(1) Бег — Булгаков Михаил » Страница 2 » Читать онлайн бесплатно. Библиотека knigov.ru

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив ее руку.) Позвольте, да у вас жар?

С е р а ф и м а. Нет, пустяки.

Г о л у б к о в. То есть как пустяки? Жар, ей-Богу, жар!

С е р а ф и м а. Вздор, Сергей Павлович, пройдет…

Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

Послушайте, madame, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в поселок, там, наверно, есть акушерка.

Г о л у б к о в. Я сбегаю.

Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.

С е р а ф и м а. Почему же вы не хотите, голубушка?

Б а р а б а н ч и к о в а (капризно). Не надо.

Серафима и Голубков в недоумении.

М а х р о в (тихо, Голубкову). Загадочная и весьма загадочная особа!

Г о л у б к о в (шепотом). Вы думаете, что…

М а х р о в. Я ничего не думаю, а так.

.. лихолетье, сударь, мало ли кого ни встретишь на своем пути! Лежит какая-то странная дама в церкви…

Пение под землей смолкает.

П а и с и й (появляется бесшумно, черен, испуган). Документики, документики приготовьте, господа честные! (Задувает все свечи, кроме одной.)

Серафима, Голубков и Махров достают документы. Барабанчикова высовывает руку и выкладывает на попону паспорт.

Б а е в (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден. За Баевым – Буденовец с фонарем). А чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?

П а и с и й. Здесь, здесь, здесь…

Б а е в (Буденовцу).

Посмотри.

Буденовец с фонарем исчезает в железной двери.

(Паисию.) Был огонь на колокольне?

П а и с и й. Что вы, что вы! Какой огонь?

Б а е в. Огонь мерцал! Ну, ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном к стенке поставлю! Вы фонарями белым махали!

П а и с и й. Господи! Что вы?

Б а е в. А эти кто такие? Ты же говорил, что в монастыре ни одной души посторонней нету!

П а и с и й. Беженцы они, бе…

С е р а ф и м а. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке, мы и бросились в монастырь. (Указывает на Барабанчикову.)

Вот женщина, у нее роды начинаются…

Б а е в (подходит к Барабанчиковой, берет паспорт, читает). Барабанчикова, замужняя…

П а и с и й (сатанея от ужаса, шепчет). Господи, Господи, только это пронеси! (Готов убежать.) Святый славный великомученик Димитрий…

Б а е в. Где муж?

Барабанчикова простонала.

Б а е в. Нашла время, место рожать! (Махрову.) Документ!

М а х р о в. Вот документик! Я – химик из Мариуполя.

Б а е в. Много вас тут химиков во фронтовой полосе!

М а х р о в. Я продукты ездил покупать, огурчики…

Б а е в. Огурчики!

Б у д е н о в е ц (появляется внезапно).

Товарищ Баев! На колокольне ничего не обнаружил, а вот что. .. (Шепчет на ухо Баеву.)

Б а е в. Да что ты! Откуда?

Б у д е н о в е ц. Верно говорю. Главное, темно, товарищ командир.

Б а е в. Ну ладно, ладно, пошли. (Голубкову, который протягивает свой документ.) Некогда, некогда, после. (Паисию.) Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?

П а и с и й. Нет, нет, нет…

Б а е в. Только молитесь? А вот за кого вы молитесь, интересно было бы знать? За черного барона или за советскую власть? Ну ладно, до скорого свидания, завтра разберемся! (Уходит вместе с Буденовцем.)

За окнами послышалась глухая команда, и все стихло, как бы ничего и не было. Паисий жадно и часто крестится, зажигает свечи и исчезает.

М а х р о в. Расточились… Недаром сказано: и даст им начертание на руках или на челах их… Звезды-то пятиконечные, обратили внимание?

Г о л у б к о в (шепотом, Серафиме). Я совершенно теряюсь, ведь эта местность в руках у белых, откуда же красные взялись? Внезапный бой?. . Отчего все это произошло?

Б а р а б а н ч и к о в а. Это оттого произошло, что генерал Крапчиков – задница, а не генерал! (Серафиме.) Пардон, мадам.

Г о л у б к о в (машинально).

Ну?

Б а р а б а н ч и к о в а. Ну что – ну? Ему прислали депешу, что конница красная в тылу, а он, язви его душу, расшифровку отложил до утра и в винт сел играть.

Г о л у б к о в. Ну?

Б а р а б а н ч и к о в а. Малый в червах объявил.

М а х р о в (тихо). Ого-го, до чего интересная особа!

Г о л у б к о в. Простите, вы, по-видимому, в курсе дела: у меня были сведения, что здесь, в Курчулане, должен был быть штаб генерала Чарноты…

Б а р а б а н ч и к о в а. Вот какие у вас подробные сведения! Ну, был штаб, как не быть. Только он весь вышел.

Книга Бег читать онлайн бесплатно, автор Михаил Булгаков – Fictionbook

Бессмертье – тихий, светлый брег;

Наш путь – к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бег!.

.

Жуковский

Действующие лица

С е р а ф и м а В л а д и м и р о в н а К о р з у х и н а – молодая петербургская дама.

С е р г е й П а в л о в и ч Г о л у б к о в – сын профессора-идеалиста из Петербурга.

А ф р и к а н – архиепископ Симферопольский и Карасу-Базарский, архипастырь именитого воинства, он же химик М а х р о в.

П а и с и й – монах.

Д р я х л ы й и г у м е н.

Б а е в – командир полка в Конармии Буденного.

Б у д е н о в е ц.

Г р и г о р и й Л у к ь я н о в и ч Ч а р н о т а – запорожец по происхождению, кавалерист, генерал-майор в армии белых.

Б а р а б а н ч и к о в а – дама, существующая исключительно в воображении генерала Чарноты.

Л ю с ь к а – походная жена генерала Чарноты.

К р а п и л и н – вестовой Чарноты, человек, погибший из-за своего красноречия.

Д е Б р и з а р – командир гусарского полка у белых.

Р о м а н В а л е р ь я н о в и ч Х л у д о в.

Г о л о в а н – есаул, адъютант Хлудова.

К о м е н д а н т с т а н ц и и.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и.

Н и к о л а е в н а – жена начальника станции.

О л ь к а – дочь начальника станции, 4-х лет.

П а р а м о н И л ь и ч К о р з у х и н – муж Серафимы.

Т и х и й – начальник контрразведки.

С к у н с к и й, Г у р и н – служащие в контрразведке.

Б е л ы й г л а в н о к о м а н д у ю щ и й.

Л и ч и к о в к а с с е.

А р т у р А р т у р о в и ч – тараканий царь.

Ф и г у р а в к о т е л к е и в и н т е н д а н т с к и х п о г о н а х

Т у р ч а н к а, л ю б я щ а я м а т ь.

П р о с т и т у т к а – к р а с а в и ц а.

Г р е к-д о н ж у а н.

А н т у а н Г р и щ е н к о – лакей Корзухина.

М о н а х и, б е л ы е ш т а б н ы е о ф и ц е р ы, к о н в о й н ы е к а з а к и Б е л о г о г л а в н о к о м а н д у ю щ е г о, к о н т р-р а з в е д ч и к и, к а з а к и в б у р к а х, а н г л и й с к и е, ф р а н ц у з с к и е и и т а л ь я н с к и е м о р я к и, т у р е ц к и е и и т а л ь я н с к и е п о л и ц е й с к и е, м а л ь ч и ш к и т у р к и и г р е к и, а р м я н с к и е и г р е ч е с к и е г о л о в ы в о к н а х, т о л п а в К о н с т а н т и н о п о л е.

Сон первый происходит в Северной Таврии в октябре 1920 года. Сны второй, третий и четвертый – в начале ноября 1920 года в Крыму.

Пятый и шестой – в Константинополе летом 1921 года.

Седьмой – в Париже осенью 1921 года.

Восьмой – осенью 1921 года в Константинополе.

Действие первое

Сон первый

Мне снился монастырь…

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас…»

Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткой, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит Б а р а б а н ч и к о в а. Химик М а х р о в, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем что-то разглядеть… В высоком игуменском кресле сидит С е р а ф и м а, в черной шубе.

Судя по лицу, Серафиме нездоровится.

У ног Серафимы на скамеечке, рядом с чемоданом, – Г о л у б к о в, петербургского вида молодой человек в черном пальто и в перчатках.

Г о л у б к о в (прислушиваясь к пению). Вы слышите, Серафима Владимировна? Я понял, у них внизу подземелье… В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово! Вот уже месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам, и чем дальше, тем непонятнее становится крутом… Видите, вот уж и в церковь мы с вами попали! И знаете ли, когда сегодня случилась вся эта кутерьма, я заскучал по Петербургу, ей-Богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась мне зеленая лампа в кабинете…

С е р а ф и м а. Эти настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать во время скитаний. Не лучше ли было бы вам остаться?

Г о л у б к о в. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что будет! И потом, ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь… С тех пор как мы случайно встретились в теплушке под тем фонарем, помните… прошло ведь, в сущности, немного времени, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно-давно! Мысль о вас облегчает этот полет в осенней мгле, и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему мужу.

И хотя мне будет скучно без вас, я буду радоваться вашей радостью.

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив ее руку.) Позвольте, да у вас жар?

С е р а ф и м а. Нет, пустяки.

Г о л у б к о в. То есть как пустяки? Жар, ей-Богу, жар!

С е р а ф и м а. Вздор, Сергей Павлович, пройдет…

Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

Послушайте, madame, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в поселок, там, наверно, есть акушерка.

Г о л у б к о в. Я сбегаю.

Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.

С е р а ф и м а. Почему же вы не хотите, голубушка?

Б а р а б а н ч и к о в а (капризно). Не надо.

Серафима и Голубков в недоумении.

М а х р о в (тихо, Голубкову). Загадочная и весьма загадочная особа!

Г о л у б к о в (шепотом). Вы думаете, что…

М а х р о в. Я ничего не думаю, а так… лихолетье, сударь, мало ли кого ни встретишь на своем пути! Лежит какая-то странная дама в церкви…

Пение под землей смолкает.

П а и с и й (появляется бесшумно, черен, испуган). Документики, документики приготовьте, господа честные! (Задувает все свечи, кроме одной.)

Серафима, Голубков и Махров достают документы. Барабанчикова высовывает руку и выкладывает на попону паспорт.

Б а е в (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден. За Баевым – Буденовец с фонарем). А чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?

П а и с и й. Здесь, здесь, здесь…

Б а е в (Буденовцу). Посмотри.

Буденовец с фонарем исчезает в железной двери.

(Паисию.) Был огонь на колокольне?

П а и с и й. Что вы, что вы! Какой огонь?

Б а е в. Огонь мерцал! Ну, ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном к стенке поставлю! Вы фонарями белым махали!

П а и с и й. Господи! Что вы?

Б а е в. А эти кто такие? Ты же говорил, что в монастыре ни одной души посторонней нету!

П а и с и й. Беженцы они, бе…

С е р а ф и м а. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке, мы и бросились в монастырь. (Указывает на Барабанчикову.) Вот женщина, у нее роды начинаются…

Б а е в (подходит к Барабанчиковой, берет паспорт, читает). Барабанчикова, замужняя…

П а и с и й (сатанея от ужаса, шепчет). Господи, Господи, только это пронеси! (Готов убежать.) Святый славный великомученик Димитрий…

Б а е в. Где муж?

Барабанчикова простонала.

Б а е в. Нашла время, место рожать! (Махрову.) Документ!

М а х р о в. Вот документик! Я – химик из Мариуполя.

Б а е в. Много вас тут химиков во фронтовой полосе!

М а х р о в. Я продукты ездил покупать, огурчики…

Б а е в. Огурчики!

Б у д е н о в е ц (появляется внезапно). Товарищ Баев! На колокольне ничего не обнаружил, а вот что… (Шепчет на ухо Баеву.)

Б а е в. Да что ты! Откуда?

Б у д е н о в е ц. Верно говорю. Главное, темно, товарищ командир.

Б а е в. Ну ладно, ладно, пошли. (Голубкову, который протягивает свой документ.) Некогда, некогда, после. (Паисию.) Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?

П а и с и й. Нет, нет, нет…

Б а е в. Только молитесь? А вот за кого вы молитесь, интересно было бы знать? За черного барона или за советскую власть? Ну ладно, до скорого свидания, завтра разберемся! (Уходит вместе с Буденовцем.)

За окнами послышалась глухая команда, и все стихло, как бы ничего и не было. Паисий жадно и часто крестится, зажигает свечи и исчезает.

М а х р о в. Расточились… Недаром сказано: и даст им начертание на руках или на челах их… Звезды-то пятиконечные, обратили внимание?

Г о л у б к о в (шепотом, Серафиме). Я совершенно теряюсь, ведь эта местность в руках у белых, откуда же красные взялись? Внезапный бой?.. Отчего все это произошло?

Б а р а б а н ч и к о в а. Это оттого произошло, что генерал Крапчиков – задница, а не генерал! (Серафиме. ) Пардон, мадам.

Г о л у б к о в (машинально). Ну?

Б а р а б а н ч и к о в а. Ну что – ну? Ему прислали депешу, что конница красная в тылу, а он, язви его душу, расшифровку отложил до утра и в винт сел играть.

Г о л у б к о в. Ну?

Б а р а б а н ч и к о в а. Малый в червах объявил.

М а х р о в (тихо). Ого-го, до чего интересная особа!

Г о л у б к о в. Простите, вы, по-видимому, в курсе дела: у меня были сведения, что здесь, в Курчулане, должен был быть штаб генерала Чарноты…

Б а р а б а н ч и к о в а. Вот какие у вас подробные сведения! Ну, был штаб, как не быть. Только он весь вышел.

 

Г о л у б к о в. А куда же он удалился?

Б а р а б а н ч и к о в а. Совершенно определенно – в болото.

М а х р о в. А откуда вам все это известно, мадам?

Б а р а б а н ч и к о в а. Очень уж ты, архипастырь, любопытен!

М а х р о в. Позвольте, почему вы именуете меня архипастырем?

Б а р а б а н ч и к о в а. Ну ладно, ладно, это скучный разговор, отойдите от меня.

Паисий вбегает, опять тушит свечи все, кроме одной, смотрит в окно.

Г о л у б к о в. Что еще?

П а и с и й. Ох, сударь, и сами не знаем, кого нам еще Господь послал и будем ли мы живы к ночи! (Исчезает так, что кажется, будто он проваливается сквозь землю.)

Послышался многокопытный топот, в окне затанцевали отблески пламени.

С е р а ф и м а. Пожар?

Г о л у б к о в. Нет, это факелы. Ничего не понимаю, Серафима Владимировна! Белые войска, клянусь, белые! Свершилось! Серафима Владимировна, слава Богу, мы опять в руках белых! Офицеры в погонах!

Б а р а б а н ч и к о в а (садится, кутаясь в попону). Ты, интеллигент проклятый, заткнись мгновенно! «Погоны», «погоны»! Здесь не Петербург, а Таврия, коварная страна! Если на тебя погоны нацепить, это еще не значит, что ты стал белый! А если отряд переодетый? Тогда что?

Вдруг мягко ударил колокол.

Ну, зазвонили! Засыпались монахи-идиоты! (Голубкову.) Какие штаны на них?

Г о л у б к о в. Красные!.. А вон еще въехали, у тех синие с красными боками…

Б а р а б а н ч и к о в а. «Въехали с боками»!.. Черт тебя возьми! С лампасами?

Послышалась глухая команда де Бризара: «Первый эскадрон, слезай!»

Что такое! Не может быть? Его голос! (Голубкову.) Ну, теперь кричи, теперь смело кричи, разрешаю! (Сбрасывает с себя попону и тряпье и выскакивает в виде генерала Чарноты. Он в черкеске со смятыми серебряными погонами. Револьвер, который у него был в руках, засовывает в карман, подбегает к окну, распахивает его, кричит.) Здравствуйте, гусары! Здравствуйте, донцы! Полковник Бризар, ко мне!

Дверь открывается, и первой вбегает Л ю с ь к а в косынке сестры милосердия, в кожаной куртке и в высоких сапогах со шпорами. За ней – обросший бородой д е Б р и з а р и вестовой К р а п и л и н с факелом.

Л ю с ь к а. Гриша! Гри-Гри! (Бросается на шею Чарноте.) Не верю глазам! Живой? Спасся? (Кричит в окно.) Гусары, слушайте, генерала Чарноту отбили у красных!

За окном шум и крики.

Л ю с ь к а. Ведь мы по тебе панихиду собирались служить!

Ч а р н о т а. Смерть видел вот так близко, как твою косынку. Я как поехал в штаб к Крапчикову, а он меня, сукин кот, в винт посадил играть… малый в червах… и на тебе – пулеметы! Буденный – на тебе, с небес! Начисто штаб перебили! Я отстрелялся, в окно и огородами в поселок к учителю Барабанчикову, давай, говорю, документы! А он, в панике, взял, да не те документы мне и сунул! Приползаю сюда, в монастырь, глядь, документы-то бабьи, женины – мадам Барабанчикова, и удостоверение – беременная! Крутом красные, ну, говорю, кладите меня, как я есть, в церкви! Лежу, рожаю, слышу, шпорами – шлеп, шлеп!..

Л ю с ь к а. Кто?

Ч а р н о т а. Командир-буденовец.

Л ю с ь к а. Ах!

Ч а р н о т а. Думаю, куда же ты, буденовец, шлепаешь? Ведь твоя смерть лежит под попоной! Ну приподымай, приподымай ее скорей! Будут тебя хоронить с музыкой! И паспорт он взял, а попону не поднял!

Люська визжит.

(Выбегает, в дверях кричит. ) Здравствуй, племя казачье! Здорово, станичники!

Послышались крики. Люська выбегает вслед за Чарнотой.

Д е Б р и з а р. Ну, я-то попону приподыму! Не будь я краповый черт, если я на радостях в монастыре кого-нибудь не повешу! Этих, видно, красные второпях забыли! (Махрову.) Ну, у тебя и документ спрашивать не надо. По волосам видно, что за птица! Крапилин, свети сюда!

П а и с и й (влетает). Что вы, что вы? Это его высокопреосвященство! Это высокопреосвященнейший Африкан!

Д е Б р и з а р. Что ты, сатана чернохвостая, несешь?

Махров сбрасывает шапку и тулуп.

(Всматривается в лицо Махрова.) Что такое? Ваше высокопреосвященство, да это действительно вы?! Как же вы сюда попали?

А ф р и к а н. В Курчулан приехал благословить донской корпус, а меня пленили красные во время набега. Спасибо, монахи снабдили документами.

Д е Б р и з а р. Черт знает что такое! (Серафиме.) Женщина, документ!

С е р а ф и м а. Я жена товарища министра торговли. Я застряла в Петербурге, а мой муж уже в Крыму. Я бегу к нему. Вот фальшивые документы, а вот настоящий паспорт. Моя фамилия Корзухина.

Д е Б р и з а р. Mille excuses, madame! ^{А вы, гусеница в штатском, уж не обер ли вы прокурор?}

Г о л у б к о в. Я не гусеница, простите, и отнюдь не обер-прокурор! Я сын знаменитого профессора-идеалиста Голубкова и сам приват-доцент, бегу из Петербурга к вам, к белым, потому что в Петербурге работать невозможно.

Д е Б р и з а р. Очень приятно. Ноев ковчег!

Кованый люк в полу открывается, из него подымается дряхлый И г у м е н, а за ним – х о р м о н а х о в со свечами.

И г у м е н (Африкану). Ваше высокопреосвященство! (Монахам.) Братие! Сподобились мы владыку от рук нечестивых социалов спасти и сохранить!

Монахи облекают взволнованного Африкана в мантию, подают ему жезл.

Владыко. Прими вновь жезл сей, им же утверждай паству…

А ф р и к а н. Воззри с небес, Боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя!

М о н а х и (внезапно запели). Ειζ πολλαξτη δε′ζποτα!

В дверях вырастает Ч а р н о т а, с ним – Л ю с ь к а.

Ч а р н о т а. Что вы, отцы святые, белены объелись, что ли? Не ко времени эту церемонию затеяли! Ну-ка, хор!.. (Показывает жестом – «уходите».)

А ф р и к а н. Братие! Выйдите!

Игумен и монахи уходят в землю.

Ч а р н о т а (Африкану). Ваше высокопреосвященство, что же это вы тут богослужение устроили? Драпать надо! Корпус идет за нами по пятам, ловят нас! Нас Буденный к морю придушит! Вся армия уходит! В Крым идем! К Роману Хлудову под крыло!

А ф р и к а н. Всеблагий Господи, что же это? (Схватывает свой тулуп.) Двуколки с вами-то есть? (Исчезает.)

Ч а р н о т а. Карту мне! Свети, Крапилин! (Смотрит на карту.) Все заперто! Гроб!

Л ю с ь к а. Ах ты, Крапчиков, Крапчиков!..

Ч а р н о т а. Стой! Щель нашел! (Де Бризару.) Возьмешь свой полк, пойдешь на Алманайку. Притянешь их немножко на себя, тогда на Бабий Гай и переправляйся хоть по глотку! Я после тебя подамся к молоканам на хутора, с донцами, и хоть позже тебя, а выйду на Арабатскую стрелу, там соединимся. Через пять минут выходи!

Д е Б р и з а р. Слушаю, ваше превосходительство.

Ч а р н о т а. Ф-фу!.. Дай хлебнуть, полковник.

Г о л у б к о в. Серафима Владимировна, вы слышите? Белые уезжают. Нам надо бежать с ними, иначе мы опять попадем в руки к красным. Серафима Владимировна, почему вы не отзываетесь, что с вами?

Л ю с ь к а. Дай и мне.

Де Бризар подает фляжку Люське.

Г о л у б к о в (Чарноте). Господин генерал, умоляю вас, возьмите нас с собой! Серафима Владимировна заболела… Мы в Крым бежим… С вами есть лазарет?

Ч а р н о т а. Вы в университете учились?

Г о л у б к о в. Конечно, да…

Ч а р н о т а. Производите впечатление совершенно необразованного человека. Ну, а если вам пуля попадет в голову на Бабьем Гае, лазарет вам очень поможет, да? Вы бы еще спросили, есть ли у нас рентгеновский кабинет. Интеллигенция!.. Дай-ка еще коньячку!

Л ю с ь к а. Надо взять. Красивая женщина, красным достанется.

Г о л у б к о в. Серафима Владимировна, подымайтесь! Надо ехать!

С е р а ф и м а (глухо). Знаете что, Сергей Павлович, мне, кажется, действительно нездоровится… Вы поезжайте один, а я здесь в монастыре прилягу… мне что-то жарко…

Г о л у б к о в. Боже мой! Серафима Владимировна, это немыслимо! Серафима Владимировна, подымайтесь!

С е р а ф и м а. Я хочу пить… и в Петербург…

Г о л у б к о в. Что же это такое?..

Л ю с ь к а (победоносно). Это тиф, вот что это такое.

Д е Б р и з а р. Сударыня, вам бежать надо, вам худо у красных придется. Впрочем, я говорить не мастер. Крапилин, ты красноречив, уговори даму!

К р а п и л и н. Так точно, ехать надо.

Г о л у б к о в. Серафима Владимировна, надо ехать…

Д е Б р и з а р. Крапилин, ты красноречив, уговори даму!

К р а п и л и н. Так точно, ехать надо!

Д е Б р и з а р (глянул на браслет-часы). Пора! (Выбегает.)

Послышалась его команда: «Садись!» – потом топот.

Л ю с ь к а. Крапилин! Подымай ее, бери силой!

К р а п и л и н. Слушаюсь! (Вместе с Голубковым подымают Серафиму, ведут под руки. )

Л ю с ь к а. В двуколку ее!

Уходят.

Ч а р н о т а (один, допивает коньяк, смотрит на часы). Пора.

И г у м е н (вырастает из люка). Белый генерал! Куда же ты? Неужто ты не отстоишь монастырь, давший тебе приют и спасение?!

Ч а р н о т а. Что ты, папаша, меня расстраиваешь? Колоколам языки подвяжи, садись в подземелье! Прощай! (Исчезает.)

Послышался его крик: «Садись! Садись!» – потом страшный топот, и все смолкает. Паисий появляется из люка.

П а и с и й. Отче игумен! А отец игумен! Что ж нам делать? Ведь красные прискачут сейчас! А мы белым звонили! Что же нам, мученический венец принимать?

И г у м е н. А где ж владыко?

П а и с и й. Ускакал, ускакал в двуколке!

И г у м е н. Пастырь, пастырь недостойный!.. Покинувший овцы своя! (Кричит глухо в подземелье.) Братие! Молитесь!

Из-под земли глухо послышалось: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас…». Тьма съедает монастырь. Сон первый кончается.

1. Тысяча извинений, мадам! (франц.)2. Греческая молитва. «На все века, владыка!»

Читать книгу Бег Михаила Булгакова : онлайн чтение

Михаил Булгаков
Бег
Восемь снов
Пьеса в четырех действиях

Бессмертье – тихий, светлый брег;

Наш путь – к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бег!..

Жуковский

Действующие лица

С е р а ф и м а В л а д и м и р о в н а К о р з у х и н а – молодая петербургская дама.

С е р г е й П а в л о в и ч Г о л у б к о в – сын профессора-идеалиста из Петербурга.

А ф р и к а н – архиепископ Симферопольский и Карасу-Базарский, архипастырь именитого воинства, он же химик М а х р о в.

П а и с и й – монах.

Д р я х л ы й и г у м е н.

Б а е в – командир полка в Конармии Буденного.

Б у д е н о в е ц.

Г р и г о р и й Л у к ь я н о в и ч Ч а р н о т а – запорожец по происхождению, кавалерист, генерал-майор в армии белых.

Б а р а б а н ч и к о в а – дама, существующая исключительно в воображении генерала Чарноты.

Л ю с ь к а – походная жена генерала Чарноты.

К р а п и л и н – вестовой Чарноты, человек, погибший из-за своего красноречия.

Д е Б р и з а р – командир гусарского полка у белых.

Р о м а н В а л е р ь я н о в и ч Х л у д о в.

Г о л о в а н – есаул, адъютант Хлудова.

К о м е н д а н т с т а н ц и и.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и.

Н и к о л а е в н а – жена начальника станции.

О л ь к а – дочь начальника станции, 4-х лет.

П а р а м о н И л ь и ч К о р з у х и н – муж Серафимы.

Т и х и й – начальник контрразведки.

С к у н с к и й, Г у р и н – служащие в контрразведке.

Б е л ы й г л а в н о к о м а н д у ю щ и й.

Л и ч и к о в к а с с е.

А р т у р А р т у р о в и ч – тараканий царь.

Ф и г у р а в к о т е л к е и в и н т е н д а н т с к и х п о г о н а х

Т у р ч а н к а, л ю б я щ а я м а т ь.

П р о с т и т у т к а – к р а с а в и ц а.

Г р е к-д о н ж у а н.

А н т у а н Г р и щ е н к о – лакей Корзухина.

М о н а х и, б е л ы е ш т а б н ы е о ф и ц е р ы, к о н в о й н ы е к а з а к и Б е л о г о г л а в н о к о м а н д у ю щ е г о, к о н т р-р а з в е д ч и к и, к а з а к и в б у р к а х, а н г л и й с к и е, ф р а н ц у з с к и е и и т а л ь я н с к и е м о р я к и, т у р е ц к и е и и т а л ь я н с к и е п о л и ц е й с к и е, м а л ь ч и ш к и т у р к и и г р е к и, а р м я н с к и е и г р е ч е с к и е г о л о в ы в о к н а х, т о л п а в К о н с т а н т и н о п о л е.

Сон первый происходит в Северной Таврии в октябре 1920 года. Сны второй, третий и четвертый – в начале ноября 1920 года в Крыму.

Пятый и шестой – в Константинополе летом 1921 года.

Седьмой – в Париже осенью 1921 года.

Восьмой – осенью 1921 года в Константинополе.

Действие первое

Сон первый

Мне снился монастырь…

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас…»

Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткой, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит Б а р а б а н ч и к о в а. Химик М а х р о в, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем что-то разглядеть… В высоком игуменском кресле сидит С е р а ф и м а, в черной шубе.

Судя по лицу, Серафиме нездоровится.

У ног Серафимы на скамеечке, рядом с чемоданом, – Г о л у б к о в, петербургского вида молодой человек в черном пальто и в перчатках.

Г о л у б к о в (прислушиваясь к пению). Вы слышите, Серафима Владимировна? Я понял, у них внизу подземелье… В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово! Вот уже месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам, и чем дальше, тем непонятнее становится крутом… Видите, вот уж и в церковь мы с вами попали! И знаете ли, когда сегодня случилась вся эта кутерьма, я заскучал по Петербургу, ей-Богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась мне зеленая лампа в кабинете…

С е р а ф и м а. Эти настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать во время скитаний. Не лучше ли было бы вам остаться?

Г о л у б к о в. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что будет! И потом, ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь… С тех пор как мы случайно встретились в теплушке под тем фонарем, помните… прошло ведь, в сущности, немного времени, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно-давно! Мысль о вас облегчает этот полет в осенней мгле, и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему мужу. И хотя мне будет скучно без вас, я буду радоваться вашей радостью.

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив ее руку.) Позвольте, да у вас жар?

С е р а ф и м а. Нет, пустяки.

Г о л у б к о в. То есть как пустяки? Жар, ей-Богу, жар!

С е р а ф и м а. Вздор, Сергей Павлович, пройдет…

Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

Послушайте, madame, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в поселок, там, наверно, есть акушерка.

Г о л у б к о в. Я сбегаю.

Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.

С е р а ф и м а. Почему же вы не хотите, голубушка?

Б а р а б а н ч и к о в а (капризно). Не надо.

Серафима и Голубков в недоумении.

М а х р о в (тихо, Голубкову). Загадочная и весьма загадочная особа!

Г о л у б к о в (шепотом). Вы думаете, что…

М а х р о в. Я ничего не думаю, а так… лихолетье, сударь, мало ли кого ни встретишь на своем пути! Лежит какая-то странная дама в церкви…

Пение под землей смолкает.

П а и с и й (появляется бесшумно, черен, испуган). Документики, документики приготовьте, господа честные! (Задувает все свечи, кроме одной.)

Серафима, Голубков и Махров достают документы. Барабанчикова высовывает руку и выкладывает на попону паспорт.

Б а е в (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден. За Баевым – Буденовец с фонарем). А чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?

П а и с и й. Здесь, здесь, здесь…

Б а е в (Буденовцу). Посмотри.

Буденовец с фонарем исчезает в железной двери.

(Паисию.) Был огонь на колокольне?

П а и с и й. Что вы, что вы! Какой огонь?

Б а е в. Огонь мерцал! Ну, ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном к стенке поставлю! Вы фонарями белым махали!

П а и с и й. Господи! Что вы?

Б а е в. А эти кто такие? Ты же говорил, что в монастыре ни одной души посторонней нету!

П а и с и й. Беженцы они, бе…

С е р а ф и м а. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке, мы и бросились в монастырь. (Указывает на Барабанчикову.) Вот женщина, у нее роды начинаются…

Б а е в (подходит к Барабанчиковой, берет паспорт, читает). Барабанчикова, замужняя…

П а и с и й (сатанея от ужаса, шепчет). Господи, Господи, только это пронеси! (Готов убежать.) Святый славный великомученик Димитрий…

Б а е в. Где муж?

Барабанчикова простонала.

Б а е в. Нашла время, место рожать! (Махрову.) Документ!

М а х р о в. Вот документик! Я – химик из Мариуполя.

Б а е в. Много вас тут химиков во фронтовой полосе!

М а х р о в. Я продукты ездил покупать, огурчики…

Б а е в. Огурчики!

Б у д е н о в е ц (появляется внезапно). Товарищ Баев! На колокольне ничего не обнаружил, а вот что… (Шепчет на ухо Баеву.)

Б а е в. Да что ты! Откуда?

Б у д е н о в е ц. Верно говорю. Главное, темно, товарищ командир.

Б а е в. Ну ладно, ладно, пошли. (Голубкову, который протягивает свой документ.) Некогда, некогда, после. (Паисию.) Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?

П а и с и й. Нет, нет, нет…

Б а е в. Только молитесь? А вот за кого вы молитесь, интересно было бы знать? За черного барона или за советскую власть? Ну ладно, до скорого свидания, завтра разберемся! (Уходит вместе с Буденовцем.)

За окнами послышалась глухая команда, и все стихло, как бы ничего и не было. Паисий жадно и часто крестится, зажигает свечи и исчезает.

М а х р о в. Расточились… Недаром сказано: и даст им начертание на руках или на челах их… Звезды-то пятиконечные, обратили внимание?

Г о л у б к о в (шепотом, Серафиме). Я совершенно теряюсь, ведь эта местность в руках у белых, откуда же красные взялись? Внезапный бой?.. Отчего все это произошло?

Б а р а б а н ч и к о в а. Это оттого произошло, что генерал Крапчиков – задница, а не генерал! (Серафиме.) Пардон, мадам.

Г о л у б к о в (машинально). Ну?

Б а р а б а н ч и к о в а. Ну что – ну? Ему прислали депешу, что конница красная в тылу, а он, язви его душу, расшифровку отложил до утра и в винт сел играть.

Г о л у б к о в. Ну?

Б а р а б а н ч и к о в а. Малый в червах объявил.

М а х р о в (тихо). Ого-го, до чего интересная особа!

Г о л у б к о в. Простите, вы, по-видимому, в курсе дела: у меня были сведения, что здесь, в Курчулане, должен был быть штаб генерала Чарноты…

Б а р а б а н ч и к о в а. Вот какие у вас подробные сведения! Ну, был штаб, как не быть. Только он весь вышел.

Г о л у б к о в. А куда же он удалился?

Б а р а б а н ч и к о в а. Совершенно определенно – в болото.

М а х р о в. А откуда вам все это известно, мадам?

Б а р а б а н ч и к о в а. Очень уж ты, архипастырь, любопытен!

М а х р о в. Позвольте, почему вы именуете меня архипастырем?

Б а р а б а н ч и к о в а. Ну ладно, ладно, это скучный разговор, отойдите от меня.

Паисий вбегает, опять тушит свечи все, кроме одной, смотрит в окно.

Г о л у б к о в. Что еще?

П а и с и й. Ох, сударь, и сами не знаем, кого нам еще Господь послал и будем ли мы живы к ночи! (Исчезает так, что кажется, будто он проваливается сквозь землю.)

Послышался многокопытный топот, в окне затанцевали отблески пламени.

С е р а ф и м а. Пожар?

Г о л у б к о в. Нет, это факелы. Ничего не понимаю, Серафима Владимировна! Белые войска, клянусь, белые! Свершилось! Серафима Владимировна, слава Богу, мы опять в руках белых! Офицеры в погонах!

Б а р а б а н ч и к о в а (садится, кутаясь в попону). Ты, интеллигент проклятый, заткнись мгновенно! «Погоны», «погоны»! Здесь не Петербург, а Таврия, коварная страна! Если на тебя погоны нацепить, это еще не значит, что ты стал белый! А если отряд переодетый? Тогда что?

Вдруг мягко ударил колокол.

Ну, зазвонили! Засыпались монахи-идиоты! (Голубкову.) Какие штаны на них?

Г о л у б к о в. Красные!.. А вон еще въехали, у тех синие с красными боками…

Б а р а б а н ч и к о в а. «Въехали с боками»!.. Черт тебя возьми! С лампасами?

Послышалась глухая команда де Бризара: «Первый эскадрон, слезай!»

Что такое! Не может быть? Его голос! (Голубкову.) Ну, теперь кричи, теперь смело кричи, разрешаю! (Сбрасывает с себя попону и тряпье и выскакивает в виде генерала Чарноты. Он в черкеске со смятыми серебряными погонами. Револьвер, который у него был в руках, засовывает в карман, подбегает к окну, распахивает его, кричит.) Здравствуйте, гусары! Здравствуйте, донцы! Полковник Бризар, ко мне!

Дверь открывается, и первой вбегает Л ю с ь к а в косынке сестры милосердия, в кожаной куртке и в высоких сапогах со шпорами. За ней – обросший бородой д е Б р и з а р и вестовой К р а п и л и н с факелом.

Л ю с ь к а. Гриша! Гри-Гри! (Бросается на шею Чарноте.) Не верю глазам! Живой? Спасся? (Кричит в окно.) Гусары, слушайте, генерала Чарноту отбили у красных!

За окном шум и крики.

Л ю с ь к а. Ведь мы по тебе панихиду собирались служить!

Ч а р н о т а. Смерть видел вот так близко, как твою косынку. Я как поехал в штаб к Крапчикову, а он меня, сукин кот, в винт посадил играть… малый в червах… и на тебе – пулеметы! Буденный – на тебе, с небес! Начисто штаб перебили! Я отстрелялся, в окно и огородами в поселок к учителю Барабанчикову, давай, говорю, документы! А он, в панике, взял, да не те документы мне и сунул! Приползаю сюда, в монастырь, глядь, документы-то бабьи, женины – мадам Барабанчикова, и удостоверение – беременная! Крутом красные, ну, говорю, кладите меня, как я есть, в церкви! Лежу, рожаю, слышу, шпорами – шлеп, шлеп!..

Л ю с ь к а. Кто?

Ч а р н о т а. Командир-буденовец.

Л ю с ь к а. Ах!

Ч а р н о т а. Думаю, куда же ты, буденовец, шлепаешь? Ведь твоя смерть лежит под попоной! Ну приподымай, приподымай ее скорей! Будут тебя хоронить с музыкой! И паспорт он взял, а попону не поднял!

Люська визжит.

(Выбегает, в дверях кричит.) Здравствуй, племя казачье! Здорово, станичники!

Послышались крики. Люська выбегает вслед за Чарнотой.

Д е Б р и з а р. Ну, я-то попону приподыму! Не будь я краповый черт, если я на радостях в монастыре кого-нибудь не повешу! Этих, видно, красные второпях забыли! (Махрову.) Ну, у тебя и документ спрашивать не надо. По волосам видно, что за птица! Крапилин, свети сюда!

П а и с и й (влетает). Что вы, что вы? Это его высокопреосвященство! Это высокопреосвященнейший Африкан!

Д е Б р и з а р. Что ты, сатана чернохвостая, несешь?

Махров сбрасывает шапку и тулуп.

(Всматривается в лицо Махрова.) Что такое? Ваше высокопреосвященство, да это действительно вы?! Как же вы сюда попали?

А ф р и к а н. В Курчулан приехал благословить донской корпус, а меня пленили красные во время набега. Спасибо, монахи снабдили документами.

Д е Б р и з а р. Черт знает что такое! (Серафиме.) Женщина, документ!

С е р а ф и м а. Я жена товарища министра торговли. Я застряла в Петербурге, а мой муж уже в Крыму. Я бегу к нему. Вот фальшивые документы, а вот настоящий паспорт. Моя фамилия Корзухина.

Д е Б р и з а р. Mille excuses, madame!1
  Тысяча извинений, мадам! (франц.)

[Закрыть] А вы, гусеница в штатском, уж не обер ли вы прокурор?

Г о л у б к о в. Я не гусеница, простите, и отнюдь не обер-прокурор! Я сын знаменитого профессора-идеалиста Голубкова и сам приват-доцент, бегу из Петербурга к вам, к белым, потому что в Петербурге работать невозможно.

Д е Б р и з а р. Очень приятно. Ноев ковчег!

Кованый люк в полу открывается, из него подымается дряхлый И г у м е н, а за ним – х о р м о н а х о в со свечами.

И г у м е н (Африкану). Ваше высокопреосвященство! (Монахам.) Братие! Сподобились мы владыку от рук нечестивых социалов спасти и сохранить!

Монахи облекают взволнованного Африкана в мантию, подают ему жезл.

Владыко. Прими вновь жезл сей, им же утверждай паству…

А ф р и к а н. Воззри с небес, Боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя!

М о н а х и (внезапно запели). Ειζ πολλαξτη δε′ζποτα!2
  Греческая молитва. «На все века, владыка!»

[Закрыть]

В дверях вырастает Ч а р н о т а, с ним – Л ю с ь к а.

Ч а р н о т а. Что вы, отцы святые, белены объелись, что ли? Не ко времени эту церемонию затеяли! Ну-ка, хор!.. (Показывает жестом – «уходите».)

А ф р и к а н. Братие! Выйдите!

Игумен и монахи уходят в землю.

Ч а р н о т а (Африкану). Ваше высокопреосвященство, что же это вы тут богослужение устроили? Драпать надо! Корпус идет за нами по пятам, ловят нас! Нас Буденный к морю придушит! Вся армия уходит! В Крым идем! К Роману Хлудову под крыло!

А ф р и к а н. Всеблагий Господи, что же это? (Схватывает свой тулуп.) Двуколки с вами-то есть? (Исчезает.)

Ч а р н о т а. Карту мне! Свети, Крапилин! (Смотрит на карту.) Все заперто! Гроб!

Л ю с ь к а. Ах ты, Крапчиков, Крапчиков!..

Ч а р н о т а. Стой! Щель нашел! (Де Бризару.) Возьмешь свой полк, пойдешь на Алманайку. Притянешь их немножко на себя, тогда на Бабий Гай и переправляйся хоть по глотку! Я после тебя подамся к молоканам на хутора, с донцами, и хоть позже тебя, а выйду на Арабатскую стрелу, там соединимся. Через пять минут выходи!

Д е Б р и з а р. Слушаю, ваше превосходительство.

Ч а р н о т а. Ф-фу!.. Дай хлебнуть, полковник.

Г о л у б к о в. Серафима Владимировна, вы слышите? Белые уезжают. Нам надо бежать с ними, иначе мы опять попадем в руки к красным. Серафима Владимировна, почему вы не отзываетесь, что с вами?

Л ю с ь к а. Дай и мне.

Де Бризар подает фляжку Люське.

Г о л у б к о в (Чарноте). Господин генерал, умоляю вас, возьмите нас с собой! Серафима Владимировна заболела… Мы в Крым бежим… С вами есть лазарет?

Ч а р н о т а. Вы в университете учились?

Г о л у б к о в. Конечно, да…

Ч а р н о т а. Производите впечатление совершенно необразованного человека. Ну, а если вам пуля попадет в голову на Бабьем Гае, лазарет вам очень поможет, да? Вы бы еще спросили, есть ли у нас рентгеновский кабинет. Интеллигенция!.. Дай-ка еще коньячку!

Л ю с ь к а. Надо взять. Красивая женщина, красным достанется.

Г о л у б к о в. Серафима Владимировна, подымайтесь! Надо ехать!

С е р а ф и м а (глухо). Знаете что, Сергей Павлович, мне, кажется, действительно нездоровится… Вы поезжайте один, а я здесь в монастыре прилягу… мне что-то жарко…

Г о л у б к о в. Боже мой! Серафима Владимировна, это немыслимо! Серафима Владимировна, подымайтесь!

С е р а ф и м а. Я хочу пить… и в Петербург…

Г о л у б к о в. Что же это такое?..

Л ю с ь к а (победоносно). Это тиф, вот что это такое.

Д е Б р и з а р. Сударыня, вам бежать надо, вам худо у красных придется. Впрочем, я говорить не мастер. Крапилин, ты красноречив, уговори даму!

К р а п и л и н. Так точно, ехать надо.

Г о л у б к о в. Серафима Владимировна, надо ехать…

Д е Б р и з а р. Крапилин, ты красноречив, уговори даму!

К р а п и л и н. Так точно, ехать надо!

Д е Б р и з а р (глянул на браслет-часы). Пора! (Выбегает.)

Послышалась его команда: «Садись!» – потом топот.

Л ю с ь к а. Крапилин! Подымай ее, бери силой!

К р а п и л и н. Слушаюсь! (Вместе с Голубковым подымают Серафиму, ведут под руки.)

Л ю с ь к а. В двуколку ее!

Уходят.

Ч а р н о т а (один, допивает коньяк, смотрит на часы). Пора.

И г у м е н (вырастает из люка). Белый генерал! Куда же ты? Неужто ты не отстоишь монастырь, давший тебе приют и спасение?!

Ч а р н о т а. Что ты, папаша, меня расстраиваешь? Колоколам языки подвяжи, садись в подземелье! Прощай! (Исчезает.)

Послышался его крик: «Садись! Садись!» – потом страшный топот, и все смолкает. Паисий появляется из люка.

П а и с и й. Отче игумен! А отец игумен! Что ж нам делать? Ведь красные прискачут сейчас! А мы белым звонили! Что же нам, мученический венец принимать?

И г у м е н. А где ж владыко?

П а и с и й. Ускакал, ускакал в двуколке!

И г у м е н. Пастырь, пастырь недостойный!.. Покинувший овцы своя! (Кричит глухо в подземелье.) Братие! Молитесь!

Из-под земли глухо послышалось: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас…». Тьма съедает монастырь. Сон первый кончается.

Сон второй

…Сны мои становятся все тяжелее…

Возникает зал на неизвестной и большой станции где-то в северной части Крыма. На заднем плане зала необычных размеров окна, за ними чувствуется черная ночь с голубыми электрическими лунами.

Случился зверский, непонятный в начале ноября в Крыму мороз. Сковал Сиваш, Чонгар, Перекоп и эту станцию. Окна оледенели, и по ледяным зеркалам время от времени текут змеиные огненные отблески от проходящих поездов. Горят переносные железные черные печки и керосиновые лампы на столах. В глубине, над выходом на главный перрон, надпись по старой орфографии: «Отдъление оперативное». Стеклянная перегородка, в ней зеленая лампа казенного типа и два зеленых, похожих на глаза чудовищ, огня кондукторских фонарей. Рядом, на темном облупленном фоне, белый юноша на коне копьем поражает чешуйчатого дракона. Юноша этот – Георгий Победоносец, и перед ним горит граненая разноцветная лампада. Зал занят б е л ы м и ш т а б н ы м и о ф и ц е р а м и. Большинство из них в башлыках и наушниках. Бесчисленные полевые телефоны, штабные карты с флажками, пишущие машинки в глубине. На телефонах то и дело вспыхивают разноцветные сигналы, телефоны поют нежными голосами.

Штаб фронта стоит третьи сутки на этой станции и третьи сутки не спит, но работает, как машина. И лишь опытный и наблюдательный глаз мог бы увидеть беспокойный налет в глазах у всех этих людей. И еще одно – страх и надежду можно разобрать в этих глазах, когда они обращаются туда, где некогда был буфет первого класса.

Там, отделенный от всех высоким буфетным шкафом, за конторкой, съежившись на высоком табурете, сидит Р о м а н В а л е р ь я н о в и ч Х л у д о в. Человек этот лицом бел, как кость, волосы у него черные, причесаны на вечный неразрушимый офицерский пробор. Хлудов курнос, как Павел, брит, как актер, кажется моложе всех окружающих, но глаза у него старые. На нем солдатская шинель, подпоясан он ремнем по ней не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывали шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит черный генеральский зигзаг. Фуражка защитная, грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки. На Хлудове нет никакого оружия.

Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит сам же на них отвечать. Когда хочет изобразить улыбку, скалится.

Он возбуждает страх. Он болен – Роман Валерьянович.

Возле Хлудова, перед столом, на котором несколько телефонов, сидит и пишет исполнительный и влюбленный в Хлудова есаул Г о л о в а н.

Х л у д о в (диктует Головану). «…Запятая. Но Фрунзе обозначенного противника на маневрах изображать не пожелал. Точка. Это не шахматы и не Царское незабвенное Село. Точка. Подпись – Хлудов. Точка».

Г о л о в а н (передает написанное кому-то). Зашифровать, послать главнокомандующему.

П е р в ы й ш т а б н о й (осветившись сигналом с телефона, стонет в телефон). Да, слушаю… слушаю… Буденный?.. Буденный?..

В т о р о й ш т а б н о й (стонет в телефон). Таганаш… Таганаш…

Т р е т и й ш т а б н о й (стонет в телефон). Нет, на Карпову балку…

Г о л о в а н (осветившись сигналом, подает Хлудову трубку). Ваше превосходительство…

Х л у д о в (в трубку). Да. Да. Да. Нет. Да. (Возвращает трубку Головану.) Мне коменданта.

Г о л о в а н. Коменданта!

Голоса-эхо побежали: «Коменданта, коменданта!» К о м е н д а н т, бледный, косящий глазами, растерянный офицер в красной фуражке, пробегает между столами, предстает перед Хлудовым.

Х л у д о в. Час жду бронепоезд «Офицер» на Таганаш. В чем дело? В чем дело? В чем дело?

К о м е н д а н т (мертвым голосом). Начальник станции, ваше превосходительство, доказал мне, что «Офицер» пройти не может.

Х л у д о в. Дайте мне начальника станции.

К о м е н д а н т (бежит, на ходу говорит кому-то всхлипывающим голосом). Что ж я-то поделаю?

Х л у д о в. У нас трагедии начинаются. Бронепоезд параличом разбило. С палкой ходит бронепоезд, а пройти не может. (Звонит.)

На стене вспыхивает надпись: «Отдъление контрразвъдывательное». На звонок из стены выходит Т и х и й, останавливается около Хлудова, тих и внимателен.

Х л у д о в (обращается к нему). Никто нас не любит, никто. И из-за этого трагедии, как в театре все равно.

Тихий тих.

Х л у д о в (яростно). Печка с угаром, что ли?

Г о л о в а н. Никак нет, угару нет.

Перед Хлудовым предстает К о м е н д а н т, а за ним Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и.

Х л у д о в (Начальнику станции). Вы доказали, что бронепоезд пройти не может?

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и (говорит и движется, но уже сутки человек мертвый). Так точно, ваше превосходительство. Физической силы-возможности нету! Вручную сортировали и забили начисто, пробка!

Х л у д о в. Вторая, значит, с угаром?

Г о л о в а н. Сию минуту! (Кому-то в сторону.) Залить печку!

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и. Угар, угар.

Х л у д о в (Начальнику станции). Мне почему-то кажется, что вы хорошо относитесь к большевикам. Вы не бойтесь, поговорите со мной откровенно. У каждого человека есть свои убеждения, и скрывать их он не должен. Хитрец!

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и (говорит вздор). Ваше высокопревосходительство, за что же такое подозрение? У меня детишки… еще при государе императоре Николае Александровиче… Оля и Павлик, детки… тридцать часов не спал, – верьте Богу! – и лично председателю Государственной думы Михаилу Владимировичу Родзянко известен. Но я ему, Родзянко, не сочувствую… У меня дети…

Х л у д о в. Искренний человек, а? Нет? Нужна любовь, а без любви ничего не сделаешь на войне! (Укоризненно, Тихому.) Меня не любят. (Сухо.) Дать сапер. Толкать, сортировать. Пятнадцать минут времени, чтобы «Офицер» прошел за выходной семафор! Если в течение этого времени приказание не будет исполнено, коменданта арестовать! А начальника станции повесить на семафоре, осветив под ним подпись «Саботаж».

Вдали в это время послышался нежный медленный вальс. Когда-то под этот вальс танцевали на гимназических балах.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и (вяло). Ваше высокопревосходительство, мои дети еще в школу не ходили…

Тихий берет Начальника станции под руку и уводит. За ними – Комендант.

Х л у д о в. Вальс?

Г о л о в а н. Чарнота подходит, ваше превосходительство.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и (за стеклянной перегородкой оживает, кричит в телефон). Христофор Федорович! Христом-Богом заклинаю: с четвертого и пятого пути все составы всплошную гони на Таганаш! Саперы будут! Как хочешь толкай! Господом заклинаю!

Н и к о л а е в н а (появилась возле Начальника станции). Что такое, Вася, что?

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и. Ох, беда, Николаевна! Беда над семьей! Ольку, Ольку волоки сюда, в чем есть волоки!

Н и к о л а е в н а. Ольку? Ольку? (Исчезает.)

Вальс обрывается. Дверь с перрона открывается, и входит Ч а р н о т а, в бурке и папахе, проходит к Хлудову. Л ю с ь к а, вбежавшая вместе с Чарнотой, остается в глубине у дверей.

Ч а р н о т а. С Чонгарского дефиле, ваше превосходительство, сводная кавалерийская дивизия подошла.

Хлудов молчит, смотрит на Чарноту.

Ваше превосходительство! (Указывает куда-то вдаль.) Что же это вы делаете? (Внезапно снимает папаху.) Рома! Ты генерального штаба! Что же ты делаешь? Рома, прекрати!

Х л у д о в. Молчать!

Чарнота надевает папаху.

Обоз бросите здесь, пойдете на Карпову балку, станете там.

Ч а р н о т а. Слушаю. (Отходит.)

Л ю с ь к а. Куда?

Ч а р н о т а (тускло). На Карпову балку.

Л ю с ь к а. Я с тобой. Бросаю я этих раненых и Серафиму тифозную.

Ч а р н о т а (тускло). Можешь погибнуть.

Л ю с ь к а. Ну и слава Богу! (Уходит с Чарнотой.)

Послышалось лязганье, стук, потом страдальческий вой бронепоезда. Н и к о л а е в н а врывается за перегородку, тащит О л ь к у, закутанную в платок.

Н и к о л а е в н а. Вот она, Олька, вот она!

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и (в телефон). Христофор Федорович, дотянул?! Спасибо тебе, спасибо! (Схватывает Ольку на руки, бежит к Хлудову.)

За ним – Т и х и й и К о м е н д а н т.

Х л у д о в (Начальнику станции). Ну что, дорогой, прошел? Прошел?

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и. Прошел, ваше высокопревосходительство, прошел!

Х л у д о в. Зачем ребенок?

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и. Олечка, ребенок… способная девочка. Служу двадцать лет и двое суток не спал.

Х л у д о в. Да, девочка… Серсо. В серсо играет? Да? (Достает из кармана карамель.) Девочка, на! Курить доктора запрещают, нервы расстроены. Да не помогает карамель, все равно курю и курю.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и. Бери, Олюшенька, бери… Генерал добрый. Скажи, Олюшенька, «мерси»… (Подхватывает Ольку на руки, уносит за перегородку, и Николаевна исчезает с Олькой.)

Опять послышался вальс и стал удаляться. Из двери, не той, в которую входил Чарнота, а из другой, входит П а р а м о н И л ь и ч К о р з у х и н. Это необыкновенно европейского вида человек в очках, в очень дорогой шубе и с портфелем. Подходит к Головану, подает ему карточку. Голован передает карточку Хлудову.

Х л у д о в. Я слушаю.

К о р з у х и н (Хлудову). Честь имею представиться. Товарищ министра торговли Корзухин. Совет министров уполномочил меня, ваше превосходительство, обратиться к вам с тремя запросами. Я только что из Севастополя. Первое: мне поручили узнать о судьбе арестованных в Симферополе пяти рабочих, увезенных, согласно вашего распоряжения, сюда в ставку.

Х л у д о в. Так. Ах да, ведь вы с другого перрона! Есаул! Предъявите арестованных господину товарищу министра.

Г о л о в а н. Прошу за мной. (При общем напряженном внимании ведет Корзухина к главной двери на заднем плане, приоткрывает ее и указывает куда-то ввысь.)

Корзухин вздрагивает. Возвращается с Голованом к Хлудову.

Х л у д о в. Исчерпан первый вопрос? Слушаю второй.

К о р з у х и н (волнуясь). Второй касается непосредственно моего министерства. Здесь на станции застряли грузы особо важного назначения. Испрашиваю разрешения и содействия вашего превосходительства к тому, чтобы их срочно протолкнуть в Севастополь.

Х л у д о в (мягко). А какой именно груз?

К о р з у х и н. Экспортный пушной товар, предназначенный за границу.

Х л у д о в (улыбнувшись). Ах пушной экспортный! А в каких составах груз?

К о р з у х и н (подает бумагу). Прошу вас.

Х л у д о в. Есаул Голован! Составы, указанные здесь, выгнать в тупик, в керосин и зажечь!

Голован, приняв бумагу, исчез.

(Мягко.) Покороче, третий вопрос?

К о р з у х и н (остолбенев). Положение на фронте?..

Х л у д о в (зевнув). Ну какое может быть положение на фронте! Бестолочь! Из пушек стреляют, командующему фронтом печку с угаром под нос подсунули, кубанцев мне прислал главнокомандующий в подарок, а они босые. Ни ресторана, ни девочек! Зеленая тоска. Вот и сидим на табуретах, как попугаи. (Меняя интонацию, шипит.) Положение? Поезжайте, господин Корзухин, в Севастополь и скажите, чтобы тыловые гниды укладывали чемоданы! Красные завтра будут здесь! И еще скажите, что заграничным шлюхам собольих манжет не видать! Пушной товар!

К о р з у х и н. Неслыханно! (Травлено озирается.) Я буду иметь честь доложить об этом главнокомандующему.

Х л у д о в (вежливо). Пожалуйста.

К о р з у х и н (пятясь, уходит к боковой двери, по дороге спрашивает). Какой поезд будет на Севастополь сейчас?

Никто ему не отвечает. Слышно, как подходит поезд.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и (мертвея, предстает перед Хлудовым). С Кермана Кемальчи особое назначение!

Х л у д о в. Смирно! Господа офицеры!

Вся ставка встает. В тех дверях, из которых выходит Корзухин, появляются д в о е к о н в о й н ы х к а з а к о в в малиновых башлыках, вслед за ними Б е л ы й г л а в н о к о м а н д у ю щ и й в заломленной на затылок папахе, длиннейшей шинели, с кавказской шашкой, а вслед за ним – высокопреосвященнейший А ф р и к а н, который ставку благословляет.

Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Здравствуйте, господа!

Ш т а б н ы е. Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!

Х л у д о в. Попрошу разрешения рапорт представить вашему высокопревосходительству конфиденциально.

Г л а в н о к о м а н д у ю щ и й. Да. Всем оставить помещение. (Африкану.) Владыко, у меня будет конфиденциальный разговор с командующим фронтом.

А ф р и к а н. В добрый час! В добрый час!

Все выходят, и Хлудов остается наедине с Главнокомандующим.

Х л у д о в. Три часа тому назад противник взял Юшунь. Большевики в Крыму.

«Бег» Михаил Булгаков: рецензии и отзывы на книгу | ISBN 978-5-389-03846-2

Михаил Булгаков «Бег»

«Корзухин. Прости, пожалуйста… Вы, кажется, в кальсонах?
Чарнота. А почему это тебя удивляет? Я ведь не женщина, коей этот вид одежды не присвоен.
Корзухин. Вы… Ты, генерал, так и по Парижу шли, по улицам?
Чарнота. Нет, по улице шел в штанах, а в передней у тебя снял. Что за дурацкий вопрос!
Корзухин. Пардон! Пардон!»

Очень сложно мне плохо отзываться о произведениях Михаила Булгакова, просто потому что мне нравится каждое слово, которое он использует в своих произведениях. «Бег» — это пьеса о том, что мучило самого писателя в то время, ведь пьеса не дошла до читателя после написания. Булгаков презирал власть и не хотел с ней мириться, как и Чарнота, который всё же сломался под натиском страны!

Пьеса повествует о беге Питерской интеллигенции 1920-ых годов Серафимы Корзухиной и Сергея Павловича Голубкова, которые бежали от разрушения. И сколько напастей только на них не сваливалось, по дороге они встречаются с белогвардейцами, а в особенности с командиром Чарнотой, который и помогает им на протяжении всего этого ужасного «сна». И действительно, ведь Булгаков не случайно называет каждую новую главу, как сон, как кошмар. Что-то столь быстрое, не понятное, и тёмное навалилось на Россию в то время, что людям казалось, что нужно лишь ущипнуть себя и всё вдруг исчезнет. Но не тут-то было…

Язык Михаила Булгакова, как всегда точен. Он не наполнен лишними описаниями или диалогами, всё строго по пунктам. Но с тем же читатель сам попадает в ту череду событий, и книга читается на одном дыхании. Тебя захлёстывает буря непонимания, ты начинаешь бунтовать внутри! И это самое выразительное чувство, которое можно испытать при прочтении книги на подобную тематику!

Издание очень приятное: белые страницы, хороши шрифт, а главное полный разбор произведения в конце.

Читайте на одном дыхании – однозначный совет произведения.

Издательство: АЗБУКА
Серия: ЭКРАНИЗИРОВАННАЯ КЛАССИКА (обложка твёрдая).
Ограничения: 16+
Количество страниц: 192.

Автор рецензии: Дарья Смолькова.

Читать Бег — Булгаков Михаил Афанасьевич — Страница 1

Михаил Булгаков

Бег

Восемь снов

Пьеса в четырех действиях

Бессмертье – тихий, светлый брег;

Наш путь – к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бег!..

Жуковский

Действующие лица

С е р а ф и м а В л а д и м и р о в н а К о р з у х и н а – молодая петербургская дама.

С е р г е й П а в л о в и ч Г о л у б к о в – сын профессора-идеалиста из Петербурга.

А ф р и к а н – архиепископ Симферопольский и Карасу-Базарский, архипастырь именитого воинства, он же химик М а х р о в.

П а и с и й – монах.

Д р я х л ы й и г у м е н.

Б а е в – командир полка в Конармии Буденного.

Б у д е н о в е ц.

Г р и г о р и й Л у к ь я н о в и ч Ч а р н о т а – запорожец по происхождению, кавалерист, генерал-майор в армии белых.

Б а р а б а н ч и к о в а – дама, существующая исключительно в воображении генерала Чарноты.

Л ю с ь к а – походная жена генерала Чарноты.

К р а п и л и н – вестовой Чарноты, человек, погибший из-за своего красноречия.

Д е Б р и з а р – командир гусарского полка у белых.

Р о м а н В а л е р ь я н о в и ч Х л у д о в.

Г о л о в а н – есаул, адъютант Хлудова.

К о м е н д а н т с т а н ц и и.

Н а ч а л ь н и к с т а н ц и и.

Н и к о л а е в н а – жена начальника станции.

О л ь к а – дочь начальника станции, 4-х лет.

П а р а м о н И л ь и ч К о р з у х и н – муж Серафимы.

Т и х и й – начальник контрразведки.

С к у н с к и й, Г у р и н – служащие в контрразведке.

Б е л ы й г л а в н о к о м а н д у ю щ и й.

Л и ч и к о в к а с с е.

А р т у р А р т у р о в и ч – тараканий царь.

Ф и г у р а в к о т е л к е и в и н т е н д а н т с к и х п о г о н а х

Т у р ч а н к а, л ю б я щ а я м а т ь.

П р о с т и т у т к а–к р а с а в и ц а.

Г р е к-д о н ж у а н.

А н т у а н Г р и щ е н к о – лакей Корзухина.

М о н а х и, б е л ы е ш т а б н ы е о ф и ц е р ы, к о н в о й н ы е к а з а к и Б е л о г о г л а в н о к о м а н д у ю щ е г о, к о н т р-р а з в е д ч и к и, к а з а к и в б у р к а х, а н г л и й с к и е, ф р а н ц у з с к и е и и т а л ь я н с к и е м о р я к и, т у р е ц к и е и и т а л ь я н с к и е п о л и ц е й с к и е, м а л ь ч и ш к и т у р к и и г р е к и, а р м я н с к и е и г р е ч е с к и е г о л о в ы в о к н а х, т о л п а в К о н с т а н т и н о п о л е.

Сон первый происходит в Северной Таврии в октябре 1920 года. Сны второй, третий и четвертый – в начале ноября 1920 года в Крыму.

Пятый и шестой – в Константинополе летом 1921 года.

Седьмой – в Париже осенью 1921 года.

Восьмой – осенью 1921 года в Константинополе.

Действие первое

Сон первый

Мне снился монастырь…

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас…»

Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткой, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит Б а р а б а н ч и к о в а. Химик М а х р о в, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем что-то разглядеть… В высоком игуменском кресле сидит С е р а ф и м а, в черной шубе.

Судя по лицу, Серафиме нездоровится.

У ног Серафимы на скамеечке, рядом с чемоданом, – Г о л у б к о в, петербургского вида молодой человек в черном пальто и в перчатках.

Г о л у б к о в (прислушиваясь к пению). Вы слышите, Серафима Владимировна? Я понял, у них внизу подземелье… В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово! Вот уже месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам, и чем дальше, тем непонятнее становится крутом… Видите, вот уж и в церковь мы с вами попали! И знаете ли, когда сегодня случилась вся эта кутерьма, я заскучал по Петербургу, ей-Богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась мне зеленая лампа в кабинете…

С е р а ф и м а. Эти настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать во время скитаний. Не лучше ли было бы вам остаться?

Г о л у б к о в. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что будет! И потом, ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь… С тех пор как мы случайно встретились в теплушке под тем фонарем, помните… прошло ведь, в сущности, немного времени, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно-давно! Мысль о вас облегчает этот полет в осенней мгле, и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему мужу. И хотя мне будет скучно без вас, я буду радоваться вашей радостью.

Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.

(Погладив ее руку.) Позвольте, да у вас жар?

С е р а ф и м а. Нет, пустяки.

Г о л у б к о в. То есть как пустяки? Жар, ей-Богу, жар!

С е р а ф и м а. Вздор, Сергей Павлович, пройдет…

Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.

Послушайте, madame, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в поселок, там, наверно, есть акушерка.

Г о л у б к о в. Я сбегаю.

Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.

С е р а ф и м а. Почему же вы не хотите, голубушка?

Б а р а б а н ч и к о в а (капризно). Не надо.

Серафима и Голубков в недоумении.

М а х р о в (тихо, Голубкову). Загадочная и весьма загадочная особа!

Г о л у б к о в (шепотом). Вы думаете, что…

М а х р о в. Я ничего не думаю, а так… лихолетье, сударь, мало ли кого ни встретишь на своем пути! Лежит какая-то странная дама в церкви…

Пение под землей смолкает.

П а и с и й (появляется бесшумно, черен, испуган). Документики, документики приготовьте, господа честные! (Задувает все свечи, кроме одной.)

Серафима, Голубков и Махров достают документы. Барабанчикова высовывает руку и выкладывает на попону паспорт.

Б а е в (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден. За Баевым – Буденовец с фонарем). А чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?

П а и с и й. Здесь, здесь, здесь…

Б а е в (Буденовцу). Посмотри.

Буденовец с фонарем исчезает в железной двери.

(Паисию.) Был огонь на колокольне?

П а и с и й. Что вы, что вы! Какой огонь?

Б а е в. Огонь мерцал! Ну, ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седым шайтаном к стенке поставлю! Вы фонарями белым махали!

П а и с и й. Господи! Что вы?

Б а е в. А эти кто такие? Ты же говорил, что в монастыре ни одной души посторонней нету!

П а и с и й. Беженцы они, бе…

С е р а ф и м а. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке, мы и бросились в монастырь. (Указывает на Барабанчикову.) Вот женщина, у нее роды начинаются…

Б а е в (подходит к Барабанчиковой, берет паспорт, читает). Барабанчикова, замужняя…

П а и с и й (сатанея от ужаса, шепчет). Господи, Господи, только это пронеси! (Готов убежать.) Святый славный великомученик Димитрий…

Б а е в. Где муж?

Барабанчикова простонала.

Б а е в. Нашла время, место рожать! (Махрову.) Документ!

М а х р о в. Вот документик! Я – химик из Мариуполя.

Б а е в. Много вас тут химиков во фронтовой полосе!

История «Бега» | Историк

В 1970-м, в год столетия Ленина, на экраны Советского Союза вышел фильм «Бег», снятый по мотивам одноименной пьесы Михаила Булгакова. Фильм о трагическом исходе белых из Крыма, об утраченной Родине и о драматическом стремлении ее вернуть. Журнал «Историк» напросился в гости к режиссеру фильма, народному артисту СССР Владимиру Наумову, чтобы выяснить, как в то время вообще возможно было снять такое кино…

В фильме «Бег» заняты выдающиеся советские актеры, народные артисты СССР Михаил Ульянов, Олег Ефремов, Евгений Евстигнеев, Алексей Баталов, Бруно Фрейндлих, Михаил Глузский, Владимир Басов.

Это была первая экранизация произведений Михаила Булгакова в СССР и один из первых советских фильмов, в котором белые, вопреки сложившейся в тогдашнем кино традиции, выглядели отнюдь не сборищем негодяев и дураков, а показаны думающими, страдающими, любящими свою страну людьми. По большому счету, фильм, как, собственно, и пьеса великого писателя, получился о Родине, которая одна на всех, потеряв которую однажды, так трудно обрести ее вновь…

Пьеса «Бег»

Драму о Гражданской войне Михаил Булгаков писал по заказу МХАТа.

В черновых вариантах фигурировали разные названия – «Рыцарь Серафимы», «Изгои». Но в итоге возникла пьеса «Бег» в восьми снах – о любви, о сражениях, о чужбине. В работе писатель использовал воспоминания генерала Якова Слащёва, вернувшегося из эмиграции на Родину. Но пьеса не пробилась сквозь цензуру.

«Впрочем, я бы не имел ничего против постановки «Бега», если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины Гражданской войны в СССР, чтобы зритель мог понять, что все эти по-своему «честные» Серафимы и всякие приват-доценты оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа» – таков был вердикт Сталина. Булгаков не стал кардинально перерабатывать пьесу.

Премьера «Бега» состоялась через много лет после смерти автора, в 1957-м, в сталинградском Драматическом театре им. М. Горького. А через год пьесу Булгакова поставили в Ленинграде, на прославленной сцене Александринки – в Государственном академическом театре драмы им. А.С. Пушкина. В роли Хлудова блистал Николай Черкасов, Чарноту играл не менее знаменитый Юрий Толубеев. С тех пор у «Бега» счастливая сценическая судьба.

В советские годы это было настоящее откровение. Кинорежиссерам Владимиру Наумову и Александру Алову стоило большого труда донести картину до зрителя.

В самом начале нашей встречи Владимир Наумов предупредил:

– Если вы хотите, чтобы я вам рассказывал об исторической основе фильма, то вы обратились не по адресу. Потому что, если вам нужна историческая точность, я тут вам вряд ли чем-то помогу: ее там нет. Мы снимали художественный фильм – здесь важно слово «художественный».

– Как раз про фильм и хотелось бы поговорить…

– Про фильм давайте.

– Совершенно непонятно, как вам вообще удалось тогда получить разрешение на экранизацию не просто пьесы Михаила Булгакова, что само по себе уже было бы событием, но едва ли не самой «белогвардейской» его пьесы?

– Честно говоря, сам не знаю. Да, это была первая экранизация Михаила Афанасьевича в нашей стране – спустя 30 лет после его смерти. За границей уже были фильмы по роману «Мастер и Маргарита», у нас – ничего…

– Как это у вас получилось?

– Не знаю. Наверное, нахальство помогло. А как иначе?

– Неужели вы смогли убедить начальство, что нужно снимать именно такой фильм?

– Мы их просто обманули.

– Как?

– Ну как? Так вам все и расскажи… (Смеется.) Дело в том, что мы с Александром Аловым были художественными руководителями Творческого объединения писателей и киноработников и в этом качестве имели кое-какие права. Ну мы и запустили сами себя: по моему и Алова приказу. Вот и все.

– И что, начальство не возражало?

– Еще как возражало! Но при этом вся наша «армия» уже ехала на платформах в сторону юга России – к Сивашу и Севастополю. Как говорится, процесс пошел!
Мы это называли «методом удава» – это когда нужно успеть истратить как можно больше денег, чтобы начальство боялось запрещать картину, потому что тогда ему влетит за впустую потраченные государственные средства. Я спрашиваю Алова: «Что будем делать с запретом начальства?» «Да ничего, – говорит, – авось начальство скоро снимут». И правда, вскоре того начальника сняли. А про нас просто забыли.

Михаил Ульянов (Чарнота), Татьяна Ткач (Корсакова), Евгений Евстигнеев (Корзухин) и Алексей Баталов (Голубков) на съемках фильма «Бег»

ОТЕЦ СЛУЖИЛ В КРАСНОЙ АРМИИ И БЫЛ ЧУТЬ ЛИ НЕ КОМИССАРОМ, А БРАТ ЕГО – БЕЛОГВАРДЕЙСКИМ ОФИЦЕРОМ, в конце 1920 года бежавшим в Константинополь… У нас дома запрещено было произносить его имя

Потом нам рассказывали, как ругалось наше начальство: «Им хорошо, они беспартийные, а я из-за них партийный билет могу положить на стол! Никаких Стамбулов, никаких Парижей!» – «Да они уже там!» – «Господи, что, и Кузьму увезли?!» – «Увезли».

– Кузьму?

– Кузьмой называли громадный объектив, который позволял снимать с огромным охватом. Тяжеленный – около 90 килограмм! Оператору выковали железный жилет, чтобы он смог удерживать Кузьму.

– И что?

– Начальство, как нам передавали, задумалось. И с надеждой поглядело на помощников: «А сколько весит Кузьма?» – «В комплекте – килограмм под 90». – «А штатив остался?» – «Остался! Таможня задержала». – «Так они же его не поднимут – их же всего трое уехало!»

А мы тем временем ломали голову, как пользоваться этой здоровенной конструкцией, ведь штатив действительно не пропустила таможня. Наконец придумали: погрузили Кузьму на согнутую спину директора картины Михаила Амираджиби, оператор встал на свое место, и мы стали снимать. Такого плавного и мягкого изображения ни один стационарный штатив не давал! Правда, двигаться наш «штатив» мог метров десять, не больше, после чего ему нужна была 40-минутная передышка.

Турки сторонились этого странного сооружения из людей, железа и стекла, которое медленно двигалось по Стамбулу. Когда мы переходили улицу, все от нас шарахались.

– Вы сказали, вас было трое в Стамбуле?

– Да, мы снимали там общие планы. А сцены с актерами в Стамбуле снять не удалось: никто бы такую ораву в Турцию не выпустил. Поэтому наш «Стамбул» мы строили частично в Болгарии, частично у нас на студии. Но все старались сделать точно. Мы потом прокручивали туркам сцены, снятые в нашем «Стамбуле», и некоторые, показывая на экран, говорили: «Вот сейчас за поворотом покажется мой дом».

– В вашем фильме снялись великолепные актеры. С подбором исполнителей проблем не было?

– Мы долго не могли найти актера на роль Хлудова.

– Почему?

– Вот не можем найти, не нравится никто! И вдруг одна женщина из другой съемочной группы привозит фотографии нашему второму режиссеру. И на одной из них я увидел Владислава Дворжецкого, его глаза…

Мы долго не знали, на какую роль его брать, потому что тогда это был совершенно непрофессиональный актер. Но я люблю готические фигуры. В итоге мы взяли эту готическую фигуру с потрясающим лицом и удивительными глазами, ничего, как мне сказали, не умеющую делать в кино. Сначала мы решили, что станем снимать его в массовке: будем выделять именно это лицо. Потом подумали-подумали – и поняли, что этого мало. Решили: будет играть Тихого, контрразведчика, – есть в «Беге» такой персонаж. Но тоже маловато для такой фактуры. Затем стали перебирать: на роль Голубкова он не подходит, Чарноты – тоже. И только потом уже поняли – это же Хлудов.

Перед нами стоял вопрос, что важнее – профессионал или личность. Мы выбрали личность. Дворжецкий был личностью, это было очевидно.

Неожиданно, когда мы уже сняли картину, я обнаружил сходство «Мастера и Маргариты» с «Бегом». Помните, как у Булгакова? «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой» вышел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. А в «Беге» Хлудов «лицом бел, как кость», в серой «солдатской шинели»… Они – Пилат и Хлудов – у Булгакова даже одеты похоже.

Первая проба Дворжецкого была неважная. Но мы все равно решили его взять. И первую сцену ему дали очень трудную – самую трудную, может быть, в фильме. Это сцена, когда Хлудов едет в вагоне и ему чудятся слепые. Он читает Библию: «Слепые вожди слепых. Если слепой поведет слепого, оба упадут в яму». Это очень важная для картины сцена.

Ну, думаем, мы ее первой снимем, если не получится – тогда она пойдет как проба и на этом закончим. Мы сняли эту сцену, и оказалось, что она не только лучше того, что мы себе представляли, но и вообще одна из лучших сцен всего фильма – и с моей точки зрения, и Алова тоже. Глаза – вот что было важно.

– Какое отношение лично у вас было в то время к белым? Вы же все-таки родились и выросли в Советском Союзе, а в СССР был культ красных, а не белых…

– Это и так, и не так. Культ, конечно, был… А еще был у моего отца родной брат. Отец служил в Красной армии и был чуть ли не комиссаром, а брат его – белогвардейским офицером. И в конце 1920 года брат бежал из Севастополя в Константинополь…

У нас дома запрещено было произносить его имя. Я случайно узнал, что дядя – белогвардеец. Никогда его не видел, только фотографию – неразличимую совершенно, полустертую. Старинная фотография. Желтая. И на ней был этот папин брат Эммануил Страж (ведь настоящая фамилия моего отца – Страж, а Наумов – его партийная кличка, которую он получил во время Гражданской войны). Я ужасно жалел, что не был знаком с дядей. Но я полюбил его заочно…

– Почему?

– Не знаю. Есть вещи, которые я не могу объяснить.

– Но это ваше личное отношение, а как вам удалось в советском кино показать белых людьми?

– Еще немного, и не удалось бы: картину же почти запретили. Сначала вся Москва была увешана афишами. Скорее всего, это произошло механически: не глядя кто-то принял решение и фильм пошел в прокат. А когда оставалось всего пять дней до выхода картины, ее запретили к показу. Мы с Ульяновым были в то время в Чехословакии. Кинулись за билетами, чтобы лететь домой. Билетов нет. Туда-сюда. А Ульянов уже был народным артистом СССР, и в итоге нам удалось добиться, чтобы нас взяли на спецборт.

Режиссеры Владимир Наумов (на фото справа) и Александр Алов (слева)

ВЛАДИМИР НАУМОВ
(род. 1927)Родился в Ленинграде, в семье кинооператора. В 1952-м окончил режиссерский факультет ВГИКа. До смерти Александра Алова работал в соавторстве с ним. Среди их совместных работ – кинофильмы «Павел Корчагин» (1956), «Мир входящему» (1961), «Бег» (1970), «Тегеран-43» (1980). Фильм-эпопея Алова и Наумова «Легенда о Тиле» (1976) – один из самых масштабных проектов советского кинематографа.

Владимир Наумов активно работает и в последние десятилетия. Среди его фильмов – «Выбор», «Десять лет без права переписки», «Белый праздник». Лауреат премий международных кинофестивалей в Венеции и Москве, лауреат Государственной премии, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Народный артист СССР.

АЛЕКСАНДР АЛОВ
(1923–1983)

Родился в Харькове. Участник Великой Отечественной войны. В 1951 году окончил режиссерский факультет ВГИКа. Ученик кинорежиссера Игоря Савченко. Четверть века работал в соавторстве с Владимиром Наумовым. Университетом для Алова и Наумова стала работа на биографической эпопее «Тарас Шевченко» (1951).

В их первом самостоятельном фильме «Тревожная молодость» (1954) уже ощущается режиссерский почерк дуэта – внимание к бытовой детали, умение воссоздать на экране мир, полный нюансов и полутонов. Алов имел боевые награды, а также премии международных кинофестивалей в Венеции и Москве, лауреат Государственной премии. Народный артист СССР.

На нем летали члены Политбюро. В тот раз на борту их было двое, и их салон был отгорожен от нашего, а с нами в салоне летел телохранитель – молодой парень. Потом его вызвали к начальству, он возвращается, подходит к нам (ну, конечно, прежде всего к Ульянову, потому что его все знали в лицо). Говорит: «Вас просят зайти туда». Мы входим туда: стол накрыт. Сидят два «портрета» – те, кого мы каждый праздник носим на демонстрации…

– Кто это был?

– Не скажу. Пообещал им тогда, что не раскрою имен.

– И что дальше?

– А дальше: «Ребята, выпьем?!» Ну, коньячку выпили. «Ох, какой ты (это они Ульянову) хороший артист! А ты кто такой?» Я, говорю, режиссер. «О, ты тоже хороший. Слушайте, давайте сыграем в домино». Он сказал даже не «в домино», а «козла забьем». «В козла» – это была правительственная игра. Я так понимаю, это были профессионалы, которые выигрывали у всех. А мы вообще не умели играть. Я знал лишь, что шесть нужно ставить к шести, пять к пяти, а какие-то сложные комбинации и расчеты – это нет.

Консультантом фильма «Бег» была вдова писателя – Елена Сергеевна Булгакова, ставшая настоящим соавтором создателей картины

Договорились, что будем играть при одном условии: играем в «американку» – проигравший выполняет беспрекословно волю выигравшего. В итоге начали. Первую партию мы выигрываем. Вторую мы выигрываем. Третью они выигрывают. Счет 2:1 в нашу пользу, а самолет уже садится, уже красная дорожка видна.
В общем, по очкам выходит, что они проиграли. «Так как же с «американкой» быть?» – спрашиваю. «А что случилось-то?» Я объясняю им, что какой-то дурак снял с проката нашу картину. «Там Ульянов в главной роли, а какой-то дурак запретил ее. Она уже на афишах, а он взял и запретил. Представляете, сколько денег теряет государство?!»

Долгие годы в советском кино белогвардейцев принято было изображать либо идиотами, либо изуверами, либо и теми и другими. Кадр из фильма «Чапаев» 1934 года

«Ладно. Запиши мой телефон». Я говорю: «Нечем писать!» – «Тогда запоминай!» И я всю дорогу от аэродрома повторял про себя этот номер. Вечером звоню, отвечают: «А вы по какому вопросу?» Уточняю: «Он просил позвонить меня вечером». – «Подождите у телефона!» Через минуту снова: «Завтра в десять утра – точно! – позвоните, пожалуйста, по этому телефону, и я вас соединю». Ну, назавтра соединили, «портрет» из самолета говорит: «Ну что ты волновался-то?! Все в порядке. Иди погуляй по Москве». А там уже возвращают афиши с нашим фильмом…

– Так фильм и вышел?

– Так и вышел.

– А у вас не было проблем потом?

– У нас, конечно, были. Нас обвиняли в том, что мы сочувствуем белогвардейцам. А потом картину показали в Канне вне конкурса, причем три раза вместо одного. И она довольно хорошо прошла. Но был там один человек, мой бывший приятель, который поднял страшный шум. В свое время он эмигрировал во Францию. И вот он во всех газетах стал выступать: мол, посмотрите, какие белогвардейцы в фильме тупые, какой тупой этот Хлудов, какой безобразный Корзухин (это которого сыграл Евгений Евстигнеев).

А наши нам говорили обратное: «Да вы что, с ума сошли? Чарнота получился у вас положительным персонажем, в него уже мальчишки играют!»

– То есть эмигрантам не понравилось свое, а здешним чиновникам – свое?

– Получается, что так.

– Елена Сергеевна Булгакова в титрах значится консультантом фильма. Какова была ее роль?

– Участие Елены Сергеевны имело колоссальное значение. Она смотрела отснятый материал и говорила «хорошо» или «знаете, мне кажется, что тут как-то грустновато очень». Или еще что-то. Благодаря ей у меня даже было ощущение, что я с Булгаковым лично знаком, – вот такое магическое влияние было у этой женщины.

Однажды мы сидели у нее на кухне. Маленькая квартирка, двухкомнатная. И вдруг скрипнула дверь. И вы не поверите, посчитаете, что я это придумал, – но мне правда показалось, что к нам идет Михаил Афанасьевич, который давно умер. Это она своими рассказами о нем создала такую атмосферу…

Евгений Евстигнеев в роли Корзухина и Владислав Дворжецкий в роли Хлудова в фильме «Бег»

ПОМНИТЕ, КАК У БУЛГАКОВА? «В БЕЛОМ ПЛАЩЕ С КРОВАВЫМ ПОДБОЕМ, ШАРКАЮЩЕЙ КАВАЛЕРИЙСКОЙ ПОХОДКОЙ» вышел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Они – Пилат и Хлудов – у Булгакова даже одеты похоже

Мы с ней вместе даже частично дописали Булгакова. Мы с Аловым придумали один эпизод: помните, когда белые офицеры во главе с полковником (его играл Олег Ефремов) решают не уезжать из России и хотят застрелиться? Этого не было у Булгакова (кстати, это тоже нам ставили в вину: «Что за герои такие, откуда они взялись, что вы делаете из них Александра Матросова?!»). Вызывают гробовщика. Полковник ему говорит: «Надо будет похоронить трех человек». – «Кого хоронить-то?» Полковник: «Нас, милейший, нас». Гробовщик сначала пугается, а потом соглашается. Затем эти трое офицеров выходят за дверь. Слышен выстрел: полковник застрелился. Но один из них (его играл Михаил Глузский) испугался и не застрелился, он пытается уйти, но его убивает самый молодой из них – полковой трубач, после чего стреляется сам. Мы сняли эту сцену.

Показали вдове Булгакова. Вдруг через какое-то время Елена Сергеевна звонит и говорит: «Володечка, приезжайте ко мне». – «Что-то случилось?» – «Случилось». Приезжаем. «Я вот тут ваш эпизод показала Михаилу Афанасьевичу». Мы в шоке. Я Алову – шепотом: «Саша, что делать? По-моему, она сходит с ума». Но отказаться мы не могли, потому что очень ее любили. Мы сели. Она продолжает: «Очень понравился эпизод Булгакову. Я сегодня ночью с ним разговаривала. Хороший эпизод. Молодцы». Мы обрадовались. А она: «Нет-нет-нет, секундочку. У него есть одно предложение к вам. Если вы захотите, конечно. Знаете что сделайте? Этот гробовщик в черных перчатках у вас, сделайте так, чтобы он зубами снял перчатку, провел пальцем одному из офицеров по щеке и сказал главному из них: «Ваше превосходительство, побриться бы надо. Мертвого-то брить труднее»».

«При желании можно выклянчить все: деньги, славу, власть… Но только не Родину, господа!» – роль генерала Чарноты в «Беге» исполнил Михаил Ульянов

Я уверен до сих пор, что она не могла этого сама придумать. Это придумал Булгаков, но, может, не успел написать. Но придумал он. Это его, абсолютно его вещь.

– И вы пересняли эпизод?

– Пересняли. Сейчас в картине этот эпизод в редакции Елены Сергеевны и Михаила Афанасьевича.

– А знаменитая сцена карточной игры Чарноты (Ульянова) и Корзухина (Евстигнеева) в Париже? Говорят, что вы сняли ее за один дубль…

– Да нет, чепуха. Чего только не болтают! Ее играли два потрясающих актера. Но Евстигнеев – человек экспромта. Он сразу должен сыграть, за один дубль.

А Ульянов – наоборот. Чем дальше – тем лучше. Каждая следующая репетиция – все лучше, лучше, лучше. А у Евстигнеева – все хуже, хуже, хуже. Мы решили их разъединить. Посадили Евстигнеева пить кофе, а сами с Аловым репетировали с Ульяновым за Евстигнеева. Проговаривали его текст. Задача была поймать ту секунду, когда Ульянов уже созрел, а Евстигнеев еще не перегорел, не завял. И вот когда мы их свели в кадре (примерно на шестом или седьмом дубле), мы поняли, что они готовы.

Кстати, в этой сцене я с ними проделал плохую штуку, Евстигнеев ругался потом страшно. Вы знаете, что такое «крепе»? Это усы. Но усы не настоящие – волосы клеят под носом. Я сказал нашей гримерше, чтобы она с правой стороны, которая к камере, клеила их еле-еле, чтобы они отпадали. И когда Чарнота (Ульянов) стал лобзать Корзухина (Евстигнеева), у него был полный рот этих самых волос. И он, продолжая лобзать Корзухина, начал от них отплевываться. Это тоже вошло в фильм…

– Вы снимали «Бег» за пределами СССР, в капиталистических, как тогда выражались, странах…

– Нам важна была атмосфера. Поэтому мы настаивали на том, чтобы сцены, которые разворачиваются в Константинополе, снимались в Стамбуле, если на рынке – так на настоящем, чтоб Айя-София была видна. Нас с трудом выпускали за границу. Не хотели, чтобы мы в Париже снимали.

А когда снимали в Стамбуле, где-то неподалеку стоял Шестой флот США. И к нам приставили сопровождающего, боясь, как бы мы не сняли чего-нибудь лишнего, чего-нибудь секретного. В общем, и те не пускали нас, и эти нас не пускали. Но фильм мы все-таки сняли.

Беседовал Владимир РУДАКОВ

Бег Михаил Булгаков

• Домой
• Мои книги
• Обзор ▾
  • Рекомендации
  • Награды Choice
  • Жанры
  • Подарки
  • Новинки
  • Списки
  • Изучить
  • Новости и интервью
  4
  26 Жанры
  • Бизнес
  • Детский
  • Кристиан
  • Классика
  • Комиксы
  • Поваренные книги
  • Электронные книги
  • Фэнтези
  • Художественная литература
  • Графические романы
  • Историческая фантастика
  • История
  • Ужасы Музыкальные истории
  • Тайна
  • Документальная литература
  • Поэзия
  • Психология
  • Романтика
  • Наука
  • Научная фантастика
  • Самопомощь
  • Спорт
  • Триллер
  • Путешествия
  • Молодёжь
  1 Больше жанров 025
  • Сообщество ▾
    • Группы
    • Обсуждения
    • Цитаты
    • Спросить автора
  • Войти
  • Присоединиться
  Зарегистрироваться
  • Профиль
  Посмотреть профиль 9012
  • Друзья
  • Группы
  • Обсуждения
  • Комментарии
  • Задание по чтению
  • Kindle Заметки и основные моменты
  • Цитаты
  • Любимые жанры
  • Рекомендации друзей
  • Настройки учетной записи
  • Помощь
  • Выйти
  • Мои книги
  • Обзор ▾
    • Рекомендации
    • Награды Choice Awards
    • Жанры
    • Подарки
    • Новые выпуски
    • Списки
    • Изучите
    • Новости и интервью

  • Новости и интервью 04
  • Детская
  • Кристиан
  • Классика
  • Комиксы
  • Поваренные книги
  • Электронные книги
  • Фэнтези
  • Художественная литература
  • Графические романы
  • Историческая фантастика
  • «История
    54″ История
    54 в «Содружестве актеров Таганки» и интервью с М.Федосова

    Спектакль «Бег» по пьесе М. А. Булгакова впервые был поставлен в декабре 2015 года. С тех пор он стал одной из любимых постановок Театра «Содружество актеров Таганки». Режиссер Мария Федосова разворачивает современную, занимательную и оригинальную картину.
    
    Театр проявил уважение к творчеству М. А. Булгакова и представил «Бег» в уникальной, но не искаженной манере. На сцене «Содружества» мы видим произведение таким, каким оно было создано Булгаковым, с точки зрения реализма сновидений, с точки зрения философско-психологического контекста произведения.В то же время творческая интерпретация произведений добавила живости и объема. Спектакль очень глубокий, его сцены надолго хранятся в памяти. Основная эмоция — сочувствие к героям, без осуждения, без штампов.

    Многие работы Булгакова содержат фантастические элементы, которые придают истории контекст и фон, не разрушая реальности. Булгаков использовал фантазии для того, чтобы пройти цензуру, описать гражданскую войну, НЭП и другие современные события, отойдя от однозначной оценки действительности.«Бег» — это восемь мечтаний белого офицера. Тем не менее, «Бег» был запрещен при личном участии Сталина («попытка оправдать« белую армию »), его не разрешили ставить при жизни писателя. «Бег» основан на реальных событиях, так как в прототипе есть исторические личности, в том числе барон Врангель. Сам Булгаков был членом Белого движения и свидетелем его поражения. Это позволило писателю достичь исторической и эмоциональной достоверности образа.

    Михаил Булгаков (1891-1940) родился в семье профессора Киевской духовной академии А.Булгаков и учительница В. Булгакова, дочь русского православного протоиерея. После окончания Киевского университета по специальности врач-венеролог (сифилитик) писатель стал врачом фронтовых госпиталей Юго-Западного фронта, затем сельским врачом. Во время Гражданской войны был мобилизован в Добровольческую армию Деникина. С 1921 года писатель начал работать в газетах и ​​журналах. С 1925 года, после выхода в свет своего первого романа «Белая гвардия», начал литературную деятельность, прозаику и драму

    Зритель пьесы путешествует во время Гражданской войны.Перед публикой люди, события и страны. Каждая сцена — это художественный узор, многомерный и яркий. Образ Бога, спасенного героями трагическими событиями и жизнями, хрупкостью их сознания и ушибленной психикой. «Оставайся с миром, кто закончил забег»… Режиссер Мария Федосова выбрала второй булгаковский финал, который преобразил Хлудова, вернул героев на Родину.

    О том, как было задумано и создано шоу, мы попросили рассказать режиссера Марию Федосову.Нас поразило то, какой монументальный, мощный спектакль создала молодая и хрупкая женщина, очаровательная и скромная.

    Вы можете посмотреть видео-интервью на нашем Youtube-канале, но ниже предлагаем Вам ознакомиться с краткой текстовой версией.

    E Вести: Мария, спасибо, что согласились рассказать нам о своей постановке «Бег». Почему у вас возник план сделать спектакль «Бег» в Содружестве актеров Таганки?

    Мария Федосова: Я искала спектакль… и мой друг рассказал мне про «Бег».И когда я начал это читать, меня сразу включили в тему, в атмосферу. Я видел, я чувствовал, и все внутри меня начало стучать. Думал — долго не читал со сном…

    Э Вести: Ваше авторское прочтение, на мой взгляд, гораздо ближе к Булгакову, чем другие современные постановки. Что послужило причиной прочтения и отдаления от моды на художественную литературу Булгакова?

    Мария Федосова: Я хочу сказать Вам, что баннер, и движение, и поиски были мечтой… Я действительно начала со снов.Я просто подумал, что сны разные. А иногда они вполне реальны. В этом спектакле тоже сны другие, как и у людей…

    Э Вести: У меня сложилось впечатление, что Вы цените историческую фактуру этого продукта, а также духовность и драматизм человеческих взаимоотношений. И в то же время Вы не на той или иной стороне?

    Мария Федосова: Спасибо, что сказали. Может кому покажется странным, не верю, что нужно давать ответы.В театре необходимо задавать вопросы, потому что ответы разные. Вряд ли кто-то сможет выбрать крестный путь человека, сознательно идущего назад. Но мы выбрали такую ​​концовку…

    Э Вести: Переходы между снами, сценами выполнены очень мягко, финал относительно мягкий, лишенный нервной трагедии. Ваша мягкость означает, что это женский взгляд?

    Мария Федосова: Плюс беременность (смеется). Нет, это мое основное видение.Что ж, может кто-то назовет это женским взглядом. Я просто думаю, что в конце тоннеля должен быть свет…

    Э Вести: Скажите, пожалуйста, кто, по вашему мнению, может получить наибольшее удовольствие от просмотра спектакля? Молодой? Люди зрелого возраста? Уровень образования? Школьники? У Вас есть видение группы, которое Вы лично в первую очередь хотели бы видеть?

    Мария Федосова: Я бы хотела видеть столько же зрителей театра, о которых я уже говорила. Публика это в основном от 25 до 60 лет, работает, устает, но любит думать и смеяться.Женщины в красивых платьях, мужчины, пахнущие бренди в антракте… Зрители, готовые что-то получить, что-то поглотить и сравнить выступления с другими постановками, обсудить ..

    «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, анимация за две минуты

    Вы, вероятно, знаете Михаила Булгакова по одному из двух произведений: Собачье сердце , его рассказ о насильственном превращении собаки в человека (сравнения с великим советским проектом, действительно, предлагались), или Мастер и Маргарита , его более длинный, поздний роман о визите в Советскую Россию самого дьявола. Собачье сердце , написанное в 1925 году, не публиковалось в официальных российских публикациях до 1987 года; Мастер и Маргарита , написанные между 1928 и 1940 годами, выходили только в 1967 году. Это говорит о том, что литературная перспектива Булгакова, возможно, задела авторитеты, но хитрость, с которой он ее выразила, с тех пор подняла его до вершина русского канона ХХ века.

    Другие создатели отдали дань уважения чрезвычайно влиятельному фильму Мастер и Маргарита , проявив собственное мастерство.Сейчас у нас есть как минимум пять фильмов, два телесериала, девятнадцать сценических постановок, два балета, четыре оперы (хотя сложный материал победил попытку Эндрю Ллойда Уэббера по адаптации) и графический роман, полностью или частично основанный на книге Булгакова. Вверху поста вы можете посмотреть короткометражный анимационный короткометражный фильм « Маргарита » Светланы Петровой и Натальи Березовой, который, по-своему амбициозный, пытается запечатлеть Мастер и Маргариту в двух постоянно меняющихся образах.(Или, как говорится в этой российской базе данных по анимации, «дерзкие молодые аниматоры осмеливаются трогать Булгакова»). Несмотря на то, что она была сделана в 1997 году, сегодня она выглядит как соблазнительный «книжный трейлер», хотя я бы сказал, что сочинение Булгакова не нуждается в наши маркетинговые инновации эпохи Интернета.

    Связанное содержание:

    18 мультфильмов классических литературных произведений: от Платона и Шекспира до Кафки, Хемингуэя и Геймана

    Две красиво созданные русские анимации классической детской сказки Чехова «Каштанка»

    Преступление и наказание Федора Достоевского в красиво анимационном фильме Петра Думала

    Колин Маршалл выпускает и выпускает «Записная книжка по городам и культуре» и пишет очерки о литературе, кино, городах, Азии и эстетике.Он работает над книгой о Лос-Анджелесе № , A Los Angeles Primer. Следуйте за ним в Twitter: @colinmarshall .

    
    

    Булгаков М.А.

    Михаил Булгаков родился в Киеве , Украина , старший сын профессора богословия Киевской духовной академии . Он учился в Первой Киевской средней школе (1900-09), а затем изучал медицину в Киевском университете (1909-16). С 1916 по 1918 год служил врачом в фронтовой и районной больницах . Эти переживания он описал в записках молодого врача «Записки юного врача» (1925-26). Русский журналист, драматург, романист и новеллист, основным произведением которого является Gogolesque фэнтези Мастер и Маргарита. По сюжету Дьявол посещает Сталинский Москву , чтобы посмотреть, может ли он сделать что-нибудь хорошее.Книга считается основным русским романом ХХ век . Впервые он появился в жестко подвергнутой цензуре форме в советском журнале «Москва» в 1966-67 годах. Работа пресечена из-за того, что Булгаков отказался внести изменения , предписанные властями. Хотя Булгаков все еще вносил изменения в текст на своей постели смерть , роман был завершен. Первое советское издание вышло в 1966-67 годах. Более полный текст появился в 1973 году, а исправленный полный текст — в 1989 году. Булгаков также использовал сатиру и фэнтези в других своих произведениях, среди которых сборник рассказов «Дьяволиада» (1925). Обнаженный мужчина протолкнулся вперед, постучал гвоздем по бронзовому капоту и сказал: «Вот, товарищи, у нас есть замечательный персонаж . Печально известная блудница первой половины годов. XIX век … » Дама с пурпурным животом, взяла за руку маленькую дочь и быстро увела ее. (из «Огонь ханов») В 1918-1919 гг. Булгаков работал врачом в Киеве и был свидетелем немецкой оккупации , а затем оккупации Красной армией . Во время этих войн года он страдал от морфинистой зависимости, но его первая жена помогла ему победить. В 1920 году Булгаков отказался от медицины в пользу карьеры писателя. Он организовал во Владикавказе , Кавказ, «кафедру искусств », писал рассказы для газет и в 1921 году переехал в Москву.Там он работал в литературном отделе Народного комиссариата просвещения , писал в качестве журналиста для различных групп и газет. Его в значительной степени автобиографический роман «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ» (1925, полный текст 1966, Белая гвардия) повествует о неспокойных годах между 1914 и 1921 годами, которые отразились в жизни Белой семьи на Украине. Две части работы были опубликованы в журнале Россия , который был закрыт до выхода третьей части. С 1925 года Булгаков был связан с Московским Художественным Театром . Он написал и поставил множество пьес, пользующихся большой популярностью. Булгаков критика советской системы

    Михаил булгаков — Википедия, la enciclopedia libre

    Википедия todavía no tiene una página llamada «Mijaíl bulgákov».

    ---

    Busca Mijaíl bulgákov en otros proyectos hermanos de Wikipedia:

    	Wikcionario (diccionario)
    	Wikilibros (учебные / руководства)
    	Викицитатник (цитата)
    	Wikisource (biblioteca)
    	Викинотики (noticias)
    	Wikiversidad (contenido académico)
    	Commons (изображения и мультимедиа)
    	Wikiviajes (viajes)
    	Викиданные (данные)
    	Викивиды (особые виды)

    • Comprueba si имеет указание на номер правильного искусства, в Википедии, на котором находится Википедия, на сайте debería estar la información que buscas.Si el título es righto, a la derecha figuran otros proyectos Wikimedia donde quizás podrías encontrarla.
    • Busca «Mijaíl bulgákov» en el texto de otras páginas de Wikipedia que ya existen.
    • Проконсультируйтесь с листом произведений искусства, который комментирует «Mijaíl bulgákov».
    • Busca las páginas de Wikipedia que tienen объединяет «Mijaíl bulgákov».
    • Si ya habías creado la página con este nombre, limpia la caché de tu navegador.
    • También puede que la página que buscas haya sido borrada.

    ---

    Si el artículo incluso así no existe:

    • Crea el artículo utilizando nuestro asistente o solicita su creación.
    • Puedes traducir este artículo de otras Wikipedias.
    • En Wikipedia únicamente pueden include enciclopédicos y que tengan derechos de autor Compatible con la Licencia Creative Commons Compartir-Igual 3.0. No son válidos textos tomados de otros sitios web o escritos que no cumplan alguna de esas condiciones.
    • Ten en cuenta también que:
      • Artículos vacíos o con información minima serán borrados —véase «Википедия: Esbozo» -.
      • Artículos de publicidad y autopromoción serán borrados —véase «Википедия: Lo que Wikipedia no es» -.

    Сергей Николаевич Булгаков | Русский экономист и богослов

    Сергей Николаевич Булгаков , (родился 16 июня 1871 года, Ливны, Россия — умер 12 июля 1944 года, Париж, Франция), экономист и русский православный богослов, который довел до полного развития философскую систему, называемую софиологией. , в котором основное внимание уделялось проблемам сотворения мира и подчеркивалось единство всего сущего.

    Булгаков начал свое духовное образование в семинарии в Орле, Россия, но под влиянием марксизма он порвал с церковью и стал изучать политэкономию. После обучения в Москве, Берлине, Париже и Лондоне он преподавал в университетах Киева (1901–06) и Москвы (1906–18). В этот период он написал Капитализм и сельское хозяйство (1901) и Философия и экономика (1912).

    Булгаков, однако, разочаровался в марксистской философии и вернулся в церковь с группой из нескольких бывших марксистов, среди которых был философ Николай Бердяев.Обращение Булгакова описано в его собственной книге The Undying Light (1917). Он был рукоположен в священники в 1918 году, большевистское правительство запретило ему возобновить преподавание, и в 1923 году он был изгнан из Советского Союза. После двух лет в Праге он стал профессором богословия и деканом Русского православного теологического института в Париже, где преподавал до самой смерти.

    Булгаков провел последние 20 лет своей жизни, развивая софиологию, философско-богословскую систему, построенную на концепции sophia (греч. «Мудрость»).Это понятие, часто встречающееся в трудах средневековых мистиков и современных русских философов, таких как Владимир Соловьев и Павел Флоренский, используется Булгаковым для обозначения связи, соединяющей Бога и сотворенный мир.