Спорная книга: Елена Чижова, «Китаист»
Елена Чижова. Китаист
М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2017
Российские критики проявили удивительное единодушие в оценке книги и встретили новый роман Елены Чижовой, мягко говоря, без восторга. Едва ли не единственный положительный отзыв дает Наталья Ломыкина в обзоре «Январские чтения» («РБК-стиль»): «Елена Чижова не только рожденный в Ленинграде писатель, остро чувствующий время, но и жена доктора исторических наук. Так что ее роман не легковесное размышление о жизни маленького человека в фантазийных исторических декорациях и не просто роман о вражде и дружбе двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта. “Китаист” — это глубокое авторское погружение в историю, геополитику, культуру, психологию и даже историю языка, умноженное на писательский талант букеровского лауреата. На выходе получился захватывающий роман о национальном сознании, самоопределении, исторической памяти и много о чем еще. “Беркут”— поезд, в котором едут герои, — “летит как птица-тройка. Только успевай уворачиваться”».
В рецензии «Сослагательное наклонение» (сайт «КапиталЪ») книжный блогер Егор Михайлов прозорливо предупреждает: «Книга Елены Чижовой, лауреата “Букера” и автора десятка пухлых романов, собрана из противоречий. Легко представить себе, как на неё ополчаются буквально все: антисоветчики и ностальгирующие по СССР, либералы и сторонники сильной руки, западники и славянофилы. Чижова провоцирует читателя, погружая его в будни двух тоталитарных государств, задавая неудобные вопросы, заставляя всех без исключения героев проявить не лучшие свои качества».
Михайлов отмечает очевидное сходство романа со знаменитой книгой Филипа Дика «Человек в Высоком замке»: «Читала ли Чижова книгу Филипа Дика, неясно, но по страницам “Китаиста” рассыпаны десятки то ли случайных, то ли задуманных параллелей. Самая очевидная из них — “Книга перемен”, с которой поминутно сверяют свой путь герои обоих романов. Впрочем, в последние годы к альтернативке чаще причисляют лишённые и вкуса, и любви к истории эпопеи о спецназовцах, расстреливающих Гитлера из гранатомёта. В таких условиях автор, который берёт за пример один из лучших образцов жанра, уже этим вызывает уважение, пусть кое-где и копирует этот образец чересчур старательно».
Подробнее о недостатках романа рассказывает Наталия Курчатова в рецензии «Пили бы баварское?» (сайт «Год литературы»): «При всем уважении к опыту и регалиям автора, букеровской лауреатки, известной писательницы, уровень воплощения мне показался не соразмерным ни смелости замысла, которую я готова скорее приветствовать, ни остроте и масштабу затронутых проблем. “Китаист”, во-первых, досадно непроработан как в плане создания альтернативного мира, так и в психологической механике персонажей — главный герой предстает то сомневающимся интеллектуалом, то твердолобым “совком”, то невротиком, одержимым гомоэротическими фантазиями. Не спорю, все эти грани вполне могут сочетаться в одном человеке, но как-то сообщаясь одна с другой, а не выходя на сцену безо всякой связи, будто Алексей Руско — пациент с психозом по диссоциативному типу (множественная личность). А если даже и так, то подобное расстройство тоже неплохо бы как-то убедительно передать. <…>
С первых строк книга производит удручающее впечатление просто на уровне текста: он “не дышит”, нет в нем того воздуха между словами, который важнее самих слов. А ведь подступаясь к подобному сюжету, автору стоит не просто продумать его до деталей, но и поймать то дерзостное визионерское волшебство, которое присутствует, например, в жутком, но необыкновенно впечатляющем блокадном романе Андрея Тургенева (Вячеслава Курицына) “Спать и верить” десятилетней давности или же в небольшой повести “Любовь и доблесть Иоахима Тишбейна” ныне покойного Андрея Ефремова, действие которой происходит в Ленинграде, давно и прочно свыкшемся с немецкой оккупацией — удивительным образом даже не придуманном, а увиденном.
А тут у коренной, насколько понимаю, писательницы-ленинградки получился совершенно картонный город — будто гитлеровцы, как и собирались, стерли его с лица земли и потом зачем-то отстроили заново, но не на Оби, как советские, а на том же самом месте. И Преображенский собор, где у Чижовой служат святому фюреру (!), про который каждый, кто бывал там во время службы, помнит что он — высок и светел, у писательницы “душный и полутемный”. И даже коньяк в бокале “темнеет, как расплавленная ртуть”, агрегатное состояние которой в обычных условиях как раз жидкое, — зачем ее плавить? А твердую ртуть именно в Петербурге впервые получили Ломоносов и Браун, заморозив ее до минус 39 по Цельсию… Да и где вы видели “темнеющую” ртуть, которая блестит радужно-металлически, что знает даже не каждый ленинградец, а просто каждый, кто совал под мышку старый градусник».
То же разочарование сквозит и в рецензии Владимира Панкратова «Легенда о дикой стране» («ПРОчтение»): «Общественно-полезная цель “Китаиста” не оправдывает тех тривиальных, слабых средств, с помощью которых он сделан. Книга использована как место для сатиры и критики, как инструмент для передачи авторских суждений, но вряд ли эта критика будет иметь силу, потому что дочитать саму книгу до конца оказывается очень сложно.
Череда сцен словно выстроена по образцовой инструкции для написания заметок: один абзац — одна идея. Каждая из них недвусмысленно намекает на те или иные реальные явления, видимо, успешно выполняя авторскую задачу, но при этом оказывается слабо связанной со сценами предыдущей и последующей. Герой перемещается из одной в другую, будто проходя через бутафорские двери: не меняясь ни внешне, ни внутренне. Ему скучно, он бродит по городу и знакомится со случайными людьми, слоняется по квартире и смотрит вместе с сестрой сериал, гуляет и беседует со своим новым странноватым другом Иоганном…
Рассуждают они только о политике, о режиме, об истории, в них почти невозможно разглядеть живых, дышащих людей. И так со всеми: граждане оккупированной России разговаривают как один, в любом из них легко угадывается архетип, и поэтому их как-то не получается ни жалеть, ни порицать. Можно, конечно, представить, что в вымышленной стране люди совсем одичали, но есть ли толк в том, чтобы выносить обществу строгий приговор, отказываясь увидеть в нем хоть какие-то ростки благоразумия? Здесь нет положительных героев: что Руско, что те, кого он на своем пути встречает, одинаково ушиблены системой».
Обозревателя Юрия Баранова, автора рецензии «Симметрия антипатии» («Литературная газета»), сильнее всего беспокоит идеологическая составляющая книги Чижовой (орфография оригинала сохранена): «В общем-то никакой фантастической придумки, свойственной настоящим антиутопиям типа оруэлловского “1984-й”, в “Китаисте” нет. В чижовском “СССР” явственно проглядывает карикатурное изображение позднего Советского Союза с его дефицитом потребительских товаров, жаждой заграничных шмоток и генсеками-старцами. Всё это не раз писано и читано. А в чижовской “России” сатирически изображена нынешняя реальная Россия с полублатным жаргоном её телевидения, одичанием и нравственным упадком, тоже тысячекратно высмеянным и заклеймённым. Автор рисует перспективу для своих придуманных государств — объединиться, вернее даже — слиться. Если выразиться иначе — русские, о
Спорная книга: Елена Чижова, «Китаист»
Елена Чижова. Китаист
М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2017
Российские критики проявили удивительное единодушие в оценке книги и встретили новый роман Елены Чижовой, мягко говоря, без восторга. Едва ли не единственный положительный отзыв дает
В рецензии «Сослагательное наклонение» (сайт «КапиталЪ») книжный блогер Егор Михайлов прозорливо предупреждает: «Книга Елены Чижовой, лауреата “Букера” и автора десятка пухлых романов, собрана из противоречий. Легко представить себе, как на неё ополчаются буквально все: антисоветчики и ностальгирующие по СССР, либералы и сторонники сильной руки, западники и славянофилы. Чижова провоцирует читателя, погружая его в будни двух тоталитарных государств, задавая неудобные вопросы, заставляя всех без исключения героев проявить не лучшие свои качества».
Михайлов отмечает очевидное сходство романа со знаменитой книгой Филипа Дика «Человек в Высоком замке»: «Читала ли Чижова книгу Филипа Дика, неясно, но по страницам “Китаиста” рассыпаны десятки то ли случайных, то ли задуманных параллелей. Самая очевидная из них — “Книга перемен”, с которой поминутно сверяют свой путь герои обоих романов. Впрочем, в последние годы к альтернативке чаще причисляют лишённые и вкуса, и любви к истории эпопеи о спецназовцах, расстреливающих Гитлера из гранатомёта. В таких условиях автор, который берёт за пример один из лучших образцов жанра, уже этим вызывает уважение, пусть кое-где и копирует этот образец чересчур старательно».
Впрочем, уровень воплощения замысла не слишком устраивает Елену Макеенко, автора обзора «Новые русские романы: февраль» (сайт «Горький»): «“Китаист” мог бы быть параноидальным псевдошпионским романом, который кусает себя за хвост. Но, увы, все зачатки сюжета вянут на корню, тонут в игре нем-русского и сов-русского сознаний, и даже товарищу Руско явно быстро наскучивают. Дружба (а то и любовь) и предательство ученых юношей из враждующих стран; роман советского идеалиста с девушкой из “желтых”; неожиданное обретение сгинувших в войну родственников и их скелеты в шкафу; поезд между враждующими державами как территория двойных агентов и коррупции… Все это промелькнет перед читателем, как березки за окном, и оставит ни с чем. Львиную долю времени главный герой будет неприятно удивляться российским обычаям, ценам и образу мыслей, постоянно сравнивая их с добрыми советскими аналогами и мысленно донося призрачному куратору».
Подробнее о недостатках романа рассказывает Наталия Курчатова в рецензии «Пили бы баварское?» (сайт «Год литературы»): «При всем уважении к опыту и регалиям автора, букеровской лауреатки, известной писательницы, уровень воплощения мне показался не соразмерным ни смелости замысла, которую я готова скорее приветствовать, ни остроте и масштабу затронутых проблем. “Китаист”, во-первых, досадно непроработан как в плане создания альтернативного мира, так и в психологической механике персонажей — главный герой предстает то сомневающимся интеллектуалом, то твердолобым “совком”, то невротиком, одержимым гомоэротическими фантазиями. Не спорю, все эти грани вполне могут сочетаться в одном человеке, но как-то сообщаясь одна с другой, а не выходя на сцену безо всякой связи, будто Алексей Руско — пациент с психозом по диссоциативному типу (множественная личность). А если даже и так, то подобное расстройство тоже неплохо бы как-то убедительно передать. <…>
С первых строк книга производит удручающее впечатление просто на уровне текста: он “не дышит”, нет в нем того воздуха между словами, который важнее самих слов. А ведь подступаясь к подобному сюжету, автору стоит не просто продумать его до деталей, но и поймать то дерзостное визионерское волшебство, которое присутствует, например, в жутком, но необыкновенно впечатляющем блокадном романе Андрея Тургенева (Вячеслава Курицына) “Спать и верить” десятилетней давности или же в небольшой повести “Любовь и доблесть Иоахима Тишбейна” ныне покойного Андрея Ефремова, действие которой происходит в Ленинграде, давно и прочно свыкшемся с немецкой оккупацией — удивительным образом даже не придуманном, а увиденном.
А тут у коренной, насколько понимаю, писательницы-ленинградки получился совершенно картонный город — будто гитлеровцы, как и собирались, стерли его с лица земли и потом зачем-то отстроили заново, но не на Оби, как советские, а на том же самом месте. И Преображенский собор, где у Чижовой служат святому фюреру (!), про который каждый, кто бывал там во время службы, помнит что он — высок и светел, у писательницы “душный и полутемный”. И даже коньяк в бокале “темнеет, как расплавленная ртуть”, агрегатное состояние которой в обычных условиях как раз жидкое, — зачем ее плавить? А твердую ртуть именно в Петербурге впервые получили Ломоносов и Браун, заморозив ее до минус 39 по Цельсию… Да и где вы видели “темнеющую” ртуть, которая блестит радужно-металлически, что знает даже не каждый ленинградец, а просто каждый, кто совал под мышку старый градусник».
То же разочарование сквозит и в рецензии Владимира Панкратова «Легенда о дикой стране» («ПРОчтение»): «Общественно-полезная цель “Китаиста” не оправдывает тех тривиальных, слабых средств, с помощью которых он сделан. Книга использована как место для сатиры и критики, как инструмент для передачи авторских суждений, но вряд ли эта критика будет иметь силу, потому что дочитать саму книгу до конца оказывается очень сложно.
Череда сцен словно выстроена по образцовой инструкции для написания заметок: один абзац — одна идея. Каждая из них недвусмысленно намекает на те или иные реальные явления, видимо, успешно выполняя авторскую задачу, но при этом оказывается слабо связанной со сценами предыдущей и последующей. Герой перемещается из одной в другую, будто проходя через бутафорские двери: не меняясь ни внешне, ни внутренне. Ему скучно, он бродит по городу и знакомится со случайными людьми, слоняется по квартире и смотрит вместе с сестрой сериал, гуляет и беседует со своим новым странноватым другом Иоганном…
Рассуждают они только о политике, о режиме, об истории, в них почти невозможно разглядеть живых, дышащих людей. И так со всеми: граждане оккупированной России разговаривают как один, в любом из них легко угадывается архетип, и поэтому их как-то не получается ни жалеть, ни порицать. Можно, конечно, представить, что в вымышленной стране люди совсем одичали, но есть ли толк в том, чтобы выносить обществу строгий приговор, отказываясь увидеть в нем хоть какие-то ростки благоразумия? Здесь нет положительных героев: что Руско, что те, кого он на своем пути встречает, одинаково ушиблены системой».
Обозревателя Юрия Баранова, автора рецензии «Симметрия антипатии» («Литературная газета»), сильнее всего беспокоит идеологическая составляющая книги Чижовой (орфография оригинала сохранена): «В общем-то никакой фантастической придумки, свойственной настоящим антиутопиям типа оруэлловского “1984-й”, в “Китаисте” нет. В чижовском “СССР” явственно проглядывает карикатурное изображение позднего Советского Союза с его дефицитом потребительских товаров, жаждой заграничных шмоток и генсеками-старцами. Всё это не раз писано и читано. А в чижовской “России” сатирически изображена нынешняя реальная Россия с полублатным жаргоном её телевидения, одичанием и нравственным упадком, тоже тысячекратно высмеянным и заклеймённым. Автор рисует перспективу для своих придуманных государств — объединиться, вернее даже — слиться. Если выразиться иначе — русские, они и есть русские. Антипатичные люди, хоть под красным флагом, хоть под флагом со свастикой.
Большое место в повествовании занимают отсылки к временам Великой Отечественной войны. Это сложное, трагическое время Чижова представляет состоящим из одних ужасов и мерзостей и безбожно врёт при этом. Так, она сообщает читателю, что жители Донбасса благожелательно встретили немецких оккупантов и что вообще сопротивление врагам оказывали только неславянские народы СССР. Она, видимо, полагает, что молодому поколению читателей незачем знать о белорусских, русских и украинских партизанах. Что ей прославленная “Молодая гвардия”, что ей Сидор Ковпак, что ей Константин Заслонов, что ей людиновские подпольщики! Врёт и о том, что во время войны сотрудничали гитлеровское гестапо и советский НКВД. Теперь же формально враждебные спецслужбы готовы объединиться в одном государстве».
Но самое сенсационное высказывание о книге Чижовой принадлежит петербургскому писателю Вячеславу Рыбакову, см. статью «Крупная капля измельчавшего океана» (сайт «Русская iдея»):
«Чудны дела твои, Господи…
Про меня написали целый роман.
Так и называется: “Китаист”. Издательство АСТ, редакция Елены Шубиной. Объём — аж шестьсот с лишним страниц. Тираж — аж 8000 экз. Вышел в 2017 году. Автор — Елена Чижова.
Лестно — до невозможности.
<…>
Если кому-либо не верится, что образ главного персонажа “Китаиста” навеян нашей встречей с автором романа, прошу на с. 22. Китаист непозволительно моложав, соседка по вагону вообще принимает его за студента. Читаем: “К этому он давно привык. Люди, с которыми он знакомится, вечно приуменьшают его настоящий возраст”.
Кто меня знает, тому уже всё ясно. Кто просто посмотрел запись наших выступлений, тем открою страшную тайну: я на три с лишним года старше Чижовой».
Однако большую часть своей статьи Вячеслав Рыбаков, профессиональный синолог, доктор исторических наук, посвящает разбору трактовок «Книги перемен», данных в «Китаисте», выскивает неточности и откровенную отсебятину — пожалуй, это самое занимательное:
«“Китаист”, с. 192.: “Выпала редкая гексаграмма. № 50. Ключевые слова: устойчивость позиций, жертвенник, священное место”.
Щуцкий.
С. 244. “№ 50. Дин. Жертвенник. Изначальное свершение. Счастье”.
С. 414. “…Образу динамичной смены противопоставляется здесь нечто статичное. Треножный жертвенник — вот образ данной ситуации. Его три ноги гарантируют устойчивость… Жертвенник появляется как орудие переплавки, как тот тигель, в котором плавится металл. Образно это выражено в том, что внизу мы имеем триграмму Сюнь, которая символизирует дерево, понимаемое как топливо, а наверху мы имеем триграмму Ли, которая обозначает огонь, возникающий из этого топлива. Здесь показано действие огня на подогреваемый им тигель, и внутри тигля в расплавленном металле проявляется действие огня как жар. В этой переплавке намечаются дальнейшие и новые пути развития всех ситуаций.
Жертвенник.
Изначальное счастье.
Свершение”.
Сравнили?
В данном случае в “Китаисте” две трети того, что автор назвала ключевыми словами — отсебятина. Но вряд ли Елена Семёновна не сумела правильно списать. Я не хочу и не смею оскорблять подобным подозрением эту интеллигентнейшую женщину. Просто ей по сюжету понадобилось — и она без зазрения совести подменила китайский текст своим. После придуманного ею “священного места” одна их героинь романа спрашивает главного героя: “Кирха, что ли?” Чижова лучше древних китайцев знает, что значит пятидесятая гексаграмма».
Китаист читать онлайн — Елена Чижова
Елена Чижова
Китаист
По вечерам он видит мужчину неопределенного возраста, скорее моложавого. С резко очерченным, осунувшимся от вечных забот лицом. Собранные, близко посаженные глаза. Его недруги скажут: серые. Сам он предпочитает: свинцовые — цвет, придающий вескости самым тихим и вежливым словам.
Его утреннее отражение: строгий серый галстук, крахмальная белая рубашка, дорогой темно-синий костюм. Напоследок, прежде чем выйти из дома, он придирчиво осматривает лацканы. Ищет следы желтизны.
Желтые ликуют снаружи.
Слов не разобрать. Да это и неважно. Были бы желтые. Слова найдутся.
Он помнит, как они кричали тогда, пять лет назад, слившись в безумной радости. Неоглядные толпы, подступающие к его ногам как море. Ему слышалось: Таласса! Таласса! — будто взывают не к нему, а к дочери греческого бога Эфира. Сестра Люба усмехалась: «Прямого».
Вспомнив сестру, он, по привычке последних лет, называет ее предательницей. Зачем она это сделала? Наглоталась химии. Наложила на себя руки, оставив его в одиночестве. Ладно бы любовь — чувство, не подконтрольное разуму. Но — «ухожу, отказываюсь быть заложницей коллективного безумия»? Ее предсмертную записку он уничтожил. Во всем, что касается документов, нельзя доверять чужим рукам.
Он думает: желтые неблагодарны. Кто знает, что они закричат завтра?
Впрочем, всерьез париться не стоит. Тайные страхи — это нормально. Главное, не поддаваться, держать под контролем.
Он и держит. Не позволяет себе думать про Иоганна, которого постигла судьба предателей. На войне как на войне.
Да, Иоганн погиб под колесами. Он морщится: погиб — плохое слово. Такие слова он произносит неохотно, будто отдает дань реальности, с которой порой приходится считаться. Даже ему, отдающему предпочтение другим словам: исчез, остался в прошлом. Прошлое — Россия, где остался не только Иоганн. Но и она, сестра его сестер. И старик, которого так и не удалось переспорить. Выражаясь военным языком, это — приемлемые потери. Как и эксцессы первых лет.
Он готов признать: да, эксцессы были. Что неизбежно, когда на кону стоит великое будущее.
Грандиозный, всеобъемлющий план. Всякие отщепенцы и предатели из синих (ну как тут не вспомнить про Иоганна!) называли его план чудовищным экспериментом. Невелики числом, но уж больно горласты — ну и где они, эти горлопаны, теперь?..
Нет, не они, кичившиеся своей дальновидностью. Это Вернер открыл ему глаза на жизнь. Жизнь вообще, а не только российскую. Учитывая его тогдашнюю наивность, это было трудной задачей. Иоганн, во всяком случае, не преуспел. Потому что давил и умничал — чего он терпеть не может.
Как бы то ни было, он не ошибся, поставив на Вернера, обогатившего его словарь дивным словом симулякр, похожим на гладкую косточку от крымской черешни. Хочешь — сплюнь, хочешь — катай во рту. Помнится, он спросил: «Ну как это, всеобъемлющее слово? А войну можно описать?» — «Войну-то в первую очередь», — Вернер причмокнул и скривился, будто глотнул пряного коктейля: опивки прошлого, приправленные гнилым настоящим. Питательная смесь для смертельно больной страны. Это в Европе принято говорить правду. У нас другие традиции. Наши врачи утешают: ну что вы, какие метастазы! Два раза в день, утром и вечером, — и не заметите, как всё пройдет.
Он думает: «Всё, да не всё».
Страна. Империя — единая и неделимая — стоит неколебимо. В вечных государственных границах, больше не зависящих ни от кульбитов истории, ни от козней внешних и внутренних врагов.
«Иоганн мечтал, а я сделал». Он смотрит на свое отражение: губы — тонкие, но жесткие. К старости они сморщатся, как губы Великого китайца.
Счастье, что желтые беспамятны. Год-другой, и всё окончательно успокоится. «Вот тогда, — в зеркале отражается его фирменная усмешка, — мы и займемся историей. Как и с чего начиналось. Будем вспоминать…»
Первая
I
За стеклом гуляла метель. Снежные хлопья, вырвавшись наконец на волю, казалось, летят поперек ветра, но, отброшенные назад чудовищной скоростью рвущегося вперед состава, теряют последние силы, засыпая землю по эту сторону Хребта. Похоже, их гибельный порыв пропадал втуне: толстые белые сугробы уже лежали непроходимым слоем по обочинам железнодорожной полосы.
Нещедрый мартовский взнос в общее снежное дело — слишком малая толика к впечатляющим достижениям русско-сибирской зимы. Так думал молодой человек лет двадцати пяти, сидящий в кресле № 38. Стараясь ничего не упустить, он неотрывно глядел в окно. Первые полчаса там плыли спальные районы, превращающие Москву в любой крупный город Советского Союза: хоть Новосибирск, хоть Челябинск, хоть его родной Ленинград, по которому он, непривычный к дальним поездкам, уже успел соскучиться, но не настолько, чтобы и впрямь затосковать.
Торопясь поспеть за седыми от инея новостройками, пробежали дачные строения в белых пушистых малахаях. Их сменила тайга. Ели, сосны, лиственницы, пихты — высокие деревья, обложенные снежной ватой, стояли по ту сторону ограды, отделяющей режимную зону от девственного леса: на скорости, которую успел развить поезд, крупные ячеи сливались в сплошную сероватую полосу.
Присмотревшись повнимательнее, он понял, что преувеличил разгул метели: снег не столько падает с неба, сколько летит из-под колес. За сутки, пока на здешней линии нет движения, рельсы успевает занести. Разгоряченный металл, соприкасаясь с нетронутым снегом, превращает его в белое облако — оно-то и стелется по земле.
Электрическое табло над раздвижной дверью в тамбур вспыхнуло красными литерами:
…СКОРОСТЬ — 190 КМ/ЧАС.
Дождавшись, пока надпись, коротко мигнув, сама себя переведет на нем-русский, он сосредоточился на цифре, которая так и просилась в задачник по арифметике, где, неустанно соперничая друг с другом, бегали поезда с разными, но все-таки сопоставимыми скоростями. В данном случае, учитывая гипотетически скромные возможности даже самого быстрого пассажирского, не говоря уж о черепашьих почтовых, которые ползли из пункта А в пункт Б долгими снежными полустанками, соперничество получалось мнимым.
«Мнимый… — слово-леденец таяло во рту. — Я. Здесь. В этом вагоне… — ища избавления от кисловато-тревожного привкуса, он провел пальцем по стеклу. Подлинный холод, пронзивший подушечку пальца, — единственное доказательство: — Не сон. Всё — наяву».
Ленивое местоимение, которым он, не найдя ничего лучшего, воспользовался, вобрало в себя и волнующий показатель скорости, и белый шлейф, сопровождающий поезд, и это герметичное стекло — надежную защиту от трескучего, царствующего снаружи мороза, и гордость за родную страну, достигшую, кто бы что ни говорил, впечатляющих успехов в народном хозяйстве, и ровные ряды кресел: «Если бы не столики, точь-в-точь как в самолете…» — неудачное сравнение с самолетом только упрочило тревогу. По радио не объявляют, но известно: сизокрылым железным птицам случается падать и биться, особенно здесь, над тайгой.
«Но я-то не в небе, а на родимой земле, — резонное соображение, тем более на самолете он ни разу не летал, снизило накал опасливых ожиданий. Понемногу отходя от понятной в его обстоятельствах робости, он огляделся, отметив ковровую дорожку цвета топленого молока, пущенную по всей длине вагона. Надо же, чистая… — учитывая московскую привокзальную слякоть, которую месили пассажиры, это казалось чудом. — Платформу, что ли, подогревают?» — если предположить, что в основе первого межгосударственного проекта лежат самые прогрессивные технологии, не такая уж безумная мысль. Новшества могли коснуться чего угодно, а не только конструктивных особенностей подвижного состава. Ему вспомнилась толкучка у турникета: пассажиры прикладывают билеты, провожающие — специальные пропуска-квиточки, которые получают, отстояв очередь в отдельную кассу, — на других направлениях ничего подобного нет.
Красные буквы побежали, складываясь в новую электронную строку:
…БЕРКУТ — ВАГОН № 6 — 02.03.1984.
На этот раз, покосившись на девушку, сидевшую в кресле напротив (похоже, его ровесница), он повел себя более благоразумно — подавил неосторожный вздох. Не хотелось выглядеть дикарем, которого изумляют плоды цивилизации. Тем более надпись на табло не содержала ничего особенного: название поезда, номер вагона, число, месяц, год, — всё как у него в билете. Билет и заграничный паспорт. Час назад, чувствуя замирание сердца, предъявил их проводнику. Теперь, прислушиваясь к колесам, отбивающим чечетку на рельсовых стыках, он напомнил себе: «Этот поезд — наше общее достижение. А не только российской стороны».
Сверхскоростную ветку, соединившую две столицы, ввели в эксплуатацию в 1981 году. Проект, который газетчики называли «Великим прорывом» — собираясь в дорогу, он (на всякий случай, мало ли, придется отвечать на неудобные вопросы) сходил в Публичку, пролистал жухлые подшивки многолетней, с походом, давности, — стал возможен благодаря совместным усилиям правящих Партий, внешнеполитических ведомств, научно-исследовательских и опытно-конструкторских организаций, разработавших и внедривших в производство новое поколение головных и пассажирских вагонов, и, конечно, целой армии строительных рабочих, которым пришлось трудиться в четыре смены, чтобы — всего лишь за одну пятилетку — поднять насыпь, проложить рельсы, а главное — пробить многокилометровый туннель в толще Уральского хребта.
«Китаист» читать онлайн книгу автора Елена Чижова на MyBook.ru
В детстве нас учили: красный и синий цвет плохо сочетаются между собой, поэтому и обложка «Китаиста» на первый взгляд выглядит так себе. Уже во время чтения понимаешь, что так и надо: две партии в романе диссонируют и пытаются задавить друг друга, хотя цветов там много больше. Красный — традиционно коммунистический, чёрный — нацистский, синий — «умеренно»-фашистский из альтернативной реальности, жёлтый — цвет национальных меньшинств. Впрочем, обо всём по порядку.
Многие поначалу напугались «Китаиста» из-за размаха заявленной тематики. Автор попыталась вообразить, что бы было бы, если бы нацисты оккупировали Советский Союз да так и остались победителями. Ситуация в романе действительно интересная: всё, что до Уральского хребта, уже много лет находится под властной немецкой пятой (а действие происходит в восьмидесятых, привет, Оруэлл!), называется Россией; всё что в Сибирской части — осталось самым махровым Советским Союзом, который настолько расстроен потерей территории, что отстроил новую Москву и Ленинград с такой же планировкой (но без блэкджека и всего сопутствующего) взамен утерянных. Исторические события альтернативной реальности тоже изменены, и их по чайной ложке надо вылавливать из текста, как только разберёшься с «теми» и «этими» столицами. Сталин умер в 1946 году, культ личности возник вокруг Берии, война затянулась вплоть до второй половины пятидесятых годов.
Читать моменты про представление нового дивного мира интереснее всего. Мы видим Россию («Четвёртый Рейх») глазами советского пацана, который очень близок к наивным и параноидальным одновременно образам из лакировочной советской прозы. Вместо красных звёзд — свастики, вместо портретов Ленина — портреты Гитлера, мавзолей тоже при нём. Когда удивление от нового мира проходит, то понимаешь, что автор скорее нарисовала не диалог двух гипотетических культур, а разговор сквозь века. Выбившаяся вперёд в техническом потребительском плане сытая Россия напоминает нулевые или даже уже десятые годы нашего времени, с несколько утрированным быдляцким языком, в котором вместо мерзких англицизмов чуть более экзотичные германизмы. Если в Советском Союзе по-прежнему дефицит товаров и классическое нищебродство, зато высокая духовная планка (пусть и при весьма гниловатом внутреннем наполнении — в романе), то в России всё наоборот. Люди окозлились, обмельчали, прогнили и как-то опростились, но при этом неуловимо стали напоминать нынешний социум. Место бы потеплее, денег побольше, квартиру попросторнее, соседа уязвить побольнее. Идти по головам к успеху, продуктивности, высокой эффективности. Вспыхивать по поводу национальных конфликтов и любых других тоже — всех инвалидов, стариков, сексуальных меньшинств и прочих неугодных в нацистской России быстренько ликвидируют. Впрочем, проецировать Россию из романа на современную Россию можно лишь отчасти. В реальности наша современность — это смешение двух сторон из «Китаиста», всё-таки в нас много осталось от совка, как хорошего, так и не очень.
Дальше…
Россия всегда возмущала умы своим междусторонним расположением — то ли Европа, то ли Азия. «Китаист» показывает крайние радикальные стороны разделения на эти две ипостаси. Церемонный и скованный восток и бестактный развязный запад. Ни то, ни другое, не кажется чем-то здоровым.
Также очень интересно, конечно, наблюдать за воображаемыми лингвистическими приключениями, которые Чижова выписывает с особенной скрупулёзностью. «Нем-руский» в отличие от классического советского максимально опростился, обыдлился и утрировался. Самые короткие предложения, много мата и экспрессии, ещё больше сленга и жаргона. Немецкими словечками присыпано лишь чуть-чуть для колорита. В книге есть даже отрывки из классической литературы, переведённый на свежеизобретённый язык. Весьма любопытные.
Главный герой поначалу кажется ничем не примечательным товарищем, однако к концу книги устаёшь смотреть на мир его глазами. Во-первых, он не слишком умён, зато весьма самонадеян при крайней наивности. Он «засланный казачок» с замусоренными пропагандой мозгами, при этом рыльце у него всё равно в пушку, поэтому на его порывы «благородной ярости» по отношению к «проклятым капиталистам» смотреть как минимум смешно. К концу романа он и вовсе утомляет своим внутренним крохоборством при внешнем рыцарстве. Во-вторых, роман не зря назван «Китаист». Главный герой является специалистом по Китаю, а вот специалистом по людям, увы, не является никоим образом. В Китае он понимает больше, чем в России или даже в родном Советском Союзе (китайская грамота роднее своей — интересное издевательство над поговоркой). Зато этот щегол корчит из себя Джеймса Бонда (или, скорее, Штирлица) — смотреть забавно. Как только понимаешь, что рассказчик он ненадёжный и много чего происходит исключительно в его голове, так всё становится на свои места.
Очень жаль, что автор настолько заморочилась по выписыванию деталей новоизобретённого мира, что на цельный сюжет и полноценных героев (кроме главного, у которого даже тёмная подсознательная сторона чисто по Шьямалану рано или поздно выползет) сил не осталось. Сюжет очень рыхлый и следить за ним откровенно надоедает, даже уже неинтересно, чем всё это закончится. Посередине текста сюжет и вовсе забивается куда-то в угол и утопает в изобилии описаний мира, так что когда вдруг возвращается — удивляешься, что ты о нём вообще забыл. Иногда прямолинейность в символах кажется нарочитой и искусственной. Например, было у главного героя три сестры, Вера, Надежда и Любовь. Одна сестра при эвакуации из России в Советский Союз потерялась. Советская сторона считала, что потерялась и погибла Надежда, российская же сторона была уверена, что Надежда переехала в совок. Так и получилось, что любви-Любовей двойное количество, а Надежды нет совсем. Символично? Символично. Грубовато? Грубовато. Для текста, где много мелких деталей, которые нужно процеживать сквозь толщу событий и описаний, для понимания происходящего, это слабо.
В целом роман почитать интересно, особенно тем, кто много помнит про Советский Союз и умеет оперировать хотя бы школьным объёмом знаний по истории Отечества. Не из-за сюжета, не из-за смысла. Из-за ностальгии и восхитительных мелочей.
«Китаист» Елена Чижова
6 фев 2017Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала.
Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке – СССР, на Западе – оккупированная немцами Россия.
Перед читателем разворачивается альтернативная история государств – советского и профашистского – и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.
Возврат к списку
1 июл 2020Вышла новая книга Нины Щербак «Рассказы и новеллы»
В книгу «Рассказы и новеллы» (Accent Graphics Communications, 2020) вошли рассказы и стихотворения, которые, на первый взгляд, не определены одной общей темой. Это в некотором роде калейдоскоп случайных кадров и встреч, правдивых или романтических историй, которые происходят с главными героями.читать далее…
31 июл 2019Михаил Веллер призвал к силовой смене власти
На Ютюб канале Nevex TV размещено видео, в котором Михаил Веллер, утверждает, что блуждание по улицам городов возмущенных народных масс ни к чему не приведет, и ждать смены власти путем честных выборов бессмысленно. Приводя различные исторические примеры, писатель утверждает, что иного пути для смены власти, кроме физического, нет.читать далее…
27 июл 2019Мы опубликовали рассказ «Флешмоб» Народа Россеяныча Терпелкина — рассказ, который изменит Россию и весь мир
Мы опубликовали рассказ «Флешмоб» Народа Россеяныча Терпелкина. Это удивительное и гениальное, не побоимся этого слова, произведение, прислал автор, который уже публиковался у нас на сайте, и даже стал лауреатом Премии «Лит-ра на скорую руку» с рассказом «Триумф на выдаче».Рассказ «Флешмоб», по нашему мнению, обязан прочитать, каждый житель России и сделать все именно так, как написано. И тогда, мы уверены, страна наша заживет совсем по другому. Спасибо, Народу Россеянычу Терпелкину, что доверил нам публикацию этого рассказа.
читать далее…
Из Петербурга в Ленинград // Jewish.Ru — Глобальный еврейский онлайн центр
Елена Чижова известна как автор семейных саг времен СССР. Действие ее книг обычно происходит в Ленинграде, а среди персонажей, главных и второстепенных, часто встречаются евреи-интеллигенты – автора волнует их выживание в условиях негласного, но вполне явного советского антисемитизма.
Все это применимо и к ее новому роману «Китаист», вот только перед нами не задокументированная реальность, как это было в предыдущих книгах, а сочетание антиутопии с альтернативной историей. Альтернативно-историческое допущение, которое делает Елена Чижова, не ново, скорее оно уже стало для фантастов классическим: Германия Вторую мировую войну не проиграла. Об этом писали и Филип Дик, с которым, кстати, у «Китаиста» множество пересечений именно в китайской тематике, и Дин Кунц, и Андрей Лазарчук. Но в мире Елены Чижовой войну не проиграл и Советский Союз. Проиграла только Россия. Сражения между Германией и СССР при крайне вялом вмешательстве союзников шли до 1956 года, пока наконец обессиленные противники не заключили перемирие. Согласно нему территория Центральной России отходила новому, Четвёртому рейху, а СССР достались территории за Уралом.
Впоследствии историческая Германия, как это и произошло на самом деле, со стыдом отворачивается от нацистского прошлого. Россия в «Китаисте» в итоге оказывается самостоятельным государством с довольно «вегетарианским», но всё-таки нацистским режимом. Жертвами сегрегации оказываются «жёлтые» – люди с жёлтыми паспортами, представители монголоидной расы. Им не разрешено получать высшее образование, ходить в библиотеки, а работают они в основном дворниками и водителями. Антисемитская риторика действует с накалом прежнего рейха, но жертв для неё почти не осталось. Ну, а поздний, увядающий СССР – а дело происходит в символическом 1984-м – остаётся собой и в новых границах. На новых местах появились новые две столицы – Москва и Ленинград, с теми же метро, проспектами и даже некоторыми «старыми» квартирами, которые вернули части эвакуированных. В СССР мира «Китаиста» также полетели в космос, народ и партия также едины – а кто не един, того пасёт госбезопасность.
Елена Чижова в очередной раз обращается к двум устоявшимся культурно-историческим уподоблениям. Первое – сталинский СССР зеркально подобен нацистской Германии, тоталитаризм равен фашизму. Второе – современная Россия, а именно она прообраз России «Китаиста», во многом напоминает СССР периода застоя из-за социальной стагнации, пропаганды в СМИ и общества потребления. Однако зеркальность эта не полная, точнее – зеркало кривовато. Полем различий оказывается язык, и в этом – оригинальность художественного решения Елены Чижовой. Сконструированный ею новояз – нем-русский язык, противопоставленный сов-русскому – не подобен оруэлловскому, он не врёт, не искажает, напротив, предельно честен в своём неприкрытом убожестве. Это сегодняшний язык городских окраин, «чокающий», грубый, с вовсе не пикантным матерком, которым не ругаются, а разговаривают. Разве что вместо англицизмов – германизмы. И это не только разговорная речь, но вполне литературный язык России «Китаиста»: он звучит в новостях и ток-шоу, на нём пишут книги.
«В конце новембера, хотя снега ваще-то не было, по утрянке, часов эдак в девять, цуг Питерско-Варшавской железки на быстрой скорости гнал к Петербургу. За окном стоял такой собачий холод и туман, что, казалось, хрен рассветет. В десяти шагах, вправо и влево от дороги, фиг разглядишь чо-нибудь из вагенфенстера. Из пассажиров были те, которые валили назад из-за бугра; но больше всего набилось в отделение для желтых, какая-то мелкая сволочь и подонки с ближних станций. Все обалденно устали, у всех глаза в кучу, мозги раком, к тому же продрогли как собаки, морды бледно-желтые, вроде под цвет тумана…»
Сов-русский же язык – это, собственно, русский литературный, которым разговаривают эвакуированные во время войны советские интеллигенты и их потомки. Нем-русская речь так убедительно отвратительна, что поначалу читатель, поставленный перед выбором, сочувствует не России, а СССР, хотя бы альтернативному – легко поверить, что кто красиво говорит, красиво и мыслит. Однако авторское решение оказывается не таким однозначным. Главный герой романа, аспирант-китаист Алексей Руско, разведчик советского ГРУ, едет на научную конференцию из Ленинграда в Петербург, там знакомится с простым русским парнем Гансом, между ними завязывается то ли дружба, то ли просто взаимовыгодное сотрудничество. Оба героя, казалось бы, прозрачны. Алексей – идеалист, интеллигент, рыцарь, если он и падок на советскую пропаганду, то всё от той же наивности и душевной чистоты. Ганс – юноша неплохой, но хитроват, себе на уме и слишком уж озабочен материальным выживанием. Словом, герои времени – того и нашего. Однако идеалист что-то уж очень быстро поддаётся соблазну писать курсовые за валюту, впрочем, и тут не без высоко альтруизма – сестре нужна шуба.
Алексей переживает в Петербурге множество приключений, он типичный герой романа воспитания, эволюционирующий персонаж. Ганс до поры до времени неизменен в своём безобидном материалистическом цинизме, однако именно он переживает потрясение, целиком изменившее его личность. Его любимый учитель, показавший Гансу подлинный военный Ленинград, город голода и блокады, оказался не тем, за кого себя выдавал:
«Гляжу: Веньямин. Стоит в углу и молчит. Директор нас спрашивает: как вы думаете, киндеры, кто это? А я ему говорю: учитель наш, Веньямин Саныч. А он: все так думают? Ну что ж, придется вам узнать правду. Перед вами Вениамин Менделевич Зильбершток, который подло воспользовался временными послевоенными трудностями, штобы спрятаться за нем-русской фамилией. Теперь, либе киндеры, жид изобличен. Но своего он таки достиг. Дождался, пока наше государство ввело мораторий на смертную казнь, заменив эту меру национал-социалистической защиты гуманным запретом на профессии…»
Довольно долго Ганс уговаривает себя, что учителя оклеветали, но когда понимает, что тот и вправду еврей, его гнев оборачивается не на «обманщика» Вениамина, а на тех, кто смеет вменять человеку в вину его национальность. Ему удалось, по его же словам, «отключить внутреннюю наружку», заглушить идеологический бормочущий фон и услышать правду. Перед подобным же выбором встаёт и Алексей. Он узнаёт о своём кураторе из ГРУ факт по общечеловеческим представлениям не компрометирующий, но в рамках советской морали делающий человека отщепенцем, безусловно шельмующий. И выбор не в том, доносить на него теперь или нет, а в том, чтобы либо признать, что власть карающая людей за невинный выбор – преступна, либо же «оправдать» Геннадия Лукича – мол, он скрывался для высшей цели, для того чтобы ловить преступников более злостных. Снова перед нами солженицынская дилемма – стоит ли жить по лжи.
«Китаист» Елены Чижовой – роман идей, убедительная интеллектуальная конструкция. Авторский голос звучит еще сильнее, когда в зеркальную логику фантазий врывается подлинная историческая трагедия – блокада, война, геноцид: «Нечто похожее, жаль, не запомнил названия, готовила тетя Гися, мамина старинная подруга. Особенно ей удавался яблочный пирог. Нарезая на пухлые дольки, мама говорила: “Ты, Гися, кулинарный гений”. “Ах, Машура, да какой это штрудель – слезы!” Отмахивалась, перечисляла по пальцам: изюма нет, орехов нет, лимона и того не предвидится. Но зато, они обе смеялись, есть мука, маргарин и тертая булка. А потом тетя Гися говорила: “Сколько лет прошло, а все равно для них ведь готовлю. Даже, бывает, спрашиваю: вкусно?”».
Елена Чижова. Китаист. М., АСТ, 2017
определение Sinologue по The Free Dictionary
Pour le sinologue Sebastian Weg, ce retour en force du parti est illustre par la resurgence des pratiques militantes d’antan du genre: les autocritiques, [beaucoup moins que] la ligne de masse [beaucoup plus grand que], le discours ideologique et la Оценка дисциплины. Deux des initiateurs de cette rencontre de Paris, l’economiste Fatiha Talahite, de l’Universite Paris 8, et Thierry Pairault, социально-экономист, синолог и заслуженный директор по научным исследованиям в CNRS de Paris, онт приглашает ce colloque.Синологу некогда учиться писать стихи; у поэта нет времени учиться читать по-китайски »; в 1958 году Джордж Кеннеди сказал об Эзре Паунде:« Несомненно, это прекрасная поэзия. Его карьера сочетает выдающиеся достижения в трех областях », [а] любой из которых было бы достаточно, чтобы выделить обычный человек: дипломат, который занимал важные посты в качестве посланника Нидерландов; ученый-китаевед, обладающий необычайно широкими интересами и знаниями; автор-художник, создатель чрезвычайно популярных романов судьи Ди и иллюстраций к ним.(2) Жирардо заявляет, что Легж был «самым выдающимся европейским синологом в мире» и что это влияние усилилось с публикацией Священных книг Востока (111). По словам французского синолога профессора Жюльена, некоторые басен о тиграх имеют индийское происхождение (148). Симпсон описывает случайного «синолога», который выбирал охапку раритетов и бросался обратно через пламя только для того, чтобы его встретили морские пехотинцы «с суровым приказом остановить такое литературное грабежи». Однако он подумал, что некоторые копии, должно быть, нашли путь из библиотеки и «могут быть однажды воскрешены в чужих странах.»Один из таких примеров произошел уже в 1960-х годах, когда Британский музей приобрел том, взятый капитаном Фрэнсис Гарден Пул во время осады за 50,00 [фунтов стерлингов], который в начале 1990-х годов стоил около 10 000,00 [фунтов стерлингов] (Seagrave , 1992, p. Это сборник рецензий на книги синолога начала двадцатого века Эрвина Риттера фон Зака (1872-1942). droit de la Faculte de droit de l’Universite McGill.китаевед — это … Что такое китаевед?
Синолог — Si * nol o * gist, n. Студент Китая и китайцев; разбирается в китайском языке, литературе, истории, политике и культуре. То же, что и {sinologue}. [1913 Webster]… Международный коллаборативный словарь английского языка
Синолог — [sī′nə lôg, sin′əlôg΄sī näl′ə jist, sinäl′ jist] n. специалист по китаеведению: также Sinologue [sī′nə lôg΄, sin′əlôg΄]… Словарь английского мира
китаевед — китаеведение ► СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ ▪ изучение китайского языка, истории и культуры.ПРОИЗВОДНЫЕ китаевед существительное… Словарь английских терминов
китаевед — существительное см. Китаеведение… Новый энциклопедический словарь
Синолог — / suy nol euh jist, si /, n. человек, специализирующийся на синологии. Также Sinologue / suyn l awg, og, sin /. [1830 40; Sinologue (см. SINO, LOGUE) + IST] * * *… Universalium
китаевед — существительное Студент, или знаток китаеведения… Викисловарь
Синолог — н.знаток Китая и китайской культуры… Современный английский словарь
китаевед — si · nol · o · gist… английские слоги
Синолог — Si • nol • o • gist [[t] saɪˈnɒl ə dʒɪst, sɪ [/ t]] также Si • no • logue [[t] ˈsaɪn lˌɔg, ˌɒg, ˈsɪn [/ t]] n. специалист по китаеведению • Этимология: 1830–40… От формального английского языка к сленгу
Синолог — / saɪˈnɒlədʒəst / (скажем suy noluhjuhst), / sə / (say suh) существительное, тот, кто изучает или разбирается в синологии.Также Sinologue / ˈsaɪnəlɒg / (скажем suynuhlog), / ˈsɪnə / (скажем sinuh)… Словарь австралийского английского
Синолог — существительное, изучающий историю, язык и культуру Китая • Производные формы: ↑ Синология • Гиперонимы: ↑ ученый, ↑ ученый, ↑ книжник, ↑ студент… Полезный английский словарь
определение синолога и синонимы синолога (английский)
Из Википедии, бесплатная энциклопедия
(перенаправлено от синолога)
Синология в общем использовании — это изучение Китая и вещей, связанных с Китаем, но особенно в Американский академический контекст более строго относится к изучению классического языка и литературы, а также к филологическому подходу.Его происхождение, как говорится в одном из недавних исследований, «может быть прослежено до изучения китайскими учеными своей собственной цивилизации». [1]
Sino- происходит от позднелатинского Sinae от греческого Sinae от арабского Sin , которое, в свою очередь, может происходить от Qin , то есть династии Цинь. [2] Из других объяснений следует, что библейское упоминание о земле Синим, поскольку в остальном она была неизвестна, должно относиться к Китаю. [необходима ссылка ]
В контексте региональных исследований европейские и американские обычаи различаются. В Европе китаеведение обычно известно как китаеведение , тогда как в Соединенных Штатах китаеведение является подразделом китаеведения. Австралийский ученый Джереми Р. Барме предлагает «новую синологию», которая «подчеркивает сильные схоластические основы как классического, так и современного китайского языка и исследований, в то же время поощряя экуменическое отношение к большому разнообразию подходов и исследований. дисциплины, будь то в основном эмпирические или более теоретически измененные.» [3]
История
В азиатской синосфере изучение предметов, связанных с Китаем, началось рано. В Японии синология была известна как кангаку (漢学» ханьские исследования «). В Китае исследования Предметы, связанные с Китаем, известны как Guoxue (国学 / 國學 «Национальные исследования»), а китаеведение переводится как Hanxue (漢學 / 漢學 «Ханьские исследования»).
На Западе некоторые исследователи датируют происхождение Он изучал синологию еще Марко Поло и Ибн Баттута в 13 и 14 веках, но систематическое изучение Китая началось в 16 веке, когда миссионеры, особенно Маттео Риччи, принесли христианство Китаю.Первым китаистом Восточной Европы был Николае Милеску (1636–1708). Ранние синологические исследования часто концентрировались на совместимости христианства с китайской культурой.
В эпоху Просвещения китаеведы начали знакомить Запад с китайской философией, этикой, правовой системой и эстетикой. Хотя их работы часто ненаучны и неполны, их работы вдохновили развитие китайского шинуазри и серию дебатов, сравнивающих китайскую и западную культуры. В то время китаеведы часто описывали Китай как просвещенное царство, сравнивая его с Европой, только что вышедшей из средневековья.Среди европейских литераторов, интересовавшихся Китаем, был Вольтер, написавший пьесу « L’orphelin de la Chine » по мотивам « Сироты Чжао », Лейбниц, написавший свои знаменитые « Novissima Sinica » («Новости из Китая») и Вико.
В 1732 году священник-миссионер Священной Конгрегации «De provanda fide» из Неаполитанского королевства Маттео Рипа (1692–1746) создал в Неаполе первую школу синологии на европейском континенте: «Китайский институт», первый ядро того, что станет сегодняшним Università degli studi di Napoli L’Orientale, или Восточным университетом Неаполя.Рипа работал художником и гравером по меди при маньчжурском дворе императора Канси между 1711 и 1723 годами. Рипа вернулся в Неаполь из Китая с четырьмя молодыми китайскими христианами, учителями их родного языка, и основал Институт, санкционированный Папой Климентом XII. обучать китайских миссионеров и тем самым способствовать распространению христианства в Китае.
В 1814 году в Коллеж-де-Франс была основана кафедра китайского и маньчжурского языков. Жан-Пьер Абель-Ремуса, который выучил китайский язык, занял эту должность, став первым профессором китайского языка в Европе.К тому времени первый российский китаевед Никита Бичурин уже десять лет жил в Пекине. Соперниками Абеля-Ремуса в Англии и Германии были Сэмюэль Кидд (1797–1843) и Вильгельм Шотт (1807–1889) соответственно, хотя первыми важными светскими синологами в этих двух странах были Джеймс Легге и Ханс Георг Конон фон дер Габеленц. Светских ученых постепенно стало больше, чем миссионеров, и в 20-м веке китаеведение постепенно приобрело заметное присутствие в западных университетах. Барме, Джереми Р., О новой синологии, Проект китайского наследия, Австралийский национальный университет
Синологи
- См. Список синологов
Журналы
См. Также
Основная статья: Краткое описание синологииСсылки
- Барретт, Тимоти Хью, Исключительная вялость: краткая история китайских книг и британских ученых (Лондон: Wellsweep, 1989). 125p. «Опубликовано в первозданном виде в F.Вуд, изд. Британской библиотеки. Периодические статьи, 10: китаеведение [1988], стр. 9-53. «.
- Cayley, John & Ming Wilson ed., Europe Studies China: Papers from an International Conference on the History of European Sinology , London: Han-Shan Tang Books, 1995.
- Honey, David Б., Благовония у алтаря: новаторские китаеведы и развитие классической китайской филологии , Нью-Хейвен: Американское восточное общество, 2001. (См. Также обзор работы Э. Г. Пуллейбланка в журнале Американского восточного общества , том .122, No. 3 (июль-сентябрь 2002 г.), стр. 620-624, доступно через JSTOR).
- Мунгелло, Дэвид Э., Любопытная страна: размещение иезуитов и истоки китаеведения , Штутгарт: F. Steiner Verlag Wiesbaden, 1985.
- Yang Liansheng, Excursions in Sinology (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1969).
- Zurndorfer, Harriet Thelma, China Bibliography: A Research Guide to Reference Works about China Past and Present , Leiden: Brill Publishers, 1995.ISBN
02787.
Внешние ссылки
🎓 синолог ⚗ en ruso 🧬
— Si * nol o * gist, n. Студент Китая и китайцев; разбирается в китайском языке, литературе, истории, политике и культуре. То же, что и {sinologue}. [1913 Webster]… Международный коллаборативный словарь английского языка
Синолог — [sī′nə lôg, sin′əlôg΄sī näl′ə jist, sinäl′ jist] n. специалист по китаеведению: также Sinologue [sī′nə lôg΄, sin′əlôg΄]… Словарь английского мира
китаевед — китаеведение ► СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ ▪ изучение китайского языка, истории и культуры.ПРОИЗВОДНЫЕ китаевед существительное… Словарь английских терминов
китаевед — существительное см. Китаеведение… Новый энциклопедический словарь
Синолог — / suy nol euh jist, si /, n. человек, специализирующийся на синологии. Также Sinologue / suyn l awg, og, sin /. [1830 40; Sinologue (см. SINO, LOGUE) + IST] * * *… Universalium
китаевед — существительное Студент, или знаток китаеведения… Викисловарь
Синолог — н.знаток Китая и китайской культуры… Современный английский словарь
китаевед — si · nol · o · gist… английские слоги
Синолог — Si • nol • o • gist [[t] saɪˈnɒl ə dʒɪst, sɪ [/ t]] также Si • no • logue [[t] ˈsaɪn lˌɔg, ˌɒg, ˈsɪn [/ t]] n. специалист по китаеведению • Этимология: 1830–40… От формального английского языка к сленгу
Синолог — / saɪˈnɒlədʒəst / (скажем suy noluhjuhst), / sə / (say suh) существительное, тот, кто изучает или разбирается в синологии.Также Sinologue / ˈsaɪnəlɒg / (скажем suynuhlog), / ˈsɪnə / (скажем sinuh)… Словарь австралийского английского
Синолог — существительное, изучающий историю, язык и культуру Китая • Производные формы: ↑ Синология • Гиперонимы: ↑ ученый, ↑ ученый, ↑ книжник, ↑ студент… Полезный английский словарь
китаевед — определение и значение
Затем, в начале 20-го века, китаевед Эдмунд Бэкхаус вместе с журналистом опубликовал поддельные мемуары, предположительно написанные членом королевского двора последней вдовствующей императрицы Китая.
Блог, мистификация и литературная традиция
Затем, в начале 20-го века, китаевед Эдмунд Бэкхаус вместе с журналистом опубликовал поддельные мемуары, предположительно написанные членом королевского двора последней вдовствующей императрицы Китая.
Блог, мистификация и литературная традиция
Китаевед Джон Чиннери, скончавшийся в возрасте 86 лет, более 25 лет возглавлял кафедру китайского языка в Эдинбургском университете и был соучредителем Шотландско-Китайской ассоциации.
Некролог Джона Чиннери
«Культурные картины из Китая» посвящены жизни и деятельности немецкого китаолога Отто Франке (1863-1946) через картины и предметы из его исследований в Азии.
Время вне Европы
• Джон Дерри Чинери, китаевед , родился 30 июня 1924 г .; умер 12 октября 2010 г.
Некролог Джона Чиннери
Институт Макса Планка быстро признал свою ошибку, объяснив, что он проконсультировался с немецким синологом перед публикацией текста.
Интернет-переводы »Архив блогов» Дорогая ошибка перевода для научного журнала
Но это верно и в другом смысле сегодня, ровно через столетие после рождения ван Гулика, голландский дипломат и китаист были бы почти полностью забыты, если бы не его вымышленный двойник.
Голландский дипломат при императорском дворе Тан
«Культурные картины из Китая» посвящены жизни и деятельности немецкого китаолога Отто Франке (1863-1946) через картины и предметы из его исследований в Азии.