Анна Виор — Легенда о свободе. Крылья
User_green 01.07.2020 15:07Копипаста: Граматический анализ Фантлаб.
Приблизительно страниц: 393
Активный словарный запас: низкий (2501 уникальное слово на 10000 слов текста)
Средняя длина предложения: 72 знака, что немного ниже среднего (81)
Доля диалогов в тексте: 28%, что немного ниже среднего (37%)
Подробние — на фантлабе(ссилки запрешены автоцензурой ФВ.)
ruzikroma 07.07.2017 01:04книгу читал долго — ни как не мог дочитать — концовка тяжелая — автор создала идеального врага — при убийстве которого герой не должен был выжить — но он выжил — на мой взгляд автор зря его спасла — эмоциональный фон был-бы выше — концовка логичнее — КНИГА ПОНРАВИЛАСЬ — автору удалось создать красивый объемный мир — за тяжелую атмосферу бал снижаю 9 из 10 wera 24.08.2016 18:26
Мне очень понравилась вся серия. Не банально, захватывает. Прочла сразу всю серию. ГГ хоть и самый сильный, но эта сила не даётся ему легко и просто. Неоднозначные герои и неожиданные повороты сюжета. anna 14.04.2015 16:30
Совсем не скучная книга. прочла за сутки. Советую Роман 01.04.2015 00:30
Очень интересная, захватывающая книга! Skripka 08.01.2015 11:10
Захватывающий мир. Классная задумка. Ни на что не похоже. Качественное серьезное фэнтези. rami 29.12.2014 18:17
Мне очень понравилось. Читала взахлеб всю трилогию. Oziris 29.12.2014 16:17
Вполне можно почитать, убить время
Легенда о свободе. Крылья читать онлайн — Анна Виор
Анна Виор
Легенда о свободе. Крылья
Пролог
СУД ЭФФА
Тшагас смотрел, как возвращаются рабы с поля… Из-за темных построек показались их почти призрачные, в последних лучах заходящего солнца, фигуры. Рабы: сгорбленные плечи и опущенные головы, устало обвисшие руки… А какой еще вид может быть у того, кто целый день горбатится на хозяйском поле, истекая потом и изнывая от жары?.. Тшагас — тоже раб… Он взглянул на свои руки — одеревенелые мозоли, огрубелая кожа… Хотя, когда он махал мечом в Чифре, руки были не лучше. Одежда, правда, на нем совсем не та… И обувь тогда у него была, а раб — босоног.
Его перед боем от работы освободили, и он раздумывает сегодня весь день, с кем придется драться… Из этих — никто не захотел. Скорее всего, это будут крепкие ребята с западных полей, тех, что граничат с Дикими землями; тамошние рабы никогда не прочь помахать кулаками.
Вон шагает Сибо, черная громадина. Если б этот Сибо согласился попробовать себя в боях для «суда эффа», соперников ему б не нашлось. У Тшагаса всегда челюсть отвисает, когда он видит, как Сибо ворочает булыжники. А как корчует пни! Но чернокожий сам себе на уме, молчит целыми днями, будто без языка родился. И драться никогда не станет — вера в каких-то богов запрещает ему. Он покорный, что вол… Прирожденный раб. Ну, не он один такую жизнь предпочитает смерти от зубов эффа.
Вот, к примеру, рыжий кутиец — вымахал достаточно, ему нет двадцати, а уже почти догнал Сибо. Скорее всего, не настоящий он кутиец. Где это видано, чтобы рыжие воины, известные своей свирепостью, безропотно пахали на хозяйском поле?! Скорее всего, какой-нибудь арайский мечник при захвате Куты изнасиловал его огненноволосую мамашу, а потом продал, выдавая за беременную кутийцем… Но как бы там ни было, а часть этой их горячей крови в парне должна течь. Наверняка когда-нибудь и он попробует уйти живым с «суда эффа»: может, уже в следующий раз, через три года…
А дружок его — слабак. И имя у него подходящее: Рохо — «птенец». Взгляд, правда, у него тяжелый, острый, что годжийский клинок, и глаза, сожри его эфф, зеленые, как у кошки… Тариец! Никто об этом ни слова, но Тшагаса не обманешь — уроженца великой Тарии он узнает из тысячи. Однако эффа-то взглядом или происхождением не остановишь…
А вот Марз — северянин, с самого настоящего севера по ту сторону Хребта Дракона. Из страны, где холодно круглый год и твердая вода падает с неба. Северянин тоже терпит: как только надсмотрщики к’Хаэля над ним ни измываются — Марз терпит.
Боятся… Все они боятся. Страх больше, чем недовольство, больше, чем боль, больше, чем тоска по родным местам… Эффов и свободные боятся, но рабы — особенно, этих зверей и вывели специально, чтобы идти по следу беглых. Эфф никогда не вернется к хозяину без головы того, за кем его послали.
А он — Тшагас, боится? Тшагас содрогнулся, представив эту тварь — эффа. Похожий на огромного пса, размером со льва, только лишенный шерсти, с желтыми пронзительными глазами и клыками длиной с ладонь, торчащими наружу. От затылка растет кожистый воротник с шипами по краю… Он и одной лапой может перебить хребет, а в пасть легко входит голова добычи. Щелкнет зубами — и нет у тебя больше головы…
Но до этого далеко. Еще не завтра… Чтобы попытать своего счастья, использовать свой сомнительный шанс добыть ошейник эффа, а с ним и свободу, нужно еще победить в боях. В Аре существует закон: тот, кто предъявит ошейник эффа — вольный человек, и никто никогда не смеет опять обратить его в рабство. А чтобы ошейник с эффа снять — нужно его прежде убить. А можно ли эту тварь вообще убить?
Тшагас отогнал такие мысли. Потом… потом. Прежде нужно побороться с теми, кто, как и он, три года готовился, чтобы попробовать покончить со всем этим… Ведь перед тем как зверь отгрызет тебе голову и сожрет тело, ты, как победитель боев, проведешь «неделю в раю».
Самого лучшего, крепкого, сильного, ловкого, побившего перед лицом к’Хаэля всех своих соперников, ждут семь дней неги и роскоши. Комнаты с настоящей купальней… Кушанья. Мясо, вино. Как же давно не пил он вина? Да и мяса давненько не ел… Мягкая постель вместо соломенного тюфяка. Женщины… Семь рабынь-красавиц, по одной на каждый день. А хозяин-то хитер — потом пара красавиц из этих семи родят для него новых крепких рабов… Победителю станут прислуживать и кланяться, как к’Хаэлю. Смоют его многолетний пот, перемешанный с кровью… оденут в роскошные одежды вместо этого грубого льняного вретища… даже обувь дадут… Тшагас пошевелил черными заскорузлыми пальцами на босых рабских ногах! Он — и в обуви! В последний раз ноги его были обуты в Чифре… в тот день… Сколько же лет прошло? Он и счет потерял… Ну да хватит — нажился в рабстве…
«Неделя в раю» — вот почему находятся желающие принять участие в «суде эффа»… вот для чего будут они стараться поскорее да посильнее расквасить друг другу носы. Оружия на боях, чтобы можно было драться до смерти, никто им не даст — к’Хаэль не дурак, чтобы раскидываться сильными рабами, и так одного — победителя, в любом случае он потеряет.
— Не передумал, Тшагас? — скрипучий голос старика Рулка.
Эти двое — кутиец Ого и «птенец» Рохо — как всегда, с ним: ишь, навострили уши… Щенки… У самих-то кишка тонка бросить эффу вызов. Впрочем, Тшагас и сам столько лет боялся-Думал — уж лучше живому псу, чем мертвому льву, как мудрец сказал… А теперь вот — решился, сожри его эфф… Дурацкое это ругательство, нельзя его повторять, когда идешь на такое дело… И кто только выдумал так ругаться?
— Не передумал, Рулк, — твердо отвечает Тшагас и глядит прямо в его окруженные паутиной морщин черные глаза. Он ведь не всегда стариком был — почему сам никогда не пытался? — А что передумывать-то? Опять на поле? Сдохнуть от жары? Или от голода лучше сдохнуть?
— Ну ты ж ведь не сдох за столько лет… И я живой…
«Живой он… скелет ходячий», — подумал в ответ Тшагас.
— Не сдох — так сдохнешь! Немного протянешь! Я еще не видел, чтоб раб до твоих лет доживал.
Рулк только смеется:
— А мне немногим больше, чем тебе, Тшагас. Состарился рано. И все ж предпочту умереть с головой на плечах.
— А кто сказал, что я умирать собрался? Я еще заполучу ошейник эффа и стану свободным! А после, вот увидишь, Рулк, специально насобираю денег, выкуплю тебя, — уж за твои старые кости немного возьмут, — и оттяпаю тебе голову за то, что сейчас болтаешь.
Рулк опять смеется:
— На моем веку никому не удавалось заполучить ошейник. И у других я спрашивал — нет такого. Помнишь Гейшеса, что шесть лет назад пытался? Он был из Макаса, и ни одного года не задержался здесь, у Оргона — не успел еще превратиться в раба, отвыкнуть от оружия. В первый же «суд эффа» вызвался. Говорил — все равно помирать. Он же с малых лет в бою с топором… И что? Его голову, как и всех прочих, положил эфф перед к’Хаэлем Оргоном.
— Я ведь тоже не хозяйская нежная дочка, Рулк! — рассердился Тшагас — и так на душе паршиво, тут еще и Рулк со своими поучениями… — Я сражаюсь с двенадцати лет!
— Сражался! А сколько лет твои руки меча не держали? — Тшагас прикусил язык до крови, ощутил железный привкус во рту; вот ведь скажет же… А Рулк продолжал: — Глупо это — надеяться, что одолеешь тварь. Она тебя перекусит, как сахарную косточку… Я слышал, что когда эфф взбесился у одного к’Хаэля, его три дюжины вооруженных воинов с трудом положили. А скольких он убил перед тем?
— Ладно, Рулк! Лучше уж молчи. Я уже решил. Да и бой уже никто не отменит, — пробормотал Тшагас. Этот Рулк слишком много для раба знает, на все-то у него ответы есть. Кем он был до рабства? Обо всем рассказывает, да только не об этом. — Могу я предпочесть быструю смерть медленному полыханию? Могу! Вот и молчи, пока зубы целы! Хотя… для тебя это уже не угроза…
— Да зубы у меня — что надо! — Рулк махнул рукой и отправился в барак — спать.
Ого с Рохо о чем-то там шепчутся. А вот и песню затянули… Поют, эффовы байстрюки, хорошо! С такими-то голосами услаждать слух благородных, а не петь так… в никуда… в темноте… как волк на луну воет…
Отчего-то Тшагас вдруг разозлился на них. Молодые. Трусливые. Сидят тут под деревом, поют… будто и не в рабстве! Неужели не устали за день! Он встал и направился в барак: нужно выспаться перед боем; по пути Тшагас не удержался и пнул ногой Рохо:
— Чего распищался, птенец? Думать мне мешаешь!
Друг его, кутиец Ого, вскочил было, но Рохо схватил его за рукав, а Тшагаса одарил ледяным взглядом, — не глаза у него, а годжийские клинки, не должно быть у раба таких глаз…
Дни его убегали, как вода между пальцами… Вот уже и пятая рабыня пришла. Пятый день…
Тшагас лениво махнул девушке, чтоб она подала ему вина.
Черноволосая, не знакомая ему. Она откуда-то с северных владений Оргона. Лицо ему не очень нравится, особенно после той, что была вчера — у вчерашней пухлые соблазнительные губы и огромные глаза, а у этой слишком большой нос, но зато и грудь побольше будет… И улыбается она; вторая — так и вовсе плакала. Никогда с мужчиной раньше не была. Вторая худенькая, как молодое деревце. Третья — пухлая красотка, какой и должна быть арайская девушка. Но у к’Хаэля Оргона не одни арайки — кого у него только нет, со всего света их собирает.
Читать книгу Легенда о свободе. Крылья Анны Виор : онлайн чтение
Анна Виор
Легенда о свободе. Крылья
Пролог
Суд эффа
Тшагас смотрел, как возвращаются рабы с поля… Из-за темных построек показались их почти призрачные, в последних лучах заходящего солнца, фигуры. Рабы: сгорбленные плечи и опущенные головы, устало обвисшие руки… А какой еще вид может быть у того, кто целый день горбатится на хозяйском поле, истекая потом и изнывая от жары?.. Тшагас – тоже раб… Он взглянул на свои руки – одеревенелые мозоли, огрубелая кожа… Хотя, когда он махал мечом в Чифре, руки были не лучше. Одежда, правда, на нем совсем не та… И обувь тогда у него была, а раб – босоног.
Его перед боем от работы освободили, и он раздумывает сегодня весь день, с кем придется драться… Из этих – никто не захотел. Скорее всего, это будут крепкие ребята с западных полей, тех, что граничат с Дикими землями; тамошние рабы никогда не прочь помахать кулаками.
Вон шагает Сибо, черная громадина. Если б этот Сибо согласился попробовать себя в боях для «суда эффа», соперников ему б не нашлось. У Тшагаса всегда челюсть отвисает, когда он видит, как Сибо ворочает булыжники. А как корчует пни! Но чернокожий сам себе на уме, молчит целыми днями, будто без языка родился. И драться никогда не станет – вера в каких-то богов запрещает ему. Он покорный, что вол… Прирожденный раб. Ну, не он один такую жизнь предпочитает смерти от зубов эффа.
Вот, к примеру, рыжий кутиец – вымахал достаточно, ему нет двадцати, а уже почти догнал Сибо. Скорее всего, не настоящий он кутиец. Где это видано, чтобы рыжие воины, известные своей свирепостью, безропотно пахали на хозяйском поле?! Скорее всего, какой-нибудь арайский мечник при захвате Куты изнасиловал его огненноволосую мамашу, а потом продал, выдавая за беременную кутийцем… Но как бы там ни было, а часть этой их горячей крови в парне должна течь. Наверняка когда-нибудь и он попробует уйти живым с «суда эффа»: может, уже в следующий раз, через три года…
А дружок его – слабак. И имя у него подходящее: Рохо – «птенец». Взгляд, правда, у него тяжелый, острый, что годжийский клинок, и глаза, сожри его эфф, зеленые, как у кошки… Тариец! Никто об этом ни слова, но Тшагаса не обманешь – уроженца великой Тарии он узнает из тысячи. Однако эффа-то взглядом или происхождением не остановишь…
А вот Марз – северянин, с самого настоящего севера по ту сторону Хребта Дракона. Из страны, где холодно круглый год и твердая вода падает с неба. Северянин тоже терпит: как только надсмотрщики к’Хаэля над ним ни измываются – Марз терпит.
Боятся… Все они боятся. Страх больше, чем недовольство, больше, чем боль, больше, чем тоска по родным местам… Эффов и свободные боятся, но рабы – особенно, этих зверей и вывели специально, чтобы идти по следу беглых. Эфф никогда не вернется к хозяину без головы того, за кем его послали.
А он – Тшагас, боится? Тшагас содрогнулся, представив эту тварь – эффа. Похожий на огромного пса, размером со льва, только лишенный шерсти, с желтыми пронзительными глазами и клыками длиной с ладонь, торчащими наружу. От затылка растет кожистый воротник с шипами по краю… Он и одной лапой может перебить хребет, а в пасть легко входит голова добычи. Щелкнет зубами – и нет у тебя больше головы…
Но до этого далеко. Еще не завтра… Чтобы попытать своего счастья, использовать свой сомнительный шанс добыть ошейник эффа, а с ним и свободу, нужно еще победить в боях. В Аре существует закон: тот, кто предъявит ошейник эффа – вольный человек, и никто никогда не смеет опять обратить его в рабство. А чтобы ошейник с эффа снять – нужно его прежде убить. А можно ли эту тварь вообще убить?
Тшагас отогнал такие мысли. Потом… потом. Прежде нужно побороться с теми, кто, как и он, три года готовился, чтобы попробовать покончить со всем этим… Ведь перед тем как зверь отгрызет тебе голову и сожрет тело, ты, как победитель боев, проведешь «неделю в раю».
Самого лучшего, крепкого, сильного, ловкого, побившего перед лицом к’Хаэля всех своих соперников, ждут семь дней неги и роскоши. Комнаты с настоящей купальней… Кушанья. Мясо, вино. Как же давно не пил он вина? Да и мяса давненько не ел… Мягкая постель вместо соломенного тюфяка. Женщины… Семь рабынь-красавиц, по одной на каждый день. А хозяин-то хитер – потом пара красавиц из этих семи родят для него новых крепких рабов… Победителю станут прислуживать и кланяться, как к’Хаэлю. Смоют его многолетний пот, перемешанный с кровью… оденут в роскошные одежды вместо этого грубого льняного вретища… даже обувь дадут… Тшагас пошевелил черными заскорузлыми пальцами на босых рабских ногах. Он – и в обуви! В последний раз ноги его были обуты в Чифре… в тот день… Сколько же лет прошло? Он и счет потерял… Ну да хватит – нажился в рабстве…
«Неделя в раю» – вот почему находятся желающие принять участие в «суде эффа»… вот для чего будут они стараться поскорее да посильнее расквасить друг другу носы. Оружия на боях, чтобы можно было драться до смерти, никто им не даст – к’Хаэль не дурак, чтобы раскидываться сильными рабами, и так одного – победителя, в любом случае он потеряет.
– Не передумал, Тшагас? – скрипучий голос старика Рулка.
Эти двое – кутиец Ого и «птенец» Рохо – как всегда, с ним: ишь, навострили уши… Щенки… У самих-то кишка тонка бросить эффу вызов. Впрочем, Тшагас и сам столько лет боялся… Думал – уж лучше живому псу, чем мертвому льву, как мудрец сказал… А теперь вот – решился, сожри его эфф… Дурацкое это ругательство, нельзя его повторять, когда идешь на такое дело… И кто только выдумал так ругаться?
– Не передумал, Рулк, – твердо отвечает Тшагас и глядит прямо в его окруженные паутиной морщин черные глаза. Он ведь не всегда стариком был – почему сам никогда не пытался? – А что передумывать-то? Опять на поле? Сдохнуть от жары? Или от голода лучше сдохнуть?
– Ну ты ж ведь не сдох за столько лет… И я живой…
«Живой он… скелет ходячий», – подумал в ответ Тшагас.
– Не сдох – так сдохнешь! Немного протянешь! Я еще не видел, чтоб раб до твоих лет доживал.
Рулк только смеется:
– А мне немногим больше, чем тебе, Тшагас. Состарился рано. И все ж предпочту умереть с головой на плечах.
– А кто сказал, что я умирать собрался? Я еще заполучу ошейник эффа и стану свободным! А после, вот увидишь, Рулк, специально насобираю денег, выкуплю тебя, – уж за твои старые кости немного возьмут, – и оттяпаю тебе голову за то, что сейчас болтаешь.
Рулк опять смеется:
– На моем веку никому не удавалось заполучить ошейник. И у других я спрашивал – нет такого. Помнишь Гейшеса, что шесть лет назад пытался? Он был из Макаса, и ни одного года не задержался здесь, у Оргона – не успел еще превратиться в раба, отвыкнуть от оружия. В первый же «суд эффа» вызвался. Говорил – все равно помирать. Он же с малых лет в бою с топором… И что? Его голову, как и всех прочих, положил эфф перед к’Хаэлем Оргоном.
– Я ведь тоже не хозяйская нежная дочка, Рулк! – рассердился Тшагас – и так на душе паршиво, тут еще и Рулк со своими поучениями… – Я сражаюсь с двенадцати лет!
– Сражался! А сколько лет твои руки меча не держали? – Тшагас прикусил язык до крови, ощутил железный привкус во рту; вот ведь скажет же… А Рулк продолжал: – Глупо это – надеяться, что одолеешь тварь. Она тебя перекусит, как сахарную косточку… Я слышал, что когда эфф взбесился у одного к’Хаэля, его три дюжины вооруженных воинов с трудом положили. А скольких он убил перед тем?
– Ладно, Рулк! Лучше уж молчи. Я уже решил. Да и бой уже никто не отменит, – пробормотал Тшагас. Этот Рулк слишком много для раба знает, на все-то у него ответы есть. Кем он был до рабства? Обо всем рассказывает, да только не об этом. – Могу я предпочесть быструю смерть медленному подыханию? Могу! Вот и молчи, пока зубы целы! Хотя… для тебя это уже не угроза…
– Да зубы у меня – что надо! – Рулк махнул рукой и отправился в барак – спать.
Ого с Рохо о чем-то там шепчутся. А вот и песню затянули… Поют, эффовы байстрюки, хорошо! С такими-то голосами услаждать слух благородных, а не петь так… в никуда… в темноте… как волк на луну воет…
Отчего-то Тшагас вдруг разозлился на них. Молодые. Трусливые. Сидят тут под деревом, поют… будто и не в рабстве! Неужели не устали за день! Он встал и направился в барак: нужно выспаться перед боем; по пути Тшагас не удержался и пнул ногой Рохо:
– Чего распищался, птенец? Думать мне мешаешь!
Друг его, кутиец Ого, вскочил было, но Рохо схватил его за рукав, а Тшагаса одарил ледяным взглядом, – не глаза у него, а годжийские клинки, не должно быть у раба таких глаз…
Дни его убегали, как вода между пальцами… Вот уже и пятая рабыня пришла. Пятый день…
Тшагас лениво махнул девушке, чтоб она подала ему вина.
Черноволосая, не знакомая ему. Она откуда-то с северных владений Оргона. Лицо ему не очень нравится, особенно после той, что была вчера – у вчерашней пухлые соблазнительные губы и огромные глаза, а у этой слишком большой нос, но зато и грудь побольше будет… И улыбается она; вторая – так и вовсе плакала. Никогда с мужчиной раньше не была. Вторая худенькая, как молодое деревце. Третья – пухлая красотка, какой и должна быть арайская девушка. Но у к’Хаэля Оргона не одни арайки – кого у него только нет, со всего света их собирает.
Запомнит он этих семерых, если выживет?.. если выживет. Первую он уже почти забыл. Он так напился с непривычки в первый день, что мало понимал… Глаза у нее, кажется, серые… или голубые… или черные…
Пятый день уже пьет, а все никак не утолит жажду. А к женщинам уж не тянет так, пусть эта длинноносая подождет.
У него только два дня осталось… два дня… и три ночи. А пять он уже растранжирил…
Тшагас был уверен, что победит, когда дрался с соперниками. Он имен их не знал. Не так много в этот раз желающих. Ему самому пришлось драться в три захода. Первый его противник – широкий, но низковат, неповоротливый – такому, главное, в захват не попасть. Он свалил его подножкой, хоть и не с первого раза, и локтем впечатал его нос в череп. Тот хрипел, из носа лилась кровь, руками махал, но встать так и не смог. Поделом!
Второй дрался вполсилы, поглядывая то и дело на Куголя Аба – старшего смотрителя эффов у Оргона; тот стоял весь в красном, и рядом с ним лучший эфф – Угал, в таком же красном ошейнике. Здоровенная зверина, больше обычного. Мерзкий, и запах от него неприятный… Белесая кожа в складках, желтые зубы, ярко-оранжевый язык, что высунут от жары. Когти – гигантские шипы. Хорошо хоть не Угала пошлют за победителем, а молодого эффа, что первый раз будет убивать… пытаться убить.
Тшагас содрогался, когда взгляд его падал на Угала, а второй его противник на эффа смотреть и вовсе боялся, поэтому и поглядывал на Куголя… И побеждать не хотел – передумал вдруг, хоть и выиграл в предыдущем бою. Поэтому свалился от одного тычка в пах и больше не поднимался, чем и недовольство к’Хаэля вызвал. Если уж решил драться – дерись! А боишься эффа – так сиди и не рыпайся!
А вот последний чуть самому Тшагасу шею не сломал. Он был здоровый, крепкий. Дрался, правда, не как воин – как раб. Ему бы хоть раз побывать в настоящем бою, где до смерти сражаются, а не за право… умереть от зубов эффа. Этот Тшагаса измотал. И тело до сих пор от его тычков ноет… всю радость от «недели в раю» эта боль портила. А еще больше портило то, что время не остановить.
Очень скоро Куголь Аб с бесстрастным, как всегда, лицом, возьмет Права на Тшагаса – маленькую деревянную коробку, на крышке которой начертано его имя, а внутри в небольших специальных углублениях – прядь его волос и немного крови, обращенной в твердую красную горошину.
На каждого раба у хозяина есть такая коробочка, и находится она в специальной Комнате Прав, которая очень хорошо охраняется. Права заводили при рождении раба или при обращении свободного в рабство. Права на Тшагаса сделал один арайский командир, захвативший их отряд в плен тогда… в Чифре… Кровь у него он взял прямо из свежей раны в предплечье от арайской стрелы… Сколько лет назад это было?.. Волосы его в Правах – еще без седины…
Каждый рабовладелец старался завести себе хотя бы одного эффа. Без эффа Права – формальность, а не средство управления. С эффом – любой, кто посмеет бежать, будет жестоко покаран. Если у хозяина есть эфф – бегство означает смерть.
А у к’Хаэля Оргона эффов больше трех дюжин. Он разводит их и торгует этими тварями. Он гордится лучшими эффами в Аре.
Когда необходимо было поймать беглеца – из Прав извлекались волосы и кровь раба. Кровь скармливали зверю, а волосы помещали в специальный мешочек на ошейник. Никто точно не знал, но все догадывались, что именно этот ошейник, непростой ошейник заставляет эффа бежать по следу столько, сколько потребуется, не забывать запах и не терять след того, за кем его послали. Не есть и не пить до тех пор, пока не насытится плотью убитого раба и не напьется его кровью. Но как бы ни был голоден эфф, как бы ни терзал он тело настигнутого, голову он всегда принесет хозяину нетронутой, как доказательство выполненной работы.
Лучшие убийцы – эти эффы… И лучшие сторожа, хотя и не бодрствуют на посту день и ночь. Для раба достаточно знать, что эфф у хозяина есть: убежишь – умрешь. Эфф найдет тебя в поле и в городе, найдет… сожрет… а голову принесет к’Хаэлю.
Только у Тшагаса, в отличие от беглых, будет меч, какой он сам себе выберет. Он – не заяц, который только и может, что бежать от гончей – он хорек, он еще поогрызается этой твари в морду… Может, удастся все-таки уйти? Может, Создатель смилуется над ним… Ведь он был когда-то воином… ведь знает, как держать меч… И эффа пустят молодого, без опыта… и фору ему дадут – шесть часов… Может, и сохранит он свою голову на плечах…
Что ж так больно и тоскливо на душе?
Тшагас обернулся к пятой девчонке, поманил ее, и она пришла, призывно покачивая бедрами… Он ухмыльнулся – ей есть за что простить длинный нос…
– Пойдем, Орленок, – сказал хрипло с тоской в голосе старик Рулк. Он всегда так называл Рохо. И это имя тому нравилось намного больше, чем рабская кличка. Своего настоящего имени Рохо не знал, – эфф вернулся…
Старик кивнул на столб сигнального дыма на западе – туда побежал Тшагас и оттуда возвращается посланный за ним эфф. С головой, конечно… И хотя Тшагаса Рохо недолюбливал, да и тот его не жаловал, но все ж сколько лет они в рабстве вместе… Они все здесь, что братья. Живут под одной крышей, работают на одном поле, едят одну и ту же еду, спят в общем бараке для мужчин. Женщины и дети – в отдельном. Жаль Тшагаса… Жаль…
Рохо бы не пошел. На что смотреть? На то, как зверь положит перед к’Хаэлем мертвую голову? Но всех рабов, что были в окрестностях и могли видеть сигнал, заставляли присутствовать при этом.
Остальные рабы на поле, заметив дым, складывали свои мотыги, и один за другим цепочкой шли к дороге, ведущей к поместью хозяина. Рулк еле волочит ноги, он все слабее и слабее с каждым днем. Ему бы больше отдыхать и есть получше… Рохо и так старался на поле сделать за него больше работы, делился с ним лепешками, что раздавали на обед. Когда-то старик Рулк тоже так делал – для него, когда он был мал, глуп, беспомощен… А сейчас? Он такой же птенец, как и тогда…
Рохо шел медленно, подстраиваясь под шаг старого Рулка, и они оказались почти в самом конце. Позади семенила беременная Михи, она уже скоро родит, а все ж наравне с другими работает по такой жаре. Михи еще младше его, ей лет четырнадцать, если не меньше… А отец ребенка – надсмотрщик, он насиловал ее почти каждый день… И никто ничего сделать не мог… Этот папаша теперь даже не смотрит в ее сторону, и послабления в работе ей не дает. Хоть бы какую лишнюю лепешку выделил…
А куда это делся Ого? Вот уж лис! Неужели воспользовался суетой по поводу этого «суда эффа» с участием Тшагаса и опять пристает к Михель? Не кончится это добром… Михель – игрушка хозяйского сына.
Они брели под палящим солнцем, все больше и больше отставая от других, Рохо еще сбавил шаг, чтобы помочь, если потребуется Михи. Марз, северянин, страдая от жары, тоже шел медленно. Он остановился и подошел к беременной, предлагая опереться на его руку. Михи благодарно улыбнулась тому в ответ, и Рохо, понимая, что его помощь уже не нужна, легко догнал Рулка.
– Зачем, Рулк? – спросил Рохо. – Зачем хозяину устраивать эти «суды эффа»? Ведь и так всем понятно…
– Хозяева говорят, – медленно отвечал Рулк, – «страх – честь раба». К’Хаэль кормит наш страх, чтоб мы знали – эфф непобедим! Если уж таким, как Тшагас, что побил других желающих, что имел меч при себе, к тому же умел им пользоваться, не удалось добыть ошейник – то куда нам… Не стоит и пытаться. Хозяин кормит наш страх, а эфф непобедим, – повторил старик Рулк и вздохнул. – Но ты, Орленок, однажды отсюда улетишь… улетишь, я знаю…
Старший смотритель эффов Куголь Аб, невысокий, жилистый, с лобными залысинами и седеющими волосами, крючковатым носом и каменным выражением на лице, стоит, приготовив для возвращающегося зверя угощение – широкую чашу с кровью. Его глаза всматриваются в даль, откуда придет его питомец. Возле Аба сидит Угал. Этот зверь самый страшный из них всех, самый огромный, самый опытный и сильный. Рохо бросает в дрожь каждый раз, когда он на него смотрит. От такого никогда и никто не уйдет…
Рохо услышал шепот, пробежавший в толпе рабов, он оглянулся туда, куда смотрели все. Молодой зверь, но достаточно уже большой, чтобы охотиться за людьми, бежал рысцой по тропе прямиком к помосту хозяина. Сбоку краснеет его ошейник, кожистый воротник опущен. В зубах он держит голову…
Рохо, узнав черты Тшагаса, поморщился и отвернулся.
Эфф подбежал к к’Хаэлю Оргону – седеющему мужчине со смуглым хищным лицом, сидящему на помосте, и положил перед ним свой трофей…
Куголь Аб поставил перед зверем чашу с кровью, которую тот стал лакать с наслаждением, поднял голову Тшагаса за волосы – черные с серебряными нитями, и показал всем присутствующим:
– Он не смог добыть ошейник! Суд эффа свершился!
Глава 1
Беглец
Рохо
Рохо бежал по выжженной солнцем потрескавшейся земле. Его босые ноги, привыкшие и к жаре, и к холоду, и к камням, и к колючкам, послушно поднимались и опускались, отталкивались от сухой почвы и вновь поднимались для бега. Его дыхание уже начинало сбиваться, а жажда мучила все сильнее и сильнее. Солнце палило непокрытую голову, а пыль, поднимаясь из-под ног, забивала ноздри и легкие.
Рохо был выносливым. Не таким, конечно, как чернокожий Сибо, который мог целый день ворочать тяжелые камни, отдыхая лишь по несколько минут, посидев неподвижно на корточках, но достаточно выносливым, чтобы дожить до семнадцати лет в рабстве.
Рохо не мог остановиться. Он пробегал последние свои шаги по этой земле, проживал последние свои мгновения. Но эти последние, такие трудные шаги, он делал не как раб – как свободный.
По его следу шел эфф.
Можно ли было убить зверя? Никто, даже хозяева-заводчики, не говорили, что нельзя. Но удалось ли кому?.. Он помнил Тшагаса и помнил его мертвую голову в руках у Куголя Аба…
В ушах Рохо звучали слова старика Рулка, сказанные когда-то его тихим скрипучим голосом: «Хозяин кормит наш страх. А эфф – непобедим».
«Эфф непобедим…» – пульсировало в голове.
Он это знал. Но он не мог больше оставаться там…. Там, где у Михи отобрали новорожденного ребенка, чтобы отдать куда-то, и не сказали даже куда: на жизнь или на смерть. А ее насильник – отец младенца, взирал на все это безразлично.
Там, где Ого продали, избив прежде до полусмерти, только за то, что он влюбился в игрушку хозяйского сына, посмел посмотреть на нее и заговорить с ней… Там, где издевались над людьми, обращаясь с ними хуже, чем с волами или овцами… Сибо надсмотрщики заставляли есть землю, избивали, требовали, чтобы он им ответил, но чернокожий великан никогда и никого не ударил, он был тверд в этом, как скала, он мог выдержать любые страдания, но другому причинять боль не стал бы.
Марза, родившегося и выросшего в Северных землях и с трудом переносящего жару, не раз и не два оставляли обнаженным и привязанным к столбу под палящим солнцем, просто чтобы посмотреть, как покраснеет его тонкая светлая кожа… Когда его отвязывали, он был словно обваренным в кипятке. «Вареный Марз» – называли его потом надсмотрщики и смеялись… И если бы не Тисая, которая разбиралась в травах и могла лечить ожоги, Марз умер бы…
От недоедания и болезней там погибали дети, и никому не было до них дела. Вирд помнил маленького Этти, помнил его огромные карие глаза, помнил… что он хотел жить… пусть в рабстве, но жить, – другой жизни мальчик ведь не знал. Даже Тисая не смогла спасти его. Однажды его обессиленное тельце осталось лежать на соломе в бараке, а его мать погнали на работы… Когда она вернулась вечером, его уже не было, и женщина кричала и выла по-волчьи всю ночь.
Там потухли глаза людей, как догоревшие огарки свечей, потухли без надежды; от боли, от тяжелой работы, от бед, оскорблений, от того, что они были лишь собственностью, не людьми – скотом… нет, хуже скота. Кто стал бы издеваться над животным, лишь чтобы увидеть боль и отчаяние в его глазах? Но страдание раба было для хозяина и его надсмотрщиков чем-то неотъемлемым – частью их существования… Жестокий надменный хозяин – к’Хаэль Оргон, властвовал над жизнью их и над смертью.
В рабстве у Рохо были друзья, но лучше бы их не было. Видеть, как больно тому, к кому ты привязался, с кем делил хлеб и удары кнута, во много, много раз страшнее, чем смотреть на страдания чужого человека.
Ого был его другом. Больше, чем другом – братом. Его мать приняла Рохо как своего ребенка, заботилась о нем. Ого – сильный высокий парень с рыжими как огонь волосами и широкой добродушной улыбкой. Он родился в рабстве. Но его родители знали вкус свободы: отца убили, а беременную мать захватили на юге Куты, страны, ставшей частью Ары всего десять лет назад. Мать Ого говорила, что в Куте все жители рыжие и веселые. Рохо не знал других жителей Куты, но Ого и его мать Инал были именно такими.
Ого угораздило влюбиться в девчонку-рабыню, красивую черноволосую Михель с нежной кожей и огромными карими глазищами. Девушка не жила в бараке с другими рабынями. Она была куплена специально для хозяйского дома – рабыня для утех. Михель была красива и благодаря своей красоте получала от жизни больше, чем другие: вкусную еду, мягкую постель, достаточно тени в жару, она не знала, что такое жажда и тяжелая работа. Михель была игрушкой хозяйского сына, одной из любимых игрушек, а на Ого она и не смотрела. Но Ого – не из тех, кто мог смириться и ничего не предпринимать. Стоило Михель выйти из дома, как он тут как тут – вьется вокруг нее. Он как-то умудрялся оказаться там, где Михель, даже во время всеобщей работы. Ого срывал для нее цветы, Ого пел для нее песни. А он пел так, что любой заслушается. У кутийца был чудесный бархатистый голос и отсутствием слуха он не страдал. Однажды они с Рохо сами сочинили песню для Михель: «Холодная красавица» – так она называлась.
Тогда им было весело. Хотя Рохо всегда знал, что добром это не кончится. И Инал знала, она не раз предупреждала сына и хмурилась, когда он заводил речь о Михель.
В конце концов что-то произошло; что именно, Рохо не знал, но Ого вызвали на суд к’Хаэля. Его обвинили в посягательстве на хозяйскую собственность. И перепуганная девушка сама свидетельствовала против него, рассказывая, что он отлынивал от работы и не давал ей проходу, предлагая непристойное. Сын к’Хаэля, низкорослый, жирный, как боров, парень лет двадцати, потребовал смерти Ого. Но Оргон был слишком жадным хозяином, чтобы вот так лишиться молодого крепкого раба. Он приказал избить Ого и продать его.
В последний раз Рохо видел друга привязанным к столбу с исполосованной плетьми спиной, на которую хозяйский сын заставлял Михель плескать соленую воду. Михель плескала и смеялась – а его друг… его брат… орал от боли.
Рохо так и не узнал, разлюбил ли после этого Ого Михель или нет. На следующий день его увезли к другому хозяину, и вряд ли этот другой лучше Оргона.
Рохо не помнил, как попал к к’Хаэлю. Другие говорили, что ему тогда было лет шесть-семь. Сейчас ему семнадцать. Две жизни прошло. Семь лет на свободе, которых он не помнит, и десять лет в рабстве, которые помнит очень хорошо. Их не забыть – они впитались болью, въелись отчаянием в его кровь. Каждая слезинка, каждое оскорбление, каждая рана, каждая смерть…
Там, откуда убежал Рохо, уже не было старика Рулка, который знал все на свете. Он умер, не дождавшись своего глотка воды на полуденном солнце, выбирая камни из сухой почвы нового поля. Рохо сглотнул слезы. Старик Рулк вырастил его, он научил его всему на свете: он и еще мать Ого – рыжеволосая Инал.
Рулк ослаб. Он присел прямо на землю, поджав ноги и опершись костлявой рукой о лежащий рядом камень.
– Пить… – прохрипел он, обращаясь к надсмотрщику. Рохо был в этот момент шагах в тридцати от него. Он выпрямился, бросил поднятый было камень и посмотрел в сторону, где сидел старик. – Дай немного попить…
– Еще рано! – ответил надсмотрщик, отворачиваясь от старого раба.
Рулк протянул к нему скрюченные пальцы.
– Дай мне пить… – повторил он.
– Еще не время! Работай! А то и обеда не получишь!
– Дай ему воды! – закричал Рохо.
– Кто там пищит? Птенец Рохо? – засмеялся второй надсмотрщик.
Рохо направился прямо к ним, твердо намереваясь напоить Рулка.
– Не нужно… не нужно… – хрипел старик. – Иди, сынок, работай! Не спорь с ними. Я потерплю… Я очень выносливый. Иди, прошу тебя!
– Послушай его, Рохо, и возвращайся к работе, если не хочешь, чтобы старая развалина сегодня осталась еще и без ужина.
Рохо закусил губу почти до крови и вернулся на свое место. Он поглядывал время от времени на Рулка, который полулежал, прикрыв глаза и прислонившись к камню. Его тело было ссохшимся, маленьким, беспомощным… Он думал – это хорошо, что надсмотрщики хотя бы оставили старика в покое и не заставляют работать.
А когда пришло время обеда и Рохо подошел к Рулку… тот оказался мертв…
Труп его оттащили на край поля и просто бросили на растерзание падальщикам.
В ту же ночь Рохо убежал. Он больше не вмещал всего этого… У него не осталось больше в сердце свободного места для боли.
Рохо не стал дожидаться «суда эффа», он не будет участвовать в состязаниях за право убегать от зверя с оружием в руках. Все равно это бесполезно. А «неделя в раю» и дармовая хозяйская роскошь, подачка всесильного к’Хаэля ничтожному рабу – ему, Рохо, и задаром не нужна. Это будет честная свобода и честная смерть!
Шансов у безоружного, не самого сильного, не самого ловкого, не умеющего драться семнадцатилетнего парня против чудовища, которого с трудом убивали несколько десятков вооруженных воинов, – нет… Эфф сожрет его… Но все же – это его свобода!
Рохо продолжал бежать, когда услышал шелест камней, выскакивающих из-под огромных лап, тяжелое дыхание зверя за спиной. Мерзкая вонь ударила ему в ноздри. Ну вот и все… Вот и явился зверь, чтобы предъявить на него свои права. А ведь и правда – Права на него были теперь не у к’Хаэля Оргона, а у эффа. Кровь Рохо у него в брюхе, и прядь волос в специальном мешочке на ошейнике.
Кто-то говорил, что эфф убивает молча, что он очень редко издает какие-либо звуки.
Рохо не хотел, чтобы его убили молча и со спины. Он посмотрит в глаза своей смерти! Он остановился и резко обернулся, крутанувшись на босых пятках. Зверь тоже остановился, затормозив передними лапами, и фонтан пыли вылетел из-под них, опускаясь облаком на стоящих друг против друга эффа и человека. Желтые глаза твари встретились с зелеными глазами Рохо.
«Я настиг тебя, так и должно быть. И теперь я тебя убью!» – говорит пристальный злобный взгляд эффа. Но Рохо выдерживает его. Сейчас он впервые видит зверя так близко, он может рассмотреть складки лысой пегой кожи, желтые клыки, с которых капает слюна, вывернутую верхнюю губу, обнажавшую оскал, ноздри, раздувающиеся при каждом вдохе, прижатые к черепу острые уши, чуть заметные выступающие роговые отростки на лбу. Развернувшийся веером кожистый воротник щетинится острыми шипами. Когти вонзились в потрескавшуюся землю, куцый хвост подрагивает от возбуждения.
С ужасом Рохо осознал, что это Угал – самый крупный, сильный и опасный хозяйский эфф.
«Сейчас он убьет и освободит меня», – думает Рохо. Он видит, как зверь еще больше обнажает зубы и красное нёбо… как поджимается, приготовившись к прыжку, как уши его становятся торчком, а кожистый воротник поднимается над головой, как он отталкивается задними лапами и отрывается от земли, одновременно разевая смердящую пасть, чтобы впиться в его горло…
Все это длится считаные доли одного мгновения, но не для Рохо, для него – это целая жизнь. Что-то внутри него, сжатое до сих пор в тугой крепкий узел где-то в районе солнечного сплетения, вдруг распрямляется, растекаясь волнами тепла и света по всему телу. Затем эти волны концентрируются в один направленный пучок силы и выстреливают через его правую руку, которая сама собой, напрягшись до предела, вскидывается раскрытой ладонью вперед в останавливающим жесте.
Эфф, уже распрямившийся в прыжке, с яростными навыкате глазами, склонив раззявленную пасть, едва не касаясь клыками горла Рохо, вдруг отскакивает, словно ударившись о невидимую стену…
Он рухнул на землю тяжелой грудой и взвыл от удивления, ярости, отчаяния, жажды. Рохо никогда не слышал подобного звука, этой вой пробирает до костей. Зверь скалится и заходится в вое-лае-визге, наскакивая в сторону человека и царапая твердую землю, но не может преодолеть невидимой преграды, будто кто-то держит его на цепи.
А Рохо так и стоит с вытянутой рукой: он понимает, что происходит нечто такое, чего быть не может. Эфф – молчаливая смерть – ведет себя как глупый цепной пес, увидевший кота и не способный его достать. А беглый раб-мальчишка стоит перед чудовищем и не боится… Внутри него покой, уверенность… сила. Он знает то, чего не может знать. Он знает, что эфф не владеет им, как не владеет им и к’Хаэль Оргон. Он знает, что та кровь – его кровь, которую проглотила тварь – не отдала Рохо эффу, а наоборот, дала права на эффа ему – беглецу, за которым послали смерть. И еще он знает, что он больше не Рохо, это имя-кличку дали ему те, кто считал себя его хозяевами, и означало оно – «птенец». Его имя – Вирд, этим именем назвали его отец с матерью, а оно означает – «летящий».
– Я – Вирд! – заговорил юноша. – Я победил тебя! Ты мой!
Эфф, услышав его голос, вдруг перестал бесноваться и уставился, тяжело дыша, на человека.
– Ты мой! – продолжал Вирд холодным уверенным тоном, тоном не беглого мальчишки-раба, а облеченного властью мужчины. Часть его считала этот тон таким естественным, таким правильным, а часть не понимала, откуда это взялось. – Та кровь – моя кровь, что внутри тебя, сделала тебя моим! Ты повинуешься мне, Угал!
Легенда о свободе. Буря над городом читать онлайн — Анна Виор
Анна Виор
Легенда о свободе. Буря над городом
Пролог
КАМНИ ОСНОВАНИЯ
Камни в основание будут положены руками Огненосцев, и только затем Строители возведут над ними здание — первое в новом городе…
Когда свободный народ пришел сюда, в прекрасное это место, где неспешно несла свои воды широкая река, где всегда было тепло, зеленели деревья и трава, поля давали урожай, а сады плодоносили, не нуждаясь ни в куполе, ни в обогреве; когда ступили на эту землю, пройдя долгий путь из холодных бескрайних просторов севера, оставив позади Убежище, — людей встретил город Древнего, его восхитительные строения. Дворец, равный по площади четверти всего Города Огней под куполом, сотворен был с таким искусством, что Строители плакали, когда его разрушали Повелители Стихий по приказу Огненосцев. Но все это принадлежало когда-то Врагу, и построено было в его честь: великолепные храмы с белоснежными колоннами, уходящими в небо, статуи высотою в три человеческих роста, фонтаны, удивляющие волшебным танцем воды. Их создали Имеющие Дар, но не Братья и Сестры, а отдавшиеся Врагу… Не только своею Силою возводили они этот город, но и его отравленным могуществом. И Огненосцы вынесли решение — не оставить здесь камня на камне. Эта земля принадлежит теперь свободному народу, и свободный народ очистит ее!
Четыре дюжины Разрушающих выступили, сметая с земли следы прекрасных строений. Сломались колонны храмов, и разрушительная волна уничтожила дворец, пали статуи, превратились в руины фонтаны, а обломки пожрал очищающий огонь. И здесь, на пепелище, они возведут новый Город Огней, свой город. И Тойя верила, что он будет еще прекраснее.
Огненосцев было семеро, каждый положит в основание по камню, но еще два — за павших в их войне… За тех, без кого народ никогда бы не пришел в этот теплый приветливый край, никогда не возвел бы здесь город. Враг хотел смести их с лица земли, уничтожить даже воспоминания о свободном народе, он загнал их в холодные и суровые просторы севера, но, видя, что и там они выжили в Городе-Убежище, разгневался и пошел на них войною… на свою погибель…
И цена за свободу уплачена сполна: кровь и боль, страх и гнев, горе… жизни Братьев и Сестер, жизни Огненосцев…
Тойя взяла в руку свой камень, вспоминая, какой путь пришлось пройти ей, какую цену заплатить…
За Тойей пришли Братья. Сегодня она покинет родительский дом навсегда и станет Сестрой. Она родилась такой, но только семь дней назад и Тойя, и ее отец с матерью узнали, что она — Имеющая Дар. Более того, она — Огненосица: та, кто не даст ночи войти в Город; та, кто не позволит холоду остановить жизнь в Убежище; та, кто вместе с другими одной рукой согревает, а другой обороняет.
Тойя сидела на носилках, поднятых на плечи шестерыми Братьями, а седьмой шел впереди, возвещая всем, что открылась Имеющая Дар, явилась миру Огненосица. Жители Города Огней ликовали, бросая лепестки цветов перед идущими и воспевая гимны Создателю и его Свету.
Ее несли к Дому Братьев и Сестер: тех, в ком Дар, кто создал здесь в Убежище все: купол, окружающий Город Огней, дома, в которых живут люди, дворцы и фонтаны, которыми все любуются, сады и поля, питающие их, и конечно же огонь, что согревает в вечной мерзлоте, и свет, заменяющий солнце долгой ночью.
Сколько уже длилась эта ночь… Тьма окружала их мир со всех сторон, но сегодня над городом волшебное сияние, называемое Радость Создателя. Огненосцы убавили свет под куполом, и стало видно зеленое сверкающее полотно, дрожащее и перетекающее волнами в небе. Хороший знак в день ее посвящения. Глядеть на столь прекрасное чудо можно часами, забыв обо всем на свете. И Тойя думает, может ли кто из Огненосцев соткать подобный свет?
Сестры встретили Тойю, уводя в Дом, здесь они снимут ее одежду, что носила она у отца и матери, омоют ее тело и облачат в красное — цвет Повелителей Огня.
Восемь старших встречали Тойю, улыбаясь и приветствуя новую Сестру и новую Огненосицу — теперь одну из них, девятую.
— Я земное солнце, сияющее во тьме, — повторяла Тойя клятву, выученную в Доме Имеющих Дар, — пока спит небесное. Я огонь, пылающий в очаге для матери и отца, для сына и дочери, для старца и для старицы, для Имеющих Дар и не имеющих. Пока я сияю, роду человеческому не положат конец холод и тьма. Пока горит мой огонь, Враг не войдет в Город. Одной рукой я создам огонь, чтоб обогреть людей, другой рукой я создам огонь, чтоб поразить Врага и порождения его. Не воспылает мой огонь во зло и не поглотит мой свет тьма.
И жители Убежища преклонили колени перед ней, Братья и Сестры склонились перед ней, и только Повелители-Огненосцы стояли.
— Приветствуем тебя, избранная огнем жизни! — сказал один из Повелителей — Этас; его волосы — словно пламя, которым он владеет, а глаза — как небо в безоблачный день.
Этас… свет ее жизни… огонь ее сердца. Тойя лежала на его груди, и его рука обнимала ее… много лет прошло с тех пор, как он впервые поприветствовал ее. Теперь все знают, что эти двое Огненосцев — как один. Он и она…
В тот день вновь сияние было над городом, и они с любимым вышли на балкон, чтобы любоваться песней неба. И в тот день пришла война. Разведчики доложили, что Враг идет с юга, идет во главе огромной армии его слуг-смаргов, ведет за собою тысячи и тысячи своих псов. Радость Создателя — добрый знак в небе, стала тогда Его плачем… Затрубили боевые горны, и свободный народ, все до единого, способные держать в руках оружие, имеющие Дар и не имеющие, облачились в теплые одежды, чтобы защититься от холода, и в сталь, чтобы уберечься от стрелы и меча, и выступили навстречу Врагу. Никогда не войдет он в Город-Убежище победителем!
Тойя сражалась рядом с Этасом, ее поражающий огонь и его истребляющие молнии пожинали вместе обильный урожай. Смарги валились один за другим, но их было много, слишком много. А Врагу ни огонь, ни молнии, ни стрелы… ни мечи, что выкованы особым образом, — не вредили…
Повелевающие псами из свободного народа заградили пасти зверям Древнего, и это дало возможность Братьям и Сестрам — Воинам Мечей и Стрелкам беспрепятственно истреблять вражеские армии.
А затем свободный народ отступил, и Разрушители единым ударом разверзли землю под ногами тысяч и тысяч смаргов. Океан вырвался из разлома, поглощая их уродливые тела.
И самые смелые из Братьев вышли навстречу Врагу, надели на него оковы и смогли его пленить. Оковы эти долгое время ковали Создающие Оружие, пять Даров было вложено в них: Сила Связывающих — Строителей, Разделяющих — особых Целителей, Разрушающих — повелевающих стихиями, Вдохновляющих, что владели музыкальными орудиями, и Пророков. В конце кровь Огненосца окропила оковы, и Сила слова оживила их, дала им могущество связать Врага. Его нога ступила в Город-Убежище не как завоевателя, а как пленника.
Долгие и долгие дни плененный Враг оставался среди них, в возведенной тюрьме тьмы, черные стены которой не пропускали свет к нему. Убить его никто из Имеющих Дар не мог. И Пророки собрались, чтобы найти способ, как уничтожить Врага и память о нем. Они размышляли целую луну, искали пути, искали средства. И в один из дней, когда солнце встало ото сна после долгой-долгой зимы и свет под куполом потушили за ненадобностью, Пророк Айол пришел к Повелителям свободного народа — Огненосцам.
— Мы нашли способ, — сказал он, — и способ этот схож с методом создания оков. Врага нельзя убить — он бессмертен и неуязвим, но отправить его в забвение можно. Если пятеро соберутся вокруг него и призовут свои Дары, а Огненосец прольет немного своей крови на его кожу, то он уснет сном, похожим на смерть.
— Опасно ли это, Пророк? — спросила Инайса, одна из девяти.
— Нет, — ответил тот, — достаточно немного крови, и Враг уснет. Мы забудем о том, что он жил. Мы станем по-настоящему свободным народом!
А Этас, возлюбленный Тойи, сказал:
— Даже если для победы над Врагом потребовалась бы жизнь Огненосца, то стоит заплатить такую цену!
Горькие слова.
Огневолосый ее возлюбленный — тот, в ком свет ее жизни, тот, в ком огонь ее сердца, — вызвался, чтобы вместе с пятью Братьями предать забвению Врага… И они вошли в его тюрьму…
Тойя видела, как лежит Этас. Будто устал… и прикрыл глаза на мгновение… «Почему же ты так бледен, возлюбленный мой? Почему, целуя тебя, не чувствую я твоего сладкого дыхания, почему, прижимаясь к твоей груди, не слышу я биения твоего сердца… почему сильные твои руки упали и не обнимают меня?.. Этас! Этас!.. Откликнись! Открой глаза! Поцелуй меня… Этас!..» Но огонь его потух… Навеки ушел его свет…
— Почему ты солгал, Пророк? — кричала Тойя. — Почему обманул? Ты сказал, что достаточно немного крови, но Враг забрал его жизнь!
И Айол не знал, как отвечать ей.
Тойя не помнила, — ей после о том поведали ее Сестры и Братья, — как упрекала она Пророка, как требовала ответа от него, как проклинала его за ошибку, за то, что не смог предусмотреть, что Этас… погибнет. Не помнила она и как выхватила меч Этаса и рубила стальное тело Врага, что лежал тут же, лежал без движения и без дыхания, но он был жив, а Этас… был мертв… Не помнила Тойя, как пыталась сжечь Врага огнем, как призывала молнии… и едва не сожгла и не разрушила Город, и только оковы, что укрощали Имеющих Дар, остановили ее.
Читать книгу «Легенда о свободе. Крылья» онлайн полностью — Анна Виор — MyBook.
Пролог
Суд эффа
Тшагас смотрел, как возвращаются рабы с поля… Из-за темных построек показались их почти призрачные, в последних лучах заходящего солнца, фигуры. Рабы: сгорбленные плечи и опущенные головы, устало обвисшие руки… А какой еще вид может быть у того, кто целый день горбатится на хозяйском поле, истекая потом и изнывая от жары?.. Тшагас – тоже раб… Он взглянул на свои руки – одеревенелые мозоли, огрубелая кожа… Хотя, когда он махал мечом в Чифре, руки были не лучше. Одежда, правда, на нем совсем не та… И обувь тогда у него была, а раб – босоног.
Его перед боем от работы освободили, и он раздумывает сегодня весь день, с кем придется драться… Из этих – никто не захотел. Скорее всего, это будут крепкие ребята с западных полей, тех, что граничат с Дикими землями; тамошние рабы никогда не прочь помахать кулаками.
Вон шагает Сибо, черная громадина. Если б этот Сибо согласился попробовать себя в боях для «суда эффа», соперников ему б не нашлось. У Тшагаса всегда челюсть отвисает, когда он видит, как Сибо ворочает булыжники. А как корчует пни! Но чернокожий сам себе на уме, молчит целыми днями, будто без языка родился. И драться никогда не станет – вера в каких-то богов запрещает ему. Он покорный, что вол… Прирожденный раб. Ну, не он один такую жизнь предпочитает смерти от зубов эффа.
Вот, к примеру, рыжий кутиец – вымахал достаточно, ему нет двадцати, а уже почти догнал Сибо. Скорее всего, не настоящий он кутиец. Где это видано, чтобы рыжие воины, известные своей свирепостью, безропотно пахали на хозяйском поле?! Скорее всего, какой-нибудь арайский мечник при захвате Куты изнасиловал его огненноволосую мамашу, а потом продал, выдавая за беременную кутийцем… Но как бы там ни было, а часть этой их горячей крови в парне должна течь. Наверняка когда-нибудь и он попробует уйти живым с «суда эффа»: может, уже в следующий раз, через три года…
А дружок его – слабак. И имя у него подходящее: Рохо – «птенец». Взгляд, правда, у него тяжелый, острый, что годжийский клинок, и глаза, сожри его эфф, зеленые, как у кошки… Тариец! Никто об этом ни слова, но Тшагаса не обманешь – уроженца великой Тарии он узнает из тысячи. Однако эффа-то взглядом или происхождением не остановишь…
А вот Марз – северянин, с самого настоящего севера по ту сторону Хребта Дракона. Из страны, где холодно круглый год и твердая вода падает с неба. Северянин тоже терпит: как только надсмотрщики к’Хаэля над ним ни измываются – Марз терпит.
Боятся… Все они боятся. Страх больше, чем недовольство, больше, чем боль, больше, чем тоска по родным местам… Эффов и свободные боятся, но рабы – особенно, этих зверей и вывели специально, чтобы идти по следу беглых. Эфф никогда не вернется к хозяину без головы того, за кем его послали.
А он – Тшагас, боится? Тшагас содрогнулся, представив эту тварь – эффа. Похожий на огромного пса, размером со льва, только лишенный шерсти, с желтыми пронзительными глазами и клыками длиной с ладонь, торчащими наружу. От затылка растет кожистый воротник с шипами по краю… Он и одной лапой может перебить хребет, а в пасть легко входит голова добычи. Щелкнет зубами – и нет у тебя больше головы…
Но до этого далеко. Еще не завтра… Чтобы попытать своего счастья, использовать свой сомнительный шанс добыть ошейник эффа, а с ним и свободу, нужно еще победить в боях. В Аре существует закон: тот, кто предъявит ошейник эффа – вольный человек, и никто никогда не смеет опять обратить его в рабство. А чтобы ошейник с эффа снять – нужно его прежде убить. А можно ли эту тварь вообще убить?
Тшагас отогнал такие мысли. Потом… потом. Прежде нужно побороться с теми, кто, как и он, три года готовился, чтобы попробовать покончить со всем этим… Ведь перед тем как зверь отгрызет тебе голову и сожрет тело, ты, как победитель боев, проведешь «неделю в раю».
Самого лучшего, крепкого, сильного, ловкого, побившего перед лицом к’Хаэля всех своих соперников, ждут семь дней неги и роскоши. Комнаты с настоящей купальней… Кушанья. Мясо, вино. Как же давно не пил он вина? Да и мяса давненько не ел… Мягкая постель вместо соломенного тюфяка. Женщины… Семь рабынь-красавиц, по одной на каждый день. А хозяин-то хитер – потом пара красавиц из этих семи родят для него новых крепких рабов… Победителю станут прислуживать и кланяться, как к’Хаэлю. Смоют его многолетний пот, перемешанный с кровью… оденут в роскошные одежды вместо этого грубого льняного вретища… даже обувь дадут… Тшагас пошевелил черными заскорузлыми пальцами на босых рабских ногах. Он – и в обуви! В последний раз ноги его были обуты в Чифре… в тот день… Сколько же лет прошло? Он и счет потерял… Ну да хватит – нажился в рабстве…
«Неделя в раю» – вот почему находятся желающие принять участие в «суде эффа»… вот для чего будут они стараться поскорее да посильнее расквасить друг другу носы. Оружия на боях, чтобы можно было драться до смерти, никто им не даст – к’Хаэль не дурак, чтобы раскидываться сильными рабами, и так одного – победителя, в любом случае он потеряет.
– Не передумал, Тшагас? – скрипучий голос старика Рулка.
Эти двое – кутиец Ого и «птенец» Рохо – как всегда, с ним: ишь, навострили уши… Щенки… У самих-то кишка тонка бросить эффу вызов. Впрочем, Тшагас и сам столько лет боялся… Думал – уж лучше живому псу, чем мертвому льву, как мудрец сказал… А теперь вот – решился, сожри его эфф… Дурацкое это ругательство, нельзя его повторять, когда идешь на такое дело… И кто только выдумал так ругаться?
– Не передумал, Рулк, – твердо отвечает Тшагас и глядит прямо в его окруженные паутиной морщин черные глаза. Он ведь не всегда стариком был – почему сам никогда не пытался? – А что передумывать-то? Опять на поле? Сдохнуть от жары? Или от голода лучше сдохнуть?
– Ну ты ж ведь не сдох за столько лет… И я живой…
«Живой он… скелет ходячий», – подумал в ответ Тшагас.
– Не сдох – так сдохнешь! Немного протянешь! Я еще не видел, чтоб раб до твоих лет доживал.
Рулк только смеется:
– А мне немногим больше, чем тебе, Тшагас. Состарился рано. И все ж предпочту умереть с головой на плечах.
– А кто сказал, что я умирать собрался? Я еще заполучу ошейник эффа и стану свободным! А после, вот увидишь, Рулк, специально насобираю денег, выкуплю тебя, – уж за твои старые кости немного возьмут, – и оттяпаю тебе голову за то, что сейчас болтаешь.
Рулк опять смеется:
– На моем веку никому не удавалось заполучить ошейник. И у других я спрашивал – нет такого. Помнишь Гейшеса, что шесть лет назад пытался? Он был из Макаса, и ни одного года не задержался здесь, у Оргона – не успел еще превратиться в раба, отвыкнуть от оружия. В первый же «суд эффа» вызвался. Говорил – все равно помирать. Он же с малых лет в бою с топором… И что? Его голову, как и всех прочих, положил эфф перед к’Хаэлем Оргоном.
– Я ведь тоже не хозяйская нежная дочка, Рулк! – рассердился Тшагас – и так на душе паршиво, тут еще и Рулк со своими поучениями… – Я сражаюсь с двенадцати лет!
– Сражался! А сколько лет твои руки меча не держали? – Тшагас прикусил язык до крови, ощутил железный привкус во рту; вот ведь скажет же… А Рулк продолжал: – Глупо это – надеяться, что одолеешь тварь. Она тебя перекусит, как сахарную косточку… Я слышал, что когда эфф взбесился у одного к’Хаэля, его три дюжины вооруженных воинов с трудом положили. А скольких он убил перед тем?
– Ладно, Рулк! Лучше уж молчи. Я уже решил. Да и бой уже никто не отменит, – пробормотал Тшагас. Этот Рулк слишком много для раба знает, на все-то у него ответы есть. Кем он был до рабства? Обо всем рассказывает, да только не об этом. – Могу я предпочесть быструю смерть медленному подыханию? Могу! Вот и молчи, пока зубы целы! Хотя… для тебя это уже не угроза…
– Да зубы у меня – что надо! – Рулк махнул рукой и отправился в барак – спать.
Ого с Рохо о чем-то там шепчутся. А вот и песню затянули… Поют, эффовы байстрюки, хорошо! С такими-то голосами услаждать слух благородных, а не петь так… в никуда… в темноте… как волк на луну воет…
Отчего-то Тшагас вдруг разозлился на них. Молодые. Трусливые. Сидят тут под деревом, поют… будто и не в рабстве! Неужели не устали за день! Он встал и направился в барак: нужно выспаться перед боем; по пути Тшагас не удержался и пнул ногой Рохо:
– Чего распищался, птенец? Думать мне мешаешь!
Друг его, кутиец Ого, вскочил было, но Рохо схватил его за рукав, а Тшагаса одарил ледяным взглядом, – не глаза у него, а годжийские клинки, не должно быть у раба таких глаз…
Дни его убегали, как вода между пальцами… Вот уже и пятая рабыня пришла. Пятый день…
Тшагас лениво махнул девушке, чтоб она подала ему вина.
Черноволосая, не знакомая ему. Она откуда-то с северных владений Оргона. Лицо ему не очень нравится, особенно после той, что была вчера – у вчерашней пухлые соблазнительные губы и огромные глаза, а у этой слишком большой нос, но зато и грудь побольше будет… И улыбается она; вторая – так и вовсе плакала. Никогда с мужчиной раньше не была. Вторая худенькая, как молодое деревце. Третья – пухлая красотка, какой и должна быть арайская девушка. Но у к’Хаэля Оргона не одни арайки – кого у него только нет, со всего света их собирает.
Запомнит он этих семерых, если выживет?.. если выживет. Первую он уже почти забыл. Он так напился с непривычки в первый день, что мало понимал… Глаза у нее, кажется, серые… или голубые… или черные…
Пятый день уже пьет, а все никак не утолит жажду. А к женщинам уж не тянет так, пусть эта длинноносая подождет.
У него только два дня осталось… два дня… и три ночи. А пять он уже растранжирил…
Тшагас был уверен, что победит, когда дрался с соперниками. Он имен их не знал. Не так много в этот раз желающих. Ему самому пришлось драться в три захода. Первый его противник – широкий, но низковат, неповоротливый – такому, главное, в захват не попасть. Он свалил его подножкой, хоть и не с первого раза, и локтем впечатал его нос в череп. Тот хрипел, из носа лилась кровь, руками махал, но встать так и не смог. Поделом!
Второй дрался вполсилы, поглядывая то и дело на Куголя Аба – старшего смотрителя эффов у Оргона; тот стоял весь в красном, и рядом с ним лучший эфф – Угал, в таком же красном ошейнике. Здоровенная зверина, больше обычного. Мерзкий, и запах от него неприятный… Белесая кожа в складках, желтые зубы, ярко-оранжевый язык, что высунут от жары. Когти – гигантские шипы. Хорошо хоть не Угала пошлют за победителем, а молодого эффа, что первый раз будет убивать… пытаться убить.
Тшагас содрогался, когда взгляд его падал на Угала, а второй его противник на эффа смотреть и вовсе боялся, поэтому и поглядывал на Куголя… И побеждать не хотел – передумал вдруг, хоть и выиграл в предыдущем бою. Поэтому свалился от одного тычка в пах и больше не поднимался, чем и недовольство к’Хаэля вызвал. Если уж решил драться – дерись! А боишься эффа – так сиди и не рыпайся!
А вот последний чуть самому Тшагасу шею не сломал. Он был здоровый, крепкий. Дрался, правда, не как воин – как раб. Ему бы хоть раз побывать в настоящем бою, где до смерти сражаются, а не за право… умереть от зубов эффа. Этот Тшагаса измотал. И тело до сих пор от его тычков ноет… всю радость от «недели в раю» эта боль портила. А еще больше портило то, что время не остановить.
Очень скоро Куголь Аб с бесстрастным, как всегда, лицом, возьмет Права на Тшагаса – маленькую деревянную коробку, на крышке которой начертано его имя, а внутри в небольших специальных углублениях – прядь его волос и немного крови, обращенной в твердую красную горошину.
На каждого раба у хозяина есть такая коробочка, и находится она в специальной Комнате Прав, которая очень хорошо охраняется. Права заводили при рождении раба или при обращении свободного в рабство. Права на Тшагаса сделал один арайский командир, захвативший их отряд в плен тогда… в Чифре… Кровь у него он взял прямо из свежей раны в предплечье от арайской стрелы… Сколько лет назад это было?.. Волосы его в Правах – еще без седины…
Каждый рабовладелец старался завести себе хотя бы одного эффа. Без эффа Права – формальность, а не средство управления. С эффом – любой, кто посмеет бежать, будет жестоко покаран. Если у хозяина есть эфф – бегство означает смерть.
А у к’Хаэля Оргона эффов больше трех дюжин. Он разводит их и торгует этими тварями. Он гордится лучшими эффами в Аре.
Когда необходимо было поймать беглеца – из Прав извлекались волосы и кровь раба. Кровь скармливали зверю, а волосы помещали в специальный мешочек на ошейник. Никто точно не знал, но все догадывались, что именно этот ошейник, непростой ошейник заставляет эффа бежать по следу столько, сколько потребуется, не забывать запах и не терять след того, за кем его послали. Не есть и не пить до тех пор, пока не насытится плотью убитого раба и не напьется его кровью. Но как бы ни был голоден эфф, как бы ни терзал он тело настигнутого, голову он всегда принесет хозяину нетронутой, как доказательство выполненной работы.
Лучшие убийцы – эти эффы… И лучшие сторожа, хотя и не бодрствуют на посту день и ночь. Для раба достаточно знать, что эфф у хозяина есть: убежишь – умрешь. Эфф найдет тебя в поле и в городе, найдет… сожрет… а голову принесет к’Хаэлю.
Только у Тшагаса, в отличие от беглых, будет меч, какой он сам себе выберет. Он – не заяц, который только и может, что бежать от гончей – он хорек, он еще поогрызается этой твари в морду… Может, удастся все-таки уйти? Может, Создатель смилуется над ним… Ведь он был когда-то воином… ведь знает, как держать меч… И эффа пустят молодого, без опыта… и фору ему дадут – шесть часов… Может, и сохранит он свою голову на плечах…
Что ж так больно и тоскливо на душе?
Тшагас обернулся к пятой девчонке, поманил ее, и она пришла, призывно покачивая бедрами… Он ухмыльнулся – ей есть за что простить длинный нос…
– Пойдем, Орленок, – сказал хрипло с тоской в голосе старик Рулк. Он всегда так называл Рохо. И это имя тому нравилось намного больше, чем рабская кличка. Своего настоящего имени Рохо не знал, – эфф вернулся…
Старик кивнул на столб сигнального дыма на западе – туда побежал Тшагас и оттуда возвращается посланный за ним эфф. С головой, конечно… И хотя Тшагаса Рохо недолюбливал, да и тот его не жаловал, но все ж сколько лет они в рабстве вместе… Они все здесь, что братья. Живут под одной крышей, работают на одном поле, едят одну и ту же еду, спят в общем бараке для мужчин. Женщины и дети – в отдельном. Жаль Тшагаса… Жаль…
Рохо бы не пошел. На что смотреть? На то, как зверь положит перед к’Хаэлем мертвую голову? Но всех рабов, что были в окрестностях и могли видеть сигнал, заставляли присутствовать при этом.
Остальные рабы на поле, заметив дым, складывали свои мотыги, и один за другим цепочкой шли к дороге, ведущей к поместью хозяина. Рулк еле волочит ноги, он все слабее и слабее с каждым днем. Ему бы больше отдыхать и есть получше… Рохо и так старался на поле сделать за него больше работы, делился с ним лепешками, что раздавали на обед. Когда-то старик Рулк тоже так делал – для него, когда он был мал, глуп, беспомощен… А сейчас? Он такой же птенец, как и тогда…
Рохо шел медленно, подстраиваясь под шаг старого Рулка, и они оказались почти в самом конце. Позади семенила беременная Михи, она уже скоро родит, а все ж наравне с другими работает по такой жаре. Михи еще младше его, ей лет четырнадцать, если не меньше… А отец ребенка – надсмотрщик, он насиловал ее почти каждый день… И никто ничего сделать не мог… Этот папаша теперь даже не смотрит в ее сторону, и послабления в работе ей не дает. Хоть бы какую лишнюю лепешку выделил…
А куда это делся Ого? Вот уж лис! Неужели воспользовался суетой по поводу этого «суда эффа» с участием Тшагаса и опять пристает к Михель? Не кончится это добром… Михель – игрушка хозяйского сына.
Они брели под палящим солнцем, все больше и больше отставая от других, Рохо еще сбавил шаг, чтобы помочь, если потребуется Михи. Марз, северянин, страдая от жары, тоже шел медленно. Он остановился и подошел к беременной, предлагая опереться на его руку. Михи благодарно улыбнулась тому в ответ, и Рохо, понимая, что его помощь уже не нужна, легко догнал Рулка.
– Зачем, Рулк? – спросил Рохо. – Зачем хозяину устраивать эти «суды эффа»? Ведь и так всем понятно…
– Хозяева говорят, – медленно отвечал Рулк, – «страх – честь раба». К’Хаэль кормит наш страх, чтоб мы знали – эфф непобедим! Если уж таким, как Тшагас, что побил других желающих, что имел меч при себе, к тому же умел им пользоваться, не удалось добыть ошейник – то куда нам… Не стоит и пытаться. Хозяин кормит наш страх, а эфф непобедим, – повторил старик Рулк и вздохнул. – Но ты, Орленок, однажды отсюда улетишь… улетишь, я знаю…
Старший смотритель эффов Куголь Аб, невысокий, жилистый, с лобными залысинами и седеющими волосами, крючковатым носом и каменным выражением на лице, стоит, приготовив для возвращающегося зверя угощение – широкую чашу с кровью. Его глаза всматриваются в даль, откуда придет его питомец. Возле Аба сидит Угал. Этот зверь самый страшный из них всех, самый огромный, самый опытный и сильный. Рохо бросает в дрожь каждый раз, когда он на него смотрит. От такого никогда и никто не уйдет…
Рохо услышал шепот, пробежавший в толпе рабов, он оглянулся туда, куда смотрели все. Молодой зверь, но достаточно уже большой, чтобы охотиться за людьми, бежал рысцой по тропе прямиком к помосту хозяина. Сбоку краснеет его ошейник, кожистый воротник опущен. В зубах он держит голову…
Рохо, узнав черты Тшагаса, поморщился и отвернулся.
Эфф подбежал к к’Хаэлю Оргону – седеющему мужчине со смуглым хищным лицом, сидящему на помосте, и положил перед ним свой трофей…
Куголь Аб поставил перед зверем чашу с кровью, которую тот стал лакать с наслаждением, поднял голову Тшагаса за волосы – черные с серебряными нитями, и показал всем присутствующим:
– Он не смог добыть ошейник! Суд эффа свершился!
Легенда о свободе. Мастер Путей читать онлайн — Анна Виор
Анна Виор
Легенда о свободе. Мастер Путей
Пролог
ПО СОБСТВЕННОМУ ВЫБОРУ
Эрси брел по хорошо утоптанной грунтовой дороге. Ноги уже не так гудели, как поначалу. Он привык. Конечно, можно было бы прихватить с собой лошадь, но наездник из него никудышный, да и за животным нужно смотреть: чистить, кормить, а Эрси лошадей как-то побаивался.
Лошадь нужна тому, кто спешит, а он не торопится никуда, так как не знает, куда идет… Просто на юг. Поначалу он шел на восток: вставал на заре и брел, не различая ничего первые несколько часов, так как утреннее солнце слепило ему глаза. Но сейчас — на юг.
На нем была простая одежда: сорочка, брюки, куртка и добротные туфли. В рюкзаке за спиной одеяло, кое-какая сменная одежда и запасы продовольствия. А еще у него есть достаточно пламенной монеты, да и огоньков с искорками хватает, — если еда закончится, он купит все что нужно в поселениях, встречающихся на пути. Ограбления Эрси не боялся — Тария все-таки страна безопасная, даже для одинокого и небедного путника. Хотя в первые дни своего путешествия Эрси чувствовал себя потерянным ребенком, оставленным родителями посреди базарной площади. Но теперь привык. На юг… на юг… Все свободные птицы летят на юг…
Солнце было уже довольно высоко и припекало, благо зима закончилась. И хотя в южной Тарии зима мягкая, она все же не так приветлива для путешественника, которому частенько приходится ночевать под открытым небом, как того хотелось бы.
Эрси свернул с дороги, заметив подходящее для отдыха место. Зеленая трава здесь буйно разрослась, устилая все вокруг мягким ковром. Он огляделся по сторонам в поисках камня или ствола дерева, — сидеть на земле Эрси не очень-то любил. Пора отвыкать от глупых привычек: в этот раз придется садиться на траву — кресла здесь нет… да что кресла — жесткого треногого табурета — и того нет… Путник вытащил из рюкзака и расстелил одеяло, затем извлек хлеб, солонину и небольшую луковицу, следом — карту.
Одновременно набивая рот нехитрой едой и прихлебывая большими глотками ключевую воду из фляги, Эрси развернул желтоватую плотную бумагу и стал разглядывать схематические изображения гор, рек, дорог, холмов и городов.
Где он сейчас находится? Сам же свернул с мощеного широкого тракта, а теперь вот не знает куда забрел… Приметив название городка, в котором побывал неделю назад и откуда шел дальше уже по грунтовой дороге, Эрси ободрился, даже обрадовался. Он затолкал в рот мешавший руке кусок солонины и стал вести пальцем по полоске на карте, обозначающей тракт — тот (как Эрси надеялся), по которому он сейчас путешествует.
Вот: совсем недалеко отсюда — он дойдет туда уже к вечеру, — город, небольшой, но и не деревушка — Гирсен. Когда-то давно он бывал в нем. Там Эрси купит себе немного овощей и поест нормально в одном из трактиров, а то от солонины уже воротит. Да и выспаться можно в гостиничной комнате.
С хорошим настроением он бодро зашагал по дороге к Гирсену, планируя на ходу покупки, расходы, подбивая баланс оставшихся у него монет.
Местность изменилась, редкие рощицы исчезли вовсе, предоставив место невысоким, покрытым цветущими травами холмам. И среди этого буйства зелени — нигде не видно никакого города!
Солнце уже клонилось к закату, когда Эрси заметил расположившиеся у подножия холма несколько домиков, утопающих в цветущих деревьях. На Гирсен это не похоже… совсем не похоже.
Разочарованно взирая на деревушку, Эрси остановился, вновь стянул с себя рюкзак, вновь развернул карту… Неужели он ошибся? На юге от дороги только эта вот деревушка, а сама дорога дальше сворачивает на запад… а не так, как на карте… «Карты — это не мое! — раздраженно думал Эрси. — Строить планы — это тоже не мое! Что же сейчас… мое?..» Он нервно свернул плотную бумагу, почти смял, засунул обратно в рюкзак и стремительно зашагал к поселению, надеясь, что пока он туда доберется, гнев и раздражение поутихнут. Видно, зря наделся, потому что когда он окликнул встретившегося ему первым в поселении крепкого мужчину возгласом: «Добрый человек!» — тот шарахнулся от него.
Эрси сделал усилие над собою и смягчил тон:
— Добрый человек, где тут у вас гостиница?
Мужик оглядел его с ног до головы и ответил не сразу, будто мозги в узколобом черепе поворачивались слишком медленно:
— А ты чей такой будешь, юноша?
Эрси вымещал раздражение на собственных руках, заламывая пальцы, но ответить все же сумел спокойно:
— Меня зовут Эрси Диштой, я издалека. Путешествую. Думал, что приду в Гирсен, а оказался здесь…
Мужик присвистнул:
— Гирсен!.. Где мы, а где Гирсен — до него неделю топать… Это кто ж тебе так дорогу показал?
— Так что это за деревушка? И есть ли здесь приличная гостиница… — настаивал на ответе Эрси, добавив сквозь зубы: — Добрый человек?..
— Это Большие Луга, юноша. А гостиницы у нас отродясь не было, ни приличной, ни уж тем более неприличной.
Эрси заиграл желваками. Что ж не везет-то так?!
— Где же мне переночевать? Я могу заплатить.
Мужик отмахнулся от него огромной ручищей:
— На что мне твои деньги в таком захолустье? Мне год надо ждать, пока выберусь в город и смогу их потратить. А вот вдове Ришке деньги бы пригодились. У нее сын больной очень, вот она и собирает искорку к искорке. Уже лет двадцать — сколько сыну, столько и собирает… Говорит: «Поеду в столицу, заплачу Мастерам Силы, и они его исцелят». За хорошие деньги исцелят, конечно. Как пить дать исцелят!
— Мастерам Силы не позволено брать деньги за использование Дара, — пробормотал Эрси, но мужик его будто и не слышал. Да и какое ему дело. Жили здесь люди до него и будут жить после него. Будут строить планы, ворочая своими куриными мозгами со скоростью убегающей улитки… А у него дорога — своя.
— Иди вон туда, — мужик указал на небольшой покосившийся дом почти на самой окраине, — скажешь вдове, чтоб не боялась тебя пускать: мол, проверил тебя староста. А если что плохое ей сделаешь или не заплатишь… я тебя… — Он угрожающе бухнул здоровенным кулаком по раскрытой ладони.
Эрси взглянул на него снизу вверх, усмехнулся, думая: «И не такие угрожали…» — и, ничего не сказав, побрел к дому вдовы.
Внутри убогое это жилище было еще более скромным, нежели снаружи: побеленные стены и потолок, грубо сколоченные деревянные лавки, всего одна комната. В углу за вязанием сидела не старая еще женщина — вдова Ришка, стало быть. А на лежанке напротив растянулся некрасивый и нескладный паренек лет двадцати. Эрси заметил, что одно плечо у того неестественным образом поднято намного выше, чем другое, левая рука, скрюченная и ссохшаяся, плотно прижата к туловищу. Эрси невольно поморщился и отвернулся от калеки, приветствуя вдову:
— Госпожа Ришка! Примите меня на постой! Я переночую и завтра отбуду… с утра. Заплачу вам огонек — чистое серебро! — Вдова, скорее всего, заметила, как он морщился, глядя на больного ее сына, и смотрела на Эрси с печальным упреком в глазах. Чтобы уменьшить ее сомнения, Эрси поспешил добавить: — Староста меня проверил: сказал, если что — голову мне оторвет…
— Как тебя зовут, сынок?
Эрси никак не мог привыкнуть, что люди старше сорока обращаются к нему со снисходительностью, присущей повидавшим на своем веку старикам по отношению к неразумному юноше.
— Эрси Диштой, — ответил он, подавляя раздражение и теребя локон у виска.
— Что ж, Эрси, входи. Мы с Бини, — она указала на сына, — рады будем твоему обществу. Бини мой болен… ты уж его прости — он не может встать, чтобы тебя поприветствовать. Но ничего, все равно гостю мы рады. Живем тихо, скучно, новостей не слышим. Мы тут, в Больших Лугах, так и обитаем всю жизнь. А ты откуда будешь? Какое твое занятие, Эрси?
— Я… — он замялся. В разных городах Эрси представлялся по-разному, то горшечником, то торговцем, то крестьянином, но все эти занятия ему не подходили, так как он очень смутно представлял себе, в чем, собственно, они заключаются… Что у него было? Знания… пожалуй, только это. — Я учитель. Но сейчас я путешествую.
— Учитель? Такой молодой? Наверное, недавно стал Мастером?
— Я не Мастер! — поспешно воскликнул Эрси, этот допрос стал его раздражать. — Так вы позволите остаться?
— Да, конечно… Только кровати у меня еще одной нет…
Ни искры, ни пламени! Придется спать на полу! Как же у него болят бока!
Эрси с облегчением снял со спины тяжелый рюкзак и поставил у стены. Он нашел глазами свободный табурет и уселся, не зная, чем теперь заняться. «Хоть бы поесть чего предложила…» — думал он.
Женщина, словно прочитав его мысли, встала и направилась к плите, приговаривая:
— Пора бы и поужинать. Я сейчас приготовлю. Может, что интересное расскажешь нам, Эрси? Мы ведь нигде не бываем. А в столице ты был?
Обездоленный ее сынок криво и глупо улыбался — наверное, ко всему прочему, еще и дурачок…
— Был… давно… — нехотя отвечал Эрси. Чего-чего, а развлекать эту семейку беседой весь сегодняшний вечер ему хотелось меньше всего. Но, видно, придется. Назвался учителем — изволь, учи, делись накопленными знаниями!
Эрси принялся нервно барабанить пальцами по сиденью табурета, припоминая что-нибудь интересное. Ну и не такое, что повергнет в шок бедную вдову… Не станет же он ей рассказывать, что в Городе Семи Огней теперь новый Верховный, который к тому же еще и Мастер Путей, или то, что половину Совета Семи сменили… А о Древнем… (Эрси сглотнул, подумав о нем) так и вовсе упоминать нельзя ни в коем случае.
Легенда о свободе. Крылья. Пролог. Суд эффа (Анна Виор, 2014)
Пролог
Суд эффа
Тшагас смотрел, как возвращаются рабы с поля… Из-за темных построек показались их почти призрачные, в последних лучах заходящего солнца, фигуры. Рабы: сгорбленные плечи и опущенные головы, устало обвисшие руки… А какой еще вид может быть у того, кто целый день горбатится на хозяйском поле, истекая потом и изнывая от жары?.. Тшагас — тоже раб… Он взглянул на свои руки — одеревенелые мозоли, огрубелая кожа… Хотя, когда он махал мечом в Чифре, руки были не лучше. Одежда, правда, на нем совсем не та… И обувь тогда у него была, а раб — босоног.
Его перед боем от работы освободили, и он раздумывает сегодня весь день, с кем придется драться… Из этих — никто не захотел. Скорее всего, это будут крепкие ребята с западных полей, тех, что граничат с Дикими землями; тамошние рабы никогда не прочь помахать кулаками.
Вон шагает Сибо, черная громадина. Если б этот Сибо согласился попробовать себя в боях для «суда эффа», соперников ему б не нашлось. У Тшагаса всегда челюсть отвисает, когда он видит, как Сибо ворочает булыжники. А как корчует пни! Но чернокожий сам себе на уме, молчит целыми днями, будто без языка родился. И драться никогда не станет — вера в каких-то богов запрещает ему. Он покорный, что вол… Прирожденный раб. Ну, не он один такую жизнь предпочитает смерти от зубов эффа.
Вот, к примеру, рыжий кутиец — вымахал достаточно, ему нет двадцати, а уже почти догнал Сибо. Скорее всего, не настоящий он кутиец. Где это видано, чтобы рыжие воины, известные своей свирепостью, безропотно пахали на хозяйском поле?! Скорее всего, какой-нибудь арайский мечник при захвате Куты изнасиловал его огненноволосую мамашу, а потом продал, выдавая за беременную кутийцем… Но как бы там ни было, а часть этой их горячей крови в парне должна течь. Наверняка когда-нибудь и он попробует уйти живым с «суда эффа»: может, уже в следующий раз, через три года…
А дружок его — слабак. И имя у него подходящее: Рохо — «птенец». Взгляд, правда, у него тяжелый, острый, что годжийский клинок, и глаза, сожри его эфф, зеленые, как у кошки… Тариец! Никто об этом ни слова, но Тшагаса не обманешь — уроженца великой Тарии он узнает из тысячи. Однако эффа-то взглядом или происхождением не остановишь…
А вот Марз — северянин, с самого настоящего севера по ту сторону Хребта Дракона. Из страны, где холодно круглый год и твердая вода падает с неба. Северянин тоже терпит: как только надсмотрщики к’Хаэля над ним ни измываются — Марз терпит.
Боятся… Все они боятся. Страх больше, чем недовольство, больше, чем боль, больше, чем тоска по родным местам… Эффов и свободные боятся, но рабы — особенно, этих зверей и вывели специально, чтобы идти по следу беглых. Эфф никогда не вернется к хозяину без головы того, за кем его послали.
А он — Тшагас, боится? Тшагас содрогнулся, представив эту тварь — эффа. Похожий на огромного пса, размером со льва, только лишенный шерсти, с желтыми пронзительными глазами и клыками длиной с ладонь, торчащими наружу. От затылка растет кожистый воротник с шипами по краю… Он и одной лапой может перебить хребет, а в пасть легко входит голова добычи. Щелкнет зубами — и нет у тебя больше головы…
Но до этого далеко. Еще не завтра… Чтобы попытать своего счастья, использовать свой сомнительный шанс добыть ошейник эффа, а с ним и свободу, нужно еще победить в боях. В Аре существует закон: тот, кто предъявит ошейник эффа — вольный человек, и никто никогда не смеет опять обратить его в рабство. А чтобы ошейник с эффа снять — нужно его прежде убить. А можно ли эту тварь вообще убить?
Тшагас отогнал такие мысли. Потом… потом. Прежде нужно побороться с теми, кто, как и он, три года готовился, чтобы попробовать покончить со всем этим… Ведь перед тем как зверь отгрызет тебе голову и сожрет тело, ты, как победитель боев, проведешь «неделю в раю».
Самого лучшего, крепкого, сильного, ловкого, побившего перед лицом к’Хаэля всех своих соперников, ждут семь дней неги и роскоши. Комнаты с настоящей купальней… Кушанья. Мясо, вино. Как же давно не пил он вина? Да и мяса давненько не ел… Мягкая постель вместо соломенного тюфяка. Женщины… Семь рабынь-красавиц, по одной на каждый день. А хозяин-то хитер — потом пара красавиц из этих семи родят для него новых крепких рабов… Победителю станут прислуживать и кланяться, как к’Хаэлю. Смоют его многолетний пот, перемешанный с кровью… оденут в роскошные одежды вместо этого грубого льняного вретища… даже обувь дадут… Тшагас пошевелил черными заскорузлыми пальцами на босых рабских ногах. Он — и в обуви! В последний раз ноги его были обуты в Чифре… в тот день… Сколько же лет прошло? Он и счет потерял… Ну да хватит — нажился в рабстве…
«Неделя в раю» — вот почему находятся желающие принять участие в «суде эффа»… вот для чего будут они стараться поскорее да посильнее расквасить друг другу носы. Оружия на боях, чтобы можно было драться до смерти, никто им не даст — к’Хаэль не дурак, чтобы раскидываться сильными рабами, и так одного — победителя, в любом случае он потеряет.
— Не передумал, Тшагас? — скрипучий голос старика Рулка.
Эти двое — кутиец Ого и «птенец» Рохо — как всегда, с ним: ишь, навострили уши… Щенки… У самих-то кишка тонка бросить эффу вызов. Впрочем, Тшагас и сам столько лет боялся… Думал — уж лучше живому псу, чем мертвому льву, как мудрец сказал… А теперь вот — решился, сожри его эфф… Дурацкое это ругательство, нельзя его повторять, когда идешь на такое дело… И кто только выдумал так ругаться?
— Не передумал, Рулк, — твердо отвечает Тшагас и глядит прямо в его окруженные паутиной морщин черные глаза. Он ведь не всегда стариком был — почему сам никогда не пытался? — А что передумывать-то? Опять на поле? Сдохнуть от жары? Или от голода лучше сдохнуть?
— Ну ты ж ведь не сдох за столько лет… И я живой…
«Живой он… скелет ходячий», — подумал в ответ Тшагас.
— Не сдох — так сдохнешь! Немного протянешь! Я еще не видел, чтоб раб до твоих лет доживал.
Рулк только смеется:
— А мне немногим больше, чем тебе, Тшагас. Состарился рано. И все ж предпочту умереть с головой на плечах.
— А кто сказал, что я умирать собрался? Я еще заполучу ошейник эффа и стану свободным! А после, вот увидишь, Рулк, специально насобираю денег, выкуплю тебя, — уж за твои старые кости немного возьмут, — и оттяпаю тебе голову за то, что сейчас болтаешь.
Рулк опять смеется:
— На моем веку никому не удавалось заполучить ошейник. И у других я спрашивал — нет такого. Помнишь Гейшеса, что шесть лет назад пытался? Он был из Макаса, и ни одного года не задержался здесь, у Оргона — не успел еще превратиться в раба, отвыкнуть от оружия. В первый же «суд эффа» вызвался. Говорил — все равно помирать. Он же с малых лет в бою с топором… И что? Его голову, как и всех прочих, положил эфф перед к’Хаэлем Оргоном.
— Я ведь тоже не хозяйская нежная дочка, Рулк! — рассердился Тшагас — и так на душе паршиво, тут еще и Рулк со своими поучениями… — Я сражаюсь с двенадцати лет!
— Сражался! А сколько лет твои руки меча не держали? — Тшагас прикусил язык до крови, ощутил железный привкус во рту; вот ведь скажет же… А Рулк продолжал: — Глупо это — надеяться, что одолеешь тварь. Она тебя перекусит, как сахарную косточку… Я слышал, что когда эфф взбесился у одного к’Хаэля, его три дюжины вооруженных воинов с трудом положили. А скольких он убил перед тем?
— Ладно, Рулк! Лучше уж молчи. Я уже решил. Да и бой уже никто не отменит, — пробормотал Тшагас. Этот Рулк слишком много для раба знает, на все-то у него ответы есть. Кем он был до рабства? Обо всем рассказывает, да только не об этом. — Могу я предпочесть быструю смерть медленному подыханию? Могу! Вот и молчи, пока зубы целы! Хотя… для тебя это уже не угроза…
— Да зубы у меня — что надо! — Рулк махнул рукой и отправился в барак — спать.
Ого с Рохо о чем-то там шепчутся. А вот и песню затянули… Поют, эффовы байстрюки, хорошо! С такими-то голосами услаждать слух благородных, а не петь так… в никуда… в темноте… как волк на луну воет…
Отчего-то Тшагас вдруг разозлился на них. Молодые. Трусливые. Сидят тут под деревом, поют… будто и не в рабстве! Неужели не устали за день! Он встал и направился в барак: нужно выспаться перед боем; по пути Тшагас не удержался и пнул ногой Рохо:
— Чего распищался, птенец? Думать мне мешаешь!
Друг его, кутиец Ого, вскочил было, но Рохо схватил его за рукав, а Тшагаса одарил ледяным взглядом, — не глаза у него, а годжийские клинки, не должно быть у раба таких глаз…
Дни его убегали, как вода между пальцами… Вот уже и пятая рабыня пришла. Пятый день…
Тшагас лениво махнул девушке, чтоб она подала ему вина.
Черноволосая, не знакомая ему. Она откуда-то с северных владений Оргона. Лицо ему не очень нравится, особенно после той, что была вчера — у вчерашней пухлые соблазнительные губы и огромные глаза, а у этой слишком большой нос, но зато и грудь побольше будет… И улыбается она; вторая — так и вовсе плакала. Никогда с мужчиной раньше не была. Вторая худенькая, как молодое деревце. Третья — пухлая красотка, какой и должна быть арайская девушка. Но у к’Хаэля Оргона не одни арайки — кого у него только нет, со всего света их собирает.
Запомнит он этих семерых, если выживет?.. если выживет. Первую он уже почти забыл. Он так напился с непривычки в первый день, что мало понимал… Глаза у нее, кажется, серые… или голубые… или черные…
Пятый день уже пьет, а все никак не утолит жажду. А к женщинам уж не тянет так, пусть эта длинноносая подождет.
У него только два дня осталось… два дня… и три ночи. А пять он уже растранжирил…
Тшагас был уверен, что победит, когда дрался с соперниками. Он имен их не знал. Не так много в этот раз желающих. Ему самому пришлось драться в три захода. Первый его противник — широкий, но низковат, неповоротливый — такому, главное, в захват не попасть. Он свалил его подножкой, хоть и не с первого раза, и локтем впечатал его нос в череп. Тот хрипел, из носа лилась кровь, руками махал, но встать так и не смог. Поделом!
Второй дрался вполсилы, поглядывая то и дело на Куголя Аба — старшего смотрителя эффов у Оргона; тот стоял весь в красном, и рядом с ним лучший эфф — Угал, в таком же красном ошейнике. Здоровенная зверина, больше обычного. Мерзкий, и запах от него неприятный… Белесая кожа в складках, желтые зубы, ярко-оранжевый язык, что высунут от жары. Когти — гигантские шипы. Хорошо хоть не Угала пошлют за победителем, а молодого эффа, что первый раз будет убивать… пытаться убить.
Тшагас содрогался, когда взгляд его падал на Угала, а второй его противник на эффа смотреть и вовсе боялся, поэтому и поглядывал на Куголя… И побеждать не хотел — передумал вдруг, хоть и выиграл в предыдущем бою. Поэтому свалился от одного тычка в пах и больше не поднимался, чем и недовольство к’Хаэля вызвал. Если уж решил драться — дерись! А боишься эффа — так сиди и не рыпайся!
А вот последний чуть самому Тшагасу шею не сломал. Он был здоровый, крепкий. Дрался, правда, не как воин — как раб. Ему бы хоть раз побывать в настоящем бою, где до смерти сражаются, а не за право… умереть от зубов эффа. Этот Тшагаса измотал. И тело до сих пор от его тычков ноет… всю радость от «недели в раю» эта боль портила. А еще больше портило то, что время не остановить.
Очень скоро Куголь Аб с бесстрастным, как всегда, лицом, возьмет Права на Тшагаса — маленькую деревянную коробку, на крышке которой начертано его имя, а внутри в небольших специальных углублениях — прядь его волос и немного крови, обращенной в твердую красную горошину.
На каждого раба у хозяина есть такая коробочка, и находится она в специальной Комнате Прав, которая очень хорошо охраняется. Права заводили при рождении раба или при обращении свободного в рабство. Права на Тшагаса сделал один арайский командир, захвативший их отряд в плен тогда… в Чифре… Кровь у него он взял прямо из свежей раны в предплечье от арайской стрелы… Сколько лет назад это было?.. Волосы его в Правах — еще без седины…
Каждый рабовладелец старался завести себе хотя бы одного эффа. Без эффа Права — формальность, а не средство управления. С эффом — любой, кто посмеет бежать, будет жестоко покаран. Если у хозяина есть эфф — бегство означает смерть.
А у к’Хаэля Оргона эффов больше трех дюжин. Он разводит их и торгует этими тварями. Он гордится лучшими эффами в Аре.
Когда необходимо было поймать беглеца — из Прав извлекались волосы и кровь раба. Кровь скармливали зверю, а волосы помещали в специальный мешочек на ошейник. Никто точно не знал, но все догадывались, что именно этот ошейник, непростой ошейник заставляет эффа бежать по следу столько, сколько потребуется, не забывать запах и не терять след того, за кем его послали. Не есть и не пить до тех пор, пока не насытится плотью убитого раба и не напьется его кровью. Но как бы ни был голоден эфф, как бы ни терзал он тело настигнутого, голову он всегда принесет хозяину нетронутой, как доказательство выполненной работы.
Лучшие убийцы — эти эффы… И лучшие сторожа, хотя и не бодрствуют на посту день и ночь. Для раба достаточно знать, что эфф у хозяина есть: убежишь — умрешь. Эфф найдет тебя в поле и в городе, найдет… сожрет… а голову принесет к’Хаэлю.
Только у Тшагаса, в отличие от беглых, будет меч, какой он сам себе выберет. Он — не заяц, который только и может, что бежать от гончей — он хорек, он еще поогрызается этой твари в морду… Может, удастся все-таки уйти? Может, Создатель смилуется над ним… Ведь он был когда-то воином… ведь знает, как держать меч… И эффа пустят молодого, без опыта… и фору ему дадут — шесть часов… Может, и сохранит он свою голову на плечах…
Что ж так больно и тоскливо на душе?
Тшагас обернулся к пятой девчонке, поманил ее, и она пришла, призывно покачивая бедрами… Он ухмыльнулся — ей есть за что простить длинный нос…
— Пойдем, Орленок, — сказал хрипло с тоской в голосе старик Рулк. Он всегда так называл Рохо. И это имя тому нравилось намного больше, чем рабская кличка. Своего настоящего имени Рохо не знал, — эфф вернулся…
Старик кивнул на столб сигнального дыма на западе — туда побежал Тшагас и оттуда возвращается посланный за ним эфф. С головой, конечно… И хотя Тшагаса Рохо недолюбливал, да и тот его не жаловал, но все ж сколько лет они в рабстве вместе… Они все здесь, что братья. Живут под одной крышей, работают на одном поле, едят одну и ту же еду, спят в общем бараке для мужчин. Женщины и дети — в отдельном. Жаль Тшагаса… Жаль…
Рохо бы не пошел. На что смотреть? На то, как зверь положит перед к’Хаэлем мертвую голову? Но всех рабов, что были в окрестностях и могли видеть сигнал, заставляли присутствовать при этом.
Остальные рабы на поле, заметив дым, складывали свои мотыги, и один за другим цепочкой шли к дороге, ведущей к поместью хозяина. Рулк еле волочит ноги, он все слабее и слабее с каждым днем. Ему бы больше отдыхать и есть получше… Рохо и так старался на поле сделать за него больше работы, делился с ним лепешками, что раздавали на обед. Когда-то старик Рулк тоже так делал — для него, когда он был мал, глуп, беспомощен… А сейчас? Он такой же птенец, как и тогда…
Рохо шел медленно, подстраиваясь под шаг старого Рулка, и они оказались почти в самом конце. Позади семенила беременная Михи, она уже скоро родит, а все ж наравне с другими работает по такой жаре. Михи еще младше его, ей лет четырнадцать, если не меньше… А отец ребенка — надсмотрщик, он насиловал ее почти каждый день… И никто ничего сделать не мог… Этот папаша теперь даже не смотрит в ее сторону, и послабления в работе ей не дает. Хоть бы какую лишнюю лепешку выделил…
А куда это делся Ого? Вот уж лис! Неужели воспользовался суетой по поводу этого «суда эффа» с участием Тшагаса и опять пристает к Михель? Не кончится это добром… Михель — игрушка хозяйского сына.
Они брели под палящим солнцем, все больше и больше отставая от других, Рохо еще сбавил шаг, чтобы помочь, если потребуется Михи. Марз, северянин, страдая от жары, тоже шел медленно. Он остановился и подошел к беременной, предлагая опереться на его руку. Михи благодарно улыбнулась тому в ответ, и Рохо, понимая, что его помощь уже не нужна, легко догнал Рулка.
— Зачем, Рулк? — спросил Рохо. — Зачем хозяину устраивать эти «суды эффа»? Ведь и так всем понятно…
— Хозяева говорят, — медленно отвечал Рулк, — «страх — честь раба». К’Хаэль кормит наш страх, чтоб мы знали — эфф непобедим! Если уж таким, как Тшагас, что побил других желающих, что имел меч при себе, к тому же умел им пользоваться, не удалось добыть ошейник — то куда нам… Не стоит и пытаться. Хозяин кормит наш страх, а эфф непобедим, — повторил старик Рулк и вздохнул. — Но ты, Орленок, однажды отсюда улетишь… улетишь, я знаю…
Старший смотритель эффов Куголь Аб, невысокий, жилистый, с лобными залысинами и седеющими волосами, крючковатым носом и каменным выражением на лице, стоит, приготовив для возвращающегося зверя угощение — широкую чашу с кровью. Его глаза всматриваются в даль, откуда придет его питомец. Возле Аба сидит Угал. Этот зверь самый страшный из них всех, самый огромный, самый опытный и сильный. Рохо бросает в дрожь каждый раз, когда он на него смотрит. От такого никогда и никто не уйдет…
Рохо услышал шепот, пробежавший в толпе рабов, он оглянулся туда, куда смотрели все. Молодой зверь, но достаточно уже большой, чтобы охотиться за людьми, бежал рысцой по тропе прямиком к помосту хозяина. Сбоку краснеет его ошейник, кожистый воротник опущен. В зубах он держит голову…
Рохо, узнав черты Тшагаса, поморщился и отвернулся.
Эфф подбежал к к’Хаэлю Оргону — седеющему мужчине со смуглым хищным лицом, сидящему на помосте, и положил перед ним свой трофей…
Куголь Аб поставил перед зверем чашу с кровью, которую тот стал лакать с наслаждением, поднял голову Тшагаса за волосы — черные с серебряными нитями, и показал всем присутствующим:
— Он не смог добыть ошейник! Суд эффа свершился!
Legends of Aria в Steam
Об этой игре
Legends of Aria — это MMORPG-песочница с полной добычей, в которой живой, дышащий мир определяется и формируется сообществом игроков. Это мир опасностей, где узы выковываются — и разрываются — игроками, пишущими свои собственные истории.Исследуйте постоянный огромный открытый мир с тысячами других игроков и испытайте свободу следовать своей судьбе. Овладейте магическим музыкальным искусством, приручайте могучих зверей, чтобы они следовали каждому вашему приказу, поднимайтесь в ряды могущественной гильдии, постройте экономическую империю или поставьте все на карту и выберите путь мелкого вора или преследуемого убийцы.
Исследуйте мир без ограничений
Добро пожаловать в Селадор, богатый фантастический мир, наполненный обширными пустынями, густыми лесами, холмистыми полями, древними руинами и опасностями за каждым углом. Стройте, исследуйте и отправляйтесь в приключения с другими игроками в мире, определенном вами. Объедините силы с дружественной гильдией, присягните на верность городскому ополчению или отправляйтесь на поиски славы.
Создайте своего персонажа в игре
Legends of Aria возвращается к настоящей системе, основанной на навыках, чтобы вы могли строить своего персонажа по-своему.Нет уровней, которые нужно пройти — оттачивайте свои способности, практикуя на выбор более 30 уникальных навыков в более чем дюжине дисциплин, чтобы занять свое место в мире Селадора.
В Legends of Aria у вас есть свобода познать мир на своих условиях. Живите жизнью скромного торговца, ролевого дворянина, устрашающего завоевателя — возможности безграничны.
Рискуйте, чтобы получить отличные награды
Испытайте свои навыки против древних богов, великих драконов, бродячих врагов и других игроков.Legends of Aria — это игра, в которой игроки создают контент, независимо от того, начинается ли этот контент как жестокая вендетта против вражеской гильдии или тяжелый путь через опасную пустыню.
Селадор — мир законов, но также и нарушителей закона. Legends of Aria имеет динамическую систему потери навыков, которая выносит смертные приговоры тем, кто нарушил закон, и награждает тех, кто привлекает их к ответственности.
Накопите огромное состояние на своих условиях
Отправляйтесь в приключения, которые принесут вам деньги в карман, мощное снаряжение на спину и редкие предметы, которые меняются каждый сезон в вашем инвентаре.Нерассказанные сокровища можно найти глубоко в коварных подземельях, охраняемых древними лордами в дикой природе, или в рюкзаках своенравных путешественников, которые пытаются безопасно унести свои богатства домой.
Займитесь своим местом в мире
Граждане Селадора могут претендовать на участок, расширять свою землю, строить дом или управлять магазином, чтобы получить прибыль от предметов, которые они создали или нашли во время своих путешествий. Используйте добычу, найденную по всему миру, уникальными способами или создавайте специальные предметы, чтобы настроить свой дом, чтобы он выделялся среди ваших соседей.Стать гражданином так же просто, как стать активным подписчиком, приобрести Starter Pack на нашем веб-сайте или приобрести DLC Citizen’s Pass здесь, в Steam.
.Легенда о Гэндзи —
перейти к содержаниюИскать: Поиск Закрыть
Закрыть меню
- Дом
- О компании
- О проекте
- Команда
- FAQ
- Архив
- Персонажи
- Мировая Информация
- Племена песков
- Земная Федерация
- United Republic & Republic City
- Воздушные кочевники
- Нация огня
- Северное водное племя
- Южное водное племя
- Мир духов
- Концепт-арт
- Дизайн персонажей
- Духи и животные
- Фон
- Стойка
- Дополнительное изделие
- Твиттер
- Tumblr
Меню
Вернуться к началу Развитие проекта By frenchwrites Развитие проекта Автор: the_amur_tiger Автор frenchwrites Автор mackydraws Автор mackydraws Обновления эпизодов Автор frenchwrites Читать далее Команда разработчиков LoG Автор mackydraws Продолжить чтение Группа разработчиков LoG Разработка проектов Автор mackydraws Продолжить чтение Концепт-арт Команда разработчиков LoG Разное Автор mackydraws Продолжить чтение Видео о разработках проекта командой разработчиков LoG Автор frenchwrites Читать далее Развитие проекта Автор mackydraws Читать далееНавигация по сообщениям
Старые сообщенияЛегенда о Гэндзи
- Твиттер
- Tumblr
персонажей — Легенда о Гэндзи
Встречайте новый командный аватар — Гэн!
Познакомьтесь с членами Гэн и узнайте о них больше!
GENJI
Родившаяся и выросшая в небольшом поселении песков, семья Гэндзи переехала в шумный город Цзиньша после насильственного переселения племен песковщиков 4 года назад. Гэндзи променял своего самодельного матроса из песка на швабру и ведро, подрабатывая случайными заработками по городу, чтобы прокормить мать и младшую сестру.Сейчас 17-летнему Гэндзи является опытным мастером песочницы, но он также хронически прогуливает занятия, и ему сложно учиться в школе.
Семейный | Практический | Defiant | Циничный | Избегающий
КАЛСАНГ
Калсанг, 17-летний сын двух знаменитых магов воздуха, является вундеркиндом следующего поколения Air Nation. Он вырос, практикуя традиционный образ жизни Повелителя Воздуха, путешествуя по миру и посвящая свое время изучению магии воздуха.Заработав татуировки своего Учителя, Калсанг теперь проводит большую часть своего времени, обучая других юных магов воздуха и работая вместе со своей матерью, чтобы сохранить историю Воздушных кочевников.
Любопытный | Идеалистический | Умный | Всезнайка | Драматический
НАМИ
Нами — единственная дочь Томкина, нефтяника из Северного Племени Воды. Когда она была маленькой, целители предсказали, что Нами будет великим магом воды, и ее счастливые родители записали ее в частную академию магии воды.Спустя годы она никогда не показывала никаких способностей к сгибанию, и ее сверстники безжалостно издевались над ней. Нами находит утешение в своих лучших друзьях — множестве странных маленьких духов, которые часто бывают в ее доме.
Веселый | Тихо | Щедрый | Проницательный | Нетерпеливый
АЙКО ХИБАНА
Айко — приемная дочь успешного дипломата Нации Огня. Она учится в Королевской академии огня для девочек, школе-интернате для элиты общества Нации Огня.Там она преуспевает в учебе и магии огня, неизменно занимая первое место в своем классе. Однако постоянное стремление к успеху оставило Айко с тенденциями к перфекционизму и тревогой.
Исходящие | Перфекционист | Сильно сострадательный | Тревожно | Гордый
LUAN
Рожденный в южном городе Гаолин, Луан был назван преемником Корры в качестве нового Аватара Белым Лотосом и Дай Ли в молодом возрасте. Его семья переехала в верхнее кольцо Ба Синг Се, и Луан получил элитное образование наряду с обучением магии земли мирового класса.Личный фаворит президента Бао Цзюня и любимец Земной Федерации, Луан развил харизму, интеллект и физическое мастерство, необходимые для того, чтобы стать великим Аватаром. Несмотря на то, что Луан овладел магией земли и магией металлов, он еще не смог успешно магнуть. По мере того, как он становится старше, он начинает сомневаться в своих способностях и действительно ли он готов взять на себя роль Аватара.
Дипломатический | Добросердечный | Решительный | Верный | Самокритичный
МАЯ
Среди Ocean Folk ее официально называют Maya of the Clay and Boat Clans .Одна из шести детей, дочь рыбака и академика. Выросшая на восточных берегах Земной Федерации, на стыке суши и моря, Майя в детстве плавала и играла в волнах. Когда ей исполнилось 12 лет, агенты Дай Ли взяли Майю на тренировку. Сейчас ей 17 лет, она только что окончила учебную академию Дай Ли, и ее первое задание превзошло все ее самые смелые мечты — она присоединилась к службе личной безопасности Аватара.
Прямолинейно | Тактический | Амбициозный | Саркастический | Озорной
Нравится:
Нравится Загрузка…
.