Как бы волшебная сказка читать онлайн — Грэм Джойс
Грэм Джойс
Как бы волшебная сказка
Моей дочери Элле
1
«Но духи мы совсем другого рода». Оберон, царь теней.
Уильям Шекспир [Шекспир У. Сон в летнюю ночь. Пер. Т. Щепкиной-Куперник. (Здесь и далее прим. перев.)]
Есть в самом сердце Англии место, где все не так, как всюду. То есть там древние горы вырываются из земных глубин на поверхность с мощью океанских волн или исполинских морских чудищ, всплывающих за глотком воздуха. Одни говорят, земля там еще должна успокоиться, что она продолжает вздыматься и исторгать облака испарений и из этих облаков льются истории. Другие уверены, что старые вулканы давно мертвы и все их истории рассказаны.
Конечно, все зависит от того, кто рассказывает. Это всегда так. Я знаю одну историю и, хотя многое в ней пришлось домысливать, поведаю ее вам.
В тот год на Рождество Делл Мартин торчал у двойного пластикового окна своего опрятного домишки и, разглядывая свинцовые облака, пришел к заключению, что вот-вот может пойти снег, а ежели такое произойдет, то кому-то придется выплатить ему денежки. В самом начале года Делл положил перед букмекером две хрустящие купюры по двадцать фунтов, как делал каждый год в последние десять лет. Шансы каждый год слегка менялись, и на этот раз он определил возможность выигрыша как семь к одному.
Чтобы Рождество официально считалось белым — и тогда букмекеру придется заплатить, — надо было, чтобы между полуночью 24 декабря и полуночью 25-го в четырех определенных местах выпала хотя бы снежинка. Этими четырьмя местами были Лондон, Глазго, Кардифф и Манчестер. Не требовалось, чтобы снег летел густо или хрустел под ногами, даже необязательно, чтобы он лег на землю, и не имело значения, если он шел вперемешку с дождем. Достаточно было одной-единственной снежинки, упавшей и растаявшей, засвидетельствованной и запротоколированной.
Живя где-то между теми четырьмя громадными городами, Делл ни разу за те десять лет не выигрывал; не видел он и ни единой летящей снежинки на Рождество в его родном городке.
— Ты собираешься заняться гусем? — крикнула Мэри из кухни.
В этом году у них был гусь. После многих лет с индейкой на рождественский обед они пошли на замену, потому что перемена так же хороша, как отдых, и иногда отдых нужен даже от Рождества. Впрочем, стол был накрыт на двоих, как в прежние годы. Все как положено: хрустящая льняная скатерть, лучшие приборы. Два тяжелых хрустальных бокала, которые весь год хранились в коробке, задвинутой вглубь кухонного буфета.
Разделка птицы всегда была обязанностью Делла, и он разделывал ее мастерски. Это было целое искусство. Он отлично разделывал, когда дети были маленькие, и отлично разделывал сейчас, когда едоков было только он да Мэри. Довольно потирая руки, он вошел в кухню, жаркую и полную пара от кипящих кастрюль. Жареный гусь лежал на большом сервировочном блюде, накрытый серебристой фольгой.
— Малость потемнело на улице, — сказал он. — Может, снег пойдет.
Мэри отбрасывала на сито сварившиеся овощи.
— Может, снег пойдет? Ты же не поставил деньги на это? Или все же поставил?
— Да нет! — Он смахнул фольгу с гуся и развернул блюдо поудобней. — Только думал поставить.
Мэри постучала ситом о край раковины.
— Похоже, что пойдет впервые за десять лет. Тарелки греются в духовке. Достать их?
На каждую из тарелок легло по мясистой гусиной ноге и по два аккуратных ломтя хлеба. Еще был жареный картофель и четыре вида овощей, исходящие паром на отдельных блюдах. Попыхивал соусник, где в клюквенном соусе томились колбаски, обернутые ветчиной.
— В этом году мне захотелось ай-тальянского, — сказал Делл, наливая Мэри, а потом себе рубиново-красное вино. «И» в слове «итальянское» у него звучало как «ай» в «примечай». — Ай-тальянское. Надеюсь, к гусю подойдет.
— Уверена, прекрасно подойдет.
— Думаю, нужно какое-то разнообразие. Не все ж пить одно французское. Хотя я б легко мог взять южноафриканское. Там продавалось южноафриканское. В супермаркете.
— Ну что, отпробуем? — сказала Мэри, протягивая бокал, чтобы чокнуться. — Будем здоровы!
— Будем!
Этот момент провозглашения тоста, этот нежный звон хрусталя Делл ненавидел больше всего.
Боялся и терпеть не мог. Потому что, даже если нечего было провозглашать и даже если с широкой улыбкой подавалась великолепнейшая еда и звоном бокалов управляла неподдельная любовь обеих сторон, всегда в момент этого ритуала что-то такое появлялось в глазах жены. Крохотная мгновенная искорка, острая как бритва, и он знал — лучше как можно быстрей завести разговор не важно о чем.
— Ну, как тебе ай-тальянское?
— Прекрасное. Великолепное. Отличный выбор.
— А то там была еще бутылка из Аргентины. Специальное предложение. И я едва не соблазнился.
— Аргентинское? Что ж, можем попробовать его в следующий раз.
— Но это тебе нравится?
— Замечательное. Чудесное. Теперь посмотрим, каков получился гусь.
Вино было единственной частью привычного рождественского стола, которая с течением лет поменялась. Когда дети были маленькие, он и Мэри довольствовались стаканом пива, может, большим бокалом лагера. Но теперь на Рождество вместо пива ставили вино. Сервировочные блюда добавились тоже недавно. Прежде все наваливалось на тарелки и относилось на стол — гора всего вперемешку в море соуса. Клюквенный соус был когда-то в диковинку. Когда дети были маленькие.
— Ну, как тебе гусь?
— Просто загляденье. И приготовлен отлично.
Щеки Мэри порозовели от удовольствия. После всех лет совместной жизни Делл еще был способен на это. Просто сказать верные слова.
— Знаешь что, Мэри? Все эти годы мы могли бы встречать Рождество гусем. Эй, глянь-ка в окно!
Мэри обернулась.
— Так ты все-таки сделал ставку, да?
Только Делл собрался ответить, как оба услышали легкий стук в наружную дверь. Обычно люди пользовались электрическим звонком, но сегодня кто-то стучал.
У Делла нож был в горчичнице.
— Кого это принесло в Рождество?
— Не представляю. Поздновато для гостей!
— Пойду посмотрю.
Делл встал, положил салфетку на стул. Затем направился в прихожую. Сквозь заиндевевшее стекло внутренней двери виднелся темный силуэт. Деллу пришлось снять короткую цепочку и отпереть внутреннюю дверь, прежде чем открыть внешнюю.
На крыльце стояла молодая женщина, лет, может, двадцати с небольшим, в темных очках, и смотрела на него. Сквозь темные стекла очков он различил широко расставленные немигающие глаза. На голове у нее была шерстяная шапочка в перуанском стиле, с ушами и кисточками. Кисточки напоминали ему колокольчики.
— Привет, милочка! — бодро проговорил Делл без враждебности. Все-таки Рождество.
Женщина, не отвечая на приветствие, пристально смотрела на него с робкой, почти испуганной, улыбкой на губах.
— С Рождеством, голубушка, чем могу помочь?
Женщина переступила с ноги на ногу, все так же не сводя с него взгляда. Одета она была странно, похоже на хиппи. Она моргнула за темными стеклами очков, и ему почудилось в ней что-то знакомое. Затем ему пришло в голову, что, может быть, она собирает средства на благотворительные цели, и полез в карман.
Наконец она заговорила. Сказала:
— Здравствуй, пап!
Мэри, подошедшая в этот момент, выглянула из-за его спины.
— Кто это тут? — спросила она.
Женщина перевела взгляд с Делла на Мэри. Мэри пристально вглядывалась в нее и увидела что-то знакомое в ее глазах за очками. Затем Мэри издала сдавленный стон и потеряла сознание. Делл оступился и успел только смягчить ее падение.
На другой стороне Чарнвудского леса, в ветхом домишке у дороги на Куорн, Питер Мартин загружал посудомойку. Рождественский обед закончился два часа назад, и на голове Питера еще красовалась вырезанная из рождественской хлопушки ядовито-красная корона, о которой он совсем забыл. Его жена Женевьева лежала с босыми ногами на диване, измученная обязанностью управлять семейной рождественской кутерьмой в доме с рассеянным мужем, четырьмя маленькими детьми, двумя собаками, кобылой в загоне, кроликом и морской свинкой плюс неведомым количеством настырных мышей и крыс, все время изобретавших новые пути вторжения на кухню. Во многих отношениях это был дом, постоянно находившийся в состоянии осады.
Питер был кротким рыжеволосым увальнем. Поднявшись утром в начале седьмого, он, в одних носках, двигался по дому, слегка покачиваясь, как моряк на берегу, но, несмотря на широченную грудь, была в нем некая стержневая устойчивость, как в мачте старого корабля, вытесанной из цельного ствола.
Он очень жалел, что им пришлось садиться за рождественский обед без его матери и отца. Они, конечно, позвали Делла и Мэри, но произошел нелепый спор о времени, когда подавать обед. Женевьева хотела сесть за стол ровно в час, чтобы позднее днем всем одеться потеплее и поехать в Брэдгейт-парк или на Бикон-Хилл проветриться. Мэри и Делл предпочитали сесть за стол позже, чтобы никуда не торопиться, и, разумеется, не раньше трех; они уже достаточно нагулялись под пронизывающим ветром. На самом деле на улице было не так уж промозгло. В результате — тупик, и испорченное настроение, и рождественский обед порознь, каковым решением не была довольна ни одна из сторон.
Как бы волшебная сказка (слушать аудиокнигу бесплатно)
17:59
Как бы волшебная сказка_01
16:40
Как бы волшебная сказка_02
17:16
Как бы волшебная сказка_03
15:49
Как бы волшебная сказка_04
08:27
Как бы волшебная сказка_05
18:04
Как бы волшебная сказка_06
10:48
Как бы волшебная сказка_07
25:00
Как бы волшебная сказка_08
08:51
Как бы волшебная сказка_09
08:33
Как бы волшебная сказка_10
14:54
Как бы волшебная сказка_11
15:25
Как бы волшебная сказка_12
15:25
Как бы волшебная сказка_13
14:50
Как бы волшебная сказка_14
15:32
Как бы волшебная сказка_15
18:16
Как бы волшебная сказка_16
15:33
Как бы волшебная сказка_17
08:10
Как бы волшебная сказка_18
19:33
Как бы волшебная сказка_19
16:52
Как бы волшебная сказка_20
17:23
Как бы волшебная сказка_21
07:50
Как бы волшебная сказка_22
13:30
Как бы волшебная сказка_23
16:04
Как бы волшебная сказка_24
14:08
Как бы волшебная сказка_25
16:35
Как бы волшебная сказка_26
15:09
Как бы волшебная сказка_27
06:55
Как бы волшебная сказка_28
10:40
Как бы волшебная сказка_29
13:02
Как бы волшебная сказка_30
11:54
Как бы волшебная сказка_31
25:50
Как бы волшебная сказка_32
04:12
Как бы волшебная сказка_33
12:33
Как бы волшебная сказка_34
11:05
Как бы волшебная сказка_35
18:26
Как бы волшебная сказка_36
14:48
Как бы волшебная сказка_37
27:40
Как бы волшебная сказка_38
14:32
Как бы волшебная сказка_39
07:45
Как бы волшебная сказка_40
23:34
Как бы волшебная сказка_41
13:29
Как бы волшебная сказка_42
09:50
Как бы волшебная сказка_43
03:56
Как бы волшебная сказка_44
04:40
Как бы волшебная сказка_45
Грэм Джойс «Как бы волшебная сказка»
По слухам, когда человек пересекает границу между реальностью и волшебством, он забывает о своей прошлой жизни.
Он принимает правила другого мира и однажды сам превращается в кого-то иного. Поэтому так трудно оттуда вернуться: чтобы стать человеком вновь, Тем Лину нужна Дженет.
Но что если память остаётся? Или если нет никакой Дженет с её бескорыстной и жертвенной любовью, а есть только люди, что пытаются убедить вернувшегося с той стороны: всё это только в твоей голове и ты не тот, кем себе кажешься?
Тара Мартин ушла и вернулась. В том странном мире, среди чудного волшебства, прекрасных мужчин и женщин с диковинными нравами, рядом с человеком (нечеловеком?), возжелавшим её всем своим древним сердцем, она не потеряла образ дома. Вернулась к родителям, старшему брату и оставленному любимому.
Вот только в нашем мире прошло двадцать лет, а май сменился декабрём. И тот, кто завлёк Тару в страну фей, вернулся вместе с ней и вовсе не собирается её отпускать, а значит её близкие в опасности.
Так думает сама Тара.
Остальные всеми силами пытаются убедить её в обратном.
Они хотят услышать настоящую историю — о секте, бродяжничестве и насилии. Не понимая, что через это сами становятся психологическими насильниками.
Конечно, времена изменились, теперь в сказки о подкидышах, украденных детях, людях, заблудивших в Эльфляндии, никто не верит. Если ты рассказываешь такие истории, тебя больше не отправляют на шоковую терапию, но и только-то. Жестокость прикидывается доброжелательным участием, но по факту не изменилась. Это всё то же желание навязать одну-единственную картину мира, желание унифицировать всё и вся, вылечить во что бы то ни стало. Это всё та же жёсткая безальтернативность субъективной реальности, и она по-прежнему выдавливать на край тех, кто рискует стоять на своём.
Близких, к которым спустя два десятка лет вернулась блудная дочь, можно понять. Они рады, конечно, они рады, но как поверить в эту фейскую историю? Конечно, ну конечно, всё было иначе, и пусть есть вещи, которые не объяснить ложными воспоминаниями и ПТСР, но эти нестыковки отбрасываются в сторону.
Потому что никто из нас не готов кардинально пересмотреть свою логичную и нормальную картину мира без веской на то причины. Родные заставляют Тару признать, что она врёт или ошибается, потому что им это нужно, чтобы защитить себя, не её.
И пока окружающие пытаются добиться от Тары правды, она рассказывает нам и им волшебную сказу.
Для Грэма Джойса, как будто, никогда не составляло труда передать холодную чуждость другого мира — чуждость и притягательность. Не наделить его приторной красотой и порхающими феечками с розовыми крылышками, не превратить его в нечто противоположное — привлекательное и отталкивающее одновременно, как гигеровский чужой или дельторовский Пан, а показать иной способ бытия. Ни доброе, ни злое, просто иное. И это иное ощущается не менее настоящим, чем наш мир — точные детали, яркие персонажи, живая речь; вообще, книги Джойса — это книги, порождающие ощущения.
В них отдаться иным правилам кажется герою (героям) таким простым, а в какой-то момент — и вовсе самым логичным выходом.
Те, кто сопротивляются, желая сохранить что-то, что называют «это я», попадают в ситуацию пата: им всё равно нет пути назад, родная реальность их больше не принимает.
Кто хоть раз увидел мир иначе, распознаётся теперь как чужой. Кто посмеет встать на сторону изгоя, с тем мир расправится быстро и со знанием дела. Именно это и будет грозить человеку, сумевшему всё-таки принять Тару — без вопросов, недоверия и с истинной любовью.
Или нет?
Это была ещё одна прекрасная черта Грэма Джойса как автора: в своих историях он давал читателю право не выбирать, где правда, а где иллюзия. Обе версии событий существуют одновременно и обе истинны. В «Как бы волшебной сказке» этот посыл особенно чёток: что здесь происходит? Мы действительно видим два мира? Или ложь, самообман? Или, быть может, метафору?
А какое это имеет значение?
Право на выбор, право на собственную субъективную реальность и право быть услышанным — для меня «Как бы волшебная сказка» неожиданно оказалась именно об этом.
Когда люди отвергают наш опыт, мы становится невидимыми и нам остаётся только сбежать в Эльфляндию.
Кто бежит к фейри? Тот, кто не вписывается. Тот, кто «слишком прекрасен для этого мира». Те особенные девочки, меняющие реальность своим присутствием, как Тара, или её племянница, или Сьюзи («Королевство полной луны»), Лиз Данн («Элинор Ригби»), Лора Чейз («Слепой убийца»)… Они редко когда бывают счастливы и по большей части — по вине окружающих.
Если и есть на эти вопросы ответ, в нём для нас нет ничего лестного. И, конечно, мы не изменимся, ничто не сдвинет нас с места, а наш страх перед иным навсегда останется нашей истинной сутью.
Такими мы выглядим в глазах существ с той стороны границы. И именно поэтому финал у волшебных сказок должен быть один.
Рано или поздно, несмотря на любовь «израненной, милой, стареющей» Дженет, Тем Лин исчезает во тьме.
Читать книгу Как бы волшебная сказка Грэма Джойса : онлайн чтение
Грэм Джойс
Как бы волшебная сказка
Graham Joyce
SOME KIND OF FAIRY TALE
Copyright © 2012 by Graham Joyce
First published by Gollancz, London
All rights reserved
© В.
Минушин, перевод, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015
Издательство АЗБУКА®
* * *
Моей дочери Элле
1
«Но духи мы совсем другого рода». Оберон, царь теней.
Уильям Шекспир1
Шекспир У. Сон в летнюю ночь. Пер. Т. Щепкиной-Куперник. (Здесь и далее прим. перев.)[Закрыть]
Есть в самом сердце Англии место, где все не так, как всюду. То есть там древние горы вырываются из земных глубин на поверхность с мощью океанских волн или исполинских морских чудищ, всплывающих за глотком воздуха. Одни говорят, земля там еще должна успокоиться, что она продолжает вздыматься и исторгать облака испарений и из этих облаков льются истории. Другие уверены, что старые вулканы давно мертвы и все их истории рассказаны.
Конечно, все зависит от того, кто рассказывает. Это всегда так.
Я знаю одну историю и, хотя многое в ней пришлось домысливать, поведаю ее вам.
В тот год на Рождество Делл Мартин торчал у двойного пластикового окна своего опрятного домишки и, разглядывая свинцовые облака, пришел к заключению, что вот-вот может пойти снег, а ежели такое произойдет, то кому-то придется выплатить ему денежки. В самом начале года Делл положил перед букмекером две хрустящие купюры по двадцать фунтов, как делал каждый год в последние десять лет. Шансы каждый год слегка менялись, и на этот раз он определил возможность выигрыша как семь к одному.
Чтобы Рождество официально считалось белым – и тогда букмекеру придется заплатить, – надо было, чтобы между полуночью 24 декабря и полуночью 25-го в четырех определенных местах выпала хотя бы снежинка. Этими четырьмя местами были Лондон, Глазго, Кардифф и Манчестер. Не требовалось, чтобы снег летел густо или хрустел под ногами, даже необязательно, чтобы он лег на землю, и не имело значения, если он шел вперемешку с дождем.
Достаточно было одной-единственной снежинки, упавшей и растаявшей, засвидетельствованной и запротоколированной.
Живя где-то между теми четырьмя громадными городами, Делл ни разу за те десять лет не выигрывал; не видел он и ни единой летящей снежинки на Рождество в его родном городке.
– Ты собираешься заняться гусем? – крикнула Мэри из кухни.
В этом году у них был гусь. После многих лет с индейкой на рождественский обед они пошли на замену, потому что перемена так же хороша, как отдых, и иногда отдых нужен даже от Рождества. Впрочем, стол был накрыт на двоих, как в прежние годы. Все как положено: хрустящая льняная скатерть, лучшие приборы. Два тяжелых хрустальных бокала, которые весь год хранились в коробке, задвинутой вглубь кухонного буфета.
Разделка птицы всегда была обязанностью Делла, и он разделывал ее мастерски. Это было целое искусство. Он отлично разделывал, когда дети были маленькие, и отлично разделывал сейчас, когда едоков было только он да Мэри. Довольно потирая руки, он вошел в кухню, жаркую и полную пара от кипящих кастрюль.
Жареный гусь лежал на большом сервировочном блюде, накрытый серебристой фольгой. Делл вынул нож из подставки для ножей и наклонил его к свету из окна.
– Малость потемнело на улице, – сказал он. – Может, снег пойдет.
Мэри отбрасывала на сито сварившиеся овощи.
– Может, снег пойдет? Ты же не поставил деньги на это? Или все же поставил?
– Да нет! – Он смахнул фольгу с гуся и развернул блюдо поудобней. – Только думал поставить.
Мэри постучала ситом о край раковины.
– Похоже, что пойдет впервые за десять лет. Тарелки греются в духовке. Достать их?
На каждую из тарелок легло по мясистой гусиной ноге и по два аккуратных ломтя хлеба. Еще был жареный картофель и четыре вида овощей, исходящие паром на отдельных блюдах. Попыхивал соусник, где в клюквенном соусе томились колбаски, обернутые ветчиной.
– В этом году мне захотелось ай-тальянского, – сказал Делл, наливая Мэри, а потом себе рубиново-красное вино. «И» в слове «итальянское» у него звучало как «ай» в «примечай». – Ай-тальянское. Надеюсь, к гусю подойдет.
– Уверена, прекрасно подойдет.
– Думаю, нужно какое-то разнообразие. Не все ж пить одно французское. Хотя я б легко мог взять южноафриканское. Там продавалось южноафриканское. В супермаркете.
– Ну что, отпробуем? – сказала Мэри, протягивая бокал, чтобы чокнуться. – Будем здоровы!
– Будем!
Этот момент провозглашения тоста, этот нежный звон хрусталя Делл ненавидел больше всего.
Боялся и терпеть не мог. Потому что, даже если нечего было провозглашать и даже если с широкой улыбкой подавалась великолепнейшая еда и звоном бокалов управляла неподдельная любовь обеих сторон, всегда в момент этого ритуала что-то такое появлялось в глазах жены. Крохотная мгновенная искорка, острая как бритва, и он знал – лучше как можно быстрей завести разговор не важно о чем.
– Ну, как тебе ай-тальянское?
– Прекрасное. Великолепное. Отличный выбор.
– А то там была еще бутылка из Аргентины. Специальное предложение.
И я едва не соблазнился.
– Аргентинское? Что ж, можем попробовать его в следующий раз.
– Но это тебе нравится?
– Замечательное. Чудесное. Теперь посмотрим, каков получился гусь.
Вино было единственной частью привычного рождественского стола, которая с течением лет поменялась. Когда дети были маленькие, он и Мэри довольствовались стаканом пива, может, большим бокалом лагера. Но теперь на Рождество вместо пива ставили вино. Сервировочные блюда добавились тоже недавно. Прежде все наваливалось на тарелки и относилось на стол – гора всего вперемешку в море соуса. Клюквенный соус был когда-то в диковинку. Когда дети были маленькие.
– Ну, как тебе гусь?
– Просто загляденье. И приготовлен отлично.
Щеки Мэри порозовели от удовольствия. После всех лет совместной жизни Делл еще был способен на это. Просто сказать верные слова.
– Знаешь что, Мэри? Все эти годы мы могли бы встречать Рождество гусем. Эй, глянь-ка в окно!
Мэри обернулась.
Снаружи плавало несколько крохотных снежинок. Был первый день Рождества, и шел снег. Вот оно, наконец-то.
– Так ты все-таки сделал ставку, да?
Только Делл собрался ответить, как оба услышали легкий стук в наружную дверь. Обычно люди пользовались электрическим звонком, но сегодня кто-то стучал.
У Делла нож был в горчичнице.
– Кого это принесло в Рождество?
– Не представляю. Поздновато для гостей!
– Пойду посмотрю.
Делл встал, положил салфетку на стул. Затем направился в прихожую. Сквозь заиндевевшее стекло внутренней двери виднелся темный силуэт. Деллу пришлось снять короткую цепочку и отпереть внутреннюю дверь, прежде чем открыть внешнюю.
На крыльце стояла молодая женщина, лет, может, двадцати с небольшим, в темных очках, и смотрела на него. Сквозь темные стекла очков он различил широко расставленные немигающие глаза. На голове у нее была шерстяная шапочка в перуанском стиле, с ушами и кисточками. Кисточки напоминали ему колокольчики.
– Привет, милочка! – бодро проговорил Делл без враждебности. Все-таки Рождество.
Женщина, не отвечая на приветствие, пристально смотрела на него с робкой, почти испуганной, улыбкой на губах.
– С Рождеством, голубушка, чем могу помочь?
Женщина переступила с ноги на ногу, все так же не сводя с него взгляда. Одета она была странно, похоже на хиппи. Она моргнула за темными стеклами очков, и ему почудилось в ней что-то знакомое. Затем ему пришло в голову, что, может быть, она собирает средства на благотворительные цели, и полез в карман.
Наконец она заговорила. Сказала:
– Здравствуй, пап!
Мэри, подошедшая в этот момент, выглянула из-за его спины.
– Кто это тут? – спросила она.
Женщина перевела взгляд с Делла на Мэри. Мэри пристально вглядывалась в нее и увидела что-то знакомое в ее глазах за очками. Затем Мэри издала сдавленный стон и потеряла сознание. Делл оступился и успел только смягчить ее падение. Бесчувственное тело Мэри с тихим вздохом глухо рухнуло на кафельный пол у порога.
На другой стороне Чарнвудского леса, в ветхом домишке у дороги на Куорн, Питер Мартин загружал посудомойку. Рождественский обед закончился два часа назад, и на голове Питера еще красовалась вырезанная из рождественской хлопушки ядовито-красная корона, о которой он совсем забыл. Его жена Женевьева лежала с босыми ногами на диване, измученная обязанностью управлять семейной рождественской кутерьмой в доме с рассеянным мужем, четырьмя маленькими детьми, двумя собаками, кобылой в загоне, кроликом и морской свинкой плюс неведомым количеством настырных мышей и крыс, все время изобретавших новые пути вторжения на кухню. Во многих отношениях это был дом, постоянно находившийся в состоянии осады.
Питер был кротким рыжеволосым увальнем. Поднявшись утром в начале седьмого, он, в одних носках, двигался по дому, слегка покачиваясь, как моряк на берегу, но, несмотря на широченную грудь, была в нем некая стержневая устойчивость, как в мачте старого корабля, вытесанной из цельного ствола. Он очень жалел, что им пришлось садиться за рождественский обед без его матери и отца. Они, конечно, позвали Делла и Мэри, но произошел нелепый спор о времени, когда подавать обед. Женевьева хотела сесть за стол ровно в час, чтобы позднее днем всем одеться потеплее и поехать в Брэдгейт-парк или на Бикон-Хилл проветриться. Мэри и Делл предпочитали сесть за стол позже, чтобы никуда не торопиться, и, разумеется, не раньше трех; они уже достаточно нагулялись под пронизывающим ветром. На самом деле на улице было не так уж промозгло. В результате – тупик, и испорченное настроение, и рождественский обед порознь, каковым решением не была довольна ни одна из сторон.
Так или иначе, у Питера и Женевьевы была пятнадцатилетняя дочь, сын тринадцати лет и еще две девочки, семи и пяти лет. Всякий раз, когда они приходили к Мэри и Деллу, дети оккупировали дом, как свирепая армия. Всегда было куда проще и спокойней оставаться одним, как и вышло у них в этом году.
Меж тем Питер на Рождество подарил своему тринадцатилетнему Джеку духовое ружье, и сейчас Джек во дворе подстерегал мышь или крысу.
Он устроился на старом драном диване, который его отец еще не оттащил на свалку. Как седой траппер с фронтира у своей хижины, он сидел, уперев приклад в бедро, а ствол направив в небо.
Питер высунул голову из выходящей во двор кухонной двери.
– Не верти этой чертовой штукой туда-сюда. Если зацепишь кого, знай: я тебе башку оторву, – предупредил Питер.
– Не бойся, пап, моих чертовых сестренок я не подстрелю.
– И не выражайся, ладно?
– Ладно.
– И не верти туда-сюда.
Питер снова скрылся в доме и продолжил собирать грязную посуду. Он прошел в столовую, где царил полный кавардак, и замер в растерянности, не зная, что делать с останками индейки, когда зазвонил телефон. Это был Делл.
– Как дела, пап? Я как раз собирался сам тебе звонить. Когда ребятня выстроится в очередь, чтобы поздравить с Рождеством, и все такое.
– Неважно, Пит. Лучше приезжай к нам.
– Что? Мы же как раз собирались выйти погулять.
– Все равно приезжай.
Твоя сестра здесь.
– Что?
У Питера голова закружилась. Комната плыла перед глазами.
– Что ты несешь?
– Только что объявилась.
– Быть не может.
– Приезжай, Пит. Твоей матери плохо.
– Пап, что, черт возьми, происходит?
– Пожалуйста, сынок, приезжай.
Такого голоса он у отца никогда не слышал. Делл явно готов был расплакаться.
– Можешь ты мне просто сказать, что случилось?
– Ничего сказать не могу, потому что сам ничего не понимаю. Твоя мать упала в обморок. Сильно ударилась.
– Хорошо. Еду.
Питер положил трубку на тихо щелкнувший рычаг и рухнул на жесткий стул, стоявший у телефона. Он смотрел на еще не убранный после рождественского обеда стол. На валявшиеся среди грязной посуды драные хлопушки, пластмассовые игрушки и бумажные короны. Неожиданно он вспомнил, что все еще ходит с бумажной короной на голове. Снял ее и продолжал сидеть, держа ее между колен.
Наконец он встал и двинулся через гостиную, слегка покачиваясь на ходу.
В гостиной на ковре, возле кривобокой елки, расположились три его дочери и под негромко работающий телевизор играли с куклами и кубиками лего. В камине уютно горел уголь, и две собаки-ищейки лежали на спине перед огнем, подняв лапы и скалясь в ухмылке собачьего удовольствия. Женевьева дремала на диване.
Пит вернулся на кухню и налил воды в электрический чайник. Он стоял, глядя, как чайник закипает, и тот вскипел куда быстрей, чем улеглась в голове услышанная новость. Он налил чашку Женевьеве, себе и задумчиво смотрел, как темнеет вода от чайного пакетика. Пулька из духового ружья, ударившая в стену снаружи, заставила его наконец очнуться.
Взяв чашки, он прошел в гостиную и опустился на колени перед диваном, затем наклонился к Женевьеве и разбудил ее поцелуем. Она, моргая, посмотрела на него. Щеки у нее раскраснелись.
– Ты мой дорогой! – сонно проговорила она, принимая чашку. – Кажется, я слышала, телефон звонил.
– Ты правильно слышала.
– Кто звонил?
– Отец.
– Они с нами все еще разговаривают?
– Да. Мне нужно съездить к ним.
– Поедешь? Что-то не так?
– Пфф, – выдохнул Питер. – Тара вернулась.
Женевьева секунду смотрела на Питера, словно не знала, кто такая Тара. Она никогда не видела Тару, но много слышала о ней. Потом насмешливо покачала головой, нахмурила брови.
– Да, – сказал Питер. – Правда вернулась.
– Кто такая Тара? – спросила Эмбер, их семилетняя дочь.
– Это невозможно, – сказала Женевьева. – Ты не находишь?
– Кто такая Тара? – спросила Зои, их старшая дочь.
– Мне надо ехать.
– Может, мы все поедем?
– Незачем ехать всем.
– Кто такая Тара, черт возьми? – снова спросила Эмбер.
– Сестра твоего отца.
– У папы есть сестра? Никогда не знала.
– Мы никогда о ней не говорим, – объяснил Питер.
– А почему мы о ней не говорим? – спросила Джози, их младшенькая. – Я говорю о своих сестричках. Все время.
– Мне пора, – вздохнул Питер. – Бензина в баке достаточно?
– Папа оставляет нас одних в Рождество? – недовольно спросила Эмбер.
Женевьева встала с дивана и сморщилась от боли, наступив босой ногой на пластмассовый кубик лего.
– Он ненадолго, – ответила она дочери, вышла за Питером в прихожую и ждала, пока он не обуется и не наденет куртку.
– Ненадолго?
– Да.
– Обнять меня не хочешь?
– Хочу. Нет, – сказал Питер. – Не сейчас.
В стену снаружи снова ударила пулька из духового ружья.
2
Чудо не имеет своей противоположности; оно возникает уже как двойственное в своей сути, состоящее одновременно из ужаса и восторга, очарования и отвращения, захватывая, заставляя дрожать от удовольствия и страха.
Марина Уорнер2
Марина Уорнер (р. 1946) – английская писательница, историк, мифограф, культуролог. Предисловие к сборнику сказок «Чудесные истории: шесть французских волшебных сказок».[Закрыть]
Питер ехал в Энсти через Брейкбек-лейн. Это был кружной путь. Но он подумал, что стоит заехать к Ричи Франклину и поделиться новостями, хотя знал, что не нужно бы этого делать. Не следует. Нельзя. Но это его не останавливало.
На дорогах почти не было никакого движения, поскольку Рождество. Изредка, как одинокие корабли в океане, его обгоняла одна-другая машина, шипя шинами на мокром асфальте. Низкое небо, и снег, налетавший только с короткими порывами ветра, тут же таял, сталкиваясь с ветровым стеклом, так что даже не было необходимости включать дворники.
В Аутвудсе он сбросил скорость и свернул на автостоянку. На стоянке было пустынно и одиноко. В бардачке у него были запрятаны сигареты. Теперь курить приходилось, можно сказать, контрабандой: вынужден был бросить, потому что девочкам внушили, что курение убивает, и они начинали плакать, стоило им увидеть, как он закуривает. Но он держал в машине пачку старых выдохшихся сигарет как раз для подобных случаев. Он вышел из машины и обвел взглядом голые зимние деревья, окружавшие расчищенный пятачок стоянки. Деревья стояли золотые и серые, как будто внезапно сморенные сном. Было очень холодно. Он ощутил горький привкус сухой табачной крошки на языке и закашлялся от первой затяжки. Сигаретный дым повис в холодном воздухе, как серая тряпка, то же и звук его кашля.
Аутвудс был одним из последних оставшихся островков древней чащи, от которой получил свое название Чарнвудский лес. Он приютился там, где сходились три графства – Лестершир, Ноттингемшир и Дербишир, – и не относился ни к одному из них и ни на одно не походил. Зловещее место, переменяющееся от солнца к сырости, от слепящего света к сумраку; его кривые деревья, вулканические склоны с ясенями, вцепившимися корнями в гранит, восхищали загадочными обнажениями пород самых старых гор в Британии.
Питер не любил эти места.
Последний раз он видел Тару именно здесь, в Аутвудсе. Был май, они гуляли в лесу, и колокольчики тогда были изумительны. Потом сидели на камнях, испещренных золотистым лишайником, и говорили о будущем.
Питер бросил недокуренную сигарету и каблуком вдавил ее в землю. После чего забрался обратно в машину.
Некоторое время спустя он остановился у дома Ричи, но мотор выключать не стал, будто напрашиваясь, чтобы кто-нибудь вышел и спросил, что он тут делает; однако никто не появлялся. Никто даже не выглянул в окно. Дом Ричи был собственностью муниципалитета и стоял в ряду домов, когда-то, возможно, принадлежавших местному землевладельцу. Приземистые, слепленные на скорую руку крестьянские хибары. Питеру такие дома были хорошо знакомы, поскольку он сам вырос неподалеку в таком же. Ричи он перешел по наследству от матери, тот по-прежнему жил в старом домишке.
У Ричи брезжил свет, но где-то внутри и слабо. Единственная гостиная, длинная и узкая, тянулась в глубину поперек всего дома. Тусклый свет придавал его облику холодный и неприветливый вид. Просто подойди к двери, сказал себе Питер, и, когда Ричи откроет дверь, скажи только: «Тара вернулась», это все, что от тебя требуется. «Тара вернулась».
Но не мог. Они с Ричи давно-давно не говорили, и два слова прекрасно могли обернуться двумястами тысячами слов. Этого он не мог себе позволить. Он тихо выругался и уехал.
– Входи, парень! – проговорил Делл странным шепотом.
– Где она?
– Куртку снимать собираешься? И обувь? У нас новый ковер.
Питер снял куртку и передал ее отцу, прежде чем развязать шнурки. Он почувствовал досаду оттого, что в такой момент должен беспокоиться о чистоте ковров, но ничего не сказал. Он было шагнул в коридор, но почувствовал на груди ладонь отца.
– Поосторожней, не расстраивай никого! Твоя мать упала.
– Я здесь не для того, чтобы кого-то расстраивать! – ответил Питер, постаравшись сдержать язвительность. – Она здесь?
– Проходи.
Питер шагнул в гостиную и остановился у двери. Мать лежала на диване и пила маленькими глоточками чай; на колене, которым она ударилась, когда рухнула на пол, был пузырь со льдом. Но Питера больше интересовала женщина, что поила ее, сидя в кресле возле дивана. Несмотря на темные очки, это явно была его сестра Тара, никакого сомнения.
Тара встала. Она была на дюйм-два выше той, какой он ее запомнил. Мягкие каштановые волосы, может, стали чуть темнее и по-прежнему обрамляли лицо спутанными кудрями. Из-под темных стекол от глаз шла пара тонких морщинок, но это нисколько не старило ее. Она просто выглядела грязноватой, словно давно не мылась.
– Когда ты постригся? – спросила она.
– О, да уж, наверно, лет пятнадцать назад.
– У тебя были такие красивые длинные волосы!
– Тогда все так ходили. Можно тебя обнять?
– Конечно.
Питер подошел и обнял сестру. Она тоже крепко обняла его. Он вдохнул ее запах. Она пахла не так, как он помнил. Теперь она пахла природой, чем-то, что он не мог определить. Дождем, может быть. Листвой. Грибами. Майским цветом. Ветром.
Они долго стояли обнявшись. Питер посмотрел на мать, лежавшую на диване, вытянув ногу с пузырем. Она страдальчески улыбнулась ему и приложила к глазу носовой платок.
– Так где ты пропадала, Тара? Где?
– Она путешествовала, – сказал Делл.
– Путешествовала? Долгое же было путешествие – в двадцать лет.
– Да, долгое, – сказала Мэри с дивана. – А теперь вернулась домой. Наша маленькая девочка вернулась.
В доме Мартинов чай был лекарством на все случаи жизни, и Делл приготовил еще, густого, крепкого и сладкого. В конце концов, все были несколько потрясены, а всяческие потрясения или неприятности и вообще любые житейские треволнения они всегда, сколько помнили себя, заливали чаем. По правде сказать, даже когда ничего чрезвычайного не случалось, они пили чай раз шесть или семь на дню. Но на сей раз случилось нечто беспримерное, и Питер знал, что, пока не появится чай, не стоит и пытаться начинать расспросы. Но даже когда чай появился, допрос не очень клеился.
Питер, как вошел, почти не сводил глаз с сестры. Все это время изгиб Тариных губ не покидала полуулыбка. Он увидел в этой улыбке своего рода притворство, маску, только не понимал, какое чувство она была призвана скрыть.
– А где конкретно ты побывала, Тара?
– Господи! Да всюду.
– Правда? Всюду?
Она торжественно кивнула:
– Да, во многих местах.
– Тара уже кое-что нам рассказала, – добавил Делл и принялся перечислять: – Рим. Афины. Иерусалим. Токио. Как называется то место в Южной Америке?
– Лима. Это в Перу.
– Не может быть! Путешествовала все это время? Постоянно путешествовала?
– Да, очень много.
– Всегда в дороге?
– Ну, – сказала Тара, – может, где-то задерживалась на несколько месяцев, но всегда имея в виду снова отправиться в путь.
Питер понимающе кивнул, однако лишь притворялся, что понимает. Он внимательно разглядывал, во что одета сестра. На ней было грязное платье, под ним поношенные джинсы с широченным клешем, какие вышли из моды еще в пору его молодости и, может быть, снова вошли в моду. Поверх платья – шерстяная кофта и длинные нити бус. Кофта на два размера больше, однако рукава, которые доходили до кончиков пальцев, не скрывали траурной каймы под ногтями.
Питер не мог удержаться, чтобы не сказать:
– Да, вид у тебя… Не мешало бы помыться.
– Питер! – осадил его Делл.
– Но, Тара… – сказал Питер. – За все это время – ни единого слова? Ни хотя бы открытки? Вдруг исчезаешь, вдруг появляешься.
– Знаю, – ответила Тара. – Это непростительно.
– А ты знаешь, каких переживаний нам это стоило тогда и стоит сейчас? Всем нам?
– Перед твоим приходом я сказала маме и папе, что пойму, если вы меня возненавидите.
– Никто и не думает тебя ненавидеть, – успокоил ее Делл. – Никто.
– Но… – заикнулся было Питер.
Делл оборвал его:
– Питер! Знаю, во многом хочется разобраться. Но не смей говорить ничего такого, что заставит ее снова уйти. Договорились? Не смей.
– Я не собираюсь снова уходить, – сказала Тара.
Питер провел рукой по своим короткостриженым волосам.
– Как ты? – спросила Тара. – Расскажи, как живешь.
– Как живу? Как я живу?
– Мама сказала, у тебя есть дети.
– Достань фотографии, Делл. Достань их, – сказала Мэри слишком поспешно.
– Расскажи сам, – попросила Тара. – Я хочу услышать все.
Питер вздохнул:
– Я женился на очаровательной девушке, с которой познакомился в университете. По имени Женевьева. У нас три девочки и мальчик.
– Скажи, как их зовут!
– Ну, старшей пятнадцать, а кажется, все двадцать, и зовут ее Зои, потом…
– Красивое имя.
– Потом появился Джек, ему тринадцать. Такой сорванец. Потом был небольшой перерыв, поскольку мы не… в общем, дальше родилась Эмбер, которой сейчас семь, и Джози, ей пять.
– У Эмбер сросшиеся пальцы, – сказала Мэри.
– Мам, пожалуйста!
– Это пустяк, – сказала Тара, улыбаясь. – Сущая ерунда. – Потом улыбка впервые сползла с ее лица. – Жаль, что я это все пропустила. Правда жалею. – Неожиданно Тара бурно зарыдала. Глаза ее были крепко зажмурены, губы тряслись. Она утирала слезы обшлагом кофты и шмыгала носом. – Как жаль, что я все это пропустила. Видно, они чудесные. Они похожи на тебя?
– Да поможет им Бог, если похожи.
– Мальчишка весь в Питера, – с готовностью подтвердил Делл. – Девочки, скорей, в свою мать.
Они замолчали. Делл протянул Таре альбом с фотографиями:
– Тут всё старые. Теперь все в цифре снимают, да? Жизнь так быстро меняется.
Тара принялась разглядывать фотографии:
– Но они же похожи на тебя!
Делл повернулся к Таре:
– Зои даже немного похожа на тебя.
– Ей здесь почти столько, сколько было тебе, когда ты ушла, – сказал Питер. Посмотрел на Мэри. Та трясла головой, отчаянно предостерегая его.
– Я увижу их? – спросила Тара.
– Конечно. Если хочешь.
– Где был сделан этот снимок?
– Этот – на Крите. Еще до рождения детей. Ты, кажется, сказала, что была в Афинах?
– Недолго. Приехала и сразу уехала.
– Так где ты была в Греции?
– На Крите. На некоторых островах.
– Правда? Мы с Женевьевой целый год прожили на Крите. Ты была в Митилини?
– Да, провела там, по-моему, ночь или две. Но я была там мимоездом.
– Правда это потрясающе? Вдруг ты была там в одно время с нами?
– Такое возможно.
– В каком году ты там была?
– Питер, ты прекратишь пытать девочку? – остановил его Делл, заламывая руки. – Ты же видишь, она голодна, я поставлю, что осталось от рождественского обеда, мы все сядем за стол подкрепиться, и ты тоже можешь сесть с нами.
– Пап, я не голоден, у нас ведь уже был рождественский обед.
– Хорошо, но не надо больше вопросов.
– А тебе не кажется, что для вопросов самое время? Ты понимаешь, что мы должны известить полицию?
Тара встревоженно взглянула на него:
– Это действительно необходимо?
– Еще бы, конечно необходимо! – закричал Питер.
Он объяснил ей, что произошло после того, как она исчезла из их жизни двадцать лет назад. Объяснил, как все боялись самого худшего, – боялись, что ее похитили или убили. Что были организованы обширные поиски. Что соседи и друзья вместе с огромным отрядом полиции искали ее в Аутвудсе и везде, куда, как им казалось, она могла уйти. Что ее фотография появилась во всех местных и некоторых центральных газетах; что ее показали по общенациональному телевидению; что всех склонных к сексуальным преступлениям притащили в полицию для взятия отпечатков пальцев и допросов; что ни одной улики не обнаружили, ни волоска с ее головы; что поиски в конце концов прекратили; что ее мать и отец были убиты горем и так до сих пор не оправились; что он и ее тогдашний приятель Ричи, на которого самого пала тень подозрения, продолжали прочесывать местность месяцы и даже годы после случившегося.
– Водолазы обшаривали пруды и озера, Тара. Это продолжалось целыми днями. Неделями. Да, даже спустя столько времени, думаю, мы должны поставить полицию в известность, не считаешь?
Тара слушала его с мертвенно-бледным лицом.
Внезапно Мэри вскочила с дивана, пузырь со льдом соскользнул на пол.
– Прекрати! Прекрати! Все, что я знаю, – это что Тара вернулась домой на Рождество, это чудо, и я не хочу больше никаких разговоров об этом! Питер, ты можешь остаться и радоваться вместе с нами или убираться к своей семье. И кончим на этом. – С этими словами она рухнула обратно на диван.
– Тебе не надо уходить, – мягко сказала Тара. – Это я должна уйти.
– Нет, – возразил Питер. – Просто…
Он не хотел говорить ничего больше, не в силах придумать, что бы такого сказать, что не было бы воспринято как прямое осуждение возмутительного и до сих пор не объясненного поступка сестры. Он заставил себя встать:
– Слушайте. Мне нужно возвращаться. Дети. Рождество. Может, ты позже познакомишься с ними. Завтра. Что скажешь, пап, не хочешь завтра привезти Тару к нам?
– Хорошая идея. Ты не против, Мэри?
Никто не был против; не против потому, что это позволяло Питеру уйти сейчас.
Питер направился к двери, Тара последовала за ним. Она снова крепко обняла его и, стоя спиной к Деллу и Мэри, искоса посмотрела на него, будто давая понять, что хочет сказать ему что-то, не предназначенное для родительских ушей.
Он пожелал родителям счастливого Рождества. Потом грустно посмотрел на сестру:
– Счастливого Рождества, Тара!
– Боже мой! Счастливого Рождества, Питер!
Роман Грэма Джойса с бесплатной пробной версией.
Полная аудиокнига
Дата: июль 2012 г.
Продолжительность: 10 часов 0 минут
Резюме:
Some Kind of Fairy Tale — это новый завораживающий роман известного писателя Грэма Джойса.
Двадцать лет назад шестнадцатилетняя Тара Мартин исчезла из маленького городка в самом сердце Англии. Теперь ее внезапное возвращение и умопомрачительная история о том, где она была, бросят вызов самому нашему восприятию истины.
В течение двадцати лет после исчезновения Тары Мартин ее родители и ее брат Питер жили, отрицая мрачный факт, что она ушла навсегда. Вдруг на Рождество в дом ее родителей звонит дверной звонок, и там встает растрепанная и немного странная Тара.Это чудо, но для Питера бьют тревогу. История Тары просто не складывается. И, что невероятно, она едва ли выглядит на день старше, чем когда исчезла.
Отмеченный наградами писатель Грэм Джойс — мастер исследования новых сфер понимания, которые существуют между мечтами и реальностью, между известным и неизвестным. Some Kind of Fairy Tale — это единственное в своем роде путешествие, столь же волшебное, как следует из названия, и такое же реальное и несентиментальное, как мир вокруг нас.
Жанры:
книг Грэма Джойса — Walmart.com
«,» tooltipToggleOffText «:» Нажмите на переключатель, чтобы получитьБЕСПЛАТНОЙ доставки на следующий день!
«,» tooltipDuration «:» 5 «,» tempUnavailableMessage «:» Скоро вернусь! «,» TempUnavailableTooltipText «:»Мы прилагаем все усилия, чтобы снова начать работу.
- Временно приостановлено в связи с высоким спросом.
- Продолжайте проверять наличие.
0″}, «search»: {«searchUrl»: «/ search /», «enabled»: «false», «tooltipText»: «
Скажите нам, что вам нужно
» , «tooltipDuration»: 5000, «nudgeTimePeriod»: 10000}}}, «uiConfig»: {«webappPrefix»: «», «artifactId»: «header-footer-app», «applicationVersion»: «20.0,40 «,» applicationSha «:» 41ed8468826085770503056bd2c9bc8be5b55386 «,» applicationName «:» верхний колонтитул «,» узел «:» 54036944-5a5a-47bc-977a-e2524c9e1fa1 «,» облако «:» eus9-prod » oneOpsEnv «:» prod-a «,» profile «:» PROD «,» basePath «:» / globalnav «,» origin «:» https://www.walmart.com «,» apiPath «:» / header- нижний колонтитул / электрод / api «,» loggerUrl «:» / заголовок-нижний колонтитул / электрод / api / logger «,» storeFinderApi «: {» storeFinderUrl «:» / store / ajax / primary-flyout «},» searchTypeAheadApi «: { «searchTypeAheadUrl»: «/ search / autocomplete / v1 /», «enableUpdate»: false, «typeaheadApiUrl»: «/ typeahead / v2 / complete», «taSkipProxy»: false}, «emailSignupApi»: {«emailSignupUrl»: » / account / electro / account / api / subscribe «},» feedbackApi «: {» fixedFeedbackSubmitUrl «:» / customer-survey / submit «},» logging «: {» logInterval «: 1000,» isLoggingAPIEnabled «: true,» isQuimbyLoggingFetchEnabled «: true,» isLoggingFetchEnabled «: true,» isLoggingCacheStatsEnabled «: true},» env «:» production «},» envInfo «: {» APP_SHA «:» 41ed8468826085770503056ERSbe2c9b «,» APP38 «,» APP «:0.40-41ed84 «},» expoCookies «: {}}НЕКОТОРЫЕ СКАЗКИ
Делим ли мы планету с другими формами жизни, такими как феи? Ветеран британской фантазии Джойс ( The Silent Land, , 2011, и др.) Допускает возможность колебаться в этой увлекательной работе.
Она вернулась домой. Тара Мартин исчезла, когда ей не было 16 лет. Полиция прочесывала ее окрестности в английском Мидлендсе; ее родители и старший брат Питер были в ярости.Ее парень Ричи был главным подозреваемым. Они расстались из-за беременности Тары. Она не хотела держать ребенка; он сделал. Но никаких доказательств, так что никаких обвинений. Теперь, 20 лет спустя, Тара появляется на пороге своих родителей. Она неряшливая и растрепанная, но едва ли старше того дня, когда она уехала. У Питера теперь своя семья. Ричи был в глубоком фанке, его музыка — его единственное убежище (он превосходный гитарист). Очень неохотно Тара рассказывает Питеру свою историю. В тот мерцающий майский день в первозданном лесу, устланном колокольчиками, к Таре подошел красивый мужчина на белом коне.Он был расслаблен и не представлял угрозы. Он описал свой идиллический мир, и Тара охотно согласилась войти в него; они переправились в сумерках. Оказавшись там, она хотела вернуться, но это заняло шесть месяцев (или 20 человеческих лет). Как и опасалась Тара, Питер недоверчив; он устраивает психотерапевта, который находит ее вменяемой, но бредовой. Все это сделано превосходно; мастерски обоснованный, напряженно рассказанный. Джойс только спотыкается, описывая мир всадника Иеро. Его люди производят впечатление неразборчивых в связях хиппи, но они также имеют кровожадность к гладиаторским боям и могут ездить на шмелях.Если это не «человечки с кружевными крыльями», то что же они такое, кроме опасных? Более поздний переход Иеро из добросердечного альтруиста во враждебного сталкера особенно неприятен. Однако аргументы в пользу скрытого мира подкрепляются, когда психиатр, более умный, чем мудрый, получает возмездие, и древний сосед признается Таре, что она тоже когда-то побывала в этом мире.
— Сохраняйте непредвзятость, — с большим обаянием предлагает Джойс.Дата публикации: 10 июля 2012 г.
ISBN: 978-0-385-53578-6
Количество страниц: 352
Издатель: Doubleday
Обзор Опубликовано онлайн: 24 июня 2012 г.
Обзоры Киркуса Выпуск: 15 июля 2012 г.
.