«В темноте» читать онлайн книгу автора Кристина Хигер на MyBook.ru
История удивительного спасения польских евреев во время оккупации Львова.
Подобные книги морально всегда очень тяжелы. По понятным причинам. Но читать нужно, чтобы знать, чтобы не забывать, чтобы не повторились вновь те ужасы.
В попытке спастись от неминуемой гибели от рук нацистов, группа польских евреев в количестве 21 человека находит убежище в канализационных сетях Львова.
Главными действующими лицами является семья Хигер: отец и мать, и их дети, 7-летняя Кристина (автор книги) и 3-летний Павел.
Из того, что особенно задело.
Явная критика и ненависть к Советскому союзу и русским. Как было плохо во время советской оккупации, и до оккупации нацистами и после. Задевает мои патриотические чувства, но, из песни слов не выкинешь. Воспринимаю текст как есть. В российской истории тоже есть позорные страницы. Впрочем, у какой страны их нет. Но это не умаляет подвига советского народа в Великой отечественной войне.
Русские не всегда дружили с логикой.
Русские придавали особое значение физкультуре и спорту, и его пост в клубе считался должностью весьма важной.
русские объявили, что нормироваться будет распределение не только продуктов питания, но и жилплощади. На каждого человека был установлен лимит, составляющий 7 кв. м, т. е. нашей семье из четырех человек полагалось всего 28 кв. м жилья.
Жадничать было нельзя, ведь в коммунистической России все нужно было делить поровну.
Уже не раз слышала, что к евреям особенно жестоки были не столько нацисты, сколько коренное население оккупируемых территорий. Латыши, украинцы… Здесь это тоже упомянуто. Украинские дети безжалостно избивали евреев ещё до того, как нацисты оккупировали территорию. Уж если дети были так непримиримо настроены, стоит ли говорить о взрослых? Страшно. Действительно страшно, когда в детях живёт такая ненависть, жестокость, непримиримость.
Украинцы издавна ненавидели евреев. Русские ненавидели всех, кто был просто богаче или относился к высшим классам. Что было хуже, неизвестно, хотя хватило бы и чего-нибудь одного.
29 июня 1941 года, когда в город вошли подразделения вермахта, паника охватила весь город. Пакт о ненападении был нарушен. Русские ушли. Евреи боялись выходить из своих домов. А на улицах плясали ликующие украинцы. Дело в том, что немцы пообещали украинцам «Свободную Украину», и те встречали своих избавителей цветами.
Улыбнуло 🙂
Евреи такие евреи (без обид)
В тщетной надежде в один прекрасный день, может быть, после войны, получить его обратно, он поставил на него штампик – ИГНАЦИЙ ХИГЕР. Папа всегда планировал все далеко вперед и думал о том, что будет после войны. Он никогда не терял надежды на лучшее и поэтому на все наши вещи ставил это клеймо.
Перед уходом из дома отец составил перечень всего, что у нас забрали немцы. Он написал, кто из них взял какой предмет, и указал, где на этих вещах он поставил свой штампик. Кроме того, он записал имена наших друзей-поляков, забравших из квартиры остальное. Мы были готовы…
Не совсем поняла, почему не опубликовали дневник самого Хигера. Кристина много раз упоминает этот дневник и цитирует, почему бы не опубликовать в дополнение к её воспоминаниям выдержки из дневника?
Кристина рассказала Metro свою душераздирающую историю.
В 1943 году группа польских евреев нашла убежище в канализации оккупированного нацистами Львова. 8-летняя Кристина Хигер была одной из них. Ее история легла в основу сюжета номинируемого на “Оскар” фильма “Во мраке” (другое название “Укрытые”).
Драма о событиях холокоста “Во мраке” номинирована на лучший иностранный фильм на церемонии “Оскар” от Польши в этом году. Фильм рассказывает историю польских евреев, нашедших убежище в канализационной системе в оккупированном нацистами Львове. Единственной свидетельницей этого события осталась только Кристина Хигер. Сейчас ей 76 лет. Недавно опубликованные мемуары “Девушка в зеленом свитере” стали бестселлером в Польше. Кристина поведала Metro свои воспоминания о холокосте.
Вам было всего лишь 8 лет, когда 14 месяцев вы прятались от немцев в канализации. Что было хуже всего: зловоние, опасность утонуть, крысы?
Очень трудно выбрать одно. Все это было самым жутким в моей жизни.
Вы описали свои детские воспоминания в книге “Девушка в зеленом свитере”. Что случилось со свитером?
Мой свитер был со мной много лет. В конце концов я решила отдать его в Мемориальный музей холокоста в Вашингтоне. Они отреставрировали его, и он хранится для будущих выставок. Он уже выставлялся в музеях США.
Вы пишете о поляке, который помогал вам выжить в канализации. Это значит, что не всех поляков считали антисемитами?
Ответ нет. Леопольд Соха был, к сожалению, одним из немногих поляков, которые подвергали себя и свою семью большой опасности. Надо сказать, что он сначала брал с нас ювелирные украшения, но, когда они закончились, он продолжал нам помогать. Я очень благодарна ему за это, потому что он спас мою семью. Каждый год в день памяти жертв холокоста я ставлю за него свечу и молюсь за его душу.
Сотни людей обитали в канализации. Как получилось, что выжили только 10 человек?
Не слишком много людей могли выдержать ужасную обстановку канализации; Соха не мог позаботиться обо всех. Это был его выбор помогать нам. Те, кто не выдержал жутких условий и вышел на улицу, были убиты нацистами. Некоторые утонули в канализации, совершили самоубийство, заболели и умерли.
Как вам фильм Агнешки Холланд “Во мраке”, который рассказывает историю вашего выживания? Какие чувства он у вас вызвал?
Мне неприятно думать о том, что напоминает мне те дни в гетто и канализации. Это очень болезненно, и я не хочу возвращаться к тем воспоминаниям. Но я заставляю себя говорить о них, потому что я понимаю, что эта история может повториться. Я должна говорить и писать об этом для будущих поколений, чтобы история не была забыта. Картина Агнешки настолько реалистична, что я, как и многие люди в зале, дрожала и плакала весь фильм.
Агнешка Холланд встретилась с вами после завершения картины. Почему вы решили связаться с ней?
Это была очень эмоциональная и полезная встреча. Она сделала фильм, основанный на моей невероятной, но правдивой истории, поэтому я не могла отказаться от встречи с ней. Я была счастлива встретиться с Агнешкой, чтобы поблагодарить ее за тяжелую работу, невероятное мужество и упорство. Она работала несмотря на многие обстоятельства, которые препятствовали в создании такого трудного фильма, так как некоторые люди до сих пор отрицают существование холокоста.
Солнечный ли был день, когда вы вышли из канализации? Было приятно или, наоборот, больно?
Я не помню, был ли это солнечный день, мы вышли в маленький двор. Я помню, что солнечный свет ослепил нас, но атмосфера была ликующей. Только мой маленький 4-летний брат хотел вернуться. Спустя 14 месяцев канализация стала домом для маленького мальчика.
Биография: Кристина Хигер родилась 28 октября 1935 г. во Львове. Что она делала после войны? Кристина переехала из Польши в Израиль в 1957 г.; в 1968-м уехала в США и работала стоматологом в Нью-Йорке. Она на пенсии и живет со своим мужем Марьяном, который тоже выжил в польском гетто. О чем фильм “Во мраке”: Работник коллектора и вор Леопольд Соха находит группу евреев, скрывающихся при ликвидации львовского гетто. Он укрывает их за деньги в канализации. То, что началось как циничная сделка, превращается в дружбу между ним и евреями.
Как поляк по имени Соха 21 еврея спасал!
Воспоминания Кристины Хигер
Читать онлайн «В темноте» автора Пайснер Даниэль — RuLit
Кристина Хигер, Даниэль Пайснер
В темноте
Эта книга посвящается моим родителям – Игнацию и Паулине Хигер…
Да будет благословенна их память…
Кто обрушил на нас все это? Кто отделил нас, евреев, от остальных людей? Кто допустил, чтобы мы до сих пор так страдали? Это Бог создал нас такими, какие мы есть, и Он же, Бог, поднимет нас снова. Если мы выдержим все страдания и если останутся еще евреи, когда все это кончится, то евреи из проклятого всеми народа станут образцом для подражания.
Анна Франк
В начале начал Бог создал Небеса и Землю. Он поселился на Небесах, а Землю отдал людям. И здесь, на Земле, произошло все это…
Игнаций Хигер, из предисловия к неопубликованной книге его воспоминаний «Жизнь во мраке».
Krystyna Chiger with Daniel Paisner
The Girl in the Green Sweater: A Life in Holocaust’s Shadow
Copyright © 2008 by Kristine Keren
© Куликов Д.А., перевод на русский язык, 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Введение
Да, я помню
Смешная штука – память. Память – это фокус, который мы проделываем сами с собой, чтобы не терять связи с теми, кем мы были когда-то, со своими тогдашними мыслями, со своей тогдашней жизнью. Она состоит из осколков и возвращается к нам, как сон, фрагментами и эпизодами. Память – это наш ответ забвению.
Я помню… и фрагменты, и эпизоды, и все полотно своей жизни. Отец любил говорить, что память у меня крепче капкана. «Кшися все знает, – говорил он, – Кшися все помнит». Он звал меня Кшисей. Все остальные называли меня Крысей, и вы понимаете разницу.
Да, я помню. Стоило мне только что-то увидеть, услышать или пережить, я откладывала все эти впечатления на потом, в потайное местечко, заглянув в которое можно было при необходимости вытащить их обратно. Все эти истории из моей жизни, рассортированные по полочкам и упакованные для длительного хранения, продолжают жить во мне и сегодня. Даже теперь, когда почти все персонажи моих воспоминаний давно покинули этот мир, они остаются рядом со мной, словно никуда не уходили. А все бывшее так много лет назад кажется мне случившимся только вчера.
Воспоминания приходят ко мне на польском. Я думаю на польском, вижу сны на польском, вспоминаю на польском. Уже потом все мои мысли переводятся на иврит и в конце концов иногда озвучиваются на английском. Я не знаю, как действует весь этот механизм, но как есть, так и есть. Иногда, чтобы стать понятной и выразимой словами, мысли нужно пройти еще и через немецкий и идиш. А сколько во мне живет воспоминаний! Сколько мгновений! Сколько образов, звуков и запахов… крошечных осколков прошлого, воюющих за мое внимание, пытающихся заставить меня разобраться в былом. Мои воспоминания о Второй мировой остаются воспоминаниями ребенка, только усиленными и закаленными в ходе долгой жизни. Прежде всего это мои воспоминания, но поверх них я наложила воспоминания моего отца, матери и даже малыша-брата. Их я раскрасила размышлениями других людей, разделивших с нами наши беды, а также историями, вычитанными в книгах. Да, я тогда была маленькой девочкой, но потом я так много раз обдумывала и переоценивала все увиденное, услышанное и пережитое, что на сегодня во мне осталось жить именно то, о чем я хочу рассказать.
Да, я помню, как мне жилось во Львове, ярком, жизнерадостном городе с 600-тысячным населением. Его называли «маленькой Веной». Это был город извилистых булыжных мостовых, величественных соборов, город открытых двориков с пышными клумбами и чудесными фонтанами. Город был в основном польский, но с большой долей еврейского и украинского населения… до войны в нем жили 150 000 евреев. Это был город моего детства, прожитого в достатке, исполненного надежд на будущее, детства, внезапно оборванного дикостью и нетерпимостью. Это был город, жизнь в котором была перевернута сначала советской оккупацией, отнявшей нашу свободу, а потом немецкой – поставившей под угрозу наши жизни. Это был город, где свет и радость в одночасье обернулись отчаянием и мраком.
Я помню нашего французского пинчера Пушка, белого и мягкого, как первый снег. Мы назвали его Пушком, потому что шерсть у него была нежная, как гусиный пух. Отец принес его мне в качестве особого подарка в день, когда родился мой младший брат Павел. Пушок прожил с нами два года, всю советскую оккупацию, но когда пришли немцы, нам пришлось его отдать: он мог выдать нас своим лаем. Мама отвела его к женщине, которая жила на окраине города. Она сделала это, ничего не сказав мне, потому что знала, что я буду плакать. Это была моя первая военная потеря, и я, конечно, все равно плакала. Через два дня мы услышали, что кто-то скребется в нашу дверь. Это был Пушок! Он вернулся! Ему пришлось пробежать километров восемь, но означало это только одно: его придется вести к той женщине снова, а я опять буду плакать.
Читать онлайн книгу «В темноте» бесплатно — Страница 1
Кристина Хигер, Даниэль Пайснер
В темноте
Эта книга посвящается моим родителям – Игнацию и Паулине Хигер…
Да будет благословенна их память…
Кто обрушил на нас все это? Кто отделил нас, евреев, от остальных людей? Кто допустил, чтобы мы до сих пор так страдали? Это Бог создал нас такими, какие мы есть, и Он же, Бог, поднимет нас снова. Если мы выдержим все страдания и если останутся еще евреи, когда все это кончится, то евреи из проклятого всеми народа станут образцом для подражания.
Анна ФранкВ начале начал Бог создал Небеса и Землю. Он поселился на Небесах, а Землю отдал людям. И здесь, на Земле, произошло все это…
Игнаций Хигер, из предисловия к неопубликованной книге его воспоминаний «Жизнь во мраке».Krystyna Chiger with Daniel Paisner
The Girl in the Green Sweater: A Life in Holocaust’s Shadow
Copyright © 2008 by Kristine Keren
© Куликов Д.А., перевод на русский язык, 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Введение
Да, я помню
Смешная штука – память. Память – это фокус, который мы проделываем сами с собой, чтобы не терять связи с теми, кем мы были когда-то, со своими тогдашними мыслями, со своей тогдашней жизнью. Она состоит из осколков и возвращается к нам, как сон, фрагментами и эпизодами. Память – это наш ответ забвению.
Я помню… и фрагменты, и эпизоды, и все полотно своей жизни. Отец любил говорить, что память у меня крепче капкана. «Кшися все знает, – говорил он, – Кшися все помнит». Он звал меня Кшисей. Все остальные называли меня Крысей, и вы понимаете разницу.
Да, я помню. Стоило мне только что-то увидеть, услышать или пережить, я откладывала все эти впечатления на потом, в потайное местечко, заглянув в которое можно было при необходимости вытащить их обратно. Все эти истории из моей жизни, рассортированные по полочкам и упакованные для длительного хранения, продолжают жить во мне и сегодня. Даже теперь, когда почти все персонажи моих воспоминаний давно покинули этот мир, они остаются рядом со мной, словно никуда не уходили. А все бывшее так много лет назад кажется мне случившимся только вчера.
Воспоминания приходят ко мне на польском. Я думаю на польском, вижу сны на польском, вспоминаю на польском. Уже потом все мои мысли переводятся на иврит и в конце концов иногда озвучиваются на английском. Я не знаю, как действует весь этот механизм, но как есть, так и есть. Иногда, чтобы стать понятной и выразимой словами, мысли нужно пройти еще и через немецкий и идиш. А сколько во мне живет воспоминаний! Сколько мгновений! Сколько образов, звуков и запахов… крошечных осколков прошлого, воюющих за мое внимание, пытающихся заставить меня разобраться в былом. Мои воспоминания о Второй мировой остаются воспоминаниями ребенка, только усиленными и закаленными в ходе долгой жизни. Прежде всего это мои воспоминания, но поверх них я наложила воспоминания моего отца, матери и даже малыша-брата. Их я раскрасила размышлениями других людей, разделивших с нами наши беды, а также историями, вычитанными в книгах. Да, я тогда была маленькой девочкой, но потом я так много раз обдумывала и переоценивала все увиденное, услышанное и пережитое, что на сегодня во мне осталось жить именно то, о чем я хочу рассказать.
Да, я помню, как мне жилось во Львове, ярком, жизнерадостном городе с 600-тысячным населением. Его называли «маленькой Веной». Это был город извилистых булыжных мостовых, величественных соборов, город открытых двориков с пышными клумбами и чудесными фонтанами. Город был в основном польский, но с большой долей еврейского и украинского населения… до войны в нем жили 150 000 евреев. Это был город моего детства, прожитого в достатке, исполненного надежд на будущее, детства, внезапно оборванного дикостью и нетерпимостью. Это был город, жизнь в котором была перевернута сначала советской оккупацией, отнявшей нашу свободу, а потом немецкой – поставившей под угрозу наши жизни. Это был город, где свет и радость в одночасье обернулись отчаянием и мраком.
Я помню нашего французского пинчера Пушка, белого и мягкого, как первый снег. Мы назвали его Пушком, потому что шерсть у него была нежная, как гусиный пух. Отец принес его мне в качестве особого подарка в день, когда родился мой младший брат Павел. Пушок прожил с нами два года, всю советскую оккупацию, но когда пришли немцы, нам пришлось его отдать: он мог выдать нас своим лаем. Мама отвела его к женщине, которая жила на окраине города. Она сделала это, ничего не сказав мне, потому что знала, что я буду плакать. Это была моя первая военная потеря, и я, конечно, все равно плакала. Через два дня мы услышали, что кто-то скребется в нашу дверь. Это был Пушок! Он вернулся! Ему пришлось пробежать километров восемь, но означало это только одно: его придется вести к той женщине снова, а я опять буду плакать.
Я помню простенький зеленый свитер, который мне связала бабушка по отцу, когда мы еще жили в нашей огромной квартире на Коперника, 12. Я была не слишком хорошей внучкой: то схвачу клубок пряжи, убегу и спрячусь, то вытащу спицы, которыми бабушка закрепляла вязание, распущу несколько рядов и воткну спицы обратно… Она обвязывала всю нашу семью. Это доставляло ей огромное удовольствие. Я обожала свой зеленый свитер!.. А потом бабушку забрали во время одной из «акций»… Я носила свитер почти не снимая – он будто хранил тепло ее объятий… Мне удалось сберечь его – это одно из маленьких чудес, осенивших нашу семью! – теперь он является постоянным экспонатом Американского мемориального музея Холокоста в Вашингтоне, напоминанием о том, какие беды и лишения пришлось пережить еврейским детям во время войны, и о том, какой я была в детстве.
Глава 1
Коперника, 12
Я была принцессой. Да, так я чувствовала себя в детстве. По крайней мере, так прошла часть моего детства. Я родилась 28 октября 1935 года – в то время Львов был одним из самых живых и динамичных городов в Польше. Это было волшебное место, город Ренессанса, да только евреям в нем жилось несладко.
В середине 1930-х во Львове было больше 600 000 жителей, из них около 150 000 евреев.
Мы, конечно, были евреями, но не сказать чтоб очень религиозными. Мы соблюдали шаббат. Моя мама, Паулина Хигер, всегда зажигала свечи. Мы праздновали Песах. Но в храм не ходили. То есть ходили на Высокие праздники, а весь остаток года выполняли религиозные ритуалы дома или не выполняли вообще. Мы зажигали поминальные свечи в годовщины смерти, но при этом не всегда молились. Мы были евреями больше по традиции, чем по вере. Тем не менее жизнь у нас в доме была абсолютно еврейской по духу. Этим мы были обязаны материнской ветви семьи. Со стороны отца в Бога почти никто не верил. Они, конечно, считали себя евреями, и у них в семье тоже царил еврейский дух, но это было скорее наследственным, чем религиозным чувством. В отцовской семье все были социалистами и коммунистами. Их гораздо больше волновали вопросы социальной справедливости. Они не позволяли относиться к себе как к людям второго сорта. Думаю, в их понимании мысль о всеобщем равенстве означала возвысить евреев до уровня остальных. Дело в том, что и до войны львовским евреям периодически доставалось. Как правило, от украинцев. Сегодня об этом не говорят. Может, просто забыли. Но так было. Отец не раз рассказывал мне, как в некоторых районах города на него нападали и резали одежду примотанными к длинным палкам бритвенными лезвиями украинские мальчишки. Он сказал, что в возможности подразнить или попугать встретившегося еврея они видели что-то вроде игры. Конечно, были и другие случаи дискриминации, но этот пример крепче всего застрял у меня в памяти.
Я была совсем маленькой девочкой и всего этого не знала. Тогда мне было ясно одно: мы живем в огромной квартире, и у меня есть все, о чем только можно мечтать. У меня была шикарная одежда и чудесные игрушки. Бабушка по материнской линии привозила мне подарки из Вены, куда ездила закупать товары для своего магазина тканей. Я помню, что почти не снимая носила подаренный ею прекрасный шелковый халатик. В нем я любила забираться на родительскую кровать и прыгать на перине. Вместе со мной прыгал и мой воображаемый дружок Мелек. Мы с этим Мелеком не расставались ни на секунду. Я с ним разговаривала. Он мне отвечал. Позднее он составлял мне компанию и в канализационных тоннелях. Не помню, как и почему я придумала Мелека и откуда взялось это имя. Мелек – это тарабарщина. На польском это слово ничего не значит. Это было просто имя. Мелек. Мы с Мелеком обожали прыгать на родительской кровати и хохотать до упаду.
А еще бабушка привезла мне прекрасных кукол и восхитительный кукольный домик с кухней и мебелью. У меня был полный набор, все комнаты и вся меблировка до последней вещицы. Сегодня такой кукольный дом стоил бы тысячи долларов. Я считала этот домик самой большой своей ценностью и с головой погружалась в его воображаемый мирок, придумывая для его обитателей фантастически счастливую жизнь. Они не были иудеями или христианами, поляками или украинцами, русскими или венграми – просто люди, и они счастливо жили со своими чудесными семьями в окружении красивых вещей и великолепной мебели.
В моем воображении кукольный домик находился на одной из самых красивых улиц Львова, в лучшем районе города, неподалеку от нашей квартиры на Коперника, 12. В те времена реальность почти соответствовала моим фантазиям. Наш дом сохранился до сих пор, улица тоже изменилась мало, но все там стало каким-то мрачноватым и унылым. Теперешняя улица Коперника разительно отличается от тех картинок, что я столько лет хранила в своем сознании. Кажется, изменились все цвета. Кажется, перестали цвести деревья вдоль улицы. Или, может, они по-прежнему цветут, но я этого больше не вижу. Может, все это потому, что я уже не могу видеть город таким, каким он виделся счастливому ребенку. Может, это из-за того, что произошло потом, из-за того, как внезапно и безжалостно нашу семью лишили всего, начиная с дома. В квартире у нас было четыре спальни, красивый холл у парадных дверей, большая столовая, кухня, две ванные комнаты и два входа: для прислуги и для членов семьи и гостей. С одного балкона открывался вид на улицу, другой выходил на задний двор. Из двора на улицу вели кованые ворота, а в подъезде над лестницей был сводчатый прозрачный потолок, направлявший лучи света прямо на двери квартир.
Все было в точности как в моих фантазиях, как в моем кукольном домике. Для меня дом был дворцом, потому что я чувствовала себя принцессой. Некоторое время я была единственным ребенком в семье и центром внимания – моим родителям больше некого было баловать. Все в доме делалось ради меня и специально для меня. У меня была няня в накрахмаленной белой форме. У нас была домработница. За стеклянными дверцами буфета стоял розенталевский фарфоровый сервиз на тридцать две персоны, но я не помню, чтобы мы хоть раз накрывали в столовой на тридцать два гостя. Я считаю, что очень важно понять контраст между тем, как мы жили до войны и как жили после нее. Рассказываю я все это не ради хвастовства, а чтобы было с чем сравнивать. Спору нет, жили мы очень хорошо. Покупать мне одежду мы с мамой ходили в магазин «Микки Маус». Это было просто-напросто название магазина. Он не имел никакого отношения к Уолту Диснею, но товары в нем были замечательные, и я очень любила стоять на высоком стуле, пока с меня снимали мерки или, пощипывая то тут, то там, подгоняли по размеру платья.
Да, я была принцессой. Такой была моя жизнь.
Очень трудно представить себе, что произошло со Львовом во время советской оккупации и как искалечили его немцы, но город моего детства был прекрасен. В нем было столько увлекательных занятий, столько вкусной еды, столько интересного. Как горько было видеть, как он разрушается сначала под русскими, потом под немцами! Изменения были заметны даже ребенку. Чуть ниже по улице от нашего дома находился парк, куда в хорошую погоду почти каждый день меня водила няня. Мы приходили в парк, няня садилась на лавочку и ждала, пока я наиграюсь с подружками. Летом, при открытых окнах, мы всегда слышали доносившиеся из парка песни и детский смех. После прогулки можно было играть в маленьком дворике за домом, пока не позовут ужинать. Зимой покрытые первым снегом тихие и безлюдные улицы были прекрасны, как картинки с открыток.
У меня была чудесная жизнь, только вот няню я недолюбливала. Это был единственный минус тогдашней жизни. Она была слишком строга. Она никогда не смеялась. У нас в семье всегда было много смеха и шуток, и поэтому компания угрюмой няни нагоняла на меня тоску. Мне с ней было неинтересно. Помню, она все время пыталась меня кормить, а я есть не хотела. По крайней мере не хотела есть, когда меня кормила она. Я набивала едой щеки и выплевывала, когда думала, что няня на меня не смотрит. Наверно, я просто так бунтовала, потому что при маме я себе такого не позволяла. Равно как и при горничной. Ее звали Мариша, и она частенько говорила маме:
– Госпожа Хигер, не понимаю, в чем дело. С няней она напрочь отказывается есть, а с вами управляется с едой за пять минут!
Мои родители держали магазин тканей «Текстильные товары Гольда» на улице Боимов, одной из первых еврейских улиц Львова. Торговали на этой улице в основном евреи. Хозяева магазинчиков и лавок чаще всего жили прямо в расположенных над ними квартирах. Большинство жителей района тоже составляли евреи. Но в магазин наш ходили все. Христиане, украинцы, русские… это не имело никакого значения. У родителей были хорошие клиенты всякого происхождения. Мама работала в магазине полный день, что в те времена было довольно необычно, но меня это совсем не удивляло. Как работают другие женщины, я просто не знала, и все тут. Бабушка, мамина мама, тоже работала с утра до вечера, и поэтому я не видела в этом ничего странного. Дедушка с бабушкой тоже торговали текстильными товарами, а магазин родителей был чем-то вроде филиала.
Больше всего я любила ходить с няней в родительский магазин и ждать, когда у мамы кончится рабочий день. Ах, как я любила бывать в магазине, наполненном восхитительными тканями, интересными сопутствующими товарами и упоительными запахами. А сколько там было покупателей! Полки были забиты гигантскими рулонами тканей, и мама снимала то один, то другой, когда покупатели просили показать узор. Она расстилала ткань на большом столе и разглаживала ее ладонями. Все это она делала четкими движениями настоящего профессионала. Меня распирало от гордости за маму, работающую на таком важном посту, и я с восторгом наблюдала за ее величавыми движениями, пока она помогала людям выбрать ткани или придумать, как из них что-нибудь сшить. Люди приходили в магазин с радостным волнением, ведь этот визит сулил появление в доме новых красивых штор или шикарного платья. Это было место, где люди готовились стать счастливыми.
В иные вечера я ждала маму, сидя на ступеньках у входа в магазин. До сих пор помню, как одна из постоянных покупательниц, проходя мимо меня, спросила, какой цвет мне нравится больше всех. Она обратилась ко мне по имени – Крыся. Так меня звали все, кроме папы, который называл меня Кшисей. Первое – это популярное уменьшительное от имени Кристина, знак близких и доверительных отношений, а второе – проявление безмерной родительской любви. В польском языке эта разница заметна сразу. Я ответила, что люблю желтый, и, сделав покупки и снова проходя мимо меня, сидящей на крылечке перед магазином, эта женщина вручила мне небольшой кусочек желтой ткани. Это была сущая мелочь, как-то использовать такой кусочек можно было разве только в моем кукольном домике, но женщина сделала этот подарок, просто чтобы увидеть мою улыбку.
Каждое лето мы уезжали за город. Так во Львове делали многие евреи. Мы с семьей моей тетушки снимали дачу и жили там два месяца. Отец в будние дни возвращался во Львов, а мама не работала все лето. Мы жили в чудесном месте. Куда ни глянь, везде желтые подсолнухи – гектары подсолнухов! Как же я их любила! Львиную долю времени я бегала туда-сюда по этим полям, погрузившись в мир своих фантазий. Помню, в один из дней меня попросили сделать что-то по дому, но я наотрез отказалась. Женщина, сдававшая нам дачу, хорошенько отругала меня и сказала:
– Если не будешь слушаться, придет Баба Яга и заберет тебя к себе.
Я напугалась… и все равно не послушалась. Я не стала ничего делать и убежала играть дальше. Мне, конечно, было страшновато, но и дерзости было не занимать.
Моему отцу, Игнацию Хигеру, как мне кажется, не очень-то нравилось работать в магазине. Магазин приносил хороший доход, и за это отец был благодарен, но, будь его воля, он бы занялся чем-то другим. Отец был очень умным человеком, обладал острым творческим умом и кандидатскими степенями в области философии и истории. Он мог бы достичь огромных высот, если бы не учился в те времена, когда для евреев существовал запрет на определенные профессии. Эти ограничения были следствием правительственного плана numerus clausus и доказывают, что и до Второй мировой войны, и до немцев, жизнь у польских евреев была не сахар. Отец мог бы стать врачом, но дорога в медицинский для него была закрыта. Он мог бы уехать учиться в другую страну, но и с этим были сложности. Что там говорить, ему стоило большого труда закончить и философско-исторический. Неевреи отказывались садиться рядом с ним. Вполне вероятно, что он не смог бы получить свой диплом, если б не его близкий друг-украинец, который взял на себя роль добровольного телохранителя и стал защищать его от банд украинских молодчиков, преследовавших студентов-евреев. Закончив учебу, отец рассудил, что из всех вариантов обеспечить комфортную жизнь семье лучше всего открыть филиал магазина моих дедушки и бабушки, и добился в этом деле больших успехов. Магазин позволял нам безбедно жить, но ради этого отцу пришлось поступиться своими интересами. Вместо того чтобы стать врачом или известным писателем, он превратился в коммерсанта, но всю жизнь продолжал читать, учиться и тянуться к новым идеям. И это его устраивало – нужно было кормить семью, важнее которой для него ничего не было.
Все было просто замечательно в нашем маленьком уголке мира, пока не пришел 1939 год. В начале 1939-го произошло нечто чудесное, но после этого произошло и нечто ужасное, и два этих события навсегда изменили мою жизнь. Чудесным событием было рождение моего младшего брата Павла. Все в семье называли его Пинио. Он родился 18 мая. В этот день был церковный праздник, и родители выслали меня из дома в компании горничной Мариши. Мама должна была рожать дома, все очень волновались и не хотели, чтобы я путалась под ногами. Так что мы сначала сходили в парк, а потом отправились в церковь. Мариша, конечно, была не еврейских кровей. Ей хотелось посмотреть службу, но я без конца дергала ее за руку и просилась домой, смутно понимая, что она намеренно отвлекает меня от чего-то важного. Я ничего не знала ни о беременности, ни о рождении детей, но прекрасно понимала, в каком настроении находятся мои родители… Когда мы наконец вернулись домой, папа сказал, что у него для меня есть подарок, и отвел меня к маме, а у нее на руках Пинио!.. Вот как, по моему разумению, он появился у нас дома: мама положила рядом с окном на ковер несколько кусочков сахара, прилетел аист, забрал сахар, а взамен оставил нам брата. Я верила в эту версию событий долгие годы.
В тот же день меня ждал еще один подарок – чудесный французский пинчер, которого мы назвали Пушком. Он был маленький и белый, словно снежок или клубок лебяжьего пуха. Прибавьте еще двух канареек, живших в большой клетке в гостиной, – настоящий зверинец! Теперь, после появления маленького ребенка и Пушка, дом наполнился шумом и веселой суетой. Папа принес домой собачку, чтобы мне было чем заняться – ведь после рождения малыша маме будет не до меня, и он опасался, что я почувствую недостаток внимания с ее стороны. Он ошибался: я радовалась появлению Пинио не меньше остальных, зато теперь у меня получилось целых две любимые игрушки!
…Утром 1 сентября 1939 года произошло и ужасное. Отец подвел меня к окну и показал на пролетающие над городом немецкие «мессершмиты».
– Это конец, – сказал он. – To jest koniec.
Он объяснил мне, что немцы начали войну, что они заняли западную часть Польши и теперь подходят к Львову…
– Кшися моя, Кшися, – сказал он печально, – это конец.
Я ничего не понимала. Меня происходящее не столько страшило, сколько озадачивало. Ловя обрывки разговоров взрослых, я понимала, что их беспокоит война, но что это такое, я, конечно, понять не могла. Когда я услышала взрывы, мне казалось, что бомбы падают прямо перед нашим домом, хотя на самом деле бомбили другой конец города. Спустя много лет я прочитала о немецко-советском пакте о ненападении и поняла, что над центром города самолеты летали просто, чтобы напугать нас, потому что министры иностранных дел СССР и Германии Молотов и Риббентроп договорились, что немцы не будут входить во Львов. Но в тот момент мы этого, естественно, не знали. Мы знали только, что на город совершено нападение, и поэтому спустились в переоборудованный в убежище подвал нашего дома. Там я коротала время в играх с дочкой наших консьержей Данусей, девочкой с прекрасными светлыми волосами. Мы с Данусей были почти ровесницами, она жила на первом этаже нашего дома, и когда грохот бомбежки поутих, я поднялась с ней и ее родителями к ним в квартиру перекусить. Мама с отцом и Павлом остались в подвале, а Данусина мама сделала мне яичницу-глазунью. Раньше я никогда еще не пробовала яйца, приготовленные таким образом, и блюдо мне очень понравилось. Для меня в мои четыре года открытие, что из яиц можно делать глазунью, было событием, по важности не уступающим бомбежке. Вернувшись в подвал, я немедля рассказала маме про глазунью, и с этого момента она стала готовить для меня яичницу только так, а я даже при одном виде глазуньи до сих пор возвращаюсь мыслями в те первые дни вторжения. Как же человеческий мозг на всю жизнь связывает воедино ощущения и воспоминания!..
Бомбежки продолжались несколько недель, и мы отправились в дом бабушки с дедушкой – у них подвал было гораздо просторнее. Я не привыкла видеть город таким безлюдным. Кроме нас и еще нескольких семей, спешащих где-нибудь укрыться, на улицах не было больше никого. Я помогала катить английскую коляску с большущими колесами, в которой лежал Павел и кое-какие вещи. Вернуться к себе на Коперника мы смогли дня через три-четыре. По пути домой родители гадали, какой будет жизнь при новом режиме. Я не знала, что такое «при новом режиме», но звучало это не очень-то хорошо. Их беспокойство передалось мне.
Несмотря на бомбардировки, мы не заметили в городе особых разрушений. Больше всего пострадала другая часть Львова, хотя, как мне теперь думается, вполне может быть, что, не желая меня пугать, папа вел нас по улицам, на которых не было руин. Я столько дней слушала, как падают и взрываются бомбы, а теперь не видела никаких подтверждений тому, что все это происходило на самом деле. Возможно, как ребенок, я просто не могла связать весь этот грохот с физическими разрушениями, но все вокруг выглядело вроде как всегда. Я шла и радовалась, что бомбежки наконец кончились. Я слушала родителей, изо всех сил пыталась представить себе перемены, о которых они говорили, и не могла, потому что не видела на улицах ничего необычного.
Затишье продлилось всего несколько дней, потому что потом немцы с русскими решили поделить Польшу. В результате, естественно, возникла такая же нервозность и неразбериха, как во время бомбежек. Гитлер должен был оккупировать Западную Польшу, а Сталин – Восточную, в которую входил и Львов. Всюду люди судачили о том, где будет лучше, на немецкой или советской стороне. Одни говорили, что лучше будет под немцами, потому что это культурный, образованный и благородный народ. Но немцы славились и своей жестокостью. Если говорить о моем отце, то он немцев боялся. Люди уже узнали, что Гитлер делает с евреями, из уст тысяч бежавших в Восточную Польшу евреев. Они не могли жить под немцами. Конечно, им не очень-то хотелось жить и при советской власти, но они были вынуждены идти на этот риск. В город хлынули потоки беженцев из западных городов типа Кракова или Лодзи, и еврейское население Львова очень быстро перевалило за 200 000.
Конечно, как мы выясним уже в самом скором времени, русские тоже были не подарок. Коммунистические идеалы прекрасны в теории, но на практике они насаждались с такой же жестокостью и строгостью. Нет, они не строили концлагерей, предназначенных для массового уничтожения евреев, но ссылали людей в Сибирь, и очень многие там тоже умирали. Иудеи, христиане… это для них не имело значения. Если у тебя были деньги, если у тебя было свое дело, если тебе не надо было ходить на работу, ты не мог принести русским пользы. А раз так, тебя надо было отправить куда подальше. Так уж у русских все было устроено. Они реквизировали материальные ценности, выселяли из домов, лишали людей элементарных свобод. Куда ни кинь – всюду клин, говорили люди, но у большинства львовских евреев все же было стойкое ощущение, что присутствие русских спасало нас от куда более страшной участи.
Мой папа относился к сложившейся ситуации с юмором, потому что они с мамой считали, что так всегда легче проходить через любые испытания. Он называл русских «незваными гостями». «Эти освободители, – писал он, – освободили нас от всего, что у нас было».
* * *
Первое замеченное мною изменение при русских: из дома исчезли няня и горничная. В коммунистической России все были равны. Мы теперь принадлежали к рабочему классу и должны были одинаково страдать, нищенствовать и голодать. Какая уж тут прислуга! Поначалу я поняла все это так, что няне и горничной просто перестало нравиться работать у нас или они на что-то обиделись. Так или иначе, это означало, что маме пришлось сидеть дома со мной и Павлом. Вообще-то мне эти перемены пришлись очень по душе. Мне нравилось, что мама перестала уходить из дома. Я садилась за стол в кухне, а она рассказывала мне сказки. Она выдумывала их на ходу и уже на следующий день напрочь забывала, о чем рассказывала вчера. Я говорила ей:
– Мама, а что было дальше с волком? А что потом случилось с маленькой девочкой?
Я хотела, чтобы она закончила историю, но она уже забывала, с чего начала…
Еще одна большая перемена: в сентябре, сразу после окончания бомбардировок, еще в период становления советской власти во Львове, я пошла в школу. Школа находилась в двух-трех кварталах, и в первый день я шла туда с огромной неохотой и расплакалась, но мама убедила меня остаться… Я до сих пор помню наш класс, место, где я вешала свое пальто, игрушки, которые показывал нам воспитатель, лица других детей. Следующий день дался мне гораздо легче. У нас с родителями выработалась привычная схема. Мама приводила меня в школу, а днем меня забирал отец. Но в один день отец не смог прийти за мной – вместо него меня встретила мама. Папа в тот день вернулся домой вечером. Когда он вошел в дверь, я увидела на его лице слезы.
– Всё! – сказал он, положив на стол ключ от магазина. – У нас больше ничего нет, кроме этого ключа.
Его чувство юмора словно куда-то испарилось. Я смотрела ему в лицо, но не видела на нем ни тени улыбки. Отец знал, что когда-нибудь этот день настанет, но… оказался к этому не готов. На одном уровне сознания он понимал неизбежность этих событий, но на другом – не мог поверить, что они все-таки произошли. Я сидела и слушала его рассказ. В магазин пришли несколько русских чиновников и приказали передать магазин в их руки. Отец уже видел, как других коммерсантов отправляли в Сибирь за преступную принадлежность к буржуазному классу, и если б был способен в тот момент здраво мыслить, то понял бы, как ему повезло, что его просто отпустили…
1 2 3 4
В темноте. Введение. Да, я помню (Кристина Хигер, 2008)
, из предисловия к неопубликованной книге его воспоминаний «Жизнь во мраке».
Krystyna Chiger with Daniel Paisner
The Girl in the Green Sweater: A Life in Holocaust’s Shadow
Copyright © 2008 by Kristine Keren
© Куликов Д.А., перевод на русский язык, 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Введение
Да, я помню
Смешная штука — память. Память — это фокус, который мы проделываем сами с собой, чтобы не терять связи с теми, кем мы были когда-то, со своими тогдашними мыслями, со своей тогдашней жизнью. Она состоит из осколков и возвращается к нам, как сон, фрагментами и эпизодами. Память — это наш ответ забвению.
Я помню… и фрагменты, и эпизоды, и все полотно своей жизни. Отец любил говорить, что память у меня крепче капкана. «Кшися все знает, — говорил он, — Кшися все помнит». Он звал меня Кшисей. Все остальные называли меня Крысей, и вы понимаете разницу.
Да, я помню. Стоило мне только что-то увидеть, услышать или пережить, я откладывала все эти впечатления на потом, в потайное местечко, заглянув в которое можно было при необходимости вытащить их обратно. Все эти истории из моей жизни, рассортированные по полочкам и упакованные для длительного хранения, продолжают жить во мне и сегодня. Даже теперь, когда почти все персонажи моих воспоминаний давно покинули этот мир, они остаются рядом со мной, словно никуда не уходили. А все бывшее так много лет назад кажется мне случившимся только вчера.
Воспоминания приходят ко мне на польском. Я думаю на польском, вижу сны на польском, вспоминаю на польском. Уже потом все мои мысли переводятся на иврит и в конце концов иногда озвучиваются на английском. Я не знаю, как действует весь этот механизм, но как есть, так и есть. Иногда, чтобы стать понятной и выразимой словами, мысли нужно пройти еще и через немецкий и идиш. А сколько во мне живет воспоминаний! Сколько мгновений! Сколько образов, звуков и запахов… крошечных осколков прошлого, воюющих за мое внимание, пытающихся заставить меня разобраться в былом. Мои воспоминания о Второй мировой остаются воспоминаниями ребенка, только усиленными и закаленными в ходе долгой жизни. Прежде всего это мои воспоминания, но поверх них я наложила воспоминания моего отца, матери и даже малыша-брата. Их я раскрасила размышлениями других людей, разделивших с нами наши беды, а также историями, вычитанными в книгах. Да, я тогда была маленькой девочкой, но потом я так много раз обдумывала и переоценивала все увиденное, услышанное и пережитое, что на сегодня во мне осталось жить именно то, о чем я хочу рассказать.
Да, я помню, как мне жилось во Львове, ярком, жизнерадостном городе с 600-тысячным населением. Его называли «маленькой Веной». Это был город извилистых булыжных мостовых, величественных соборов, город открытых двориков с пышными клумбами и чудесными фонтанами. Город был в основном польский, но с большой долей еврейского и украинского населения… до войны в нем жили 150 000 евреев. Это был город моего детства, прожитого в достатке, исполненного надежд на будущее, детства, внезапно оборванного дикостью и нетерпимостью. Это был город, жизнь в котором была перевернута сначала советской оккупацией, отнявшей нашу свободу, а потом немецкой — поставившей под угрозу наши жизни. Это был город, где свет и радость в одночасье обернулись отчаянием и мраком.
Я помню нашего французского пинчера Пушка, белого и мягкого, как первый снег. Мы назвали его Пушком, потому что шерсть у него была нежная, как гусиный пух. Отец принес его мне в качестве особого подарка в день, когда родился мой младший брат Павел. Пушок прожил с нами два года, всю советскую оккупацию, но когда пришли немцы, нам пришлось его отдать: он мог выдать нас своим лаем. Мама отвела его к женщине, которая жила на окраине города. Она сделала это, ничего не сказав мне, потому что знала, что я буду плакать. Это была моя первая военная потеря, и я, конечно, все равно плакала. Через два дня мы услышали, что кто-то скребется в нашу дверь. Это был Пушок! Он вернулся! Ему пришлось пробежать километров восемь, но означало это только одно: его придется вести к той женщине снова, а я опять буду плакать.
Я помню простенький зеленый свитер, который мне связала бабушка по отцу, когда мы еще жили в нашей огромной квартире на Коперника, 12. Я была не слишком хорошей внучкой: то схвачу клубок пряжи, убегу и спрячусь, то вытащу спицы, которыми бабушка закрепляла вязание, распущу несколько рядов и воткну спицы обратно… Она обвязывала всю нашу семью. Это доставляло ей огромное удовольствие. Я обожала свой зеленый свитер!.. А потом бабушку забрали во время одной из «акций»… Я носила свитер почти не снимая — он будто хранил тепло ее объятий… Мне удалось сберечь его — это одно из маленьких чудес, осенивших нашу семью! — теперь он является постоянным экспонатом Американского мемориального музея Холокоста в Вашингтоне, напоминанием о том, какие беды и лишения пришлось пережить еврейским детям во время войны, и о том, какой я была в детстве.
Книжный обзор: «В темноте». 424 дня под землей
«В темноте» Кристина Хигер, Даниэль Пайснер
Где ты будешь искать спасения, когда улицы родного города потонут в крови невинных жертв? Крики идущих на смерть, станут поминальной песней по ним и тебе. За стенами дома, нет, не дома, барака, пристанища живых мертвецов, затаилась неминуемая гибель. Бог не слышит твоих молитв, он ими давно оглушен. Тебе не выйти за дверь, не спрятаться от неминуемого, шансов на спасение нет. Считай секунды, вдыхай полной грудью и живи, ведь последняя минута начала свой отсчет. Сердце бьется, но ты уже мертв.
Это произойдет, если тебе не хватит смелости спуститься вниз. Спуститься вниз, отринув молитвы к Всевышнему. Спуститься вниз, приблизив себя на шаг к самой преисподней. Ты решишься? Пойдешь ли на это?
30 мая 1943 года группа из двадцати одного человека спустилась в канализационные туннели города Львова. 12 мужчин, 7 женщин и 2 детей спасали свои жизни как могли. Они – узники концентрационного Яновского лагеря, в котором немцы проводят последнюю стадию зачистки. Убивают всех, убивают прямо сейчас, на расстоянии нескольких шагов, а твое единственное спасение — это спуститься в зловонные туннели канализации и попытаться там выжить. Хоть как-нибудь. С божьей помощью или без, но выжить.
Таким образом, семилетняя Кристина Хигер попала в мир темноты, где провела 424 дня, вместо обещанных отцом нескольких недель. И именно ее воспоминания, ее мысли и чувства скрываются под обложкой автобиографического романа «В темноте». Это не художественное произведение, не фантазия автора, это реальные воспоминания реального человека, пережившего то, что пережить нельзя. Предельно простой язык повествования, голые факты и болезненно яркие фрагменты, оставшиеся в памяти — книга до краев наполнена ясной болью, приглушенной годами, но не забытой.
Честно признаюсь, если бы компания «Меломан» не предоставила книгу для блога, у меня бы не хватило смелости самостоятельно взяться за ее прочтение, я бы предпочла отойти в сторону и зарыться с носом в чем-то менее болезненном. Но «В темноте» все же оказалась в моих ладонях, и, закусив губу, я раскрыла книгу на первой странице.
Кристина Хигер честна в своих словах, и ее честность иногда задевает и задевает больно. Перед тем как город был захвачен немецкими войсками, Львов находился в зоне советской оккупации, и это время Кристина вспоминает с горечью. Читать об этом было неприятно, но слова автора дают пищу для размышлений, и я сразу же захотела обсудить слова Кристины Хигер со своими родными.
«Мой отец называл русских «незваными гостями». «Это освободители, — писал он, — освободили нас от всего, что у нас было».
Советская оккупация лишила семью Кристины достатка, жилья, и устоявшегося быта. У них отобрали магазин тканей, выселили из принадлежащей им квартиры. У них забрали все, но эта была лишь первая ступень несчастья, значительная, но не столь ужасающая, как та, что ждала их впереди, с приходом немцев. Все мы знаем, что происходило в годы Холокоста, и я воздержусь от перечисления тех ужасающих мук, через которые пришлось пройти семье Хигер. Они перестали быть людьми, их лишили этого права. Пережить этот день — единственная мечта, о большем не стоит и грезить. Маленькая Кристина видела, как забирают ее родных, как лишают их жизни. Помочь им невозможно, нужно прятаться и наблюдать за всем со стороны, ведь иначе ты пропадешь. Прятаться, прятаться, даже дома, ведь двери всегда должны быть открыты и через них могут войти немцы, и войдут, выискивая новых жертв.
Поразительный факт об отце Кристины — Игнаций Хигер, талантливый плотник и смелый человек, ухитрился привлечь к себе пристальное внимание Йозефа Гжимека, коменданта Львовского гетто. Гжимек был садистом, убийства и пытки доставляли ему удовольствие. Но главным его развлечением был Игнаций Хигер, еврей и единственный человек, который посмел бросить Гжимеку вызов. Отец Кристины не боялся самого могущественного человека в городе, он вновь и вновь проявлял дерзость и изворотливость, тем самым крепко накрепко привязывая к себе Гжимека, и тот обожал играть в «кошки-мышки» с дерзким евреем. Самый показательный момент этих ненормальных отношений — однажды Гжимек приговорил отца Кристины к повешенью, но помиловал Игнация, когда тому накинули петлю на шею. Он не смог расстаться со своей любимой игрушкой, просто не смог.
«Гжимек снова отпустил моего отца, но как выяснилось потом, сказал солдатам, что мечтает убить его своими руками. И правда, после окончательной ликвидации гетто Гжимек бегал по Замартыновской с криком:
— Где Игнаций Хигер?”
А в это время Игнаций Хигер с женой, семилетней дочерью и четырехлетним сыном спускался в канализацию и спасал свою жизнь.
21 человек. 424 дня под землей. Без света, с ограниченным запасом еды и воды, полные ненависти друг к другу, чтобы выжить.
У меня до сих пор не укладывается в голове, как они смогли пройти через все это и выбраться оттуда живыми. Просто представьте себе — группа из людей, где мало кто с кем знаком. Страх и отчаяние пробуждают в людях все самое плохое, распри и ненависть неизбежны. У них нет воды, нет еды, никакого источника света. Зловоние канализации, крысы, грязь. Эти условия не предназначены для жизни, даже для временного пребывания, а семья Кристины прожила там больше года. Трусливые сбежали, слабые духом предпочли смерть подобному существованию, но оставшиеся смогли сплотиться и стать одной семьей. Там, где нет места жизни, они жили и находили поводы для радости. Поддерживали друг друга, спасали друг друга, искали утешения друг в друге, и нашли, ведь у них был ангел-хранитель, в обличье смертного человека. Канализационным пленникам повезло встретить на своем пути того, кто раз за разом рисковал своей жизнью, чтобы спасти чужую.
«…Тот, кто спасает одну жизнь, спасает целый мир…»
Не найдется на этом свете тот читатель, которого оставит равнодушным история Кристины Хигер.
Хочу поблагодарить компанию «Меломан» за предоставленное произведение. Эту и многие другие книги вы можете приобрести в интернет-магазине компании, а также в магазинах торговой сети «Меломан» по всему Казахстану.
P.S. Абсолютно не по теме, но все же стоит отметить — в интернете появился перевод последнего романа Сьюзен И «Конец времен» из трилогии «Нашествие ангелов». О первой книге трилогии я писала вот здесь. Вторую книгу и третью издательства не планируют издавать, так что со спокойной душой и совестью качаем законченный перевод от энтузиастов.
Книга В темноте — Кристина Хигер читать онлайн на Readly.ru
Посвящается моему отцу, от которого я узнала о «другой стороне»…
И конечно же Чипу.
ПРОЛОГ
Совпадение – это способ, которым Господь незаметно творит чудеса.
Автор неизвестен.
Осень 1764 года
Королевский дворец, Лондон
– Пропади она пропадом, эта Элизабет, вместе с ее дурацкими романтическими представлениями о любви!
Свои слова леди Рэчел Эллиот сопроводила гримасой недовольства, потому что вечерняя роса пропитала ее атласные туфельки. Они были синие, отделанные серебряными кружевами, – под цвет платья из шелковистой тафты. «Сплошная синева небес и звездное мерцание, – сказал встреченный ею перед этим принц Вильям, брат короля. – Совершеннейший ангел».
– Возможно, но это было еще до того, как я случайно услышала, как лорд Альберт герцог Бингам требовал объяснить ему, куда делась его жена, – проворчала Рэчел про себя, подбирая юбки, чтобы не задеть ими розовый куст, на котором уже не было цветов. Вопреки ее стараниям, кружево зацепилось за шип. Она резко дернула материю, ощущая себя в этот момент скорее дьяволом, чем ангелом, Рэчел не сомневалась, что и выглядит она не лучше. Ни туфельки ее, ни платье не предназначались для того, чтобы разгуливать в них по заросшим садовым тропам, и, несмотря на всю предосторожность, с которой она торопливо пробиралась к знакомому укромному уголку, Рэчел не сомневалась, что ее старательно завитой и напудренный парик наверняка сбился на сторону.
Ее вечер был совершенно испорчен – в этом не могло быть сомнений. А все потому, что ее кузина и подружка, леди Элизабет Бингам, упорно отказывалась прекратить свои отношения с сэром Джеффри, хотя ее муж недавно прибыл ко двору.
Рэчел остановилась на мгновение, чтобы оглядеться. Сзади в сиянии свечей тепло светился королевский дворец. Если старательно вслушаться, можно было услышать нежные мелодии Генделя, исполняемые оркестром королевы Шарлотты. В той стороне ее ждали смех и развлечения и полчища льстивых ухажеров, всячески желающих угодить ей. Ей ужасно захотелось вернуться обратно.
– Ох! – С глубоким стоном Рэчел стиснула зубы, заставляя себя повернуть, и направилась вниз по заросшему травой склону в сторону озера. Ну, дай ей только найти Лиз! Она без околичностей выскажет ей все, что думает! И пусть сэр Джеффри попробует вмешаться, тогда и ему достанется на орехи. Рэчел совершенно безразлична его красота. Ей —то какое дело, что от его улыбки Лиз готова шлепнуться в обморок! Всему есть свое место и время. А по выражению лица лорда Бингама, когда он бросился к выходу из бального зала, ей стало ясно, что сейчас и место и время были явно неподходящими.
Теперь, когда она вышла из парка, фонарей стало меньше. Они почти не освещали окрестности, и Рэчел оставалось только надеяться, что она сумеет найти Лиз и Джеффри.
– Только бы они не пошли к нему! – взмолилась она в пространство. Рэчел рассчитывала, что сегодняшним вечером они не рискнут покинуть дворец.
– Рэчел, но мне необходимо встретиться с Джеффом и все объяснить, – настаивала Лиз, затащив ее в маленький укромный альков.
Вокруг них играла музыка, царило веселье, и мысли Рэчел все еще были заняты флиртом с братом короля. До нее не сразу дошел смысл сказанного Лиз.
– Что объяснить? – спросила Рэчел, но Лиз только мечтательно глянула на нее, как будто считая, что Рэчел этого все равно не понять.
Она и вправду не понимала. Если любовь вот так влияет на человека, то Рэчел оставалось только радоваться, что это чувство ее не коснулось.
Когда на фоне нежного плеска волн о берег Рэчел заслышала голоса, она на мгновение остановилась, потом со вздохом повернула в ту сторону. Здесь трава была выше, и подол ее платья совсем промок, хотя она его и приподняла. Видит Бог, любовникам следовало бы находить более цивилизованные места для своих встреч!
– Так вот вы где! – Завидев стоявшую на краю выдававшегося в озеро причала парочку, Рэчел решительно двинулась к ним. В темноте трудно было видеть выражение лиц Лиз и Джеффри, но Рэчел показалось, что их поразило ее появление. Они сразу оторвались друг от друга, хотя рука сэра Джеффри осталась на плечах ее кузины.
– Что… Чего ради ты заявилась сюда, Рэчел? – В голосе Лиз прозвучало явное раздражение.
– По-моему, это не требует объяснений. – Рэчел фыркнула – звук, вовсе не подобающий благородной леди. – Я пришла, чтобы увести тебя обратно. – Рэчел обращалась только к Лиз. Она решила, что ей совершенно плевать на то, что может сказать или сделать сэр Джеффри. И вовсе не потому, что с момента его прибытия ко двору он совершенно завладел свободным временем ее кузины – временем, которое до этого они обычно проводили вместе.
– Но ведь я же сказала тебе, что мне надо…
– Да, сказала. Хотя я тогда же подумала, что это совершеннейшая глупость…
– Я как-то не понимаю, почему мое и Лиз местонахождение может интересовать вас, леди Рэчел.
Рэчел уже открыла рот, чтобы сообщить, что она думает о таких мужчинах, как он, но Лиз быстро встала между ними:
– Прошу вас. – Одной рукой она коснулась рукава Джеффри, другой – Рэчел. – Прошу вас, не надо ссориться. Ведь я люблю вас обоих больше всего на свете.
Джеффри решил, что это признание дает ему право обнять свою обожаемую Лиз. Рэчел оставалось только вздохнуть.
– Я решила, что тебе не помешает знать: тебя ищет муж.
– Альберту удалось настолько отвлечься от игры, чтобы увидеть, что меня нет? – Лиз как будто еще больше укрылась в объятиях сэра Джеффри. – Думаешь, он что-то заподозрил?
– Понятия не имею. – Голос Рэчел смягчился, и она взяла ладони кузины в свои. Они были совершенно холодные. – Думаю, нам надо вернуться во дворец. Он выглядел очень рассерженным и… – У Лиз вырвался негромкий стон, и Рэчел на мгновение смолкла. – Элизабет, это единственный выход. Я скажу, что мы были вместе.
– Ты не понимаешь. – Пальцы Элизабет переплелись с пальцами Рэчел. – Ты не знаешь, какой он. Если он что-то заподозрит, то…
Слова Элизабет оборвал звук выстрела, от которого в ночное небо с шумом вспорхнула стая уток. От этого выстрела сэр Джеффри вдруг скорчился и упал на колени.
Рэчел резко повернула голову к берегу и увидела стоявшего там мужчину. В каждой руке он держал по пистолету. «Альберт», – выдохнула она, и в это мгновение прозвучал еще один выстрел. Через сплетенные пальцы Рэчел ощутила удар пули, попавшей в ее кузину. Элизабет падала, увлекая за собой в озеро не удержавшуюся на причале Рэчел.
С первым прикосновением ледяной воды Рэчел охватила паника. Казалось, озеро крепко обвило ее щупальцами, затягивая вниз. Она отчаянно пыталась вырваться из этой хватки, но силы ее иссякали. Крики о помощи, казавшиеся ей самой очень громкими, приводили лишь к тому, что ее рот заливал отвратительный привкус смерти.
Она попыталась собраться с мыслями. Ее тянуло на дно тяжелое платье – серебряные кружева и металлические обручи. Если бы только ей удалось его сбросить! Но чтобы ее одеть, трем служанкам пришлось трудиться почти целый час, и как она ни извивалась, ей не удалось разрушить результат их трудов.
Она поняла, что умирает. Грудь жгло почти непереносимой болью. И вдруг боль исчезла, и вместе с ней куда-то делись ледяная вода и леденящий ужас. Осталось только чуть опьяняющее ощущение подъема вверх по спирали. И покоя. Благословенного покоя.
– Ну вот, допрыгался, недотепа.
– Да откуда же мне было знать, что она бросится за своей кузиной? Это совсем на нее не похоже.
– Ты что, так ничего и не понял за время пребывания здесь? От смертных можно ждать любых неожиданностей.
– В особенности от этой.
«До чего же они мне надоели», – подумала Рэчел, стараясь не прислушиваться к спору. Они мешали ей наслаждаться совершенно чудесными ощущениями. Ее окружала мягкая, успокоительная темнота, а далеко впереди сиял белый свет, до того ослепительно чистый и теплый, что глаза не могли бы его выдержать. Только вот глаз-то у нее не было, да и тела тоже.
Она просто существовала, и все.
Никогда до этого не ощущала она себя столь желанной, не чувствовала такой заботы о себе. Ее окружала любовь, струившаяся сквозь нее, пока она бесцельно плыла в пространстве, всем довольная, безотчетно стремясь приблизиться к свету. В мире с самой собой, если бы не…
– Так что же нам делать?
– Да прекрати же свое нытье! И что ты имеешь в виду, говоря «нам»?
– Неужели ты оставишь меня без своей помощи?
– Еще раз напоминаю – это была твоя ошибка.
– Но я ведь всего-навсего ученик. Ты должен был направлять меня. И я отвернулся только на минутку.
– Хватит! С нее было достаточно их пререканий. Они не давали ей сосредоточиться. Но Рэчел вовсе не собиралась кричать на них. Да на самом деле она и не кричала. Она общалась с ними как будто в какой-то другой плоскости, не прибегая к помощи речи. Как бы то ни было, оба они, казалось, были ошарашены ее резкостью. Во всяком случае, они на мгновение умолкли. Потом нытик снова принялся за свое:
– Вот видишь, я же тебе говорил – от нее только и жди неприятностей.
– Ты ничего не говорил о неприятностях, только о непредсказуемости, и в этом я с тобой охотно соглашусь. – Он вздохнул: – Вопрос в том, что же теперь делать?
– Что делать насчет чего? – Рэчел решила, что, если она хочет обрести хоть немного покоя, ей следует помочь им разрешить их дилемму.
– Насчет вас, конечно.
– Да, – обвиняющим тоном поддержал нытик. – Вам еще не пора было умереть.
– Умереть? Но я не мерт… – Рэчел не закончила фразу. Потому что как ни трудно было с этим примириться – она не чувствовала себя мертвой, – сердцем она знала, что это правда. Но где было все то, что она привычно ожидала здесь встретить? Воинство ангелов небесных? Или, не дай Боже, горящая сера? И у Рэчел оставался еще вопрос. Что случилось с Лиз?
– Она проследовала дальше, как и ее духовный попутчик, Джеффри.
Рэчел инстинктивно поняла, что дух имел в виду, – Лиз проследовала в направлении света. Этого яркого света, мерцавшего лишь чуть дальше пределов досягаемости.
– Тогда отошлите дальше и меня, – решительно сказала Рэчел. – Я готова.
– Если бы это было так просто.
Впервые Рэчел ощутила что-то похожее на страх.
– Неужели вы хотите сказать, что я должна отправиться… в ад? – В это мгновение ее душу переполнили воспоминания сразу всей ее жизни. И некоторые, со смущением подумала Рэчел, выглядели не такими уж безупречными в чистом свете потустороннего мира. Например, когда она солгала своей маме по поводу расцарапанных коленей и порванного платья. И еще сплетни. Она обожала дворцовые интриги и без колебаний передавала Лиз каждую крупицу информации. И она не была такой уж набожной. Или милосердной. Только на прошлой неделе она прошла мимо нищего, притворившись, что не замечает беднягу. И еще…
– Да хватит вам перебирать свои грехи – мне совсем неинтересно их знать. Кроме того, вы не обречены на вечное проклятие.
«Слава Господу», – подумала Рэчел со вздохом облегчения.
– Вот именно. Но сейчас речь не об этом. Разве вы не слышали, что сказал Эбенезер? Вам еще не пора было умереть.
Эбенезер? У духов бывают имена? Рэчел отбросила эту мысль как несущественную. Решение проблемы казалось ей совсем простым. Если ей еще не полагалось умереть, то…
– Отошлите меня обратно в мою жизнь.
– Это не так просто.
– Ведь вы отошли в мир иной, – поддержал Эбенезер.
– Но эта была ошибка, вы сами так сказали. Ваша ошибка. – Она уже переставала владеть собой. Еще один недостаток, откровенно признала она.
– Я всего-навсего ученик.
Рэчел уже готова была сообщить, что, в конце концов, ее-то ошибки здесь не было, но тут вмешался другой дух.
– Пожалуй, мы могли бы что-то сделать. – Он помолчал ровно столько, чтобы привлечь внимание Рэчел и Эбенезера. – Возможно, она могла бы заслужить свое возвращение.
– Конечно. – В тоне Эбенезера слышалось облегчение. Но потом в его словах снова появилась ноющая нотка. – А ты думаешь, что Он с этим согласится?
– Посмотрим. Ведь уже были такие прецеденты. Мы должны без промедления переговорить с Ним.
Рэчел ощутила, что оба духа быстро удаляются.
– Подождите! – Она совсем не была уверена, что такой поворот событий нравился ей больше, чем тот, который привел ее сюда. – Что вы имели в виду, когда упомянули прецеденты? Что я должна сделать, чтобы заслужить возвращение?
Она почувствовала, что оба духа замедлили свое движение. Потом тот, который как будто был главным, ответил:
– Вообще-то это очень просто. От вас всего-навсего требуется спасти жизнь одной заблудшей Души.
«Желание во тьме» Кристины Суонторнват
4,5 звезды«Желание в темноте» — это фантазия среднего уровня, в которой рассказывается о двух детях: Понге, мальчике, сбегающем из тюрьмы, в которой он родился, и Нок, дочери тюремного надзирателя. кто стал воином. Пока Нок пытается его выследить, Понг обнаруживает, что богатые Чаттаны процветают, а бедняки борются, и он и его друг Сомкит объединяются, чтобы восстановить справедливость.
Я уже говорил, что Мне казалось, что эта книга безупречна , и я до сих пор поддерживаю ее.Сразу после того, как я закончил, я помню, как широко улыбался
4,5 звезды«Желание в темноте» — это фантастика среднего уровня, в которой рассказывается о двух детях: Понге, мальчике, сбегающем из тюрьмы, в которой он родился, и Ноке, начальнике тюрьмы. дочь, ставшая воином. Пока Нок пытается его выследить, Понг обнаруживает, что богатые Чаттаны процветают, а бедняки борются, и он и его друг Сомкит объединяются, чтобы восстановить справедливость.
Я уже говорил, что Мне казалось, что эта книга безупречна , и я до сих пор поддерживаю ее.Сразу после того, как я закончил, я помню, как широко улыбнулся и подумал о том, насколько это прекрасно. Я все ждал, пока в моей голове всплывут какие-то недостатки, потому что мой мозг явно ненавидит позитив, и я действительно ни о чем не мог придумать.
«Ну, иногда и на достойных светит свет. Но иногда это просто светит счастливчикам. А иногда … Иногда хорошие люди попадают в ловушку темноты ».
Понг — мальчик, который был заключен в тюрьму и подвергся несправедливому обращению из-за своей матери.Он просто жаждет быть свободным, но он также чрезвычайно добросердечный и добрый. Нок, с другой стороны, жестокая и решительная, но все еще изо всех сил пытается определить свои представления о добре и зле, как и любой растущий ребенок. Оба этих персонажа растут, развивают свои представления о мире и учатся сражаться за других .
Я думаю, что важная часть этой книги — это отношения между персонажами. Прежде всего, я ОБОЖАЮ сладкую дружбу между Понгом и Сомкитом (вы можете утверждать, что они почти похожи на братьев).Спасибо ученикам средних классов за то, что подарили мне такие здоровых отношений между двумя мальчиками !!
Некоторые другие отношения, которые мне нравятся, включают отца Чама как наставника Понга. Я очень тайский и очень уважаю монахов, поэтому мне нравилось видеть, как он преподает Понгу важные уроки жизни, вдохновленные буддизмом. И еще я влюбился в отношения Нок с ее родителями! Есть одна сцена, в которой отец заверяет ее в своей любви, несмотря ни на что, и это очень трогательно.
Что бы он ни делал, он не мог выключить свет, льющийся на жителей Чаттаны.
Что мне больше всего нравится в этой книге, так это то, как искусно решает социальные проблемы , такие как бедность и распределение богатства. Чаттана зависит от сферических огней для всего, от света до электричества и отопления. Система настроена против людей, которые не могут позволить себе лучшие типы, а богатые отворачиваются от их борьбы.
Суонторнват говорит о привилегиях и несправедливости и о том, что состоятельные не заботятся о бедных, и, что наиболее важно, задается вопросом, действительно ли вы можете что-то изменить, если вы признаете несправедливость и считаете, что ничего не можете с этим поделать.Она пишет их тщательно, чтобы детям было легко понять, но побуждает их самостоятельно исследовать эти вопросы.
Что действительно больше всего меня радует, так это то, что эта книга наполнена тайской культурой . Все, от названий до !! еды !! к обычаям на обложке так чудесно тайски, и видеть мою культуру, написанную с такой любовью, означает для меня абсолютный мир. Я думаю, что однажды я действительно прослезился, когда Понг был с монахами в храме, вероятно, потому, что, опять же, моя любовь и уважение к монахам укоренились во мне как тайском.: o)
(Я также хотел бы отметить, что манго очень много, и я, особенно как тайец, искренне это одобряю.)
«От тьмы не убежишь. Это везде. Единственный способ увидеть сквозь него — это посветить светом ».
Вы быстро полюбите этих персонажей и будете болеть за них, чтобы они принесли правосудие, и вы влюбитесь в мир, в котором они живут, а также в культуру, из которой они черпают. Когда вы дочитаете книгу, единственная возможная реакция — улыбнуться и почувствовать, как ваше сердце расширяется за пределы груди.
Даже если вы обычно не читаете средний класс, я умоляю вас поднять это! Не только потому, что это означает для меня мир из-за того, что я вдохновлен тайским фэнтези и имеет так много тайской культуры на своих страницах, но потому, что действительно написан на другом уровне .
:: rep :: тайский состав (МОЕ СЕРДЦЕ !!!)
:: предупреждения по содержанию :: смерть, утопление, пожар
Спасибо Candlewick Press за копию этой книги в обмен на честный отзыв! На мое мнение это никак не повлияло.Все цитаты взяты из предварительной копии и могут отличаться в окончательной публикации.
Самое темное пламя (Дорожная карта к вашему сердцу # 1) Кристины Ли
Округление 4,5 звезд за то, что КУРИТЬ ГОРЯЧИЙ СЕКС!Прежде чем я начну, я должен признать, что понятия не имею, что такое мотоциклетная банда на самом деле. С точки зрения реальной жизни, это обычно группа мужчин, которая ведет себя плохо. Изобилуют различные незаконные действия, пьянство, групповое вождение больших мотоциклов и, как правило, противодействие жесткому правительству США.Но это всего лишь мое необразованное восприятие. Банда мотоциклистов в этой книге под названием Disciples и ее лидер «Prez» на самом деле пытается убрать g
4,5 звезды, собранные за то, что КУРИТ ГОРЯЧИЙ СЕКС!Прежде чем я начну, я должен признать, что понятия не имею, что такое мотоциклетная банда на самом деле. С точки зрения реальной жизни, это обычно группа мужчин, которая ведет себя плохо. Изобилуют различные незаконные действия, пьянство, групповое вождение больших мотоциклов и, как правило, противодействие жесткому правительству США.Но это всего лишь мое необразованное восприятие. Банда мотоциклистов в этой книге под названием Disciples и ее лидер «Prez» на самом деле пытается очистить банду и помочь защитить его «территорию» от вреда и незаконных действий. Итак, ради того, чтобы мне действительно понравился участник Disciple Смоук, я принял участие в рассказе о мотоциклетной банде с сердцем.
Вон О’Киф — владелец и бармен The Hog’s Den, общественного / социального заведения Disciple. Когда его партнер по инвестициям и друг уезжает из города в поисках более зеленых пастбищ, Вон остается с баром, который он больше не может себе позволить.Введите президента Disciple Малачи AKA Prez, который предлагает вложить деньги в бар при условии, что он может использоваться как место для ведения официальных дел Disciples. Вон соглашается, и бизнес сейчас процветает, и он считается почетным членом банды. Вон бисексуален, но предпочитает компанию мужчин и скрывается в тайне со своей семьей, друзьями и особенно членами Disciples.
Член Enter Disciples и сексуальный мужчина Рид AKA Smoke, тоже бисексуал, предпочитающий мужчин. Опустошенный пожаром, в котором погиб его отец и сгорел семейный бар, Смоук оказался в дисфункциональных отношениях и поддался ошеломляющему эффекту сильнодействующих наркотиков.През вытащил его из конкурирующей банды и отправляет в реабилитационный центр из-за отвратительной наркотической зависимости. С другой стороны дым выходит чистым и трезвым и присоединяется к Ученикам.
Книга рассказана от точки зрения Вона и Смоука, поэтому мы знаем, что у обоих мужчин есть серьезных точек зрения друг на друга. Сексуальное напряжение здесь густое и восхитительное. Каждый раз, когда Вон и Смоук находятся в одной комнате, температура повышается. Когда напряжение наконец дошло до неуправляемого уровня, они буквально бросаются друг на друга.Слава аллилуйя, горячо! Грубые, сокрушительные скрежеты, глубокие минеты, покалывание губ, глубокие влажные поцелуи и, в конечном итоге, мощное втягивание друг друга в матрас.
Я любил Вона и Смоука. Эти парни были невероятно вместе, и хотя секс — один из самых горячих, что я когда-либо читал, эмоции были здесь, и потребность в , которые они должны были иметь в жизни друг друга, была невероятно романтичной. Хотя сюжетная линия кажется немного глупой, с обоими мужчинами в шкафу, потому что они боятся того, что подумают другие люди, это действительно привело к некоторому классному тайному траху . .
Если вы ищете рассказ о мужчинах с идеальной сексуальной совместимостью, это ваша книга. Заряженный сексуальным напряжением и раздирающим краску сексом, мне это очень понравилось.
НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЕТСЯ.
ПРИМЕЧАНИЕ: Эта книга из вселенной «Между дыханиями», а персонажи Кори и Джуд из «Там, где ты стоишь» время от времени включаются в Темное пламя.
Гранка-копия предоставлена автором в обмен на честный отзыв.
Этот обзор был пересечен опубликованным в Jessewave
книг по сериям и по порядку
книг по сериям и по порядку | Кристина ДоддВ дикой местности Аляски охотник может стать охотником…
Сериал о сплоченной семье Ди Лука, которые объединились, чтобы разгадать загадку восьмидесятилетней давности, связанную с древней враждой, драгоценной бутылкой вина и бесценным розовым бриллиантом.
Семья, разлученная трагедией, разбросанная по всей стране, чтобы вырасти порознь… и отчаянно пыталась воссоединиться. Еженедельник Publisher’s Weekly провозглашает, что «сияет всем юмором ее исторических романов, но с дерзкой гранью, отражающей современную обстановку истории» — первый набег Додда на современную арену — это не что иное, как успех.”
Три королевских принцессы были отправлены в безопасную Англию, когда революция охватила их королевство. Теперь за ними охотятся убийцы. Им понадобится смекалка с небольшим шантажом и соблазнением, чтобы выжить.
Чтобы спасти свое семейное состояние и избежать нежелательного брака, Мадлен де Лейси, герцогиня Магнуса, меняет местами со своей компаньонкой и кузиной, мисс Элеонор де Лейси.Этот скандальный обман поставит волевую Мадлен в лапы своего бывшего жениха, а Элеонора соблазнится охотником за состояниями и выйти замуж за герцогиню.
Бегущая принцесса — одна из любимых историй Додда о библиотекаре, который, столкнувшись с приключениями, вспоминает прочитанное и делает это изо всех сил. Она крутая! SOMEDAY MY PRINCE представляет собой злодея из THE RUNAWAY PRINCESS , героя-плохого парня, который без колебаний идет за тем, чего хочет.И, конечно же, ему нужна героиня!
Исторические романы об остроумии и необузданной страсти средневековой Англии, «юмористические, романтичные и доставляющие удовольствие каждому!» ( Literary Times )
Горячий и политически некорректный сериал, в котором исследуется вопрос «Насколько сексуально слишком сексуально?».«Не для робких, так что покупайте на свой страх и риск!
Сериал, положивший начало писательской карьере Кристины Додд с CANDLE IN THE WINDOW (обладатель желанных наград Golden Heart и RITA Awards) и принес вам CASTLES IN THE AIR , на обложке которого изображена трехрукая женщина. Классический исторический рассказ в лучшем виде!
Взаимодействие с другими людьми© 2020 Кристина Додд.Все права защищены.
ОСТАВИТЬ ЭТО — ТРИГГЕРЫ ВСПОМОГАТЕЛЬНОПривет и спасибо за посещение!
Хотели бы вы ответить на опрос Кристины, связанный с книгами?
Примите участие в опросе
Изменение команд верхнего и нижнего колонтитула в Блокноте
Когда вы используете Блокнот в Windows 10, вы можете удалять или изменять верхние и нижние колонтитулы. Настройки верхнего и нижнего колонтитулов в Блокноте по умолчанию:
.Заголовки: & f
Нижние колонтитулы: стр.
Эти команды дают вам заголовок документа вверху страницы и номер страницы внизу.
Эти настройки нельзя сохранить, поэтому все настройки верхнего и нижнего колонтитула необходимо вводить вручную каждый раз, когда вы хотите распечатать документ.
Для изменения верхних и нижних колонтитулов
Выберите «Параметры страницы» в меню «Файл» и введите нужные команды в текстовые поля «Верхний колонтитул» и «Нижний колонтитул». Вот краткий список команд верхнего и нижнего колонтитула:
-
Команда Действие ------- -------------------------------------- & l Выровняйте по левому краю следующие символы & c Центрировать следующие символы & r Выровнять по правому краю следующие символы & d Распечатать текущую дату & t Распечатать текущее время & f Распечатать название документа & p Распечатать номер страницы
В соответствующее поле вставьте текст верхнего или нижнего колонтитула, который вы хотите отобразить.(Если вы оставите текстовое поле «Верхний или нижний колонтитул» пустым, верхний или нижний колонтитулы не будут напечатаны.)
Примечание: В Блокноте, если код форматирования не является первым элементом в текстовом поле заголовка, ваш заголовок центрируется независимо от используемых вами кодов форматирования. Например, чтобы выровнять заголовок по левой стороне страницы, используйте & lTitle text .