени — В эпоху разнообразных ebbe quattro nomi… La sentite anche voi una musica? Di sottofondo, che emerge da qualche altoparlante nascosto… Prologomeni… è l’attacco… Prologomeni… In epoche разнообразное ebbe quattro nomi… intanto lo accarezzate a palma aperta e leggete il nome, Vodolazkin, cercate di ripeterus correttamen! Я русси! Folli, pazzi, squinternati, geniali, hanno il fuoco che gli brucia l’anima… Lauro… una storia medievale russa, di santi ortodossi, gli starec, di amore, amore folle, amore magico, amore iconico, amore assurdo, amore da leggende ди pazzi, e vagabondi, pellegrini, una storia фантастическая, una storia di un personaggio che In epoche, различные ebbe quattro nomi… Arsenio, Ustino, Ambrogio e Lauro… ma è semper lui лунго тутта una vita da bambino, da novoreizio, da guarit da folle in Cristo, da beato, ma sopra tutto sopra ogni nome e ogni vita vissuta in una vita sola, da amante che ha ucciso l’amata e compie il sacrificio supremo, che non è togliersi la propria di vita, ma dedicarla Complete, Complete in senso medievale e фантастический и чистый эзотерический — il che значимое прибытие a vivere nel proprio corpo che diventa il corpo di un estraneo e così non avvertire il gelo pur essendo nudi, il dolore delle ferite, la fame, la sete — dedicarla all ‘ essere amato che ha riamato e che si ha uccis о.
Io non sapevo tutto questo quando carezzavo Lauro nella libreria, ma sentivo che era una carezza sensuale, come si dedica a un’amata. E sentivo bene.
Sarebbe inutile e stupidevole blaterare iperboli — capolavoro! favoloso! straordinario! — за questo libro. Non è una pietra miliare della letteratura nè una di quelle creazioni che distillano l’arte del romanzo. È un’altra cosa. È un piacere dei sensi leggero, è uno di quei libri che riconcilia col mondo e con le parole, frutto della stupenda Capacità che qualcuno ancora Possiede, Евгений Водолазкин в questo caso, di raccontare una storia che si mescola con la fiascola con la fia Avventura и Con la Storia и Con Le Leggende e Con Le Superstizioni e Con il Passato e Con l’amore e Con gli uomini e Con la fanciullezza che teniamo rinchiusa.Il risultato è il puro piacere della lettura, quando si legge una storia di pirati di Stevenson o una saga nordica o, seppur con Molte Difference, anche il Don Chisciotte, oppure, e questo è forse l’esempio più vicino, L’ordalia ди Итало Алигьеро Кьюзано, «Беллиссимо аппена рипубликато да Кастельвекки».
La quarta di copertina, solitamente bugiardissima, questa volta merita di essere menzionata. Dice Захар Прилепин: «[…] un infinito senso di felicità per il fatto che esistano libri come questo.»Non potrei essere più d’accordo, felicità nello scoprire che esiste ancora qualcuno capace di scrivere libri come Lauro.
Bello bello bello.
Un pezzo, pi per il piacere di rileggerlo che non per altro.
.

Лавр водолазкин евгений германович: «Лавр» скачать fb2, rtf, epub, pdf, txt книгу Водолазкин Евгений Германович

«Лавр Неисторический роман» Евгений Водолазкин: рецензии и отзывы на книгу | ISBN 978-5-17-078790-6, 978-5-271-45385-4

Лавр — Евгений Водолазкин

Евгений Водолазкин — Лавр » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

«Я знал, второго «Лавра» писать нельзя»

Евгений Водолазкин — Лавр читать онлайн бесплатно

Евгений Водолазкин — Лавр » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Светлое Средневековье Евгения Водолазкина — Православный журнал «Фома»

Взгляд сквозь вечность

Неисторический роман

Распалась связь времен

Поэт в России больше, чем меньше

Защита от смерти

Не думать о запросе

Евгений Германович Водолазкин

Евгений Водолазкин, Лавр

«Лавр» Евгения Водолазкина

Евгений Водолазкин — «Лаур»

Лауро — Евгений Водолазкин

Related Posts

Post A Comment