Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон. Почему одни страны богатые, а другие бедные

Эта книга – один из главных политэкономических бестселлеров последнего времени. Авторы задаются вопросом, который в течение столетий волновал историков, экономистов и философов: в чем истоки мирового неравенства, почему мировое богатство распределено по странам и регионам мира столь неравномерно? Ответ на этот вопрос дается на стыке истории, политологии и экономики, с привлечением необычайно обширного исторического материала из всех эпох и со всех континентов, что превращает книгу в настоящую энциклопедию передовой политэкономической мысли.

Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон. Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты. – М.: АСТ, 2015. – 720 с.

Скачать конспект (краткое содержание) в формате Word или pdf

Купить цифровую книгу в ЛитРес, бумажную книгу в Ozon или Лабиринте

Предисловие к русскому изданию

В принципе, мою обычную работу по изложению краткого содержания книги выполнил автор предисловия Анатолий Чубайс.

Он перечислил четыре школы, занимающиеся обсуждаемыми вопросами, и краткие выводы.

Школа №1 – географический детерминизм, представленный Джаредом Даймондом с его книгой Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ, впервые вышедшей на русском языке в 2009 г. Школа №2 – культурный детерминизм. Основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой Протестантская этика и дух капитализма. См. также Самюэль Хантингтон. Столкновение цивилизаций, Лоуренс Харрисон. Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма. Школа №3, к которой относятся авторы книги –институциональная школа. Ее основоположником считают Йозефа Шумпетера с его «созидательным разрушением». См. также Александр Аузан. Институциональная экономика для чайников. И, наконец, материалистическая школа, считающая, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития.

Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара (см. Долгое время). Авторы описают еще одну «школу невежества». Базовая идея – власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний.

Основные концепции книги. В течение длительного времени (столетия, а иногда и тысячелетия) народы накапливают незначительные изменения в уровне сложности общества и действующих в нем социальных механизмов. В какой-то исторический момент происходит масштабное изменение внешней среды (например, высадившиеся на новых землях колонисты сталкиваются с абсолютно новой средой). Какие-то общества оказываются способны не просто принять эти вызовы, а адаптировать, встроить их в свою культуру через рождающиеся в этот момент инклюзивные институты, а для других этот же процесс освоения идет через усиление ранее существовавших экстрактивных институтов. Само по себе зарождение инклюзивных институтов требует совпадения нескольких предпосылок в единственно правильный исторический момент времени («точка перелома»).

Главная из этих предпосылок – наличие широкой коалиции разнородных сил, заинтересованных в создании новых институтов, и долгосрочное признание каждой из них права других сил на защиту своих интересов. Инклюзивные и экстрактивные институты запускают сложные обратные связи, которые могут иметь как положительный («благотворная обратная связь»), так и отрицательный («порочный круг») характер. Инклюзивные институты создают устойчивый долгосрочный рост благосостояния. Экстрактивные институты способны запустить рост, однако он будет неустойчивым и недолгосрочным. Рост при инклюзивных институтах допускает «созидательное разрушение» и тем самым поддерживает технический прогресс и инновации. Экстрактивные институты лишь в весьма ограниченных масштабах способны запустить инновационные процессы.

А. Б. Чубайс

Глава 1. Так близко – и так по-разному

Город Ногалес разделен пополам стеной. К северу от стены расположен американский Ногалес: округ Санта Круз, штат Аризона, США. Средний доход на семью в этом городе – 30 000 долларов в год. К югу от стены находится мексиканский Ногалес, штат Сонора. Доход средней семьи в нем равен примерно 10 000 долларов США (рис. 1).

Рис. 1. Ногалес – город, разделенный стеной: к северу – штат Аризона (США), к югу – штат Сонора (Мексика)

XVI в. – начало колонизации Америки. После первоначального периода грабежей и охоты за золотом и серебром испанцы создали сеть институтов, нацеленных на эксплуатацию коренного населения. Все меры были направлены на снижение жизненного уровня коренных жителей до минимума и удержание всех доходов сверх этого минимума в пользу испанцев. Такой результат достигался экспроприацией земель, принуждением к труду, высокими налогами и высокими ценами на товары, покупка которых также была принудительной. Хотя эти институты обогатили испанскую корону и сделали конкистадоров и их потомков очень состоятельными людьми, они же превратили Латинскую Америку в континент с самым высоким уровнем неравенства в мире и подорвали его экономический потенциал.

Когда испанцы в 1490-х годах начали свое завоевание обеих Америк, Англия была второстепенной европейской страной, только-только оправлявшейся от разрушительных последствий гражданской войны Алой и Белой розы. Она была не в состоянии ни принять участие в схватке за золото и другую добычу колонизаторов, ни заняться выгодной эксплуатацией коренного населения Нового Света. Но примерно сто лет спустя, в 1588 году, Европу потряс неожиданный разгром «Непобедимой армады» – флотилии, которую испанский король Филипп II пытался использовать для вторжения в Англию. Победа англичан была не просто военным успехом, это был знак их растущей уверенности в своих силах на море, и эта уверенность в конце концов позволит Англии принять участие в соперничестве колониальных империй.

Первая попытка англичан основать колонию на острове Роанок в Северной Каролине состоялась в 1585–1587 годах и обернулась полным провалом. В 1607-м они попробовали еще раз. 14 мая 1607 года была основана колония Джеймстаун в Виргинии.

Ее возглавил капитан Джон Смит. Смит был первым, кто понял, что весьма успешная модель колонизации, которую создали Писарро и Кортес, попросту не работает в Северной Америке. Ее отличия от Южной были слишком фундаментальными. Смит выяснил, что у жителей Вирджинии, в отличие от инков и ацтеков, не было золота, и их нельзя было заставить работать на колонистов. Смит понял: чтобы появился шанс создать жизнеспособную колонию, работать в ней должны сами колонисты.

Вирджинской компании понадобилось время, чтобы осознать, что первоначальная модель колонизации провалилась в Северной Америке. Поскольку силовое принуждение не сработало ни в отношении местного населения, ни в отношении самих поселенцев, пришлось создать стимулы для работы последних. В 1618 году компания утвердила «подушную систему», согласно которой каждый мужчина поселенец получал по 50 акров земли плюс еще по столько же за каждого члена его семьи и за каждого слугу, которого семья могла привезти с собой в Вирджинию. Поселенцы получили в собственность свои дома и были освобождены от принудительного труда, а в 1619 году в колонии была учреждена Генеральная ассамблея, и каждый взрослый мужчина теперь мог участвовать в разработке законов и управлении колонией.

Это событие положило начало демократии в Соединенных Штатах.

По мере развития Северной Америки англичане будут снова и снова пытаться последовать примеру испанцев и установить институты, которые жестко ограничивали бы экономические и политические права всех колонистов, за исключением самых привилегированных. Однако каждый раз эти планы будут проваливаться так же, как это произошло в Вирджинии.

В 1663 году была основана и пожалована восьми лордам собственникам (включая сэра Энтони Эшли Купера) колония Каролина. Эшли Купер и его консультант, великий английский философ Джон Локк, составили документ под названием «Основополагающие установления Каролины», который рисовал идеал иерархического общества, находящегося под контролем землевладельческой элиты. Преамбула гласит: «Управление сей провинцией следует привести в соответствие с установлениями нашей монархии, частью коей эта провинция является; и нам следует избегать построения многолюдной демократии».

Однако попытка установить эти драконовские законы в Мэриленде и Каролине провалилась, так же как ранее провалилась подобная попытка в Вирджинии. Похожими оказались и причины неудачи: во всех трех случаях оказалось невозможным загнать поселенцев в жесткие рамки иерархического общества просто потому, что у них было слишком много иных возможностей в Новом Свете. К 1720-м годам все колонии, которые впоследствии составят Соединенные Штаты, имели схожие формы государственного устройства. Во всех были губернаторы и ассамблеи, основанные на представительстве всех мужчин, владевших какой-либо собственностью.

Это отнюдь не было демократией; женщины, рабы и колонисты, у которых не было собственности, не могли голосовать в ассамблее. Однако политических прав у колонистов было гораздо больше, чем в большинстве государств того времени. Именно эти ассамблеи и их лидеры объединились, чтобы провести в 1774 году Первый Континентальный конгресс, ставший прелюдией к провозглашению независимости США. Ассамблеи считали, что имеют право определять принципы собственного формирования и самостоятельно устанавливать налоги. Это, как мы знаем, повлекло большие проблемы для английских колониальных властей.

Неслучайно именно Соединенные Штаты, а не Мексика, построили свое развитие на основополагающих документах, которые декларировали принципы демократии, ограничивали возможности правительства и оставляли больше властных рычагов в распоряжении гражданского общества. Документ, который делегаты штатов в мае 1787 г. собрались написать в Филадельфии, был итогом длительного процесса, начало которому было положено созданием Генеральной ассамблеи в Джеймстауне в 1619 году.

Антонио Лопеса де Санта Анны был президентом 11 раз, и за время его правления Мексика потеряла Аламо и Техас и проиграла катастрофическую американо-мексиканскую войну, лишившись в результате территорий, которые позже станут американскими штатами Аризона и Нью-Мексико. Между 1824 и 1867 годами в Мексике сменилось 52 президента, и лишь немногие из них пришли к власти в соответствии с регламентом конституции. Последствия такой беспрецедентной политической нестабильности для экономических институтов и стимулов очевидны. Прежде всего, нестабильность привела к тому, что права собственности оказались не защищены.

Мексиканская декларация о независимости была принята, чтобы защитить экономические институты, сформированные в колониальный период, – те самые институты, которые, по словам великого немецкого географа и исследователя Латинской Америки Александра фон Гумбольдта, превратили Мексику в «страну неравенства» (любопытно, что у Александра был старший брат, см. Вильгельм фон Гумбольдт. О пределах государственной деятельности). Эти институты, закрепив эксплуатацию коренного населения как основу экономики и всего общества, заблокировали стимулы, которые бы побуждали граждан проявлять инициативу. И в те же самые годы, когда в США пришла промышленная революция, Мексика начала беднеть.

Хотя от экономических институтов зависит, будет страна бедной или богатой, именно политика и политические институты определяют выбор этих экономических институтов. В конечном счете хорошие экономические институты в США стали следствием работы политических институтов, которые складывались постепенно, начиная с 1619 года. Наша теория неравенства покажет, как политические и экономические институты взаимодействуют и порождают богатство и бедность и как различные части мира обретают те или иные институты. Различные сочетания институтов, существующие сегодня в разных странах, глубоко укоренены в истории, поскольку после того как общество было организовано определенным образом, эти институты меняются редко и медленно.

Эта институциональная устойчивость и силы, стоящие за ней, помогают объяснить и то, почему с неравенством так трудно бороться. Хотя именно институты отвечают за разницу между Мексикой и Соединенными Штатами, это совершенно не означает, что в Мексике сложился консенсус о том, что институты нужно изменить. Сильные мира сего и остальные граждане часто расходятся во мнениях о том, какие институты нужно сохранить, а какие следует поменять.

Глава 2. Теории, которые не работают

Большая часть теорий, предложенных учеными специалистами в различных общественных науках и пытающихся найти истоки богатства и бедности, попросту не работают и не могут объяснить сложившееся положение вещей.

Одна из широко распространенных и популярных теорий, объясняющих мировое неравенство, – это теория о влиянии географических условий. Однако мировое неравенство не может быть объяснено через воздействие климата, болезней или других факторов, упоминающихся в разных версиях географической теории. Просто вспомните город Ногалес. Одна его часть отделена от другой не разными климатическими поясами, географической удаленностью или эпидемиологической обстановкой, а просто границей между США и Мексикой. Не географические условия определили тот факт, что неолитическая революция развернулась именно на Ближнем Востоке, и не географические условия – причина его последующего сравнительного отставания. Расширение и консолидация Османской империи и ее институциональное наследие – вот что препятствует процветанию Ближнего Востока сегодня.

Другая популярная теория связывает процветание народов с культурными факторами. Эта теория, так же как географическая, имеет благородную родословную и может проследить свое происхождение как минимум до великого немецкого социолога Макса Вебера, который утверждал, что Реформация и протестантская этика, которая лежала в ее основе, были ключевыми факторами быстрого развития индустриального общества в Западной Европе.

Многие верят, что Латинская Америка никогда не будет богатой, потому что ее жители по природе своей транжиры и голодранцы, заложники особой иберийской культуры – «культуры маньяна» (от исп. завтра). А когда-то многие верили, что традиции китайской культуры, в частности конфуцианские ценности, неблагоприятны для экономического роста. Сейчас, однако, о роли китайской трудовой этики в быстром экономическом росте в Китае, Гонконге и Сингапуре не говорит только ленивый.

Теория о влиянии культуры полезна в том смысле, что связанные с культурой социальные нормы имеют большое значение, с трудом меняются и часто поддерживают институциональные различия, которые, как мы утверждаем в этой книге, могут объяснить мировое неравенство. Но по большей части эта теория бесполезна, поскольку те аспекты культуры, которые особенно часто привлекают к себе внимание, – религия, этические принципы, «африканские» или «латиноамериканские» ценности, – как раз не особенно важны для понимания того, как возникло нынешнее неравенство и почему оно столь устойчиво. Другие аспекты культуры – такие как уровень доверия в обществе и склонность членов этого общества к кооперации друг с другом – важнее, но они в основном суть следствие работы определенных институтов, а не самостоятельная причина неравенства.

А как насчет протестантской этики Макса Вебера? Возможно, Нидерланды и Англия – преимущественно протестантские страны – и были первыми примерами экономического чуда в Новое время, но особой связи между их успехами и их религией не было. Франция, страна преимущественно католическая, повторила успех голландцев и англичан уже в XIX веке, а сегодня и Италия присоединилась к этой группе процветающих стран (Воодушевленный работой Макса Вебера, я решил показать, как его идеи нашли отражение в начале XXI в. Увы… Статистика их не подтверждает, см. Религия и богатство народов).

Большинство экономистов и советников при правительствах всегда сосредоточены на том, как сделать «все правильно», однако, что действительно нужно – так это понять, почему бедные страны делают «все неправильно». Нужно понять, как на самом деле принимаются решения, кто получает право их принимать и почему эти люди принимают именно такие решения, какие принимают. Традиционно экономисты игнорировали политику, но именно понимание того, как работает политическая система, является ключом к тому, чтобы объяснить мировое экономическое неравенство.

Мы утверждаем, что путь к процветанию лежит через решение базовых политических проблем. Именно потому, что экономика исходила из того, что политические проблемы уже решены, она не смогла найти убедительного объяснения мировому неравенству.

Глава 3. Как возникают богатство и бедность

Экономическая катастрофа в Северной Корее, которая погрузила миллионы людей в пучину голода, особенно поразительна именно при сравнении с ситуацией в Южной Корее: ни культура, ни география, ни разница в образовании не могут объяснить расходящиеся все дальше траектории развития двух Корей. Мы должны изучить институты этих стран, чтобы найти ключ.

Экономические институты, подобные тем, что существуют в США или Южной Корее, мы назовем инклюзивными (от англ. inclusive – «включающие в себя», «объединяющие»). Они стимулируют участие больших групп населения в экономической активности. Частью инклюзивных институтов обязательно являются защищенные права частной собственности, беспристрастная система правосудия и равные возможности для участия всех граждан в экономической активности; эти институты должны также обеспечивать свободный вход на рынок для новых компаний и свободный выбор профессии и карьеры для всех граждан. Мы называем институты противоположные инклюзивным, – экстрактивными, то есть направленными на то, чтобы выжать максимальный доход из эксплуатации одной части общества и направить его на обогащение другой части (от англ. to extract – «извлекать», «выжимать»).

Инклюзивные экономические институты готовят почву для успешной работы двух важнейших двигателей экономического роста и процветания: технологических инноваций и образования.

Политические институты – это совокупность правил, которые формируют систему стимулов для различных политических игроков. Политические институты определяют, у кого в обществе есть власть и как этот кто-то может ее использовать. Абсолютистские политические институты, такие как в Северной Корее или колониальной Латинской Америке, помогают тем, кто обладает властью, подстроить экономические институты под себя, то есть приспособить их для собственного обогащения. Политические институты, которые распределяют власть между разными силами и группами в обществе и при этом ограничивают все эти группы в применении этой власти, порождают плюралистические политические системы.

Между политическим плюрализмом и инклюзивными экономическими институтами существует прямая связь. Также важную роль играет и в достаточной степени централизованное и сильное государство. Мы будем называть инклюзивными политические институты, которые являются одновременно достаточно плюралистическими и централизованными. Если хотя бы одно из этих условий не соблюдено, мы будем классифицировать политические институты как экстрактивные. Между экономическими и политическими институтами существует сильная синергия. Экстрактивные политические институты концентрируют власть в руках элиты и не ограничивают ее в том, как и на что это власть может употребляться.

Их синергия, однако, не ограничивается только этим. Если в условиях экстрактивных политических институтов появляется конкурирующая группа с иными интересами и ей удается одержать победу, она, как и ее предшественники, почти не ограничена в том, как и на что она использует полученную власть. Это создает для пришедшей к власти группы стимулы сохранить экстрактивные политические и воссоздать экстрактивные экономические институты.

В свою очередь, инклюзивные экономические институты появляются в результате работы инклюзивных политических институтов, которые распределяют власть среди широкого круга граждан и накладывают ограничения на ее произвольное применение. А инклюзивные экономические институты тем временем распределяют доходы и активы среди более широкого круга лиц, что обеспечивает устойчивость инклюзивных политических институтов.

Может показаться самоочевидным, что все без исключения заинтересованы в построении таких институтов, которые ведут к процветанию. Но это не так.

Экономический рост и технологические инновации создаются в результате процесса, который великий экономист Джозеф Шумпетер называл «созидательным разрушением». В ходе этого процесса старые технологии заменяются новыми; новые сектора экономики привлекают ресурсы за счет старых; новые компании вытесняют признанных ранее лидеров. Новые технологии делают старое оборудование и навыки обращения с ним ненужными. Таким образом, инклюзивные институты и экономический рост, который они подстегивают, порождают как победителей, так и проигравших, как среди экономических, так и среди политических игроков. Боязнь созидательного разрушения часто лежит в основе сопротивления созданию инклюзивных экономических и политических институтов.

Глава 4. Груз истории: небольшие отличия и точки перелома

Пандемия чумы в середине XIV в. прокатилась по всей Европе, и повсюду погибла примерно одна и та же доля населения. С демографической точки зрения последствия чумы в Восточной Европе были такими же, как в Англии и Западной Европе. Теми же самыми были и социально экономические следствия чумы: рабочих рук не хватало, и люди стали требовать большей свободы от своих хозяев. Однако на востоке Европы дефицит рабочей силы стимулировал феодалов к тому, чтобы поддерживать экстрактивный характер рынка труда, в основе которого лежал крепостной труд. В Англии феодалы пытались добиться той же цели. Однако там переговорная сила крестьян оказалась достаточной, чтобы они добились своего. Не так обстояли дела в Восточной Европе.

Хотя в 1346 году большой разницы между политическими и экономическими институтами Западной и Восточной Европы не было, к началу XVII столетия это были уже два разных мира. На Западе работники были свободны от феодальных повинностей и пут феодального права, и им скоро предстояло оказаться в самом центре бурно развивающейся рыночной экономики. Крестьяне Восточной Европы тоже становились частью рыночной экономики, но лишь в качестве крепостных, которых силой заставляют работать на хозяина и выращивать сельскохозяйственные продукты, пользующиеся спросом на Западе. Интересно, что такая институциональная дивергенция случилась как раз с теми двумя регионами, которые очень мало различались в начале пути: на востоке феодалы были немного более сплоченными, у них было несколько больше прав, а их земельные владения были менее рассредоточены территориально. В то же время города Восточной Европы были меньше по размеру и более бедными, а крестьяне – хуже организованы. В масштабах истории эти различия кажутся небольшими. Однако они оказались очень важными для жителей обоих регионов: когда феодальный порядок был подорван «черной смертью», эти небольшие различия направили Западную и Восточную Европу по разным траекториям институционального развития.

«Черная смерть» – это яркий пример исторической «точки перелома»: важного события или стечения обстоятельств, которое разрушает существующий экономический и политический порядок. Точка перелома подобна обоюдоострому мечу, удар которого может резко повернуть траекторию развития страны как в одну, так и в другую сторону. С одной стороны, в точке перелома замкнутый круг воспроизводства экстрактивных институтов может быть разрушен и им на смену могут прийти более инклюзивные институты, как это произошло в Англии. С другой стороны, экстрактивные институты могут еще более укрепиться, как это произошло в Восточной Европе.

Англия была первой страной, которая смогла совершить прорыв и добиться устойчивого экономического роста в XVII веке. Масштабным сдвигам в английской экономике предшествовали английские революции, которые изменили экономические и политические институты страны, сделав их гораздо более инклюзивными, чем когда-либо прежде. Эти институты возникли не как результат консенсуса; наоборот, их породила ожесточенная борьба за власть между различными группировками, которые оспаривали легитимность друг друга и добивались установления таких институтов, которые будут выгодны только им самим. Кульминацией конфликта, развернувшегося в XVI–XVII веках, стали два события: Английская гражданская война (1642–1651) и Славная революция (1688). Последняя ограничила власть короля и его министров и передала парламенту полномочия для формирования экономических институтов.

Государство создало систему институтов, которые стимулировали инвестиции, инновации и торговлю. Оно твердо защищало права собственности, включая права собственности на идеи, закрепленные в патентах, что было необыкновенно важно для стимулирования инноваций. Государство поддерживало правопорядок в стране. Беспрецедентным в английской истории было распространение принципов английского права на всех граждан. Прекратилось произвольное установление новых налогов, а почти все монополии были упразднены.

Дивергенция путей развития Англии, Франции и Испании в XVII веке ярко иллюстрирует, как небольшие отличия между странами, проходя через точки перелома, становятся определяющими для их судеб. Точки перелома столь важны потому, что они воздвигают труднопреодолимые барьеры на пути постепенного самоусовершенствования системы, основанной на синергии между экстрактивными политическими и экстрактивными экономическими институтами (очень созвучно с точками бифуркации в теории неравновесных систем; [1] подробнее см. Илья Пригожин. Порядок из хаоса).

Институты Западной Европы не всегда так сильно отличались от своих аналогов на востоке. Дивергенция началась в XIV веке, когда пришла «черная смерть». Существовавшие до того отличия были небольшими. И действительно, Англия и Венгрия даже управлялись членами одной и той же семьи – Анжуйского дома. Принципиальные отличия между Западом и Востоком проявились только после пандемии чумы, и именно они предопределили все большее расхождение траекторий развития в XVII–XIX веках (рис. 2).

Рис. 2. Крепостное право в Европе в 1800 г. (указаны современные границы государств)

В тоже время путь развития не является исторически детерминированным, неизбежным: он зависит от конкретных обстоятельств в точке перелома. На какой путь институционального развития встанет страна, зависит, в частности, от того, какая из враждующих групп одержит верх, какие группы смогут составить коалицию с другими, какие политические лидеры смогут повернуть ситуацию в свою пользу.

Глава 5. Экономический рост в условиях экстрактивных институтов

Примерно после 9600 г. до н. э. средняя температура на Земле выросла на 7°С всего за одно десятилетие и с тех пор уже не падала до минимумов ледникового периода. Археолог Брайан Фейган называет этот продолжающийся до сих пор период «длинным летом». Потепление климата стало точкой перелома, которая привела к «неолитической революции», в ходе которой люди перешли к оседлому образу жизни и начали заниматься земледелием и животноводством.

Самые ранние свидетельства о земледелии и животноводстве, и в частности об одомашнивании растений и животных, обнаружены на Ближнем Востоке, главным образом у подножий холмов на территории, которая простирается от юга современного Израиля вплоть до Северного Ирака.

Географически детерминированное объяснение причин неолитической революции – это объяснение занимает центральное место в теории Джареда Даймонда – состоит в том, что она произошла там, где людям – просто в силу счастливого стечения обстоятельств – было доступно много видов растений и животных, пригодных для одомашнивания. Земледелие и скотоводство стали привлекательными и побудили людей к оседлости. А уже после того, как люди стали оседлыми, в обществе появилась иерархия, возникла религия и другие социальные институты.

Этот подход имеет много сторонников, однако изучение памятников натуфийской культуры указывает, что телега в теории Даймонда поставлена впереди лошади. Институциональные изменения произошли в древних сообществах до того, как они перешли к оседлому сельскому хозяйству. И именно эти институциональные изменения стали причиной как перехода к оседлости, так и неолитической революции (переходу к земледелию). Хотя экономический рост у натуфийцев был очень важным, революционным для своего времени явлением, он все же оставался ростом в условиях экстрактивных институтов.

История цивилизации майя иллюстрирует не только возможности роста при экстрактивных институтах, но и принципиальные ограничения, с которыми этот рост сталкивается, а именно угрозу политической нестабильности: различные группы, соперничающие за контроль над рентой, начинают воевать друг с другом, и это в конце концов приводит к крушению общества и государства. Первые города майя появились около 500 года до н. э. Однако их век оказался сравнительно недолгим, и уже к I веку н. э. они перестали существовать. Новая эпоха – так называемый классический период – продолжалась с 250 до 900 года; это было время расцвета культуры майя. Но за следующие шестьсот лет и эта цивилизация пришла в упадок: к началу XVI столетия, когда в эти края прибыли испанские конкистадоры, величественные дворцы и храмы майя в Тикале, Паленке и Калакмуле заросли тропическим лесом. Их руины были заново открыты только в XIX веке.

Рост при экстрактивных институтах неустойчив. По своей сути, экстрактивные институты не способствуют процессу созидательного разрушения и в лучшем случае помогают добиться очень ограниченного технического прогресса. В результате экономический рост, основанный на таких институтах, имеет естественный «потолок» и рано или поздно закончится. Советский опыт иллюстрирует эту проблему очень ярко.

Отсутствие созидательного разрушения и инноваций – не единственная причина, по которой рост при экстрактивных институтах принципиально ограничен. История городов государств майя иллюстрирует более зловещий и, увы, более частый итог такого роста, также обусловленный внутренней логикой экстрактивности. Поскольку экстрактивные институты создают колоссальные богатства для элиты, у других общественных групп возникает огромный соблазн силой отнять у элиты власть над этими институтами и заменить собой элиту. Поэтому нестабильность и вооруженная борьба за власть являются родовыми чертами экстрактивного роста. Причем они не только усиливают неэффективность, но и могут обратить вспять процесс консолидации государства, а иногда даже ввергнуть страну в пучину полной анархии и хаоса, как это случилось с городами государствами майя на закате классического периода.

Глава 6. Отдаляясь друг от друга

Одной из основ экономического развития Венеции в XI–XIV вв. стала серия инноваций в области контрактного права, сделавшая экономические институты значительно более инклюзивными. Самым знаменитым из этих изобретений была комменда (commenda), зачаточный тип акционерного общества, срок существования которого ограничивался продолжительностью одного торгового плавания. В состав комменды входило два партнера – купец путешественник и остававшийся в Венеции инвестор (commendator).

Экономическая инклюзивность и возвышение все новых семей, разбогатевших на торговле, вынуждали политическую систему становиться все более открытой. В развитии Венеции мы снова вполне отчетливо видим, как инклюзивные экономические и политические институты начинают поддерживать друг друга. Однако, появление каждой новой волны предприимчивых молодых людей, разбогатевших благодаря комменде и подобным экономическим институтам, приводило к снижению доходов представителей старой элиты, которой на рубеже XIII–XIV вв. удалось ограничить проникновение новых людей в политические структуры.

И дело не ограничивалось снижением доходов – порой речь заходила об угрозе их политической власти. Аристократы, заседавшие в Большом совете, постоянно испытывали искушение закрыть доступ к системе для новых людей. После политического «закрытия» Большой совет решил произвести и экономическое. Наряду с переходом к экстрактивным политическим институтам начался переход к экстрактивным экономическим институтам. Самым важным было запрещение комменды. Была организована система принадлежащих государству торговых галер, и начиная с 1324 года граждан, желавших заняться коммерцией, стали облагать высокими налогами. Международная торговля окончательно сосредоточилась в руках старых семей. Это было началом конца Венеции как процветающего государства.

В наши дни Венеция богата лишь потому, что люди, зарабатывающие деньги где-то совсем в других местах, предпочитают тратить их в Венеции, наслаждаясь картинами ее былой славы. Тот факт, что развитие инклюзивных институтов может повернуть вспять, наглядно демонстрирует отсутствие какого-либо простого, кумулятивного процесса институциональных улучшений. Кроме того, небольшие институциональные различия, играющие важнейшую роль в точках переломов, являются по своей природе крайне мимолетными. В силу своей неустойчивости они могут оказаться обратимыми.

В случае Рима водоразделом стал переход от республики (510–49 гг. до н. э.) к империи (49 г. до н. э. – 476 г. н. э.), что со временем привело к смутам, нестабильности, а в конце концов – к крушению государства.

К началу V века варвары буквально стояли у ворот Римской империи. Однако успехи готов, гуннов и вандалов в борьбе против Рима были симптомом, а не причиной падения римской державы. Ведь во времена республики Риму приходилось противостоять куда более организованным и опасным противникам, например, карфагенянам. Причины падения Рима сходны с причинами, которые привели к упадку города государства майя. И там, и здесь это падение было предопределено работой все более экстрактивных политических и экономических институтов, вызывавших все новые распри и гражданские войны. Причины падения Рима можно проследить в глубину истории вплоть до времени, когда Август сосредоточил в своих руках единоличную власть, в результате чего политические институты постепенно стали дрейфовать в сторону экстрактивности.

Экономический рост во времена Римской республики был впечатляющим. Однако этот рост был ограниченным и неустойчивым. Рост опирался на сравнительно высокую производительность в сельском хозяйстве, поступление значительных ресурсов из провинций и на международную торговлю, однако не подкреплялся ни технологическим прогрессом, ни созидательным разрушением.

Несмотря на всю важность наследия Рима, развитие институтов в Британии и британская промышленная революция не были прямыми плодами этого наследия. Хотя исторические факторы в той или иной степени определяют, как именно пойдет процесс развития институтов, однако это не простое и не предопределенное влияние, проявляющееся к тому же лишь кумулятивно. Древний Рим и средневековая Венеция наглядно показывают, как легко могут быть обращены вспять первые шаги в сторону инклюзивности. Экономический и институциональный ландшафт, созданный римской цивилизацией в Европе и на Ближнем Востоке, не привел к укоренению инклюзивных институтов в этих регионах в последующие столетия.

В действительности этим институтам предстояло прежде всего возникнуть и в наибольшей степени развиться как раз в Англии, где римляне имели самые слабые позиции и откуда они исчезли практически в одночасье в V веке. Вместо этого, как мы говорили в главе 4, история делает свое дело при помощи институциональных сдвигов, создающих институциональные различия (пусть пока и небольшие), которые затем усиливаются при взаимодействии с точками перелома. Это происходит из-за того, что подобные различия часто настолько незначительны, что могут быть легко сглажены и не всегда проявляются вследствие обычного кумулятивного процесса.

Крушение Рима создало децентрализованный политический ландшафт, а это, в свою очередь, привело к установлению феодального порядка. Исчезновение рабства и возникновение свободных городов представляли собой длительные, растянутые во времени (и, разумеется, исторически вовсе не детерминированные) побочные продукты этого развития.

Глава 7. Поворотный момент

Уильям Ли в конце XVII в. изобрел вязальную машину. Однако, попытка получить патент закончилась отказом короля: механизация лишит людей работы, создаст безработицу, приведет к политической нестабильности и будет угрожать королевской власти. Станок для вязания чулок обещал огромный рост производительности, но она же грозила запустить процесс созидательного разрушения. Реакция на блестящее изобретение Ли иллюстрирует основную идею этой книги. Боязнь созидательного разрушения – это главная причина, по которой рост уровня жизни, начиная с неолитической эпохи и до промышленной революции, не был устойчивым.

История Англии полна конфликтов между монархией и ее подданными. В 1215 году бароны восстали против короля Иоанна и заставили его подписать на лугу Раннимед близ Лондона Великую хартию вольностей. Согласно хартии, король был обязан советоваться с баронами, если хотел поднять налоги. Борьба за политические институты продолжалась, и власть монарха была ограничена еще в большей степени, когда в 1265 году был учрежден выборный парламент. Многим членам парламента совершенно не нравились попытки короны усилить собственную власть, и они-то и составили то ядро сопротивления монархии, сила которого проявится гораздо позже в ходе Английской, а затем и Славной революций.

В экономике экстрактивность институтов проявлялась не только в случаях, подобных истории с изобретением Уильяма Ли: повсюду были монополии, монополии… К 1621 году в Англии насчитывалось семь тысяч монополий. Они препятствовали той самореализации талантов, которая жизненно важна для экономического процветания.

После 1688 года права собственности стали гораздо более защищенными – частично благодаря тому, что защита этих прав была в интересах многих членов парламента, частично из-за того, что на созданные к этому времени плюралистические институты можно было оказывать влияние путем подачи петиций. После 1688 года политическая система стала значительно более инклюзивной и создала в Англии условия относительного равенства.

Расширение политического участия стало той почвой, на которой после Славной революции вырос плюрализм. Если бы все те, кто боролся против Стюартов, имели схожие интересы, то свержение Стюартов напоминало бы победу Ланкастеров над Йорками: интересы одной узкой группы взяли верх над интересами другой. В конце концов это свержение привело бы к воссозданию в той или иной форме все тех же экстрактивных институтов. Широкая же коалиция означала, что спрос на создание плюралистических политических институтов будет выше. Без определенной доли плюрализма существовала опасность, что чьи-то интересы возобладают в ущерб интересам других. Тот факт, что парламент после 1688 года представлял такую широкую коалицию, – это важнейшая причина того, что парламент вынужден был принимать петиции, даже если они исходили от представителей слоев, не представленных в нем, в том числе и от тех, кто вовсе не имел права голоса. Это был ключевой фактор в противодействии попыткам какой-либо одной группы установить монополию за счет других.

Глава 8. Только не у нас: барьеры на пути развития

Абсолютизм и недостаток централизации (или слабая централизация) – это два различных барьера на пути развития промышленности. Но они также связаны между собой: оба поддерживаются, с одной стороны, страхом перед созидательным разрушением, а с другой – осознанием того факта, что процесс политической централизации часто ведет к укреплению абсолютизма. Сопротивление политической централизации мотивируется теми же соображениями, что и сопротивление инклюзивным политическим институтам: прежде всего страхом утраты политической власти (в данном случае – в пользу более централизованного государства и тех, кто его контролирует).

Петр Великий, правивший в 1682–1725 годах, основал новую столицу, Санкт Петербург, вырвав таким образом власть из рук старой аристократии – московского боярства. Приступая к созданию современного бюрократического государства и модернизации армии, он распустил боярскую Думу, посадившую его на престол, и ввел «Табель о рангах» – совершенно новую социальную иерархическую систему, в основе которой лежала государева служба. Он также поставил под контроль Церковь. В ходе этого процесса политической централизации Петр отбирал власть у других институтов и концентрировал ее в собственных руках.

Многие страны, не сумевшие ответить на важнейшие вызовы промышленной революции, оказались за бортом прогресса и не смогли воспользоваться преимуществами, которые сулило развитие промышленности. Это случилось по разным причинам – в результате действия абсолютистских и экстрактивных политических институтов, как в Османской империи, или же из-за отсутствия политической централизации, как в Сомали.

Фундамент государственного здания Испании был заложен в 1492 году, когда в результате брака королевы Изабеллы и короля Фердинанда объединились королевства Арагон и Кастилия. В этом же году завершилась и реконкиста – долгий процесс вытеснения мусульман с Пиренейского полуострова. Арабы и берберы завоевали эти области еще в VIII веке. Последнее мусульманское государство на Пиренейском полуострове, Гранада, как раз и покорилось христианам в том же году, когда объединились Арагон и Кастилия, а Колумб достиг Американского континента и провозгласил над новыми землями суверенитет Изабеллы и Фердинанда, финансировавших его плавание.

Процесс создания и укрепления абсолютистского режима в Испании финансировался разработкой месторождений ценных металлов, которые были открыты в Америке. В момент слияния Кастилии и Арагона Пиренейский полуостров был одним из самых экономически успешных регионов Европы. После укрепления своей абсолютистской политической системы Испания пришла сначала к относительному, а с начала XVII века и к абсолютному экономическому упадку. Колониальные товары, которые в Испании наполняли королевскую казну, в Англии обогащали зарождающийся класс купцов. Именно это купеческое сословие обеспечит в дальнейшем динамичность ранней английской экономики и станет стержнем политической коалиции противников абсолютизма.

И Королевство Кастилия, и Королевство Арагон имели собственные кортесы – парламент, представляющий различные группы (estates) государства. К XV столетию в кортесах были представлены лишь 18 городов, каждый из которых делегировал двоих депутатов. Поэтому кортесы не отражали интересов столь же широких слоев общества, как английский парламент, и они так и не превратились в орган, где сталкиваются различные интересы и который стремится ограничить абсолютизм.

Живучесть и даже укрепление абсолютизма в Испании – еще один пример небольших изначальных отличий, которые приобретают серьезное значение в критические переломные моменты. В данном случае небольшие отличия Испании от Англии состояли в разной структуре и разной силе представительских институтов, а переломным моментом стало открытие Америки.

Абсолютизм утвердился не только в большинстве стран Европы, но и в Азии, и там он точно так же препятствовал индустриализации в переломное время промышленной революции. Это хорошо иллюстрируют примеры китайских династий Мин и Цин или турецкой династии Османов. При династии Сун (960–1279) Китай был мировым лидером по числу технологических инноваций. Китайцы изобрели часы, компас, порох, бумагу и бумажные деньги, фарфор, доменную печь для выплавки чугуна – и все это намного раньше, чем в Европе. А прялка и водяное колесо появились в Китае примерно в то же время, когда их стали использовать в Европе. Как следствие этого, уровень жизни в Китае в 1500 году был по крайней мере не ниже, чем в Европе. К тому же многие века в Китае существовало централизованное государство, посты в котором распределялись на меритократической основе. Однако государственным строем Китая была абсолютная монархия, и экономический рост происходил в условиях экстрактивных институтов.

В эпоху династий Мин и Цин, сменивших династию Сун, государство стало затягивать гайки еще сильнее. Было запрещено международное, а затем и прибрежное мореплавание. Причина, по которой династии Мин и Цин противились международной торговле, нам вполне понятна – это боязнь созидательного разрушения. Основной целью власти была политическая стабильность. Международная торговля рассматривалась как потенциально дестабилизирующий фактор, поскольку она обогащает класс купцов и со временем те неизбежно поднимут голову и потребуют политических прав, как это случилось в Англии во время атлантической экспансии. Последствия подобного контроля над экономикой предсказуемы: китайская экономика в течение XIX и в начале XX века пребывала в застое, в то время как в экономиках многих других стран происходила индустриализация. К 1949 году, когда Мао Цзэдун установил в Китае коммунистический режим, это была одна из беднейших стран мира.

Глава 9. Развитие вспять

В XIV–XVI веках Юго-Восточная Азия благодаря торговле специями испытывала заметный экономический рост. Однако, на рубеже XVI–XVII вв. Голландская Ост Индская компания уничтожила часть населения и взяла под свой контроль торговлю гвоздикой и мускатным орехом. Местное население предпочло ничего не производить. Они боялись, что голландская компания придет сюда войной из-за пряностей. Мы не знаем, по какому пути пошло бы развитие государств Юго-Восточной Азии, не случись голландской агрессии. Возможно, в них укрепились бы свои собственные формы абсолютизма, а может быть, они еще долго пребывали бы в том же политическом состоянии, что и в конце XVI века. Голландский колониализм в корне изменил направление экономического и политического развития и Молуккских островов, и всего этого региона. Народы Юго-Восточной Азии отвергли деловую активность, стали склоняться к изоляционизму и ко все более абсолютистским формам правления. В течение следующих двух веков у них не было никаких шансов воспользоваться преимуществами тех инноваций, которые распространялись по всему миру в ходе промышленной революции.

Учитывая экстрактивные экономические и политические институты, основанные на работорговле, индустриализация не получила распространения в Черной Африке. Этот регион переживал застой и даже регресс, в то время как другие части света реформировали свои новые, современные экономики.

Концепция «двойственной экономики», впервые была предложена в 1955 году сэром Артуром Льюисом. Для многих слаборазвитых или недостаточно развитых экономик характерна двойственная структура, разделение на «современный» и «традиционный» секторы. Современный сектор, то есть наиболее развитая часть экономики, связан с городом, современной индустрией и использованием технологических новшеств. Традиционный сектор связан с деревней, сельским хозяйством, отсталыми институтами и технологиями. Один из этих отсталых институтов в сельском хозяйстве – общинная (а не частная) земельная собственность. Для целого поколения специалистов по экономике развития, выросших на идеях Льюиса, «проблема развития» решается просто: надо лишь переместить людей и средства из традиционного сектора в современный сектор. В 1979 году Льюис получил Нобелевскую премию за свои работы по экономике развития.

Концепция Льюиса во многом верна, однако она упускает из виду общую логику становления двойственной экономики. Отсталость – ситуация, сложившаяся относительно недавно, и она вовсе не естественного происхождения. Эта ситуация была сознательно создана колонизаторами для того, чтобы иметь источник дешевой рабочей силы для собственного бизнеса и возможность избавиться от конкуренции со стороны черных африканцев. Двойственная экономика – это еще один пример отставания, но сложившегося не естественным образом в течение столетий, а искусственно созданного.

Глава 10. Распространение процветания

С конца XVIII в. началась колонизация Австралии. Аборигенов было очень мало, так что их эксплуатация была невозможна.

Новый Южный Уэльс многими чертами напоминал скорее вирджинский Джеймстаун: элита колонии сочла, что в ее интересах выстроить здесь инклюзивные институты. Единственной рабочей силой здесь были осужденные, а единственным способом сделать их труд продуктивным оказалось платить им за него деньги.

К 1850 году избирательное право в Австралии было распространено на всех взрослых белых мужчин. В 1851 году штат Виктория, выделившийся из Нового Южного Уэльса, и штат Тасмания стали первыми в мире регионами, где было введено по-настоящему тайное голосование на выборах, что снизило возможность покупки голосов и коррупцию. До сих пор в англоязычных странах выражение «голосование по-австралийски» служит синонимом термина «тайное голосование».

Выстроенные в Соединенных Штатах и Австралии инклюзивные институты привели к тому, что промышленная революция быстро распространилась на эти страны, и они начали богатеть. По той же дороге вскоре пошли и такие колонии, как Канада и Новая Зеландия. Однако были и иные пути к инклюзивным институтам. Большая часть государств Западной Европы выбрала третий способ прийти к инклюзивным институтам под влиянием Французской революции, свергнувшей абсолютизм во Франции и вызвавшей серию межнациональных конфликтов, в ходе которых институциональные реформы распространились почти по всей Западной Европе. Экономическим последствием этих реформ стало появление инклюзивных экономических институтов в большинстве западноевропейских стран, промышленная революция и экономический рост.

В течение трех столетий до 1789 года Франция была абсолютной монархией. Французское общество было разделено на три сословия. Духовенство представляло собой первое сословие, вторым сословием было дворянство, к третьему сословию принадлежали все остальные. Дворянство и духовенство не платили налогов. Французская революция одним махом отменила феодальную систему со всеми свойственными ей повинностями и сборами и полностью устранила налоговые льготы для дворянства и духовенства. Устранение строгих границ между социальными и политическими ролями разных сословий привело к падению барьеров, мешавших экономической деятельности. Гильдии и все профессиональные ограничения были отменены, что создало равные для всех конкурентные условия в городах.

За революцией последовали несколько десятилетий смуты и войн. Но повернуть вспять движение от абсолютизма и экстрактивного «старого порядка» к инклюзивным политическим и экономическим институтам было уже невозможно. Французская революция принесла с собой много насилия и страданий, хаос и войны. И все-таки благодаря ей развитие Франции перестали тормозить экстрактивные институты, мешавшие ранее экономическому росту и процветанию, как это было в абсолютистских государствах Восточной Европы, таких как Австро-Венгрия и Россия.

На развитие революции неизбежное воздействие оказала и война, вспыхнувшая между Францией и так называемой «первой коалицией», состоявшей из нескольких европейских стран во главе с Австрией. Эта война усилила решимость и радикализм революционеров, так называемых «санкюлотов» (Sans culottes – франц. «те, кто не носит кюлотов», то есть коротких панталон до колен. Кюлоты считались признаком аристократии в отличие от длинных брюк, которые носил простой народ). Результатом радикализации стал террор, который стали проводить якобинцы во главе со своими вождями Робеспьером и Сен-Жюстом и который достиг невиданных масштабов после казни Людовика XVI и Марии Антуанетты.

Но террор скоро вышел из-под контроля, и в июле 1794 года его жертвами пали сами же его вожди, Робеспьер и Сен-Жюст. Затем последовала фаза относительного спокойствия – сперва под не слишком эффективным управлением Директории (1795–1799), а потом с концентрацией власти в руках триумвирата консулов Дюко, Сийеса и Наполеона Бонапарта. Вскоре консулат сменился единоличным правлением Наполеона. Период с 1799 по 1815 год стал эпохой величайших побед Франции. Эти победы позволили Наполеону беспрепятственно воплощать в жизнь свою политическую волю – проводить реформы и кодифицировать право на огромной подвластной ему территории.

Армии наполеона захватили огромную часть континентальной Европы, и почти во всех регионах, куда вторглись французы, существовали порядки, сохранившиеся со времен Средневековья: у власти были короли, принцы и знать, повсюду – и в городе, и в деревне – имелись ограничения торговли. Крепостное право и феодализм во многих из этих стран были куда более укоренены, чем в самой Франции. Гильдии, регулировавшие всю экономическую активность в городах, также были традиционно более сильными в германских землях, чем во Франции.

Вожди Французской революции, а затем и Наполеон экспортировали завоевания революции в подобные страны, и это привело к уничтожению абсолютизма и феодальных земельных отношений, к роспуску гильдий и установлению принципа равенства всех перед законом. Таким образом, Французская революция подготовила не только Францию, но и большую часть остальной Европы к построению инклюзивных институтов и к последующему экономическому росту.

Несколько европейских государств, встревоженных тем, что происходило во Франции, объединились вокруг Австрии, чтобы напасть на Францию. Все ожидали, что наспех собранные революционные армии будут быстро разгромлены на поле битвы. Однако французская армия оказалась более боеспособной, чем другие страны, благодаря важному нововведению – всеобщей воинской повинности. Введенный в августе 1793 года всеобщий воинский призыв позволил французам выставить огромную армию и получить преимущество, основанное на численном перевесе, еще до того, как на сцену вышел Наполеон с его полководческими талантами.

Наполеон желал продолжить и углубить революционные реформы. Что еще более важно, он использовал принципы римского права и идею равенства всех перед законом, сделав их основой законодательной системы, которая теперь известна как кодекс Наполеона. К середине XIX века индустриализация шла полным ходом почти во всех странах, ранее подвергшихся французской экспансии, и лишь в таких государствах, как Австрия или Россия, которые Наполеону не удалось завоевать, или Польша и Испания, где владычество Франции было временным и ограниченным, все еще продолжался застой.

Япония была экономически отсталой страной, которой с начала XVII века управлял дом Токугава, чей основатель в 1603 году взял себе титул сёгун, то есть «командующий». Японский император был отстранен от реальной власти, за ним остались чисто церемониальные функции. Окубо Тосимити собрал коалицию и предложил довольно радикальную программу. Хотя в первом пункте и говорилось, что «политическая власть в стране должна вернуться к императорскому двору и все законы должны издаваться двором», далее говорилось:

• Следует учредить два законодательных органа, Верхнюю и Нижнюю палату, и все меры правительства должны быть основаны на их согласном решении.
• Членами совета должны стать уважаемые представители землевладельцев, знати и народа, а прошлые традиционные должности, потерявшие значимость и смысл, следует отменить.
• Иностранные отношения должны регулироваться на основе согласного решения совета.
• Законы и нормы прошлых лет следует отменить и принять новые.

3 января 1868 года была провозглашена Реставрация Мейдзи. Император Мейдзи был вновь облечен всей полнотой власти. Следствием Реставрации Мейдзи стало начало институциональных реформ в Японии. В 1869 году феодальная система была отменена и триста феодальных владений поступили в ведение правительства и были превращены в префектуры, которыми управляли назначаемые правительством губернаторы. Налогообложение было централизовано, и новое бюрократическое государство заняло место старого феодального. В 1869 году было провозглашено равенство всех социальных групп перед законом и отменены все ограничения на внутренние перемещения и торговлю. Класс самураев был упразднен (хотя это и вызвало несколько мятежей; эти события нашли отражение в фильме Последний самурай). Введено было право частной собственности на землю, и любой подданный императора мог отныне свободно выбирать себе профессию.

К 1890 году Япония была первой азиатской страной, имеющей письменную конституцию, которая предусматривала конституционную монархию, выборный парламент и независимую судебную систему. Эти перемены стали решающим фактором в превращении Японии в первую азиатскую страну, сумевшую поставить себе на службу преимущества промышленной революции.

Глава 11. Благотворная обратная связь

Славная революция послужила установлению верховенства закона, и эта концепция была особенно сильна в Англии и в целом в Британии. Правящая элита здесь была стеснена этим принципом в гораздо большей степени, чем сама могла себе представить. Хотя виги и имели возможность принимать драконовские, репрессивные законы, чтобы устранить мешавшие им действия простого народа, тем не менее им приходилось сталкиваться с дополнительными препятствиями, которые возникали вследствие власти закона. Конечно, власть закона невозможно себе представить в условиях абсолютистских политических институтов. Это порождение плюралистических политических порядков и широких политических коалиций, которые служат основой этого плюрализма.

Но почему же виги не использовали свое влияние, чтобы заставить суды последовательно применять Черный акт, и почему они не разгоняли присяжных всякий раз, как видели, что судебный процесс принимает невыгодный для них оборот? Ответ на этот вопрос позволяет нам глубже понять суть Славной революции и то, почему она просто не заменила старый абсолютизм новым, – дело тут во взаимодействии плюрализма и верховенства закона, а также в динамизме «благотворной обратной связи». При том что на свою долю власти претендовало сразу множество сторон, самой естественной оказалась такая система законов и ограничений, которую можно было бы применить ко всем этим сторонам, чтобы ни одна из них не получила слишком много власти – ведь это, в конце концов, подорвало бы сами основы плюрализма. Таким образом, концепция, согласно которой должны существовать пределы и рамки, ограничивающие произвол людей у власти – то есть концепция власти закона, – была частью логики плюрализма.

Кроме того, плюрализм создал более открытое общество и проложил широкую дорогу для независимых СМИ. Отметим, что в Англии цензура в прессе была отменена уже в 1688 году.

Благотворная обратная связь инклюзивных институтов не просто сохраняет то, что уже было достигнуто ранее, но и прокладывает путь развития в направлении еще большей инклюзивности.

С окончанием гражданской войны на севере США начался быстрый экономический рост. Некоторые предприниматели смогли воспользоваться развитием железнодорожной сети, промышленности и торговли, чтобы сколотить себе крупные состояния. Подобных бизнесменов называли «баронами разбойниками», потому что они действовали весьма грубо, стараясь добиться монополии и не допустить вхождения на рынок новых игроков.

Появление на сцене «баронов разбойников» с их монопольными трестами в конце XIX – начале ХХ века показывает, что рыночная экономика сама по себе еще не гарантирует устойчивость инклюзивных институтов. Для устойчивости инклюзивных экономических институтов необходим не просто рынок, а инклюзивный рынок, предоставляющий равные для всех условия входа на него и экономическую перспективу для большинства участников. Монополии, которые поддерживает политическая власть, этим условиям противоречат. (Следует отметить, что такой взгляд на монополии разделяют не все экономисты. Например, австрийская школа придерживается противоположной точки зрения, и считает антимонопольное законодательство вредным; см. Доминик Арментано. Антитраст против конкуренции. Также любопытно, что уже в XXI в. таким же путем пошла и Грузия, не принявшая антимонопольные законы, даже не смотря на давление США и ЕС; см. Лариса Буракова. Почему у Грузии получилось. – Прим. Багузина.)

Благотворная обратная связь работает благодаря нескольким механизмам. Во-первых, логика плюралистических политических институтов делает узурпацию власти диктатором, партией или даже законно избранным президентом гораздо более сложным делом. Плюрализм также поддерживает концепцию верховенства закона, то есть принцип, согласно которому законодательные нормы должны применяться одним и тем же образом ко всем гражданам, – это совершенно невозможно при абсолютной монархии. Но принцип верховенства закона, кроме того, предусматривает, что никакой закон не может применяться одной группой для нарушения прав другой группы. Что еще важнее, этот принцип открывает возможности более широкого участия населения в политическом процессе и создает все большую инклюзивность, поскольку способствует продвижению идеи, что люди должны быть равны не только перед законом, но и в рамках политической системы.

Во-вторых, инклюзивные политические институты поддерживают аналогичные институты экономические и сами в свою очередь получают от последних поддержку. Инклюзивные экономические институты минимизируют те гипотетические выгоды, которые кто-либо мог бы получить – по крайней мере в краткосрочной перспективе – от узурпации политической власти. Так как экономические институты к XVIII веку уже были в Британии в достаточной степени инклюзивными, то элита, решись она бороться за неограниченную власть, получила бы меньше выгод и, в сущности, больше потеряла бы при проведении крупномасштабных репрессий против сторонников демократии.

Совсем иначе дела обстояли в странах с абсолютистскими режимами, таких как Австро-Венгрия и Россия, где экономические институты все еще сохраняли высокую степень экстрактивности и где ответом на требования более широкого политического представительства в конце XIX – начале XX века стали репрессии – ведь элита слишком много теряла, если бы лишилась власти.

И наконец, инклюзивные политические институты поощряют расцвет свободных СМИ.

Глава 12. Порочный круг

Развитие Сьерра Леоне, или, скорее, отсутствие такового, можно рассматривать как пример пороч

Дарон Аджемоглу — Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты » MYBRARY: Электронная библиотека деловой и учебной литературы. Читаем онлайн.

Книга Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные» — один из главных политэкономических бестселлеров последнего времени, эпохальная работа, сравнимая по значению с трудами Сэмюеля Хантингтона, Джареда Даймонда или Фрэнсиса Фукуямы. Авторы задаются вопросом, который в течение столетий волновал историков, экономистов и философов: в чем истоки мирового неравенства, почему мировое богатство распределено по странам и регионам мира столь неравномерно? Ответ на этот вопрос дается на стыке истории, политологии и экономики, с привлечением необычайно обширного исторического материала из всех эпох и со всех континентов, что превращает книгу в настоящую энциклопедию передовой политэкономической мысли.

Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон

Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

Посвящается Арде и Асу — Д. А.

Para María Angélica, mi vida y mi alma — Дж. Р.

Daron Acemoglu, James A. Robinson

WHY NATIONS FAIL

The Origins of Power, Prosperity, and Poverty

Фото на задней стороне обложки: MIT Economics / L. Barry Hetherington Svein, Inge Meland

Предисловие к русскому изданию

Открытая вами книга — безусловно, один из наиболее значительных экономических трудов последнего десятилетия. Не уверен, что именно я — человек, давно не занимавшийся профессионально экономической наукой, — наиболее удачный кандидат на авторство предисловия к ней. Все, что я смогу написать здесь, будет, вероятно, субъективно и пропущено через собственный практический опыт. Так сложилось, что мне в течение целого десятилетия российской истории пришлось принимать активное участие в масштабных социальных, экономических и политических преобразованиях в нашей стране. Поэтому могу отнести себя скорее к числу потребителей научного знания в этой сфере.

Меня крайне интересует разворачивающаяся в мировой обществоведческой мысли фундаментальная дискуссия — почему одни страны процветают в экономическом отношении, а другие нет. Если посмотреть список тем, за которые их авторы были награждены Нобелевскими премиями по экономике в последние пятнадцать лет, то ничего близкого к названной мной теме там не увидишь. Тем не менее мне кажется, что именно эта проблема в каком-то смысле является вершиной экономического знания. Ведь для того, чтобы замахнуться на нее, необходимо профессиональное знание истории народов на всех пяти континентах как минимум за последние 10 тысяч лет. Помимо этого, нужно глубоко осмыслить самые современные достижения экономической науки, этнографии, социологии, биологии, философии, культурологии, демографии, политологии и еще нескольких самостоятельных сфер научных знаний. Неплохо еще и владеть хотя бы базовыми технологическими трендами, понимать отраслевые взаимосвязи от средневековой до современной экономики. Но спрос на результаты здесь настолько велик, что в этой сфере сформировалось несколько школ научной мысли. Не претендуя на полноту знаний, я бы описал их в следующем виде.

Географический детерминизм. Суть позиции его сторонников состоит в том, что наиболее значимым фактором, определяющим долгосрочные тренды странового экономического развития, является географическое положение. Вероятно, сюда же следует отнести и климатический фактор, поскольку по понятным причинам на столетних или даже тысячелетних исторических отрезках эти два фактора жестко связаны между собой. К наиболее серьезным сторонникам этого подхода относятся Джаред Даймонд, книга которого «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ», переведенная в 2009 году на русский язык, имела в нашей стране большой успех. К этой же школе авторы настоящей книги относят Джеффри Сакса. Вполне справедливо, на мой взгляд, основоположником этого подхода они называют Монтескье, который прямо писал о влиянии климата на законы. Надо сказать, что серьезность этой школы в глазах профессиональных российских читателей была несколько подорвана одним ее российским же последователем, пытавшимся понять, почему Россия не Америка. Однако я бы не стал из-за одного графомана уничижительно судить о целой школе, хотя никак не могу отнести себя к ее последователям.

Другая научная школа — культурный детерминизм, суть которой наиболее афористично сформулирована одним из ведущих ее российских последователей Андреем Кончаловским: «Культура — это судьба». Думаю, что основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой «Протестантская этика и дух капитализма». И хотя сегодня, на фоне недавнего острого и еще не завершенного кризиса в отношениях Севера и Юга Европы, идеи его книги оказались заново востребованы, мне кажется гораздо более важной не столько собственно протестантская компонента его труда, сколько базовая идея о значимости самих культурных ценностей и традиций для экономического развития, уровня благосостояния и, собственно, судеб народов. Эта система взглядов в последние два десятилетия переживает бурный ренессанс, особенно после ставшего классическим труда Сэмюела Хантингтона «Столкновение цивилизаций» 1993 года. Работы Мариано Грандоны, Лоуренса Харрисона (особенно недавно переведенная на русский язык «Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма») просто сметают убогие рамки политкорректности и, несомненно, выдвигают школу культурного детерминизма в число наиболее передовых и ярких.

Вероятно, поэтому для авторов настоящего труда именно школа культурного детерминизма является, как мне кажется, наиболее серьезным оппонентом. Они сами, относя себя к числу сторонников институциональной школы, многократно в тексте своей работы возвращаются к спору с «культурными детерминистами». Но и у самих институционалистов, как известно, великие учителя — неслучайно одной из основополагающих категорий, на которой базируются логические построения этой книги, является введенное в научный оборот Шумпетером «созидательное разрушение».

Но есть еще одна школа с не менее богатыми научными корнями, которая исходит из того, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития. С точки зрения ее сторонников, именно экономика и ее материальная основа определяют тренды социально-политического развития. Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара — теоретика и практика наиболее масштабного в истории перехода от социализма к капитализму. По Марксу, как мы помним, именно развитие производительных сил должно с неизбежностью привести к смене общественно-экономических формаций. А у Гайдара в его важнейшем, с моей точки зрения, труде «Долгое время» целая глава посвящена экономическому детерминизму и опыту ХХ века. Представление о том, что появление среднего класса в современных обществах формирует спрос на демократию и создает базу ее устойчивости, весьма распространено как в научной среде, так и далеко за ее пределами. К сожалению, по непонятным мне причинам авторы настоящего труда практически не уделили внимания этой научной школе.

На этом можно было бы закончить перечень школ, но у авторов описана еще одна — «школа невежества», как они ее называют. Базовая идея — власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний. Конечно, оспаривать тезис о необходимости профессиональных знаний в управлении государством бессмысленно, однако, на мой взгляд, это настолько банально, что вряд ли стоит всерьез доказывать эту необходимость. В этом вопросе я бы точно согласился с авторами монографии, которые поместили описание этой школы в главу под названием «Теории, которые не работают».

Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты», Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон. Книги по экономике

Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные» является признанным бестселлером. Ее читают во всем мире, преподаватели советуют ее своим студентам. О чем в книге рассказывают авторы, и почему эта информация вызывает такой положительный отклик? Обо всем этом читайте ниже в статье.

Краткое знакомство

Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты» была написана в далеком 2012 году. Авторами стали два неоинституционалиста из Америки — Д. Аджемоглу и Дж. Робинсон. Произведение является анализом и комплексом всех предыдущих исследований. В основе книге лежит новая институциональная теория, исходя из которой, авторы предлагают читателю новые версии развития государств в экономическом и социальном планах. Подробно в книге рассматриваются факторы, от которых зависит экономический рост, возможность накопления денег. Также был создан сайт, который подробнее раскрывал смысл книги. Он был полностью англоязычным, просуществовал до 2014 года.

Основные идеи

Аджемоглу и Робинсон в своей книге доказывают, что многие исследователи ошибались. Они предполагали, что развитие экономики страны напрямую зависит от ее географического расположения, климата, этнической составляющей, природных ресурсов и даже от религии и культуры. Надо признать, что именно этими факторами все и руководствуются. Однако авторы работы «Почему одни страны богатые, а другие бедные» полностью отрицают такие утверждения. Свои мысли они подкрепляют реальными примерами. Рассматривается пример парных социумов, которые идут совершенно разными путями развития, при этом имеют практически одинаковые географические и национальные характеристики.

От чего же тогда, по мнению авторов книги, зависит экономическое развитие государства? Дарон Аджемоглу утверждает, что оно базируется на природе политических и экономических институтов страны. В книге проводится глубокий анализ развития экономик разных стран. Рассматриваются и сравниваются различные политические институты в разные эпохи. Под тщательный анализ специалистов попали следующие страны: Австралия, Ботсвана, Франция, Мексика, США, Колумбия, Южная Корея, Китай, СССР, Узбекистан, Российская империя, Турция, Британская империя, цивилизация майя, Римская империя.

Две модели экономических институтов

Книга «Почему одни страны богатые, а другие бедные» предлагает читателям две основные модели экономических институтов: экстрактивную и инклюзивную.

Экстрактивная модель предполагает, что небольшое количество людей получает всю выгоду от страны. Эта группа избранных изолирует остальных граждан от возможности получения прибыли в экономических отношениях. Для этой модели характерно отчуждение собственности или доходов в пользу узкой группы людей. Построить такую модель можно исключительно на экстрактивном политическом институте, который будет защищать и охранять привилегированную группу.

Инклюзивная модель позволяет принимать участие в экономических отношениях большей части населения. В таком государстве неприкосновенность частной собственности гарантирована на законодательном уровне. Конечно, такие модели могут строиться только на базе инклюзивных политических институтов.

Какая модель более выгодная?

Джеймс Робинсон и его коллега приходят к выводу о том, что обе модели развития эффективны, но в каждой из них отличается темп и динамика развития. Экономический рост действительно возможен при экстрактивной модели, но он будет недолговечен, и в результате благосостояния добьются единицы. Инклюзивные модели развиваются более быстро и качественно. Это естественно, ведь государство, в котором почти каждый его член занимается законным извлечением выгоды, добивается экономического расцвета намного быстрее. В такой стране не будет места бедности. Считается, что инклюзивные модели позволяют государствам легче переносить внешние и внутренние кризисные ситуации, тогда как экстрактивные модели могут только усугубить положение.

Это тоже вполне логично, ведь граждане, которые имеют достойный уровень жизни, лояльнее настроены к правительству. Они готовы и могут перенести кризис, зная, что в будущем все нормализуется. В экстрактивной модели граждане будут считать, что все становится только хуже, и выхода из бедности нет. Это может провоцировать митинги и недовольства.

Долгосрочная перспектива

Джеймс Робинсон считает, что, несмотря на возможность экономического развития экстрактивной модели, в долгосрочной перспективе она неэффективна в силу ряда факторов. Когда люди не могут получить выгоду из своих занятий или вынуждены отдавать большую часть государству, стимул работать пропадает. Вместо этого формируются негативные стимулы, которые побуждают некоторых на преступления. В экстрактивной модели узкие группы людей тормозят развитие техники и науки, так как внедрение новых технологий может пошатнуть их власть и передать бразды правления в руки других групп. Модернизация, которая проводится в условиях экстрактивной модели, совершенно неэффективна, так как имеет догоняющий характер. Примером может служить сопротивление земельной аристократии наступавшей индустриализации. В инклюзивной модели земельная аристократия могла попытаться предотвратить процесс индустриализации, но это ей бы не удалось в силу невозможности побороть сильные политические институты.

Пример СССР

На примере этой страны рассматривается экономический рост в экстрактивной модели. Тяжелая промышленность развивалась исключительно за счет ресурсов деревни. При этом крестьянское хозяйство имело весьма неорганизованный и малоэффективный характер. Кроме того, уровень технологического прогресса был намного ниже, чем в ряде европейских стран.

Уже к 1970-м ресурсы деревни были перенаправлены в промышленность. Однако это поставило советскую систему в тупик: принудительная система труда уже не работала, элита сопротивлялась переменам, экономические стимулы напрочь отсутствовали. Чтобы выйти из этого круга, советская власть должна была отказаться от экстрактивной модели управления, но это повлекло бы за собой падения власти. В результате все это привело к распаду СССР.

Возможен ли переход?

Книги по экономике утверждают, что переход от экстрактивной к инклюзивной модели управления возможен. Более того, он многократно происходил в истории. Классифицировать какую-либо страну строго по той или иной модели достаточно сложно. Многие страны представляют собой смешанные модели. Современный мир полон государств, которые приближены к одной из описанных моделей, но не имеют ее «чистых» характеристик. Важно отметить, что развитие по экстрактивному или инклюзивному пути не предопределяется историческими факторами.

Авторы книги «Почему одни страны богатые, а другие бедные» приводят в пример «Славную революцию». Именно она стала отправной точки для перехода Великобритании на инклюзивную модель развития.

Однако истории известны и обратные переходы. Например, Венецианская республика. Правительство сконцентрировало всю власть в своих руках, закрыв другим гражданам доступ к экономическим ресурсам страны. Это повлекло за собой много последствий, которые в итоге привели к упадку страны.

Пути перехода

Политические и экономические институты могут преобразоваться. Но сам процесс зависит от множества факторов. Важную роль играет степень экстрактивности. Чем сильнее узкая группа людей, чем больше власти и возможностей сосредоточено в ее руках, тем меньше шансов перейти на инклюзивную модель. Не менее важно существование отдельных групп людей (желательно на законодательном уровне), которые могли хотя бы номинально противостоять элите. Практические результаты были бы достигнуты не сразу, но зато население почувствовало бы, что противиться можно и нужно. Если бы открылась возможность перехода, народ не преминул был ею воспользоваться. Третьим важным фактором является создание большой группы, объединённой общими интересами – коалиции, которая бы представляла самые разные слои населения.

Почитав книги по экономике, можно понять, что даже если подобные попытки изменить строй и предпринимаются, то зачастую они приводят к такому же результату. Группа, которая борется против элиты, впоследствии ею же и становится. Это достаточно печальная тенденция, которая все же имеет место быть в ряде государств.

Заканчивается книга тем, что авторы предлагают альтернативные прогнозы развития на основе предложенных моделей. По их мнению, государства, которые не имеют стабильной политической системы (Гаити, Афганистан), не смогут добиться значительного экономического развития. Страны, которым удалось добиться некой самостоятельности в политическом плане, могут претендовать на слабое и неустойчивое экономическое развитие (Танзания, Эфиопия, Бурунди).

Отзывы

Критики выразили положительное отношение к книге. Была подчеркнута глубина анализа, аргументация и приведение конкретных примеров. Малочисленные негативные отзывы основывались на том, что географическим и этническим факторам уделено слишком мало внимания. Также отмечалось, что авторы практически не затронули фактора влияния на развитие государств таких международных организаций, как Всемирный банк или МВФ.

Читать книгу Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты Дарона Аджемоглу : онлайн чтение

Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон
Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

Посвящается Арде и Асу – Д. А.

Para María Angélica, mi vida y mi alma – Дж. Р.

Daron Acemoglu, James A. Robinson

WHY NATIONS FAIL

The Origins of Power, Prosperity, and Poverty

Перевод с английского Дмитрия Литвинова, Павла Миронова, Сергея Сановича

Фото на задней стороне обложки: MIT Economics / L. Barry Hetherington Svein, Inge Meland

Предисловие к русскому изданию

Открытая вами книга – безусловно, один из наиболее значительных экономических трудов последнего десятилетия. Не уверен, что именно я – человек, давно не занимавшийся профессионально экономической наукой, – наиболее удачный кандидат на авторство предисловия к ней. Все, что я смогу написать здесь, будет, вероятно, субъективно и пропущено через собственный практический опыт. Так сложилось, что мне в течение целого десятилетия российской истории пришлось принимать активное участие в масштабных социальных, экономических и политических преобразованиях в нашей стране. Поэтому могу отнести себя скорее к числу потребителей научного знания в этой сфере.

Меня крайне интересует разворачивающаяся в мировой обществоведческой мысли фундаментальная дискуссия – почему одни страны процветают в экономическом отношении, а другие нет. Если посмотреть список тем, за которые их авторы были награждены Нобелевскими премиями по экономике в последние пятнадцать лет, то ничего близкого к названной мной теме там не увидишь. Тем не менее мне кажется, что именно эта проблема в каком-то смысле является вершиной экономического знания. Ведь для того, чтобы замахнуться на нее, необходимо профессиональное знание истории народов на всех пяти континентах как минимум за последние 10 тысяч лет. Помимо этого, нужно глубоко осмыслить самые современные достижения экономической науки, этнографии, социологии, биологии, философии, культурологии, демографии, политологии и еще нескольких самостоятельных сфер научных знаний. Неплохо еще и владеть хотя бы базовыми технологическими трендами, понимать отраслевые взаимосвязи от средневековой до современной экономики. Но спрос на результаты здесь настолько велик, что в этой сфере сформировалось несколько школ научной мысли. Не претендуя на полноту знаний, я бы описал их в следующем виде.

Географический детерминизм. Суть позиции его сторонников состоит в том, что наиболее значимым фактором, определяющим долгосрочные тренды странового экономического развития, является географическое положение. Вероятно, сюда же следует отнести и климатический фактор, поскольку по понятным причинам на столетних или даже тысячелетних исторических отрезках эти два фактора жестко связаны между собой. К наиболее серьезным сторонникам этого подхода относятся Джаред Даймонд, книга которого «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ», переведенная в 2009 году на русский язык, имела в нашей стране большой успех. К этой же школе авторы настоящей книги относят Джеффри Сакса. Вполне справедливо, на мой взгляд, основоположником этого подхода они называют Монтескье, который прямо писал о влиянии климата на законы. Надо сказать, что серьезность этой школы в глазах профессиональных российских читателей была несколько подорвана одним ее российским же последователем, пытавшимся понять, почему Россия не Америка. Однако я бы не стал из-за одного графомана уничижительно судить о целой школе, хотя никак не могу отнести себя к ее последователям.

Другая научная школа – культурный детерминизм, суть которой наиболее афористично сформулирована одним из ведущих ее российских последователей Андреем Кончаловским: «Культура – это судьба». Думаю, что основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой «Протестантская этика и дух капитализма». И хотя сегодня, на фоне недавнего острого и еще не завершенного кризиса в отношениях Севера и Юга Европы, идеи его книги оказались заново востребованы, мне кажется гораздо более важной не столько собственно протестантская компонента его труда, сколько базовая идея о значимости самих культурных ценностей и традиций для экономического развития, уровня благосостояния и, собственно, судеб народов. Эта система взглядов в последние два десятилетия переживает бурный ренессанс, особенно после ставшего классическим труда Сэмюела Хантингтона «Столкновение цивилизаций» 1993 года. Работы Мариано Грандоны, Лоуренса Харрисона (особенно недавно переведенная на русский язык «Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма») просто сметают убогие рамки политкорректности и, несомненно, выдвигают школу культурного детерминизма в число наиболее передовых и ярких.

Вероятно, поэтому для авторов настоящего труда именно школа культурного детерминизма является, как мне кажется, наиболее серьезным оппонентом. Они сами, относя себя к числу сторонников институциональной школы, многократно в тексте своей работы возвращаются к спору с «культурными детерминистами». Но и у самих институционалистов, как известно, великие учителя – неслучайно одной из основополагающих категорий, на которой базируются логические построения этой книги, является введенное в научный оборот Шумпетером «созидательное разрушение».

Но есть еще одна школа с не менее богатыми научными корнями, которая исходит из того, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития. С точки зрения ее сторонников, именно экономика и ее материальная основа определяют тренды социально-политического развития. Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара – теоретика и практика наиболее масштабного в истории перехода от социализма к капитализму. По Марксу, как мы помним, именно развитие производительных сил должно с неизбежностью привести к смене общественно-экономических формаций. А у Гайдара в его важнейшем, с моей точки зрения, труде «Долгое время» целая глава посвящена экономическому детерминизму и опыту ХХ века. Представление о том, что появление среднего класса в современных обществах формирует спрос на демократию и создает базу ее устойчивости, весьма распространено как в научной среде, так и далеко за ее пределами. К сожалению, по непонятным мне причинам авторы настоящего труда практически не уделили внимания этой научной школе.

На этом можно было бы закончить перечень школ, но у авторов описана еще одна – «школа невежества», как они ее называют. Базовая идея – власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний. Конечно, оспаривать тезис о необходимости профессиональных знаний в управлении государством бессмысленно, однако, на мой взгляд, это настолько банально, что вряд ли стоит всерьез доказывать эту необходимость. В этом вопросе я бы точно согласился с авторами монографии, которые поместили описание этой школы в главу под названием «Теории, которые не работают».

На этом, как мы видим, весьма основательно вспаханном научном поле с фундаментальными научными корнями и бурным развитием в последние полтора-два десятилетия совсем не просто совершить самостоятельный прорыв. Если из моего описания у кого-то сложится впечатление, что авторы просто обозначили свое место на нем, отнеся свою работу к институциональной школе, то это, конечно, не так. Книга, вне всякого сомнения, продвигает вперед и саму институциональную школу, и в целом научные исследования в этой сфере. Сами по себе введенные авторами категории экстрактивных и инклюзивных институтов содержат и научную новизну, и, вероятно, определенную предсказательную силу. Интуитивная «понятность» этих терминов никак не снижает уровень фундаментальности основанных на них теоретических конструкций. Авторам удалось преодолеть именно то, что и является основной сложностью подобного рода исследований, и предложить язык, который позволяет содержательно вскрыть и описать причины процветания народов и стран на историческом отрезке около 10 тысяч лет и с географическим разбросом на все пять континентов. Как это ни парадоксально, но предлагаемые ими описания причин относительного успеха британской колонизации Северной Америк

Почему одни страны богатые, а другие бедные

Почему одни страны процветают и их население богатеет, а другие столетиями не могут вылезти из беспросветной нищеты? Убедительного и всех устраивающего ответа на этот вопрос до сих пор нет. Свою концепцию на этот счет предложили и американские экономисты Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон. Недавно при поддержке Фонда «Либеральная Миссия» в России вышло русскоязычное издание их книги «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты». Участники Круглого стола, на котором была представлена книга, отталкиваясь от нее, размышляли над местом теории, предложенной авторами, в ряду альтернативных подходов к развитию, обсуждали взаимосвязь между политическими и экономическими институтами, говорили об «эффекте колеи» и «критических развилках», а также о примере России в контексте представлений авторов о факторах роста. В дискуссии приняли участие Леонид Полищук, Андрей Мельвиль, Леонид Бородкин, Тимур Натхов, Ростислав Капелюшников, Оксана Олейник и другие ученые. Вел Круглый стол профессор НИУ ВШЭ Владимир Гимпельсон.

Евгений ЯСИН (научный руководитель НИУ ВШЭ, президент Фонда «Либеральная Миссия»):

Я полагаю, что у нас сегодня очень хороший повод для встречи. Это знакомство с книгой Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные» в русском переводе. Позволю себе открыть наш Круглый стол и передать слово профессору Владимиру Гимпельсону, который будет сегодня ведущим.

 

Владимир ГИМПЕЛЬСОН (директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ):

Добрый день, дорогие коллеги и друзья! В английском издании этой книги на обложке приведены слова Джорджа Акерлофа, лауреата Нобелевской премии по экономике. Он пишет, что когда-то один малоизвестный в ту пору шотландский философ поставил вопрос, почему одни страны богатеют, а другие нет. (Как вы понимаете, этим философом был Адам Смит.) И с тех пор этот вопрос не дает житья многим очень умным и пытливым людям. И остается одним из центральных вопросов социальной науки. И, несмотря на то, что написаны горы произведений на эту тему и над ним бились лучшие умы, золотой ключик, ведущий к богатству, похоже, до сих пор не найден. По крайней мере, споры о том, какой это ключик, как им следует пользоваться, продолжаются и, по-видимому, еще долго не утихнут. И, учитывая глобальность этого вопроса, наверное, не много смысла в том, чтобы выносить его на Круглый стол. В любом случае, это не тот формат, который позволяет найти истину, причем такую сложную. Однако, не претендуя на то, что мы знаем ответ или дорогу к нему, замечу, что у нас все же есть повод для такого обсуждения и есть призма, через которую можно смотреть на проблему.

Повод – выход на русском языке книги Дарона Аджемоглу (D.Acemoglu) и Джеймса Робинсона (J.Robinson) «WhyNationsFail». Так она называется на английском. Русское издание озаглавлено «Почему одни страны богатые, а другие бедные». Книга вышла благодаря усилиям издательства АСТ и Фонда «Либеральная Миссия». Фамилию Аджемоглу, я думаю, большинство из присутствующих знают. Это профессор Массачусетского технологического института, один из самых плодовитых и успешных экономистов. Джеймс Робинсон тоже очень известный и продуктивный политолог и экономический историк. Он до последнего времени был профессором в Гарварде, а теперь профессор в Чикагском университете.

Призма, через которую мы будем смотреть на проблему, – их теория, изложенная во множестве сугубо академических работ. Большинство этих работ сложны даже для многих профессиональных экономистов из-за того, что насыщены формальными моделями и продвинутой эконометрикой. Однако данная книга представляет их теорию широкому читателю. И в качестве основных аргументов здесь используются исторические примеры, а не сложные математические формулы и не эконометрические оценки. Эта книга не состоялась бы в том виде, как она есть, если бы не безусловный писательский талант авторов. Если вообще существуют некие лекала или правила, как на научные темы писать бестселлеры, то думаю, что именно по таким лекалам и сделана эта книга. Поэтому она читается потрясающе легко. И выводы ее интуитивно понятны и убедительны.

Надо сказать, что эта книга не о России. Она о глубинных причинах устойчивого экономического роста и длительного упадка. Она о том, почему одни страны развиваются, а другие не могут вылезти из отсталости. Но именно поэтому она и про Россию. Хотя наша страна упоминается в ней преимущественно в списке исторических примеров из прошлого.

У нас и сегодня не прекращаются дебаты относительно того, как стимулировать экономический рост, нужны ли реформы и какие именно, как политика связана с экономикой и так далее. И что первично, политика или экономика? Есть ли историческая колея, куда она ведет, как из нее выбираться, можно ли из нее, в принципе, выбраться? Каковы причины и следствия экономического неравенства? Перечень вопросов длинный, и они, так или иначе, обсуждаются в этой книге. И вряд ли мы поступили бы правильно, несмотря, повторяю, на всю сложность обсуждения таких вопросов в формате Круглого стола, если бы упустили этот повод для обсуждения с участием ведущих российских ученых.

Следует, наверное, еще сказать о том, что наш Круглый стол ни в коей мере не рассчитан на детальное обсуждение авторской теории. И, тем более, мы не устраиваем суд над ней. Судить о ней на основе научно-популярного изложения, даже очень талантливого, наверное, вообще некорректно. Те, кто с этой областью исследования ранее не сталкивался, но хотел бы узнать больше о вкладе Аджемоглу и Робинсона в этой области, могут обратиться к переводу на русский их же книги «Экономические истоки диктатуры и демократии», вышедшей в 2015 году в ВШЭ, а также к огромному количеству статей данных авторов.

Несмотря на невероятную популярность и цитируемость представляемой сегодня книги и всего обобщенного в ней цикла работ, идеи Аджемоглу и Робинсона оказались под огнем критики, наносимой с разных сторон. Оспаривается устойчивость результатов при контроле характеристик человеческого капитала (Андрей Шляйфер), надежность эмпирической базы, используемой для эконометрики (Д. Албуй), интерпретация исторических фактов (Ш. Огилви), расплывчатость понятий и так далее. Это всё серьезная научная критика, которая, однако, не отменяет значение этого цикла исследований.

Прежде чем дать слово основным докладчикам, я хотел бы сказать пару слов и о книге, и о лежащей в ее основе теории. Во-первых, что касается книги, я советую всем ее прочитать. Это просто очень увлекательное чтение, в процессе которого читатель путешествует и по континентам, и по историческим эпохам и странам. Это путешествие очень целенаправленно. Авторы ни на минуту не забывают, зачем они пишут книгу и в чем состоят их основные идеи.

Во-вторых, одна из ключевых идей книги заключается во взаимодействии политических и экономических институтов, формирующих два возможных самоподдерживающихся равновесия. Это порочный круг и добродетельный круг. И при этом политические институты первичны.

В третьих, постоянно обсуждается вопрос, как выбраться из порочного круга. Они считают, что шанс открывается в ситуации критических развилок, создаваемых экзогенными шоками. Однако это только шанс, который может быть использован, а может и нет.

И, в четвертых, мне кажется очень важным акцент на необходимости созидательного разрушения как механизма развития и его обусловленности  политическими институтами. При каких условиях элиты соглашаются на созидательное разрушение? При доминировании инклюзивных политических институтов, отвечают авторы.

Книга, как я уже сказал, находится на пересечении трех наук –  экономической, политической и исторической. Поэтому в нашем Круглом столе участвуют видные российские ученые:

– экономический историк Леонид Иосифович Бородкин, профессор Московского государственного университета, заведующий кафедрой экономической истории;

– специалист в области политической науки Андрей Юрьевич Мельвиль, профессор, декан факультета социальных наук ВШЭ;

– еще один Леонид Иосифович, Полищук, – один из лучших знатоков институциональной теории;

Также у нас готовы выступить такие выдающиеся, на мой взгляд, знатоки институционализма как Ростислав Исаакович Капелюшников и Тимур Владимирович Натхов. К ним присоединяется известный юрист – Оксана Михайловна Олейник, профессор факультета права.

Я считал, что начать нужно с историка, но Леонид Иосифович Бородкин возражает, что все-таки эта книга скорее про экономику, поэтому начать нужно экономисту. Итак, один Леонид Иосифович уступает слово другому Леониду Иосифовичу. Пожалуйста!

 

Леонид ПОЛИЩУК (заведующий научно-учебной лабораторией прикладного анализа институтов и социального капитала НИУ ВШЭ):

«Авторы книги предостерегают от иллюзий того, что они называют неотразимым обаянием авторитарного роста»

Большое спасибо, Евгений Григорьевич и Владимир Ефимович. Для меня это интересная и ценная возможность поделиться своими соображениями по поводу обсуждаемой книги Аджемоглу (или Асемоглу, как часто произносят его фамилию) и Робинсона. Я согласен, что это исключительно полезная и увлекательная книга. Она захватывает, от нее трудно оторваться, и я благодарен организаторам нашего Круглого стола помимо прочего еще и потому, что обещание прокомментировать эту книгу заставило меня прочесть ее от корки до корки.

Когда начинаешь ее читать, главная идея становится понятной практически с самого начала. Тем более, как уже было здесь сказано, эта книга – изложение для широкой аудитории результатов цикла академических исследований авторов и некоторых их коллег и соавторов. Цикл составляет примерно две дюжины очень сильных, очень интересных статей, основная тема которых – экономический рост, политическая экономия, роль институтов в развитии. Для того чтобы сделать свои мысли и выводы доступными широкой аудитории, авторы и написали эту книгу. Я думаю, что ее жанр лучше всего охарактеризовать как очерк всемирной истории от неолита до наших дней, изложенной с институциональной точки зрения. История и география используются для иллюстрации основных результатов научной работы авторов.

Итак, основная идея книги очень проста, и Владимир Ефимович Гимпельсон ее уже анонсировал. Ключ к устойчивому успешному развитию, ключ к процветанию – это эффективные институты. Собственно говоря, в этом выводе нет ничего нового, на этот счет в литературе сложился прочный консенсус уже, по-видимому, на протяжении двух–трех десятилетий. Разногласия, однако же, сохраняются по поводу того, какие именно институты необходимы для  развития и как такие институты возникают или не возникают – в последнем случае страны терпят неудачу. Именно на этот счет авторы предлагают свое видение, с моей точки зрения, достаточно убедительное и полезное, поскольку оно позволяет нам, кроме всего прочего, лучше представить себе положение нашей страны.

Ответ книги на вопрос «Какие институты необходимы для экономического развития?» такой: это общедоступные, инклюзивные институты, которые включают в себя права собственности, доступ к рынкам, равенство перед законом, доступ к инфраструктуре, поддержку экономической и социальной мобильности, инвестиций в человеческий капитал.

Для экономистов инклюзивный институт проще всего объяснить, сказав, что это общественные блага или общественные факторы производства. Основная особенность инклюзивных институтов в том, что эти общественные блага общедоступны, что они открыты для всех и каждого на недискриминационной основе. Такие институты создают стимулы и благоприятные предпосылки для инвестиций, для инноваций, для модернизации и роста, коротко говоря – для развития.

Альтернативой инклюзивным институтам в книге предстают экстрактивные институты. Они обеспечивают присвоение ренты привилегированными группами в обществе и экономике, – условно говоря, элитами. Задача этих институтов – не поддержать развитие, а перераспределить ресурсы. Эти институты создают выгоду не для общества в целом, а для элит. Два главных ключевых слова, если речь идет об экстрактивных институтах, – это дискриминация и экспроприация.

В чем здесь новое слово, как мне кажется? Во-первых, дана отчетливая типология инклюзивных и экстрактивных институтов, интересная сама по себе. Но особенно важно, что эта типология распространяется с экономических институтов на политические.  И, во-вторых, о чем тоже уже было сказано во введении Владимира Ефимовича, между типами экономических и политических институтов существует тесная связь. Вдобавок эта связь весьма устойчива, она воспроизводится на протяжении длительных периодов времени.

Что такое инклюзивные политические институты? Это сдержки и противовесы, политическая конкуренция. И очень важная характеристика политических режимов – та, которая в английском оригинале называется plurality. Как перевести это слово на русский, мне не очень понятно, это не плюрализм в том смысле, как мы его понимаем, а скорее обозначение того обстоятельства, что на принятие общественных решений влияют различные интересы в обществе. Контроль над тем, что происходит в стране, над тем, что происходит в обществе, контроль над институтами в таком случае распределен, а не сконцентрирован в руках той или иной узкой группы. В результате правящие элиты оказываются подотчетными и подконтрольными более широким и многообразным общественным интересам. Элиты существуют во всех обществах, но если политические институты инклюзивны, то по перечисленным мною причинам элиты действуют не только и, может быть, не столько в собственных интересах, сколько в интересах общества.

Что же касается экстрактивных политических институтов, то это монополия на власть той или иной, как правило, немногочисленной социальной группы.

Почему между инклюзивными и экстрактивными институтами существует корреляция, тесная связь? Поскольку речь идет об экономических и  политических институтах, причем и те, и другие, в принципе, могут быть инклюзивными или экстрактивными, то возможны четыре комбинации. Но авторы утверждают, что из этих четырех комбинаций, устойчиво воспроизводятся только две – инклюзивные политические и экономические институты, либо экстрактивные экономические и политические институты. И в том, и в другом случае, как я уже сказал, возникает устойчивость. Так что если мы говорим об экстрактивных институтах, то образуется порочный круг. Дело в том, что монополия на политическую власть дает элитам возможность выбирать экономические институты. И эти институты выбираются таким образом, чтобы обеспечить интересы элит, а не общества.

Краткое замечание для экономистов (я вижу в зале своих коллег и студентов): элиты сами по себе не заинтересованы в создании общественных благ. Этот простой тезис в книге, мне кажется, иллюстрируется очень ярко. Общественные блага создаются в интересах общества в целом, и элиты создают общественные блага лишь в том случае, если они сами контролируются обществом. В этом отношении книга полемизирует, хотя и неявно, с представлениями моего покойного коллеги Мансура Олсона, который верил в «стационарного бандита» – авторитарный режим, который, будучи укорененным во власти, создаёт общественные блага и способствует развитию просто потому, что у такого режима длительная перспектива. История, в том числе новейшая, данную концепции Олсона не подтверждает.

Итак, политическая монополия ведет к тому, что элиты создают экстрактивные экономические институты. Это усугубляет и воспроизводит общественное неравенство и позволяет элитам поддерживать монополию на власть. Таким образом, мы видим действительно некоторую устойчивую конфигурацию, равновесие, как сказал Владимир Ефимович, порочный круг.

Добродетельный же круг возникает при наличии инклюзивных, экономических и политических, институтов. Если общество представлено в политике, если имеет место plurality, в этом случае общество контролирует выбор институтов и делает его в пользу общественных благ. И общественные блага способствуют развитию, причем развитию не сконцентрированному в пределах узких групп, а широкому, охватывающему общество и экономику в целом. Общество в таком случае укрепляется экономически, оно получает экономические права, преобразует их в политические права и тем самым воспроизводит инклюзивные политические институты.

И в том и в другом случае конфигурация устойчива. В первом варианте экстрактивных институтов эта конфигурация препятствует развитию, поскольку оно может создать угрозу политической монополии. Во втором случае она развитие поддерживает.

В чем еще элемент новизны? И вот здесь я, может быть, позволю себе не согласиться с интерпретацией Владимира Ефимовича. В литературе ведутся оживленные споры о взаимосвязи экономических и политических институтов, о наличии между этими институтами причинной связи, о том, что первично, а что вторично. На сей счет существуют две противоположные гипотезы. Первую гипотезу я бы условно назвал институциональной. Она исторически преобладала и состоит в том, что хорошие институты обеспечивают развитие, причем речь идет помимо прочего о хороших политических институтах; иными словами, утверждается, что демократия обеспечивает развитие. Казалось бы, этому можно найти подтверждение в данных, поскольку между развитием, экономическим благополучием и демократией обнаруживается устойчивая, сильная, статистически значимая корреляция.

Между тем существует и противоположная гипотеза, которую можно назвать гипотезой развития, или, что почти то же самое, гипотезой модернизации. Она, по-видимому, восходит к Аристотелю, а в более близкие к нам времена – к американскому социологу Сеймуру Липсету. Ее придерживается и видный американский социолог Роналд Инглхарт, который последние несколько лет сотрудничает с Высшей школой экономики. Согласно этой теории, эффективные политические институты – результат развития, и демократия возникает естественным образом на определенной стадии экономического роста. Эта точка зрения убедительно аргументирована Андреем Шлейфером и Даниелом Трейсманом в их знаменитой статье, а затем и в книге «Нормальная страна». Речь идет о посткоммунистической России, проблемы которой, включая дефицит демократии, коррупцию и состояние гражданского общества, авторы связывают с уровнем дохода и экономического развития. Утверждается, что экономический рост должен разрешить эти и подобные им проблемы.

Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон с этой точкой зрения полемизируют. Они утверждают, что связь между демократией и развитием не носит односторонний характер, что там нет причинной связи, и что в действительности она просто отражает сосуществование в окружающем нас мире кластеров инклюзивных и экстрактивных институтов. В случае инклюзивных институтов мы имеем дело с качественными и высокоэффективными политическими и экономическими институтами, включая полноценную демократию, и такие институты дают высокие экономические результаты. В случае экстрактивных ресурсов демократия, как правило, номинальная, подавленная, а развития нет. Вот, собственно, по этой причине мы и видим корреляцию между демократией и ростом, но причинной связи нет, связь двухсторонняя, и мы имеем дело с некой устойчивой конфигурацией.

Книга, как уже говорилось, опирается на обширный цикл работ, и в ней самой представлен солидный эмпирический фундамент, главным образом, в виде обширного набора кейсов. Полагаю, Тимур Владимирович на этом подробнее остановится, я же просто хочу обратить внимание на то, что эмпирический анализ в экономике затрудняется отсутствием настоящих экспериментальных данных. Поэтому экономисты следят за данными, которые можно интерпретировать как естественные эксперименты. История человечества в своем разнообразии изобилует такого рода естественными экспериментами, включая колонизацию Нового Света, завоевания, географические открытия, расширение международной торговли, Промышленную революцию, войны и так далее и тому подобное. Авторы в полной мере используют это богатство фактов, и для иллюстрации своих тезисов используют примеры со всех континентов, за исключением Антарктиды, а также обращаются практически ко всем историческим эпохам, от неолита и античности  до наших дней.

Мне бы хотелось подробнее остановиться на двух вопросах. Первый – как,  по мнению авторов книги, возникают кластеры экстрактивных или инклюзивных институтов. Второй – как можно интерпретировать содержание книги применительно к России.

Относительно институциональных кластеров. Институты эволюционируют в более или менее неизменном виде, сохраняя свою природу в процессе того, что авторы называют институциональным дрейфом. Однако в определенные моменты истории страны, народы, общества оказываются перед критическими развилками. В этих критических развилках институциональный режим теряет устойчивость. Выбор той или иной траектории – инклюзивной или экстрактивной может оказаться зависящим от обстоятельств, от факторов незначительных самих по себе, от некоторых малых вариаций. Но именно эти малые вариации могут предопределить направление, в котором будет двигаться страна – будет она процветать или окажется в застое. В книге дается масса мастерски подобранных иллюстраций такого рода критических развилок, будь то эпидемия чумы в Европе, колонизация, наполеоновские завоевания, революции, в том числе Великая французская революция, Славная революция в Англии, реставрация Мейдзи в Японии и др. 

Все сказанное, как мне кажется, дает основания для оптимизма и для пессимизма. Сначала об оптимизме. Почему эта книга оптимистична? Потому что она убедительно демонстрирует, что ни одна страна, ни одна цивилизация, ни одна культура не обречена на застой, что развитие возможно. Развитие возможно в Африке, о чем наглядно свидетельствует пример Ботсваны, оно возможно и в других африканских странах. Развитие возможно в Южной Азии, развитие возможно в Восточной Европе, развитие возможно везде, главное – создать необходимые институты. Это, вне всякого сомнения, хорошая новость.

Пессимизм же книги заключается в том, что не очень понятно, как вырваться из порочного круга, или, по выражению авторов, breakthemold – «сломать шаблон»? Если общество оказалось в ловушке экстрактивных институтов, то поскольку эта ловушка устойчива, что можно и нужно сделать для того, чтобы из нее выйти? Ясного ответа на этот вопрос в книге нет.

Авторы последовательно рассматривают разные рецепты или поводы для надежды. Повод для надежды номер один – экономическое развитие. Здесь мы, конечно, возвращаемся к гипотезе развития, согласно которой институты совершенствуются более или менее автоматически, спонтанно, сами по себе, в ходе экономического развития. Авторы достаточно убедительно показывают, что это не так, что есть страны, которые устойчиво развивались на протяжении длительного времени, но никакого совершенствования институтов при этом не произошло. Примеры берутся из истории  Латинской Америки, Китая, Ближнего Востока.

Я думаю, что Россия минувшего десятилетия тоже в некоторой степени иллюстрирует иллюзорность надежд на то, что институты усовершенствуются автоматически, просто в ходе экономического развития. Авторы обращают внимание на то, что в некоторых ситуациях развитие угрожает положению элит, и в таком случае элиты затормозят или вовсе остановят развитие, чтобы не ставить под угрозу экстрактивные институты и свою монополию на власть. В целом авторы предостерегают от иллюзий того, что они называют невыносимым или неотразимым обаянием авторитарного роста. Итак, экономическое развитие – это еще не гарантия перехода от экстрактивных институтов к инклюзивным.

Вторая надежда может быть связана  с политической реформой. Но и на этот счет авторы демонстрируют определенный скепсис. Они утверждают, что экстрактивная модель институтов очень устойчива и легко переживает номинальные и даже реальные смены режима. В Африке одни и те же экстрактивные институты существовали до колонизации, сохранились во время колонизации и воспроизвели себя после освобождения народа от колониального режима. То же самое можно наблюдать и в других регионах, например, в Латинской Америке. Для аргументации своей точки зрения Аджемоглу и Робинсон используют метафору «железный закон олигархии». Если общество находится под контролем олигархии, то при смене режима этот контроль так или иначе сохраняется, хотя, возможно, и эволюционирует со временем. Это опять-таки иллюстрируется многочисленными примерами. Едва ли не самый яркий их них – пример американского юга. После гражданской войны в Соединенных Штатах в середине XIX века чернокожее население получило гражданские права, но институты на юге Америки сохранились в более или менее неизменной форме на протяжении следующего столетия.

Ну и, наконец, последняя надежда. Мне кажется, она важна для нас, потому что имеет прямое отношение к тому, чем мы занимаемся. Это экономические реформы. Казалось бы, если ясно, какие институты необходимы для развития, их следует надлежащим образом реформировать, по крайней мере, экономические институты, возможно, оставляя политику до некоторой степени в стороне. Именно такая возможность мотивировала российских реформаторов, а также тех, кто занимались реформами в Центральной и Восточной Европе, Латинской Америке и других районах мира. Авторы, однако, выражают некоторый скепсис относительно успеха таких экономических реформ, если при этом не меняется природа режима. Они считают, что возможности технических институциональных решений в экстрактивных институтах ограничены. По-английски это очень удачно сформулировано: «Youcannotengineerprosperity», то есть вы не можете инженерными решениями обеспечить благосостояние.

Именно этим авторы объясняют неудачи Вашингтонского консенсуса, попыток либерализации, стабилизации и частных реформ, в том числе реформ здравоохранения, гражданской службы, – того, что они называют «микропровалами» рынка. Они критически настроены к международным институтам, программам международной помощи, которые имеют целью проведение такого рода реформ. Аджемоглу и Робинсон исходят из того, что если реформы угрожают положению элит, то они будут заблокированы, выхолощены, спущены на тормозах. Правильный вопрос, по мнению авторов, состоит не в том, что нужно сделать, а в том, почему это не было сделано до сих пор.

Единственный намек на то, как можно вырваться из шаблона экстрактивных институтов, звучит так: нужна широкая общественная коалиция в пользу перемен. Необходимо, чтобы общество было не объектом, а коллективным участником и драйвером преобразований. Необходим тот самый плюрализм; если возникает широкая коалиция в пользу реформ, то такие реформы имеют большие шансы на успех.

В заключение немного о России, которая не так часто возникает в этой книге, причем речь, главным образом, идет о дореволюционной имперской и о советской России. В обоих случаях преобладали экстрактивные институты, элиты сопротивлялись модернизации, железная дорога в России появилась на много лет позднее, чем в Западной Европе, причем первоначально это была железная дорога от Петербурга до Царского Села. Советские экстрактивные институты в книге описаны несколько поверхностно… Ну, и первую собачку в космосе звали не Лейка, а Лайка.

Тем не менее, на мой взгляд, в книге содержится, быть может, неявным образом, много важных выводов для России. При чтении мне не раз казалось, что на самом деле речь идет о России, только Россия почему-то не упоминается и о ней говорится эзоповым языком. Позвольте привести несколько иллюстраций. Древний Рим, демократические права обмениваются с согласия общества на хлеб (иногда даже со свининой) и зрелища. Книгопечатание в Европе появилось в XV веке, а в Турции султан Ахмед IIIразрешил книгопечатание в 1727 году при условии, чтобы в книгах не было ошибок, и для этого мудрые, уважаемые и достойные юристы и богословы –  кади должны были контролировать  книгопечатание. Испания – монархия консолидирует свое положение, избавляется от контроля парламента –кортесов над налогами, но не способна создать эффективную налоговую администрацию и государственную службу вообще. Государственные должности продавались, часто наследовались, налог

Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

a:2:{s:4:»TEXT»;s:65535:»a:2:{s:4:»TEXT»;s:65534:»a:2:{s:4:»TEXT»;s:65534:»a:2:{s:4:»TEXT»;s:65534:»a:2:{s:4:»TEXT»;s:92930:»

Открытая вами книга – безусловно, один из наиболее значительных экономических трудов последнего десятилетия. Не уверен, что именно я – человек, давно не занимавшийся профессионально экономической наукой, – наиболее удачный кандидат на авторство предисловия к ней. Все, что я смогу написать здесь, будет, вероятно, субъективно и пропущено через собственный практический опыт. Так сложилось, что мне в течение целого десятилетия российской истории пришлось принимать активное участие в масштабных социальных, экономических и политических преобразованиях в нашей стране. Поэтому могу отнести себя скорее к числу потребителей научного знания в этой сфере.

Меня крайне интересует разворачивающаяся в мировой обществоведческой мысли фундаментальная дискуссия – почему одни страны процветают в экономическом отношении, а другие нет. Если посмотреть список тем, за которые их авторы были награждены Нобелевскими премиями по экономике в последние пятнадцать лет, то ничего близкого к названной мной теме там не увидишь. Тем не менее мне кажется, что именно эта проблема в каком-то смысле является вершиной экономического знания. Ведь для того, чтобы замахнуться на нее, необходимо профессиональное знание истории народов на всех пяти континентах как минимум за последние 10 тысяч лет. Помимо этого, нужно глубоко осмыслить самые современные достижения экономической науки, этнографии, социологии, биологии, философии, культурологии, демографии, политологии и еще нескольких самостоятельных сфер научных знаний. Неплохо еще и владеть хотя бы базовыми технологическими трендами, понимать отраслевые взаимосвязи от средневековой до современной экономики. Но спрос на результаты здесь настолько велик, что в этой сфере сформировалось несколько школ научной мысли. Не претендуя на полноту знаний, я бы описал их в следующем виде.

Географический детерминизм. Суть позиции его сторонников состоит в том, что наиболее значимым фактором, определяющим долгосрочные тренды странового экономического развития, является географическое положение. Вероятно, сюда же следует отнести и климатический фактор, поскольку по понятным причинам на столетних или даже тысячелетних исторических отрезках эти два фактора жестко связаны между собой. К наиболее серьезным сторонникам этого подхода относятся Джаред Даймонд, книга которого «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ», переведенная в 2009 году на русский язык, имела в нашей стране большой успех. К этой же школе авторы настоящей книги относят Джеффри Сакса. Вполне справедливо, на мой взгляд, основоположником этого подхода они называют Монтескье, который прямо писал о влиянии климата на законы. Надо сказать, что серьезность этой школы в глазах профессиональных российских читателей была несколько подорвана одним ее российским же последователем, пытавшимся понять, почему Россия не Америка. Однако я бы не стал из-за одного графомана уничижительно судить о целой школе, хотя никак не могу отнести себя к ее последователям.

Другая научная школа – культурный детерминизм, суть которой наиболее афористично сформулирована одним из ведущих ее российских последователей Андреем Кончаловским: «Культура – это судьба». Думаю, что основоположником этой школы следует считать Макса Вебера с его главной научной работой «Протестантская этика и дух капитализма». И хотя сегодня, на фоне недавнего острого и еще не завершенного кризиса в отношениях Севера и Юга Европы, идеи его книги оказались заново востребованы, мне кажется гораздо более важной не столько собственно протестантская компонента его труда, сколько базовая идея о значимости самих культурных ценностей и традиций для экономического развития, уровня благосостояния и, собственно, судеб народов. Эта система взглядов в последние два десятилетия переживает бурный ренессанс, особенно после ставшего классическим труда Сэмюела Хантингтона «Столкновение цивилизаций» 1993 года. Работы Мариано Грандоны, Лоуренса Харрисона (особенно недавно переведенная на русский язык «Евреи, конфуцианцы и протестанты: культурный капитал и конец мультикультурализма») просто сметают убогие рамки политкорректности и, несомненно, выдвигают школу культурного детерминизма в число наиболее передовых и ярких.

Вероятно, поэтому для авторов настоящего труда именно школа культурного детерминизма является, как мне кажется, наиболее серьезным оппонентом. Они сами, относя себя к числу сторонников институциональной школы, многократно в тексте своей работы возвращаются к спору с «культурными детерминистами». Но и у самих институционалистов, как известно, великие учителя – неслучайно одной из основополагающих категорий, на которой базируются логические построения этой книги, является введенное в научный оборот Шумпетером «созидательное разрушение».

Но есть еще одна школа с не менее богатыми научными корнями, которая исходит из того, что основным фактором, определяющим и уровень развития общества, и степень зрелости его политических институтов, является собственно уровень экономического развития. С точки зрения ее сторонников, именно экономика и ее материальная основа определяют тренды социально-политического развития. Этот подход объединяет авторов, имеющих иногда диаметрально противоположные политические взгляды. Достаточно назвать, скажем, основоположника марксизма и Егора Гайдара – теоретика и практика наиболее масштабного в истории перехода от социализма к капитализму. По Марксу, как мы помним, именно развитие производительных сил должно с неизбежностью привести к смене общественно-экономических формаций. А у Гайдара в его важнейшем, с моей точки зрения, труде «Долгое время» целая глава посвящена экономическому детерминизму и опыту ХХ века. Представление о том, что появление среднего класса в современных обществах формирует спрос на демократию и создает базу ее устойчивости, весьма распространено как в научной среде, так и далеко за ее пределами. К сожалению, по непонятным мне причинам авторы настоящего труда практически не уделили внимания этой научной школе.

На этом можно было бы закончить перечень школ, но у авторов описана еще одна – «школа невежества», как они ее называют. Базовая идея – власти принимают ошибочные решения просто от отсутствия необходимых знаний. Конечно, оспаривать тезис о необходимости профессиональных знаний в управлении государством бессмысленно, однако, на мой взгляд, это настолько банально, что вряд ли стоит всерьез доказывать эту необходимость. В этом вопросе я бы точно согласился с авторами монографии, которые поместили описание этой школы в главу под названием «Теории, которые не работают».

На этом, как мы видим, весьма основательно вспаханном научном поле с фундаментальными научными корнями и бурным развитием в последние полтора-два десятилетия совсем не просто совершить самостоятельный прорыв. Если из моего описания у кого-то сложится впечатление, что авторы просто обозначили свое место на нем, отнеся свою работу к институциональной школе, то это, конечно, не так. Книга, вне всякого сомнения, продвигает вперед и саму институциональную школу, и в целом научные исследования в этой сфере. Сами по себе введенные авторами категории экстрактивных и инклюзивных институтов содержат и научную новизну, и, вероятно, определенную предсказательную силу. Интуитивная «понятность» этих терминов никак не снижает уровень фундаментальности основанных на них теоретических конструкций. Авторам удалось преодолеть именно то, что и является основной сложностью подобного рода исследований, и предложить язык, который позволяет содержательно вскрыть и описать причины процветания народов и стран на историческом отрезке около 10 тысяч лет и с географическим разбросом на все пять континентов. Как это ни парадоксально, но предлагаемые ими описания причин относительного успеха британской колонизации Северной Америки и относительного неуспеха португальской и испанской колонизации Южной и Латинской Америки выглядят не менее убедительно, чем анализ причин удачи Славной революции Вильгельма Оранского в Англии в 1688 году или неудач Северной Кореи в наши дни. И хотя логика авторов, как было сказано, базируется на введенных ими категориях инклюзивных и экстрактивных политических и экономических институтов, но она, конечно же, не исчерпывается ими. Если позволительно автору предисловия существенно упростить суть изложенной в книге концепции, она выглядит примерно так.

1. В течение длительного времени (десятилетия, столетия, а иногда и тысячелетия) народы накапливают незначительные изменения в уровне сложности общества и действующих в нем социальных механизмов, которые могут несильно отличаться даже у соседних в географическом отношении народов.

2. В какой-то исторический момент происходит масштабное изменение внешней среды (например, географические открытия создают колоссальные торговые возможности, или, скажем, высадившиеся на новых землях колонисты сталкиваются с абсолютно новой природной, климатической и этнографической средой).

3. Какие-то общества оказываются способны не просто принять эти вызовы, а адаптировать, встроить их в свою культуру через рождающиеся в этот момент инклюзивные институты, а для других этот же процесс освоения идет через усиление ранее существовавших экстрактивных институтов. Так начинается дивергенция – расхождение близких по уровню развития, иногда соседних, государств на разные исторические траектории. Далеко не всегда сразу очевидно, какой из вариантов дает долгосрочный результат. Скажем, испанская колонизация Латинской Америки привела к мощному потоку золота в страну, в отличие от английской колонизации Северной Америки. Однако именно этот поток золота и усилил экстрактивность испанского государства, а отрыв богатеющей испанской короны (обладавшей, как мы сказали бы сейчас, монополией внешней торговли) от иных сословий и стал «началом заката» средневековой испанской монархии.

 

4. Само по себе зарождение инклюзивных институтов требует совпадения нескольких предпосылок в единственно правильный исторический момент времени («точка перелома»). Главная из этих предпосылок – наличие широкой коалиции разнородных сил, заинтересованных в создании новых институтов, и долгосрочное признание каждой из них права других сил на защиту своих интересов. В этом, по мысли авторов, и состоит основа выживания инклюзивных институтов – безусловное признание их участниками абсолютной ценности плюрализма.

5. Инклюзивные и экстрактивные институты запускают сложные обратные связи, которые могут иметь как положительный («благотворная обратная связь»), так и отрицательный («порочный круг») характер.

6. Инклюзивные институты создают устойчивый долгосрочный рост благосостояния. Экстрактивные институты тоже способны запустить рост, однако он будет неустойчивым и недолгосрочным. Рост при инклюзивных институтах допускает «созидательное разрушение» и тем самым поддерживает технический прогресс и инновации. Экстрактивные институты лишь в весьма ограниченных масштабах способны запустить инновационные процессы.

7. В любом случае важнейшей предпосылкой действенности не только экстрактивных, но и инклюзивных институтов авторы считают наличие существенного уровня «централизации», который дает возможность государству распространить на всю свою территорию действие самих институтов.

Авторы категорически против концепций «исторического детерминизма» и поэтому сдержанно оценивают предсказательную силу собственной теории. Однако было интересно познакомиться с их взглядами (иногда очевидными, иногда неожиданными) на возможности экономического роста в ряде стран в ближайшие десятилетия. Так, в оптимистические прогнозы попадают, скажем, Бразилия и Ботсвана, а в пессимистические – Венесуэла и Китай. Россия, естественно, не была в центре внимания авторов, однако из сделанного ими сжатого анализа они делают пессимистический вывод в отношении нашего будущего. Не вступая в спор, отмечу, что, если бы авторы сделали более подробный анализ нашей истории за последние, скажем, сто лет, они бы обнаружили ясно просматривающееся доминирование в разные периоды экстрактивных или инклюзивных институтов. Думаю, что и те и другие периоды можно было бы легко увидеть как в нашей истории с 1917 по 1991 год, так и в новейшей истории.

При всей привлекательности интеллектуальной конструкции, созданной авторами, она не лишена некоторых слабостей. На мой взгляд, базовая логика авторов выглядит избыточно линейной, явно или неявно придавая термину «инклюзивность» неотделимую позитивную коннотацию. А ведь даже на уровне здравого смысла понятно, что затягивание перехода к инклюзивности для многих стран имело под собой исторические основания. Так, сами авторы убедительно показывают, что победа северян в гражданской войне в США хоть формально и обеспечила принятие в 1865 году поправки к Конституции, запрещающей рабство, однако на деле экстрактивные политические и экономические институты действовали на юге США еще около ста лет. Ясно, что у такого сложнейшего и длительного периода истории не могло не быть глубинных культурных, социальных и экономических причин. Да и само по себе сословное устройство большинства современных государств вплоть до XIX века тоже имело свои фундаментальные основания. Это как минимум означает, что исторически преждевременный «силовой» переход к инклюзивным институтам может иметь просто неприемлемую социально-экономическую цену. Следовательно, «инклюзивность» при всей ее естественной привлекательности нельзя возводить в абсолют. Собственно, именно это и демонстрирует нам совсем недавняя история Ирака, Ливии и Египта. Мне кажется, что тема «ловушки преждевременной инклюзивности» ждет своего исследования (авторами или их последователями), которое вполне может быть осуществлено не через разрушение, а через развитие предложенной в книге концепции.

Подводя итог, скажу, что эта книга не просто ставит вопросы, она дает ответы, которые, безусловно, привносят новое понимание причин успехов и неудач развития обществ и государств на тысячелетних исторических отрезках. Мало этого, она предлагает универсальный ключ к пониманию этих причин. При этом авторы ухитрились описать эту грандиозную задачу очень простым живым языком, практически не требующим от читателя серьезной профессиональной подготовки. Я уверен, что перевод ее на русский язык (который, на мой взгляд, выполнен очень качественно) откроет широкому кругу российских интеллектуалов новое знание о нашей стране и о мире.

А. Б. Чубайс

Предисловие

Эта книга посвящена огромному разрыву в доходах и уровне жизни, который разделяет самые богатые страны – такие как США, Великобритания и Германия, и самые бедные – страны тропической Африки, Центральной Америки и Южной Азии.

За написанием этого предисловия нас застала «арабская весна», которая началась с так называемой «жасминовой революции» в Тунисе и затронула многие страны Северной Африки и Ближнего Востока. «Жасминовую революцию» спровоцировало самосожжение уличного торговца Мохаммеда Буазизи 17 декабря 2010 года, вызвавшее возмущение и народные волнения по всей стране. Уже 14 января президент Зин эль-Абидин Бен Али, правивший Тунисом с 1987 года, был вынужден уйти в отставку, что, однако, не успокоило протестующих, а, наоборот, усилило их недовольство правящей элитой Туниса. Более того, революционные настроения распространились на соседние страны. Хосни Мубарак, железной рукой правивший Египтом в течение почти тридцати лет, был смещен со своего поста 11 февраля 2011 года. Судьбы политических режимов Бахрейна, Ливии, Сирии и Йемена были еще неизвестны, когда мы заканчивали это предисловие.

Причины народного недовольства в этих странах коренятся в бедности большинства населения. Средний египтянин зарабатывает примерно 12 % от того, что получает средний американец, а его ожидаемая продолжительность жизни на десять лет меньше. Двадцать процентов населения Египта живут и вовсе за гранью нищеты. Но хотя разница между США и Египтом весьма существенна, она все же меньше той пропасти, которая разделяет США и беднейшие страны мира, такие как Северная Корея, Сьерра-Леоне или Зимбабве, где в абсолютной, страшной нищете живет больше половины населения.

Почему Египет настолько беднее США? Что мешает ему стать богаче? Можно ли искоренить бедность в Египте или она неизбежна? Чтобы найти ответы на эти вопросы, стоит послушать, как сами египтяне объясняют свои проблемы и причины восстания против Мубарака. 24-летняя Ноха Хамед, сотрудница каирского рекламного агентства, ясно выразила свое мнение во время демонстрации на площади Тахрир: «Мы страдаем от коррупции, репрессий и плохого образования. Мы выживаем несмотря на эту коррупционную систему и хотим ее изменить». Другой участник демонстрации, двадцатилетний студент-фармацевт Мосааб эль-Шами, согласен с этим мнением: «Я надеюсь, что к концу этого года у нас будет всенародно избранное правительство, права и свободы человека будут защищены, а коррупции, которая разъедает эту страну, будет положен конец». Протестующие на площади Тахрир были единодушны в том, что правительство погрязло в коррупции, неспособно предоставить базовые услуги населению и добиться равенства возможностей для всех граждан.

Вышедших на площадь особенно возмущало отсутствие политических прав и репрессии. Бывший генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) египтянин Мохаммед эль-Барадеи 13 января 2011 года написал в своем «Твиттере»: «Тунис: репрессии + социальная несправедливость + отсутствие каналов для мирного изменения системы = бомба замедленного действия». Жители Египта, так же как и Туниса, были уверены, что их экономические трудности объясняются прежде всего отсутствием у них политических прав. Когда демонстранты начали выдвигать более конкретные требования, то первые двенадцать пунктов – их сформулировал программист и блогер Ваэль Халиль, один из лидеров протестующих, – оказались исключительно политическими. Такие вопросы, как повышение минимальной зарплаты, предполагалось разрешить позже.

По мнению самих египтян, проблемы, которые мешают им развиваться, – это в первую очередь неэффективное и коррумпированное правительство и неэффективные социальные структуры, которые не позволяют гражданам применить свои таланты, мастерство и образование (даже то, которое им удается получить). Экономические трудности являются прямым следствием монополизации власти узкой элитой и того, как она этой властью распоряжается. Поэтому, делают вывод египетские демонстранты, начинать надо с изменения именно политической системы.

Однако этот вывод полностью расходится с общепринятой теорией, объясняющей трудности Египта. Когда ученые и комментаторы рассуждают о том, почему Египет и подобные ему страны так бедны, они называют совершенно другие причины. Одни утверждают, что бедность Египта объясняется географическими факторами: бо́льшую часть страны занимает пустыня, почва бедна, осадков для орошения земель не хватает, и в целом климат не способствует развитию эффективного сельского хозяйства. Другие указывают на культурные традиции египтян, которые рас

Почему одни страны богаты, а другие бедны?

«Открытые рынки дают единственную реальную надежду вывести миллиарды людей в развивающихся странах из крайней нищеты, сохраняя при этом процветание в промышленно развитом мире». ¹
— Кофи Аннан, бывший Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций

Многие люди отмечают рождение экономики как публикацию книги Адама Смита Богатство народов в 1776 году.На самом деле, полное название этой классики — An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations , и Смит действительно пытается объяснить, почему одни нации достигают богатства, а другие не достигают этого. Однако за 241 год после публикации книги разрыв между богатыми и бедными странами стал еще больше. Экономисты все еще уточняют свой ответ на исходный вопрос: почему одни страны богаты, а другие бедны, и что можно с этим сделать?

«Богатые» и «бедные»

В обыденном языке термины «богатый» и «бедный» часто используются в относительном смысле: «бедный» человек имеет меньше доходов, богатства, товаров или услуг, чем «богатый» человек.При рассмотрении наций экономисты часто используют валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения в качестве показателя среднего экономического благосостояния в стране. ВВП — это общая рыночная стоимость, выраженная в долларах, всех конечных товаров и услуг, произведенных в экономике в заданный год. В некотором смысле ВВП страны похож на ее годовой доход. Таким образом, деление ВВП конкретной страны на численность ее населения — это оценка того, какой средний доход экономика производит на человека (на душу населения) в год. Другими словами, ВВП на душу населения является мерой уровня жизни нации, равного .Например, в 2016 году ВВП на душу населения составлял 57 467 долларов США в США, 42 158 долларов США в Канаде, 27 539 долларов США в Южной Корее, 8 123 доллара США в Китае, 1513 долларов США в Гане и 455 долларов США в Либерии (Рисунок 1). ²

ПРИМЕЧАНИЕ. ВВП Либерии в размере 455 долларов на душу населения включен, но не виден из-за масштаба. Республика Корея — официальное название Южной Кореи.

ИСТОЧНИК: Всемирный банк, получено из FRED ^® , Федеральный резервный банк Сент-Луиса; https://fred.stlouisfed.org/graph/?g=eMGq, по состоянию на 26 июля 2017 г.

Поскольку ВВП на душу населения — это просто ВВП, деленный на численность населения, это показатель дохода, как если бы он был разделен поровну между населением. На самом деле доходы людей внутри страны могут сильно различаться. Таким образом, даже в стране с относительно низким ВВП одни люди будут жить лучше, чем другие. И в очень богатых странах есть бедняки. По оценкам, в 2013 году (доступны самые последние полные данные о глобальной бедности) 767 миллионов человек, или 10,7 процента мирового населения, жили за международной чертой бедности в 1 доллар США.90 на человека в день. ³ Для людей или наций ключ к избавлению от бедности лежит в повышении уровня доходов. В частности, для стран, которые измеряют богатство с точки зрения ВВП, избавление от бедности требует увеличения объема продукции (на человека), производимой их экономикой. Короче говоря, экономический рост позволяет странам избежать бедности.

Как растет экономика?

Экономический рост — это устойчивый рост производства товаров и услуг в стране с течением времени.Как страна может увеличить производство? Что ж, производство экономики является функцией ее вводимых ресурсов или факторов производства (природные ресурсы, трудовые ресурсы и основных ресурсов, es ), а также производительности этих факторов (в частности, производительности труда и капитальных ресурсов). ), которая называется совокупной факторной производительностью (TFP). Рассмотрим обувную фабрику. Общий объем производства обуви зависит от вводимых ресурсов (таких материалов, как кожа, рабочая сила, предоставляемая рабочими, и капитальных ресурсов, которые представляют собой инструменты и оборудование на фабрике), но это также зависит от того, насколько квалифицированы рабочие и насколько полезны оборудование есть.А теперь представьте себе две фабрики с одинаковым количеством рабочих. На первом заводе рабочие с базовыми навыками перемещают товары на тележках, собирают товары с помощью ручных инструментов и работают на верстаках. На втором заводе высококвалифицированные рабочие используют моторизованные вилочные погрузчики для перемещения поддонов с товарами и электроинструменты для сборки товаров, которые перемещаются по конвейерной ленте. Поскольку вторая фабрика имеет более высокую TFP, она будет иметь более высокую производительность, получать больший доход и обеспечивать более высокую заработную плату своим рабочим. Точно так же для страны более высокий СФП приведет к более высоким темпам экономического роста.Более высокие темпы экономического роста означают, что на человека производится больше товаров, что создает более высокие доходы и позволяет большему количеству людей быстрее вырваться из нищеты. Но как страны могут увеличить СФП, чтобы избежать бедности? Хотя необходимо учитывать множество факторов, следует выделить два.

Учреждения

Во-первых, важны институты. Для экономиста институты — это «правила игры», которые создают стимулы для людей и предприятий. Например, когда люди могут получать прибыль от своей работы или бизнеса, у них появляется стимул не только производить, но и постоянно совершенствовать свой метод производства .«Правила игры» помогают определить экономический стимул к производству. С другой стороны, если люди не получают денежного вознаграждения за их работу или бизнес, или если выгоды от их производства могут быть лишены или потеряны, стимул к производству будет уменьшаться. По этой причине многие экономисты предполагают, что такие институты, как права собственности, свободные и открытые рынки и верховенство закона (см. Вставку в рамке), обеспечивают наилучшие стимулы и возможности для людей производить товары и услуги.

Северная и Южная Корея часто служат примером важности институтов. В некотором смысле это естественный эксперимент. У этих двух народов общая история, культура и этническая принадлежность. В 1953 году эти страны были формально разделены и управлялись совершенно разными правительствами. Северная Корея — это диктаторская коммунистическая страна, где права собственности, свободные и открытые рынки в основном отсутствуют, а верховенство закона подавляется. В Южной Корее учебные заведения создают сильные стимулы для инноваций и повышения производительности.Результаты, достижения? Северная Корея — одна из самых бедных стран мира, а Южная Корея — среди самых богатых. ⁴

ПРИМЕЧАНИЕ. Несмотря на то, что Республика Корея (официальное название Южной Кореи), Китай, Гана и Либерия имели аналогичный уровень жизни в 1970 году, с тех пор они развивались иначе.

ИСТОЧНИК: Всемирный банк, получено из FRED ^® , Федеральный резервный банк Сент-Луиса; https://fred.stlouisfed.org/graph/?g=eMGt, по состоянию на 26 июля 2017 г.

Хотя это кажется простыми отношениями — если правительство обеспечивает сильные права собственности, свободные рынки и верховенство закона, рынки будут процветать, а экономика будет расти — исследования показывают, что сама по себе «история институтов» не дает полной картины.В некоторых случаях государственная поддержка важна для развития экономики страны. Более тщательный анализ показывает, что экономические преобразования в Южной Корее, начавшиеся в 1960-х годах, происходили под диктаторским режимом Пак Чон Хи (который перенаправил экономический фокус страны на экспортно ориентированную промышленность), а не в условиях сильных прав собственности, свободных рынки и верховенство закона (пришедшее позже). ⁵ Стремление Южной Кореи к индустриализации стало важным первым шагом в ее экономическом развитии (см. Рост Южной Кореи на Рисунке 2).Китай — еще один пример резко выросшей экономики. За одно поколение она превратилась из отсталой аграрной нации в производственный центр. Китай пробовал рыночные реформы во время династии Цин (чьи модернизационные реформы начались в 1860 году и продолжались до ее свержения в 1911 году) и в эпоху республики (1912-1949), но они не увенчались успехом. Экономические преобразования Китая начались в 1978 году при Дэн Сяопине, который выступил с инициативой правительства по поддержке индустриализации и развития рынков как внутри страны, так и для экспорта китайских товаров. ⁶ Эти ранние изменения, поддерживаемые правительством, помогли развить рынки, необходимые для текущего резкого ускорения экономического роста (см. Рисунок 2).

Торговля

Во-вторых, международная торговля является важной частью экономического роста для большинства стран. Подумайте о двух детях в школьном кафетерии, меняющих батончик мюсли на печенье с шоколадной крошкой. Они готовы торговать, потому что это дает им обоим возможность получить выгоду. Народы торгуют по той же причине.Когда более бедные страны используют торговлю для доступа к капитальным благам (таким как передовые технологии и оборудование), они могут увеличить свою СФП, что приведет к более высоким темпам экономического роста. ⁷ Кроме того, торговля предоставляет стране более широкий рынок для продажи товаров и услуг, которые она производит. Однако многие страны имеют торговых барьера , которые ограничивают их доступ к торговле. Недавние исследования показывают, что устранение торговых барьеров могло бы сократить разрыв в доходах между богатыми и бедными странами на 50 процентов. ⁸

Заключение

Экономический рост менее развитых стран является ключом к сокращению разрыва между богатыми и бедными странами. Различия в темпах экономического роста стран часто сводятся к различиям во вводимых ресурсах (факторах производства) и различиях в СФП — производительности труда и капитальных ресурсов. Более высокая производительность способствует более быстрому экономическому росту, а более быстрый рост позволяет стране избежать бедности. Факторы, которые могут повысить производительность (и рост), включают учреждения, которые создают стимулы для инноваций и производства.В некоторых случаях правительство может играть важную роль в развитии экономики страны. Наконец, расширение доступа к международной торговле может обеспечить рынки для товаров, производимых менее развитыми странами, а также повысить производительность за счет расширения доступа к капитальным ресурсам.

Банкноты

¹ Глобалист. «Кофи Аннан о глобальном будущем». 6 февраля 2011 г .; https://www.theglobalist.com/kofi-annan-on-global-futures/.

² Данные Всемирного банка взяты из FRED ^® ; https: // фред.stlouisfed.org/graph/?g=erxy, по состоянию на 26 июля 2017 г.

³ Всемирный банк. «Бедность и общее процветание 2016: Принятие равенства». 2016, стр. 4; http://www.worldbank.org/en/publication/poverty-and-shared-prosperity.

⁴ Олсон, Манкур. «Большие купюры, оставленные на тротуаре: почему одни народы богаты, а другие бедны». Journal of Economic Perspectives , Spring 1996, 10 (2), pp. 3-24.

⁵ Вен, Йи и Волла, Скотт.«Быстрый экономический подъем Китая: новое применение старого рецепта. Социальное образование». Социальное образование , март / апрель 2017 г., 81 (2), С. 93-97.

⁶ Вэнь, Йи и Фортье, Джордж Э. «Видимая рука: роль правительства в долгожданной промышленной революции Китая». Федеральный резервный банк Сент-Луиса. Review , Third Quarter 2016, 98 (3), pp. 189-226; https://dx.doi.org/10.20955/r.2016.189-226.

⁷ Сантакреу, Ана Мария.«Конвергенция в производительности, интенсивности НИОКР и внедрении технологий». Федеральный резервный банк Сент-Луиса Economic Synopses , No. 11, 2017; https://doi.org/10.20955/es.2017.11.

⁸ Мутреджа, Пиюша; Равикумар Б. и Спози Майкл Дж. «Торговля инвестиционными товарами и экономическое развитие». Рабочий документ № 2014-012, Федеральный резервный банк Сент-Луиса, 2014 г .; https://research.stlouisfed.org/wp/2014/2014-012.pdf.

© 2017, Федеральный резервный банк Сент-Луиса.Выраженные взгляды принадлежат автору (авторам) и не обязательно отражают официальную позицию Федерального резервного банка Сент-Луиса или Федеральной резервной системы.

Почему одни страны бедны, а другие богаты?

Луи Путтерман

В своей важной новой книге Почему нации терпят поражение экономист Дарон Асемоглу из Массачусетского технологического института и экономист и политолог Джеймс Робинсон из Гарварда пытаются объяснить, почему одни страны богаты, а другие бедны.Аджемоглу и Робинсон отвергают идею о том, что культура имеет какое-либо отношение к национальному экономическому успеху. Они утверждают, что если немцы более трудолюбивы, чем, скажем, мексиканцы, то это не причина различий в соответствующих экономических показателях их стран, а, скорее, следствие другой переменной, качества их политических и экономических институтов.

Но отделить качество институтов от культуры, и особенно от норм, лежащих в основе таких аспектов социального взаимодействия, как доверие и взаимность, является сложной задачей.На самом деле может быть так, что нормы влияют на эффективность институтов как раз наоборот.

Эволюционные психологи и те экономисты, которые извлекли уроки из их и связанных с ними социально-биологических подходов, предполагают, что предрасположенность к социальному поведению, включая взаимность, заложена в человеческой природе. Многие, однако, допускают процесс совместной эволюции, в котором культура и гены работают вместе, чтобы определить, как такие предрасположенности проявляются у каждого человека.Хотя все здоровые люди восприимчивы к влиянию социализации и социальных сигналов в более общем плане, степень проявления просоциального поведения может варьироваться от одного общества к другому, а также от человека к человеку.

Получите Evonomics в свой почтовый ящик

Некоторые из наиболее примечательных свидетельств того, что социальные нормы, различающиеся в разных обществах, играют важную роль в определении относительного богатства наций, были представлены в статье, опубликованной в журнале Science в 2008 году, Бенедиктом Херрманном, Кристианом Тони и Саймоном Гахтером.Три бихевиористских / экспериментальных экономиста провели эксперименты с добровольным пожертвованием, подобные тем, которые обсуждались в моих сообщениях «Когда приятные парни заканчивают первым» и «Если я не для себя, кто будет для меня?» Испытуемые сидели в компьютерных классах и принимали ряд решений о том, сколько денег внести на групповой счет, а сколько оставить в своих личных фондах. Общий доход является самым высоким, когда все средства помещаются на групповой счет, но у каждого человека есть стимул удерживать свои собственные средства.В половине периодов испытуемые узнавали, сколько каждый член их группы вложил в групповой счет, и каждому было разрешено уменьшить заработки друг друга за счет некоторой стоимости для себя.

В предыдущих версиях этого эксперимента, проведенного в Швейцарии, Англии, Германии и США, вклады в групповой счет падали с повторением в состоянии без возможности наказания, но росли с повторением в состоянии с наказанием, потому что многие испытуемые брали на себя ответственность наказать безбилетников, которые не участвовали.Относительно небольшое количество испытуемых также наказало тех, кто внес свой вклад, возможно, в попытках отомстить тем, кто наказал их в предыдущем раунде.

Herrmann с соавторами воспроизвели предыдущие результаты в группах субъектов в США, Австралии, Англии, Швейцарии, Германии, Китае и Южной Корее. Однако, когда они провели идентичный эксперимент с испытуемыми в России, Украине, Беларуси, Турции, Греции, Саудовской Аравии и Маскате, они обнаружили, что возможность наказать других членов группы имела гораздо меньше возможностей предотвратить снижение взносов, и что вероятная причина заключалась в том, что в этих пулах субъектов наказание кооператоров было почти таким же обычным явлением, как и наказание не сотрудничающих.Как следствие, испытуемые из «плохих» групп зарабатывали в эксперименте меньше, чем их коллеги из «хороших».

Экспериментаторы не забыли, что люди в странах, где есть «хорошо себя» испытуемые, также имеют тенденцию зарабатывать в среднем больше в повседневной жизни, чем жители других стран. Может быть, это как-то связано с качеством социальных норм? Исследователи предположили, что это действительно так. Они представили доказательства, свидетельствующие о том, что в странах, где в эксперименте широко применялось наказание сотрудников, данные опроса показывают, что люди в целом меньше доверяют друг другу и что показатели качества управления, например, отсутствие коррупции, также ниже.Если не полностью доказано, можно привести доводы в пользу того, что испытуемые принесли с собой в лабораторию нормы и ожидания в отношении готовности других сотрудничать и не использовать друг друга, которые широко распространены в их обществах и которые идут рука об руку с ними. хорошо функционирующая экономика и политическая система.

Я и несколько сотрудников недавно нашли аналогичные доказательства в несколько другом эксперименте. В моем собственном университете Брауна и в университетах Мехико, Инсбрука (Австрия), Сеула (С.Корея) и Улан-Батор (Монголия), у нас были субъекты, вовлеченные в более сложное взаимодействие, в котором проблема заключалась в том, чтобы избежать соблазна воровать друг у друга, чтобы усилия можно было сосредоточить на производстве, а не тратить зря на сохранение доходов. В своих первых решениях, прежде чем иметь какой-либо способ узнать, чем бы предпочли заниматься другие подданные, значительно больше подданных США и Австрии воздерживались от воровства, чем мексиканские и корейские подданные, с наименьшим процентом воздержания от воровства в монгольской выборке.

Подобный порядок успеха был обнаружен среди тематических групп стран в отношении достижения и соблюдения соглашений о воздержании от воровства в режиме, при котором группы могли обмениваться сообщениями в чатах. Рейтинги стран в исследованиях доверия, качества государственного управления, распространенности коррупции и фактического количества краж в обществе одинаковы, как и их рейтинги по доходу на душу населения. Таким образом, этот эксперимент также поддерживает идею о том, что усвоение просоциальных поведенческих норм членами общества, подкрепленное уверенностью в том, что большинство других также будут вести себя в соответствии с такими нормами, действительно может быть важным фактором, лежащим в основе богатства или бедности наций.

Первоначально опубликовано здесь.

2016 25 февраля

---

Пожертвование = меняющаяся экономика. И изменение мира.

Evonomics — это бесплатно, это труд любви и затрат. Каждый месяц мы тратим сотни часов и много долларов на создание, кураторство и продвижение контента, который является движущей силой следующей эволюции экономики. Если вы похожи на нас — если вы думаете, что здесь есть ключевой рычаг для улучшения мира — рассмотрите возможность пожертвования.Мы будем использовать ваше пожертвование, чтобы предоставлять еще больше контента, который изменит правила игры, и рассказывать о нем влиятельным мыслителям повсюду.

ЕЖЕМЕСЯЧНОЕ Жертвование
$ 3 / месяц
$ 7 / месяц
$ 10 / месяц
25 $ / месяц

РАЗОВЫЕ ЖЕРТВЫ
Вы также можете стать разовым меценатом, сделав разовое пожертвование на любую сумму.
ОТДАЙТЕ СЕЙЧАС

---

Если вам понравилась эта статья, вам понравятся и другие статьи по Evonomics…

---

УЧАСТВОВАТЬ

Мы приглашаем вас принять участие в следующей эволюции экономики. Зарегистрируйтесь сейчас, чтобы быть в курсе!

Почему одни народы богаты, а другие бедны?

Источник

Судя только по богатству на душу населения, большинство людей могло бы выбрать для проживания в Швейцарии, Лихтенштейне или Люксембурге. Но вид на жительство жестко ограничен в двух меньших странах из трех, и получить постоянное место жительства в Швейцарии не особенно легко.Несмотря на чистый горный воздух, это небольшая страна без выхода к морю.

Узнать, почему определенные нации богаты, сложнее, чем определить, какие из них более богатые

Ниже приводится список из нескольких книг, в которых делается попытка ответить на этот вопрос. Авторы книг использовали множество критериев, чтобы объяснить, почему одни нации богаты, а другие нет.

Большинство идей, обсуждаемых в вышеприведенных книгах, можно обобщить в достаточно короткие списки. Но чтобы понять важность различных факторов, необходимо рассмотреть множество примеров и изучить причины более технических факторов, лежащих в основе успеха или неудачи.Ваш собственный уровень интереса должен помогать вам выбирать между пониманием проблемы «CliffsNotes» и более глубоким и детальным уровнем понимания.

Примерный список причин, по которым некоторые страны богаты

1. Производительность рабочего
2. Техническая экспертиза
3. Соответствующее население
4. Целеустремленный и эффективный персонал
5. Эффективное использование природных ресурсов
6. Образованное население
7. Население, активно вовлеченное в политику и управление обществом
8. Стабильное правительство
9. Устойчивость к внешним воздействиям
10. Верховенство закона

__ По материалам источника

Вот более короткий список причин «Почему некоторые страны богаты.. . : ”

1. Качество капитала
2. Качество труда
3. Эффективность капитала и труда
4. Экономические и государственные учреждения

__ По материалам источника

Еще один короткий список:

1. Технологии и производительность
2. Учреждения и культура
3. География и природные ресурсы
4. Свобода и возможности

__ Источник

Если внимательно присмотреться, приведенные выше списки пересекаются и переформулируют друг друга, используя разные фразы.Это обычные причины того, почему одни нации богаты, а другие бедны. Торговля, природные ресурсы, производительность труда, доступ к капиталу и технологиям, верховенство закона, география, стабильное правительство и т. Д. — все это относительно бесспорные факторы, которые обычно считаются обычно участвующими в национальном процветании, и все они подробно обсуждаются по крайней мере в рамках одна из вышеперечисленных книг.

Вот короткий, не вызывающий споров видеокурс о том, почему одни страны богатые, а другие бедные, с акцентом на общепринятую версию:

Но качество человеческого капитала имеет решающее значение, и большинство авторов вкратце останавливаются на причинах, по которым одни человеческие группы вносят больший вклад в общественное процветание, чем другие.

Исследование человеческого капитала с точки зрения IQ или исполнительной функции: Не является политически корректным

Корреляция между ВВП и средним национальным IQ довольно очевидна, хотя и политически некорректна. Богатые страны с высоким IQ могут подумать о том, чтобы «построить высокую стену, чтобы заблокировать нелегальную иммиграцию с низким IQ, и поощрить пары с высоким IQ иметь больше детей».

Экономический успех коррелирует со средним национальным IQ
Подробнее в VDare

Но высокий средний IQ может быть не самым важным ингредиентом для создания человеческого капитала, поддерживающего процветающее, процветающее общество.Набор мозговых процессов, называемых «исполнительными функциями», не менее важен, чем IQ.

Исполнительные функции (EF) опосредуются префронтальными долями мозга и другими ключевыми мозговыми центрами. Примеры EF включают:

1. Те, которые включают планирование или принятие решений
2. Те, которые связаны с исправлением ошибок или устранением неисправностей
3. Ситуации, когда ответы плохо отрепетированы или содержат новую последовательность действий
4. Опасные или технически сложные ситуации
5. Ситуации, требующие преодоления сильной привычной реакции или сопротивления искушению.

__ Википедия Исполнительные функции

Было обнаружено, что исполнительные функции примерно на 90% наследуются , в отличие от IQ, который, как правило, наследуется от 50% до 80%, причем наследуемость IQ увеличивается с возрастом человека. При определенном базовом уровне интеллекта EF может быть более важным для жизненного успеха, чем IQ.

Большая часть человеческого капитала нации связана с генами, которые определяют IQ и EF. Если популяции с высоким средним IQ и EF не размножаются, огромное количество генетического богатства рассеивается без видимой пользы.

Еще хуже то, что политически корректные правительства стремятся заменить «гены процветания» на «гены бедности, насилия и коррупции». Нелегко вытеснить умное, упорядоченное, трудолюбивое и новаторское население открытым и прозрачным образом — и поэтому правительства часто осуществляют этот процесс очень закулисными способами (рассмотрим иммиграцию в Германии, Нидерландах и Швеции или Иммиграция в США при Обаме).

Страны с низким IQ и низким EF, такие как страны Африки к югу от Сахары и Карибского бассейна , должны больше обращать внимание на улучшение своей торговой политики, экономических / государственных институтов, правовых систем, а также на борьбу с коррупцией [например, Зимбабве].Странам с низким IQ настоятельно рекомендуется политика по привлечению доминирующих на рынке меньшинств за счет использования зон свободной торговли , где правительственные клептократы находятся на расстоянии вытянутой руки. Возможности, которые возникают в результате создания «частных предприятий, не ориентированных на использование природных ресурсов», обеспечат более широкий экономический рост среди населения в целом, чем существующие предприятия, контролируемые государством.

Рассматривая списки причин процветания и бедности, не забывайте о влиянии IQ и EF

Глобальная карта национального ВВП от Credit Suisse в верхней части этой публикации представляет собой снимок последних глобальных экономических данных.Но все меняется, и нет ничего более динамичного, чем поток денег и богатства. То, что идет вверх, часто падает, а то, что падает, иногда идет вверх. Многое зависит от решений, которые принимаются высшими руководителями правительства, и от революционных технологических инноваций, которые развиваются в благоприятном экономическом климате.

Источник

IQ примерно соответствует интеллекту, а EF примерно соответствует самодисциплине, ориентации на цель, импульсивному контролю и самостоятельному запуску.Оба очень наследуются, и их необходимо обучать в раннем детстве для достижения оптимальных результатов с точки зрения жизненного успеха и достижений. Они являются важнейшими составляющими человеческого капитала и будущих экономических перспектив страны, и, как правило, ими пренебрегают большинство западных стран из-за левых политкорректностей.

Возможно, избранный президент США Трамп сможет вернуть баланс человеческих инвестиций в более рациональный диапазон. В конце концов, вы получаете меньше того, что вы облагаете налогом, и больше того, что субсидируете.

Но лучше для вас самому взять под контроль будущее вашего непосредственного мира, если вы можете, и перестать доверять власти делать что-то за вас. Это то, о чем всегда были блоги Аль-Фина, и в настоящее время, в частности, блог «Опасный ребенок».

Выберите хорошее место и пару запасных мест

В таких местах, как Европа и Англосфера, можно выбрать основные и резервные местоположения для различных случаев — включая общее процветание, рецессию и прямую депрессию / коллапс.Следует подготовиться к наиболее вероятным возможностям, включая худшие и лучшие. Выживальщики и выживальщики обычно совершают ошибку, сосредотачиваясь исключительно на гибели, и упускают большую часть обширной жизни, которую они могли бы иметь. Рог изобилия часто совершает противоположную ошибку, не готовясь к неизбежным неудачам, и в результате без нужды страдает.

Больше:

Примерно в 1500 году нашей эры , мир вступил в современную эру европейского господства.Этот продолжительный поворот судьбы часто называют «Европейским чудом» в честь книги историка Эрика Джонса. Массовый сдвиг мирового богатства из Азии в Европу и рост благосостояния и влияния в Европе, начавшийся примерно в 1500 году, на протяжении веков озадачивали и изумляли основных традиционных мыслителей.

Ослабление государственных связей с торговлей

Завоевание и освоение европейцами «новых миров» открыло обширные области для экономического развития, выходящие далеко за пределы эффективной досягаемости существующих правительств.Созданное таким образом богатство было использовано для создания гораздо более слабо управляемой системы торговли и практической экономики, которая питалась сама собой, чтобы построить целые империи динамичного процветания.

Таким образом, примерно за сто лет крошечные относительно неразвитые бывшие британские колонии в Северной Америке между 1790 и 1890 годами превратились в самую процветающую страну в мире. С тех пор США дважды спасали Европу от самих себя (Первая мировая война, Вторая мировая война) и из СССР однажды (Первая холодная война).А теперь, в связи с последним продолжающимся упадком в Китае, разрыв в богатстве США снова увеличивается.

Книга Питера Зейхана «Случайная сверхдержава» объясняет многие серьезные проблемы Европы, Китая, России, Латинской Америки, Африки и большей части Азии и показывает, почему разрыв в уровне благосостояния в США, вероятно, значительно увеличится в текущем столетии.

Будущая глобальная стабильность
Питер Зейхан

Такие вещи, как «Европейское чудо» и «Случайная сверхдержава» не происходят просто так.

Все люди, которые по глупости ставят свои деньги и чаяния на Россию, Китай, Бразилию, Венесуэлу, нацистскую Германию или любые другие коррумпированные и деспотические страны, явно не смогли усвоить уроки создания богатства с течением времени.

В будущее

через

Попытка одного человека дать толчок инновациям будущего

Надежда на лучшее. Готовьтесь к худшему (и лучшему). Никогда не поздно (или рано) иметь опасное детство — где бы оно ни было.

Больше:

Несколько причин, по которым избранный президент Трамп может подумать о том, чтобы ужесточить отношения с Китаем, пока учится делать договоренности с Мексикой

Трансграничная торговля с Мексикой дает много серьезных преимуществ по сравнению с нынешним соглашением с Китаем.

Стоимость «свободной прессы» к югу от границы

Нравится:

Нравится Загрузка …

Связанные

Почему одни страны богаты, а другие бедны? : Planet Money: NPR

Почему одни нации богаты, а другие бедны? В новой книге «Почему нации терпят поражение» пара экономистов утверждает, что многое зависит от политики.

Для исследования книги авторы обыскали мир в поисках населения и географических областей, которые идентичны во всех отношениях, за исключением одного: они находятся по разные стороны границы.

Две Кореи — крайний пример. Но то же самое можно увидеть на границе США и Мексики, Гаити и Доминиканской Республики, а также десятков других соседних стран. Во всех этих случаях люди и земля были довольно похожи, но граница все изменила.

«Все дело в учреждениях», — пояснил Дарон Аджемоглу, один из авторов.«На самом деле речь идет о созданных человеком системах, правилах, положениях, формальных или неформальных, которые создают разные стимулы».

Когда эти ребята говорят об учреждениях, они имеют в виду как можно более широко: это формальные правила и законы, а также нормы и общепринятые обычаи в обществе. У многих стран есть отличные конституции, но их лидеры имеют обыкновение игнорировать правила, когда им этого хочется.

Аджемоглу и его соавтор Джеймс Робинсон говорят, что ключевое различие между богатыми странами и бедными — это степень, в которой в стране есть институты, которые удерживают небольшую элиту от захвата всего богатства.В бедных странах богатые и могущественные сокрушают бедных и бессильных.

Представьте себе бедного фермера на Гаити, в Конго сегодня или в средневековой Европе 500 лет назад. Конечно, он мог бы орошать свою землю, обрабатывать почву и выращивать больше. Но они знают, что существующие институты гарантируют, что член элиты с хорошими связями появится и потребует добычу. Так в чем смысл? У бедных нет стимула вкладывать средства в землю или бизнес или накапливать сбережения.Результат — неосвоенная земля и бедная нация.

Джеймс сказал: «В конечном итоге нужно изменить то, что эти страны должны перейти к инклюзивным институтам. И это не то, чего можно добиться, бросая в них деньги».

Это может показаться обескураживающим, но их послание также вселяет надежду. Бедность — это не просто результат плохой географии, плохой культуры, плохой истории. Это результат наших действий: способов, которыми люди выбирают организацию своего общества.А это значит, что мы можем что-то изменить.

Эссе, почему одни страны богаты, а другие бедны

Почему одни страны богаты, а другие остаются бедными? Как глобализация способствует богатству или бедности наций?

Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны признать, что оба они очень открыты и, вероятно, очень сложно получить однозначный ответ. Моя цель в этом эссе — проанализировать, что я считаю наиболее важными аспектами этих вопросов, принимая во внимание мои исследования, биографию и опыт.

Сначала я попытаюсь ответить на оба вопроса, а в конце представлю выводы, которые связывают ответы на оба из них.

Почему одни страны богаты, а другие остаются бедными?

Дело в том, что мы живем в мире неравенства, и разрыв между богатыми и бедными странами растет, если судить по некоторым статистическим данным. Согласно недавнему исследованию Всемирного банка, средний доход в 20 самых богатых странах в 37 раз превышает средний доход в 20 самых бедных странах, и этот разрыв увеличился вдвое за последние 20 лет.

Почему одни страны чрезвычайно разбогатели, а другие остаются ужасно бедными? Причины включают в себя, помимо прочего, историю, географию, культуру, политику и, возможно, случайные факты. Дэвид Ландес отмечает, что исторически жаркие страны были беднее холодных. Тропический климат порождает такие болезни, как малярия, проказа, африканская речная слепота, а также паразиты, поражающие организм и ослабляющие его. Само тепло истощает энергию. Холод способствует большей продуктивности человека и, следовательно, процветанию.Однако влияние климата на благосостояние наций может уменьшаться по мере того, как «экономика знаний» становится более важной, а медицинские технологии искореняют болезни. Сегодня в Сингапуре с жарким тропическим климатом доход на душу населения выше, чем в Великобритании.

Война и коррупция вызывают бедность, поскольку правительства перенаправляют ресурсы с здравоохранения и образования на военную машину или на набивание собственных карманов. То же самое и с использованием талантов и производительности только половины населения: страны, в которых женщины сильно угнетены, почти всегда бедны.

Сегодня сочетание СПИДа, убивающего миллионы людей в их наиболее продуктивные годы, бремени задолженности (некоторые страны тратят до половины своих национальных бюджетов на обслуживание старых кредитов), падения цен на сырье (упали только цены на кофе) более чем на 60 процентов с 1997 года), правила глобальной торговли, ориентированные на развивающиеся страны, а также засуха и другие стихийные бедствия не позволяют миллионам людей избежать нищеты. Один миллиард человек большую часть времени голодают.Во всем мире 113 миллионов детей, две трети из которых девочки, не ходят в школу.

После прошлогодних атак на Соединенные Штаты 11 сентября мировые лидеры все больше признают, что разрыв между богатыми и бедными является неустойчивым. Бедность и неравенство создают благодатную почву для подъема фундаментализма. Несостоявшиеся государства угрожают глобальной стабильности.

А что поделаешь? За последние полвека развитые страны предоставили бедным странам экономическую помощь на сумму, эквивалентную триллиону долларов США, однако многие из ее получателей остаются крайне бедными.Коррумпированные и некомпетентные правительства растратили деньги, предназначенные для обеспечения здоровья и образования своих людей, или потратили их на вооружение. Проекты развития с благими намерениями иногда приносят больше вреда, чем пользы.

Однако было много случаев, когда помощь срабатывала. С 1960-х годов такие разные страны, как Корея, Ботсвана, Таиланд и Чили, использовали иностранную помощь и опыт, чтобы помочь себе в индустриализации.

Я не сомневаюсь, что торговля, а не помощь, является наиболее эффективным средством достижения экономического роста.Но чтобы приносить пользу всем, торговля должна быть не только бесплатной, но и справедливой. США, Европа и Япония тратят 350 миллиардов долларов в год на субсидии своим фермерам, что в семь раз больше, чем они предоставляют зарубежную помощь. По оценкам Oxfam Community Aid Abroad, если бы в Африке было всего на один процент больше …

Продолжить чтение

Присоединяйтесь к StudyMode, чтобы прочитать полный документ

Истоки власти, процветания и бедности Джеймса А.Робинсон

• Домой
• Мои книги
• Обзор ▾
  • Рекомендации
  • Награды Choice Awards
  • Жанры
  • Подарки
  • Новые выпуски
  • Списки
  • Изучить
  • Новости и интервью
  • Бизнес
  • Детский
  • Кристиан
  • Классика
  • Комиксы
  • Поваренные книги
  • Электронные книги
  • Фэнтези
  • Художественная литература
  • Графические новеллы
  9023
  • Графические романы
  • Историческая музыка
  • Историческая музыка Художественная литература
  • Тайна
  • Документальная литература
  • Поэзия
  • Психология
  • Романтика
  • Наука
  • Научная фантастика
  • Самопомощь
  • Спорт
  • Триллер
  • Для взрослых
  • Триллер
  • Путешествия Молодые
  479
  • Сообщество ▾
    • Группы
    • Обсуждения
    • Цитаты
    • Спросить автора
  • Войти
  • Присоединиться
  Зарегистрироваться
  9023 9057 9057 9057 9057 9057 9057
  • Друзья
  • Группы
  • Обсуждения
  • Комментарии
  • Задание по чтению
  • Kindle Заметки и основные моменты
  • Цитаты
  • Любимые жанры
  • Рекомендации друзей
  • Настройки учетной записи
  Справка Выйти
  • Мои книги
  • Обзор ▾
    • Рекомендации
    • Награды Choice Awards
    • Жанры
    • Подарки
    • Новые выпуски
    • Списки
    • Изучите
    • Новости и интервью33
    32 9023 902 Бизнес 902 Жанры 31
  • Детская
  • Христиан
  • Классика
  • Комиксы
  • This entry was posted in Разное. Bookmark the permalink.