Читать Максим Горький онлайн, 382 книги
Читать Максим Горький онлайн, 382 книги Воробьишко В сборник вошли рассказы » Воробьишко» и » Случай с Евсейкой», а также сказка » Про Иванушкудурачка». Для детей дошкольного возраста. Художник Т Соловьева. Содержание: Воробьишко 1 Про Иванушкудурачка 1 Случай с Евсейко Старуха Изергиль Старуха Изергиль I Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как та Супруги Орловы Горький Максим Супруги Орловы А. М. Горький Почти каждую субботу перед всенощной из двух окон подвала старого и грязного дома купца Петунникова на тесный двор, заваленный разною рухлядью и застроенный деревянными, покосившимися от времени службами, рвались ожесточённые женские крики: Стой! Стой, пр Сирано Де-Бержерак Горький Максим А.
Книги Максима Горького страница 3
767 книг
Рекомендации
ru/author/maksim-gorkiy/»>только полные версии книг
полная версия
Русская проза«…Мне было восемнадцать лет, когда я встретил Коновалова. В то время я работал в хлебопекарне как «подручный» пекаря. Пекарь был солдат из «музыкальной команды», он страшно пил водку, часто портил…
Подробнееполная версия
Русская прозаВ тринадцатый том вошли автобиографические повести «Детство», «В людях», «Мои университеты», написанные М. Горьким в 1913–1923 годах.
До включения в собрание сочинений в издании «Книга»…
Подробнееполная версия
Публицистика: прочее«В этой книге собраны речи людей, которых уже не надобно тащить за шиворот к делу строения лучшей жизни, – они сами хорошо понимают, что эта великая и трудная работа должна быть делом их свободной…
Подробнееполная версия
Документальная литература «Вы значительно усилили отрицательные качества рукописи, сделав её более многословной, небрежной и грубой, чем она была раньше.
Вами не проявлено ни малейшей заботы о точности и простоте языка. Вы,…
В сборник вошли литературные сказки русских писателей: А. Погорельского, В. Одоевского, В. Даля, М. Горького.
Подробнееполная версия
Русская проза«Столовая в богатом купеческом доме. Тяжелая громоздкая мебель. Широкий кожаный диван, рядом с ним – лестница во второй этаж. В правом углу фонарь, выход в сад. Яркий зимний день. Ксения, сидя у…
Подробнееполная версия
Классическая прозаВпервые напечатано в «Cамарской газете», 1896, номер 76, 7 апреля.
В собрания сочинений рассказ не включался.
Печатается по тексту «Самарской газеты».
Подробнееполная версия
Классическая прозаВпервые напечатано в журнале «Новое слово», 1896, номера 9 и 10, июнь-июль, под заглавием «Тоска (Страничка из жизни одного мельника)».
Включалось автором в «Очерки и рассказы», 1898, и во все…
Подробнееполная версия
полная версия
Публицистика«Товарищи!
Во всех городах, где удалось мне побеседовать с вами, многие из вас спрашивали устно и записками: как я научился писать? Спрашивали меня об этом письмами со всех концов СССР рабселькоры,.
..
полная версия
Русская прозаДраматическое произведения великого русского писателя.
Впервые напечатано в «Сборнике товарищества „Знание“ за 1904 год», книга третья, СПб. 1905.
Пьеса «Дачники» включалась во все собрания…
Подробнееполная версия
Русская проза«Жил-был Иванушка-дурачок, собою красавец, а что ни сделает, всё у него смешно выходит, не так, как у людей.
Нанял его в работники один мужик, а сам с женой собрался в город; жена и говорит…
Подробнееполная версия
Русская проза«Начинать рассказ „диалогом“ – разговором – приём старинный; как правило, художественная литература давно забраковала его.
Для писателя он невыгоден, потому что почти всегда не действует на…
Подробнееполная версия
Русская проза«В ноябре – декабре 1905 года, на квартире моей, в доме на углу Моховой и Воздвиженки, где ещё недавно помещался ВЦИК, жила боевая дружина грузин, двенадцать человек. Организованная Л. Б. Красиным и.
..
полная версия
Драматургия«За спиной девушки раздался шорох ветвей и появился парень, высокий, с белокурой бородкой на загорелом лице, босый и оборванный.
Девушка полуобернулась к нему и тихо сказала:
– А я тут ждала,…
ПодробнееРусская прозаВ первый том вошли произведения, написанные М. Горьким в 1892–1894 годах. Из них следующие произведения включались автором в собрания его сочинений: «Макар Чудра», «Девушка и Смерть», «Емельян…
Подробнееполная версия
Русская классика«Милостивые государи!
Я познакомился с гейзерами красноречия, которые вызвала из ваших чернильниц моя статья о займе, данном правительством и финансистами Франции Николаю Романову на устройство в…
Подробнееполная версия
полная версия
Книги, собрания сочиненийМаксим Горький — Собрание сочинений в 30 томах1949-1956 Государственное издательство художественной литературы С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Собрание сочинений в 25 томахС о д е р ж а н и е: Том 13 Пьесы. Сцены. Наброски 1907-1917. Том 14 Повесть. Рассказы 1912-1917. Том 15 Повести. Наброски 1910-1915. Том 16 Повесть. Рассказы, очерки, стихи 1917-1924. Том 17 Заметки из дневника. Воспоминания. Рассказы 1922-1924 годов. 1922-1924. Том 18 Дело Артамоновых. Рассказы и наброски 1922-1928. Том 19 Пьесы, сценарии, драматические наброски 1917-1935. Том 20 Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1935.  Том 21 Жизнь Клима Самгина 1925-1936. Том 22 Жизнь Клима Самгина 1925-1936. Том 24 Жизнь Клима Самгина 1925-1936. Том 25 Жизнь Клима Самгина (сорок лет) 1925-1936. Заметки, наброски, примечания и указатели. Максим Горький — Собрание сочинений в 18 томах1960-1963 Издательство: Государственное издательство художественной литературы С о д е р ж а н и е: Том 9 — Произведения 1913-1923. Том 10 — Произведения 1923-1925. Том 11 — Произведения 1924-1931.  Том 12 — Жизнь Клима Самгина 1925-1936. Том 13 — Жизнь Клима Самгина 1925-1936. Том 14 — Жизнь Клима Самгина. Том 15 — Жизнь Клима Самгина 1925-1936. Том 16 — Пьесы 1901-1906. Том 17 — Пьесы 1908-1935. Том 18 — Литературные портреты. Максим Горький — Собрание сочинений в 16 томах1979 Издательство: Правда, Серия: Библиотека «Огонек». С о д е р ж а н и е: Том 4. «Мать», очерк, рассказ (1907 — 1911). Том 5. Повести: 1908-1910. Том 6. «Жизнь Матвея Кожемякина». Том 7. «По Руси». Том 8. «Сказки об Италии», повести: 1913-1914. Том 9. Повести: 1915-1923. Том 10. «Дело Артамоновых», рассказы: 1923-1925. Том 11. «Жизнь Клима Самгина» первая часть. Том 12. «Жизнь Клима Самгина» вторая часть. Том 13. «Жизнь Клима Самгина» третья часть. Том 14. «Жизнь Клима Самгина» четвертая часть.  Том 15. Пьесы. Том 16. очерки, литературные портреты, статьи. Максим Горький — Собрание сочинений в 8 томах Купить на авито1987-1990 Издательство: Советская Россия С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Собрание сочинений в 22 томах (В 11 книгах)1933 Издательство: Государственное издательство художественной литературы С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Собрание сочинений в 8 томах.1953-1954 Издательство: Молодая гвардия М. Приложение к журналу Молодой колхозник. С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Собрание сочинений в 6 томах2007 Издательство: Терра-Книжный клуб С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Избранные произведения в 3 томах1972 Издательство: Художественная литература С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Избранные произведения в 3 томах1976 Издательство: Художественная литература С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Избранные произведения в 3 томах1968 Издательство: Художественная литература С о д е р ж а н и е: Максим Горький — Собрание сочинений в 12 томах1987 Издательство: Современник Формат: миниатюрный С о д е р ж а н и е: БиблиографияРоманы Повести Рассказы, очерки Пьесы Экранизации 1920 — «Мать». Режиссер Александр Разумный. Про Горького: |
Горького вводится около 150 художественных произведений, опубликованных в газетах, журналах, сборниках, но никогда ранее не входивших в собрания сочинений. В первых 22-х томах даются художественные произведения Горького — романы, повести, рассказы, очерки, пьесы, сценарии, стихотворения, воспоминания, литературные портеры. 
Детство
В людях 
Макар Чудра, Старуха Изергиль, Челкаш, Сказки об Италии и другие.
произведения 1912-1931 гг.: циклы рассказов «По Руси» и «Рассказы о героях», отдельные рассказы — «Сторож», «О первой любви», «Отшельник», «Рассказ о безответной любви» и «Проводник», а также роман «Дело Артамоновых».
Режиссер Марк Донской.
, СССР, Исторический, биография, мелодрама]Максим Горький — Википедия
Макси́м Го́рький (настоящее имя — Алексе́й Макси́мович Пешко́в[5][6]; устоявшимся является также употребление настоящего имени писателя в сочетании с псевдонимом — Алексе́й Макси́мович Го́рький; 16 [28] марта 1868, Нижний Новгород, Российская империя — 18 июня 1936, Горки[7], Московская область, СССР) — русский писатель, прозаик, драматург.
Один из самых значительных и известных в мире русских писателей и мыслителей[8].
5 раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе[9]: в 1918, 1923, два раза в 1928, 1933 гг[10].
Начав с романтически одухотворённых новелл, песен в прозе и рассказов, в 1901 году Горький обратился к драматургии. На рубеже XIX и XX веков прославился как автор произведений в революционном духе, лично близкий к социал-демократам и находившийся в оппозиции к царскому режиму. Расцвет творческой биографии писателя отмечен циклами очерков, автобиографических повестей, пьесами, двумя крупными романами, а также книгами и рассказами в жанре публицистической документалистики.
Основной пафос творений Горького — мечта о «новых людях», бесстрашных и свободных, обладающих высочайшими интеллектуальными и физическими способностями, способных добиться сверхцелей за гранью возможного, не исключая бессмертия[11].
В эмиграции провел в общей сложности более 18 лет, включая 15 лет в Италии, при этом не овладел ни одним иностранным языком[12][13].
В начале XX века был одним из идеологов богостроительства[14], в 1909 году помогал участникам этого течения содержать школу на острове Капри для рабочих, которую В. И. Ленин называл «литераторским центром богостроительства».
Горький стоял во главе трёх крупных издательств — «Знание», «Парус» и «Всемирная литература» (с 1902 по 1921 г.), привнёс в книгоиздательскую деятельность новаторские подходы.
Несмотря на то, что некоторое время Горький был крупнейшим спонсором большевистской фракции[15], к Октябрьской революции и Советской власти в её начальный период он отнёсся скептически. Ходатайствовал перед большевиками за арестованных и приговорённых к казни.
После нескольких лет культурной и правозащитной работы в Советской России жил за рубежом в 1920-е (Берлин, Мариенбад, Сорренто). В 1932 году окончательно вернулся в СССР, где в последние годы жизни получил официальное признание как основатель социалистического реализма.
Горький был самым издаваемым в СССР советским писателем: за 1918—1986 годы общий тираж 3556 изданий составил 242,621 млн экземпляров.
Если же принимать в расчёт всех русских писателей, то Горький уступает лишь Л. Н. Толстому и А. С. Пушкину[16]. Полное собрание сочинений Горького составляет 60 томов: художественные произведения изданы в 1968—1973 годах, публицистика — после 1985 года, письма полностью не изданы до сих пор[17]. С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город Нижний Новгород.
Псевдоним М. Горький впервые появился 12 сентября 1892 года в тифлисской газете «Кавказ» в подписи к рассказу «Макар Чудра»[18].
Биография
Детство
Алексей Максимович Пешков родился в 1868 году в Нижнем Новгороде, в большом деревянном доме на каменном фундаменте на Ковалихинской улице, принадлежавшем его деду, владельцу красильной мастерской, Василию Васильевичу Каширину[19]. Мальчик появился в семье столяра Максима Савватьевича Пешкова (1840—1871), который был сыном разжалованного офицера. По другой версии, которую ряд литературоведов игнорируют, биологическим отцом писателя был управляющий астраханской конторой пароходства И.
С. Колчин[20][21]. Был крещён в православии[22]. В три года Алёша Пешков заболел холерой, но смог выжить. Заразившись от сына холерой, М. С. Пешков умер 29 июля 1871 года в Астрахани, где в последние годы жизни работал управляющим пароходной конторой. Алёша почти не помнил родителя, но рассказы близких о нём оставили глубокий след — даже псевдоним «Максим Горький», по утверждению старых нижегородцев, был взят им в 1892 году в память о Максиме Савватьевиче. Мать Алексея звали Варвара Васильевна, урождённая Каширина (1842—1879) — из мещанской семьи; рано овдовев, вторично вышла замуж, умерла 5 августа 1879 года от чахотки. Бабушка Максима — Акулина Ивановна заменила мальчику родителей. Дед Горького Савватий Пешков дослужился до офицера, но был разжалован и сослан в Сибирь «за жестокое обращение с нижними чинами», после чего записался в мещане. Его сын Максим пять раз убегал от отца и в 17 лет ушёл из дома навсегда[18][23].
Рано осиротев, Алексей провёл детские годы в семье деда по матери Василия Каширина в Нижнем Новгороде, в частности в доме на Почтовом съезде, где в XXI веке располагается музей.
С 11 лет вынужден был зарабатывать — идти «в люди»: работал «мальчиком» при магазине, буфетным посудником на пароходе, пекарем, учился в иконописной мастерской.
Читать Алексея научила мать, дед Каширин обучил азам церковной грамоты. Недолго учился в приходской школе, потом, заболев оспой, вынужден был прекратить обучение в школе. Затем два класса отучился в слободском начальном училище в Канавине, где жил с матерью и отчимом. Отношения с учителем и со школьным священником складывались у Алексея тяжело. Светлые воспоминания Горького о школе связаны с посещением её епископом Астраханским и Нижегородским Хрисанфом. Владыка выделил Пешкова из всего класса, долго и назидательно беседовал с мальчиком, похвалил его за знания житий святых и Псалтири, попросил вести себя благонравно, «не озорничать». Однако после отъезда епископа Алексей назло деду Каширину искромсал его любимые святцы и отстриг в книгах ножницами лики святых. В автобиографии Пешков отмечал, что в детстве не любил ходить в церковь, но дед заставлял его идти в храм силой, при этом ни про исповедь, ни про причащение не упоминается вовсе.
В школе Пешков считался трудным подростком[24]. Атеистическое мировоззрение сохранилось у Горького на всю жизнь, уже став маститым писателем, он сказал: «Бог выдуман — и плохо выдуман! — для того, чтобы укрепить власть человека над людьми, и нужен он только человеку-хозяину, а рабочему народу он — явный враг»[25].
После домашней ссоры с отчимом, которого Алексей едва не зарезал за жестокое обращение с матерью, Пешков вернулся обратно к деду Каширину, который к тому времени совсем разорился. На некоторое время «школой» мальчика стала улица, где он проводил время в компании подростков, лишённых родительского присмотра; получил там кличку Башлык. Недолго учился в начальном приходском училище для детей из неимущих слоёв. После уроков для пропитания собирал тряпьё, вместе с компанией сверстников подворовывал дрова со складов; на уроках Пешкова высмеивали как «ветошника» и «нищеброда». После очередной жалобы одноклассников учителю, что от Пешкова будто бы пахнет помойной ямой и неприятно сидеть рядом с ним, несправедливо обиженный Алексей вскоре бросил училище.
Среднего образования не получил, документов для поступления в университет не имел. При этом Пешков обладал сильной волей к обучению и, по свидетельству деда Каширина, «лошадиной» памятью. Пешков много и жадно читал, через несколько лет уверенно изучал и цитировал философов-идеалистов — Ницше, Гартмана, Шопенгауэра, Каро, Селли; вчерашний бродяга поражал дипломированных приятелей своим знакомством с произведениями классиков. Однако и к 30 годам Пешков писал полуграмотно, с массой орфографических и пунктуационных ошибок, которые ещё долго выправляла его жена Екатерина, профессиональный корректор[26].
Начиная с юности и в течение всей жизни Горький постоянно повторял, что не «пишет», а только «учится писать». Себя писатель с молодых лет называл человеком, который «в мир пришёл, чтобы не соглашаться»[27][28].
С детства Алексей был пироманом, чрезвычайно любил смотреть, как завораживающе горит огонь[29].
По общему мнению литературоведов, автобиографическую трилогию Горького, включающую повести «Детство», «В людях» и «Мои университеты», нельзя воспринимать как документальное, а тем более научное описание его ранней биографии.
События, изложенные в этих художественных произведениях, творчески преображены фантазией и воображением автора, контекстом революционной эпохи, когда были написаны эти книги Горького. Семейные линии Кашириных и Пешковых выстроены мифологично, далеко не всегда пи
Что почитать о Максиме Горьком. К 150-летию писателя
Максим Горький – знаменитый русский писатель рубежа XIX – XX веков, чьи произведения оказали значительное влияние на читателей по всему миру. В первом десятилетии 20-го столетия – вероятно, самый популярный европейский литератор, его книги издавались феноменальными тиражами. Автор прозы, стихотворных произведений, пьес, очерков и статей.
Родился в Нижнем Новгороде 28 марта 1868 (16 марта по старому стилю), умер в Подмосковье 18 июня 1936. Настоящее имя – Алексей Максимович Пешкóв (с ударением на последнем слоге). Публиковался под множеством псевдонимов: Василий Сизов, Самокритик Кириллович Словотеков, Pacatus (Мирный), Unicus (Единственный) и др.
, – но прославился как Максим Горький. Под этим именем состоялся его литературный дебют с рассказом «Макар Чудра» (1892). Своим писательским именем Алексей выбрал имя отца, которого очень любил и рано потерял. Фамилия «Горький» – не столько указание на собственную нелёгкую судьбу, сколько характеристика направления творческих устремлений. Немало произведений писателя посвящено беднякам, людям «социального низа», несчастным и обездоленным.
Излюбленный герой раннего Горького – бесстрашная и свободная личность, бунтарь с волевым и решительным характером. Впоследствии автор расширил поле творческих исканий, создав в своих произведениях целую портретную галерею образов дореволюционной России. Этому помогли жизненные впечатления, полученные во время неоднократных странствий Горького «по Руси».
Первый же сборник писателя – двухтомник «Очерки и рассказы» (1898) – принёс ему громкую известность и уважение среди коллег-литераторов. Уже через несколько лет у Горького появились десятки подражателей: начинающие сочинители старались копировать даже его внешность и манеру держаться.
Он был принят в почётные академики Императорской академии наук, но избрание было аннулировано вмешательством возмущённого Николая II. Дело в том, что Горький занимал радикальную общественную позицию, с юности сотрудничал с революционными организациями и много раз подвергался арестам. В конце концов он вынужден был эмигрировать на несколько лет, до получения амнистии.
Февральскую революцию 1917 года Горький принял с энтузиазмом, но к Октябрьской долго сохранял неоднозначное отношение, неоднократно критиковал методы и решения большевиков. В этот период Горький погрузился в общественную деятельность, много занимался благотворительностью, финансировал собственные издательские проекты. В 1919 году по его инициативе организовано издательство «Всемирная литература» для выпуска мировой классики в эталонных переводах. Но разногласия с новым правительством и необходимость лечить туберкулёз привели к тому, что Горький вновь уехал за рубеж.
Там он послужил своего рода «мостом» между русской эмиграцией и СССР, пытался сблизить эмигрантов с исторической родиной.
В начале 1930-х Горький вернулся на родину, где, помимо продолжения своей постоянной литературной работы, осуществил ряд новых издательских проектов: открывал журналы (например, «Литературная учёба»), запускал книжные серии – в частности, возобновилась серия «Жизнь замечательных людей», открылась серия «Библиотека поэта».
В числе самых значимых произведений Горького – «Песня о буревестнике», рассказ «Старуха Изергиль», пьеса «На дне», автобиографическая трилогия «Детство», «В людях» и «Мои университеты», роман «Мать» и другие. Самый крупный, итоговый труд писателя – роман-эпопея «Жизнь Клима Самгина».
Произведения Горького неоднократно инсценировались в театре, были экранизированы. Образы горьковских героев широко известны.
Вклад Максима Горького в отечественную культуру оценён по достоинству. Его имя получили улицы, переулки и набережные в различных населённых пунктах (например, в Вологде есть улица Горького), в честь него названы площади и парки, станции метрополитена и железных дорог, множество театров и библиотек, высшие учебные заведения, киностудия.
Родной город писателя, Нижний Новгород, с 1932 по 1990 годы носил название Горький.
Знаете ли вы, что…
· В одиннадцать лет Лёша Пешков стал круглым сиротой и вынужден был начать работать. Он сменил многих «хозяев»: был посыльным при обувном магазине, посудником на пароходах, чертёжником, пекарем и т.д., и т.д., и т.д. От отчаяния беспросветной жизни его спасало только чтение книг.
· Максим Горький пять раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе.
· Отца Горького звали Максим, этим же именем писатель назвал и своего сына. Кроме того, Максим – имя правнука Горького (внуков у него не было, только внучки).
· Даже оказавшись на пике литературной славы, в 1907 году, Горький всё ещё указывал своё социальное положение следующим образом: «города Нижнего Новгорода цеховой малярного цеха Алексей Максимович Пешков».
· Горький не знал ни одного иностранного языка, но это не помешало ему провести за границей в общей сложности 18 лет.
Единственная итальянская фраза, которую он запомнил за 15 лет жизни в Италии: «Buona sera!» («Добрый вечер!»).
· Гонораров за литературные публикации Горькому хватало для жизни на итальянской вилле вместе с семьёй и близкими людьми. У них постоянно бывали многочисленные гости. Помимо этого Максим Горький несколько лет спонсировал большевистскую фракцию.
· Среднего образования Горький не получил, документов для поступления в университет не имел. Даже к 30 годам он писал полуграмотно, с массой орфографических и пунктуационных ошибок, которые ещё долго выправляла его жена Екатерина, профессиональный корректор. В течение всей своей литературной жизни Горький повторял, что не «пишет», а только «учится писать».
· В школе Лёшу Пешкова считали трудным подростком. Своеобразной «школой» для него стала улица, где он проводил время в компании беспризорников, среди которых у него было прозвище Башлык.
· Горький почти всю жизнь считал, что родился в 1869 году.
В 1919 году в Петрограде с размахом отметили его 50-летний «юбилей». Но в 1920-х были обнаружены документы, которые свидетельствовали, что писатель родился в 1868 году.
· Систематического образования Горький так и не получил. Но ещё в детстве у него отмечали сильную волю к обучению невероятно крепкую память. Он много и жадно читал, занимался самообразованием, изучал труды философов и поражал своих друзей знанием классиков.
Что почитать о Горьком:
- Басинский, Павел Валерьевич. Горький / П. В. Басинский. — 2-е изд. — Москва : Молодая гвардия, 2006. — 452 с. : ил. — (Жизнь замечательных людей : серия биографий ; вып. 1229 (1029)). — ISBN 5-235-02540-7
Где можно взять: Центр Белова, ЦГБ, Б6
- Басинский, Павел Валерьевич. Русская литература конца XIX -начала ХХ века и первой эмиграции : Пособие для учителя / П.В.Басинский,С.Р.Федякин. — 2-е изд.,испр. — М. : ACADEMiA, 2000. — 526 с. — ISBN 5-7695-0258-4
Где можно взять: ЦГБ, Б15
- Басинский, Павел Валерьевич.
Страсти по Максиму : Горький: 9 дней после смерти / Павел Басинский ; [худож. А. Рыбаков]. — [Лит.-худож. изд.]. — [Б. м.] : АСТ : Астрель Москва, [2011]. — 414, [2] с. : фот. — ISBN 978-5-17-071531-2
Страсти по Максиму : Горький: 9 дней после смерти / Павел Басинский ; [худож. А. Рыбаков]. — [Лит.-худож. изд.]. — [Б. м.] : АСТ : Астрель Москва, [2011]. — 414, [2] с. : фот. — ISBN 978-5-17-071531-2Где можно взять: ЦГБ, Б1, Б2, Б4, Б6, Б8, Б10, Б11, Б12, Б13, Б14, Б18, Б19
- Быков, Дмитрий Львович. Советская литература : краткий курс / Дмитрий Быков. — Москва : ПРОЗАиК, 2013. — 412, [4] с. : ил. — ISBN 978-5-91631-182-2
Где можно взять: Б21
- Быков, Дмитрий Львович. Советская литература : расширенный курс / Дмитрий Быков. — Москва : ПРОЗАиК, 2014. — 574, [2] с. : ил. + [8] л. ил. — ISBN 978-5-91631-210-2
Где можно взять: Б21
- Быковцева, Лидия Петровна. Горький в Италии : монография / Л. П. Быковцева. — Москва : Советский писатель, 1979. — 400 с.
Где можно взять: ЦГБ, Б5, Б11
- Гречнев, В. Я. Горький в Петербурге-Ленинграде / В. Я. Гречнев. — Ленинград : Книжное издательство, 1968. — 223 с.
Я. Горький в Петербурге-Ленинграде / В. Я. Гречнев. — Ленинград : Книжное издательство, 1968. — 223 с. Где можно взять: Б4
- Муратова, К. Д. Горький М.: Семинарий : [для пед. ин-тов] / К. Д. Муратова. — Москва : Просвещение, 1981. — 206 с. (ЦГБ, К/Х, Б1, Б6, Б11, Б14)
Где можно взять: ЦГБ, К/Х, Б1, Б6, Б11, Б14
- Русские писатели. ХХ век : биографии: большой учеб. справочник для школьников и поступающих в вузы / [В. В. Агеносов, П. В. Басинский, Л. В. Ершова и др.]. — Mосква : Дрофа, 2000. — 430 с. — ISBN 5-7107-3099-1
Где можно взять: ЦГБ, Б1, Б4, Б7, Б8, Б10, Б11, Б12, Б14, Б17, Б20, Б21
- Федин, Константин Александрович. Горький среди нас: картины литературной жизни / К. А. Федин. — Москва : Советский писатель, 1977. — 367 с.
Где можно взять: Б14
И конечно же, во всех городских библиотеках Вологды есть книги Алексея Максимовича Горького.
Спрашивайте, обращайтесь!
Андрей Шабашов
Добавить комментарий
Полное собрание сочинений PergamonMedia Максима Горького
Madre, la madre de todas las madres«Pero, niño…, qué puedes hacer tú?», Dice Pelagia a su hijo Paul cuando éste le explica porque es importante aprender yar luego. Debemos saber, debemos comprender dónde está el origen de la dureza de la vida, dice a su agobiada madre. Элла установила оргуллоса де су хихо, ле quedaban cllo las razones de la miseria de su existencia pero como madre sabía también que él no era como los demás y le preocupaba que su resolución de luchar contra la vida rutinaria
de Madre, la madres «Pero, niño…, ¿qué puedes hacer tú?», dice Pelagia a su hijo Paul cuando éste le explica porque es importante aprender y luego enseñar.Debemos saber, debemos comprender dónde está el origen de la dureza de la vida, dice a su agobiada madre. Элла установила оргуллоса де су хихо, ле quedaban cllo las razones de la miseria de su existencia pero como madre sabía también que él no era como los demás y le preocupaba que su resolución de luchar contra la vida rutinaria lo dejara solo.
Me parece increíble pero no recuerdo cuando leí por primera vez el libro emblemático de Máximo Gorki: La madre. Lo tengo borrado, ¿alguna vez les ha pasado? El caso es que ahora me queda cloro que es una lectura незаменимая, непреодолимая.La luz de la razón debe iluminarnos, dice Gorki. «Si queremos esclarecer a quienes están en las tinieblas, debemos poder response a todas las preguntas, honrada y fielmente», destaca. Pero no sólo eso. Pienso que lo más related está en la fuerza con la que va construyendo a los personajes, Paul es un gigante y la madre, Pelagia, es un памятник: «soy vieja y tonta pero puedo comprender lo que es bueno», игра в кости.
Escrita 10 años antes de que estallara la revolución rusa del 17, La madre cumple ahora en 2017, 110 años de su publicación.En este caso, una mirada al context nos ayuda entender la perspectiva histórica, sin embargo, su valor estético trasciende y la mantiene como un clásico de la literatura rusa. Para algunos despistados La madre es la obra maestra del realismo socialista, tendencia estética que преобладает в советском искусстве.
Si aludo a esos lugares comunes es Precisamente para desmitificarlos.
Al triunfo de la revolución, Stalin declaró la guerra al arte burgués y propuso una nueva estética, la del realismo soviético.Gorki, con La madre, puede ser considerado un preursor. Sí, es una Newa que exalta al socialismo: «Todos los proletarios son nuestros camaradas… El socialismo es nuestro hermano en espíritu…». Es una revolución de jóvenes, cuando un viejo con buen sueldo denunciaba a los agitadores decía: ¡Hay que partirles la cara! Pelagia, es una vieja, arrugada y chueca de cuarenta y tantos que tenía miedo por las actividades subversivas de Paul.
A mi parecer, y eso cada lector puede juzgar, la Newa se mantiene vigente no sólo porque las condiciones socialeconómicas resulten parecidas, sino, básicamente porque en cierto punto tanto jóvenes como viejos atíroscuent de en en .En el processso de ruptura, Pelagia le reprocha que siendo su madre le diga cosas horribles, asuntos que ella no entiende.
Madre, le dice: Tengo que acostumbrarte. Sí, una nueva realidad. O como su amigo Rybine, «Hay que renar al hombre. Si tiene sarna, llévalo al baño, lávalo, ponle ropa limpia y se curará. Pero, ¿cómo limpiarlo por dentro? Esa es la cuestión ».
Y, no, no se trata de una guerra entre jóvenes y viejos, Paul dice: «-No hablemos de vejez ni de juventud. Veamos, más bien, qué ideas son las más justas.Solamente la razón liberará al hombre ». La madre es una Newa de Ideas, Gorki no impone su visión del mundo, la confronta con la del zarismo. Sí, участник революции Октября, Estuvo cerca de Lenin, y fue gran amigo de Tolstoi y Chéjov. Pero La madre es sobre todo una history de transformación y esperanza. Ahí es donde mantiene su vigencia, Creo.
@ MauricioCG2014
Собрание сочинений Максима Горького — Максим Горький
Мадре, la madre de todas las madres «Pero, niño…, ¿qué puedes hacer tú?» aprender y luego enseñar.Debemos saber, debemos comprender dónde está el origen de la dureza de la vida, dice a su agobiada madre.
Элла установила оргуллоса де су хихо, ле quedaban cllo las razones de la miseria de su existencia pero como madre sabía también que él no era como los demás y le preocupaba que su resolución de luchar contra la vida rutinaria
«Pero, niño…, ¿qué puedes hacer tú?», dice Pelagia a su hijo Paul cuando éste le explica porque es importante aprender y luego enseñar.Debemos saber, debemos comprender dónde está el origen de la dureza de la vida, dice a su agobiada madre. Элла установила оргуллоса де су хихо, ле quedaban cllo las razones de la miseria de su existencia pero como madre sabía también que él no era como los demás y le preocupaba que su resolución de luchar contra la vida rutinaria lo dejara solo.
Me parece increíble pero no recuerdo cuando leí por primera vez el libro emblemático de Máximo Gorki: La madre. Lo tengo borrado, ¿alguna vez les ha pasado? El caso es que ahora me queda cloro que es una lectura незаменимая, непреодолимая.La luz de la razón debe iluminarnos, dice Gorki.
«Si queremos esclarecer a quienes están en las tinieblas, debemos poder response a todas las preguntas, honrada y fielmente», destaca. Pero no sólo eso. Pienso que lo más related está en la fuerza con la que va construyendo a los personajes, Paul es un gigante y la madre, Pelagia, es un памятник: «soy vieja y tonta pero puedo comprender lo que es bueno», игра в кости.
Escrita 10 años antes de que estallara la revolución rusa del 17, La madre cumple ahora en 2017, 110 años de su publicación.En este caso, una mirada al context nos ayuda entender la perspectiva histórica, sin embargo, su valor estético trasciende y la mantiene como un clásico de la literatura rusa. Para algunos despistados La madre es la obra maestra del realismo socialista, tendencia estética que преобладает в советском искусстве. Si aludo a esos lugares comunes es Precisamente para desmitificarlos.
Al triunfo de la revolución, Stalin declaró la guerra al arte burgués y propuso una nueva estética, la del realismo soviético.
Gorki, con La madre, puede ser considerado un preursor. Sí, es una Newa que exalta al socialismo: «Todos los proletarios son nuestros camaradas… El socialismo es nuestro hermano en espíritu…». Es una revolución de jóvenes, cuando un viejo con buen sueldo denunciaba a los agitadores decía: ¡Hay que partirles la cara! Pelagia, es una vieja, arrugada y chueca de cuarenta y tantos que tenía miedo por las actividades subversivas de Paul.
A mi parecer, y eso cada lector puede juzgar, la Newa se mantiene vigente no sólo porque las condiciones socialeconómicas resulten parecidas, sino, básicamente porque en cierto punto tanto jóvenes como viejos atíroscuent de en en .En el processso de ruptura, Pelagia le reprocha que siendo su madre le diga cosas horribles, asuntos que ella no entiende. Madre, le dice: Tengo que acostumbrarte. Sí, una nueva realidad. O como su amigo Rybine, «Hay que renar al hombre. Si tiene sarna, llévalo al baño, lávalo, ponle ropa limpia y se curará. Pero, ¿cómo limpiarlo por dentro? Esa es la cuestión ».
Y, no, no se trata de una guerra entre jóvenes y viejos, Paul dice: «-No hablemos de vejez ni de juventud. Veamos, más bien, qué ideas son las más justas.Solamente la razón liberará al hombre ». La madre es una Newa de Ideas, Gorki no impone su visión del mundo, la confronta con la del zarismo. Sí, участник революции Октября, Estuvo cerca de Lenin, y fue gran amigo de Tolstoi y Chéjov. Pero La madre es sobre todo una history de transformación y esperanza. Ahí es donde mantiene su vigencia, Creo.
@ MauricioCG2014
Максим Горький. В.И. Ленин
Максим Горький. В.И. ЛенинМаксим Горький
Написано: 1896-99
Источник: Музей В. И. Ленина;
Первая публикация: 1924 г .;
Онлайн-версия: Музей Ленина и Интернет Максима Горького
Архив (www.marxists.org) 2002;
Транскрипция \ Разметка: Дэвид Уолтерс.
Владимир Ленин умер.
Даже в стане его врагов есть такие, кто честно признает: в Ленине мир потерял личность, «которая воплощала гений ярче, чем любой другой великий человек его времени».
… То, что я писал о нем вскоре после его смерти, было написано в состоянии депрессии, поспешно и скудно. Были некоторые вещи, о которых я не позволил бы упомянуть; и я надеюсь, что это будет полностью понятно.Этот человек был дальновидным и мудрым, и «в великой мудрости есть и великая печаль».
Он видел далеко вперед и, размышляя и говоря о людях в 1919-1921 годах, часто точно предсказывал, какими они будут через несколько лет. Не всегда хотелось верить в его пророчества, поскольку они нередко обескураживали, но, увы, многие из них соответствовали его скептическим характеристикам. В моих воспоминаниях о нем, помимо того, что они были плохо написаны, отсутствовала последовательность и были некоторые прискорбные пробелы.Мне следовало начать с Лондонского конгресса, с тех дней, когда передо мной предстал Владимир Ильич, ясно освещенный сомнением и недоверием одних и явной враждебностью и даже ненавистью других.
Я до сих пор вижу голые стены до смешного обветшалого деревянного костела в пригороде Лондона, стрельчатые окна маленького узкого холла, очень похожего на класс бедной школы. Только снаружи здание напоминало церковь. Внутри было полное отсутствие каких-либо религиозных атрибутов, и даже низкая кафедра стояла не в глубине зала, а прямо между двумя дверями.
Я никогда не встречался с Лениным до того года и даже не читал его так много, как должен. Однако меня сильно привлекло к нему то, что я читал о его сочинениях, и особенно восторженные отзывы людей, которые были лично с ним знакомы. Когда нас представили, он крепко сжал мою руку, ощупал меня своими проницательными глазами и сказал юмористическим тоном старого друга:
«Я рада, что вы пришли. Тебе нравится драка, не так ли? Что ж, здесь будет большой лом.”
Я представлял его по-другому. Я что-то в нем упустила. У него была такая артикуляция с невнятными буквами «r» и способ засунуть большие пальцы в проймы жилета, что придавало ему дерзкий вид. Он был слишком обычным, в нем не было ничего «вождя». Я писатель, и моя работа — записывать детали. Это стало привычкой, иногда меня раздражающей.
Когда меня представили Г. В. Плеханову, он стоял и смотрел на меня строго, скрестив руки, с несколько скучающим выражением лица усталого учителя, смотрящего на еще одного нового ученика.И сказал самое банальное: «Я поклонник вашего таланта». Кроме этого, он не сказал ничего, за что моя память могла бы цепляться. На протяжении всего Конгресса ни у него, ни у меня не было ни малейшего желания болтать «по душам».
И вот, лысый, невнятный, сильный, коренастый мужчина, который одной рукой растирал свой сократовский лоб, а другой тряс мою руку, сразу же начал говорить с добрым огоньком в своих удивительно бдительных глазах о недостатках моя книга Мать, которую он, как оказалось, прочитал в рукописи, позаимствованной у меня.П. Ладыжников. Я сказал ему, что торопился написать книгу, но прежде чем я смог объяснить почему, Ленин кивнул и сам назвал причину: хорошо, что я поторопился, потому что это была очень нужная книга. Многие рабочие присоединились к революционному движению импульсивно, спонтанно и теперь сочтут чтение «Матери» очень полезным.
«Очень своевременная книга!» Это была вся его похвала, но для меня это было очень ценно. После этого он деловым тоном спросил, переводили ли Мать на какие-либо иностранные языки и какой ущерб ей нанесли российская и американская цензоры.Когда я сказал ему, что автор должен предстать перед судом, он нахмурился, затем запрокинул голову, закрыл глаза и издал взрыв удивительного смеха …
Владимир Ильич поспешно поднялся на трибуну. Его невнятная буква r заставила его казаться плохим говорящим, но через минуту я был полностью поглощен этим, как и все остальные. Я никогда не знал, что можно так просто говорить о самых сложных политических вопросах. Этот оратор не был сочинителем красивых фраз, он как бы передавал каждое слово на ладони, раскрывая его точное значение с удивительной легкостью.Произведенное им необыкновенное впечатление очень трудно описать.
С протянутой и слегка поднятой рукой он, казалось, взвешивал каждое слово, просеивал фразы своих противников и выдвигал веские аргументы, доказывающие, что право и долг рабочего класса — идти своим путем, а не в в тыл или даже в ряду либеральной буржуазии. Все это было в высшей степени необычно, и создавалось впечатление, что он действительно говорил по велению истории, а не только от себя.Компактность, откровенность и сила его речи, все в нем, когда он стоял на трибуне, было произведением. классического искусства. Не было ничего лишнего, никаких украшений, а если они и были, то их нельзя было увидеть, потому что фигуры его речи были такими же естественными и необходимыми, как пара глаз на лице или пять пальцев на руке.
Он говорил меньше, чем его предшественники, но впечатление было намного сильнее. Не только я почувствовал это, потому что за спиной я услышал восхищенный шепот:
«Это аккуратно поставлено!»
Так оно и было, поскольку каждый его аргумент развивался естественным образом, опираясь на собственную внутреннюю силу.
Меньшевики4 не постеснялись показать, что им неприятна речь Ленина, а тем более его личность. Чем убедительнее он доказывал необходимость партии подняться на вершины революционной теории для тщательной проверки практики, тем злее они прерывали его выступление:
«На этом съезде не место философствовать!»
«Не пытайтесь нас учить! Мы не школьники! »
Худшим из этих хулиганов был большой бородатый парень с лицом лавочника.Отскочив от своего места, он крикнул, заикаясь:
«Против-s-spirators … cons-s-spiracy i-y-your g-game! Б-бланкисты! »
Роза Люксембург одобрительно кивнула словам Ленина и на одном из последующих заседаний отчитала меньшевиков:
«Вы не стоите на марксистских позициях, вы сидите на них, даже валяетесь на них».
Горячий, злой порыв раздражения, иронии и ненависти прокатился по залу. Сотни глаз были устремлены на Владимира Ильича Ленина, видя его в ином свете.Враждебные вылазки его, казалось, не беспокоили, он говорил горячо, но его не волновали. Чего ему стоило это внешнее самообладание, я должен был узнать несколько дней спустя. Было и странно, и болезненно видеть, что эта враждебность была вызвана очевидной истиной о том, что партия могла ясно видеть причины своих разногласий только с теоретических высот. У меня все больше складывалось впечатление, что с каждым днем съезда Владимир Ильич придает все больше сил, придает силы и уверенности; с каждым днем его речи становились все более твердыми, и вся большевистская секция съезда демонстрировала более решительный настрой.Не менее меня тронула великолепная резкая речь Розы Люксембург против меньшевиков.
Ленин проводил все свободное время среди рабочих, расспрашивая их о мельчайших подробностях их существования.
«А как насчет женщин? Работа по дому слишком утомительна? У них есть время учиться или читать? »
В Гайд-парке несколько рабочих, никогда не видевших Ленина до съезда, обменялись впечатлениями. Характерно, что один из них отметил:
«Не знаю…. Может быть, у рабочих здесь, в Европе, действительно есть кто-то столь же умный, как он — Бебель или кто-то в этом роде. Но я не верю, что есть еще кто-то, кого я хотел бы, как этот, на первый взгляд! »
К которому, улыбаясь, добавил другой:
«Он один из нас!»
«Плеханов тоже!» кто-то возразил.
«Плеханов — учитель, начальник, а Ленин — товарищ и вождь!» пришел умный ответ.
«Плехановский сюртук немного смущает, — лукаво заметил молодой человек.
Как-то по пути в ресторан к Владимиру Ильичу подошел рабочий меньшевик и хотел его о чем-то спросить. Ленин замедлил шаг, отстав от остальных, и через пять минут добрался до ресторана.
«Странно, что такой наивный парень оказался на съезде партии!» — сказал он, нахмурившись. «Он хотел узнать настоящую причину наших разногласий. «Что ж, — сказал я, — ваши товарищи хотят сидеть в парламенте, а мы считаем, что рабочий класс должен готовиться к битве.«Я думаю, он меня понял …»
Мы были небольшой группой, обедавшей, как всегда, в одном и том же дешевом ресторанчике. Я заметил, что Владимир Ильич ел мало: два-три яйца с ломтиком сала и кружку густого темного пива. Он явно не беспокоился о себе, хотя его забота о рабочих была поразительной. М.Ф. Андреева отвечала за их кормление, и он все время спрашивал ее:
«Думаете, у наших товарищей достаточно еды? Никто не голоден? Хм … Может, тебе лучше приготовить еще бутербродов?
Посетив меня в отеле, он с беспокойством начал ощупывать мою постель.
«Что ты делаешь?»
«Убедитесь, что листы не влажные. Вы должны заботиться о своем здоровье ».
Осенью 1918 года я спросил Дмитрия Павлова, сормовского рабочего, что, по его мнению, является выдающейся чертой Ленина.
«Простота! Он прост, как правда, — ответил он без колебаний, как бы констатируя давно установленный факт.
Подчиненные человека обычно являются его самыми суровыми критиками, но шофер Ленина Гил, человек, который многое повидал в свое время, сказал следующее:
«Ленин, он особенный.Нет никого похожего на него. Однажды я ехал по Мясницкой в плотном потоке, мы еле двигались, и я продолжал трубить в гудок, боясь, что кто-нибудь нас ударит. Я ужасно нервничал. Он открыл заднюю дверь, встал рядом со мной на подножку, рискуя быть сбитым с толку, и успокаивающе сказал мне: «Вот, Гил, пожалуйста, не волнуйся», — сказал он. «Просто продолжай ехать, как все!» Я старый водитель и знаю, что никто другой не сделал бы такого ».
Трудно описать естественность и гибкость, с которыми все ленинские впечатления сошлись в едином потоке мысли.
Его мысль, как игла компаса, всегда указывала на классовые интересы трудящихся. Однажды вечером в Лондоне, когда нам нечего было делать, группа из нас пошла на представление в небольшой демократический театр. Владимир Ильич от души посмеялся над клоунами и юмористическими номерами, равнодушно посмотрел на большинство остальных и внимательно наблюдал за сценой, где пара лесорубов из Британской Колумбии срубила дерево. На сцене был изображен лесной лагерь, и эти два крепких парня за минуту проткнули ствол дерева толщиной в ярд.
«Это, конечно, только для публики. В реальной жизни они не могут так быстро работать », — прокомментировал Владимир Ильич. «Однако очевидно, что там тоже используют топоры, превращая много хорошей древесины в бесполезную стружку. Вот вам культурный британец! »
Он говорил об анархии производства при капиталистической системе, об огромном проценте растраченного сырья и в заключение выразил сожаление, что никто еще не подумал написать об этом книгу.Идея была не совсем ясна для меня, но прежде чем я смог задать какие-либо вопросы, он отказался от темы «эксцентричности» как особой формы театрального искусства.
«Это сатирическое или скептическое отношение к условному, желание вывернуть его наизнанку, немного покрутить, раскрыть нелогичное в обычном. Это сложно и интересно ».
Обсуждая утопический роман с А.А. Богдановым-Малиновским на Капри два года спустя, он заметил:
«Вы должны написать роман для рабочих о том, как капиталистические хищники опустошили Землю, растратив всю ее нефть, железо, лес и уголь.Это была бы очень полезная книга, синьор махист! »
Расставаясь с нами в Лондоне, он заверил меня, что приедет на Капри в отпуск.
Но до того, как он приехал на Капри, я видел его в Париже, в двухкомнатной студенческой квартире; Однако это была студенческая квартира только по размеру, а не в том порядке, в котором она содержалась. Надежда Константиновна заварила нам чаю и вышла, оставив нас двоих поговорить. Издательство «Знание» тогда закрывалось, и я приехал поговорить с Владимиром Ильичом об организации нового издательства, которое могло бы объединить всех наших писателей.Я предложил Владимиру Ильичу, В. В. Воровскому и еще кому-то быть зарубежными редакторами, а В. А. Десницкий-Строев представлять их в России.
Я считал необходимым написать серию книг по истории западной и русской литературы, а также по истории культуры, которые предоставили бы рабочим богатый фактический материал для их самообразования и пропаганды.
Владимир Ильич, однако, отменил этот план ввиду цензуры и трудности организации людей; большинство из них занималось партийной практической работой, и писать было некогда.Его главный и наиболее убедительный аргумент заключался в том, что сейчас не время для объемных книг: потребителем объемных книг была интеллигенция, которая явно отходила от социализма и переходила к либерализму, и мы не могли сбить ее с избранного пути. Нам были нужны газета, брошюры. Было бы хорошо возобновить издание серии «Знание», но в России это было невозможно из-за цензуры, а здесь — из транспортных соображений. Нам нужно было передать людям сотни тысяч листовок, но нелегально ввозить такое количество в страну нельзя.
И поэтому нам пришлось отложить организацию издательства до лучших времен.
Ленин со своей поразительной живостью и ясностью заговорил о Думе, о конституционных демократах, которые сторонятся октябристов, отмечая, что «единственный путь впереди их ведет вправо». Затем он привел ряд аргументов, показывающих, что война близка, и «вероятно, не одна война, а целая серия войн». Этот прогноз вскоре подтвердился на Балканах.
Он встал, приняв свою обычную позу, засунув большие пальцы в проймы жилета, и начал медленно расхаживать по маленькой комнате, его глаза блестели сквозь суженные веки.
«Грядет война. Это неизбежно. Капиталистический мир достиг состояния гнилого брожения, и люди уже поражены ядом шовинизма и национализма. Я думаю, что мы еще станем свидетелями общеевропейской войны. Пролетариат? Вряд ли пролетариат найдет в себе силы предотвратить кровавую баню.Как это могло быть сделано? Путем всеобщей забастовки по всей Европе? Рабочие недостаточно организованы для этого и недостаточно сознательны. Такой удар стал бы началом гражданской войны, а мы, реалистичные политики, не можем рассчитывать на это ».
Сделав паузу в шаге, он добавил угрюмо: «Пролетариат, конечно, сильно пострадает, такова, увы, его судьба, пока. Но его враги будут ослаблять друг друга; это тоже неизбежно ».
Он подошел ко мне.«Только подумайте!» — сказал он с удивлением, тихо, но решительно. «Подумайте, для чего сытые гонят голодных на бойню? Можно ли назвать преступление более идиотским, более отвратительным? Рабочие заплатят за это ужасную цену, но в конце концов победят; такова воля истории ».
Хотя он часто говорил об истории, я никогда не слышал, чтобы он сказал что-нибудь, указывающее на то, что он подчинился ее воле и силе как фетишу.
Очевидно взволнованный, он сел за стол, вытер лоб, сделал глоток холодного чая и внезапно спросил:
«Почему в Америке о тебе подняли такой шум? Я читал об этом в газетах, но что же произошло на самом деле? »
Я вкратце рассказал ему о своем приключении.
Я не встречал никого, кто мог бы так заразительно смеяться, как Владимир Ильич. Было действительно странно видеть, что этот суровый реалист, который так ясно видел и чувствовал неизбежность великих социальных трагедий, человек, несгибаемый и непримиримый в своей ненависти к капиталистическому миру, мог смеяться с таким детским ликованием, что до слез навернулись слезы. его глаза. Какой сильный, здоровый и здоровый дух должен был иметь человек, чтобы так смеяться!
«Ты же юморист, да!» он задохнулся от смеха.«Этого я никогда не ожидал. Ужасно смешно … ».
Вытерев глаза, он нежно улыбнулся и серьезно заметил:
«Хорошо, что ты видишь забавную сторону своих неудач. Чувство юмора — прекрасное, здоровое качество. Я очень ценю юмор, хотя у меня нет к нему таланта. Наверное, в жизни столько же юмора, сколько грусти, не меньше, я уверен. Я должен был снова зайти к нему через два дня, но погода изменилась к худшему, и у меня случился приступ кровохарканья, который заставил меня покинуть город на следующий день.
После Парижа мы снова встретились на Капри. У меня осталось странное впечатление, будто Ленин бывал там дважды и в совершенно разных настроениях.
Владимир Ильич, с которым я спустился к пристани, тотчас же самым решительным тоном сказал мне:
«Я знаю, Алексей Максимович, что вы рассчитываете добиться моего примирения с махистами, хотя в моем письме вас предупреждали, что это невозможно. Так что, пожалуйста, не пытайся! »
По дороге ко мне и после того, как мы приехали туда, я все пытался объяснить, что он был не совсем прав, что я не собирался примирять философские разногласия, которые, кстати, я не слишком хорошо понимал.Кроме того, с юности я с подозрением относился ко всей философии, поскольку она противоречила моему «субъективному» опыту: мир только «обретал форму», насколько я был обеспокоен, а философия продолжала сковывать его своими неумелыми и несвоевременными вопросами. : «Куда ты направляешься? Зачем? Зачем? И почему?» Некоторые философы действительно коротко командовали: «Стой!»
Вдобавок я уже знал, что, как женщина, философия может быть очень простой, даже некрасивой, но так хитро и убедительно одетой, что она могла сойти за красавицу.Это рассмешило Владимира Ильича.
«Это забавно, — сказал он. «Но мир только приходит в форму» — это хорошо! Подумайте об этом серьезно, и, начав с этого, вы доберетесь туда, где должны были давно ».
Тогда я заметил, что А. А. Богданов, А. В. Луначарский и В. А. Базаров — большие люди в моих глазах, люди прекрасного разностороннего образования. Я не встречал себе равных в партии. «Возможно. И что из этого следует? »« В конечном итоге я рассматриваю их как людей с одной и той же целью, и одна и та же цель, принимаемая всем сердцем, должна устранить философские различия… »
«Что означает, что вы все еще надеетесь на примирение? Это бесполезно! » он сказал. «Разгони эту надежду, это мой дружеский совет! Плеханов, по вашему мнению, тоже человек с той же целью, но — и это остается между нами, — я думаю, что он преследует совсем другую цель, хотя он материалист, а не метафизик ».
На этом наш разговор закончился. Вряд ли нужно добавлять, что я не изложил это слово в слово, не буквально, но я могу поручиться за его смысл.
Я увидел теперь Владимира Ильича Ленина, который был еще тверже, даже более несгибаем, чем был на Лондонском съезде. Но там он был обеспокоен; были моменты, когда можно было отчетливо понять, что раскол в партии глубоко затронул его.
Здесь он был безмятежным, холодным и насмешливым, категорически отказывался говорить на философские темы, настороженно и настороженно. А.А. Богданов, очень приятный и мягкий человек, хотя и несколько самоуверенный, вынужден был выслушать резкие резкие замечания Ленина, которым он был очень увлечен.
«Шопенгауэр сказал:« Тот, кто ясно мыслит, ясно излагает вещи ». Я думаю, это лучшее, что он когда-либо говорил. Но вы, товарищ Богданов, непонятно излагаете. Скажите мне в двух-трех предложениях, что ваша «подмена» предлагает рабочему классу и почему махизм революционнее марксизма? »
Богданов попытался объяснить, но на самом деле был слишком многословен и туманен.
«Брось!» посоветовал Владимир Ильич. «Кто-то, я думаю, это был Жорес, однажды сказал:« Я лучше скажу правду, чем буду министром »; Я бы добавил: «или махист».”
После чего он сыграл партию в шахматы с Богдановым и рассердился, когда проиграл, даже довольно по-детски дулся. Это было необычайно: как и его удивительный смех, его детское дуновение не нарушало монолитной целостности его характера.
Но был еще Ленин на Капри — замечательный товарищ, веселый человек с живым неослабевающим интересом ко всему на свете и удивительно добрым отношением к людям.
Однажды поздно вечером, когда все пошли гулять, он сказал М.Мы с Ф. Андреевой печальным и глубоко опечаленным тоном:
«Это умные, талантливые люди, они много сделали для партии, они могли бы сделать в десять раз больше, но они не пойдут с нами! Они не могут. Десятки и сотни подобных им сломаны и искалечены этой преступной системой ».
В другом случае он заметил:
«Луначарский вернется в партию; он менее индивидуалист, чем эти двое. Он человек редких дарований. У меня к нему слабость — какие глупые слова, черт возьми! «Чья-то слабость»! Я его люблю, знаете, он отличный товарищ! В нем есть некое французское великолепие.Его легкомыслие тоже французское, легкомыслие его эстетизма ».
Он внимательно расспрашивал о жизни рыбаков Капри, он хотел знать, что они зарабатывают, в какой степени на них влияют священники; он спросил, в какие школы они отправляют своих детей. Меня поразил круг его интересов. Рассказав, что один из священников был сыном бедного крестьянина, он сразу же захотел узнать, как часто крестьяне отправляют своих детей в духовные школы и возвращаются ли они, чтобы служить священниками в своих родных деревнях.
«Видите? Если это не случайность, то это должна быть политика Ватикана … И очень хитрая политика! »
Я не могу вспомнить другого человека, который так высоко возвышался над всеми, но был способен противостоять искушениям честолюбия и сохранять жизненно важные интересы в «простых людях».
Он обладал магнетическими качествами, которые завоевали сердца и симпатии трудящихся. Он не говорил по-итальянски, но рыбаки Капри, видевшие Шаляпина, и немало других выдающихся русских интуитивно отводили ему особое место.В его смехе было великое очарование — искренний смех человека, который, хотя и мог оценить неуклюжесть человеческой глупости и хитрые капризы интеллекта, мог наслаждаться детской простотой «бесхитростного сердца».
«Только честный человек может так смеяться», — прокомментировал старый рыбак Джованни Спадаро.
Раскачиваясь в лодке на волнах, голубых и прозрачных, как небо, Ленин пытался научиться ловить рыбу «на палец», то есть удочкой, а не удочкой.Рыбаки сказали ему схватить удочку, как только его палец почувствует малейшую вибрацию.
«Стоимость: дрин-дрин. Capisci, — сказали они.
В этот момент он поймал рыбу и вытащил ее, вскрикивая от восторга ребенка и восторга охотника:
«Ага! Дрин-дрин! »
Рыбаки кричали от смеха, как дети, и прозвали его синьором Дрин-Дрин.
Еще долго после того, как Ленин уехал, все еще спрашивали:
«Как поживает синьор Дрин-Дрин? Вы уверены, что царь его не поймает? »
…. В голодный, тяжелый 1919 год Ленину было стыдно есть еду, которую ему присылали товарищи, солдаты и крестьяне из провинции. Когда в его суровую квартиру принесли посылки, он немедленно раздал муку, сахар и масло тем из его товарищей, которые были больны или ослабли от недоедания. Пригласив меня однажды на обед, он сказал:
«Могу угостить вас копченой рыбой, присланной из Астрахани».
Наморщив сократово лоб и глядя в сторону всевидящими глазами, он добавил:
«Они продолжают посылать вещи, как будто я их повелитель! Но как отразить это? Если бы я отказался принять это, я бы обидел их.И все вокруг голодны.
Человек простых привычек, незнакомец с алкоголем и курением, он был занят своей сложной и сложной работой с утра до вечера и, хотя совершенно неспособен позаботиться о своих потребностях, пристально следил за благополучием своих товарищей. . Однажды я пришел к нему и обнаружил, что он что-то пишет за своим столом.
«Привет, как дела?» — сказал он, не отрываясь от листа бумаги. «Я закончу через минуту. В провинции есть товарищ, которому надоело, видимо, усталый.Мы должны его подбодрить. Настроение человека — дело не пустяк! »
Однажды, когда я зашел к нему в Москву, он спросил:
«Вы ужинали?»
«Да».
«Вы не придумываете?»
«Есть свидетели — обедал в кремлевской столовой».
«Я слышал, что там готовят гнилые блюда».
«Не гнилой, но могло быть и лучше».
После чего он начал меня узко расспрашивать: почему еда плохая? Как это можно было улучшить?
«Что с ними?» он кипел.«Неужели они не могут найти достойного повара? Люди работают до мозга костей; им нужно давать вкусную еду, чтобы они ели больше. Я знаю, что их мало, а продукты плохие, и поэтому им нужен способный повар ». Затем он процитировал какого-то диетолога о важности вкусного гарнира для пищеварения.
«Как вы находите время для таких вещей?» Я спросил.
«За рациональное питание?» — возразил он, его тон показывал, что мой вопрос был неуместным.
Мой старый знакомый П.А. Скороходов, сормовец, как и я, был человеком мягкосердечным и однажды пожаловался мне на напряженность работы в ЧК. На что я заметил:
«Я думаю, это не для тебя. Ты не годишься для этого «.
«Совершенно верно!» он с грустью согласился. «Я совсем не приспособлен для этого». Но немного поразмыслив, он продолжил: «И все же, когда я вспоминаю, что и Ильичу, наверное, очень часто приходилось бить свое сердце, мне стыдно за свою слабость».
Я знал немало рабочих, которым пришлось стиснуть зубы и «заставить свои сердца» — фактически подвергнув свой «социальный идеализм» ужасному напряжению — для торжества дела, которому они служили.
Приходилось ли Ленину когда-нибудь «заставлять свое сердце»?
Он слишком мало заботился о себе, чтобы говорить с кем-либо о таких вещах, и никто не умел лучше хранить в секрете бури, бушующие в его душе. Только однажды, лаская чьих-то детей в Горках, он сказал:
«Их жизнь будет лучше нашей; многое из того, что было в нашей жизни, они не испытают. Их жизнь станет менее жестокой ».
Глядя на холмы, где стояла деревня, он задумчиво добавил:
«Но я им не завидую.Нашему поколению удалось выполнить работу поразительной исторической важности. Жестокость нашей жизни, навязанная нам условиями, будет понятна и оправдана. Все будет понятно, все! »
Он нежно, заботливо погладил детей.
Зайдя к нему однажды, я увидел у него на столе книгу «Война и мир».
«Верно. Толстой! Я хотел прочесть сцену охоты, но потом вспомнил, что должен написать товарищу.У меня совсем нет времени читать. Только вчера вечером я прочитал вашу книгу о Толстом.
Улыбаясь и прищурившись, он роскошно растянулся в кресле и, понизив голос, быстро продолжил:
«Что за скала, а? Какой гигант! Это, друг мой, художник … А знаете, что еще меня поражает? До прихода графа в литературе не было настоящего мужика.
Он посмотрел на меня своими мерцающими глазами:
«Кто в Европе может сравниться с ним?»
Сам ответил на вопрос:
«Никто.”
Потирая руки, он засмеялся, явно довольный.
Я часто замечал его гордость за Россию, за русских, за русское искусство. Эта черта показалась Ленину чуждой и даже наивной, но потом я научился различать в ней подтекст его глубокой радостной любви к трудящимся.
Наблюдая, как рыбаки на Капри осторожно развязывают сети, порванные и запутанные акулой, он заметил: «Наши люди более энергичны на работе».
Когда я выразил свои сомнения, он раздраженно сказал:
“Хм… Ты ведь не забываешь Россию, живешь на этом холме? »
… Прослушивая сонаты Бетховена в исполнении Исая Добровейна в доме Ю. П. Пешковой в Москве однажды вечером, Ленин заметил:
«Я не знаю ничего лучше Аппассионата и могу слушать ее каждый день. Какая удивительная, сверхчеловеческая музыка! Я всегда горжусь, может быть, наивно, думать, что люди могут творить такие чудеса! »
Сморщив глаза, он грустно улыбнулся и добавил:
«Но я не очень часто слушаю музыку, это действует на нервы.Я хочу говорить милые, глупые вещи и похлопывать по головам людей, которые, живя в мерзком аду, могут творить такую красоту. В наши дни никого нельзя гладить по голове, могут откусить руку. Их нужно бить по голове, бить безжалостно, хотя в идеале мы против насилия над людьми. Хм-какая адски трудная работа! »
Хотя сам был слабым здоровьем и был совершенно истощен, 9 августа 1921 года он написал мне следующую записку:
«Я отправил ваше письмо Л.Б. Каменев. Я так устал, что ничего не могу сделать. Подумать только, вы проливали кровь, но отказываетесь идти !! Это действительно самое бесстыдное и неразумное с вашей стороны. В хорошем санатории Европы вы не только лечитесь, но и сделаете втрое больше полезной работы. Действительно и верно. Здесь у вас нет ни лечения, ни работы — только суеты. Обычная пустая суета. Уходи и поправляйся. Прошу не быть упрямым!
«Ваш Ленин»
Более года с удивительной настойчивостью он уговаривал меня уехать из России, и я не мог не задаться вопросом, как он, так полностью поглощенный своей работой, мог вспомнить, что кто-то где-то болен и нуждается в отдыхе?
Он писал письма типа только что процитированных разным людям, возможно, десяткам из них.
Я уже упоминал о его исключительной заботе о товарищах, о его внимании к ним, о его пристальном интересе даже к неприятным мелочам их жизни. Я никогда не мог заметить в этой его заботе эгоистичную заботу, иногда проявляемую умным мастером по отношению к своим способным и честным работникам.
Его было поистине искренним вниманием настоящего товарища, привязанностью равного к равным. Я знаю, что Владимиру Ленину не было равных даже среди крупнейших деятелей его партии, но он, похоже, не осознавал этого, а точнее — не хотел знать.Он был резок с людьми, когда спорил с ними, смеялся над ними и даже доводил их до язвительных насмешек. Все это правда.
И все же снова и снова, когда он говорил о людях, которых ругал и распял накануне, я отчетливо слышал ноту искреннего удивления их таланту и моральным качествам, уважения к их упорным, неустанным усилиям в адских условиях 1918 года. -1921 год, когда они работали в окружении шпионов всех стран и всех политических партий, среди заговоров, которые созрели, как гнойные нарывы на теле истощенной войной страны.Они работали без отдыха, ели мало и плохо питались, жили в состоянии постоянной тревоги.
Сам Ленин, казалось, не чувствовал тяжести этих условий, тревог жизни, потрясенной до основания песенной бурей междоусобиц. Только однажды во время разговора с М. Ф. Андреевой от него вырвалось что-нибудь вроде жалобы или того, что она приняла за жалобу:
«А что же делать, дорогая Мария Федоровна? Мы должны продолжать бороться. Мы должны! Конечно, нам тяжело.Ты думаешь, мне иногда бывает легко? Очень сложно, я вам скажу! Но посмотрите на Дзержинского. Посмотри, какой он изможденный! Но ничего не поделаешь. Неважно, если нам будет тяжело, пока мы выигрываем! »
Что касается меня, то я слышал, как он жаловался только один раз:
«Как жаль, — сказал он, — что Мартова нет с нами! Какой он замечательный товарищ, какое чистое сердце! »
Помню, как долго и от души он смеялся, когда где-то читал, что Мартов сказал: «В России только два коммуниста, Ленин и Коллонтай.”
Очнувшись от смеха, он со вздохом добавил:
«Какой он умен! Ну да ладно … »
Проведя хозяйственного руководителя у дверей своего кабинета, он сказал с тем же уважением и удивлением:
«Вы давно его знаете? Он мог возглавить кабинет в любой европейской стране ».
Потирая руки, добавил:
«В Европе таланты меньше, чем у нас».
Я предложил ему съездить со мной в Главный артиллерийский штаб, чтобы посмотреть на изобретение бывшего артиллериста, большевика.Это был прибор для корректировки зенитного огня.
«Что я знаю о таких вещах?» — сказал он, но все равно пошел со мной. В темной комнате мы обнаружили семь мрачных генералов, все серые, усатые и эрудиты, сидевших за столом, на котором было установлено устройство. Скромная гражданская фигура Ленина казалась потерянной среди них. Изобретатель приступил к объяснению конструкции. Послушав минуту или две, Ленин одобрительно произнес «Хм» и начал расспрашивать человека так легко, как если бы проводил его на экзамене по политическим проблемам:
«Как прицельный механизм справляется с двойной задачей? Не мог ли угол стволов ружья автоматически синхронизироваться с выводами механизма? «
Он также спросил об эффективном ударном поле и некоторых других вещах, получив ответы от изобретателя и генералов.
«Я сказал своим генералам, что вы едете с товарищем, но не сказал им, кто этот товарищ», — сказал мне изобретатель впоследствии. «Они не узнали Ильича и, наверное, не могли представить, чтобы он появился так тихо, без церемоний и без охраны. «Он техник, профессор?» — спросили они. «Ленин!» Они потеряли дар речи. «И как он так хорошо знал нашу область? Вопросы, которые он задавал, производили впечатление технической компетентности ». Они были озадачены.Я не думаю, что они действительно верят, что это был Ленин … »
Возвращаясь из Артиллерийского штаба, Ленин смеялся, сказав изобретателю:
«Как можно ошибаться, оценивая человека! Я знал, что он был старым добрым товарищем, но вряд ли блестящим. И именно этим он и оказался хорош. Отличный парень! Вы обратили внимание на тех генералов, когда я выразил сомнение в практической ценности устройства? Я сделал это специально — чтобы увидеть, что они на самом деле думают о его умном устройстве.”
Он снова засмеялся и спросил:
«Вы говорите, что у него есть еще одно изобретение? Почему с этим ничего не делается? Ему не следует заниматься ничем другим. Ах, если бы мы могли создать идеальные условия для работы всех техников! Россия была бы самой развитой страной в мире через двадцать пять лет! »
Я часто слышал, как он хвалит людей. Он мог так говорить даже о тех, кто, как говорили, ему не нравился, отдавая должное их энергии.
…Он относился ко мне как строгий наставник и добрый «солидный друг».
«Ты загадка», — сказал он мне однажды со смешком. «Вы кажетесь хорошим реалистом в литературе, но романтиком в том, что касается людей. Вы думаете, что все стали жертвами истории, не так ли? Мы знаем историю и говорим жертвенным жертвам:
«Опрокидывайте алтари, разрушайте храмы и изгоняйте богов!» Однако вы хотели бы убедить меня, что воинственная партия рабочего класса обязана, прежде всего, обеспечить комфорт интеллектуалов.”
Возможно, я ошибаюсь, но я чувствовал, что Владимир Ильич любил со мной разговаривать, и почти всегда просил меня звонить ему, когда я приходил.
В другом случае он заметил:
«Обсуждать с вами всегда интересно, у вас все больше и больше впечатлений».
Он спросил меня о настроениях интеллигенции с особым упором на ученых: мы с А. Б. Халатовым в то время работали с Комиссией по социальному обеспечению ученых.И еще он интересовался пролетарской литературой.
«Вы чего-нибудь от этого ждете?»
Я сказал, что многого ожидаю, но считаю необходимым организовать литературный колледж с отделениями филологии, западных и восточных языков, фольклора, истории мировой литературы и отдельным отделом истории русской литературы.
— Хм, — пробормотал он, прищурившись и посмеиваясь. «Это очень амбициозно и потрясающе! Я не против того, чтобы это было амбициозно, но будет ли оно ослепительным? У нас нет своих профессоров в этой сфере.Что касается буржуазных профессоров, вы можете себе представить, какую историю они нам дадут … Нет, это больше, чем мы можем сейчас заняться … Нам придется подождать еще три, а может быть, и пять лет.
Он продолжал жалобно:
«У меня совсем нет времени читать! … Неужели вы не замечаете, что сейчас пишется очень много стихов? Их целые страницы в журналах, и каждый день появляются новые коллекции ».
Я сказал, что тяга молодежи к песне в такие времена естественна и что посредственные стихи, на мой взгляд, писать легче, чем хорошую прозу.Я заметил, что на написание стихов уходит меньше времени, и, кроме того, у нас было много хороших учителей просодии.
«О нет, не могу поверить, что стихи писать легче, чем прозу! Я даже представить себе не могу. Я не смог бы написать две строки стихов, даже если бы ты угрожал снять с меня шкуру ». Он продолжил, нахмурившись. «Вся старая революционная литература, в том объеме, в каком она есть у нас и в Европе, должна быть доступна массам».
Это был русский, который долгое время жил вдали от России и внимательно изучал свою страну — издалека она казалась более живописной и красочной.Он правильно оценил ее потенциальную силу, т. Е. Исключительную одаренность народа, еще слабо выраженную, не пробуждаемую историей, тяжелую и унылую; но талант был везде, выделяясь яркими золотыми звездами на мрачном фоне фантастической русской жизни.
Ушел из жизни Владимир Ленин, большой, настоящий человек этого мира. Его смерть — болезненный удар для всех, кто его знал, очень болезненный удар!
Но черная линия смерти только подчеркнет его важность в глазах всего мира — важность вождя трудящихся мира.
Если бы тучи ненависти к нему, тучи лжи и клеветы, сплетенные вокруг него, были еще плотнее, это не имело бы значения, потому что нет такой силы, которая могла бы потушить поднятый им факел в душной тьме сошедшего с ума мира.
Никогда не было человека, который заслуживает большего, чтобы его навсегда запомнил весь мир.
Владимир Ленин умер. Но те, кому он завещал свою мудрость и свою волю, живы. Они живы и работают более успешно, чем когда-либо работал кто-либо на Земле.
.