Житейская философия в смешных картинках
Здесь помещены фото и картинки со смыслом. Посмотрите смешные картинки со смыслом и улыбнитесь!)
Это судьба — так говорят! Не пеняй на судьбу!
Амбициозный человек какой, а в данном случае обаятельный пацан на фото.)
Весёлый ребёнок радуется солнечному дню!) Какой чудесный я и песенка моя!)
Большая голова у собаки!) С такой головой не пропадёшь!)Прикольная собака на фото!)
Эти сладкие яйца, что на фото, всех детишек привлекают!) Очень привлекательные: детей можно понять!) Яйца как картинки!)
Эта картинка под названием: Требуется секретарь с внешностью фотомодели!) Забавный кастинг!)
Дети рисуют, но не на бумаге, а на папе родном!) Смешное фото о том, как дети увлеклись рисованием!)
Ребёнок испугался куклы!) Вот сюрприз какой!) Прикольная картинка!)
Самая вредная привычка — не замечать свои привычки!)
Вот какие современные дети на фото!) Всё как у взрослых!)
Мечтать не вредно, но нужно знать меру!) Иначе один останешься!) Смешная картинка!)
Вот такое правильное зеркало у девушки!) И диеты не нужны!)
Грустная собака и одинокая! Душа у неё болит.
Надо согреться и всё пройдёт!
Первый обман взрослых — эта пустышка! С этого и пошло и поехало!) Совсем не пустая картинка!)
Сексуальная блондинка на фото, но грязнуля!) Секс и гигиена неразделимы.
Душевный разговор спешки не любит!) Прямо писатель!
На исповеди вот какие советы дают!)
Вот такие мы разные как крашенные яйца!) Забавная картинка!)
Безвыходных ситуаций не бывает — фото об этом!
Мелочи жизни — совсем не мелочи!) Мелочей не бывает.
Сохранить
Сохранить
Сохранить
обзор легендарных книг — Российское фото
Литературы по фотографии очень много: практические руководства, справочники, исторические труды. В этом разнородном книжном массиве особенно выделяются те произведения, которые посвящены не истории или теории, а философии фотографии.
Вальтер Беньямин: «Краткая история фотографии», «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»
Вальтер Беньямин одним из первых обратил свой критический взор в сторону фотографии. Наиболее тревожащим свойством нового медиума философ считает даже не тавтологичные по своей природе взаимоотношения между снимком и натурой, а возведенную в принцип репродуцируемость фотоизображений, которая ставит под сомнение актуальность привычных категорий оценки художественного произведения.
Слова «подлинность», «оригинальность» в эпоху технической воспроизводимости предметов искусства обращаются в пустой звук. Фотография хоронит рукотворное искусство, делая его очевидно не нужным.
Вальтер Беньямин: «С появлением различных методов технической репродукции произведения искусства его экспозиционные возможности выросли в таком огромном объеме, что количественный сдвиг в балансе его полюсов переходит, как в первобытную эпоху, в качественное изменение его природы».
Вывод, к которому приходит Беньямин, прост: самим фактом своего появления на свет фотография, а позже и кино ознаменовали начало новой эры в истории искусства.
Сьюзен Зонтаг: «О фотографии», «Смотрим на чужие страдания»
Фото: Анни Лейбовиц
| New York Times Co./Archive Photos/Getty/courtesy of HBO | Фото: Анни Лейбовиц |
Пожалуй, самая знаменитая книга Зонтаг — «О фотографии» — представляет собой сборник эссе, исследующих различные аспекты взаимоотношений человека и фотоизображения.
По Зонтаг сегодняшнее повальное увлечение фотографией является прямым следствием потребительского отношения к реальности.
Сьюзен Зонтаг: «Желание подтвердить реальность и расширить опыт с помощью фотографии — это эстетическое потребительство, которым сегодня заражены все.
<…> Острая потребность в красоте, нежелание исследовать то, что под поверхностью, упоение телесным миром — все эти составляющие эротического чувства проявляются в удовольствии, которое мы получаем от фотографии».
При этом, будучи мощным инструментом абстрагирования, фотоаппарат как бы ограждает того, кто снимает от окружающего мира невидимой стеной. Он превращает некогда активного участника действий в хронического вуайериста, чья жажда увидеть больше в купе с изрядным уровнем безразличия к происходящему уравнивает значение всех событий. Разнородные и разновеликие предметы и явления камера чешет под одну гребенку.
Через несколько десятилетий после выхода «О фотографии» Зонтаг вернулась к теме «уравнительства» в мире фотоизображений. В эссе «Смотрим на чужие страдания» она рассматривает способность фотографии превращать в «ежевечернюю банальность» самые дикие, кровавые происшествия. И задается вопросом, какую роль подобные снимки, эти молчаливые свидетели жестокости, играют в современном мире.
Ролан Барт: Camera lucida
Roland Barthes in 1978. Photograph: Sophie Bassouls/Sygma/Corbis
| Roland Barthes chez lui, février 1975. © Graeme-Baker/Sipa/Arte | Roland Barthes ©Jerry Bauer |
В книге Camera lucida Барт предпринимает попытку создать некую систему «мер и весов» — универсальную «линейку», с помощью которой можно было бы решить вопрос классификации и систематизации фотоизображений. При этом в качестве основы для своих изысканий, за неимением лучшего, он выбирает собственный фотоопыт.
Барт признается, что часто бывает в роли зрителя, иногда — в роли модели, и почти никогда — фотографа. Поэтому он концентрируется на том, что ему ближе:
Ролан Барт: «В моем распоряжении остались только два типа опыта: опыт разглядываемого субъекта и опыт субъекта разглядывающего.
«В плане воображения Фотография <…> представляет то довольно быстротечное мгновение, когда я, по правде говоря, не являюсь ни субъектом, ни объектом, точнее, я являюсь субъектом, который чувствует себя превращающимся в объект: в такие моменты я переживаю микроопыт смерти».На страницах Camera lucida сентиментальные зарисовки фотовпечатлений автора соперничают с его же тягой к упорядоченности, эмоционально насыщенные образы подвергаются рациональному анализу. Результатом такого противоборства становится ряд остроумных наблюдений о времени, памяти и смерти.
Ролан Барт: «В плане воображения Фотография <…> представляет то довольно быстротечное мгновение, когда я, по правде говоря, не являюсь ни субъектом, ни объектом, точнее, я являюсь субъектом, который чувствует себя превращающимся в объект: в такие моменты я переживаю микроопыт смерти».
Вилем Флюссер: «За философию фотографии»
Название труда Вилема Флюссера не случайно звучит как предвыборный лозунг.
Флюссер абсолютно уверен в необходимости философской дискуссии на тему «фотография», поскольку изобретение «технического образа» знаменует собой коренной перелом в развитии человеческой культуры, значимость которого можно сравнить лишь с созданием линейной письменности во втором тысячелетии до нашей эры.
По Флюссеру, сегодня человечество, продуцируя в огромном количестве технические образы, достигает предела отчуждения от конкретного (жизненного) мира.
Вилем Флюссер: «С точки зрения онтологии традиционные образы — это абстракции первой степени, поскольку они абстрагированы из конкретного мира, тогда как технические образы — абстракции третьей степени: они абстрагируются от текста, который сам абстрагирован от традиционных образов, а они, в свою очередь, абстрагированы от конкретного мира».
При этом Флюссера, в отличие от большинства его коллег, вовсе не интересует фотография как искусство. Он не ищет новые критерии художественности и не рассуждает на тему того, чем техническое искусство принципиально отличается от своих старших собратьев.
Философа занимает место фотографии в системе коммуникации. Иначе говоря, Флюссер изучает то, как фотообраз воздействует на сознание создающих, транслирующих и воспринимающих его людей.
Жан Бодрийяр: «Фотография, или Письмо света»
Фото: Sandro Scalia
Развивая идеи Барта и Зонтаг, даже пользуясь бартовской терминологией, Бодрийяр, тем не менее, оспаривает некоторые положения теории своих коллег. Фотографический акт, по Бодрийяру, представляет собой поединок, результат которого непредсказуем. Фотография может нанести удар по объекту, — соглашается он с Бартом, — но также и вернуть объект.
Жан Бодрийяр: «Сила изображения может быть только в том случае восстановлена, если попытаться освободить изображение от реальности».
Основная помеха на пути освобождения изображения — это «реалистические» фотографы, стремящиеся запечатлеть реальность «как она есть».
Впрочем, фотографии по силам преодолеть эту вредную тенденцию, считает Бодрийяр.
А вот из-за чего действительно стоит переживать, так это из-за самой реальности:
«Быть может, нет ничего удивительного в том, что фотография развивалась как род технологического посредника в индустриальную эру, когда реальность начала свое движение к исчезновению. Быть может даже, исчезающая реальность запустила в обращение эту техническую форму. Реальность обнаружила способ мутирования в изображение. Это ставит под вопрос наше упрощенное объяснение рождения технологии и появления современного мира. Быть может, технологии и media вовсе не являются причиной скандального тезиса: исчезновение реальности. Наоборот, возможно, что все наши технологии (со всеми ее пагубными последствиями) появляются из постепенного затухания (экстинкции) реальности».
Мир без времени и движения. О философии фотографии
Фотография через пару лет отпразднует 200 лет с момента своего изобретения.
Без всякого сомнения, фотография с момента своего возникновения была больше чем новым носителем информации – она почти сразу же стала социальным явлением. Вместе с массовым её распространением и доступностью фотокамер сам феномен фотографии оброс новыми смыслами. И, что любопытно, фотография – это «останавливающий» время технический медиум, который благодаря технологиям возникает как раз в самом начале ускорения истории и жизни общества. Возможно, поэтому фотографии было суждено породить кинематограф и серийный, быстрый вид просмотра («листание») фото-контента.
Всякое же значимое явление в обществе неизменно выступает как проблема, так как его необходимо адекватно описать и понять.
Именно поэтому в ХХ веке появляется философская рефлексия как онтологии фотографического образа, так и его функционирования в обществе. К ключевым философам фотографии относят таких авторов, как Ролан Барт, Вилем Флюссер, Дитмар Кампер, Сюзен Зонтаг, Жан Бодрийяр. О своем отношении к фотографии писали известные мыслители вроде Фридриха Ницше, Эрнста Юнгера и Вальтера Беньямина. Сам феномен фотографии пытались теоретически осмыслить и пионеры этого медиа XIX века (Надар, Уильям Генри Фокс Тальбот, Ипполит Байяр), и мастера ХХ века (Анри-Карьте Брессон, Эвард Уэстон, Диана Арбус и другие).
При этом большинство философов центральным аспектом анализа сделали не саму фотографию, а то, как она влияет и соотносится с человеком. Поставив вслед за ними проблему положения субъекта в фотографии, я попробую показать, какие социально обусловленные мотивы и практики воплотились в данной сфере. Иными словами, стоит осмыслить прежде всего то, как существует фотография в обыденной жизни людей, каким образом встраивается в практику повседневности и как её меняет.
* * *
В наши дни фотография сопровождает нас не только от рождения и до смерти, но и после. Во многих семьях стараются как можно раньше запечатлеть ребенка на фото- и кинопленку. Можно даже заметить, что сегодня это впервые происходит еще задолго до рождения – в виде эхограмм плода. И уже после смерти главным напоминанием о человеке остается фотография в цифровой памяти или альбоме и на могиле. Можно сказать, что фотография участвует не только в общении конкретных людей, но и становится частью диалога с иными поколениями и культурами.
Фотографию можно условно разделить на три сферы:
1. «Фотоискусство». Сюда бы я отнес не только работы для выставок и специализированных альбомов, но также фотоколлажи, репродукции живописи, архитектуры и скульптуры, а также «любительское фото» (где почти весь процесс производства снимка осуществляется одним человеком). Фотоискусство предполагает наиболее явно выраженный интерес к особому взгляду на вещи, к запечатлению не столько объектов, сколько определенного их видения.
Или еще проще: фотография здесь – самоцель.
2. Специализированная/профессиональная фотография. Это прежде всего прагматичное фото: для печатных изданий, для узкопрофессиональных целей (например, в науке или бизнесе), для создания иллюстраций, в т .ч. так называемые фотобанки со стоковыми фотографиями. Здесь фотография ориентирована внешней целью – демонстрировать, соблазнять, продавать и т. п. Фотография такого рода – всегда средство или инструмент.
3. Обыденная или домашняя фотография. Это тот тип фото, в котором запечатлены события и детали частной жизни человека, группы или семьи. Сюда же относится большая часть личных фотографий в соцсетях. Это некий внешний способ памяти, который, впрочем, шире, чем просто хранение образов. Подобные фото часто лишены художественности и даже (на первый взгляд) прагматики, но именно они очень сильно встроены в социальные практики. Одним из первых этот феномен исследовал Пьер Бурдье. Я бы сказал, что здесь фото приравнивается к факту, который выступает как повод к определенной деятельности.
Стоит отметить, что это деление ориентировано именно логикой отношения к созданию и использованию фотографии. Философ фотографии Вилем Флюссер, например, предлагал несколько другое деление – в котором главный акцент был сделан на форму коммуникации со значением фотографии.
По мнению Флюссера, фотографии бывают: указывающие (индикативные), предписывающие (императивные) и художественные. Научная публикация, политика/реклама и галерея создают разные каналы функционирования фото (и его восприятия), а в итоге мы получаем совершенно разные объекты. Каждый канал кодирует фотографию, то есть определяет то, что она несет. В моем делении и демонстрация, и предписание – это лишь варианты явной прагматики.
Следуя этому разделению, я обращусь к анализу прежде всего последней сферы. Потому что именно в ней – на обыденном уровне – проговариваются какие-то важные культурные конвенции, часто завуалированные в искусстве и профессиональном фото.
* * *
В целом наиболее удобным, чтобы подступиться к фотографии, является семиотический подход.
Например, следуя утверждениям Барта и Флюссера, фотография всегда несет в себе какое-то значение. Однако в качестве семиотического объекта она может рассматриваться либо как образ, либо как текст. Образ – это континуальное целое, «аналоговая» информация, воспринимаемая как гештальт. Текст же дискретен, аналитичен, создан на основе кода («кодированная информация). По сути, именно здесь нам придется сделать методологический выбор, который несколько упростит базовый взгляд на сложный феномен.
Понятие текста оказывается более предпочтительным, несмотря на кажущуюся парадоксальность. Хотя изначально мы и имеем только цельный образ, но в большинстве случаев огромное значение играет вовсе не изображение, а legendum – подпись к фото – без которой сложно определить, в чем смысл изображения. Особенно наглядно это проявляется в профессиональной фотографии (иллюстрации, реклама и т. д.).
По большому счету, самые важные элементы фотографии, которые влияют на её восприятие – невидны или незаметны.
К ним относятся подпись или вербальный контекст, а также ракурс и акцент, которые мы обычно не видим и не можем реконструировать, т. к. нет другой информации. Именно на этих элементах строятся все классические подтасовки и манипуляции. Например, когда показана часть фотографии, которая еще и тенденциозно проинтерпретирована. Или те случаи, в которых выбор акцента фотографии – то, что в фокусе, на переднем план – неявно или намеренно упускает важные детали.
* * *
Теперь, располагая этой методологической рамкой, мы можем вернуться к частной фотографии. Было бы неправильно рассматривать её в отрыве от всем известного «ритуала просмотра» семейных или личных фотоальбомов, который сегодня также дополнился листанием Инстаграма или другого виртуального альбома.
Отметим, что и тут фото – это в первую очередь текст. Это либо повод к рассказу, к некоторому говорению об изображенных людях и обстоятельствах, либо буквальный набор говорящих деталей, призванных сообщать что-то о событии или доказывать идентичность автора альбома.
Как раз таким образом речь других формирует у нас вторичный вербальный образ – эти всем известные речевые клише: «мы веселимся», «брат Саня», «второй день свадьбы», «в Крыму» и т. п.
В современной культуре всё меньше места оставлено простой созерцательности, поэтому первичный образ и воспринимается как несамостоятельный, как требующий в дополнение к себе нарратив. Посредством такого нарратива (возможно даже, что внутреннего) субъект вновь появляется в фотографии. Субъект здесь выступает как некая позиция, с которой можно соотнести свои переживания, воспоминания и т. п.
Между жизнью и фотографией всегда есть хотя бы минимальный, но разрыв – что очевидно в силу двух простых причин. Фотография – двухмерное изображение на плоскости, которое не передает движение. Поэтому, как ни странно, одна из самых частых тем в философии фотографии – это вопрос о подлинности. Фотографически точный образ вызывает больше вопросов и сомнений в подлинности увиденного, чем, например, живопись.
К вышесказанному можно добавить и то, что фотография в принципе «не знает» лица, не способна передать человеческое лицо. В том смысле, что лицо в жизни дано нам как некая узнаваемость. Лицо – феноменологически есть «узнаваемость», а не сочетание черт и составляющих – так писал Флоренский. Этим объясняется и тот факт, что практически любой сталкивался с «неузнаваемыми» фотографиями. Поэтому распознавание лиц на фото – это особый навык, которому современных цивилизованный человек учится с детства, а вот многие примитивные народы его лишены. Они не узнают себя и других на фото, но тоже могут научиться.
Еще интереснее взглянуть на автопортрет, селфи и профессиональный фотопортрет. Все они на первый взгляд стремятся ухватить сущностную черту человека, отразить её в устойчивом – и ко времени, и ко внешней произвольной интерпретации – объекте. Однако на самом деле все три способа строятся на фундаментальной промашке: всякое фото – это фото другого.
Фотография фиксирует это даже с большим трагизмом, чем зеркало.
Когда мы смотрим на свой образ, наш взгляд устремлен на объект, то есть прочь от самого себя. Увидеть себя в другом можно, но только признав, что это другой; стало быть, и наше узнавание – в какой-то степени метафорично.
Мой образ на фото – это другой, потому что в нем всегда есть тонкий момент различия. К тому «Я» или телу, которое я называю собой, фотография добавляет что-то: ракурс, намерение фотографирующего, контекст съемки, случайность и артефакты мгновения, вроде никогда не заметных в жизни гримас. Но она также что-то отнимает: образ, лишенный движения, образ, который нравится/узнается или нет – это образ, вызывающий вопрос, тревогу, чувство странности, зависть, замешательство.
В этом смысле автопортрет силится ухватить то же, что и глаз, но тонкий раскол пролегает там, где обнаруживается взгляд. Либо в кадр попадает мертвый глаз объектива, либо вы всё равно знаете, что смотрите не себе в глаза, а в камеру. С селфи еще проще: оно ищет попадания в воображаемый идеал, поэтому почти всегда нуждается в строгом отборе (нужного ракурса), а порой и в ретуши.
Как ни странно, но скорее портрет, сделанный другим, может оказаться наиболее точным выражением «Я», но, конечно, только с долей условности (например, художественный акцент на каких-то чертах).
* * *
Но разве только это побуждает людей каждый раз воспроизводить комментарии к фотографиям? Как уже было отмечено, современная культура, формируемая масс-медиа, преимущественно визуальная – не созерцательная (которая подразумевает аналитическое отношение к увиденному), а визуально-вербальная. Это нечто, устроенное по типу комикса: делимая на части структура, где вместо знака – картинка.
Также нам обычно для понимания целого необходима последовательность. На самом деле для понимания это не обязательно, но для объяснения, которое часто с ним путают – да. Объяснение – это знание причин, а причины и следствия разнесены во времени. Поскольку в фотографии время отсутствует, обладатель личного альбома или создатель экспозиции стараются восстановить последовательность своими комментариями и расположением фотокарточек (почти неизменно по хронологическому принципу).
И чтобы увидеть картину целиком, нельзя забывать и о нарциссическом мотиве. Фото-история субъекта, которую он видит по-своему, требует признания извне. Поэтому от зрителя часто неосознанно ожидают, что вы её увидите так же. Фото-история – всегда попытка получить подтверждение своего социального статуса и личного образа (Я-идеала) у других, получить признание себя таковым.
* * *
Схожая тенденция обнаруживается в профессиональной фотографии. Сегодня в нашей повседневности мы вынуждены сталкиваться с ней постоянно, в первую очередь в рекламе. Рекламный фото-образ призван уже не просто дать правдоподобие, а напротив – подчеркнуть гиперреальность, глянцевость образа.
Собственно, глянец – это своего рода публичный фантазм общего потребления. Ведь и в фантазме важна не столько реалистичность, сколько соблазнительность и неизменность. Это своего рода жизнь, замершая в стекле. Реклама обращается к гиперреальности, потому что странность таких объектов обладает большей притягательностью.
Как, например, в эффекте макросъемки. Такая тенденция в рекламной фотографии закономерна, если помнить, что реклама всегда рассчитана не только на сообщение информации, но и на подпороговое бессознательное влияние.
Немного иначе устроена пропагандистская фотография, особенно политическая. Здесь реалистичность – важное алиби, под сенью которого обычно протаскиваются на первый взгляд незначимые передержки. Однако в серии таких фотографий ангажированность становится более различимой, конечно, для критического ума, который знает, что фотография отражает ракурс на вещи, а не сами вещи.
Так что где-то отбор фотографий (например, демонстранты с цветами, улыбаются, полицейские в заграждении – хмурые, со щитами и дубинками), где-то ракурс (нижняя точка, делающая маленькую толпу большой или выбор узкого места для фото), а где-то подписи («это N., большой ученый, интеллигент и любитель животных – он тоже вышел на протест») – всё это в итоге задает общее впечатление, вторичный образ события.
События, которого никогда не было, так как в реальности всё намного сложнее и многограннее.
* * *
Здесь логично обратиться и к самому процессу фотографирования, который сегодня доступен практически каждому. Особо рассмотрим ситуацию, когда один человек фотографируется другим.
По большому счету, глаз тождественен фотообъективу – это орудия символической агрессии, вторжения в чью-либо жизнь. Положение под взглядом – это и есть объективация, а не та обрезанная версия, с которой носятся борцы за всё хорошее. Взгляд всегда предполагает произвол смотрящего – как минимум в том, что он видит. И наивно полагать, что взгляд можно очистить от этой агрессивно-эротической двусмысленности.
Однако если глаз «создает» взгляд – «ответ Реального», то объектив – только материальный объект, за которым взгляд подразумевается. То есть фотографирование – одновременно и более явное вторжение (так как имеет последствием материальный остаток – фотокадр), и в то же время воображаемое (так как реальный взгляд примысливается).
Так же и для снимающего это двоякое состояние: и полностью дезавуированного наблюдателя, и подглядывающего. Но именно элемент подглядывания позволяет «наполнить» зрение удовольствием, в том числе и с помощью объектива. А с точки зрения психоанализа наиболее продуктивно объяснять распространенность и повторяемость определенного поведения как раз с позиции тех желаний и удовольствий, которые оказались в нем воплощены.
Что же такое быть фотографируемым для субъекта? Фотообъектив, направленный на человека – всегда некий запрос со стороны Другого («Кто ты и каков?»). Логично предположить, что в такой ситуации нормальный (невротический) субъект, столкнувшись с требованием или неясным желанием Другого, вынужден либо отыгрывать его, либо как-то отрицать, ускользать от него.
Реакцией истерика будет попытка отыграть воображаемое желание Другого (либо «я счастлив», «я – то, что ты хочешь», либо отрицание, какая-то форма агрессии). Обсессивный невротик попытается заместить это желание, но если у него нет своего желания, то это будет скорее маска серьезности, официальности или демократичного дружелюбия.
Вопрос о том, как реагируют на подобную ситуацию психотики и перверсивные, я оставлю в стороне, хотя для паранойи представить общий тон реакции довольно несложно.
* * *
Обратимся к ситуации, когда запечатлевается не только человек, но и мир. В чем вообще суть фотографирования? «Освоение действительности», но это не приобретение предметов или событий, а приобретение их артикуляции, выделения из мира. Это сродни удовольствию называния, опознавания вещей – удовольствие фотографирования в том, что на фото реальность уже неизменчива и может быть (символически) структурирована: это то, это сё и далее по списку. Легкость и доступность изображения, не требующая особого навыка, задевает и те струнки души, что грезят контролем.
Отметим: то, что никак не структурируется – это «пятно», «дефект». Однако подлинный опыт реальности как раз в том, что наша привычная, символически сконструированная реальность в восприятии так или иначе оказывается уже деформирована этим ускользающим «пятном».
Мир никогда не предстает мне как прозрачный и понятный, а скорее как то, что можно читать и разгадывать. А значит, в сам визуальный опыт вписано то, что заявляет о своем присутствии, но остается не схваченным словом. Можно сказать, что фотографирование – это обретение не предмета, а «мира». «Мира» в кавычках, как статичного фантазма, призванного успокоить тревогу жизни, вызванную изменчивостью реального мира.
Легкость перехода от трехмерного изменчивого мира к плоской иллюзии обеспечивается техникой – субъект выключен и в этом аспекте. Именно поэтому Бодрийар скажет, что фотография отправляет нас в измерение по ту сторону копии, в область trompe l’oeil (обманка – тип картин, имитировавших объем и пространство). Фотография не просто приостанавливает реальность с её движением, звучанием, телесной включенностью, она еще и кромсает реальность каким-то нечеловеческим образом. Отсюда и возникает стремление очеловечить мир фотографии хотя бы в слове.
Эта точка – одно из ключевых непониманий фотографов, гоняющихся за реалистичностью.
Реализм фотографии создается не столько экспрессией кадра, сколько его иконичностью – чем-то, что читается как узнаваемый сюжет о человеческих боли, страдании, смехе, ликовании. Взгляните на любую подборку лучших фото века по версии Times или Vanity Fair, и вы увидите не столько уникальную реальность, сколько понятную универсальность вкупе с гуманистическим взглядом фотографа, вписанным постфактум.
Кстати, именно взгляд фотографа – это то, что часто не дает покоя при рассмотрении легендарных фото. Ведь нейтральность камеры не дает морального оправдания реальному человеку, держащему её, а потому в целом ряде случаев возникают вопросы: Что он чувствует в этот момент? На чьей он стороне? Отчего он фотографирует, а не вмешивается? Не раздувает ли он из мухи слона (создавая событие, героя или изгоя) или, напротив, не занимается ли он вуалированием ужаса Реального с помощью эстетики? Например, известная работа Кевина Картера «Голод в Судане», сделанная в 1993-м, после которой самого автора сравнили с изображенным на фото стервятником.
Это фото иначе воспринимается, когда вы знаете, что ребенок на нем выжил. И совсем иначе, когда вы знаете, что автор, получивший Пулитцера за это фото, через три месяца покончил с собой.
* * *
Логично тогда задать вопрос: а каким, собственно, мы хотим видеть мир на фотографии? В этом вопросе сталкиваются личные фантазмы и массовая идеология, ведь чаще всего «как видеть мир» нам предписано.
Еще в 1936 году в своем эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» Вальтер Беньямин отмечал, что развитие фотографии и кино выводит в культуре на первый план массовость и идеологию. По его мнению, с новыми технологиями принципиально меняется взгляд на реальность: если художник всегда на естественной дистанции от неё, то оператор нарушает эту дистанцию, проникает глубже в реальность, членит её, а затем воссоздает заново из фрагментов. Нужно учесть, что сам Беньямин считал такой подход к реальности более истинным: деятельность оператора и монтажера для него сродни работе психоаналитика, докапывающегося до скрытых фундаментальных механизмов.
Фотография многое может рассказать об истории, но об истории культурных предписаний, а не событий. Фотографирование не несет никакого истинного (даже прошлого) представления о мире, наоборот, оно размывает его и подтверждает неуловимость мира – точнее, неуловимость его нематериальной составляющей: нашего желания, вписанного во взгляд на этот мир. Даже репортажное фото ничего не знает о событии, ведь события – это то, как я их воспринимаю и затем помню (что отложилось во мне, в т. ч. бессознательно).
Подобный парадокс блестящей игрой слов формулирует Жан Бодрийар в своей статье «Фотография, или Письмо света»: «Чудо фотографии, её так называемое объективное изображение, является радикальным выявлением необъективного мира. Это парадоксально, что отсутствие объективности мира выявляется объективом фотокамеры». В русском языке лишь отчасти читается эта игра слов «объективное» – «объектив». Стоит заметить, что по-французски objectif – это и «фотографическая линза», и «объективный», и «цель/задача».
Так что фраза Бодрийара звучит еще с какой-то зловещей нотой: необъективность мира представляется целью фотографии, её неясным «умыслом». Но в самом деле, вы не задумывались, как можно мыслить причастным миру то, что ему прямо противоположно – фотографический образ, в котором исключены время, движение, а также остановлены конфликты и взаимодействия сил мир
|
Известен своими блестящими эссе: «Школа — это фабрика: о политике репрезентации и трафике в фотографии» (School is a Factory: On the politics of representation and traffic in photography, 1980), «Об изобретении фотографического значения» (On the Invention of Photographic Meaning, 1982), «Фотография “против шерсти”» (Photography Against the Grain ,1984). Публикуем одно из них в переводе Юлии Алтуховой и Виктора Петрова.
Фотография оказалась для меня самым затруднительным случаем: нескончаемым приключением, очень увлекательным, которое, собственно, я до сих пор объяснить не могу.Фотография, как способ философского осмысления бытия – ФотоКто
Отличительной особенностью творчества Дмитрия Чернышева, известного блогера и рекламиста «Митрич» (mi3ch), является особый, нестандартный взгляд на окружающий мир, умение подмечать в обыденных вещах тонкий философский подтекст.
Творческий стиль Дмитрия не следует современным модным тенденциям арт-фотографии: четкие, выразительные снимки выделяются из общего ряда. Его работы дополнены надписями, часто цитатами и высказываниями великих и знаменитых людей, раскрывающими сюжет. Как в древнеяпонской традиции, текст и изображение образуют единое целое, многократно усиливая друг друга.
Смотрите сами:
Вы спали миллионы и миллионы лет. Почему бы вам не проснуться завтра утром?/Кабир/
.
Если вы не готовы видеть больше того, что видно, вы ничего не увидите. /Рут Бернхард/
Когда искусствоведы собираются вместе, они говорят о форме, структуре и смысле.
Когда художники собираются вместе, они говорят о том, где можно купить дешевый растворитель. /Пабло Пикассо/
Старайтесь быть добрыми к своим родителям. Если вам необходимо бунтовать, бунтуйте против тех, кто не столь легко раним. Родители — слишком близкая мишень ; дистанция такова, что вы не можете промахнуться. /Иосиф Бродский/
На горных вершинах ты сможешь найти только тот дзен, который сам туда принесешь. /Роберт Пирсиг/
Одно и то же слово звучит по разному у разных писателей. У одного за словом волочатся внутренности. Другой вынимает его из кармана пальто. /Шарль Пеги/
Моя жизнь была полна страшных несчастий, большинства из которых никогда не было. /Мишель Монтень/
Неожиданное вторжение красоты.
Вот что такое жизнь. /Сол Беллоу/
Если вы представляете себя как сражение, вам кажется, что отступление невозможно. Но вы не сражение. Вы — поле боя.
Основная идея — умереть молодым как можно позже. /Эшли Монтегю/
Единственно подлинные мысли — мысли утопающего. Всё прочее — риторика, поза, внутреннее фиглярство. /Хосе Ортега-и-Гассет/
Я не хочу быть гением, у меня хватает проблем, я просто пытаюсь быть человеком./Альбер Камю/
Странность является необходимым ингредиентом для красоты. /Шарль Бодлер/
Будьте добрее, когда это возможно. А это возможно всегда. /Далай Лама/
Если бы Галилей рассказал в стихах, что Земля вращается, инквизиция оставила бы его в покое. /Томас Харди/
Сорока семи лет от роду скажу, что всё, что мне суждено было узнать, — узнала до семи лет, а все последующие сорок — осознавала. /Марина Цветаева/
Упростить, а затем добавить легкости.
/Колин Чепмен/
Стихотворение начинается как комок в горле. /Роберт Фрост/
Мораль, этика, законы, обычаи, вера, доктрины — это все пустяки. Действительно важно только чтобы восхитительное стало нормой. /Генри Миллер/
Я никогда не слушаю никого, кто критикует мои космические путешествия, мои аттракционы или моих горилл. Когда это происходит, я просто упаковываю моих динозавров и выхожу из комнаты. /Рэй Брэдбери/
Даже если вы были достаточно глупы, чтобы проявить себя — не волнуйтесь, они вас не видят. /Анри Мишо/
Если вы думаете, что уже достигли просветления, попробуйте просто провести неделю со своей семьей. /Баба Рам Дасс/
Есть время работать, и есть время любить. Никакого другого времени нет. /Коко Шанель/
Существует трещина во всем, через что к нам попадает свет. /Леонард Коэн/
Проходя через самих себя, мы встречаем грабителей, духов, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев-соперников.
Но встречаем всегда самих себя. /Джойс/
Люди думают, что они перестают влюбляться, когда они стареют, хотя в действительности они стареют, когда перестают влюбляться. /Маркес/
Самое худшее преступление — притворяться. /Курт Кобейн/
Я не завидую людям, имеющим у себя в голове законченную картину мира, по той простой причине, что они, очевидно, ошибаются. /Салман Рушди/
Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались. /Фредерик Браун. «Кратчайшая страшная история из когда-либо написанных»/
Кто-то смотрит на мир голубыми глазами, кто-то карими. Один через очки, другой через розовые очки, третий – через объектив фотоаппарата. Я периодически отношусь ко всем трем категориям. Все зависит от времени суток, настроения и вдохновения. У каждого из нас свои взгляды на мир. У каждого своя философия. Причем эта философия влияет на все, что мы создаем и видим. Каков мой стиль? И какова моя философия? Определены ли они уже? Векторно – да, окончательно – нет. Моя философия — идти вперед, пробовать новое и даже не столь важно, чтобы новое получалось идеально. Только путем ошибок можно достичь минимального их количества. Более того, вся наша жизнь, в моем представлении, — это борьба нашего внутреннего мира. Борьба «для других» и «для себя». И чем далее мы идем, тем ожесточеннее эта борьба. И главная цель — гармония этих вещей. Довести свой образ, который видят другие, и реального себя до единого целого. В этом случае наше признание и в глазах других, и в глазах своего внутреннего «Я» будут одинаково хороши и высоки. Фотография — вот моя философия. И интерес мой не только в том, чтобы поймать момент, уловить миг или создать красивую картинку. А чтобы создать нечто, которое со временем не исчезнет и не станет менее актуальным. Такое самодостаточное нечто, ценное само по себе, вне зависимости от погоды, настроения и обрамления. Пусть это нечто войдет и в ваш дом, в ваше окружение, в вашу душу. Я не просто фотографирую, я отражаю смысл происходящего. Если я фотографирую вас, значит в этом есть смысл. Значит, эти снимки со временем станут вам только дороже, а я получу от этого удовольствие. Счастье от удивленных и изумленных лиц, взглянувших на листок размером 10*15; восторг от открытия нового себя в моих фотокарточках — вот моя цель. Хочу быть вашим волшебником. |
Мир находится внутри нас. И фотография — для меня это один из способов выражения моей философии. Ведь по фотографии можно увидеть отношение к жизни: кто-то любит искусственность, кто-то любит полностью строить картинку сам, до самых мелких деталей, кто-то же наоборот это полностью не терпит и желает только натуральности, кто-то любит искусственно создавать естественность, кто-то наоборот… Эту философию фотографа часто называют его стилем.
Это путь к счастью, мой путь. Мой путь к созиданию. И только максимально отдавая, можно достичь многого на этой дороге к небесам. Готовность делать для других, получая полное самоудовлетворение, поможет всегда и всем, в любом деле и занятии.
Я жду. Жду людей, желающих чудес, нереальности бытия. Готовых созидать вместе со мной. Мечтающих с каждым взглядом на ту самую фотографию вспоминать момент и переживать те самые эмоции. Ты со мной?Рационализм: примеры и определение | Философские термины
I. Определение
Рационализм — это философия, согласно которой знание исходит из логики и определенного вида интуиции, когда мы сразу узнаем, что что-то истинно, без дедукции, например «Я в сознании». Рационалисты считают, что лучший способ получить определенное знание — это использовать рациональные способности ума. Противоположностью рационализму является эмпиризм , или точка зрения, согласно которой знание приходит из наблюдения за внешним миром.Однако на практике почти все философы и ученые используют сочетание эмпиризма и рационализма.
Рационализм — это идея о происхождении знания, поэтому он является частью философской подполи эпистемологии .
II. Рационализм против эмпиризма против конструктивизма
Математика является хорошей иллюстрацией рационализма: рационалисту не нужно наблюдать мир или иметь опыт, чтобы знать, что 1 + 1 = 2.Вам просто нужно понять понятия «один» и «сложение», и тогда вы поймете, что это правда. С другой стороны, эмпирики утверждают, что это не так; они указывают, что мы можем полагаться только на математические уравнения, основанные на некотором опыте в мире, например, имея один файл cookie, получая другой, а затем имея два.
И рационализм, и эмпиризм играют важную роль в науке, хотя они относятся к разным отраслям науки. Рационализм соответствует математическому анализу, а эмпиризм — экспериментам и наблюдениям.
Конечно, лучший путь к знанию сочетает рациональное созерцание и эмпирическое наблюдение. В этом соглашаются рационалисты и эмпирики; они просто не согласны с тем, какой из них более важен или «первичен».
Конструктивизм — это попытка объединить эмпиризм и рационализм. Согласно конструктивистам, мы можем наблюдать за миром вокруг нас и таким образом получать много знаний (это эмпирическая часть), но чтобы понять или объяснить то, что мы знаем, мы должны вписать это в существующую структуру.То есть мы должны сконструировать рациональный набор идей, которые могут осмыслить эмпирические данные (это рационалистическая часть). Конструктивизм — популярная идея среди учителей, которые считают его полезным при структурировании уроков: конструктивистское обучение включает в себя представление новой информации таким образом, чтобы она соответствовала тому, что ученик уже знает, чтобы они могли постепенно создавать для себя понимание мира. .
III. Цитаты о рационализме
Цитата 1
«Многие люди думают, что прогресс человечества основан на опыте эмпирического, критического характера, но я говорю, что истинное знание можно получить только через философию дедукции. .. . Интуиция заставляет нас смотреть на несвязанные факты, а затем думать о них до тех пор, пока все они не будут сведены в один закон ». (Альберт Эйнштейн)
Многие люди думают о науке как о по своей сути эмпирической дисциплине — в конце концов, она основана в основном на наблюдениях и экспериментах, верно? Но есть также рационалистическая сторона науки , как видно из этой цитаты Эйнштейна. Эйнштейн не был большим любителем экспериментов или вглядывания в телескопы. Вместо этого он взял данные, которые собрали другие люди, и попытался понять их рационально (т.е. математически). Его блестящие теории специальной и общей теории относительности были не результатом новых экспериментов, а, скорее, результатом применения острого рационального глаза — и интуиции — к существующим данным.
Цитата 2
«Музыка всегда была неотделима от религиозного выражения, поскольку, как и религия в лучшем случае, музыка обозначает« пределы разума ». Поскольку территория определяется своими границами, отсюда следует, что музыка должна быть «окончательно» рациональным ». (Карен Армстронг)
Многие философы-рационалисты очарованы музыкой именно по тем причинам, которые Карен Армстронг указывает в этой цитате.Музыка в некотором роде очень рациональна (вы можете проанализировать ее структуру и частоты и найти там всевозможные математические закономерности), но она также чрезвычайно эмоциональна и, кажется, сокращает наш рациональный мозг. Таким образом, музыка существует прямо на границе рационального и антирационального. Армстронг также делает более противоречивое, но не менее интересное утверждение, что религия работает аналогичным образом, действуя на границе между рациональным мышлением и нерациональными эмоциями.
IV. История и важность рационализма
Рационализм имеет глубокие исторические корни; можно даже сказать, что его открытие определяет рождение философии в различных культурах. Древние греки, вероятно, являются самым известным примером: древние философы, такие как Платон и Пифагор, утверждали, что реальность характеризуется некоторыми базовыми абстрактными логическими принципами и что, если мы знаем эти принципы, мы можем получить дополнительные истины о реальности. (Это тот же Пифагор, который изобрел знаменитую теорему Пифагора — еще одно свидетельство связи между рационализмом и математикой.)
Однако другие греки не согласились. Аристотель, например, большую часть своей философии основывал на наблюдениях. Он был очарован миром природы и проводил большую часть своего времени, собирая образцы растений и животных; в некотором роде он был первым современным биологом. Этот метод, конечно же, основан на наблюдении и поэтому является разновидностью эмпиризма.
Рационализм действительно начал развиваться в средневековом исламском мире, где мусульманские философы черпали вдохновение у Платона. Рационализм Платона оказался чрезвычайно важным для средневекового ислама, который был крайне рационалистической религией, основанной на логической дедукции.Его первым принципом было таухид , или Единство Бога, и все остальные истины считались логическими следствиями этого единственного откровения.
И рационализм, и эмпиризм сыграли важную роль в научной революции. Эмпирики проводили эксперименты и наблюдения, например, глядя в телескопы. Но многие из наиболее важных открытий были сделаны с помощью рационального анализа, а не эмпирических наблюдений. И, конечно же, эксперименты частично были вдохновлены разумом и интуицией.
Пример
Исаак Ньютон разработал свою теорию гравитации, разработав математическую связь между падающими объектами и планетами, вращающимися вокруг нее. (Иногда люди говорят, что Ньютон «открыл гравитацию», но на самом деле точнее будет сказать, что он объяснил гравитацию.)
Споры между рационалистами и эмпириками в некоторой степени разрешил Иммануил Кант, один из самых влиятельных философов, когда-либо живших. . Теория Канта заключалась в том, что и эмпиризм, и рационализм по-своему верны: он согласился с эмпириками, когда сказал, что все человеческое знание происходит из наблюдений.По его словам, именно так люди познают мир. Но наши наблюдения также основаны на определенных врожденных способах рассуждения; наш мозг запрограммирован на то, чтобы делать определенные выводы из наблюдений и рассуждать определенным образом. Таким образом, он также согласился с рационалистами в том, что знание определяется рациональностью. Как и следовало ожидать, многие конструктивисты могут проследить свою родословную до Канта.
VI. Философия в популярной культуре
Пример 1
В Civilization V одним из вариантов социальной политики является «Рационализм.«Эта социальная политика улучшает научные достижения вашей цивилизации и позволяет вам производить больше великих ученых. Это имеет смысл, поскольку рационализм был так важен в раннюю научную революцию. Однако игра иллюстрирует «рационализм» изображением ученого, смотрящего через призму, предположительно в рамках эксперимента. Так что картина лучше подходит под заголовок эмпиризма , чем рационализма!
Пример 2
«Вулканцы не спекулируют.Я говорю из чистой логики ». (Спок, Звездный путь)
Спок — идеальный рационалист. Его мощный мозг может вычислять логические вероятности быстрее, чем любой человек, и его не отвлекают надоедливые эмоции или личные предубеждения (по крайней мере, большую часть времени; в конце концов, он наполовину человек). Он способен на невероятные логические подвиги, например, играть в трехмерные шахматы.
Девять логико-философских эссе Уилларда Ван Ормана Куайна
«Что это?» — сказал мой брат после прочтения названия этой книги.«Самая претенциозная книга из когда-либо написанных?»Мне трудно рецензировать эту книгу, главным образом потому, что в ней было так много частей, которые я не полностью понял. Куайн пишет не для обычного читателя; он пишет для профессиональных философов — категории, исключающей таких людей, как я , которые не прошли ни единого курса формальной логики. Тем не менее, есть некоторые части этой книги, особенно первые два эссе, «О том, что есть» и «Две догмы эмпиризма», — которые могут быть поняты настойчивым любителем .
Я попытаюсь объяснить, что я знаю о Куайне, с той очень важной оговоркой, что это общие впечатления того, кто не является экспертом. Я легко могу ошибаться.
Куайн — американец, и это очень буквально; ему нравятся вещи, которые он может потрогать или, по крайней мере, может четко определить. Это приводит его к своего рода онтологическому пуританству: он желает допустить существование как можно меньшего количества типов сущностей. Самый очевидный признак этого — его материализм. Куайн считает, что мир в основе своей материи; таким образом, он отвергает существование духов и, что более удивительно, умов — по крайней мере, умов как совершенно разных метафизических объектов.(Он вполне может придерживаться менталистской терминологии, если она понимается как пересказ поведенческих феноменов.) Это также побуждает Куайна отвергать другие, более банальные вещи, такие как значений и свойств . Фактически, Куайн признает существование только двух видов вещей: физических объектов и множеств (или классов). Если я не ошибаюсь, вера Куайна в нечто столь абстрактное, как логическое множество, мотивируется его знаменитым аргументом о незаменимости — что мы должны верить в те типы вещей, в которых нуждаются наши теории мира.
Материализм Куайна связан с двумя другими измами: холизмом и натурализмом. Под натурализмом я имею в виду то, что Куайн считает, что наши знания приходят из наблюдений, из опыта, из науки; кроме того, это единственный доступный нам тип знаний. Куайн никогда бы не попытался сделать что-то вроде Декарта, стремясь обосновать все случайные утверждения науки неоспоримым первым принципом (в случае Декарта это то, что он думает и, следовательно, является). Куайну даже не нравятся доктрины, подобные доктринам Витгенштейна, которые считают философию своего рода деятельностью второго уровня, дисциплиной, которая занимается вопросами принципиально иного рода, чем те, которые исследуются учеными.Для Куайна не существует принципиально разных типов вопросов: все вопросы относятся к миру природы и, таким образом, находятся на идентичной эпистемологической и онтологической основе. Единственная разница между философией и наукой для Куайна состоит в том, что философы задают более общие вопросы.
Холизм Куайна, пожалуй, самый интересный аспект его взглядов. Логические позитивисты думали, что индивидуальных утверждений могут быть приняты или отклонены на основании нашего опыта.Другими словами, мы делаем заявление о физическом мире, а затем пытаемся проверить его на некотором опыте. Но Куайн отмечает, что это слишком простой рассказ. Наши утверждения не существуют изолированно, но связаны с целой паутиной убеждений, некоторые из которых очень абстрактны и далеки от любого опыта.
Запомните это: огромный плавающий кусок разного мусора, плывущий по течению в океане. Теперь только часть этого мусора напрямую касается океана; это те части нашего знания, которые непосредственно «касаются» мира опыта.Однако большая часть этого мусора находится в центре массы, вдали от воды; и это аналогично нашим самым абстрактным убеждениям. Если этот гигантский мусорный остров ударится во что-нибудь, скажем, в большую лодку, могут произойти две вещи. Лодку можно было уничтожить, а ее обломки просто добавили на плавучий мусорный остров; или лодка могла прорваться через мусорный остров, резко изменив свою форму. Это, грубо говоря, две вещи, которые могут произойти, когда мы сталкиваемся с новым опытом: мы можем каким-то образом ассимилировать его со своими старыми убеждениями или можем переконфигурировать всю нашу сеть убеждений, чтобы приспособиться к этой новой информации.
Я откажусь от метафоры. Куайн говорит, что нет наших убеждений, которые нельзя было бы пересмотреть, — нет ничего священного. Мы даже думали о пересмотре наших принципов логики, ранее столь бесспорных, перед лицом квантовой странности. Также нет переживаний, которые в принципе нельзя было бы объяснить: мы могли бы сослаться на галлюцинации, психическое заболевание или человеческую ошибку в качестве причины аномального опыта.
Помня о натурализме и холизме Куайна, довольно ясно, почему он отвергает основные принципы логического позитивизма.Во-первых, Куайн указывает на неопределенность того, что имеют в виду философы, когда говорят об «аналитических утверждениях». Классический случай аналитического утверждения — «все холостяки не женаты», что верно по определению: поскольку холостяк определяется как неженатый мужчина, иначе и быть не могло, что холостяки не женаты. Но обратите внимание, что это основано на идее, что «холостяк» имеет то же «значение», что и фраза «неженатый мужчина». Но что такое «смысл»? Это звучит как ментальный феномен; а поскольку Куайн не считает, что умы существуют, он очень скептически относится к «значениям».Итак, в каком смысле существуют «значения»? Можно ли их перефразировать в поведенческой терминологии? Куайн это точно не исключает, но весьма сомнительно.
Холизм Куайна также расходится с проектом логического позитивизма. Ведь, как уже отмечалось, логические позитивисты рассматривают значение утверждения как его проверку; но Куайн полагает — и я думаю совершенно правильно, — что утверждения не существуют изолированно, а опираются на целую фоновую сеть верований и доктрин. Вот конкретный пример.Допустим, мы хотели выйти и проверить утверждение, что «летающие тарелки реальны». Мы бродим вокруг с камерой и вдруг видим блестящий диск, плывущий по воздуху. Мы делаем несколько фотографий и объявляем наше заявление «подтвержденным». Но поверят ли нам люди? Ученые смотрят на объект и говорят, что это метеозонд; психологи исследуют нас и говорят, что мы сошли с ума. Таким образом, это утверждение не было подтверждено нашим опытом; и даже если бы у нас было лучшее свидетельство летающих тарелок, чем несколько фотографий, по крайней мере можно было бы предположить, что мы могли бы продолжать искать альтернативные объяснения — секретный правительственный самолет, изобретение какого-то сумасшедшего ученого, тщательно продуманный розыгрыш и т.д.
Я перестану здесь обобщать его аргументы, потому что чувствую, что уже не в себе. Я скажу, однако, что аргумент Куайна против логического позитивизма, похоже, опирается на его собственные предположения о знании и мире — что, в конце концов, может быть вполне разумным, но это все же не является убедительным аргументом. Короче говоря, Куайн может возражать против догм логического эмпиризма собственными догмами. Я часто испытывал такой опыт, читая Куайна: сначала я не соглашался; но затем, сформулировав свое несогласие, я понял, что я только напрашивался на этот вопрос, и что мы начали с очень разных предположений.
Куайн озабочен идеей онтологической приверженности. Он испытывает чувство необходимости постулировать существование вещей, используемых в дискурсе, таких как значения, математические объекты и так далее. Это, без сомнения, важные вопросы; тем не менее, мне не очень интересно думать о них. По моему опыту, размышления о том, действительно ли что-то существует, часто ведет к темным интеллектуальным переулкам. Когда дело доходит до таких вещей, как НЛО, этот вопрос, несомненно, очень важен; но когда дело доходит до таких вещей, как «множества» и «значения», меня это не волнует: какая разница, если бы множества «действительно существовали» или если бы они были просто инструментами, используемыми в дискурсе, не существующими вне имен и мысли ? Я оставлю эти пустынные пейзажи логики для еще более зеленых.
В заключение, Куайн, очевидно, был блестящим человеком; на самом деле он был настолько гениальным, что я не могу понять, насколько он гениален.
Философия и наука
Пробный камень ценности философии как мировоззрения и методология — это степень, в которой она взаимосвязана с жизнь. Это соединение может быть как прямым, так и косвенным, через всю систему культуры, через науку, искусство, мораль, религия, закон и политика. Как особая форма общественное сознание, постоянно взаимодействующее со всеми своими другие формы, философия является их общетеоретической обоснование и интерпретация.
Может ли философия развиваться сама по себе, без поддержки наука? Может ли наука «работать» без философии? Некоторые люди думают, что науки могут стоять отдельно от философия, которую ученый должен избегать философствуя, последнее часто понимается как беспочвенные и вообще расплывчатые теоретизирования. Если срок философии дается такая плохая интерпретация, тогда, конечно, любой согласится с предупреждением «Физика, остерегайтесь метафизика! »Но такое предупреждение не относится к философии в высший смысл термина.Специфические науки не могут и не должны нарушать их связи с истинной философией.
Наука и философия всегда учились у каждого Другие. Философия неустанно черпает из научных открытий свежая сила, материал для широких обобщений, в то время как науки, которые он придает мировоззренческое и методологическое импульсы его универсальных принципов. Многие общие руководящие идеи лежат в основе современной науки. провозглашенный проницательной силой философских думал.Одним из примеров является идея атомной структуры вещи, высказанные Демокритом. Некоторые домыслы о естественных отбор был произведен еще в древности философом Лукреций, а затем французский мыслитель Дидро. Гипотетически он ожидал того, что стало научный факт два столетия спустя. Можно также вспомнить Декартов рефлекс и предположение философа о сохранение движения во Вселенной. Об общем философский план Спинозы дал основания для универсального принцип детерминизма.Идея существования молекулы как сложные частицы, состоящие из атомов. развит в трудах французского философа Пьера Гассенди, а также россиянин Михаил Ломоносов. Философия вынашивал гипотезу о клеточном строении животных. и растительных организмов и сформулировал идею развитие и всеобщая связь явлений и принцип материального единства мира. Ленин сформулировал одна из основополагающих идей современного естественного наука — принцип неисчерпаемости материя — на которую ученые полагаются как фирма методологическая основа.
Новейшие теории единства материи, движения, пространства и время, единство прерывного и непрерывного, принципы сохранения материи и движения, идеи о бесконечности и неисчерпаемости материи говорилось в общая форма в философии.
Помимо влияния на развитие специализированных областей знания, сама философия была существенно обогатился прогрессом конкретных наук. Каждый крупный научное открытие — это одновременно шаг вперед в развитие философского мировоззрения и методология.Философские утверждения основаны на наборах факты, изучаемые науками, а также по системе предложения, принципы, концепции и законы, обнаруженные через Обобщение этих фактов. Достижения специализированный науки резюмируются в философских утверждениях. Евклидов геометрия, механика Галилея и Ньютона, которые веками влияли на умы людей, были великими достижениями человеческого разума, сыгравшего «значительную роль в формировании мировоззрение и методология.И какой интеллектуал революция была произведена гелиоцентрической системой Коперника, что изменило всю концепцию структуры Вселенной, или теорией эволюции Дарвина, которая имела глубокое влияние на биологическую науку в целом и на нашу целую представление о месте человека в природе. Менделеева система химических элементов углубила наше понимание структура материи. Теория относительности Эйнштейна изменилась наше представление о связи между материей, движением, пространством и время.Квантовая механика открыла неизведанный мир микрочастицы вещества. Теория высшей нервной деятельность Сеченова и Павлова углубила нашу понимание материальных основ умственной деятельности, сознания. Кибернетика открыла новые горизонты для понимание явлений информационного взаимодействия, принципы управления в живых системах, в технологических устройств и в обществе, а также принципы обратной связи, система человек-машина и так далее. А что философски значимые картины нам подарила генетика, что углубило наше понимание взаимосвязи между биологическое и социальное в человеке, отношения, раскрыли тонкие механизмы наследственности.
Создание и развитие Марксом, Энгельсом и Лениным наука о законах развития человеческого общества, имеющая изменил представление людей о своем месте в естественном и социальном вихрь событий занимает особое место в этом созвездии достижений человеческого разума.
Если проследить всю историю естествознания и социальных наук, нельзя не заметить, что ученые в их конкретных исследования, при построении гипотез и теорий постоянно применяемые, иногда бессознательно, мировоззрения и методологические принципы, категории и логические системы развиты философами и поглощены учеными в процесс их обучения и самообразования.Все ученые мыслящие теоретически, постоянно говорят об этом с глубокое чувство благодарности как в своих работах, так и в региональных и международные конференции и конгрессы.
Итак, связь между философией и наукой взаимна и характеризуются их постоянно углубляющимся взаимодействием.
Некоторые думают, что наука достигла такого уровня теоретическая мысль, что ему больше не нужна философия. Но любой ученый, особенно теоретик, знает в глубине души что его творческая деятельность тесно связана с философией и что без серьезного знания философской культуры результаты этой деятельности не могут быть теоретически эффективный.У всех выдающихся теоретиков есть руководствовался философской мыслью и пытался вдохновить своих учеников с его благотворным влиянием, чтобы это специалисты, способные всесторонне и критически анализируя все известные науке принципы и системы, обнаруживая свои внутренние противоречия и преодолевая их с помощью новых концепций. Настоящие ученые, и этим мы обычно имеют в виду ученых с сильным теоретическим знанием, никогда не отвернулись от философии.Действительно научный мысль философична до глубины души, так же верно философская мысль глубоко научна, уходит корнями в сумма научных достижений Философская подготовка дает ученому широту и проницательность, более широкий кругозор в постановке и решении проблем. Иногда эти качества блестяще выражены, как в работе Маркса, особенно в его Capital, или в Широкие естественнонаучные концепции Эйнштейна.
Общность существенной части содержания наука, ее факты и законы всегда связывали ее с философия, особенно в области теории познания край, и сегодня эта точка соприкосновения связывает его с проблемами моральных и социальных аспектов научных открытий и технические изобретения.Это достаточно понятно. Сегодня тоже многие одаренные умы ориентированы на деструктивные цели. В древние времена, как мы видели, почти каждый выдающийся ученый был в то же время философом, и каждый философ был в какой-то степени ученый. Связь науки и философия существует тысячи лет. В настоящее время условиях он не только сохранился, но и растет существенно сильнее. Масштаб научной работы и социальная значимость исследований приобрела огромную пропорции.Например, сначала философия и физика органически взаимосвязаны, особенно в работе Галилей, Декарт, Кеплер, Ньютон, Ломоносов, Менделеев и Эйнштейна и вообще в работе всех ученых с широкий кругозор. Когда-то считалось, что философия была наукой наук, их высшим линейка. Сегодня физика считается королевой науки. Оба представления содержат определенную меру правда. Физика с ее традициями, конкретные объекты изучение и широкий спектр точных методов наблюдения и эксперимент оказывает исключительно плодотворное влияние на все или почти все области знаний.Философию можно назвать «наука о науках», вероятно, в том смысле, что она это, по сути, самосознание наук и источник, из которого все науки черпают свое мировоззрение и методологические принципы, которые на протяжении веков Был доведены до лаконичных форм. В целом философия и науки — равноправные партнеры, помогающие творческой мысли в ее исследования для достижения обобщающей истины. Философия не заменяет специализированные науки и не командует ими, а он вооружает их общими принципами теоретической мышление, с помощью метода познания и мировоззрения.В этом смысл научной философии законно держит один из ключевых позиции в системе наук.
Искусственно изолировать специализированные науки от философия сводится к осуждению ученых на поиски мировоззренческие и методические ориентиры для своих исследования. Незнание философской культуры неизбежно отрицательно сказываются на общих теоретических выводах из данного набора научных фактов. Ничего не добиться реальное теоретическое понимание, особенно глобального проблемы специализированной науки, без широкого понимания междисциплинарные и философские взгляды.Специализированный ученые, игнорирующие философские проблемы, иногда обращаются быть в плену полностью устаревшего или временного философские идеи, даже не осознавая этого сами. В желание игнорировать философию особенно характерно для такое течение буржуазной мысли, как позитивизм, защитники утверждали, что науке не нужны философия. Их непродуманный принцип заключается в том, что «наука сама по себе есть философия». Они работают над предположение, что научные знания получили широкое развитие достаточно, чтобы дать ответы на все философские проблемы не прибегая к какой-либо актуальной философской системе.Но «хитрость» философии заключается в том, что любая форма презрение к ней, любое отрицание философии само по себе вид философии. Избавиться от философия, чтобы избавиться от всего убеждения. Философия — это регулирующее ядро теоретически мыслящий человек. Философия мстит на тех, кто отмежевывается от него. Это видно на примере ряда ученых, которые после придерживаясь позиций грубого эмпиризма и презрения философия со временем впала в мистицизм.Итак, звонки ибо свобода от любых философских предположений — признак интеллектуальная ограниченность. Позитивисты, отрицая на словах, на самом деле проповедуют ошибочную философию агностицизма и отрицают возможность познания законов существование, особенно те из развития общество. Это тоже философия, но она полностью заблудшие, а также социально вредные.
Некоторым ученым может показаться, что они используют логический и методологические средства развивались строго в рамках своей специальности.Но это глубокое заблуждение. На самом деле каждый ученый, осознает он это или даже в простых актах теоретической мысли не использует общие результаты развития когнитивных деятельность, закрепленная в основном в философских категориях, которые мы впитываем так же, как впитываем наше естественное, что нет человек может составить любой теоретический язык утверждений, и позже особый язык теоретических думал. Можно сказать, что несколько упрощая вопрос без таких понятий, как собственность, причина, закон или случайность.Но это, по сути, философские категории, разработанные вся история человеческой мысли и особенно в системе философской, логической культуры на основе опыта все области знаний и практики.
Знание хода и результатов исторической развитие познания, философских взглядов, проводились в разное время всемирной цели связи также важны для теоретического мышления, потому что это дает ученому надежный критерий для оценки гипотезы и теории, которые он сам выдвигает.Все известно через сравнение. Философия играет огромную интегрирующая роль в научном знании, особенно в нынешняя эпоха, когда знания сформировали чрезвычайно разветвленную система. Достаточно сказать, например, что одно лекарство насчитывает около 300 специализированных филиалов. Медицина «скальпелировали» человека на сотни маленьких частей, которые стали объектами независимого расследования и лечение.
Науки стали настолько разветвленными, что ни один мозг универсальная банка овладеть всеми своими ветвями или даже одним избранным поле.Сегодня никто не может сказать, что он знает все медицина, биология или математика, как некоторые люди могли сказал в прошлом. Подобно Фаусту Гете, ученые понимают, что они не могут знать все обо всем. Так они пытаясь знать как можно больше о как можно меньше и становясь похожими на людей, копающих все глубже и глубже в колодец и видеть все меньше и меньше того, что происходит вокруг них, или как хор глухих, в котором каждый поет свою настраиваться, не слыша никого.Такая узкая специализация может привести, а в некоторых случаях уже привело к профессиональному ограниченность. Здесь возникает парадокс. Этот процесс как вредные, так и исторически необходимые и оправданные. Без узкой специализации мы не можем добиться прогресса и в то же время раз такая специализация должна постоянно заполняться широкий междисциплинарный подход за счет интегрирующей силы философский разум. В противном случае может возникнуть ситуация, когда общий фронт развития науки будет все больше продвигаться вперед и быстрее, и общие знания человечества увеличатся в то время как человек, например, ученый, будет отставать все дальше и дальше позади общий поток информации и становится все больше и больше ограничено с годами.Аристотель знал почти все это было известно его эпохи и составляли сущность древняя наука, но сегодня, когда он бросает школу, ожидается, что ученик знает гораздо больше, чем Аристотель. И это было бы быть делом всей жизни даже для одаренного человека с феноменальным память, чтобы узнать основы всех наук.
Более того, узкая специализация, лишенная всякой широты видение неизбежно ведет к ползучему эмпиризму, к бесконечное описание подробностей.
Что нам делать с накоплением целостного знания? Такой сборка, тем не менее, может быть построена за счет интегрирующей способности философия, которая является высшей формой обобщения всех человеческие знания и жизненный опыт, совокупность развитие всемирной истории. С помощью философии человек разум синтезирует результаты человеческого познания природы, общество, человек и его самосознание, которое дает людям чувство свободы, неограниченный взгляд на мир, понимание того, что можно найти за пределами его обычное занятие и узкие профессиональные интересы.Если мы возьмем не хитрости науки, а ученых большого масштаба, с действительно творческий склад ума, честно, мудро и ответственно относимся к тому, что делают их руки и умы, мы обнаруживают, что они действительно понимают, что подшипники в своей области, они должны учитывать результаты и методы других областей знаний; такой ученые максимально широко исследуют историю и теории познания, построение научной картины мира и впитывают философскую культуру через ее исторически сложившаяся система категорий сознательно овладение всеми тонкостями логического мышления.Макс Борн, один создателей квантовой механики, дает нам яркий пример этого процесса. Борн глубоко разбирался в физическом мысль, освещенная философским пониманием его предмет. Он был автором многих философских работ и он сам признал, что философские последствия наука всегда интересовала его более чем узкоспециализированный полученные результаты. После Эйнштейна он был одним из первых в мире ведущих ученых к осознанию бесполезности позитивизма попытки выступить в качестве основы для понимания внешнего мир и наука и отрицать эту роль философии.
Философский подход позволяет преодолеть односторонность в исследованиях, что отрицательно сказывается на современная узкоспециализированная научная работа. Например, естествознание сегодня находится под сильным влиянием интегративных тенденции. Он ищет новые обобщающие теории, такие как унитарная теория поля, общая теория элементарных частицы общая теория систем, общая теория управления, информация и так далее. Обобщения на таком высоком уровне предполагают высокую степень общенаучности, Естественно-гуманитарная, а также философская культура.это философия, которая защищает единство и взаимосвязь все аспекты познания огромного и разнообразного мира чья субстанция — материя. Как однажды заметил Вернер Гейзенберг, для наших чувств мир состоит из бесконечного множества вещи и события, цвета и звуки. Но чтобы поймите, что мы должны ввести какой-то порядок, и порядок означает признать равное, это означает какое-то единство. Отсюда вера в то, что есть один фундаментальный принцип, и в то же время трудность извлеките из него бесконечное разнообразие вещей.Естественный отправной точкой является то, что существует материальная первопричина вещей, поскольку мир состоит из материи.
Интенсивное развитие современной науки, которая своим блеск, как правило, затмевает другие формы интеллектуального деятельность, процесс ее дифференциации и интеграции, порождает огромное количество новых проблем, связанных с мировоззрение и методология. Например, сделайте любые дополнительные земные цивилизации существуют и есть ли жизнь в других галактики? Как возникла Вселенная в данной качественной определенность? Что подразумевается под бесконечностью пространства и времени? Определенные области знаний постоянно сталкиваются с трудностями методологического характера.Как можно судить о степени какие физические или химические методы применимы к исследование живой природы, не упрощая ее? В современная наука не только имела необычно быстрое накопление новых знаний; методы, методы и стиль мышления также существенно изменился и продолжается изменить. Сами методы исследования привлекают возрастающий интерес ученых, поскольку дискуссии на национальных и международные симпозиумы и конгрессы-шоу. Следовательно более высокие требования к философии, к теоретической мысли в Генеральная.Дальнейшие научные познания в различных областях развивается, тем сильнее тенденция изучать логические система, с помощью которой мы получаем знания, сущность теории и как он построен, чтобы проанализировать эмпирические и теоретические уровни познания, исходные концепции наука и методы достижения истины. Короче говоря, науки показывают возрастающее желание познать себя, ум становится все более и более рефлексивным.
Не только предмет той или иной науки и методы его изучения проверяются.Мы пытаемся определить точную социальную и моральную роль того или иного наука играет или может играть в жизни общества, во что она подразумевает или может означать для будущего человечества — пользу или разрушение? Этот тенденция к самопознанию, о которой много говорят оба ученых и философов непременно проявит себя и должен проявить себя в отношениях между философией и наука.
Методологическое значение философского принципы, категории и законы не должны упрощенно.Неверно предполагать, что ни один конкретная проблема может быть решена без них. Когда мы думаем о место и роль философии в системе научных познания, мы не имеем в виду отдельные эксперименты или расчеты, но развитие науки в целом, выработка и обоснование гипотез, битва мнения, создание теории, решение внутренних противоречия в данной теории, углубленное рассмотрение исходные концепции науки, осмысление нового, основные факты и оценка выводов, сделанных из их, методы научного исследования и так далее.
Карл Ясперс, немецкий психиатр и философ, однажды подчеркнули, что студенты, недовольные философия часто поступала на естественнонаучные факультеты, чтобы разбираются в «реальных вещах», которые затем изучаются с энтузиазмом. Но позже, когда начали искать основу для собственной жизни в науке, общие руководящие принципы своих действий, они снова были разочарованы и поиск вернул их к философии. Философия помимо всего прочего другие его функции глубоко проникают в личную сторону человеческого жизнь.Судьба человека, его внутренние эмоции и желания, одним словом, его жизнь и смерть, от времени с незапамятных времен составляли одну из кардинальных философских проблемы. Безразличие к этому «человеческому» набору проблемы, что является характерной чертой неопозитивизма, справедливо рассматривается как односторонний сциентизм, суть что примитивно просто: философия должна быть наукой, подобной естествознания и стремиться достичь того же идеала математическая точность и достоверность. Но пока многие научные исследователи смотрят только вовне, философы смотрят как вовне, так и вовнутрь, то есть в окружающий мир человек и место человека в этом мире.Философское сознание рефлексивно по самой своей сути. Степень точности и сам характер точности и достоверности в науке и поэтому философия должна отличаться. Кто, например, отражает внутренний мир человека со всей его патологической аберрации «точнее» — естествоиспытатель с его экспериментальной техникой, математическими формулами и графики или, например, Шекспира, Толстого, Достоевского, в их бессмертные произведения, которые так сильно заряжены философский смысл?
Здесь возникает огромная философская проблема.Как мы преодолеть зияющий разрыв между математическими естественнонаучное и технологическое мышление, с одной стороны, а с другой — гуманитарная, социальная мысль? Как чтобы разрешить напряженный и продолжающийся спор между так называемые «лирики и физики», которые символизируют эти два разных стиля мышления? Это то, что имеет вредное воздействие на личность человека, втянутый в противоположный направления по двум принципам. Эта болезненная дихотомия может имеют негативные последствия для настоящего и будущего обоих индивидуальный и коллективный человеческий разум.Так что это образовательный, философский, моральный и глубоко социальный проблема.
Философия, как мы уже сказали, — это не просто абстрактное наука. Он также обладает оценочным аспектом, своим нравственным принципы. Наука много чего дала человеку, но этика или, проще говоря, совесть не входит в их число. В оценочные, аксиологические и эстетические аспекты также важны для науки. И они тоже не являются его частью.
Философия помогает нам достичь более глубокого понимания социальная значимость и общие перспективы научных открытия и их технические приложения.Впечатляющий достижения научно-технической революции, противоречия и социальные последствия, которые это вызвало, поднимают глубокие философские проблемы. Современный философский иррационализм дает пессимистическую оценку научно-технический прогресс и прогнозирует во всем мире стихийное бедствие. Но здесь возникает вопрос об ответственности философии, поскольку философия стремится понять сущность вещей и здесь мы имеем дело с деятельностью человеческий разум и его «необоснованные» последствия.Таким образом вопрос о природе философии в наши дни перерастает в вопрос об исторических судеб человечества и становится жизненно важная социальная проблема. Насколько общество постигать себя, рационально управлять собственным развитием, быть хозяин своей судьбы, управлять последствиями своей собственная познавательная и практическая деятельность?
Есть много вопросов, которые эпоха ставит перед человечеством и на эти вопросы можно ответить философией. За пример, что ждет в будущем конкурирующих социальных системы в современном мире? Каковы рациональные способы устранение угрозы всеобщего уничтожения?
В современных условиях роль не только естествознания. и технологии, но также и гуманитарных наук, изучающих «человеческие дела», законы жизни и развития общество, сильно выросло и будет продолжать расти, время идет.Результаты социальных исследований сегодня предполагается не только исключительным теоретическим, но и исключительным прикладное, общественно-политическое значение. Сама структура социальной жизни становится все более сложным, появляются новые формы человеческого активности появляются научно-технические революция продолжает свое наступление, роль социальных и политические проблемы в жизни общества, в развитии культуры неуклонно растет.
Революционные изменения сегодня коснулись всех сфер жизни: производительные силы, наука с ее гигантским полем практическое применение, технологии, политика, этнос отношения, интеллектуальная жизнь в целом.Сам человек меняется. В чем суть, причина этих изменений, распространяются по миру и затрагивают самые разные аспекты человеческой жизни? Каким образом различные аспекты революционный процесс, охвативший планету взаимозависимы? Какими последствиями будут научные и технологическая революция для народов мира? Разве мы не являемся свидетелями глубокого кризиса и не участвуем в нем? всей нашей цивилизации? Что нам делать с повышенным человеческих идеалов, когда мы сталкиваемся с угрозой самому существование жизни на земле?
Надеемся, что в течение нескольких столетий люди наблюдали развитие технологий при условии, что укрощение силы природы принесут им счастье и изобилие, и что этого будет достаточно, чтобы можно было устроить человеческую жизнь на рациональных принципах.Человечество многого добилось, но мы также навели «много беспорядка». На сколько долго и в каком масштабе мы можем накапливать отходы среди каких должен жить современный человек? Здесь нам нужен четкий и философский взгляд на историю. Почему, из-за чего противоречия, неужели силы, созданные и активируемые человеком мозги и руки обращаются против самого человека и его разума? Почему мир устроен так, что большинство его одаренных умов стремится к разрушению, а не к созиданию Разве это не глубокая социальная и философская проблема? Появление атомный век был отмечен ужасающим уничтожением и массовым убийство.Как долго будет грозная тень атомного бомба нависла над всеми человеческими радостями и надеждами?
На эти и другие великие вопросы нашего времени невозможно ответить высшей наукой физикой, математикой, кибернетика, химия, биология или естествознание как в целом, хотя их открытия и были велики. Эти вопросы, которые волнуют умы всего человечества и касаются к жизни сегодня и в будущем, должен ответить научная философия.
Естественно, решение всех насущных проблем нашей время зависит не только от рационального философского ориентация.Это также зависит от политической ориентации наций и государственных деятелей, что, в свою очередь, связано с природой социальной структуры.
Научная деятельность не только логична, но и имеет нравственную и социально-политические последствия. Знание вооружает человека средствами для достижения своих целей. Несомненно, современные натуральные наука — мощный «двигатель» технического прогресса.
В ожесточенной идеологической борьбе специализированные ученые, отсутствие научного мировоззрения или методологии иногда оказывается быть беспомощными взрослыми детьми перед реакционным идеология и некоторые из них попадают в ее тиски.
Философский апологет
Это не так широко известно, но большая часть беременностей у людей заканчивается выкидышем, также известным как самопроизвольный аборт . Большинство этих выкидышей происходит очень скоро после беременности, часто до того, как беременность станет известна, и по этой причине трудно получить точные цифры. Оценки частоты выкидышей сильно различаются, но многие из них превышают 60%. Эти оценки обычно основаны на некоторых очень старых исследованиях вместе с данными, полученными при наблюдении за экстракорпоральными оплодотворениями (ЭКО), которые могут не отражать то, что происходит в природе.
Предположим, что частота выкидышей составляет 60%. В чем заключается основная проблема для защиты аристократии? Многие философы указали, что это означает, что сотни миллионов людей умирают от выкидыша, и, по мнению сторонников жизни, все это люди, моральные ценности которых эквивалентны любым взрослым. Но эти цифры намного превышают любую другую причину смерти. Фактически, около 56 миллионов человек умирают каждый год, и, возможно, происходит 200 миллионов выкидышей. Был задан вопрос, почему защитников жизни не волнует эта огромная потеря человеческих жизней? Они, безусловно, озабочены предотвращением искусственных абортов, на которые уносится очень мало человеческих жизней, около 56 миллионов.Но отсутствие у них беспокойства по поводу 200 миллионов смертей от выкидыша, похоже, указывает на то, что они на самом деле не верят своим собственным утверждениям о моральной ценности эмбрионов и плодов. Фактически, их позиция критиковалась как «морально чудовищная».
Это важный вопрос, на который должны ответить защитники абортов, и ПА и Дэниел Роджер только что опубликовали исчерпывающий ответ в номере Новая биоэтика , озаглавленный «Проблема самопроизвольного аборта: является ли позиция защитников жизни морально чудовищной?».Я резюмирую наш ответ ниже. Если у вас нет доступа к академическим журналам и вы хотите получить копию этой статьи, запросите ее здесь.
Основной вопрос заключается в том, какие моральные обязательства имеют защитники жизни в отношении борьбы с выкидышем и как это обязательство соотносится с их обязанностью противодействовать искусственным абортам. Конечно, если исходить из чистых цифр, то есть prima facie обязательство что-то делать с выкидышем — в этом отношении оно определенно превосходит искусственный аборт.Но мы выделяем два важных соображения, которые должны влиять на наши обязательства: предотвратимость смерти и моральное зло смерти. Если смерть невозможно предотвратить, это снижает наши обязательства по отношению к этим случаям смерти, и если одни смерти морально хуже других, мы должны отдавать им приоритет.
Предотвращение выкидыша
Было бы слишком упрощенно напрямую сравнивать смертность от выкидыша со смертью, скажем, от рака или даже от искусственного аборта.Выкидыш не является причиной смерти, а скорее относится к всем случаям естественной смерти до рождения, независимо от причины. Он имеет множество основных причин, и их необходимо изучить, чтобы определить, какие из них наиболее распространены. Наиболее частой причиной выкидыша оказываются хромосомные аномалии, на которые приходится около 70% всех выкидышей. Эти аномалии в основном представляют собой анеуплоидии , аномальное количество хромосом в клетках, и они редко совместимы с жизнью.Анеуплодии нельзя предотвратить — это потребует редактирования генов эмбрионов, что в настоящее время невозможно.
Существует множество других менее серьезных причин выкидыша, таких как аномалии матки, тромбофилии, иммунологические и иммуногенетические причины и острые материнские инфекции. Определенные факторы образа жизни участвуют в повышении риска выкидыша, включая курение, потребление алкоголя и кофеина, а также ожирение, и, наконец, увеличение возраста матери также является одним из факторов.
Убить против дать умереть
Некоторые борцы за жизнь утверждают, что искусственные аборты намного хуже с моральной точки зрения, чем выкидыши, и что это оправдывает концентрацию усилий на борьбе с искусственными абортами. Проблема с этим утверждением заключается в том, что даже если существует моральное различие между преднамеренным убийством (искусственный аборт) и смертью человека (выкидыш), неясно, имеет ли это значение. Чтобы исследовать это, давайте предположим, что есть моральная разница: гораздо хуже для кого-то преднамеренно убить кого-то, чем позволить ему умереть, скажем, не сумев его спасти.Проблема для сторонников жизни заключается в том, что с их точки зрения, искусственные аборты представляют собой также случаев позволения умереть — они не принимают непосредственного участия в самоубийстве и поэтому являются сторонними наблюдателями в отношении искусственных абортов и выкидыши. Если борцы за жизнь не хотят делать туманные заявления о том, что искусственные аборты способствуют еще большему злу в мире, кажется, нет веских оснований отдавать предпочтение противодействию искусственным абортам, а не выкидышам на основании морального зла.
Здесь Томас Погге проливает некоторый свет на эту проблему, заявляя, что в отношении искусственных абортов «мы несем ответственность за содействие в достижении этих смертей, участвуя в поддержании и обеспечении соблюдения правовой системы, которая, разрешая аборты, предсказуемо приводит к этим дополнительным смертям. ‘(Погге, 2010, с. 127). Граждане Соединенных Штатов до 1860 года несли ответственность за законы, разрешающие рабство, независимо от того, владели ли они рабами сами. Точно так же все граждане в демократическом государстве, разрешающем искусственный аборт, несут некоторую моральную ответственность за эти смерти.Так что, если искусственные аборты хуже с моральной точки зрения, чем выкидыши, и все граждане несут за них определенную ответственность, это серьезный повод противиться этому.
В этике широко обсуждается различие между убийством и смертью. Интуитивно большинство из нас чувствует, что умышленное убийство — это нечто худшее, чем позволить кому-то умереть, но это трудно определить. Философы очень хорошо придумывают контрпримеры для объяснения этой разницы. Мы используем подход, основанный на сопоставлении, которое максимально аналогично (с точки зрения защиты абортов) большинству искусственных абортов и выкидышей: преднамеренное убийство новорожденного, от которого можно было ожидать, что он будет жить нормальной жизнью, и допустить новорожденный со смертельным и неизлечимым хромосомным заболеванием умер.Кажется очевидным, что позволить новорожденному умереть в этом случае может вообще не быть моральной проблемой, в то время как убийство новорожденного всегда является серьезной ошибкой. Мы пришли к выводу, что точно так же с моральной точки зрения намеренно убить плод гораздо хуже, чем не спасти его.
Заключение
Несмотря на то, что число смертей от выкидышей намного выше, чем от искусственных абортов, они оба представляют собой десятки миллионов смертей морально ценных людей, согласно позиции, выступающей за аборты.Если мы допустим, что на наши моральные обязательства в отношении этих смертей влияет то, что можно сделать для их предотвращения, и что искусственные аборты морально хуже, чем выкидыши, то для сторонников жизни кажется разумным сосредоточиться на противодействии искусственным абортам. Если мы рассмотрим внутриутробную смертность от предотвратимых причин, искусственный аборт, безусловно, является самой предотвратимой причиной смерти.
Однако сторонникам жизни важно не игнорировать выкидыши. Хотя этой проблеме посвящено много медицинских исследований, масштабы смертей означают, что проблема должна широко обсуждаться в кругах, защищающих жизнь людей, и следует учитывать, что можно было бы сделать.