«DET HENGER EN ENGEL ALENE I SKOGEN»

by Samuel Bjørk

Печатается с разрешения автора и литературного агентства Ahlander Agency.

This translation has been published with the financial support of NORLA.

Copyright © Samuel Bjørk 2013

© Назарова М.В., перевод, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

28 августа 2006 года в родильном отделении больницы Рингерике в Хёнефоссе на свет появилась девочка. Ее мать, двадцатипятилетняя воспитательница Катарина Улсен, была больна гемофилией и умерла при родах. Акушерка и несколько медсестер, помогавших ей, позже говорили, что ребенок родился необыкновенно красивым. Новорожденную описывали как тихую, но невероятно живую девочку со взглядом, из-за которого все сотрудники отделения относились к малышке по-особому. В документах Катарина Улсен указала отца как неизвестного. В последующие дни руководству больницы Рингерике вместе с местным комитетом по охране детства удалось найти бабушку ребенка, проживавшую в Бергене. Женщина не знала даже о беременности дочери, а приехав в больницу, обнаружила, что ребенок пропал. На протяжении следующих недель полиция Рингерике вела розыск девочки – безрезультатно. Два месяца спустя шведский медбрат Йоаким Виклунд был найден повешенным в своей квартире в центре Хёнефосса. На полу под телом лежал лист бумаги с набранным на компьютере текстом: «Мне очень жаль».

Девочку так и не нашли.

1

1

Вальтер Хенриксен сидел за столом и отчаянно пытался проглотить хоть кусочек завтрака, поданного женой. Яичница с беконом. Селедка, копченая колбаса и свежий хлеб. Чай из выращенных в их собственном саду трав. В том самом саду, который она так хотела и ради которого они купили этот дом на окраине Осло, рядом с лесом Эстмарка. Чтобы она могла воспитывать здоровые привычки. Ходить в лес на прогулки. Ухаживать за небольшим огородом. Собирать грибы и ягоды и дать собаке свободную жизнь. Вальтер не выносил этого кокер-спаниеля, но обожал жену и поэтому пошел на все это ради нее.

Он проглотил кусочек бутерброда с селедкой и изо всех сил боролся с телом, которое хотело выбросить его обратно. Сделав большой глоток апельсинового сока, он попытался улыбнуться, хотя у него было ощущение, словно кто-то ударил его молотком по голове. Корпоратив вчера вечером пошел не по плану, и он снова не удержался от алкоголя.

Фоном звучали новости, пока Вальтер пытался прочесть настроение на лице жены. Спала ли она, когда он пришел домой под утро? Он не помнил, во сколько, но было поздно, слишком поздно. Он помнил, что разделся, а также смутную мысль, что она уже, к счастью, спит, перед тем как он завалился на слишком жесткий матрас, на покупке которого настояла жена, потому что в последнее время у нее появились проблемы со спиной.

Вальтер покашлял, вытер рот салфеткой и погладил себя по животу, как будто от удовольствия и сытости.

– Может быть, я схожу прогуляюсь с Леди? – пробормотал он, изобразив подобие улыбки.

– Да, отлично, – кивнула жена, немного удивившись, потому что, хотя об этом и не говорили вслух, она прекрасно знала, что он не любил их трехлетнюю собаку.

– Может быть, вы в этот раз пройдетесь подальше, чем просто вокруг дома?

Он искал в ее голосе ту подавляемую агрессию, которая обычно означала недовольство, улыбку, которая была вовсе не улыбкой, а чем-то другим, но не нашел ничего подобного: она выглядела вполне довольной. Он справился, слава богу. И пообещал себе, что такое больше не повторится. Здоровый образ жизни – и больше никаких корпоративов.

– Я думал отвести ее в Маридален, может, по той дорожке к Даушёен.

– Замечательно, – улыбнулась она.

Она погладила собаку по голове, поцеловала в лоб и потрепала за ухом.

– Папочка берет тебя на прогулку, это будет так здорово, правда, моя маленькая, малышка моя, да?

Вальтер ходил в Маридален в те редкие разы, когда выгуливал собаку. Он никогда не любил собак, ничего не знал о них и, если бы мог, вообще избавил бы мир от этих животных. Он чувствовал нарастающую неприязнь к глупой псине, тянущей поводок, чтобы он пошел быстрее. Или чтобы он подождал. Или пошел в другую сторону. Наконец он поднялся на дорожку, ведущую к Даушёен. Здесь можно было отпустить собаку с поводка. Он присел на корточки, погладил по голове в попытке проявить ласку и отцепил поводок.

– Вот, теперь можешь немного побегать.

Собака посмотрела на него глупыми глазами и высунула язык. Вальтер закурил и на мгновение почувствовал нечто похожее на любовь к этому маленькому существу. Это ведь не ее вина. Собака была совершенно нормальной. На свежем воздухе головная боль немного отступила. Теперь он будет любить собаку. Ах, она такая милая. На самом деле это даже здорово – побродить вместе по лесу. Теперь они почти подружились, и она так хорошо его слушается. Без поводка она все равно шла по тропинке рядом с ним.

Вдруг Леди рванула в сторону и понеслась в лес.

Черт побери.

– Леди!

Вальтер Хенриксен стал звать собаку, но тщетно. Он бросил сигарету, тихо выругался и начал взбираться на холм, куда убежала собака. Через несколько сотен метров он остановился как вкопанный. Собака лежала на небольшой полянке. И в этот момент он заметил девочку, висящую на дереве. Качающуюся над холмом. Со школьным рюкзаком на спине и лентой на шее с надписью:

Я путешествую одна.

Вальтер Хенриксен упал на колени и на автомате сделал то, чего ему хотелось все утро с момента пробуждения.

Его стошнило, и он заплакал.

2

Миа Крюгер проснулась от крика чаек.

Вообще-то ей уже пора было привыкнуть к ним, ведь прошло целых четыре месяца с тех пор, как она купила этот дом далеко во фьорде, но город будто бы еще не отпустил ее. Квартира в Торшов, на Вогтсгате, где всегда было шумно: автобусы, трамваи, сирены полиции и «скорой помощи»… Она ни разу не просыпалась от них, эти звуки даже как будто успокаивали ее, но крик чаек она не могла вынести. Может, это потому, что, кроме них, никаких звуков больше не было?

Она потянулась за часами на ночном столике, но не разглядела, сколько было времени. Стрелки как будто исчезли, словно их поглотил туман, четверть одиннадцатого или половина второго, а может, пять минут чего-то еще. Таблетки, которые она приняла вечером, все еще действовали. Успокоительные, притупляющие, подавляющие, нельзя принимать с алкоголем, но кому какое дело… Осталось всего двенадцать дней до смерти, в календаре на кухне осталось двенадцать незачеркнутых клеточек.

12 дней. 18 апреля.

Миа села в кровати, натянула свитер и, пошатываясь, спустилась в гостиную.

Один коллега выписал ей эти таблетки. Ниспосланный небесами друг, который должен помочь ей забыть, пережить, идти дальше. Полицейский психолог – или он психиатр? Наверное, психиатр, раз может выписывать рецепты. В любом случае она получила от него то, что хотела. Даже здесь, на острове, хотя купить тут что-то непросто. Ей нужно одеться. Завести мотор лодки. Мерзнуть пятнадцать минут – столько занимает путь до набережной. Завести машину. Ехать сорок минут до Филлана, местного центра цивилизации. Он не очень-то похож на центр, но аптека там есть. В торговом центре «Йортен». И там же винная монополия. Рецепты были переданы из Осло и готовы. Некоторые от психиатра, некоторые от терапевта. Эти врачи так хорошо помогали, были такими «сочувствующими». Будь осторожна, не принимай слишком много. Но Миа не собиралась быть осторожной. Она приехала сюда не чтобы поправиться. Она приехала сюда, чтобы исчезнуть.

Еще 12 дней. 18 апреля.

Миа Крюгер взяла бутылку воды «Фаррис» из холодильника, оделась и спустилась к морю. Она села на камень, плотнее закуталась в куртку и приняла первые за день таблетки. Перебрала их в кармане. Разноцветные. Она понятия не имела, какие из них она только что выпила, голова все еще шла кругом. Да это и неважно. Она запила их из бутылки и вытянула ноги к воде. Сидела и смотрела на свои сапоги. Бессмыслица какая-то – казалось, будто это не ее ноги, а чужие, где-то вдали. Она перевела взгляд на море. В этом тоже не было никакого смысла, но Миа заставила себя не отрывать глаза от маленького островка вдали, названия которого не знала.

Она выбрала место наобум. Хитра. Остров в Трёнделаге. Ей было все равно, где, только бы в одиночестве. Она позволила риелтору решить. Продайте мою квартиру и дайте что-то взамен. Риелтор посмотрел на нее косо, как на сумасшедшую или идиотку. Но ему главное заработать денег, так что черт с ней, все равно. С белозубой улыбкой, претендующей на дружелюбность, он сказал, что справится с этим. Хотите продать сразу же? Какие-то предпочтения по месту нового дома? Притворная вежливость, но она видела, что за ней скрыто. Ее бросило в жар от этой мысли. Лживые, уродливые глаза. Миа всегда видела людей изнутри. Сейчас она насквозь видела его, этого гладкого типа в костюме с галстуком, и он ей не нравился.

Ты должна пользоваться своим талантом, раз он у тебя есть! Ты что, не понимаешь? Ты должна им пользоваться, и это именно то, для чего он тебе пригодится!

Больше она не будет пользоваться им. Никогда и ни для чего. Эта мысль успокоила ее. Вообще она стала очень спокойной с тех пор, как приехала сюда. На остров Хитра. Риелтор молодец. Она почти послала ему мысленный привет.

Миа Крюгер поднялась с камня и пошла по тропинке к дому. Пора выпить. Она не знала, сколько сейчас времени, но уже пора. Она купила дорогое вино, заказала его заранее. Какая-то нелепость: зачем наслаждаться дорогим алкоголем, если осталось так мало времени? С другой стороны, почему бы и нет? Почему одно, почему другое? Она давно перестала думать о таких вещах. Открыла бутылку «Armagnac Domaine de Pantagnan» 1965 года и налила себе три четверти чайной чашки, стоявшей немытой на кухонном столе. Арманьяк за 800 крон из немытой чашки. Думаешь, мне есть дело? Она улыбнулась самой себе, достала еще таблеток из кармана и снова спустилась к камню.

И снова послала мысленный привет риелтору с неестественно белыми зубами. Если бы ей нужно было место для жизни, этот дом вполне подошел бы. Воздух, вид на море, покой под белыми облаками. Она никогда не испытывала симпатии к области Трёнделага, но этот островок понравился ей сразу. Здесь были олени. Бессчетное множество оленей. Это очаровало ее: олень представлялся ей в других местах – на Аляске или в фильмах. Но красивый зверь, которого непременно застрелят, был здесь. Миа Крюгер научилась стрелять в академии, но никогда не любила оружие. Нельзя играть с оружием, им нужно пользоваться только в случае крайней необходимости, а лучше – никогда. Сезон охоты на оленей продолжался на Хитра с сентября по ноябрь. Однажды по пути в аптеку она увидела компанию молодежи – они пытались привязать тушу оленя к машине. В феврале, когда охотиться запрещено. На мгновение она подумала остановиться, записать их имена и выписать им заслуженный штраф, но сдержалась.

Однажды полицейский – навсегда полицейский?

Теперь уже нет. Больше никогда.

Осталось двенадцать дней. Восемнадцатое апреля.

Она допила арманьяк, откинула голову назад и закрыла глаза.

3

Холгер Мунк, обливаясь потом, стоял в зале прилетов в аэропорту Вернес и ждал свою арендованную машину. Самолет, как обычно, задержался из-за тумана в Гардермуэне, и Холгер снова подумал о следователе Яне Фредрике Виборге, который якобы совершил самоубийство после того, как раскритиковал планы расширения главного аэропорта из-за погодных условий. Даже теперь, спустя восемнадцать лет, Мунка не оставляло в покое это дело: взрослый человек выпрыгнул из маленького окна в отеле, без причины, прямо перед тем как Стортинг ^{принял решение расширить аэропорт? И почему ни датская, ни норвежская полиция не захотели тщательно проработать дело?}

Он отбросил эту мысль, когда светловолосая девушка за стойкой «Europcar» кашлянула в знак того, что подошла его очередь.

– Мунк, – сказал он сухо. – Машина должна быть уже заказана.

– Ах, да, так это у вас будет новый музей в Осло? – подмигнула девушка в зеленой униформе.

Мунк не сразу понял шутку.

– Или вы все же не художник? – улыбнулась она, быстро печатая на компьютере.

– Что? А, нет, не художник, – сухо ответил он. – Даже не родственник.

Будь я художником, я бы тут не стоял, подумал Мунк в тот момент, когда девушка протягивала ему бумагу на подпись.

Холгер Мунк ненавидел летать, поэтому настроение у него было не лучшим. Не потому, что он боялся падения самолета. Его хобби была математика, и он точно знал, что вероятность падения самолета меньше, чем шанс попасть под удар молнии два раза в один день. Нет, он ненавидел летать, потому что ему с некоторых пор было тесно на сиденье.

– Ну вот, – девушка в зеленой униформе улыбнулась и дала ему ключи. – Просторная хорошая «Вольво V70», оплачена, время аренды не ограничено, вы можете сдать ее где и когда хотите. Хорошей поездки.

Просторная? Это была еще одна шутка, или она так решила его успокоить? Вот вам большая машина, где вам хватит места, а то вы такой толстый, что не видите своих ботинок.

Холгер Мунк бросил взгляд на свое отражение в одном из больших окон по пути из зала прилетов к парковке. Наверно, уже пора. Пора начать тренироваться. Следить за питанием. Сбросить пару килограммов. Он начал думать об этом в последнее время по нескольким причинам. Он давно уже не бегал по улицам за преступниками, для этого были подчиненные, так что причина не в этом. В последние недели у Мунка немного разыгралось тщеславие.

Боже, Холгер, новый свитер? Боже, Холгер, новая куртка? Боже, Холгер, ты сбрил бороду?

Он завел «вольво», поставил свой телефон на подставку и включил его. Только успел пристегнуться и поехать в сторону центра, как начали приходить сообщения. Холгер вздохнул. Всего час с выключенным телефоном, и вот, все заново. Никогда не оставят в покое. На самом деле не только самолет так испортил его настроение. В последнее время многое накопилось. И дома, и на работе. Холгер водил пальцем по экрану смартфона, который его обязали купить. Современная полиция, новейшие технологии – даже в Хёнефоссе, где он провел последние восемь месяцев. Отделение полиции Рингерике. Именно там он начал свою карьеру, и вот он снова оказался там. Из-за происшествий у Трюванна.

Семь пропущенных из главного офиса. Два от бывшей жены. Один от дочери. Два из дома престарелых. И миллион сообщений.

Холгер Мунк решил, что мир немного подождет, и включил радио. Нашел станцию с классической музыкой, опустил окно и зажег сигарету. Курение было его единственной вредной привычкой, не считая еды, разумеется, но это совсем другое дело. Он не собирался бросать курить, сколько бы новых законов ни принимали политики и сколько бы запрещающих курение табличек ни стояло на его пути – как, например, на приборной доске этой машины.

Без сигареты не получалось думать, а думать Холгер Мунк любил. Напрягать мозги. Тело существует, пока работает мозг. По радио играли «Мессию» Генделя, не самая любимая у Мунка, но вполне подходящая моменту. Ему больше нравился Бах, он любил математичность в музыке, а не всех этих чувственных композиторов. Арийские военные марши Вагнера, импрессионистский эмоциональный мир Равеля. Мунк слушал классику, чтобы избежать человеческих чувств. Если бы музыка была математическим предметом, было бы намного проще. Он быстро провел пальцем по обручальному кольцу и подумал о бывшей жене. Уже десять лет прошло, а он все еще не может его снять. Она звонила? Может быть, и правда она?

Да нет. Снова про свадьбу. У них есть общая дочь, Мириам. Она собирается замуж, и нужно обсудить техническую сторону дела. Вот и все. Холгер Мунк выбросил окурок в окно и зажег новую сигарету.

Я не пью кофе, не пью алкоголь. Черт с ним, могу я хотя бы выкурить сигарету?

Он напился всего один раз, в четырнадцать лет, самодельным отцовским вином из вишни, в деревне. С тех пор он ни разу не пил. Не было потребности. Не было желания. Разрушать мозговые клетки? Как такое в голову может прийти? Вот сигареты – это другое дело. И, может быть, бургер?

Он свернул на заправку «Шелл» и, заказав меню дня с бургером и беконом, съел его на лавке с видом на фьорд Тронхейма. Если бы коллегам нужно было описать Холгера Мунка в трех словах, два из них, скорее всего, были бы «книжный червь». Третьим могло быть «умный» или, может быть, «слишком добрый». Но совершенно точно – книжный червь. Толстый добрый ботаник, никогда не пьющий алкоголь, любящий математику, классическую музыку, кроссворды и шахматы. Может, немного скучный, но отличный следователь и справедливый начальник. Он никогда не ходил пить пиво вместе со всеми и ни разу не встречался с женщиной с тех пор, как жена ушла от него к учителю из Хурума. Мунк был в отпуске два месяца в году, и ему никогда не приходилось вставать посреди ночи, не зная, куда ему нужно ехать. Ни у кого не было такого высокого процента раскрываемости дел, как у Холгера. Все знали и любили его. И тем не менее он вернулся в Хёнефосс.

Я не понижаю, а повышаю тебя. Можешь радоваться, что у тебя все еще есть работа.

В тот день в офисе Миккельсона в Грёнланд он чуть было не уволился, но передумал. А что ему оставалось делать? Стать охранником?

Холгер Мунк сел обратно в машину и поехал по шоссе Е6 в сторону Тронхейма. Снова закурил и последовал в объезд города, на юг. В машине был GPS-навигатор, но Мунк не стал включать его. Он и так знал дорогу.

Миа Крюгер.

Он с теплом подумал о своей старой коллеге, когда зазвонил телефон.

– Мунк слушает.

– Где тебя носит?

На том конце Миккельсон, возбужденный, как всегда на грани сердечного приступа. Как этот человек пережил десять лет в кресле начальника, оставалось загадкой для многих.

– Я в машине, а тебя где носит? – сухо ответил Мунк.

– Где конкретно? Ты уже доехал?

– Нет, не доехал, я только что приземлился, я думаю, ты в курсе. Что тебе нужно?

– Я просто хотел проверить, что ты сделал то, о чем мы договорились.

– У меня с собой папка, и я думал отдать ее, если ты об этом, – вздохнул Мунк. – Неужели было так необходимо посылать меня сюда за этим? Почему не послать почтой? Можно было использовать местную полицию.

– Ты прекрасно знаешь, почему ты там, – ответил Миккельсон. – И я хочу, чтобы ты сделал то, о чем я тебя попросил.

– Во-первых, – Мунк вздохнул и выбросил бычок в окно, – я тебе ничего не должен. Во-вторых, я тебе ничего не должен. В-третьих, на тебе ответственность за то, что я больше не могу использовать свои мозги по назначению, так что можешь просто заткнуться. Знаешь, над чем я теперь работаю? Хочешь услышать, Миккельсон? Хочешь?

На том конце повисла тишина. Мунк посмеялся про себя.

Если и было что-то, что Миккельсон терпеть не мог, так это просить об услуге. Мунк знал, что сейчас Миккельсон раздражен, и радовался, что в этот раз старому шефу не удастся получить все, что он хочет, и придется передумать.

– Просто пусть это будет сделано.

– Есть, сэр, – Мунк отдал честь в машине.

– И нечего иронизировать, Мунк, перезвони мне, когда что-то появится.

– Хорошо. Ах да, еще кое-что.

– Что? – прорычал Миккельсон.

– Если она согласится, я снова переведусь в Осло. Больше никакого Хёнефосса. И я хочу обратно свой офис на Марибуэсгате. И свою старую команду.

Миккельсон замолчал на мгновение.

– Об этом даже речи быть не может, Мунк. Это совершенно ни к чему. Это…

Мунк улыбнулся и положил трубку прежде, чем Миккельсон закончил говорить. Зажег новую сигарету, снова включил радио и повернул в сторону Оркангеру.

4

Миа Крюгер уснула на диване, рядом с камином, завернувшись в плед. Она видела во сне Сигрид и проснулась с ощущением, что ее сестра-близняшка все еще рядом. Рядом с ней. Живая. Они вместе, как и было всегда. Сигрид и Миа. Миа и Сигрид. Как два стебелька из Осгордстранда, родившиеся с разницей в две минуты, одна светлая, другая темная, такие разные – и тем не менее такие похожие.

Миа хотела вернуться в сон, к своей Сигрид, но заставила себя встать и пойти на кухню. Немного поесть. Чтобы алкоголь не вышел обратно. Продолжая в том же духе, она могла умереть раньше времени, а это было совершенно не нужно.

18 апреля.

Осталось десять дней.

Нужно было продержаться еще десять дней. Миа заставила себя съесть два хлебца, подумала о стакане молока, но решила выпить воды. Два стакана воды и две таблетки. Из кармана штанов. Неважно какие. Сегодня – белая и голубая.

Сигрид Крюгер.

Сестра, подруга и дочь.

Родилась 11 ноября 1979. Умерла 18 апреля 2002.

Помним, любим, скорбим.

Миа Крюгер снова села на диван и стала ждать, когда таблетки подействуют. Ее тело онемело. Перегородка между ней и миром. Именно то, что ей сейчас нужно. Она не смотрела на себя три недели, и пришло время расплатиться за это. Душ. Ванная на втором этаже. Она избегала этого столько, сколько было возможно, – не хотела видеть себя в большом зеркале, которое предыдущий владелец дома повесил прямо за дверью ванной. Хотела даже найти отвертку. Убрать это убожество. Она чувствовала себя довольно плохо. Не хотела это признавать, но сил не было. Ни на что. Только таблетки. И алкоголь. Валиум, растекающийся по венам, маленькие улыбки в крови, сладостная защита от всех иголок, плававших внутри нее так долго. Она взяла себя в руки и поднялась по лестнице. Открыла дверь в ванную и была поражена увиденным в зеркале отражением. Это была не она. Кто-то другой. Миа Крюгер всегда была худой, но сейчас она выглядела больной. Она всегда была здоровой. Всегда сильной. А теперь от нее почти ничего не осталось. Сняв свитер и джинсы, она осталась перед зеркалом в одном нижнем белье. Трусы висели на ней мешком. Вся масса с живота и бедер исчезла. Она аккуратно провела рукой по торчащим ребрам, ощутила их, посчитала. Заставила себя подойти ближе, вплотную, поймала собственный взгляд в ржавом серебре. Все всегда хвалили ее голубые глаза. Однажды ей кто-то сказал: «Ни у кого нет таких норвежских глаз, как у тебя, Миа». Она до сих пор помнила, как гордилась ими, норвежскими глазами, – это так красиво звучало. В какой-то момент ей даже не хотелось ничего менять в себе. Сигрид всегда была красивее нее – может быть, поэтому было так приятно слышать комплименты о глазах? Живые голубые глаза. Теперь от них мало что осталось. Они уже выглядели мертвыми. Без блеска и жизни, красные. Миа наклонилась к своим джинсам, достала две таблетки из кармана и проглотила их, не запивая. Снова встала перед зеркалом и попыталась выпрямить спину.

«Мой маленький индеец» – так обычно называла ее бабушка. Она вполне была похожа на индейца, кроме голубых глаз. Индеец. Из племени киова, или сиу, или апачей. Она обожала индейцев с детства и всегда была на их стороне. Ковбои плохие, а индейцы хорошие. Как твои дела сегодня, Миа Лунный Свет? Миа положила руку на свое отражение в зеркале и послала бабушке дружеский привет. Продолжая стоять, она посмотрела на свои длинные волосы. Мягкие угольно-черные волосы ниспадали на хрупкие плечи. Давно у нее не было таких длинных волос. Она начала коротко стричься еще в полицейской академии. Без всяких парикмахеров, дома, сама, просто брала ножницы и состригала. Чтобы показать, что ее не волновал ее внешний вид. Не волновала показуха. Она и косметикой не пользовалась. «Ты красива от природы, мой маленький индеец, – говорила бабушка, когда они сидели у камина дома в Осгордстранде. – Посмотри, какие у тебя красивые веки, какие прекрасные длинные ресницы! Видишь, что природа уже тебя украсила? Не переживай ни о чем. Мы украшаемся не для мальчиков. Они появятся, когда придет время». С бабушкой она была индейцем. А в школе – норвежкой. Идеальное сочетание. Вдруг ее бросило в жар – не все же мир и спокойствие от таблеток, иногда такое случается, ведь она никогда не следила, что с чем смешивала. Миа оперлась на стену одной рукой, пока ей не стало чуть лучше, потом снова подняла взгляд, заставив себя постоять перед зеркалом еще немного. Посмотреть на себя. В последний раз.

Еще 10 дней.

18 апреля.

Она не особо размышляла о том, как это случится. Последнее мгновение. Будет ли больно. Будет ли трудно сделать последний шаг. Она не верила во все эти истории о том, как жизнь проносится перед глазами. Или, может, так и бывает? Это не очень-то важно. Вся история жизни Мии была видна в ее теле. Она видела жизнь в отражении зеркала. Индеец с норвежскими глазами. Длинные черные волосы, которые раньше всегда были коротко острижены, а теперь волнами спадали на ее худые плечи. Она убрала их за ухо и присмотрелась к шраму около левого глаза. Трехсантиметровая отметина, которая никогда не исчезнет. Подозреваемый в убийстве на допросе. Молодая девушка из Латвии найдена в реке Акерсэльва. Миа проявила слабость и невнимательность, не увидев ножа, но, к счастью, успела увернуться, иначе осталась бы слепой. Она ходила с повязкой на обоих глазах несколько месяцев – спасибо врачам больницы Уллевол, что сохранили зрение. Миа подняла левую руку перед зеркалом – на одном пальце не хватает фаланги. Еще один подозреваемый, небольшая ферма около Мосса, он выпустил вперед собаку. Берегись собаки. Ротвейлер метил вцепиться горло, но она успела выставить вперед руку. Она все еще чувствовала его зубы и панику, овладевшую ею, пока она не достала пистолет из кобуры и не застрелила разъяренную псину. Миа опустила глаза вниз, на татуировку в виде маленькой бабочки на бедре около резинки трусов. Это было в Праге, и ей было девятнадцать. Она познакомилась с одним испанцем, флиртовала с ним, они напились «Бехеровки», а наутро проснулись каждый со своей татуировкой. У нее была фиолетово-желтая с зелеными крапинками бабочка. Миа слабо улыбнулась. Сколько раз она хотела ее свести, забыть об идиотском юношеском поступке, но так и не сделала этого. А теперь это уже не имело никакого значения. Она погладила небольшой серебряный браслет на правой руке. Ей и Сигрид подарили по такому браслету на конфирмацию. Детский браслетик, с сердечком. И буквой. М на ее браслете и С – для Сигрид. В тот вечер, когда праздник закончился и гости разошлись, они сидели в своей комнате в Осгордстранде, и тут Сигрид вдруг предложила поменяться.

Давай ты возьмешь мой, а я твой?

С того дня Миа никогда не снимала этот серебряный браслет.

Таблетки уносили ее все дальше, она уже почти не видела себя в зеркале. Тело ее стало похоже на далекое привидение. Шрам около глаза, отсутствующая фаланга на пальце. Чешская татуировка с бабочкой. Худые руки и ноги. Индианка с грустными голубыми почти неживыми глазами. Больше она была не в силах смотреть на все это, отвела взгляд и проскользнула в душ. Там она стояла под теплой водой так долго, что под конец она стала ледяной.

Она уклонилась от зеркала на выходе из ванной. Голой спустилась в гостиную и вытерлась перед незажженным камином. Зашла на кухню и налила себе новую порцию. Нашла новые таблетки в ящике. Впихнула их в себя, пока одевалась. Еще больше захотелось спать. Чиста снаружи, и скоро будет чиста изнутри.

Миа надела шапку и куртку и вышла из дома. Снова спустилась к морю. Села на камень и позволила глазам отдохнуть, глядя на горизонт. Какое пошлое клише… Откуда у нее взялось это? А, точно, это был фестиваль, фестиваль антинорвежских фильмов. Его организовали известные люди, считавшие, что норвежское кино нужно изменить. Мии очень понравился фильм, но она не была уверена, что норвежское кино изменится от того, что из него уберут эмоциональные сцены и море. Каждый раз, когда кто-то пытался изобразить полицейского в фильме, она так расстраивалась, что уходила из кинотеатра, сочувствуя бедному актеру, которому достались эти реплики и такой режиссер, что в итоге все вышло безвкусно. Нет, пусть будет больше сцен у моря. Миа Крюгер улыбнулась про себя и сделала глоток из бутылки. Как уже говорилось, если бы она не приехала сюда умирать, то вполне могла бы остаться здесь жить.

18 апреля.

Эта дата однажды внезапно пришла ей на ум, и с тех пор все наладилось. Сигрид нашли мертвой 18 апреля 2002 года, в подвале района Тёйен в Осло, на гнилом матрасе, все еще с иглой в руке. Она даже не ослабила ремешок. Скончалась от передозировки. Через десять дней будет ровно десять лет, как это случилось. Маленькая милая красавица Сигрид умерла от передозировки героина в грязном подвале. Всего через неделю после того, как Миа сама забрала ее из реабилитационной клиники в Валдресе.

О, в тот день Сигрид выглядела прекрасно. После четырех недель на свежем воздухе к ней вернулись румянец на щеках и смех. Они ехали в машине в Осло почти как раньше, смеялись и шутили вместе, прямо как в саду дома в Осгордстранде.

– Ты Белоснежка, а я Спящая красавица.

– Но я тоже хочу быть Спящей красавицей, почему я все время Белоснежка?

– Потому что у тебя темные волосы, Миа.

– Ах, поэтому?

– Да, поэтому. Ты раньше этого не понимала?

– Нет.

– Ты глупышка.

– Это же неправда?

– Да, неправда.

– Почему мы должны играть в Белоснежку и Спящую красавицу, ведь мы обе должны спать сто лет и ждать принца, это совсем не весело, и никого не будет рядом.

– О, он обязательно придет, вот увидишь, Миа, он придет.

В случае Сигрид принцем стал идиот из Хортена. Он посвятил себя музыке, у него даже была своя группа музыкантов, которые никогда не играли, а только сидели в парке, курили гашиш, иногда глотали спиды или кололись. Чертов тощий надутый неудачник. Миа не могла даже произнести его имени, от одной мысли о нем ее бросало в жар и перехватывало дыхание. Она пошла тропинкой вдоль скал, мимо лодочной пристани и присела на набережной. Там, в центре страны, она видела суету. Люди, которые занимались своими «людскими» делами. Сколько сейчас времени? Она прикрыла глаза рукой и взглянула на небо. Попробовала угадать – двенадцать или час, судя по солнцу. Сделала глоток из бутылки и ощутила эффект от таблеток, почувствовала, как они забирали ее чувства, делали ее равнодушной. Она свесила ноги с берега и повернула лицо к солнцу.

Маркус Скуг.

Сигрид было восемнадцать, этому идиоту двадцать два. Он переехал в Осло и стал зависать на Плата^{. Несколько месяцев спустя к нему присоединилась Сигрид.}

Четыре недели реабилитации. Миа забирала сестру из клиники уже не в первый раз, но теперь все было иначе. Абсолютно новая мотивация. Не та улыбка наркоманки и бесконечная ложь, только чтобы поскорее выйти из клиники и получить новую дозу – нет, что-то новое появилось во взгляде Сигрид. Она выглядела уверенней, стала похожа на саму себя.

Миа так много думала о сестре за все эти годы, что чуть голову не сломала. Почему именно Сигрид? Потому что ей было скучно? Из-за мамы и папы? Только из-за этого чертова идиота? Типа, любовь?

Сочинения о Путешествиях на английском языке с переводом на русский язык

Текст на французском с переводом и аудио «J’aimerais bien voyager» (Я хотел бы путешествовать)

J’aimerais bien voyager cette année. Il y a beaucoup de pays que j’aimerais visiter. En Europe, j’aimerais visiter l’Allemagne et surtout des villes comme Berlin, Francfort et Munich.

J’aimerais aussi aller en Italie pour voir Florence, Milan, Venise et Rome. Ce sont des villes qui me font rêver.

Bien sûr, j’aimerais aussi aller en Afrique ou en Asie, mais ça sera pour plus tard (“plus tard” ça signifie après ou dans le futur).


Cette année, j’aimerais aussi apprendre une autre langue étrangère. Je parle déjà français, c’est ma langue maternelle (la langue maternelle M.A.T.E.R.N.E.L.L.E c’est la langue qu’on parle tous les jours, la langue qu’on utilise avec ses parents) , je parle aussi anglais, japonais et un peu italien.

J’adore apprendre des langues étrangères. Je trouve que ça permet vraiment de se rapprocher des autres gens et de devenir plus tolérant (le mot tolérant est un mot difficile, ça signifie accepter et comprendre les idées des autres).

Je ne sais pas encore quelle langue je pourrais étudier. J’hésite entre deux langues : l’espagnol et le chinois. L’espagnol est très simple pour moi parce que c’est une langue latine. Donc, les mots ressemblent beaucoup aux mots français ou italiens.

Mais, j’ai aussi très envie d’apprendre le chinois parce que je suis allé en Chine l’année dernière (l’année dernière, ça veut dire il y a un an). C’est un pays très intéressant. La culture chinoise est très riche et j’aimerais pouvoir dire quelques mots en chinois pendant mon prochain voyage à Pékin ou à Shanghai.

©podcastfrancaisfacile

Я хотел бы путешествовать

Я очень хотел бы отправиться путешествовать в этом году. Есть много стран, которые я хотел бы посетить. В Европе я хотел бы побывать в Германии, в частности посетить такие города, как Берлин, Франкфурт и Мюнхен.

Я также хотел бы поехать в Италию, чтобы увидеть Флоренцию, Милан, Венецию и Рим. Эти города меня вдохновляют.

Конечно, мне также хотелось бы поехать в Африку или Азию, но это попозже («попозже» значит после или в будущем).

В этом году мне также хочется выучить какой-нибудь иностранный язык. Я уже говорю на французском, это мой родной язык ( родной язык Р.О.Д.Н.О.Й — это язык, на котором мы говорим каждый день, язык, который мы используем при общении с родителями). Я также говорю на английском, японском и немного итальянском.

Я обожаю учить иностранные языки. Я считаю, что это действительно помогает сблизиться с другими людьми и стать более толерантным (слово «толерантный» — сложное слово, оно означает принимать и понимать мнения других людей).

Я еще не выбрал, какой язык я хочу учить. Я сомневаюсь между испанским и китайским. Испанский очень легкий для меня, потому что это латинский язык. Слова схожи с французскими и итальянскими.

Но у меня также большое желание выучить китайский, потому что я ездил в Китай в прошлом году (в прошлом году значит один год назад). Это очень интересная страна. Китайская культура очень богатая, мне бы хотелось научиться говорить несколько слов по-китайски во время моей следующей поездки в Пекин или Шанхай.

продолжить с текстами начального уровня

перейти к текстам среднего уровня

перейти к текстам уровня выше среднего

перейти к текстам продвинутого уровня

Французский язык с репетиторами онлайн

Теперь Вы можете обучаться французскому языку самостоятельно, пользуясь бесплатными ресурсами нашего образовательного сайта, а также выбрать себе подходящего репетитора у нашего партнера и заниматься в школе TutorOnline:

• Индивидуальные занятия
• Доступные цены
• Удобные способы оплаты
• Бесплатный вводный урок
• Гарантированный возврат денег

Как выбрать репетитора по французскому языку

Бесплатный пробный урок

Практичные советы по изучению французского языка