Книги русских писателей о дружбе: 10 книг о добре и дружбе для детей, написанные советскими писателями — Истории

by

Содержание

10 книг о добре и дружбе для детей, написанные советскими писателями — Истории

Советские авторы подарили нам огромное количество книг, которые мы читаем по сей день. Многие из произведений входят в курс школьной литературы, а дети по сей день увлеченно читают книги тех лет. 

Литература советской эпохи учила детей быть смелыми, честными и добрыми, на этих произведениях выросло несколько поколений детей и мы хотим рассказать, что стоит поставить на полку вашему ребенку, чтобы он не только научился чему-то новому, но и развивал вкус и любовь к литературе. 

1. Николай Носов, «Незнайка на Луне»

@_mamamorkovki_

Николай Носов написал множество детских рассказов, непревзойденную повесть «Веселая семейка», и, конечно, великолепные истории о Незнайке и его друзьях.  Незнайка вместе с Пончиком отправились в космический полёт на Луну. Жизнь лунных коротышек очень сильно отличается от жизни на Земле. Незнайка познакомится с лунатиками и попытается жить в лунном обществе. По книге в 1997 году был снят мультфильм. 

2. Виктор Драгунский, «Денискины рассказы»

 
@ast_deti

Знаменитые «Денискины рассказы» Виктора Драгунского открывают читателю неповторимый мир Дениски Кораблева и его друзей, где их детская непосредственность и готовность к веселым приключениям всегда одерживают верх над серой повседневностью и не дают скучать ни им, ни их родителям. Вылить невкусную кашу за окно, променять дорогой игрушечный самосвал на маленького светящегося светлячка в коробочке, петь на уроке музыки так, чтобы было слышно на соседней улице, укоротить сигареты для портсигара отца по самые мундштуки, выпустить на свободу только что купленный красный шарик — все эти события переживете вы с Дениской Кораблевым и его семьей… 

3. Анатолий Рыбаков, «Кортик»

@labirint_vegas

«Кортик» — первое произведение советского писателя Анатолия Рыбакова, которое он написал для детей. Повесть сразу же возымела успех среди советских школьников. И сегодня, не смотря на откровенную идеологическую пропаганду «Кортика», приключения Мишки Полякова и его друзей остаются популярными среди читателей. Главный герой повести находит во дворе таинственный кортик, в котором обнаруживает зашифрованное послание. Чтобы разгадать его, Миша и его друзья пускаются в очень увлекательное, но опасное приключение. Повесть «Кортик» наравне с другими произведения писателя («Дети Арбата», «Бронзовая птица», «Приключения Кроша») была экранизирована. 

4. Вениамин Каверин, «Два капитана»

@adelaide_wonders

Роман Вениамина Каверина «Два капитана» — одно из культовых произведений советской приключенческой литературы. Эта необыкновенная история о любви, чести и мужестве не оставляет равнодушными уже несколько поколений читателей. Саня Григорьев всю жизнь посвятил тому, чтобы отыскать следы пропавшей экспедиции капитана Ивана Татаринова и восстановить доброе имя этого отважного путешественника и исследователя. В поисках истины ему пришлось принимать непростые, а порой и крайне тяжёлые решения. Юношеская мечта привела Саню в ряды лётчиков-полярников. Пройдя через множество суровых испытаний и потерь, капитан Григорьев сохраняет в себе душевную чуткость и человеческое достоинство, а его целеустремлённый характер помогает сдержать данную ещё в детстве клятву: «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

5. Аркадий Гайдар, «Тимур и его команда»

@neta1988

«Тимур и его команда» — повесть о пионерах довоенных лет. Она написана просто и увлекательно. Обыкновенные мальчишки и девчонки взяли на себя заботу о тех, чьи отцы, братья ушли на фронт. Движение, впоследствии названное тимуровским, началось со страниц повести Аркадия Гайдара.

6. Чингиз Айтматов, «Пегий пес, бегущий краем моря»

@valeriianova_

В этой книге известный советский писатель, лауреат Ленинской премии Чингиз Айтматов представляет читателям двух своих героев — подростков в момент их первого серьезного жизненного испытания, когда реальное восприятие мира еще накладывается на детское сказочное представление о нем. Обе повести учат человеческому достоинству, твердости нравственных принципов, ответственности человека перед обществом и перед будущим.

7. Эдуард Успенский, «Гарантийные человечки»

@marianna_hakobyan87

«Гарантийные человечки» и продолжение «Гарантийные возвращаются» — две веселые и поучительные повести Эдуарда Успенского, в которых рассказывается о маленьких человечках, живущих внутри всевозможных сложных приборов и обеспечивающих их исправность в течение гарантийного срока. 

8. Александр Беляев, «Остров погибших кораблей»

@nastelvegeco

«Остров Погибших Кораблей» — один из самых известных романов Александра Беляева, основоположника советской научно-фантастической литературы. Мастерство автора открывает перед читателем мир невероятных приключений — безбрежное Саргассово море, хранящее под толщей дрейфующих водорослей множество опасных тайн и загадок, оживает на страницах книги. Морское путешествие на пароходе «Вениамин Франклин» обещало быть долгим и увлекательным, но жизнь распорядилась иначе. После чудовищного шторма на палубе круизного лайнера остались только три пассажира: нью-йоркский сыщик Джим Симпкинс, арестованный им преступник Реджинальд Гатлинг и дочь миллиардера Вивиан Кингман. Судьба не просто столкнула вместе столь разных людей — она заставила их доверить свои жизни друг другу и не ошиблась. В гиблом Саргассовом море, куда унесёт героев дрейфующий корабль, их встретит целый остров из останков погибших судов и его «губернатор» — коварный и жестокий Фергус Слейтон… 

9. Кир Булычев, «Приключения Алисы»

@an_filatova_an

Алиса Селезнева — любознательная и неунывающая девочка, которая живет в конце XXI века. В свободное время Алиса исследует загадочные планеты, путешествует в прошлое и дает отпор космическим пиратам. 

10. Владислав Крапивин, «Мушкетер и фея»

@cat_traveller

Кто из ребят не мечтал в детстве стать мушкетёром, или викингом, или просто героем незабываемых историй?! Вот и Джонни Воробьёв, мальчишка из подмосковного городка, окунулся по воле автора книги Владислава Крапивина в водоворот невероятных событий и увлекательных приключений. Вместе со своими верными друзьями Джонни открывает мир, узнаёт цену дружбе, постигает самого себя, преодолевая сложности, которые порой встают у него на пути, и незаметно взрослеет.

Фото на превью: @vasiliev_books

Пять лучших книг об отношениях между людьми

Политика публикации отзывов

Приветствуем вас в сообществе читающих людей! Мы всегда рады вашим отзывам на наши книги, и предлагаем поделиться своими впечатлениями прямо на сайте издательства АСТ. На нашем сайте действует система премодерации отзывов: вы пишете отзыв, наша команда его читает, после чего он появляется на сайте. Чтобы отзыв был опубликован, он должен соответствовать нескольким простым правилам:

1. Мы хотим увидеть ваш уникальный опыт

На странице книги мы опубликуем уникальные отзывы, которые написали лично вы о конкретной прочитанной вами книге. Общие впечатления о работе издательства, авторах, книгах, сериях, а также замечания по технической стороне работы сайта вы можете оставить в наших социальных сетях или обратиться к нам по почте [email protected].

2. Мы за вежливость

Если книга вам не понравилась, аргументируйте, почему. Мы не публикуем отзывы, содержащие нецензурные, грубые, чисто эмоциональные выражения в адрес книги, автора, издательства или других пользователей сайта.

3. Ваш отзыв должно быть удобно читать

Пишите тексты кириллицей, без лишних пробелов или непонятных символов, необоснованного чередования строчных и прописных букв, старайтесь избегать орфографических и прочих ошибок.

4. Отзыв не должен содержать сторонние ссылки

Мы не принимаем к публикации отзывы, содержащие ссылки на любые сторонние ресурсы.

5. Для замечаний по качеству изданий есть кнопка «Жалобная книга»

Если вы купили книгу, в которой перепутаны местами страницы, страниц не хватает, встречаются ошибки и/или опечатки, пожалуйста, сообщите нам об этом на странице этой книги через форму «Дайте жалобную книгу».

Недовольны качеством издания?
Дайте жалобную книгу

» (1966), — но, по крайней мере, они не остались в стороне, как устоявшееся общество, и остались равнодушными.Я бы предпочел, чтобы мои руки были в крови, чем в воде, как Пилат ». Стоит задаться вопросом, сказал бы Грин то же самое о крови на руках тех попутчиков в Ватикане, которые продали католическую церковь в Китае едва ли равнодушным красным китайцам.

Однако сказочника нельзя путать с провокатором из Грина. Когда двойной агент Касл в Человеческий фактор (1978) приземляется в Москве, после того, как его предательство обнаруживается, он проводит свои дни в унылой квартире, которую ему предоставили его хозяева, читая Робинзон Крузо и размышляя, глядя в окно: «Это был не тот снег, который он помнил с детства и ассоциировался со снежками, сказками и играми с тобогганами.Это был безжалостный, бесконечный, уничтожающий снег, снег, в котором можно было ожидать конца света ».

Точно так же рассказчик из Грина мог быть дальновидным, когда дело доходило до разоблачения того, что его биограф называет «хрупкими ортодоксиями». Его характеристика участия Америки во Вьетнаме — хороший пример. Разумные люди могут спорить о том, как Америка ведет войну, но трудно спорить с оценкой рассказчика Томаса Фаулера персонажа Олдена Пайла в романе Грина Тихий американец (1955): «Я никогда не знал человека, у которого были бы лучшие мотивы. за все проблемы, которые он причинил.. . неприступно защищенный своими благими намерениями и невежеством. Любой, кто склонен в этом сомневаться, должен окунуться в недавнюю историю войны во Вьетнаме Макса Гастингса или прочитать Платона о трагическом герое, который должен быть не мошенником или образцом, а «персонажем между этими двумя крайностями». . . человек . . . чье несчастье вызвано не пороком или развратом, а какой-то ошибкой или слабостью ».

Описывая различные проявления биполярной болезни Грина, Ричард Грин дает своим читателям полезный ключ к маниакальному возбуждению своего объекта, которое писатель, возможно, не совсем понял сам, но обратился к хорошему мнению при разработке своих персонажей.Касл, упорный двойной агент, борющийся со своей семьей и верностью M16, описывается перед сном как «позволяющий себе нанести удар. . . на том длинном медленном подземном потоке, который унес его вглубь темного континента, где он надеялся найти постоянный дом, в городе, где он мог бы быть принят как гражданин, как гражданин без какого-либо залога веры, не Город Бога или Маркса, а город, называемый Миром Разума ».

В своей автобиографии, A Sort of Life (1971), Грин вспоминает, как его отец читал ему Роберта Браунинга в детстве, а также свое более позднее осознание того, что строки поэта повлияли на него «больше, чем любое из Блаженств», особенно эти: «Наш интерес к опасной грани вещей / Честный вор, нежный убийца / суеверный атеист.. . Мы наблюдаем, как они находятся в равновесии / Головокружительная линия на полпути ». Это было доказательством того, что писатель знал, о чем идет речь, когда писал блестящую вступительную строку своей автобиографии: «Если бы я только знал это, все будущее, должно быть, все время лежало бы на этих улицах Беркхэмстед».

В обзоре жизни Киплинга Чарльзом Кэррингтоном Грин заметил, что «судьба хорошего биографа состоит в том, что рецензент пренебрегает им из-за случайных размышлений по его теме», но он также сказал, что «мистерКэррингтон добился успеха: карьер истощен, и, как хотел бы Киплинг, будущим писателям нужно заниматься только работой ». То же самое можно сказать о Ричарде Грине и его ясновидящих раскопках в давно используемом карьере жизни и творчества Грэма Грина.

Эдвард Шорт — автор книги « Приключения на книжных страницах » и нескольких книг о Св. Джоне Генри Кардинале Ньюмане, которым Грэм Грин проявлял большой интерес. Он живет в Нью-Йорке с женой и детьми.

Фото Evening Standard / Getty Images

City Journal — это издание Манхэттенского института политических исследований (MI), ведущего аналитического центра свободного рынка. Вы заинтересованы в поддержке журнала? Как некоммерческая организация 501 (c) (3), пожертвования в поддержку MI и City Journal полностью не облагаются налогом в соответствии с законом (EIN # 13-2912529). ПОДДЕРЖИВАТЬ

Театр Филиппа | Автор: Майкл Горра

Филип Рот; Иллюстрация Johnalynn Holland

Начнем с тела, к которому был привязан левша ростом шесть футов два дюйма.Начните со спины. В 1955 году он потянул смену KP в последний день базовой подготовки и встретил котел с картошкой промышленных размеров. Его поднимали вдвоем, но другой солдат уронил свой конец и оставил его в одиночестве поддерживать его вес. Что-то лопнуло, и на следующее утро он едва мог ходить. Они сказали ему, что попробуйте грелку, и военный врач обвинил его в симуляции. На самом деле это никогда не лечили, и боль никогда не проходила полностью. Некоторое время он использовал стальную спинку, а в 1970-х ему иногда требовался воротник из поролона; начиная со среднего возраста ему приходилось работать за стоячим столом, приговариваясь к длительным периодам лежания на полу.Только в 2002 году он согласился с необходимостью хирургического вмешательства, но к тому времени один диск за другим полностью выродился, что уже нечего было спасать.

В 1967 году у него разорвался аппендикс; его отец чуть не умер от того же самого, и двое его дядей действительно умерли. В семье его матери было сердечное заболевание, и в 1989 году он сам перенес пятиместный обходной анастомоз. В конце концов у него было шестнадцать стентов и дефибриллятор в груди. Неудачная операция на колене в 1987 году привела к бессоннице, которую его врач лечил большими дозами Halcion — снотворного, которые в его случае вызвали панический страх и почти суицидальную депрессию.Это было его второе падение во тьму; первый пришел в 1974 году, а третий в 1993 году поместил его в психиатрическую больницу Коннектикута. В новом столетии было так много боли и из стольких источников, что в течение нескольких лет он, казалось, жил на Викодине, и это была сама по себе проблема. «Старость — это не битва; старость — это резня »: так он писал в Everyman (2006), но для него эта резня началась задолго до этого.

А теперь добавьте шрамы детства — хотя что именно? Всем есть в чем винить родителей.Удушающая любовь матери; властные попытки отца дисциплинировать, чтобы многообещающий сын не сбился с пути? Многие люди растут в семьях, в которых гораздо больше разрыва, и в молодости они переживают более тяжелую, тревожную и инвалидизирующую жизнь, чем та, которую предлагает теплая ванна в его однородном районе Ньюарка. Но именно он создал Александра Портного. Детство объясняет все и ничего; это дало ему материал, но не талант. Хотя, возможно, это также придало ему его трудовую этику: желание, как он сказал, делать все возможное из того, что у него было, и делать это каждый день.Или, возможно, детство действительно объясняет — объясняет решения, которые привели к более поздним ранам, из которых он сделал свои тридцать с лишним книг, тому другому корпусу, к которому он был прикован. Я не имею в виду или не только имею в виду гнев и возмущение, с которыми он встретил гнев и возмущение тех первых еврейских читателей, которые отреагировали на рассказы, собранные в книге Goodbye, Columbus (1959), как если бы он рассказывал о семье секреты, которые могут подтвердить предубеждения окружающего их общества в целом. С этой проблемой сталкиваются многие писатели из групп меньшинств.Ричард Райт, конечно же, сделал, Ральф Эллисон тоже, и этому никогда не хватит ответа.

Нет, были более глубокие сокращения, поскольку в середине двадцатого века существовало убеждение, что ответственное дело — это принять на себя ответственность. Вот что отличало американца. Он видел это в своем отце, страховом агенте, он видел это в мужчинах, вернувшихся с войны, он даже видел это серьезно в классе литературы 1950-х годов. Итак, он искал ответственности. В двадцать пять лет он женился на женщине по имени Маргарет Уильямс, блондинке со Среднего Запада с двумя брошенными детьми от неудачного первого брака, которая твердо верила, что мир ей чем-то обязан.Она, вероятно, была алкоголичкой и определенно нестабильна, и он женился на ней только после того, как она обманом заставила его поверить, что она беременна, когда опыт уже показал ему, что отношения невозможны.

Он побежал навстречу требованиям того, что, как он знал, было кошмаром, а затем три десятилетия спустя он сделал это снова: второй брак с английской актрисой Клэр Блум, женившийся по ее желанию, хотя их давние отношения разваливались. годами. Он женился только на самых трудных из своих многочисленных любовников и самых мстительных, и он отомстил первой из них в Моя жизнь как мужчина (1974) и второй в Я женился на коммунистке ( 1998).Это не лучшие его книги. Но сразу же после расторжения каждого брака, в том головокружительном смысле, что наконец-то было вместо , ну, вот тогда он писал наиболее свободно. Именно тогда он закончил «Жалоба Портного» (1969), свою миллионную оду Онану, а затем опьяняющую, ужасающую комедию Sabbath’s Theatre (1995).

«Я не хочу, чтобы вы меня реабилитировали. Просто сделай меня интересным. Филип Рот умер три года назад, 22 мая 2018 года, и эти инструкции его биографу дают Блейку Бейли его эпиграф.Но как мы можем поверить ему на слово? Рот считал, что факты должны быть установлены прямо, правда должна быть раскрыта, а публика избавилась от заблуждений в том, что, по ее мнению, она уже знала. Он не был евреем, ненавидящим себя, как утверждали некоторые из его первых критиков, и, в отличие от своего персонажа Натана Цукермана, он не пострадал от отцовского проклятия на смертном одре и не был изгнан из семьи за то, что написал скандальный бестселлер. Он не был единым целым с Портным, и люди также должны были знать, что он не был монстром эгоизма, который Блум описала в своих упреждающих мемуарах, , Покидая кукольный домик, (1996).Он не был его персонажами; при этом он был не тем персонажем, которым его изображали. Однако обеспечение правильности записи означало, что он должен был контролировать повествование, хотя он также знал, что человеческая жизнь заключается в том, чтобы делать что-то не так, и снова неправильно, и других людей в частности.

Роту было восемьдесят пять, когда он умер, и осенью 2010 года он опубликовал свой последний роман, Nemesis , о вспышке полиомиелита в 1944 году в его родном Ньюарке. Два года спустя он пропустил новость о том, что считает себя на пенсии.Новой художественной литературы не будет, хотя он продолжал курировать выпуск своей работы в 10-томной Библиотеке Америки, которая вышла под номинальной редакцией Росса Миллера, профессора Университета Коннектикута, который когда-то был его другом. И все же Миллер теперь тоже был одним из тех, кого нужно было исправить. Рот сделал его своим биографом, но примерно в начале 2010 года он уволил эту работу, обеспокоенный неспособностью Миллера добиться значительного прогресса, чтобы взять интервью у старших друзей, которые начали умирать.Но что особенно беспокоило его, так это то, как Миллер начал расспрашивать. Он счел ее предательской в ​​своих симпатиях к Блуму и, уйдя на пенсию, в опровержение написал несколько сотен страниц того, что он назвал «Записками о клевете-монстре». Он также оставил еще несколько сотен «Записок для моего биографа» — поэтапного ответа на мемуары Блума. Ни одна из рукописей не была опубликована, и теперь на них действует 30-летнее эмбарго.

«Росс не был злодеем», — пишет Бенджамин Тейлор в книге « Here We Are », своем нежном и красноречивом рассказе о его дружбе с писателем, просто любителем, «кто-то дал работу, для которой он был плохо подготовлен.У Бейли есть это оборудование или большая его часть, и что бы ни думали о реабилитации, интерес не вызывает сомнений. Тем не менее, это любопытная фигура, которую Рот санкционировал в качестве замены. Ведь, как сам Рот спросил в их первом интервью в 2012 году, зачем «нееврею из Оклахомы» писать свою историю, если все его предыдущие биографии были о алкоголиках WASP ? Бейли начал свою карьеру с жизни Ричарда Йейтса, автора Revolutionary Road (1961), и написал еще одного забытого романиста Чарльза Джексона, чей Lost Weekend (1944) теперь лучше всего вспоминается как источник для книги Билли Уайлдера. Оскароносный фильм 1945 года.

Что действительно привлекло внимание Рота, так это биография Джона Чивера, написанная Бейли в 2009 году, книга, одновременно тактичная и беспощадная в своей картине триумфа и отчаяния этого писателя. Бейли умело черпал из интервью с друзьями и семьей Чивера, а затем и из его бумаг, прежде всего из своего конфессионального журнала, и в результате получилось настолько плавное повествование, насколько это может показать американская биография. Я не думаю, что книга Рота столь же исчерпывающая. Тем не менее, это кажется неопровержимым фактом, скрывая имена только нескольких подруг; сочувственно использует эти неопубликованные «Заметки», но достаточно проницателен, чтобы допускать другие суждения; и быстро движущийся, несмотря на свою длину, связный рассказ о главной американской жизни.

Чего нельзя сказать о канадской академике Ире Надель. Его подзаголовок заимствован из одного из величайших романов Рота и при этом подразумевает что-то подрывное, альтернативу любой полученной или официальной версии. Тем не менее, его чтение жизни Рота похоже на чтение Бейли, и хотя он предлагает еще несколько имен и некоторые другие не записанные анекдоты, его трактовка повествования по сравнению с ним неудобна. Надель пишет, что его организация «тематическая». На практике это означает, что он свободно связывает свой путь через работу и жизнь Рота таким образом, что он не только повторяется, но и затрудняет определение того, что и когда происходит.Однако у него есть эпизодическое появление на страницах Бейли. В 2010 году Рот подал на него в суд из-за того, что он воспринял как искажение своей личной жизни в отредактированном томе, и был готов заплатить более 60 000 долларов в качестве судебных издержек, чтобы заставить его переписать отрывок. В то время агент Рота, Эндрю Уайли, сказал Наделю, что он не получит разрешения цитировать произведения писателя в какой-либо будущей книге и не может рассчитывать на сотрудничество со стороны своих друзей. Возможно, этот судебный запрет позже был отменен; в любом случае, Надель цитирует, и его благодарности выражают благодарность ряду друзей Рота, в том числе Тейлору.Независимо от того; Я не могу себе представить, что многие читатели предпочтут его Philip Roth , а не Bailey’s.

Этот иск, о котором Нэдель не упоминает, является дополнительным доказательством в пользу суждения Тейлора о том, что писатель никогда не сможет «получить достаточно денег». Казалось, он обиделся на оскорбление за шанс дать ему отпор, и, возможно, это тоже свидетельствовало о чувстве саботажа ответственности, только на этот раз в отношении того, что он считал правдой. Маргарет Уильямс была для него чересчур. Даже после пяти лет юридического раздельного проживания она отказалась дать ему развод и надеялась, что его аванс по жалобе Портного тоже принесет ей состояние; его освободила только ее смерть в 1968 году в автокатастрофе в Центральном парке.«Ты мертва, — сказал он ее гробу на похоронах, — и мне не пришлось этого делать». Больше ничто не могло помешать ему сказать последнее слово.

Три года после смерти Рота вряд ли покажутся достаточно долгими, чтобы исследовать и написать восьмисотстраничную биографию, но интервью Бейли примерно с двумя сотнями друзей, любовников, редакторов и врагов писателя — и особенно с самим Ротом — вернуться в 2012 год («Альфред Брендель, 7 июля 2013 года»). Почти все они были завершены до смерти писателя, а некоторые из тех, у кого брали интервью, например Элисон Лурье, с тех пор ушли сами.Работа Бейли гораздо больше опирается на эти разговоры, чем на письменные документы, не считая рукописи Рота «Заметки». Здесь относительно мало цитат из писем, хотя те, которые есть, предполагают, что стоит иметь некоторый том переписки Рота. Из дневника или дневника почти ничего нет. Он не вел личный учет, как Чивер; у него было меньше секретов, и он был менее интроспективен.

Итак, чувство характера, которое предлагает Бейли, прежде всего социальное.Это не устная история, но он много цитирует своих интервью, и не только с Ротом. Мы слушаем, как друзья писателя думают вслух, и иногда сами догадываются, слышим, как они описывают его отношение к ним так же сильно, как и их отношение к нему. В результате эти второстепенные фигуры становятся исключительно яркими, и эта способность оживлять второстепенных персонажей кажется мне самым отличительным даром Бейли. В Cheever мы получили отдельные голоса трех детей этого мужчины, каждый из которых по-своему ощущал его, и это здесь. Филип Рот — яркий, как викторианский роман, с подробными портретами влюбленных, его учителей из колледжа в Бакнелле, друзей писателей, таких как Бернард Авишай и Джудит Турман, и людей, которые работали в фермерском доме округа Литчфилд, который он купил в 1972 год, и где он провел большую часть второй половины своей жизни.

Конечно, такого рода исследования дают и другие результаты, и если вы хотите знать, кто сделал девятнадцатилетнему Филиппу Роту его первый минет, ответ можно найти на странице 78.

Но разве не в этом проблема? Проблема не столько в самой биографии, сколько в биографии этого человека? Потому что мы хотим знать о нем все это. Рот проводил, размазывал и снова проводил грань между жизнью и искусством, и с каждой книгой становилось все труднее выбирать между ними. Он любил жаловаться, что его рецензенты считали его единственным романистом в Америке, который никогда ничего не придумывал, но он также знал, что самая эффективная ложь максимально приближена к правде. Большинство его персонажей имеют непосредственный источник в его собственной жизни, особенно женщины, и у него был необходимый «осколок льда в сердце», как однажды выразился Грэм Грин, который позволил ему превратить людей, которых он любил, в материал.Самого себя тоже, и обычно гораздо менее лестно. Но то, что происходит с этими персонажами, не всегда возникает сразу же, хотя здесь сама жизнь может сыграть с ним злую шутку. Однажды он обнажил грудь, чтобы показать интервьюеру, что у него нет шрама от шунтирования, в отличие от его двойника Цукермана. Два года спустя он это сделал и пошутил, что это ему нехорошо, он уже использовал это.

Поместье Филипа Рота

Филип Рот, округ Личфилд, Коннектикут, начало 1980-х

Иногда я даю своим ученикам раздаточный материал, в котором определяются многие различия между Ротом и Цукерманом, между настоящим романистом и вымышленным писателем, но на самом деле важен только один.Отношения Рота с его собственными родителями оставались теплыми, и он посвятил The Counterlife (1986) «моему отцу в восемьдесят пять лет». Между тем отец Цукермана должен был умереть в начале 1970-х, сразу после того, как назвал своего сына «ублюдком». Писатель ткнул пальцем в глаза своим простодушным критикам, и все же в книге за книгой он приветствовал эту простоту, приглашая к самому чтению, которое он презирал. Поймай меня, если сможешь, но он уже обдумал все углы, как будто играя в трехкарточный монте с нашими мыслями.Все его творчество — это серия контр-жизней, альтернативных подходов к одному и тому же материалу, таких как автопортреты Рембрандта или кувшинки Моне. И, конечно же, Сам Counterlife представляет собой лучший пример: пять версий Цукермана, настолько загруженных несовместимыми деталями, что каждая из них противоречит другим. Ни один из них не является полностью надежным, ни один из них не является нормой, от которой другие отклоняются. Таким образом, сам смысл становится нестабильным: книга без дна и возвышенная.

Мы — дураки, если продолжаем читать работу Рота, как если бы это была замаскированная автобиография, и Counterlife предлагает лучший способ.Из-за разногласий между разными цукерманами это кажется произведением метафизики, но когда мы читаем каждый раздел, он становится настолько реальным, насколько может быть вымысел. Его головокружительный эффект зависит, то есть от письма — от мастерства, искусства и умений Рота, которые большинство читателей принимают как должное. Вот несколько предложений с первых страниц Урок анатомии (1984), выбранных почти наугад. Здесь Цукерман страдает писательским тупиком, в котором психологическое и физическое сливаются воедино, и ни один врач не может помочь.Он носит шейный бандаж, от его правого уха до середины спины проходит «горячая линия боли», и он лечит себя валиумом и водкой. Сидеть за машинкой мучительно, но писать вручную

было не лучше. Даже в старые добрые времена, проталкивая левую руку по бумаге, он выглядел как какая-то храбрая решительная душа, которая учится пользоваться протезом. Расшифровать результаты было непросто. Писать от руки было самым неуклюжим, что он делал. Он танцевал румбу лучше, чем писал от руки.Он слишком крепко держал ручку. Он стиснул зубы и скривился. Он высунул локоть из бока, как будто начинал поглаживать брасс, затем зацепил рукой предплечье и развернул его так, чтобы буквы образовывались сверху, а не снизу.

Ни одно из этих предложений не особо примечательно. Они не такие, как у Сола Беллоу — они не требуют, чтобы мы смотрели на них, восхищались ими. Вместо этого мы смотрим сквозь них, смотрим на вещи, которые они описывают, на притворно-героический батос этой «храброй решительной души», а затем на визуальную точность этого выпяченного локтя.Но посмотрите еще раз, и начнут улавливаться небольшие повторения Рота: эти четыре предложения, начинающиеся со слова «Он», три коротких и одно длинное. Мы не замечаем стиля, но все же слышим голос, различие, которое сам писатель сделал в The Ghostwriter (1979), и то, что этот голос должен дать, — это движущее чувство ритма и темпа, тик-тик . tock самой читаемой прозы во всей американской литературе.

Это одна из сильных сторон компании Roth.Вот еще один. Sabbath’s Theatre открывается рассказом о длительной супружеской измене между его главным героем и хорватской иммигранткой по имени Дренка Балич, роман, который длится более десяти лет и заканчивается только ее смертью. Следующие 385 страниц в издании Библиотеки Америки охватывают всего два дня — два дня в настоящем романе, которые также содержат всю жизнь шестидесятичетырехлетнего Микки Саббата. «Воспоминания» — слишком грубое слово, чтобы описать то, что здесь делает Рот. Момент открывает воспоминание, которое открывает другое, позволяя Саббату вернуться в детство, а затем направиться к смертному одру Дренки, останавливаясь по пути, чтобы понюхать в ящике нижнего белья подростка и вспомнить — нет, пережить снова — еще одно смертное ложе, когда его актриса первая жена три дня просидела возле трупа матери, не желая отдавать его гробовщику. * Время движется и стоит на месте, и мы почти не замечаем, как один момент переходит в другой, а прошлое становится полностью настоящим. Эти ходы изобретал не Рот. Они восходят к началу двадцатого века, в том числе к Вульфу и Прусту. Но он извлек уроки из каждого из их экспериментов и делает это с еще большей легкостью, представляя собой полностью натурализованный и действительно невидимый корпус модернистской техники.

Микки Саббат — отталкивающий персонаж, и великий, и сам роман напоминает о Селин в ее готовности нырять вниз, вниз, вниз, пока мы не посмеемся над нашими собственными желудками.Сам Рот считал, что две сцены романа были лучшими из того, что он когда-либо писал, и они действительно требуют превосходной степени. Один из них устраивает субботу на берегу Джерси, смотрит на могилы своих родителей, а затем встречает своего столетнего двоюродного брата Фиша, человека, который живет один и спускается по лестнице, но один раз в день, чтобы приготовить отбивную из баранины, и который думает, что помнит свою жену. Это Беккет, но лучше — лучше, потому что действие происходит в совершенно узнаваемом социальном ландшафте глубокой старости. Другая сцена посложнее, воспоминание в памяти, воспоминание Шаббата о посещении Дренки в больнице незадолго до ее смерти, чтобы в последний раз поговорить, посмеяться и вспомнить.Они помнят только то, что писали друг на друга, тепло и вкус золотого дождя. Я совершенно забыл об этом моменте, и, перечитывая его, я извивался, хотя я знал, что их общая память сама по себе является формой радости. И тогда я подумал о A Sentimental Education , в котором на последней странице персонажи среднего возраста Флобера вспоминают поездку подростка в бордель и знают, что это «было лучшее время, которое у нас когда-либо было».

Sabbath всегда планировал убить себя — только для того, чтобы решить в последнем абзаце романа, что он не может.«Как он мог уйти? Как он мог уйти? Все, что он ненавидел, было здесь ». Затем Рот изменил мнение: в American Pastoral (1997) швед Левов смотрит на свою родину и думает, что «все, что он любил, было здесь». Наверное, одно без другого не может быть, как когда-то пел другой мальчик из Джерси. Непослушные и ответственные, Микки и Швед, Дионис и даже Аполлон. Рот нуждался в них обоих. Им тоже не доверял.

American Pastoral заработал ему просроченный Пулитцеровский.Это должна была быть его секунда. В 1980 году судьи рекомендовали приз The Ghostwriter , но пулитцеровский совет отклонил их и вместо этого отдал его Норману Мейлеру за 1100-страничную песню Executioner’s Song . У кого из них сейчас больше веса? Тем не менее, Рот долго не мог встать на ноги, особенно тому, кто уже выиграл Национальную книжную премию за фильм Goodbye, Columbus , в возрасте двадцати шести лет. Это была его первая книга: Портной Жалоба десять лет спустя и Призрачный писатель десять лет спустя.Это единственные ранние, которые имеют значение. В некоторых промежуточных работах есть отличные моменты — никто не забывает шлюху Кафки в The Professor of Desire (1977), — но есть также несколько собак, таких как сатира Никсона Наша банда (1971), и другие, которые просто кажутся чтобы отметить время.

Роту нужно было пережить последствия своего первого брака, ему нужно было научиться жить с дурной славой Жалоба Портного принесла ему, и, прежде всего, как он сказал в интервью 1987 года, ему нужно было найти «уверенность в себе». мой инстинкт комедии серьезно, чтобы позволить ему бороться с моей серьезной трезвостью и, наконец, взять на себя ответственность.Эта комедия была там с самого начала, но Рот годами сопротивлялся своему лучшему дару. Только когда Натан Цукерман занял свое место в The Ghostwriter , он окончательно и бесповоротно осознал, каким писателем он был.

В этот момент Рот вступил в свою долгую главную фазу, почти непрерывную череду успехов, которая длилась до Заговор против Америки (2004) и Everyman . Практически все в этой четверти века имеет значение, и здесь становится очевидной одна значительная слабость Бейли как биографа, которая также отметила книгу Чивера.На самом деле он не критик, и его не слишком интересует внутренняя жизнь самого художественного произведения. Я не ожидаю, что он предложит связное прочтение каждой книги (Надель дает много краткого изложения сюжета, гораздо больше, чем нам нужно), но я бы хотел, чтобы он больше сказал о продукте долгих часов, проведенных Ротом за этим постоянным столом. . Как его художественная литература сочеталась со всеми другими видами американской литературы, которая происходила вокруг него — античной прозой «Жалоба Портного» в противопоставлении прозе «Новой журналистики»? Когда он понял, что Цукерман не был одноразовым? Персонаж ненадолго появился в Моя жизнь как человек , но почему Рот решил снова использовать его в качестве рассказчика от первого лица The Ghostwriter , и когда он узнал, что для этой книги потребуется продолжение, а потом еще, только на этот раз написанное от третьего лица? Или увидеть, что стареющий Цукерман станет прекрасным свидетелем проблем других людей в книге American Pastoral и двух последующих книгах, теперь известных под общим названием «Американская трилогия»? А как насчет его влияния на молодых писателей?

И пока я пишу это, кое-что еще начинает ныть, и вопрос, который Рот задал Бейли на их первом собеседовании, начинает казаться актуальным.Драма ассимиляции, традиции еврейской комедии и повествования, из которых выросло собственное чувство перформативного возмущения Рота: все это, и Ньюарк тоже, здесь кажется приглушенным. Он приходит к нам без исторической фактуры, которая характеризует собственное описание места Ротом, многослойного ощущения среды, одновременно поддерживающей и подавляющей, которой отмечены даже его самые незначительные книги. Может, это несправедливо; тем не менее, вот оно. Бейли проследил всех родственников писателя и их медицинские записи, он определил финансовые взлеты и падения их иммигрантской истории в Америке, но он не так хорошо разбирается в этом мире, как в скрытности Чивера.

То, что он делает превосходно, напротив, — это диаграмма сексуальной и эмоциональной жизни Рота и ее влияние на его работу. Кое-что из этого просто. Английский журналист, с которым у него был роман в браке с Блум, стал моделью для Марии в The Counterlife , а преследуемая Фауниа Фарли в The Human Stain также имела конкретный источник. Почти всем любовникам Рота есть место в его художественной литературе, и о большинстве из них вспоминают тепло, за исключением двоих, на которых он женился.Что меня удивило, так это то, насколько сознательным отчимом он был по отношению к маленьким детям Маргарет Уильямс. Он научил ее дочь читать, и она и ее брат считают, что он спас их жизни; даже первый муж Уильямса хорошо отзывается о его влиянии.

Но это не сработало с Анной Штайгер, дочерью Блума от актера Рода Стайгера. Писательница и актриса уже немного знали друг друга, когда они снова встретились в 1975 году, и теперь каждый из них был совсем один. Затем дела пошли быстро, и вскоре они решили разделить свое время между фермерским домом Рота и собственным домом Блума в Лондоне.Штайгер было шестнадцать, когда они начали жить вместе, и она с самого начала проявляла враждебность.

Или, может быть, Рот был. Он рассказал одну историю, Блум и Штайгер рассказали разные — семейную драму, в которой нет такой вещи, как правда, только моя, ваша и ваша. Что кажется очевидным, так это то, что Штайгер считала, что мать бросила ее, и возмущалась самим существованием Рота; Блум, в свою очередь, жаждала одобрения дочери и относилась к ней как к той, все потребности которой должны быть удовлетворены. Писатель рассматривал интенсивность отношений между матерью и дочерью как угрозу своему миру и отказывался позволить молодой женщине жить с ними; вместо этого ей следует получить студенческое общежитие в Лондонской консерватории, куда она поступила.Блум считал себя жестоким и непреклонным, все поступали плохо, и так продолжалось долгое время.

Позже были и другие проблемы. По словам Тейлора, Блум считал, что некоторые болезни Рота выдуманы; и Бейли описывает, как в моменты кризиса она на глазах у свидетелей рыдала от жалости к себе. Но сначала она напечатала свою проклятую версию, и Рот подумал, что плохая реклама стоила ему Нобелевской премии. Другим, более личным чудовищам повезло больше: их полные истории появились только после звонка Швеции; подумайте о Дереке Уолкотте или В.С. Найпаул.

Некоторым читателям захочется, чтобы Бейли был более жестким, более открыто осуждающим, а другой биограф однажды напишет книгу, в большей степени относящуюся к обвинению. Конечно, нужно выставить счет. Рот был мстительным, и не только по отношению к Блум; Человеческое пятно (2000) испорчено своей карикатурой на академическую феминистку, читателя, который, как он чувствовал, был полон решимости неправильно его понять. Он отказался от редакторов и друзей, которые больше не казались ему полезными, и был навязчиво неверен.После разрыва второго брака у него был ряд недолговечных романов с молодыми женщинами. Бейли пишет, что ему «нравилось играть в Пигмалиона», и он относился к своим подругам слишком щедро; подарок одному из них в размере 100 000 долларов заставил меня почувствовать тошноту, как если бы в самом чеке было написано «держись». Но со временем секс закончился даже для Филипа Рота, и примерно в то же время он перестал писать художественную литературу. Его последние годы были на удивление мирными, несмотря на постоянную физическую боль. Он глубоко читал американскую историю; он возобновил свою дружбу с некоторыми из своих старых любовников, и их товарищеские отношения помогли облегчить прохождение его тела.

Не вернулась Максин Гроффски, дочь дистрибьютора стекла из Нью-Джерси, которую Рот использовал в качестве модели для Бренды Патимкин в длинном заглавном рассказе Goodbye, Columbus . После окончания Barnard она работала в The Paris Review , управляя ежеквартальным офисом во французской столице, а позже стала литературным агентом в Нью-Йорке; на портрете Ли Фридлендера 1972 года изображена женщина невероятного ума и шика. Мало кто из любовников Рота отказывался говорить с Бейли; она сделала это в письме, которое он назвал «сердечным, но твердым».Семья Гроффски, пишет Бейли, похоже, считала, что «Прощай, Колумб» «очернила» репутацию их родного города, и двадцать пять лет спустя ее младшая сестра подошла к Роту после лекции и взяла его, утверждая, что книга разрушила жизнь ее семьи.

Какие именно детали причинили боль больше всего, не было сказано. Диафрагма Бренды — один из первых случаев, когда контроль рождаемости стал сюжетом в американской художественной литературе? Виртуальная безграмотность отца Патимкина или глупого, увлеченного баскетболистом старшего брата? Этот незабываемый холодильник, полный фруктов? После того, как я почти закончил это произведение, я вернулся февральским утром, чтобы прочитать «Прощай, Колумб» впервые за почти сорок лет.Это был не первый мой Рот — это был The Ghostwriter — но я сразу перешел к нему, и что я помню из этого первого чтения, так это то, как сильно я смеялся на некоторых страницах. Теперь я снова смеялся. Конечно, были серьезные моменты, но молодой Рот доверял своей комедии. Ему пока не было ничего, чего можно было достичь, ни призов, ни бремени ожиданий, и в то время он не считал это серьезной работой. Это было самое длинное из того, что он когда-либо написал, но все же это не был роман; позже он назвал ее «детской книгой» и пожелал, чтобы люди о ней забыли.

Это правда, что его персонажи реализованы лишь наполовину. Тем не менее, все будущее Рота здесь. В первую очередь, тема: Ньюарк, секс и евреи, деньги, успех и движение поколения за поколением в американскую жизнь. Затем этот свежий и гибкий голос, говорящий голос, прежде всего, как он слышен в монологе, который дядя-коммивояжер Бренды произносит ближе к концу книги, история его жизни, торгующей лампочками, и девушка, которую он однажды встретил, которая верила в «Оральная любовь.И помимо этого двойственность. Рассказчику Нилу Клагману не нравится, что Бренде удалили ромбовидную шишку на носу, но она тоже права, считая его немного мерзким.

Но есть еще кое-что. В какой-то момент Нил бросает какие-то бумаги на мойку Патимкин, на фабрике в Ньюарке, где отец Бренды нажил состояние, и, увидев его там, Нил признает «удовлетворение и удивление, которое он испытал по поводу жизни, которую он сумел построить для себя и своей семьи. .Бен Патимкин покинул старый район и переехал в Шорт-Хиллз. Более того, он отправил свою дочь к Рэдклиффу, и сейчас на стороне мужчины не Нейл, а сам роман. В бизнесе, говорит он мальчику, «вам нужно немного от gonif в себе. Вы знаете что это значит?» Нил делает — и это в его пользу. Дети Патимкиных — нет; на самом деле они могли бы с таким же успехом быть « гоев, , дети мои, вот как они понимают». Но в том-то и дело, и мужчина гордится этим.Им не нужен , чтобы знать, и все же сам Рот всегда будет помнить, что такое gonif . Это было то место, откуда он пришел, и, как все великие романисты, он был в некотором роде единым целым, крадя жизни других людей и фиксируя их на бумаге.

Я тоже думал о другом, пока читал. Я вспомнил последние слова American Pastoral . Мы живем в поколении, и с деньгами стало легче, но тяжелая работа остается; Вы можете больше не жить в магазине, но вы все равно не возражаете.Загородный дом Патимкиных стал джентльменской фермой шведа Левова, местом, которому теперь угрожает разлад нашей национальной жизни, «американским берсерком», осуждающим и отвергающим стремление и трезвый комфорт, в котором живет его семья. И все же «что не так с их жизнью? Что, черт возьми, менее предосудительно, чем жизнь Левовых? » Хороший сын задавал такой вопрос в книге за книгой, а человек, создавший Микки Саббата, всегда отвечал на него еще одним вопросом. Разве это не проблема?

«Моя книга — попытка запечатлеть мир, которого уже нет»

Гарри Кросби известен прежде всего как человек, превративший Дублинские доки в один из самых успешных проектов обновления городов в Европе.Он также известен своей давней дружбой с группой U2, которая открыла студию рядом с ним в Доклендс.

Сейчас, в возрасте 75 лет, он опубликовал свою первую книгу. Его книга рассказов Underdose Farm получила высшую похвалу от автора Ричарда Форда: «Было бы очень приятно сказать, что если бы писателя Кросби не существовало, нам пришлось бы его изобрести. Это было бы также безнадежно, потому что мы не могли этого сделать. Мы не могли бы создать писателя, который знает все то странное, грандиозное и веселое, что знает Кросби, и волшебным образом сочетает это с цивилизованным желанием изложить все это на радость другим.Марк Твен был таким писателем. Кольцо Ларднера было. Нельсон Алгрен. Приятно знать, что искусство Кросби еще не умирает ».

Мы спросили Кросби о ферме Undernose.

Как появилась ваша первая книга рассказов?

Меня всегда интересовали слова и письмо, и я хорошо читал. Когда я сидел дома во время изоляции Covid-19, я разговаривал с Джоном Банвиллом и Майклом Колганом, которые являются моими друзьями.Я сказал, что собираюсь взять уроки письма, чтобы посмотреть, смогу ли я писать. Они оба сказали: «Вам не нужны уроки, просто делайте это. Вот как вы это делаете ». Я сел и написал один рассказ, 18 с половиной, который мне понравился, а затем я написал еще один.

Я пошел в Lilliput Press, когда встретил Энтони Фаррелла на обеде, устроенном Кэти Гилфиллан, директором Lilliput. Я спросил, не изобразит ли он эту историю как рождественскую открытку. Он сказал, что прочитал их, что я могу писать и что я должен продолжать писать.Это было за три месяца до Рождества. Он сказал мне принести ему материал, когда я буду писать, и вот что произошло. Я не люблю печатать. Я записываю все каракулями, а затем пишу правильно, и моя подруга Мейв напечатает это. Я нашел это расслабленным и приятным.

Я обнаружил, что когда я писал, моя память открывалась, и я мог вспомнить в невероятных подробностях о том, что произошло. Действительно, прошлое — это другая страна.Весь мир, о котором я пишу, сметен современностью. Я совсем не ностальгирую по прошлому. Я считаю, что сегодняшний день прекрасен по сравнению с прошлым. Когда я смотрю на жизнь моих маленьких внуков, это наполняет меня удовольствием. Им станет намного легче.

В конце концов, когда у меня было достаточно, Энтони Фаррелл сказал, что я должен опубликовать небольшую книгу, потому что я хочу передать выручку Фонду Питера Макверри.Поскольку все книжные магазины были закрыты, у нас не могло быть запуска в обычном режиме или мы не могли продавать в обычном режиме, поэтому мы разместили его только на веб-сайте Lilliput, и это было настолько хорошо, что он попросил меня написать больше рассказы, и мы собираемся опубликовать их в мягкой обложке, когда книжные магазины снова откроются.

Была ли эта книга вызвана пандемией?

Да, безусловно. Когда я работал над этим, я осознал, насколько сильно отличается мир, особенно в доках, где я жил и работал всю свою жизнь.Книга рассказана глазами умного 15-летнего подростка, выросшего в Дублине в начале 1960-х годов. Это частично автобиографично.

Когда вы думаете, что, когда я начинал работать над Point Depot в 1985 году, если вы стояли на Пирс-стрит и смотрели на море на восток, следующий человек был в Холихеде.К востоку от таможни никто не ходил. Я сказал это на вечеринке, и люди были поражены этим. Дублин — более самоуверенный город, чем тот, в котором я вырос.

Это более справедливый город, чем тот, в котором я тоже вырос, и глупые классовые барьеры туппенс хаапенни, смотрящие вниз на туппенс, сметаются. Люди, которые работают, получают вознаграждение. Доки были полностью пустынны в нерабочее время и в выходные дни.Меня до сих пор изумляет видеть огромные здания, которые теперь окружают мой дом, и слышать 100 разных языков, когда я подхожу к магазину.

Он выявил огромные экономические и социальные изменения, которые произошли в Ирландии за всю мою жизнь, и я очень рад, что Дублин сумел сохранить свое георгианское ядро ​​и доказать, что современные здания из стекла и стали могут прекрасно сочетаться с домами 18-го века.

Приятно видеть, что Дублин в моей жизни превратился в утонченную европейскую столицу.Когда я рос, я осознавал огромную бедность и социальную несправедливость, и я рад видеть, что в какой-то степени мир стал более справедливым, и каждый может получить шанс на успех.

В вашей книге есть персонажи, например, голубевод по имени Хайройл О’Рейли. Они основаны на реальных персонажах?

Они были основаны на реальных персонажах, но большинство из них сейчас мертвы. Мир, в котором они жили, был полностью сметен, как будто его никогда не существовало.Это был мир нищеты рабочего класса.

Примером недостойного достоинства в то время была ежедневная читка для случайных докеров, которая проводилась у Пойнт Депо, где находятся Три Медведя. Огромные толпы мужчин стояли под дождем в поисках работы, а если работы не было, они уходили домой промокшие до нитки.

Это тоже было сметено, и это правильно. Моя книга — это попытка запечатлеть мир, которого сейчас нет, и я многому научился, написав эти маленькие рассказы, и теперь я собираюсь написать роман и надеюсь передать суть Дублина сейчас, а не тогда.

В этой книге много моря. Какое ваше отношение к этому?

В эпоху до контейнеров мы работали на судах, и мы были гораздо лучше знакомы с экипажами, и они оставались в порту намного дольше. В то время корабли были больше, потому что они приходили из морских глубин по всему миру. Было гораздо больше национальностей, чем сейчас.

Мой отец, Гарри, был другом капитана одного из паровых буксиров, и в те дни, когда еще не было здоровья и безопасности, я отправлял им несколько сообщений, и мне приходилось выходить в море, управлять паровым буксиром и те дни — лучшие моменты в моей жизни.Это основа рассказа Буксира в книге.

Я хотел дать людям словесную картину того, как ранним летним утром я нахожусь в Дублинском заливе рядом с огромным океанским грузовым судном на красивом старом паровом буксире. Думаю, я это сделал.

Как появилась поддержка Ричарда Форда?

Ричард Форд — мой друг. Он довольно много времени проводит в Ирландии.Когда он преподавал в Тринити, я часто ходил с ним за кружкой пива, и мы стали друзьями. Он надеется приехать летом в наш коттедж в Уэксфорде, если ему позволят. Он попросил меня прислать ему книгу, и он прислал свою аннотацию. Я был восхищен. Теперь мы с Джоном Бэнвиллом старые друзья, и я езжу с ним обедать каждую вторую неделю, и делаю это уже много лет. Я отправил им обе книги. Я никогда не обсуждал, что им следует в нее вкладывать.

Вы больше всего известны своей ролью разработчика Docklands, но вы не пишете об этом.Почему?

Теперь могу. Это совсем другая история. Это история того мальчика, и этот мальчик теперь стал мужчиной, и, возможно, этот человек напишет историю развития доков. Будет ли это художественная или научно-популярная литература? Пока не знаю. Я считаю, что город, двигающийся на восток и к его заливу, стал прекрасным дополнением к культуре Дублина, которую я так много знаю. Я никогда не был частью Celtic Tiger, потому что я делал то, что делал задолго до Celtic Tiger.

Вы прожили очень интересную жизнь и подружились с U2.Вы не думали написать автобиографию?

Нет. Это закончится чередой названий, которые я нахожу невероятно скучными и проделанными до смерти. Я работаю за кулисами со знаменитыми людьми, некоторые из которых мне нравятся, а некоторые — нет. Я никогда не упоминаю U2, рок-звезд или известных людей, которые идут на эту работу. Наши отношения с ними носят конфиденциальный характер. Вот почему я не могу написать автобиографию. Если я напишу еще одну книгу, она, вероятно, будет о грабителях банков, а не о рок-звездах, и уж точно не обо мне.

Undernose Farm опубликовано Lilliput Press

Возрождение: Стивен Кинг: Твердый переплет: 9781476770383: Книги Пауэлла

Staff Pick

Джейми Мортон, похоже, не может поколебать харизматичного проповедника, которого он впервые встречает в детстве, а затем случайно появляется на протяжении всей его жизни.Каждая встреча становится все более странной — вплоть до удивительного завершения. Этот захватывающий триллер демонстрирует, что Кинг делает лучше всего: пробуждает зловещие сверхъестественные силы в жизни, казалось бы, обычных людей. Рекомендовано Джен К., Powells.com


Обзоры и обзоры

Мрачный и волнующий роман о зависимости, фанатизме и о том, что может существовать на другой стороне жизни.

В маленьком городке Новой Англии более полувека назад тень падает на маленького мальчика, играющего со своими игрушечными солдатиками.Джейми Мортон смотрит вверх и видит поразительного человека, нового министра. Чарльз Джейкобс вместе со своей красивой женой преобразят местную церковь. Все мужчины и мальчики немного влюблены в миссис Джейкобс; женщины и девушки одинаково относятся к преподобному Джейкобсу, включая его мать и любимую сестру Клэр. С Джейми Преподобный разделяет более глубокую связь, основанную на тайной одержимости. Когда в семье Джейкобсов случается трагедия, этот харизматичный проповедник проклинает Бога, высмеивает все религиозные верования и изгоняется из потрясенного города.

У Джейми есть собственные демоны. С тринадцатилетнего возраста он играет на гитаре, играет в группах по всей стране, ведя кочевой образ жизни рок-н-ролла с барами, спасаясь от ужасной потери своей семьи. В его середине тридцатых годов — пристрастие к героину, мель, отчаяние — Джейми снова встречает Чарльза Джейкобса, что имеет серьезные последствия для обоих мужчин. Их связь становится договором, выходящим за рамки даже изобретений дьявола, и Джейми обнаруживает, что возрождение имеет много значений.

Этот насыщенный и тревожный роман охватывает пять десятилетий пути к самому ужасающему заключению, которое когда-либо писал Стивен Кинг.Это шедевр Кинга в великих американских традициях Фрэнка Норриса, Натаниэля Хоторна и Эдгара Аллана По.

Review

«Кинг продолжает указывать на невыразимо жуткие странности, которые лежат на обочине обычной жизни… Никто не справляется с психологическим терроризмом лучше, чем Кинг. Еще одно вызывающее покалывание удовольствие для его поклонников». Kirkus Reviews

Review

« Revival находит, что Кинг пишет с заразительной радостью, которая всегда была в основе его народного успеха… Каждый раз становясь старше и мудрее, мистер Кинг перешел от физического страха, преследовавшего его после того, как его сбил фургон во время прогулки, к более метафизическому, универсальному ужасу. Он пишет о вещах столь неизбежных, что обращается ко всем нам ». Нью-Йорк Таймс

Review

«Великолепный новый роман Стивена Кинга предлагает атавистическое удовольствие приблизиться к костру в темноте, чтобы послушать сказку, рассказанную кем-то, кто точно знает, как заставить каждого слушателя ползать мурашки по коже.» Вашингтон Пост

Review

« Revival — мрачный, тревожный и довольно ужасающий, раскрывающий ум (точно рассказчика, возможно, Кинга), ищущий ответы на извечные вопросы жизни о жизни и смерти». Миннеаполис Стар Трибьюн

Review

«Все элементы, которые сделали Кинга, выдающегося американского автора ужасов, оживают в этой ультра-жуткой истории о любви, потерях, зле и электричестве…. Захватывающий. » Cleveland Plain Dealer


Об авторе

Стивен Кинг — автор более пятидесяти книг, все они являются мировыми бестселлерами.

Post A Comment

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *