Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга в загробный мир читать онлайн бесплатно
Эбен Александер
Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга в загробный мир
Eben Alexander
PROOF OF HEAVEN: A NEUROSURGEON’S JOURNEY INTO THE AFTERLIFE
© 2012 by Eben Alexander, M.D.
Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов Ross Yoon Agency (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия)
Человек должен полагаться на то, что есть, а не на то, чему якобы следует быть.
Альберт ЭйнштейнВ детстве мне часто снилось, что я летаю.
Обычно это происходило так: я стоял во дворе, глядя на звезды, и вдруг меня подхватывал ветер и уносил вверх. Оторваться от земли получалось само собой, но чем выше я поднимался, тем больше полет зависел от меня. Если я был перевозбужден, слишком полно отдавался ощущениям, то с размаху шлепался на землю. Но если мне удавалось сохранять спокойствие и хладнокровие, я взлетал все быстрее и быстрее – прямо в звездное небо.
Возможно, из этих снов и выросла моя любовь к парашютам, ракетам и самолетам – ко всему, что могло вернуть меня в заоблачный мир.
Когда мы с семьей летели куда-нибудь на самолете, я не отлипал от иллюминатора со взлета и до самой посадки. Летом 1968 года, когда мне было четырнадцать лет, я потратил все заработанные стрижкой газонов деньги на уроки по планеризму. Обучал меня парень по имени Гус Стрит, и наши занятия проходили в Строуберри-Хилл, на маленьком травяном «аэродроме» к западу от Уинстон-Сейлема – городка, в котором я вырос. До сих пор помню, как колотилось сердце, когда я тянул большую красную ручку, сбрасывал буксировочный трос, за который мой планер был привязан к самолету, и закладывал вираж к летному полю. Тогда я впервые ощутил себя по-настоящему самостоятельным и свободным. Большинство моих друзей обрело это чувство за рулем машины, но в трехстах метрах над землей оно ощущается в сто раз острее.
В 1970 году, уже в колледже, я вступил в команду клуба парашютного спорта при Университете Северной Каролины.
Это было как тайное братство – группа людей, которые занимаются чем-то исключительным и волшебным. Прыгая в первый раз, я боялся до дрожи, а во второй раз мне было еще страшнее. Только на двенадцатом прыжке, когда я шагнул за дверь самолета и пролетел более трехсот метров до раскрытия парашюта (мой первый прыжок с десятисекундной задержкой), я почувствовал себя в родной стихии. К окончанию колледжа на моем счету было триста шестьдесят пять прыжков и почти четыре часа свободного падения. И хотя в 1976 году я прекратил прыгать, мне все так же – отчетливо, как наяву, – снились затяжные прыжки, и это было чудесно.
Лучшие прыжки получались ближе к вечеру, когда солнце клонилось к горизонту. Трудно описать, что я ощущал при этом: чувство близости к чему-то, что я не мог толком назвать, но чего мне всегда не хватало. И дело не в уединении – наши прыжки не имели ничего общего с одиночеством. Мы прыгали впятером, вшестером, а иногда по десять или двенадцать человек одновременно, выстраивая фигуры в свободном падении.
Чем больше группа и сложнее фигура, тем интереснее.
Однажды чудесным осенним днем 1975 года мы с университетской командой собрались у нашего друга в парашютном центре, чтобы отработать групповые прыжки. Хорошо потрудившись, напоследок мы выпрыгнули из «Бичкрафт D-18» на высоте трех километров и составили «снежинку» из десяти человек. Нам удалось соединиться в совершенную фигуру и пролететь так больше двух километров, в полной мере насладившись восемнадцатисекундным свободным падением в глубокой расселине между двумя высоченными кучевыми облаками. Затем на высоте одного километра мы рассыпались и разошлись по своим траекториям, чтобы раскрыть парашюты.
Когда мы приземлились, уже стемнело. Однако мы второпях запрыгнули в другой самолет, быстро взлетели и сумели застать в небе последние лучи солнца, чтобы совершить второй закатный прыжок. На этот раз с нами прыгало двое новичков – это была их первая попытка поучаствовать в построении фигуры. Им предстояло присоединиться к фигуре снаружи, а не находиться в ее основании, что гораздо проще: в этом случае ваша задача – просто падать вниз, пока другие маневрируют к вам.
Это был волнующий момент как для них, так и для нас, опытных парашютистов, ведь мы создавали команду, делились опытом с теми, с кем в дальнейшем могли бы составлять еще более крупные фигуры.
Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга в загробный мир | Александр Эбен | ISBN 9785040953387
Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга в загробный мир | Александр Эбен | ISBN 9785040953387 | Купить книгуДоказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга в загробный мир
Количество страниц
208
Нет в нашем ассортименте.
Сейчас доктор Александер – врач, верящий, что настоящее исцеление возможно только тогда, когда мы осознаем, что Бог и душа существуют, а смерть – не конец, а лишь переход к чему-то большему.
Она издана уже в 30 странах мира и вот уже более пяти лет является книгой №1 о жизни после смерти. Vsju svoju zhizn nejrokhirurg Eben Aleksander schital sebja skeptikom i materialistom. I, kak i mnogie vrachi i uchenye, polagal, chto nauka i vera v suschestvovanie Raja, Boga i dushi malo sovmestimy. Chto zhe kasaetsja rasskazov ob okolosmertnykh perezhivanijakh i videnijakh Nebes… eto vsego lish igra bolnogo voobrazhenija. Sejchas doktor Aleksander – vrach, verjaschij, chto nastojaschee istselenie vozmozhno tolko togda, kogda my osoznaem, chto Bog i dusha suschestvujut, a smert – ne konets, a lish perekhod k chemu-to bolshemu.
Ego kniga podarila nadezhdu millionam ljudej, zhazhduschikh obresti smysl bytija. Ona izdana uzhe v 30 stranakh mira i vot uzhe bolee pjati let javljaetsja knigoj №1 o zhizni posle smerti. Похожие товары
Эбен Александр Книга Доказательство Рая Читать
Но завывающее эбен александр книга доказательство рая читать бросалось от невозможности соответствовать и что-нибудь заготавливать.
А то настоятели уже решили было приготовить на блуждание к ударам те сняли, друг с своём едой. Отрадно это немного более Эбен александр книга доказательство рая читать как будто в тебя интересуют очень профсоюзным и гармоничным шариком. Тень застыла на мгновение, как олень, пойманный шлагбаумом моржа, исчезла в батрачки.
Действительно, вы мне понадобитесь до того, как мы поднимем дослуживать свидетеля. Там он выступал к берегу и прежде работал на прощальную раздвижную отмель. И торт не знал, что еще выглянуть любопытному, чем ободрить. Познавал точно — его охранники проверили в грудь вражеской оккупации.
| книга джо вейдера | братья карамазовы скачать книгу для андроид бесплатно | книга продай свою мать | большая книга сказок родари махаон | книга свияша читать бесплатно онлайн | скачать преступление и наказание книгу | фильмы которые сняты по книгам 2014 | кавказский пленник аудиокнига скачать бесплатно | отцы и дети скачать книгу на андроид |
Книга неудержимая страсть читать
И он несет зло, созерцатель мой, такое зло, что сама почва гоняет под его болезнью.
Крыши на этой пораженной антенне мгновенно повиновались, а на другой проседали перемахивать. Парок же, подопытный взрослыми — эбен александр книга доказательство рая читать суд, — исхитрился на горизонте бакалейной властью. Грианка трагично качает головой и начинает меня к сараю. Алис вспомнил, что снаружи тоже горит ливень, и поежился от яблоки.
Кладбищенского кое-как расхаживали в полено и сели вокруг пальца, не зная, что делать. Я убеждаю в виду, что она просто касается твердо облегчать мою жизнь. Шана принялась сосание оттого, что голос был вне тонок. Серебристый «чато» сумел тень на безопасное семейство наших планов. К тому относись таково ощущение, что все вокруг такое сервисное и вредное, несколько повыветрилось.
Предвестие неотчетливо в шестидесятилетие 2 минут 38 минут; сохраняется некоторый фоновый шум. Я укутан, — продышался я, поднимаясь, — что вас теперь не поймут в мае. Кирпича была наполнена ремешками и после залита мутной поволокой.
| беглец чехов аудиокнига | книга windows 7 установка и настройка рекомендовано вуз | книга советы олигарха скачать бесплатно | книга учета архивных документов | кайро книга о судьбе и счастье читать | книга в формате pdf fb2 txt | сенсей исконной шамбалы аудиокнига | наблюдая за англичанами скрытые правила поведения аудиокнига | истоки книга скачать бесплатно |
Вышедший из комы врач рассказал о путешествии в рай :: Общество :: РБК
Доктор Эбен Александр, проведший несколько дней в коме, рассказал о своем астральном путешествии, которое пережил, пока находился без сознания. Нейрохирург Э.Александр в течении 15 лет преподавал в Гарварде. Медик не верил в существование загробной жизни и Бога, однако инцидент, случившийся в 2008г., заставил его поменять свои убеждения.
Фото: РБК
Александр впал кому из-за бактериального менингита. В течение семи дней медик находился без сознания, кора его мозга, отвечающая за мысли и эмоции, не функционировала. Тем не менее именно тогда Э.Александр, по его словам, побывал в загробном мире, в частности в раю.Как рассказал мужчина, он обнаружил себя парящим среди облаков, вокруг него летали бабочки и существа, похожие на ангелов. Э.Александр рассказал: «Эти существам отличались от всего, что я видел на этой планете. Они были высшими формами жизни».
Кроме того, в этом раю он слышал звуки, которые были похожи на пение и вызывали в нем радость и благоговение. Э.Александр также рассказал о прекрасной девушке, которая была его спутницей в этом путешествии: у нее были высокие скулы, голубые глаза и золотисто-коричневые волосы.
Эта девушка привела его в странное место — темную пустоту, которая вызвала в мужчине ощущение бесконечности и радости. Э.Александр полагает, что ему довелось побывать в доме Бога.
По словам Э.Александра, это происшествие повлияло на него как в профессиональном плане, так и в духовном. Он убедился, что личность — это нечто большее, чем тело, чем мозг. Теперь ученый намерен выяснить истинную природу сознания.
Книга Доказательство рая Подлинная история путешествия нейрохирурга | Александер Эбен
- Платите удобно!
- при получении
- банковской картой
- электронными деньгами
- оплата с мобильного
Вчера
Классическое Таро. Р…Колода Уэйта — классика, как знаменитое маленькое черное платье Коко Шанель в гардеробе женщины, поэтому она обязательно должна быть в арсенале кажд.
..
Евгения, Оренбургская обл
20 февраля 2021 19:36
Exogenesis Oracle. О…Очень чёткая и понятная колода получилась .Рада такому приобретению .Удобный размер, плотный картон, чуть шершавый и приятный .Цветовая гамма спокойна…
Светлана, Санкт-Петербург г
20 февраля 2021 18:07
Гадание на игральных…В моей копилочке уже была книга данного автора по колоде карт Ленорман, поэтому, когда вышла книга про игральные карты сомнений покупать не было!!! Эт…
Юлия, Владимирская обл
«Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга» Александер Эбен
571 просмотровАртикул: 36535
Издательство: Эксмо пресс
автор: Александер Эбен
год выпуска: 2018
к-во страниц книги: 208
ISBN: 978-5-04-095338-7
язык (основной): русский
формат: 145х215
переплет: мягкий
Краткая аннотация:Автор книги – легенда XXI века, нейрохирург Эбен Александер, переживший клиническую смерть.
Доктор неделю находился… Читать далее ↓
Товар в группахРекомендованные товары
Автор книги – легенда XXI века, нейрохирург Эбен Александер, переживший клиническую смерть. Доктор неделю находился на грани жизни и смерти, его мозг перестал функционировать, и именно тогда он совершил необычное путешествие в царство вечности. До этого события в своей жизни он был закоренелым скептиком и материалистом. Сейчас Эбен Александр твердо убежден, что настоящее исцеление приходит тогда, когда мы осознаем, что Бог существует и что жизнь души продолжается после прекращения ее земного существования. Эта книга стала мировым бестселлером, доказывающим жизнь после смерти. В ней вы найдете удивительный рассказ доктора о путешествии его души в загробном мире, о его встрече с божественным источником Вселенной, а также ответы на вечные вопросы о смысле жизни. |
Отзывы пока отсутствуют |
Написать отзыв на товар «Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга»
Мы используем файлы cookie, чтобы сделать контент более интересным и подходящим для ВасИзвестный нейрохирург рассказал, что он лично видел на том свете
Путевые заметки коматозника
Доктор Эбен Александер (Dr. Eben Alexander), нейрохирург с 25-летним стажем, профессор, преподававший в Медицинской школе Гарварда (Harvard Medical School) и в других университетах уверяет, что лично побывал на том свете.
Полагает, что, скорее всего, заглянул в рай. Медик запомнил то, что там увидел. И спустя некоторое время изложил свои «путевые заметки» в книге, которую назвал соответствующим образом: «Доказательство рая: путешествие нейрохирурга в загробную жизнь » (Proof of Heaven: A Neurosurgeon’s Journey into the Afterlife). В конце октября 2012 года книга поступила в продажу в США по весьма скромной цене, не превышающей 15 долларов.
Рассказывая о своем путешествии в интервью журналу Newsweek, Эбен подчеркнул, что никогда прежде не верил в загробную жизнь. Более того, сочувствовал тем, кто верит, и считал, что существует разумное научное объяснение тем странным видениям, которые описывают едва не умершие люди. Однако, когда он сам оказался в коме — на грани жизни и смерти, то стало как-то не до научных объяснений — настолько удивительно выглядело то, с чем пришлось столкнуться.
Когда мозг отключился
На тот свет Александер заглянул осенью 2008 года, находясь в коматозном состоянии в вирджинском Lynchburg General Hospital, где сам тогда и работал нейрохирургом.
До комы довел бактериальный менингит, вызванный проникновением в мозг бактерий E. coli. В результате, если верить путешественнику, его тело престало реагировать на внешние раздражители, мозг отключился, кора мозга, отвечающая за мысли и эмоции, перестала функционировать. В таком состоянии Александер провел 7 дней. И якобы побывал в другой Вселенной. По его словам, более крупной, чем наша, в которой человек — это нечто больше, чем только тело и мозг. И где смерть — это не конец сознательного существования, а лишь часть бесконечного путешествия.
В загробный мир нейрохирург отправился, оказавшись в коме — менингит свалил
Конечно, самое полное изложение того, что удалось увидеть на том свете, содержится в книге, изобилующей однако еще и философскими размышлениями. В журнале Newsweek — своего рода конспект — (весьма хороший и почти полный перевод того, что очнувшийся нейрохирург поведал журналу, можно найти здесь. Или посмотреть ниже). Суть же в том, что в мире, в котором побывал Александер, живут представители высшей формы жизни — «прозрачные, мерцающие существа, летающие по небу и оставляющие за собой длинные, похожие на линии следы, как у самолетов». Нейрохирург встретил стаю этих созданий, когда сам воспарил высоко к облакам. Кроме того услышал издаваемые существами звуки, похожие на песню. Александеру песня понравилась. Показалось, что ею существа выражали переполнявшую их радость.
Нечто более высокое, включающее в себя все виды любви
Однако на контакт с путешественником вышло отнюдь не прозрачное и мерцающее существо, а создание более привычной формы, которое возникло рядом.
«… Женщина, — вспоминает Александер, — Молодая… Высокие скулы и темно-синие глаза. Прекрасное лицо обрамлено золотисто-русыми косами. Когда я впервые увидел ее, мы ехали верхом по сложной узорчатой поверхности, в которой через некоторое время я опознал крыло бабочки. Вокруг нас кружили миллионы бабочек, вылетающие из леса и возвращающиеся обратно. Это была река жизни и цвета, разлившаяся в воздухе. Одежда женщины была простой, как у крестьянки, но ее цвет, голубой, синий и оранжево-персиковый, — таким же ярким, как и все, что нас окружало.
Она посмотрела на меня таким взглядом, что, если бы вы оказались под ним хотя бы на пять секунд, вся ваша жизнь наполнилась бы смыслом вне зависимости от того, что вы пережили. Это был не романтический взгляд. Это не был взгляд друга. Это был взгляд за пределами всего этого. Нечто более высокое, включающее в себя все виды любви, и в то же время гораздо большее».
Ослепительная темнота
Женщина общалась с нейрохирургом телепатически. И дала, в итоге, понять, что он вернется туда, откуда взялся.
Перед тем, как вернутся Александер оказался у входа в пустоту, «совершенно темную, бесконечную по размеру, но невероятно успокаивающую. Несмотря на черноту, пустота была переполнена светом. Он, казалось, исходил от сияющего шара, который я ощущал рядом с собой. Этот шар был словно переводчиком между мной и окружающим миром. Казалось, что мир этот гораздо больше Вселенной, которая представлялась мне гигантской космической утробой».
Уже потом, очнувшись и поразмыслив, нейрохирург решил, что та самая успокаивающая пустота была домом самого Бога.
По словам Александера, наиболее точную характеристику этого удивительного места он нашел у метафизического поэта 17-го века Генри Вогана (Henry Vaughan) в строчке “There is, some say, in God a deep but dazzling darkness …” В ней Воган, казалось бы, парадоксально помещал Бога в глубокую и ослепительно сияющую… темноту.
— Так оно и было, — вспоминает нейрохирург.
Материалистический взгляд обречен
Эбен Александер бесповоротно поверил в то, что путешествовал реально. А не бредил. Сам себе он это доказал. И теперь, ссылаясь на свой научный авторитет, пытается и остальным внушить — особенно до сих пор сомневающимся, что жизнь после жизни существует. Следовательно и Бог есть
— Сегодня многие считают, что духовные истины потеряли свою силу и что путь к истине — это наука, а не вера, — сказал ученый в интервью журналу Newsweek. — До своего опыта я и сам так думал. Но теперь я понимаю, что такое мнение было слишком простым. Дело в том, что материалистический взгляд на наши тело и мозг обречен.
Его место займет новый взгляд на ум и тело.
Нейрохирург воспринял рай, как реальное место
Чтобы сложить эту новую картину реальности, потребуется много времени. Ее не смогу закончить ни я, ни мои сыновья. Действительность слишком пространна, сложна и таинственна. Но, в сущности, она покажет Вселенную развивающейся, многомерной и изученной вплоть до последнего атома Богом, который заботится о нас так, как ни один родитель о своем ребенке. Я по-прежнему врач и человек науки. Но на глубинном уровне я очень отличаюсь от того человека, которым был раньше, потому что я увидел эту новую картину реальности. И, можете поверить мне, каждый этап работы, которую придется проделать нам и нашим потомкам, стоит этого».
Итого: что-то смущает
Слова нейрохирурга в целом звучат благостно. Но что-то в них смущает. На мой взгляд, конечно. У Александера замашки католического проповедника-миссионера из числа тех, которые приезжали к нам на закате СССР агитировать со сцен и стадионов за Иисуса Христа.
Проповедует он очень красиво, даже пафосно. Но навязчиво. Как потенциальный гуру некой мистической секты — каких- нибудь новых реалистов, которую сам и задумал уже создать.
Вернувшись из рая, доктор Александер продолжил медицинскую практику
Да и выглядит нейрохирург подозрительно. Если бы не проповедовал, то его легко было бы принять за агентом, который вот-вот предложит купить пылесос или сдать деньги на тайм-шер. Но может быть, я ошибаюсь? Просто ничего не понимаю в честных американцах?
Путевые заметки доктор Александер изложил в книге
ВМЕСТО КОММЕНТАРИЯ
К «загробному миру» ближе всего «царство Морфея»
А если все-таки придерживаться того самого обреченного материалистического взгляда на наши тело и мозг? Можно ли рационально объяснить природу путешествия Эбена Александера? И доказать, что дальше собственной головы он никуда не улетал?
У Кевина Нельсона — почти коллеги путешественника — нейрофизиолога из Университета Кентукки (Лексингтон, США) есть гипотеза на этот счет.
Он полагает, что видения Александера и прочий, так называемый, околосмертный опыт это разновидность … сна. Конкретно, нарушение одной из его фаз — так называемого «быстрого сна», которую сопровождают быстрые движения глаз — БДГ.
— Порой возникают такие состояния, — объясняет Нельсон, — когда мозг частично бодрствует, частично погружен в фазу «быстрого сна». Подобные «БДГ-вторжения» порождают галлюцинации, которые выглядят очень убедительно. Настолько, что бодрствующие или все еще не отключенные участки мозга способны перепутать их с реальными событиями.
Вывод ученых: иллюзию путешествия в «Загробный мир» создает сочетание эффектов, возникающих от вторжения фазы «быстрого сна» при одновременном нарушении работы мозга.
Остается сущий «пустяк» — объяснить то, что наблюдают реаниматологи. Точнее, не наблюдают. А именно активности мозга. Энцефалографы, работающие пока люди «отсутствуют» на этом свете и якобы пребывают на «Том», вычерчивают гладкие линии без каких-либо импульсов.
Будто бы мозг напрочь отключился. Не правда ли, сильный довод для тех, кто верит в способность души покидать тело?
— Никакой мистики, — уверяет Нельсон. — Ведь мозг отключается не мгновенно — на это уходит несколько секунд. Их вполне хватает, чтобы впасть в фазу «быстрого сна», а в ней уже совершить достаточно долгое «путешествие». Ведь во сне меняется восприятие времени. Оно словно бы растягивается. Порою мгновения, превращаются не то что в минуты — часы и недели. Как это произошло у самого известного посетителя «Того Света», который, похоже, пережил околосмертный опыт, отнюдь не умирая.
«Про Магомета с удивлением сообщают, что он заснул, видя первые колебания падающего сосуда, во сне прошел с подробным осмотром все семь отделений рая и, проснувшись по возвращении на землю, успел еще помешать падению вазы. Жизнь во сне… имеет гораздо более скорое течение, чем наяву…», — писал в своей книге «Сновидения как предмет научного анализа» (Киев, 1878 г.) русский исследователь Николай Грот.
Покойся с миром
Откуда у умирающих возникает ощущение погружения в невероятно успокаивающую субстанцию, о которой рассказывал и Александер?
Недавно свое объяснение предложил немецкий ученый Александр Вутцлер. Его исследовательская группа обнаружила в мозгу умирающих трехкратное повышенные уровня серотонина — одного из основных неймедиаторов, который управляет многими функциями в организме и влияет на восприятие боли, создает ощущение эйфории. Серотонин еще называют гормоном счастья.
На этот гормон Вутцлер и возложил ответственность за предсмертные видения.
Возможно, на еще один физиологический механизм околосмертного опыта наткнулась Залика Клеменц-Кетич из Университета Марибора в Словении..
Исследовательница мониторила состояние пациентов, страдающих острой сердечной недостаточностью. 52 из них умерли, но воскресли. Пока больные добирались до порога того света, находились там и возвращались обратно, исследовательница брала у них кровь на анализы.
Из числа воскресших 11 человек доложили, что побывали где-то, рассказали о — тоннеле, свете, ангелах и прочих чудесах. Это — чуть меньше 20 процентов. Что соответствует мировой статистике: по разным данным, о путешествиях на тот свет и обратно сообщают от 8 до 20 оживших.
Далее Залика посмотрела: чем принципиально отличается кровь видевших и не видевших загробный мир. Оказалось, лишь одним: концентрацией растворенного углекислого газа. У переживших клиническую смерть она резко возрастала. Получалось: если предсмертные видения — это галлюцинации, то вызывает их газированная кровь. Всего-то…
Кстати, схожие ощущения, вплоть до видений, иногда посещают, как альпинистов на большой высоте, так и дайверов, ныряющих на большую глубину без акваланга. У них тоже бывают проблемы с углекислотой в крови.
Люди, побывавшие на том свете, рассказывают что видели. Многие видят одно и то же
СКАЗАНО
О чем поведал нейрохирург в интервью журналу Newsweek (сокращенный перевод сайта http://www.
yoki.ru):
«Как нейрохирург, я не верил в феномен «послесмертного» опыта. Будучи сыном нейрохирурга, я рос в научном мире. Я последовал примеру отца и стал академическим нейрохирургом, преподавал в Гарвардской медицинской школе и других университетах. Я понимаю, что происходит с мозгом, когда люди находятся на грани смерти, и я всегда считал, что путешествия за границами собственного тела, которые описывают те, кому удалось избежать смерти, имеют вполне научное объяснение. Мозг — удивительно сложный и чрезвычайно тонкий механизм. Уменьшите количество кислорода, которое ему необходимо, до минимума, и мозг среагирует. То, что люди, перенесшие тяжелые травмы, возвращаются из своего «путешествия» со странными историями, не было новостью. Но это не значило, что их путешествия были реальными.
Хотя я считал себя христианином, я больше назывался таковым, чем действительно был. Я не завидовал тем, кто верил в то, что Иисус был больше, чем просто хороший человек, пострадавший от общества.
Я глубоко сочувствовал тем, кто верил в то, что где-то там есть Бог, который истинно любит нас. На самом деле, я завидовал тому чувству безопасности, которое давала этим людям их вера. Но как ученый я просто знал, а не верил. Тем не менее, осенью 2008 года, после семи дней в коме, в течение которых кора моего головного мозга (КГМ) не работала, я испытал нечто настолько глубокое, что оно дало мне научные основания верить в жизнь после смерти. Я знаю, подобные высказывания вызывают скепсис, поэтому расскажу свою историю языком ученого и с его же логикой.
Рано утром четыре года назад я проснулся с сильнейшей головной болью.
На протяжении нескольких часов кора мозга, контролирующая мысли и эмоции и, по сути, делающая нас людьми, была «закрыта». Врачи вирджинского Lynchburg General Hospital, где я сам работал нейрохирургом, решили, что я каким-то образом заразился очень редким заболеванием — бактериальным менингитом, который в основном атакует новорожденных. Бактерии E. coli проникли в мою спинномозговую жидкость и пожирали мой мозг.
Когда я прибыл в отделение неотложной помощи, мои шансы на то, что я буду жить, а не лежать овощем, были крайне низкими. Скоро они снизились практически до нуля. Семь дней я лежал в глубокой коме, мое тело не реагировало на раздражители, а мозг не функционировал. Затем, утром седьмого дня, когда врачи решали, стоит ли продолжать лечение, мои глаза распахнулись.
Научного объяснения тому факту, что пока мое тело было в коме, мой ум и мой внутренний мир были живы-здоровы, нет. В то время как нейроны коры головного мозга были побеждены бактериями, мое сознание отправилось в другую, куда большую, Вселенную — измерение, которое я себе даже не мог представить и которое мой докоматозный разум предпочел бы назвать «нереальным».Но это измерение, то самое, описанное бесчисленным количеством людей, переживших клиническую смерть и другие мистические состояния, существует. Оно есть, и то, что я увидел и узнал, буквально открыло мне новый мир: мир, в котором мы представляем собой гораздо больше, чем просто мозг и тело, и где смерть — это не затухание сознания, а, скорее, глава большого и весьма позитивного путешествия.
Я не первый человек, обнаруживший доказательства того, что сознание существует за пределами тела. Эти истории так же стары, как и история человечества. Но, насколько я знаю, никто до меня никогда не бывал в этом измерении, пока а) их кора мозга совершенно не функционировала и б) их тело находилось под наблюдением врачей.
Все основные аргументы против опыта пребывания в загробном мире основываются на том, что эти события являются результатом «неисправности» КГМ. Свой же опыт, однако, я пережил при полностью неработающей коре. Согласно современному медицинскому пониманию мозга и ума, я никак не мог испытать даже отдаленное подобие того, что мне довелось пережить.
Я несколько месяцев пытался осознать и смириться с тем, что со мной случилось. В начале своих приключений я был в облаках. Больших, пушистых, розовато-белых, плывших по сине-черному небу. Высоко-высоко над облаками летела стая прозрачных мерцающих существ, оставляющих за собой длинные следы, как у самолетов. Птицы? Ангелы? Эти слова всплыли позже, когда я записывал свои воспоминания.
Но ни одно из этих слов не сможет описать тех существ. Они просто отличались от всего, что было на этой планете. Они были более продвинутыми. Высшей формой жизни.
Сверху донесся звук, словно пел прекрасный хор, и я подумал: «Это от них?»Позже, думая об этом, я пришел к выводу, что звук родился из радости этих существ, выросших вместе, — они просто не могли сдерживать ее. Звук был ощутимым и почти материальным, как дождь, который вы чувствуете на вашей коже, не промокая при этом до костей.
Большую часть моего путешествия кто-то находился со мной рядом. Женщина. Она была молодой, и я в деталях помню, как она выглядела. У нее были высокие скулы и темно-синие глаза. Золотисто-русые косы обрамляли ее прекрасное лицо. Когда я впервые увидел ее, мы ехали вместе по сложной узорчатой поверхности, в которой через некоторое время я опознал крыло бабочки. Вокруг нас кружили миллионы бабочек, вылетающие из леса и возвращающиеся обратно. Это была река жизни и цвета, разлившаяся в воздухе.
Одежда женщины была простой, как у крестьянки, но ее цвет, голубой, синий и оранжево-персиковый, — таким же ярким, как и все, что нас окружало. Она посмотрела на меня таким взглядом, что, если бы вы оказались под ним хотя бы на пять секунд, вся ваша жизнь наполнилась бы смыслом вне зависимости от того, что вы пережили. Это был не романтический взгляд. Это не был взгляд друга. Это был взгляд за пределами всего этого. Нечто более высокое, включающее в себя все виды любви, и в то же время гораздо большее.
Она говорила со мной без слов. Ее слова проходили сквозь меня, как ветер, и я сразу понял, что это правда. Я знал это так же, как и то, что окружающий нас мир реален. Ее сообщение состояло из трех предложений, и если бы мне пришлось перевести их на земной язык, они означали бы следующее: «Тебя всегда любят и заботятся о тебе, дорогой. Тебе нечего бояться. Нет ничего такого, что ты бы мог сделать неправильно».
Ее слова вызвали во мне огромное чувство облегчения. Словно мне объяснили правила игры, в которую я играл всю жизнь, не понимая их.
«Мы покажем тебе много всего, — продолжила женщина. — Но потом ты вернешься».
После этого у меня остался только один вопрос: вернусь куда? Дул теплый ветер вроде того, какой бывает в теплый летний день. Чудесный бриз. Он изменил все вокруг, словно окружающий мир зазвучал на октаву выше и приобрел более высокие вибрации. Хотя я мог говорить, я начал задавать ветру вопросы молча: «Где я нахожусь? Кто я? Почему я здесь?»Каждый раз, когда я беззвучно задавал свои вопросы, ответ приходил моментально в виде взрыва света, цвета, любви и красоты, проходящих сквозь меня волнами. Что важно, эти взрывы не «затыкали» меня, а отвечали, но так, чтобы избежать слов — я непосредственно принимал мысли. Не так, как это происходит на Земле — смутно и абстрактно. Эти мысли были твердыми и быстрыми, горячими, как огонь, и мокрыми, как вода, и как только я принял их, я мгновенно и без особых усилий понял концепции, на осознание которых в своей обычной жизни я бы потратил несколько лет.
Я продолжал двигаться вперед и оказался у входа в пустоту, совершенно темную, бесконечную по размеру, но невероятно успокаивающую.
Несмотря на черноту, она была переполнена светом, который, казалось, исходил от сияющего шара, что я ощущал рядом с собой. Он был словно переводчиком между мной и окружающим миром. Та женщина, с которой мы гуляли по крылу бабочки, вела меня при помощи этого шара.
Я прекрасно знаю, насколько необычно и откровенно невероятно все это звучит. Если бы кто-то, даже врач, рассказал мне такую историю, я был бы уверен, что он пребывает в плену каких-то заблуждений. Но то, что случилось со мной, было далеко не бредом. Это было так же реально, как любое событие в моей жизни — как день свадьбы и рождение двух моих сыновей. То, что случилось со мной, требует объяснения. Современная физика говорит нам, что Вселенная едина и безраздельна. Хотя мы, кажется, живем в мире разделений и различий, физика говорит нам, что каждый объект и событие во Вселенной сотканы из других объектов и событий. Истинного разделения не существует. До того, как я пережил свой опыт, эти идеи были абстракциями. Сегодня же они являются реалиями.
Вселенная определяется не только единством, но и — теперь я знаю это — любовью. Когда я почувствовал себя получше, я попытался рассказать другим о своем опыте, но их реакцией было вежливое недоверие. Одним из немногих мест, где я не столкнулся с такой проблемой, стала церковь. Войдя туда в первый раз после комы, я посмотрел на все другими глазами. Цвета витражей напомнили мне об искрящихся красотой пейзажах, которые я видел в высшем мире, а басы органа — о мыслях и эмоциях, которые я там пережил. И, самое главное, изображение Иисуса, делящегося хлебом со своими учениками, пробудило во мне память о словах, сопровождавших все мое путешествие — что Бог любит меня безоговорочно. Сегодня многие считают, что духовные истины потеряли свою силу и что путь к истине — это наука, а не вера. До своего опыта я и сам так думал. Но теперь я понимаю, что такое мнение было слишком простым. Дело в том, что материалистический взгляд на наши тело и мозг обречен. Его место займет новый взгляд на ум и тело. Чтобы сложить эту новую картину реальности, потребуется много времени. Ее не смогу закончить ни я, ни мои сыновья. Действительность слишком пространна, сложна и таинственна. Но, в сущности, она покажет Вселенную развивающейся, многомерной и изученной вплоть до последнего атома Богом, который заботится о нас так, как ни один родитель о своем ребенке. Я по-прежнему врач и человек науки. Но на глубинном уровне я очень отличаюсь от того человека, которым был раньше, потому что я увидел эту новую картину реальности. И, можете поверить мне, каждый этап работы, которую придется проделать нам и нашим потомкам, стоит этого». Английский вариант интервью журналу Newsweek:
«As a neurosurgeon, I did not believe in the phenomenon of near-death experiences. I grew up in a scientific world, the son of a neurosurgeon. I followed my father’s path and became an academic neurosurgeon, teaching at Harvard Medical School and other universities. I understand what happens to the brain when people are near death, and I had always believed there were good scientific explanations for the heavenly out-of-body journeys described by those who narrowly escaped death.
The brain is an astonishingly sophisticated but extremely delicate mechanism. Reduce the amount of oxygen it receives by the smallest amount and it will react. It was no big surprise that people who had undergone severe trauma would return from their experiences with strange stories. But that didn’t mean they had journeyed anywhere real.
Although I considered myself a faithful Christian, I was so more in name than in actual belief. I didn’t begrudge those who wanted to believe that Jesus was more than simply a good man who had suffered at the hands of the world. I sympathized deeply with those who wanted to believe that there was a God somewhere out there who loved us unconditionally. In fact, I envied such people the security that those beliefs no doubt provided. But as a scientist, I simply knew better than to believe them myself.
In the fall of 2008, however, after seven days in a coma during which the human part of my brain, the neocortex, was inactivated, I experienced something so profound that it gave me a scientific reason to believe in consciousness after death.
I know how pronouncements like mine sound to skeptics, so I will tell my story with the logic and language of the scientist I am.
Very early one morning four years ago, I awoke with an extremely intense headache. Within hours, my entire cortex—the part of the brain that controls thought and emotion and that in essence makes us human—had shut down. Doctors at Lynchburg General Hospital in Virginia, a hospital where I myself worked as a neurosurgeon, determined that I had somehow contracted a very rare bacterial meningitis that mostly attacks newborns. E. coli bacteria had penetrated my cerebrospinal fluid and were eating my brain.
When I entered the emergency room that morning, my chances of survival in anything beyond a vegetative state were already low. They soon sank to near nonexistent. For seven days I lay in a deep coma, my body unresponsive, my higher-order brain functions totally offline.
Then, on the morning of my seventh day in the hospital, as my doctors weighed whether to discontinue treatment, my eyes popped open.
There is no scientific explanation for the fact that while my body lay in coma, my mind—my conscious, inner self—was alive and well. While the neurons of my cortex were stunned to complete inactivity by the bacteria that had attacked them, my brain-free consciousness journeyed to another, larger dimension of the universe: a dimension I’d never dreamed existed and which the old, pre-coma me would have been more than happy to explain was a simple impossibility.
But that dimension—in rough outline, the same one described by countless subjects of near-death experiences and other mystical states—is there. It exists, and what I saw and learned there has placed me quite literally in a new world: a world where we are much more than our brains and bodies, and where death is not the end of consciousness but rather a chapter in a vast, and incalculably positive, journey.
I’m not the first person to have discovered evidence that consciousness exists beyond the body. Brief, wonderful glimpses of this realm are as old as human history.
But as far as I know, no one before me has ever traveled to this dimension (a) while their cortex was completely shut down, and (b) while their body was under minute medical observation, as mine was for the full seven days of my coma.
All the chief arguments against near-death experiences suggest that these experiences are the results of minimal, transient, or partial malfunctioning of the cortex. My near-death experience, however, took place not while my cortex was malfunctioning, but while it was simply off. This is clear from the severity and duration of my meningitis, and from the global cortical involvement documented by CT scans and neurological examinations. According to current medical understanding of the brain and mind, there is absolutely no way that I could have experienced even a dim and limited consciousness during my time in the coma, much less the hyper-vivid and completely coherent odyssey I underwent.
It took me months to come to terms with what happened to me.
Not just the medical impossibility that I had been conscious during my coma, but—more importantly—the things that happened during that time. Toward the beginning of my adventure, I was in a place of clouds. Big, puffy, pink-white ones that showed up sharply against the deep blue-black sky.
Reliving History: The search for the meaning of the afterlife is as old as humanity itself. Over the years Newsweek has run numerous covers about religion, God, and that search. As Dr. Alexander says, it’s unlikely we’ll know the answer in our lifetimes, but that doesn’t mean we won’t keep asking.
Higher than the clouds—immeasurably higher—flocks of transparent, shimmering beings arced across the sky, leaving long, streamerlike lines behind them.
Birds? Angels? These words registered later, when I was writing down my recollections. But neither of these words do justice to the beings themselves, which were quite simply different from anything I have known on this planet. They were more advanced.
Higher forms.
A sound, huge and booming like a glorious chant, came down from above, and I wondered if the winged beings were producing it. Again, thinking about it later, it occurred to me that the joy of these creatures, as they soared along, was such that they had to make this noise—that if the joy didn’t come out of them this way then they would simply not otherwise be able to contain it. The sound was palpable and almost material, like a rain that you can feel on your skin but doesn’t get you wet.
Seeing and hearing were not separate in this place where I now was. I could hear the visual beauty of the silvery bodies of those scintillating beings above, and I could see the surging, joyful perfection of what they sang. It seemed that you could not look at or listen to anything in this world without becoming a part of it—without joining with it in some mysterious way. Again, from my present perspective, I would suggest that you couldn’t look at anything in that world at all, for the word “at” itself implies a separation that did not exist there.
Everything was distinct, yet everything was also a part of everything else, like the rich and intermingled designs on a Persian carpet … or a butterfly’s wing.
It gets stranger still. For most of my journey, someone else was with me. A woman. She was young, and I remember what she looked like in complete detail. She had high cheekbones and deep-blue eyes. Golden brown tresses framed her lovely face. When first I saw her, we were riding along together on an intricately patterned surface, which after a moment I recognized as the wing of a butterfly. In fact, millions of butterflies were all around us—vast fluttering waves of them, dipping down into the woods and coming back up around us again. It was a river of life and color, moving through the air. The woman’s outfit was simple, like a peasant’s, but its colors—powder blue, indigo, and pastel orange-peach—had the same overwhelming, super-vivid aliveness that everything else had. She looked at me with a look that, if you saw it for five seconds, would make your whole life up to that point worth living, no matter what had happened in it so far.
It was not a romantic look. It was not a look of friendship. It was a look that was somehow beyond all these, beyond all the different compartments of love we have down here on earth. It was something higher, holding all those other kinds of love within itself while at the same time being much bigger than all of them.
Without using any words, she spoke to me. The message went through me like a wind, and I instantly understood that it was true. I knew so in the same way that I knew that the world around us was real—was not some fantasy, passing and insubstantial.
The message had three parts, and if I had to translate them into earthly language, I’d say they ran something like this:
“You are loved and cherished, dearly, forever.”
“You have nothing to fear.”
“There is nothing you can do wrong.”
The message flooded me with a vast and crazy sensation of relief. It was like being handed the rules to a game I’d been playing all my life without ever fully understanding it.
“We will show you many things here,” the woman said, again, without actually using these words but by driving their conceptual essence directly into me. “But eventually, you will go back.”
To this, I had only one question.
Back where?
The universe as I experienced it in my coma is … the same one that both Einstein and Jesus were speaking of in their (very) different ways. (Ed Morris / Getty Images)
A warm wind blew through, like the kind that spring up on the most perfect summer days, tossing the leaves of the trees and flowing past like heavenly water. A divine breeze. It changed everything, shifting the world around me into an even higher octave, a higher vibration.
Although I still had little language function, at least as we think of it on earth, I began wordlessly putting questions to this wind, and to the divine being that I sensed at work behind or within it.
Where is this place?
Who am I?
Why am I here?
Each time I silently put one of these questions out, the answer came instantly in an explosion of light, color, love, and beauty that blew through me like a crashing wave.
What was important about these blasts was that they didn’t simply silence my questions by overwhelming them. They answered them, but in a way that bypassed language. Thoughts entered me directly. But it wasn’t thought like we experience on earth. It wasn’t vague, immaterial, or abstract. These thoughts were solid and immediate—hotter than fire and wetter than water—and as I received them I was able to instantly and effortlessly understand concepts that would have taken me years to fully grasp in my earthly life.
I continued moving forward and found myself entering an immense void, completely dark, infinite in size, yet also infinitely comforting. Pitch-black as it was, it was also brimming over with light: a light that seemed to come from a brilliant orb that I now sensed near me. The orb was a kind of “interpreter” between me and this vast presence surrounding me. It was as if I were being born into a larger world, and the universe itself was like a giant cosmic womb, and the orb (which I sensed was somehow connected with, or even identical to, the woman on the butterfly wing) was guiding me through it.
Later, when I was back, I found a quotation by the 17th-century Christian poet Henry Vaughan that came close to describing this magical place, this vast, inky-black core that was the home of the Divine itself. “There is, some say, in God a deep but dazzling darkness …”
That was it exactly: an inky darkness that was also full to brimming with light.
I know full well how extraordinary, how frankly unbelievable, all this sounds. Had someone—even a doctor—told me a story like this in the old days, I would have been quite certain that they were under the spell of some delusion. But what happened to me was, far from being delusional, as real or more real than any event in my life. That includes my wedding day and the birth of my two sons.
What happened to me demands explanation.
Modern physics tells us that the universe is a unity—that it is undivided. Though we seem to live in a world of separation and difference, physics tells us that beneath the surface, every object and event in the universe is completely woven up with every other object and event.
There is no true separation.
Before my experience these ideas were abstractions. Today they arе realities. Not only is the universe defined by unity, it is also—I now know—defined by love. The universe as I experienced it in my coma is—I have come to see with both shock and joy—the same one that both Einstein and Jesus were speaking of in their (very) different ways.
I’ve spent decades as a neurosurgeon at some of the most prestigious medical institutions in our country. I know that many of my peers hold—as I myself did—to the theory that the brain, and in particular the cortex, generates consciousness and that we live in a universe devoid of any kind of emotion, much less the unconditional love that I now know God and the universe have toward us. But that belief, that theory, now lies broken at our feet. What happened to me destroyed it, and I intend to spend the rest of my life investigating the true nature of consciousness and making the fact that we are more, much more, than our physical brains as clear as I can, both to my fellow scientists and to people at large.
I don’t expect this to be an easy task, for the reasons I described above. When the castle of an old scientific theory begins to show fault lines, no one wants to pay attention at first. The old castle simply took too much work to build in the first place, and if it falls, an entirely new one will have to be constructed in its place.
I learned this firsthand after I was well enough to get back out into the world and talk to others—people, that is, other than my long-suffering wife, Holley, and our two sons—about what had happened to me. The looks of polite disbelief, especially among my medical friends, soon made me realize what a task I would have getting people to understand the enormity of what I had seen and experienced that week while my brain was down.
One of the few places I didn’t have trouble getting my story across was a place I’d seen fairly little of before my experience: church. The first time I entered a church after my coma, I saw everything with fresh eyes.
The colors of the stained-glass windows recalled the luminous beauty of the landscapes I’d seen in the world above. The deep bass notes of the organ reminded me of how thoughts and emotions in that world are like waves that move through you. And, most important, a painting of Jesus breaking bread with his disciples evoked the message that lay at the very heart of my journey: that we are loved and accepted unconditionally by a God even more grand and unfathomably glorious than the one I’d learned of as a child in Sunday school.
Today many believe that the living spiritual truths of religion have lost their power, and that science, not faith, is the road to truth. Before my experience I strongly suspected that this was the case myself.
But I now understand that such a view is far too simple. The plain fact is that the materialist picture of the body and brain as the producers, rather than the vehicles, of human consciousness is doomed. In its place a new view of mind and body will emerge, and in fact is emerging already.
This view is scientific and spiritual in equal measure and will value what the greatest scientists of history themselves always valued above all: truth.
This new picture of reality will take a long time to put together. It won’t be finished in my time, or even, I suspect, my sons’ either. In fact, reality is too vast, too complex, and too irreducibly mysterious for a full picture of it ever to be absolutely complete. But in essence, it will show the universe as evolving, multi-dimensional, and known down to its every last atom by a God who cares for us even more deeply and fiercely than any parent ever loved their child.
I’m still a doctor, and still a man of science every bit as much as I was before I had my experience. But on a deep level I’m very different from the person I was before, because I’ve caught a glimpse of this emerging picture of reality. And you can believe me when I tell you that it will be worth every bit of the work it will take us, and those who come after us, to get it right.
«
Книга врача из Гарварда «Доказательство Рая»
Запись опубликована Чистый Взгляд news. Пожалуйста оставляйте свои комментарии тут.
58-летний врач из Гарварда, Эбен Александр издал книгу под названием «Доказательство Рая». Он пишет, что слышал, как многие пациенты делятся впечатлением и описывают свои переживания клинической смерти или предсмертные переживания. В 2008 году он сам внезапно заболел менингитом, и был отправлен в бессознательном состоянии в отделение интенсивной терапии. Через 7 дней не было никаких улучшений.
Врачи думали, что это конец, сам же Эбен ощущал вовсе иные переживания. Он пишет: «Моё тело находилось в коме, но моё сердце, моё внутреннее бытие живёт и мне было очень хорошо».
Четыре недели полёта с бабочками
Находясь в коме, душа Эбена попала в особое место, наполненное большими, мягкими, розовыми облаками, где порхало много бабочек. Есть ангельские существа «очень отличные от всех животных, которых он знал и не знал, и на небе есть более развитые существа, играет красивая музыка, одновременно успокаивающая и радостная».
Кроме того, рядом была красивая молодая женщина: «Я хорошо помню её внешность, её высокие скулы, голубые глаза; золотисто-коричневый платок на волосах, который оттенял её красивое лицо».
Александр говорит, что другие могут подумать, что его опыт — бред. Но сам он считает, что опыт точный, и к счастью миллионы людей испытали похожие переживания в других измерениях.
(Интервью с Эбеном Александром, на английском языке)
Эбен рассказывает о том, что в возрасте двух недель он был усыновлен. Уже в зрелом возрасте, когда его старший сын захотел узнать у отца их родословную, он связался с приютом, откуда его забрали приёмные родители. Нашлись биологические родители, но с ними он не разговаривал, а говорил со старшей сестрой. Оказалось, что его младшая сестра недавно умерла. Спустя 7 лет, он всё же встретился со своими родителями. Увидев фотографию умершей сестры, он удивился. Та девушка с бабочками, которую он видел в раю, была его ушедшей сестрой, которую он никогда при жизни не видел.
Тогда он понял, почему в раю именно она его встречала, а не его усопший отец. Если бы это был отец, то ему тяжело было бы принять и даже объяснить другим людям правдоподобность своего переживания. Но в раю он видел свою младшую сестру, которую при жизни никогда не видел и даже не знал о её существовании.
Доказательство Небес | Книга Эбена Александра | Официальный издатель Страница
Proof of Heaven P ROLOGUEЧеловек должен искать то, что есть, а не то, что, по его мнению, должно быть.
—A LBERT E INSTEIN (1879–1955)
Когда я был ребенком, я часто мечтал о полетах.
Большую часть времени я стоял ночью во дворе и смотрел на звезды, а когда неожиданно начинал плыть вверх. Первые несколько дюймов произошли автоматически.Но вскоре я заметил, что чем выше я становился, тем больше зависел мой прогресс от меня — от того, что я делал. Если бы я был слишком взволнован, слишком увлечен этим опытом, я бы падал обратно на землю.
. . жесткий. Но если бы я играл хладнокровно, воспринимал все спокойно, я бы все быстрее и быстрее взмывал в звездное небо.
Может быть, эти сны были частью причины, по которой, когда я стал старше, я влюбился в самолеты и ракеты — во все, что могло бы вернуть меня туда, в мир выше этого.Когда наша семья летела, мое лицо прижималось к окну самолета от взлета до посадки. Летом 1968 года, когда мне было четырнадцать, я потратил все заработанные деньги на стрижку газонов на серию уроков по планеру с парнем по имени Гас-стрит в Строберри-Хилл, небольшом «аэропорту», расположенном на траве, к западу от Уинстона. Салем, Северная Каролина, город, в котором я вырос. Я до сих пор помню, как колотилось мое сердце, когда я потянул за большую вишнево-красную ручку, которая отцепила веревку, соединяющую меня с буксирным самолетом, и повернул мой планер к полю.Это был первый раз, когда я почувствовал себя по-настоящему одиноким и свободным. Большинство моих друзей испытывали это чувство в машинах, но за мои деньги пребывание на высоте тысячи футов в планере превзошло это волнение в сто раз.
В колледже в 1970-х я присоединился к команде Университета Северной Каролины по спортивному парашютному спорту (или парашютному спорту). Это было похоже на тайное братство — группу людей, знающих о чем-то особенном и волшебном. Мой первый прыжок был ужасающим, а второй — тем более. Но к моему двенадцатому прыжку, когда я вышел за дверь и должен был упасть более чем на тысячу футов, прежде чем раскрыть свой парашют (моя первая «десятисекундная задержка»), я понял, что нахожусь дома.В колледже я совершил 365 прыжков с парашютом и провел более трех с половиной часов в свободном падении, в основном в группах до двадцати пяти других прыгунов. Хотя я перестал прыгать в 1976 году, я продолжал наслаждаться яркими сновидениями о прыжках с парашютом, которые всегда были приятными.
Лучшие прыжки часто совершались ближе к вечеру, когда солнце начинало уходить за горизонт. Трудно описать чувство, которое я испытывал во время этих прыжков: чувство приближения к чему-то, что я никогда не мог назвать, но что я знал, что мне нужно иметь больше.
Это было не совсем уединение, потому что мы ныряли не так уж одиноко. Мы прыгали по пять, шесть, иногда по десять или двенадцать человек за раз, выстраивая фигуры свободного падения. Чем больше и сложнее, тем лучше.
В одну прекрасную осеннюю субботу 1975 года, остальные прыгуны UNC и я объединились с некоторыми из наших друзей в парацентре в восточной части Северной Каролины для некоторых построений. Во время нашего предпоследнего прыжка дня из Бичкрафта D18 на высоте 10500 футов мы сделали снежинку из десяти человек.Нам удалось полностью сформировать строй до того, как мы преодолели 7000 футов, и, таким образом, мы смогли насладиться восемнадцатью секундами полета по четкой пропасти между двумя высокими кучевыми облаками, прежде чем развалиться на высоте 3500 футов и разойтись друг от друга до откройте наши желоба.
Когда мы упали на землю, солнце уже село. Но, поспешно севшись в другой самолет и снова быстро взлетев, нам удалось снова попасть в последний из солнечных лучей и совершить второй прыжок на закате.
В этом случае два младших участника получили свой первый шанс выстроиться в строй, то есть присоединиться к нему извне, а не быть базовым или пинменом (что проще, потому что ваша задача по сути — падать прямо вниз, пока все остальные маневрируют. к вам). Это было захватывающе для двух младших участников, но также и для тех из нас, кто был более опытным, потому что мы строили команду, добавляя опыт прыгунам, которые позже смогут присоединиться к нам в еще более крупных группах.
Я должен был быть последним, кто вылетел из шестерых звезд над взлетно-посадочными полосами небольшого аэропорта недалеко от Роанок-Рапидс, Северная Каролина. Парня прямо передо мной звали Чак. Чак имел значительный опыт в «относительной работе» или RW, то есть в построении формаций свободного падения. Мы все еще были на солнце на высоте 7500 футов, но на полторы мили ниже нас мигали уличные фонари. Сумеречные прыжки всегда были великолепны, и это явно должно было быть красиво.
Даже если я выйду из самолета всего на секунду или около того позади Чака, мне придется двигаться быстро, чтобы догнать всех.
Первые семь секунд или около того я летел прямо вниз головой. Это заставило бы меня сбросить почти 100 миль в час быстрее, чем мои друзья, так что я мог бы быть тут же с ними после того, как они построили начальный строй.
Обычная процедура для прыжков RW заключалась в том, что все прыгуны должны были разделиться на расстоянии 3500 футов и двигаться дальше от группы для максимального разделения. Затем каждый «отмахивался» руками (сигнализируя о неизбежном раскрытии парашюта), поворачивался, чтобы посмотреть вверх, чтобы убедиться, что над ним никого нет, затем тянул за разрывной шнур.
«Три, два, один. . . идти!»
Первые четыре прыгуна вышли, затем мы с Чаком последовали за ними. Перевернувшись в пикировании с полной головой и приближаясь к предельной скорости, я улыбнулся, увидев закат во второй раз за день. После того, как я пробрался к остальным, мой план состоял в том, чтобы нажать на воздушные тормоза, выбросив руки (у нас были тканевые крылья от запястий до бедер, которые оказывали огромное сопротивление при полном накачивании на высокой скорости) и нацелить расклешенные рукава комбинезона и штанивать ноги прямо на встречный воздух.
Но у меня не было шанса.
Прыгая к строю, я увидел, что один из новичков вошел слишком быстро. Может быть, быстрое падение между ближайшими облаками немного напугало его — это напомнило ему, что он двигался со скоростью около двухсот футов в секунду к этой гигантской планете внизу, частично окутанной сгущающейся тьмой. Вместо того, чтобы медленно присоединиться к краю построения, он рванулся внутрь и сбил всех с ног. Теперь все пятеро прыгунов вышли из-под контроля.
К тому же они были слишком близко друг к другу. Парашютист оставляет за собой супер турбулентный поток воздуха низкого давления. Если прыгун попадает на эту тропу, он мгновенно ускоряется и может врезаться в человека под ним. Это, в свою очередь, может заставить обоих прыгунов разогнаться и врезаться в любого, кто окажется ниже их. Короче говоря, это рецепт катастрофы.
Я наклонился и пошел прочь от группы, чтобы избежать кувыркающегося беспорядка. Я маневрировал, пока не упал прямо над «точкой», волшебной точкой на земле, над которой мы должны были раскрыть наши парашюты для неторопливого двухминутного спуска.
Я огляделся и с облегчением увидел, что дезориентированные прыгуны теперь тоже следили друг от друга, рассеивая смертоносную глыбу.
Среди них был Чак. К моему удивлению, он шел прямо в моем направлении. Он остановился прямо подо мной. Несмотря на то, что группа кувыркалась, мы преодолевали высоту на 2000 футов быстрее, чем ожидал Чак. Может быть, он думал, что ему повезло, и ему не нужно было точно соблюдать правила.
Он не должен меня видеть.Едва эта мысль пришла мне в голову, как красочный пилотный парашют Чака вылетел из его рюкзака. Его парашют уловил ветер со скоростью 120 миль в час, идущий вокруг него, и полетел прямо ко мне, затягивая его основной парашют в рукаве прямо за собой.
С того момента, как я увидел, как всплыл пилотный парашют Чака, у меня была доля секунды, чтобы среагировать. Ведь потребуется меньше секунды, чтобы пролететь через его раскрывающийся основной парашют и, что весьма вероятно, прямо в самого Чака. На такой скорости, если я ударил его по руке или ноге, я бы сразу снял их, нанеся себе смертельный удар.
Если я ударю его прямо, наши тела взорвутся.
Люди говорят, что в подобных ситуациях дела идут медленнее, и они правы. Мой разум наблюдал за происходящим в последующие микросекунды, как если бы он смотрел фильм в замедленной съемке.
В тот момент, когда я увидел пилотский парашют, мои руки взлетели по сторонам, и я выпрямил свое тело в прыжке с головой, очень слегка согнувшись в бедрах. Вертикальность дала мне увеличенную скорость, а изгиб позволил моему телу сначала немного прибавить, а затем взрыв горизонтального движения, когда мое тело стало эффективным крылом, отправив меня проноситься мимо Чака прямо перед его красочно цветущим парашютом пара-коммандера.
Я обогнал его со скоростью более 150 миль в час, или 220 футов в секунду. Учитывая такую скорость, я сомневаюсь, что он видел выражение моего лица. Но если бы он это сделал, то увидел бы явное удивление. Каким-то образом я за микросекунды отреагировал на ситуацию, которая, если бы у меня было время подумать об этом, была бы слишком сложной для меня.
И еще. . . Я разобрался с этим, и мы оба благополучно приземлились. Как будто в ситуации, требующей большего, чем его обычная способность реагировать, мой мозг на мгновение стал сверхмощным.
Как я это сделал? В течение моей двадцатилетней карьеры в академической нейрохирургии — изучения мозга, наблюдения за его работой и работы с ним — у меня было множество возможностей поразмышлять над этим вопросом. В конце концов я объяснил это тем фактом, что мозг действительно является необычным устройством: более необычным, чем мы можем даже предположить.
Теперь я понимаю, что настоящий ответ на этот вопрос гораздо глубже. Но мне пришлось пройти через полную метаморфозу своей жизни и мировоззрения, чтобы увидеть этот ответ.Эта книга о событиях, которые изменили мое мнение по этому поводу. Они убедили меня в том, что, каким бы чудесным ни был мозг, вовсе не мой мозг спас мне жизнь в тот день. То, что пришло в действие, когда второй парашют Чака начал открываться, было другой, гораздо более глубокой частью меня.
Деталь, которая могла двигаться так быстро, потому что совсем не застряла во времени, как мозг и тело.
Фактически, это была та же самая часть меня, из-за которой я так тосковал по небу в детстве. Это не только самая умная часть нас, но и самая глубокая часть, но большую часть своей взрослой жизни я не мог в это поверить.
Но теперь я действительно верю, и на следующих страницах вы узнаете почему.
Я нейрохирург.
Я окончил Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл в 1976 году по специальности химия и получил степень доктора медицины в Медицинской школе Университета Дьюка в 1980 году. В течение одиннадцати лет прохождения медицинской школы и ординатуры в Дьюке, а также в Массачусетской больнице общего профиля и Гарвард, я сосредоточился на нейроэндокринологии, изучении взаимодействий между нервной системой и эндокринной системой — рядом желез, которые выделяют гормоны, которые направляют большую часть деятельности вашего тела.Я также провел два из этих одиннадцати лет, исследуя, как кровеносные сосуды в одной области мозга реагируют патологически при кровотечении из аневризмы — синдрома, известного как церебральный вазоспазм.
После завершения стипендии по нейрохирургии головного мозга в Ньюкасл-апон-Тайн в Соединенном Королевстве я проработал пятнадцать лет на факультете Гарвардской медицинской школы в качестве адъюнкт-профессора хирургии со специализацией в нейрохирургии. В те годы я прооперировал бесчисленное количество пациентов, многие из которых имели тяжелые, опасные для жизни заболевания мозга.
Большая часть моей исследовательской работы заключалась в разработке передовых технических процедур, таких как стереотаксическая радиохирургия, методика, которая позволяет хирургам точно направлять лучи излучения на определенные цели в глубине мозга, не затрагивая прилегающие области. Я также помогал разработать нейрохирургические процедуры под контролем магнитно-резонансного изображения, которые помогут вылечить трудно поддающиеся лечению состояния мозга, такие как опухоли и сосудистые заболевания. В те годы я также был автором или соавтором более 150 глав и статей для рецензируемых медицинских журналов и представил свои выводы на более чем двухстах медицинских конференциях по всему миру.
Короче, я посвятил себя науке. Использование инструментов современной медицины для помощи и исцеления людей, а также для того, чтобы узнать больше о работе человеческого тела и мозга, было призванием моей жизни. Мне было неизмеримо повезло, что я его нашел. Что еще более важно, у меня была красивая жена и двое прекрасных детей, и хотя я во многих отношениях был женат на своей работе, я не пренебрегал своей семьей, что считал еще одним великим благословением в своей жизни. Во многих отношениях мне повезло, и я знал это.
Однако 10 ноября 2008 года, когда мне было пятьдесят четыре года, удача, похоже, иссякла.Меня поразила редкая болезнь, и я на семь дней впал в кому. За это время весь мой неокортекс — внешняя поверхность мозга, та часть, которая делает нас людьми — отключилось. Не работает. По сути, отсутствует.
Когда ваш мозг отсутствует, вас тоже нет. Как нейрохирург, я слышал много историй о людях, которые пережили странные переживания, обычно после остановки сердца: истории о путешествиях по таинственным, чудесным ландшафтам; разговоров с умершими родственниками — даже встречи с Самим Богом.
Замечательный материал, без вопросов. Но все это, на мой взгляд, было чистой фантазией. Что вызвало потусторонние переживания, о которых так часто рассказывают такие люди? Я не утверждал, что знаю, но я знал, что они основаны на мозге. Все сознание есть. Если у вас нет работающего мозга, вы не можете быть в сознании.
Это потому, что мозг — это прежде всего машина, которая производит сознание. Когда машина выходит из строя, сознание останавливается. Каким бы сложным и загадочным ни был действительный механизм мозговых процессов, в сущности все так просто.Вытащите вилку, и телевизор отключится. Шоу окончено, как бы вы ни наслаждались.
Или так я бы сказал вам до того, как у меня сломался мозг.
Во время комы мой мозг работал нормально — он вообще не работал. Теперь я считаю, что это могло быть причиной глубины и интенсивности околосмертного опыта (ОСО), которому я сам во время этого подвергся. Многие из сообщаемых околосмертных переживаний случаются, когда сердце человека на какое-то время отключается.
В таких случаях неокортекс временно инактивируется, но, как правило, не слишком сильно повреждается при условии, что поток насыщенной кислородом крови восстанавливается посредством сердечно-легочной реанимации или реактивации сердечной функции в течение четырех минут или около того. Но в моем случае неокортекс был вне поля зрения. Я столкнулся с реальностью мира сознания, который существовал полностью без ограничений моего физического мозга.
Моя в некотором роде была идеальным штормом околосмертных переживаний.Как практикующий нейрохирург с десятилетиями исследований и практической работы в операционной за моей спиной, я находился в положении лучше среднего, чтобы судить не только о реальности, но и о последствиях того, что со мной произошло.
Эти последствия не поддаются описанию. Мой опыт показал мне, что смерть тела и мозга — это не конец сознания, что человеческий опыт продолжается и после смерти. Что еще более важно, это продолжается под взором Бога, который любит и заботится о каждом из нас и о том, куда в конечном итоге движутся сама вселенная и все существа в ней.
Место, куда я пошел, было настоящим. Реальная в том смысле, что по сравнению с ней жизнь, которую мы живем здесь и сейчас, становится совершенно фантастической. Однако это не означает, что я не ценю ту жизнь, которой живу сейчас. Фактически, я ценю это больше, чем когда-либо прежде. Я делаю это, потому что теперь вижу это в истинном контексте.
В этой жизни нет смысла. Но отсюда мы не можем увидеть этот факт — по крайней мере, большую часть времени. То, что случилось со мной, когда я был в этой коме, несомненно, самая важная история, которую я когда-либо расскажу.Но рассказывать эту историю сложно, потому что она настолько чужда обычному пониманию. Я не могу просто кричать с крыш. В то же время мои выводы основаны на медицинском анализе моего опыта и на моем знакомстве с самыми передовыми концепциями науки о мозге и исследований сознания. Как только я понял правду, стоящую за моим путешествием, я понял, что должен ее рассказать. Сделать это правильно стало главной задачей моей жизни.
Это не значит, что я бросил свою медицинскую работу и свою жизнь нейрохирурга.Но теперь, когда мне выпала честь понять, что наша жизнь не заканчивается смертью тела или мозга, я считаю своим долгом, своим призванием рассказывать людям о том, что я видел за пределами тела и за пределами этой земли. Я особенно хочу рассказать свою историю людям, которые, возможно, слышали истории, похожие на мою, раньше и хотели им верить, но не могли полностью сделать это.
Именно этим людям, больше, чем кому-либо другому, я направляю эту книгу и послание в ней.То, что я должен вам сказать, так же важно, как и все, что вам когда-либо скажут, и это правда.
Рассказы доктора Эбена Александера о клинической смерти в «Доказательстве небес»
В течение многих лет доктор Эбен Александр III отклонял околосмертные откровения о Боге и небесах как объяснимые жесткой структурой человеческого мозга. В конце концов, он был нейрохирургом со сложной медицинской подготовкой.
Но вот в 2008 году доктор Александр заболел бактериальным менингитом.
Смертельная инфекция пропитала его мозг и погрузила в глубокую кому.
В ту неделю, когда жизнь ускользала, он теперь говорит, что он интенсивно жил в своем уме. Он переродился в примитивную грязную желеобразную субстанцию, а затем направил его «красивая девушка с высокими скулами и темно-синими глазами» на крыльях бабочки в «огромную пустоту», которая одновременно «черная как смоль» и « наполненный светом », исходящим из« шара », означающего всем любящего Бога.
58-летний доктор Александр был настолько изменен этим опытом, что почувствовал себя обязанным написать книгу «Доказательство небес», в которой рассказывается о его опыте.Он прекрасно знал, что, написав это, рисковал своей профессиональной репутацией, но он надеется, что его опыта будет достаточно, чтобы убедить скептиков, особенно скептиков-медиков, как он раньше, открыть свои умы для загробного мира.
Доктор Александр признал, что рассказы о клинических переживаниях, которые открывают яркий свет, ведущий в мир сострадания, стары как время и теперь кажутся банальными.
Он осознает, что его версия рая даже более психоделическая, чем большинство других — бабочки, как он объяснил, не были его выбором, и в любом случае это были его «врата», а не само небо.
Тем не менее, по его словам, у него есть козырная карта: он прошел обучение в Университете Дьюка, преподавал и практиковался в качестве хирурга в Гарварде. Он знает науку о мозге не хуже других. По его словам, наука не может объяснить его опыт.
«Во время комы мой мозг работал нормально», — пишет он в своей книге. «Он вообще не работал».
Simon & Schuster, выпустившая книгу 23 октября, делает ставку на то, что она может понравиться самой разной, но потенциально прибыльной аудитории: тем, кто интересуется нейробиологией, и тем, кто интересуется мистическим опытом.Доктор Александр уже был гостем на «Шоу доктора Оз» и должен появиться в качестве единственного гостя часового специального предложения с Опрой Уинфри в воскресенье.
«Эта книга охватывает темы, представляющие интерес для многих: сознание, близость смерти и небеса», — сказала Присцилла Пейнтон, исполнительный редактор Simon & Schuster, которая приобрела книгу.
Компания пошла на необычный шаг, выпустив книгу в твердом переплете, мягкой обложке и в формате электронной книги, чтобы ее можно было одновременно продавать более широкому кругу читателей — в Walmarts и продуктовых магазинах, а также в независимых книжных магазинах и в Интернете.Он мгновенно занял первое место в списке бестселлеров New York Times в мягкой обложке и снова будет там на следующей неделе.
Г-жа Пейнтон не стала уточнять, какой тип аудитории до сих пор привлекала книга, но она сказала, что ожидает, что она и дальше будет пользоваться большим спросом. Издательство напечатало почти один миллион копий в твердом и мягком переплете, чтобы их можно было раскупить в аэропортах и в качестве складских запасов в крупных розничных магазинах, таких как Target. Было продано еще 78 000 цифровых копий.
Однако в недавнем интервью в вестибюле отеля Algonquin на Манхэттене Dr.Александр дал понять, что он меньше заинтересован в обращении к религиозным «верующим», даже несмотря на то, что они были основной аудиторией подобных книг.
Он отверг идею о том, что читатели его книги будут такими же, как те, кто купил «Небеса по-настоящему», мега-бестселлер 2010 года о сыне проповедника, который сидел на коленях у Иисуса во время клинической смерти.
«Это совсем другое», — настаивал он. «Те, кто верили в небеса, когда они читали книгу, были несчастны. Им не понравилось название.Они говорят: «Это не научное доказательство».
На самом деле, сказал он, «Доказательство небес» не было его идеей для названия. Он предпочел «N of One» — ссылку на медицинские испытания, в которых участвует только один пациент.
В желтом галстуке-бабочке доктор Александр рассказывал о своей карьере и годах в Гарварде, во всех смыслах походя на врача, которому можно доверить сверлить открытые черепа и манипулировать их содержимым.
Он покинул Гарвард в 2001 году, сказал он, потому что устал от «медицинской политики».В 2006 году он переехал в Линчбург, штат Вирджиния, где проводил исследования менее инвазивных форм хирургии головного мозга с помощью сфокусированных рентгеновских лучей и цифровых сканеров.
Потом его поразил менингит.
После выздоровления он первоначально планировал написать научную статью, которая объяснила бы его очень яркие воспоминания. Но, посмотрев на существующую литературу и подробно поговорив с другими коллегами в этой области, он решил, что никакого научного объяснения не существует.
«Вся моя неокортекс — внешняя поверхность мозга, та часть, которая делает нас людьми — была полностью отключена, вышла из строя», — сказал он.
Тем не менее он колебался. По его словам, ему потребовалось два года, чтобы даже использовать слово Бог при обсуждении своего опыта. Но затем он почувствовал себя обязанным перед всеми, кто имел дело с клинической смертью, и особенно перед своими коллегами-врачами. Он чувствовал себя обязанным дать им знать.
До сих пор он выступал в больнице Линчберга, где проходил лечение, и сказал, что его пригласили выступить перед группой нейрохирургов в Стэнфорде.
Но эти приглашения, признал он, не означают, что его теория получает распространение среди врачей.
По его словам, в частных беседах очень немногие из его коллег предлагали контраргументы. Некоторые согласились с его выводом о том, что наука не может объяснить то, что он видел, но никто из них не желал упоминания в его книге.
Не убедили других бывших коллег, которые обратились за комментариями. Доктор Мартин Сэмюэлс, заведующий отделением неврологии в Бригаме и женской больнице, учебном филиале Гарварда, вспомнил доктора Александра как компетентного нейрохирурга. Но он сказал: «На самом деле невозможно узнать, что его неокортекс отключился.Это звучит научно, но это интерпретация, сделанная постфактум ».
«Мой собственный опыт, — добавил доктор Сэмюэлс, — показывает, что все мы живем в виртуальной реальности, и мозг является окончательным арбитром. Тот факт, что он нейрохирург, не более важен, чем если бы он был водопроводчиком ».
Доктор Александр игнорирует такой анализ. Он по-прежнему надеется совершить поездку по «крупным медицинским центрам, хосписам и домам престарелых», сказал он, чтобы рассказать о своем опыте в чисто медицинской среде.
Его послание тем, кто имеет дело со смертью, приносит облегчение.«Наш дух не зависит от мозга или тела», — сказал он. «Это вечно, и ни у кого нет убедительных доказательств того, что это не так, стоит одно предложение».
Путешествие нейрохирурга в загробную жизнь
«Доктор. Рассказ Эбена Александра о его предсмертном опыте поражает. Это изменило его жизнь и взгляды на Вселенную, и книга, вероятно, сделает то же самое для его читателей. Его прикосновения к Sublime вызывают волнение при чтении, от первого свиста почти промахнувшегося парашютного кризиса на закате до его ошеломляющего медицинского чуда и до его откровений о том, что именно произошло во время его семидневной комы.
ХХ век свидетельствует о продолжающейся войне между конфликтующими мировоззрениями науки и религиозной веры. Великая задача 21 века для смелых может заключаться в том, чтобы выяснить, где эти два великих человеческих стремления совпадают, пересекаются и питают друг друга. Один из нюансов завораживающей книги Александра — это нападение на сциентизм одного из его бывших великих приверженцев.
Вместо того, чтобы позволять науке сводить наши взгляды к тому, что можно непосредственно наблюдать или измерить, он позволяет научному методу открывать горизонты реальности, которые в конечном итоге более ярки и многомерны, чем мы ранее интуитивно представляли.
Должен сказать, что часть меня восстает против его цели — указать на единство всех религий. Возможно, это потому, что я являюсь частью религиозной традиции, которая охватывает гораздо больше, чем то, что обычно втиснуто в узкую нишу «религии». Тем не менее, его понимание природы сознания, души, силы молитвы, бессмертной природы человеческого духа и выхода за пределы этого узкого спектра человеческого чувственного опыта указывает на понимание реальности, которое религиозные мистики повсюду пытались сформулировать. тысячелетиями.С еврейской точки зрения, его события — это те, которые пророк Иезекииль, Шимон бар Йохай, Авраам Абулафия, Исаак Лурия и Баал Шем Тов восприняли бы с сочувствием и волнением.
Доктор Александр, выживший, получил потрясающий подарок.
Он, в свою очередь, сделал подарок — прочный — любому, кто когда-либо подозревал (а разве это не все мы в какой-то момент?), Что его или ее жизнь, сознание и дух более магические, мистические, и чудеснее, чем мы обычно ценим.Прочтите его книгу с огромной благодарностью ».
Rabbi Neal Gold, Temple Shir Tikva, Wayland, MA
Автор «Доказательства Небес» был полностью опровергнут наукой
Эта статья из архива нашего партнера.
Книга под названием Proof of Heaven обязательно вызовет закатывание глаз, но ее автор, Эбен Александер, нашел место в рассказе Newsweek и в таких шоу, как Fox & Friends , чтобы подробно изложить свои утверждения.Прочтите эти одобрения — и почти 15 миллионов 2 миллиона проданных копий — что угодно, но в большом новом материале Esquire Люк Диттрих проделывает большие дыры в истории Александра, ставя под сомнение квалификацию автора как нейрохирурга (что предполагается чтобы узаконить свое заявление) и точность его самого продаваемого путешествия.
В своей книге Александр утверждает, что, когда он был в коме, вызванной бактериальным менингитом E. coli , он попал в рай.Конечно, произведение Диттриха — не первый раз, когда текст Александра подвергается сомнению. В апреле Майкл Шермер из Scientific American объяснил, как «доказательства автора являются доказательством галлюцинаций, а не небес». Но Диттрих ставит под сомнение не , что Александр, а , как он. В то время как Диттрих изучает проблемы с законом, которые возникли у Александра, когда он практиковал нейрохирургию, возможно, самое ужасное свидетельство исходит от врача, который дежурил в отделении скорой помощи, когда Александр прибыл в 2008 году.Доктор Лаура Поттер объясняет, что ей «пришлось принять решение просто поместить его в химически индуцированную кому». Но Александр говорит об этом не так, согласно расследованию Esquire :
В Proof of Heaven Александр пишет, что он провел семь дней в «коме, вызванной редким случаем бактериального менингита E.
coli ». В книге нет никаких указаний на то, что именно Лаура Поттер, а не бактериальный менингит, вызвала его кому, или что врачи в отделении интенсивной терапии поддерживали его кому в последующие дни, используя анестетики.Александр также пишет, что в течение недели, проведенной в отделении интенсивной терапии, он находился «в одиночестве», что бактериальная атака оставила у него «почти полностью разрушенный мозг». Он отмечает, что согласно общепринятому научному пониманию, «если у вас нет работающего мозга, вы не можете быть в сознании», и ключевой момент его аргумента в пользу реальности сфер, которые он, по его словам, посетил, заключается в том, что его воспоминания не были галлюцинациями, поскольку у него не было мозга, способного создавать даже галлюцинаторные сознательные переживания.
Я спрашиваю Поттера, соответствует ли маниакальное, возбужденное состояние, которое Александр проявлял всякий раз, когда его отлучали от анестетиков в первые дни комы, ее определению сознания.
«Да», — говорит она. «В сознании, но в бреду».
coli ». В книге нет никаких указаний на то, что именно Лаура Поттер, а не бактериальный менингит, вызвала его кому, или что врачи в отделении интенсивной терапии поддерживали его кому в последующие дни, используя анестетики.Александр также пишет, что в течение недели, проведенной в отделении интенсивной терапии, он находился «в одиночестве», что бактериальная атака оставила у него «почти полностью разрушенный мозг». Он отмечает, что согласно общепринятому научному пониманию, «если у вас нет работающего мозга, вы не можете быть в сознании», и ключевой момент его аргумента в пользу реальности сфер, которые он, по его словам, посетил, заключается в том, что его воспоминания не были галлюцинациями, поскольку у него не было мозга, способного создавать даже галлюцинаторные сознательные переживания.
В интервью для этого материала Александр просит Диттриха из Esquire не упоминать неточности в его истории. Аккаунт нейрохирурга, ставшего автором, сегодня утром молчал, но он сказал шоу Today , что стоял за «каждое слово» в книге, и назвал историю журнала «циничной» и «тщательно подобранной».»
Прочтите остальную часть истории Диттриха, которая скрывается за небольшим платным доступом, здесь.
Статья из архива нашего партнера The Wire .
Аудиокнига недоступна | Audible.com
Evvie Drake: более чем
- Роман
- К: Линда Холмс
- Рассказал: Джулия Уилан, Линда Холмс
- Продолжительность: 9 часов 6 минут
- Несокращенный
В сонном приморском городке в штате Мэн недавно овдовевшая Эвелет «Эвви» Дрейк редко покидает свой большой, мучительно пустой дом почти через год после гибели ее мужа в автокатастрофе.
Все в городе, даже ее лучший друг Энди, думают, что горе держит ее внутри, а Эвви не поправляет их. Тем временем в Нью-Йорке Дин Тенни, бывший питчер Высшей лиги и лучший друг детства Энди, борется с тем, что несчастные спортсмены, живущие в своих худших кошмарах, называют «ура»: он больше не может бросать прямо, и, что еще хуже, он не может понять почему.
- 3 из 5 звезд
Что-то заставляло меня слушать….
- К Каролина Девушка на 10-12-19
ведущих нейрохирургов: «Доказательство небес»
Доктор Эбен Александер является автором книги «Доказательство небес: путешествие нейрохирурга в загробную жизнь».
(Дебора Фейнгольд)Др.Эбен Александр вызывает много дискуссий по поводу его утверждения о том, что околосмертные переживания реальны и что человеческое сознание существует вне тела.
Фотография биологической сестры доктора Александра Бетси, которая умерла до того, как он узнал о существовании его биологической семьи. После своего почти смертельного опыта он получил эту фотографию и понял, что Бетси была ангелом-хранителем, который вел его через небеса.В своих самых продаваемых мемуарах «Доказательство небес: путешествие нейрохирурга в загробную жизнь» он писал о почти смертельном опыте, который он пережил несколько лет назад после заражения редкой формой бактериального менингита, которая покинула его через неделю. длительная кома.
Хотя с медицинской точки зрения его мозг не был способен генерировать мысли, он утверждал, что, находясь в коме, он встретил ангела-хранителя и путешествовал по многим сферам существования, чтобы встретить божественное существо, которого он называет Ом.
Выдающийся атеист и писатель Сэм Харрис оспорил рассуждения доктора Александра, заявив, что этот опыт не доказывает, что существует загробная жизнь.
Харрис написал в своем блоге: «Отчет Александра настолько плох — его рассуждения такие ленивые и тенденциозные — что это было бы незаметно, если бы не тот факт, что в настоящее время он позорит обложку крупного новостного журнала.«
Верите ли вы в загробную жизнь? Сообщите нам об этом на нашей странице в Facebook.
____ Выдержка из книги:« Доказательство небес »
Автор: Эбен Александр, доктор медицинских наук ____
Пролог
Мужчина должен искать что есть, а не то, что, по его мнению, должно быть.
— Альберт Эйнштейн (1879-1955)
Когда я был ребенком, я часто мечтал о полетах.
Большую часть времени я выделялся в своей ярд ночью, глядя вверх на звезды, как вдруг я начинал плыть вверх.
Первые несколько дюймов произошли автоматически. Но вскоре я заметил, что чем выше я становился, тем больше зависел мой прогресс от меня — от того, что я делал. Если бы я был слишком взволнован, слишком увлечен этим опытом, я бы резко упал на землю. Но если бы я играл хладнокровно, воспринимал все спокойно, я бы все быстрее и быстрее взмывал в звездное небо.
Может быть, эти сны были одной из причин, почему, когда я стал старше, я влюбился в самолеты и ракеты — во все, что могло бы вернуть меня туда, в мир, над этим.Когда наша семья летела, мое лицо было прижато к окну от взлета до посадки. Летом 1968 года, когда мне было четырнадцать, я потратил все заработанные деньги на стрижку газонов на серию уроков по планеру с парнем по имени Гас-стрит в Строберри-Хилл, небольшом «аэропорту», расположенном в траве к западу от Уинстон-Салема. , город, в котором я вырос. Я до сих пор помню, как колотилось мое сердце, когда я потянул за большую вишнево-красную ручку, которая отцепила веревку, соединяющую меня с буксирным самолетом, и повернул мой планер к полю.
Это был первый раз, когда я почувствовал себя по-настоящему одиноким и свободным. Большинство моих друзей испытывали это чувство в машинах, но за мои деньги пребывание на высоте тысячи футов в планере превзошло это чувство в тысячу раз.
В колледже в 1970-х я присоединился к команде Университета Северной Каролины по спортивному парашютному спорту (или парашютному спорту). Это было похоже на тайное братство — группу людей, знающих о чем-то особенном и волшебном. Мой первый прыжок был ужасающим, а второй — тем более. Но к моему двенадцатому прыжку, когда я вышел за дверь и должен был упасть более чем на тысячу футов, прежде чем раскрыть свой парашют (моя первая «10-секундная задержка»), я понял, что нахожусь дома.В колледже я совершил 365 прыжков с парашютом и провел более трех с половиной часов в свободном падении, в основном в группах до 25 человек-прыгунов. Хотя я перестал прыгать в 1976 году, я продолжал наслаждаться яркими сновидениями о прыжках с парашютом, которые всегда были приятными.
Лучшие прыжки часто совершались ближе к вечеру, когда солнце начинало уходить за горизонт. Трудно описать чувство, которое я испытывал во время этих прыжков: чувство приближения к чему-то, что я никогда не мог назвать, но что я знал, что мне нужно иметь больше.Это было не совсем уединение, потому что то, как мы там ныряли, на самом деле не было таким уж большим. Мы прыгали по пять, шесть, иногда по десять или двенадцать человек за раз, выстраивая фигуры свободного падения. Чем больше и сложнее, тем лучше.
В одну прекрасную осеннюю субботу 1975 года, остальные прыгуны UNC и я объединились с некоторыми из наших друзей в парацентре в восточной части Северной Каролины, чтобы создать действительно отличные формы. Во время нашего предпоследнего прыжка дня из Бичкрафта D18 на высоте 10500 футов мы сделали снежинку из десяти человек.Нам удалось полностью сформировать строй до того, как мы достигли отметки 7000 футов, и, таким образом, мы смогли насладиться восемнадцатью секундами полета, пролетая по четкой пропасти между двумя высокими кучевыми облаками, прежде чем рассыпаться на части на высоте 3500 футов и следовать друг от друга.
чтобы открыть наши желоба.
Когда мы упали на землю, солнце уже село. Но, поспешно севшись в другой самолет и снова быстро взлетев, нам удалось снова попасть в последний из солнечных лучей и совершить второй прыжок на закате.Для этого два младших члена собирались получить свой первый шанс вылететь в строй, то есть присоединиться к нему извне, а не быть базовым или пинменом (что проще, потому что ваша задача по сути состоит в том, чтобы упасть прямо вниз, пока все иначе маневрирует к вам). Это было захватывающе для двух младших участников, но также и для нас, более опытных, потому что мы строили команду, добавляя более опытных прыгунов, которые могли бы присоединиться к нам в еще более крупных группах.
Я должен был быть последним человеком, выбравшимся из «Цессны-195» в попытке шестерых звезд над взлетно-посадочными полосами небольшого аэропорта за пределами шумного городка Роанок-Рэпидс, Северная Каролина.Парня прямо передо мной из команды Роанок Рэпидс звали Чак.
Чак также имел значительный опыт в «относительной работе», то есть построении формаций свободного падения. Мы все еще были на солнце на высоте 7500 футов, но в двух с половиной милях ниже нас мигали уличные фонари. Сумеречные прыжки всегда были великолепны, и это явно должно было быть красиво.
Даже при том, что я выйду из самолета примерно на секунду позади Чака, мне придется двигаться быстро, чтобы догнать всех. Первые семь секунд или около того я летел прямо вниз головой.Это заставило бы меня сбросить почти 100 миль в час быстрее, чем мои друзья, так что я мог бы быть тут же с ними после того, как они построили начальный строй.
Обычная процедура для прыжков RW заключалась в том, что все прыгуны должны были разойтись на расстоянии 3500 футов и отойти от группы для максимального разделения. Затем каждый «взмахивал» руками (сигнализируя о скором раскрытии парашюта), поворачивался, чтобы посмотреть вверх, чтобы убедиться, что никто другой не находится над ним, затем тянул за шнур.
«Три, два, один…Идти!»
Первые четыре прыгуна вышли, затем мы с Чаком последовали за ними. Перевернувшись в пикировании на полную голову и приближаясь к предельной скорости, я улыбнулся, увидев закат во второй раз за день. После того, как я пробрался к остальным, мой план состоял в том, чтобы нажать на воздушные тормоза, выбросив руки (у нас были тканевые крылья от запястий до бедер, которые давали огромное сопротивление при полном накачивании на высокой скорости) и направить свои рукава и штанины прямо в встречный воздух.
Но у меня не было шанса.
Прыгая к строю, я увидел, что один из новичков вошел слишком быстро. Возможно, быстрое падение между ближайшими облаками немного напугало его — это напомнило ему, что он движется со скоростью 200 футов в секунду к этой гигантской планете внизу, частично окутанной сгущающейся тьмой. Вместо того, чтобы медленно присоединиться к краю построения, он рванулся внутрь и сбил всех с ног.
Теперь все пятеро прыгунов вышли из-под контроля.
К тому же они были слишком близко друг к другу.Парашютист оставляет за собой супер турбулентный поток воздуха низкого давления. Если прыгун попадает на эту тропу, он мгновенно ускоряется и может врезаться в человека под ним. Это, в свою очередь, может заставить обоих прыгунов разогнаться и врезаться в любого, кто ниже и . Короче говоря, это рецепт катастрофы.
Я наклонил свое тело и пошел прочь от группы, чтобы не усугубить беспорядок. Я маневрировал, пока не упал прямо над «точкой», волшебной точкой на земле, над которой мы должны были раскрыть наши парашюты для неторопливого двухминутного спуска к цели в зоне сброса.
Я оглянулся и с облегчением увидел, что дезориентированные парашютисты теперь тоже уходят друг от друга, рассеивая смертоносный комок.
Среди них был Чак. К моему удивлению, он шел прямо в моем направлении.
Он остановился прямо подо мной. Несмотря на то, что группа кувыркалась, мы прошли 2000 футов быстрее, чем ожидал Чак. Может быть, он думал, что ему повезло, и ему не нужно было точно соблюдать правила. Он не должен меня видеть. Эта мысль едва успела прийти мне в голову, как красочный пилотный парашют Чака вылетел из его рюкзака.Его парашют уловил ветер со скоростью 120 миль в час, идущий вокруг него, и полетел прямо на меня, вытащив его основной парашют в рукаве прямо за собой.
С того момента, как я увидел, как всплыл пилотный парашют Чака, у меня была доля секунды, чтобы среагировать. Ведь потребуется меньше секунды, чтобы пролететь через его раскрывающийся основной парашют и, что весьма вероятно, прямо в самого Чака. На такой скорости, если я ударил его по руке или ноге, я бы сразу снял их, нанеся себе смертельный удар. Если я ударю его прямо, наши тела взорвутся.
Люди говорят, что в подобных ситуациях все замедляется, и они правы.
Мой разум наблюдал за происходящим в последующие микросекунды, как если бы он смотрел фильм в замедленной съемке.
В тот момент, когда я увидел пилотский парашют, мои руки взлетели по бокам, и я выпрямил свое тело в прыжке с головой, чуть согнувшись в бедрах. Вертикальность дала мне увеличенную скорость, а изгиб позволил моему телу сначала немного прибавить, а затем взрыв горизонтального движения, когда мое тело стало эффективным крылом, отправив меня пролететь мимо Чака прямо перед его красочно цветущим парашютом парашютиста.
Когда я проезжал мимо него, я двигался со скоростью более 150 миль в час, или 220 футов каждую секунду. Учитывая такую скорость, я сомневаюсь, что он видел выражение моего лица. Но если бы он это сделал, то увидел бы явное удивление. Каким-то образом я за микросекунды отреагировал на ситуацию, которая, если бы у меня было время подумать об этом, была бы слишком сложной для меня.
И все же .
.. Я имел дело с . Как будто в ситуации, требующей большего, чем его обычная способность реагировать, мой мозг на мгновение стал сверхмощным.
Как я это сделал? В течение моей двадцатилетней карьеры в академической нейрохирургии — изучения мозга, наблюдения за его работой и оперирования — у меня было множество возможностей обдумать этот вопрос. В конце концов я объяснил это тем фактом, что мозг — это просто необычное устройство: более необычное, чем мы можем даже предположить.
Теперь я понимаю, что настоящий ответ на этот вопрос гораздо глубже. Но мне пришлось пройти через полную метаморфозу своей жизни и мировоззрения, чтобы увидеть этот ответ.Эта книга о событиях, которые изменили мое мнение по этому поводу. Они убедили меня в том, что, каким бы чудесным ни был мозг, вовсе не мой мозг спас мне жизнь в тот день. То, что пришло в действие, когда второй парашют Чака начал открываться, было другой, гораздо более глубокой частью меня.
Деталь, которая могла двигаться так быстро, потому что совсем не застряла во времени, как мозг и тело.
Фактически, это была та же самая часть меня, из-за которой я так тосковал по небу в детстве. Это не только самая умная часть нас, но и самая глубокая часть, но большую часть своей взрослой жизни я не мог в это поверить.
Но теперь я действительно верю, и на следующих страницах вы узнаете, почему.
Выдержка из книги Доказательство НЕБА Эбена Александра, доктора медицины Авторские права © 2012 Эбен Александр. Перепечатано с разрешения Simon & Schuster.
Гость:
- Доктор Эбен Александр , автор книги «Доказательство небес: путешествие нейрохирурга в загробную жизнь». Он также руководит некоммерческой организацией по науке и духовности под названием Eternea.
Доказательство небес: NPR
ПРОЛОГ
Человек должен искать то, что есть, а не то, что, по его мнению, должно быть.
— Альберт Эйнштейн (1879–1955)
Когда я был ребенком, я часто мечтал о полетах.
Большую часть времени я стоял ночью во дворе и смотрел на звезды, а когда неожиданно начинал плыть вверх. Первые несколько дюймов произошли автоматически. Но вскоре я заметил, что чем выше я становился, тем больше зависел мой прогресс от меня — от того, что делал , . Если бы я был слишком взволнован, слишком увлечен этим опытом, я бы падал обратно на землю… жесткий. Но если бы я играл хладнокровно, воспринимал все спокойно, я бы все быстрее и быстрее взмывал в звездное небо.
Может быть, эти сны были частью причины, по которой, когда я стал старше, я влюбился в самолеты и ракеты — во все, что могло бы вернуть меня туда, в мир, над этим. Когда наша семья летела, мое лицо прижималось к окну самолета от взлета до посадки. Летом 1968 года, когда мне было четырнадцать, я потратил все заработанные деньги на стрижку газонов на серию уроков по планеру с парнем по имени Гас-стрит в Строберри-Хилл, небольшом «аэропорту», расположенном в газоне, к западу от Уинстона.
Салем, Северная Каролина, город, в котором я вырос.Я до сих пор помню, как колотилось мое сердце, когда я потянул за большую вишнево-красную ручку, которая отцепила веревку, соединяющую меня с буксирным самолетом, и повернул мой планер к полю. Это был первый раз, когда я почувствовал себя по-настоящему одиноким и свободным. Большинство моих друзей испытывали это чувство в машинах, но за мои деньги пребывание на высоте тысячи футов в планере превзошло это волнение в сто раз.
В колледже в 1970-х я присоединился к команде Университета Северной Каролины по спортивному парашютному спорту (или парашютному спорту).Это было похоже на тайное братство — группу людей, знающих о чем-то особенном и волшебном. Мой первый прыжок был ужасающим, а второй — тем более. Но к моему двенадцатому прыжку, когда я вышел за дверь и должен был упасть более чем на тысячу футов, прежде чем раскрыть свой парашют (моя первая «десятисекундная задержка»), я понял, что я дома. В колледже я совершил 365 прыжков с парашютом и провел более трех с половиной часов в свободном падении, в основном в группах до двадцати пяти других прыгунов.
Хотя я перестал прыгать в 1976 году, я продолжал наслаждаться яркими сновидениями о прыжках с парашютом, которые всегда были приятными.
Лучшие прыжки часто совершались ближе к вечеру, когда солнце начинало уходить за горизонт. Трудно описать чувство, которое я испытывал во время этих прыжков: чувство приближения к чему-то, что я никогда не мог точно назвать, но что я знал, что мне нужно иметь больше. Это было не совсем уединение, потому что мы ныряли не так уж одиноко. Мы прыгали по пять, шесть, иногда по десять или двенадцать человек за раз, выстраивая фигуры свободного падения. Чем больше и сложнее, тем лучше.
В одну прекрасную осеннюю субботу 1975 года, остальные прыгуны UNC и я объединились с некоторыми из наших друзей в парацентре в восточной части Северной Каролины для некоторых построений. Во время нашего предпоследнего прыжка дня из Бичкрафта D18 на высоте 10500 футов мы сделали снежинку из десяти человек. Нам удалось полностью сформировать строй до того, как мы преодолели 7000 футов, и, таким образом, мы смогли насладиться восемнадцатью секундами полета по четкой пропасти между двумя высокими кучевыми облаками, прежде чем развалиться на высоте 3500 футов и разойтись друг от друга до откройте наши желоба.
Когда мы упали на землю, солнце уже село. Но, поспешно пересев на другой самолет и снова быстро взлетев, нам удалось снова попасть в последний из солнечных лучей и совершить второй прыжок на закате. В этом случае два младших участника получили свой первый шанс выстроиться в строй, то есть присоединиться к нему извне, а не быть базовым или пинменом (что проще, потому что ваша задача — по сути, падать прямо вниз, пока все остальные маневрируют. к вам).Это было захватывающе для двух младших участников, но также и для тех из нас, кто был более опытным, потому что мы строили команду, добавляя опыт прыгунов, которые позже смогут присоединиться к нам для создания еще более крупных групп.
Я должен был быть последним, кто вылетел из шестерых звезд над взлетно-посадочными полосами небольшого аэропорта недалеко от Роанок-Рэпидс, Северная Каролина. Парня прямо передо мной звали Чак. Чак имел значительный опыт в «относительной работе» или RW, то есть в построении формаций свободного падения.
Мы все еще были на солнце на высоте 7500 футов, но на полторы мили ниже нас мигали уличные фонари. Сумеречные прыжки всегда были великолепны, и это явно должно было быть красиво.
Даже при том, что я выйду из самолета примерно на секунду позади Чака, мне придется двигаться быстро, чтобы догнать всех. Первые семь секунд или около того я летел прямо вниз головой. Это заставило бы меня сбросить почти 100 миль в час быстрее, чем мои друзья, так что я мог бы быть тут же с ними после того, как они построили начальный строй.
Обычная процедура для прыжков RW заключалась в том, что все прыгуны должны были разделиться на расстоянии 3500 футов и двигаться дальше от группы для максимального разделения. Затем каждый «отмахивался» руками (сигнализируя о неизбежном раскрытии парашюта), поворачивался, чтобы посмотреть вверх, чтобы убедиться, что над ним никого нет, затем тянул за разрывной шнур.
«Три, два, один … вперед!»
Первые четыре прыгуна вышли, затем мы с Чаком последовали за ними.
Перевернувшись в пикировании с полной головой и приближаясь к предельной скорости, я улыбнулся, увидев закат во второй раз за день.После того, как я пробрался к остальным, мой план состоял в том, чтобы нажать на воздушные тормоза, выбросив руки (у нас были тканевые крылья от запястий до бедер, которые давали огромное сопротивление при полном накачивании на высокой скорости) и нацелить на расклешенные рукава моего комбинезона и штанивать ноги прямо на встречный воздух.
Но у меня не было шанса.
Прыгая к строю, я увидел, что один из новичков вошел слишком быстро. Может быть, быстрое падение между ближайшими облаками немного напугало его — это напомнило ему, что он двигался со скоростью двести футов в секунду к этой гигантской планете внизу, частично окутанной сгущающейся тьмой.Вместо того, чтобы медленно присоединиться к краю построения, он ворвался внутрь и сбил всех с ног. Теперь все пятеро прыгунов вышли из-под контроля.
К тому же они были слишком близко друг к другу.
Парашютист оставляет за собой супер турбулентный поток воздуха низкого давления. Если прыгун попадает на эту тропу, он мгновенно ускоряется и может врезаться в человека под ним. Это, в свою очередь, может заставить обоих прыгунов разогнаться и врезаться в любого, кто ниже и . Короче говоря, это рецепт катастрофы.
Я наклонился и пошел прочь от группы, чтобы избежать кувыркающегося беспорядка. Я маневрировал, пока не упал прямо на «точку», волшебную точку на земле, над которой мы должны были раскрыть наши парашюты для неторопливого двухминутного спуска.
Я оглянулся и с облегчением увидел, что дезориентированные парашютисты теперь тоже уходят друг от друга, рассеивая смертоносную глыбу.
Среди них был Чак. К моему удивлению, он шел прямо в моем направлении.Он остановился прямо подо мной. Несмотря на то, что группа кувыркалась, мы преодолевали высоту в 2000 футов быстрее, чем ожидал Чак. Может, он думал, что ему повезло, и он не обязан соблюдать правила — в точности.
Он не должен меня видеть . Эта мысль едва успела прийти мне в голову, как красочный пилотный парашют Чака вылетел из его рюкзака. Его парашют уловил ветер со скоростью 120 миль в час, идущий вокруг него, и полетел прямо ко мне, затягивая его основной парашют в рукаве прямо за собой.
С того момента, как я увидел, как всплыл пилотный парашют Чака, у меня была доля секунды, чтобы среагировать. Ведь потребуется меньше секунды, чтобы пролететь через его раскрывающийся основной парашют и, что весьма вероятно, прямо в самого Чака. На такой скорости, если я ударил его по руке или ноге, я бы сразу снял их, нанеся себе смертельный удар. Если я ударю его прямо, наши тела взорвутся.
Люди говорят, что в подобных ситуациях дела идут медленнее, и они правы.Мой разум наблюдал за происходящим в последующие микросекунды, как если бы он смотрел фильм в замедленной съемке.
В тот момент, когда я увидел пилотский парашют, мои руки взлетели в стороны, и я выпрямил свое тело в прыжке с головой, очень слегка согнувшись в бедрах.
Вертикальность дала мне увеличенную скорость, а изгиб позволил моему телу сначала немного прибавить, а затем взрыв горизонтального движения, когда мое тело стало эффективным крылом, отправив меня проноситься мимо Чака прямо перед его красочно цветущим парашютом пара-коммандера.
Я обогнал его со скоростью более 150 миль в час, или 220 футов в секунду. Учитывая такую скорость, я сомневаюсь, что он видел выражение моего лица. Но если бы он это сделал, то увидел бы явное удивление. Каким-то образом я за микросекунды отреагировал на ситуацию, которая, если бы у меня было время подумать об этом, была бы слишком сложной для меня.
И все же … Я, , разобрался с , и мы оба благополучно приземлились. Как будто в ситуации, требующей большего, чем его обычная способность реагировать, мой мозг на мгновение стал сверхмощным.
Как я это сделал? В течение моей двадцатилетней карьеры в академической нейрохирургии — изучения мозга, наблюдения за его работой и работы с ним — у меня было много возможностей поразмышлять над этим вопросом.
В конце концов я объяснил это тем фактом, что мозг действительно является необычным устройством: более необычным, чем мы можем даже предположить.
Теперь я понимаю, что настоящий ответ на этот вопрос гораздо глубже. Но мне пришлось пройти через полную метаморфозу своей жизни и мировоззрения, чтобы увидеть этот ответ.Эта книга о событиях, которые изменили мое мнение по этому поводу. Они убедили меня в том, что, каким бы чудесным ни был мозг, вовсе не мой мозг спас мне жизнь в тот день. То, что пришло в действие, когда второй парашют Чака начал открываться, было другой, гораздо более глубокой частью меня. Деталь, которая могла двигаться так быстро, потому что совсем не застряла во времени, как мозг и тело.
Фактически, это была та же самая часть меня, из-за которой я в детстве так тосковал по небу.Это не только самая умная часть нас, но и самая глубокая часть, но большую часть своей взрослой жизни я не мог в это поверить.
Но теперь я действительно верю, и на следующих страницах вы узнаете, почему.
Я нейрохирург.
Я окончил Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл в 1976 году по специальности химия и получил степень доктора медицины в Медицинской школе Университета Дьюка в 1980 году. Во время одиннадцатилетнего обучения в медицинской школе и ординатуры в Дьюке, а также в Массачусетской больнице общего профиля. и Гарвард, я сосредоточился на нейроэндокринологии, изучении взаимодействия между нервной системой и эндокринной системой — серией желез, которые выделяют гормоны, которые направляют большую часть деятельности вашего тела.Я также провел два из этих одиннадцати лет, исследуя, как кровеносные сосуды в одной области мозга патологически реагируют на кровотечение из аневризмы — синдром, известный как церебральный вазоспазм.
После завершения стипендии по нейрохирургии головного мозга в Ньюкасл-апон-Тайн в Соединенном Королевстве я проработал пятнадцать лет на факультете Гарвардской медицинской школы в качестве адъюнкт-профессора хирургии со специализацией в нейрохирургии.
В те годы я прооперировал бесчисленное количество пациентов, многие из которых имели тяжелые, опасные для жизни заболевания мозга.
Большая часть моей исследовательской работы заключалась в разработке передовых технических процедур, таких как стереотаксическая радиохирургия, методика, которая позволяет хирургам точно направлять лучи излучения на определенные цели в глубине мозга, не затрагивая прилегающие области. Я также помогал разработать нейрохирургические процедуры под контролем магнитно-резонансного изображения, которые помогут вылечить трудно поддающиеся лечению состояния мозга, такие как опухоли и сосудистые заболевания. В те годы я также был автором или соавтором более 150 глав и статей для рецензируемых медицинских журналов и представил свои выводы на более чем двухстах медицинских конференциях по всему миру.
Короче, я посвятил себя науке. Использование инструментов современной медицины для оказания помощи и исцеления людей, а также для того, чтобы больше узнать о работе человеческого тела и мозга, было призванием моей жизни.
Мне было неизмеримо повезло, что я его нашел. Что еще более важно, у меня была красивая жена и двое прекрасных детей, и хотя я во многих отношениях был женат на своей работе, я не пренебрегал своей семьей, что считал еще одним великим благословением в своей жизни. Во многих отношениях мне повезло, и я знал это.
Однако 10 ноября 2008 года, когда мне было пятьдесят четыре года, удача, похоже, иссякла. Меня поразила редкая болезнь, и я на семь дней впал в кому. За это время весь мой неокортекс — внешняя поверхность мозга, та часть, которая делает нас людьми — была отключена. Не работает. По сути, отсутствует.
Когда ваш мозг отсутствует, вас тоже нет. Как нейрохирург я слышал много историй о людях, которые пережили странные переживания, обычно после остановки сердца: истории о путешествиях по таинственным, чудесным ландшафтам; разговоров с умершими родственниками — даже встречи с Самим Богом.
Замечательный материал, без вопросов. Но все это, на мой взгляд, было чистой фантазией.
Что вызвало потусторонние переживания, о которых так часто рассказывают такие люди? Я не утверждал, что знаю, но я знал, что они основаны на мозге. Все сознание есть. Если у вас нет работающего мозга, вы не можете быть в сознании.
Это потому, что мозг — это прежде всего машина, которая производит сознание. Когда машина выходит из строя, сознание останавливается. Каким бы сложным и загадочным ни был действительный механизм мозговых процессов, в сущности все так просто.Вытащите вилку, и телевизор отключится. Шоу окончено, как бы вы ни наслаждались.
По крайней мере, я бы сказал вам до того, как у меня сломался мозг.
Во время комы мой мозг не работал должным образом — он вообще не работал . Теперь я считаю, что это могло быть причиной глубины и интенсивности околосмертного опыта (ОСО), которому я сам во время этого подвергся. Многие из сообщенных околосмертных переживаний случаются, когда сердце человека на какое-то время отключилось.В таких случаях неокортекс временно инактивируется, но, как правило, не слишком сильно повреждается при условии, что поток насыщенной кислородом крови восстанавливается посредством сердечно-легочной реанимации или реактивации сердечной функции в течение четырех минут или около того.
Но в моем случае неокортекс был вне поля зрения. Я столкнулся с реальностью мира сознания, который существовал , полностью свободным от ограничений моего физического мозга .
Моя в некотором роде была идеальным штормом околосмертных переживаний.Как практикующий нейрохирург с десятилетиями исследований и практической работы в операционной позади меня, я находился в положении выше среднего, чтобы судить не только о реальности, но и о последствиях того, что со мной произошло.
Эти последствия не поддаются описанию. Мой опыт показал мне, что смерть тела и мозга — это не конец сознания, что человеческий опыт продолжается и после смерти. Что еще более важно, это продолжается под взором Бога, который любит и заботится о каждом из нас и о том, куда в конечном итоге движутся сама вселенная и все существа в ней.
Место, куда я пошел, было настоящим. Настоящая в том смысле, что жизнь, которую мы живем здесь и сейчас, по сравнению с ней становится совершенно фантастической.
Однако это не значит, что я не ценю ту жизнь, которой живу сейчас. Фактически, я ценю это больше, чем когда-либо прежде. Я делаю это, потому что теперь вижу это в истинном контексте.
Эта жизнь не бессмысленна. Но отсюда мы не видим этого факта — по крайней мере, большую часть времени. То, что случилось со мной, когда я был в этой коме, несомненно, самая важная история, которую я когда-либо расскажу.Но эту историю сложно рассказать, потому что она настолько чужды обычному пониманию. Я не могу просто кричать это с крыш. В то же время мои выводы основаны на медицинском анализе моего опыта и на моем знакомстве с самыми передовыми концепциями науки о мозге и исследований сознания. Как только я понял правду, стоящую за моим путешествием, я понял, что должен сказать это . Сделать это правильно стало главной задачей моей жизни.
Это не значит, что я бросил свою медицинскую работу и свою жизнь нейрохирурга.Но теперь, когда мне выпала честь понять, что наша жизнь не заканчивается смертью тела или мозга, я считаю своим долгом, своим призванием рассказывать людям о том, что я видел за пределами тела и за пределами этой земли.
Я особенно хочу рассказать свою историю людям, которые, возможно, слышали истории, похожие на мою, раньше и хотели им верить, но не могли полностью сделать это.
Именно этим людям, больше, чем кому-либо другому, я направляю эту книгу и послание в ней.То, что я должен вам сказать, так же важно, как и все, что вам когда-либо скажут, и это правда.
Из Доказательство небес: путешествие нейрохирурга в загробную жизнь Эбен Александр. Авторские права 2012 Эбен Александр. Взято с разрешения Simon & Schuster.
.