Читать онлайн электронную книгу Затерянный мир — Глава Х бесплатно и без регистрации!
Вот они, чудеса!
С нами произошли и все еще происходят самые настоящие чудеса. Мои бумажные запасы состоят из пяти потрепанных блокнотов да кучи разрозненных листков, а стилографический карандаш у меня всего-навсего один. Но пока рука моя сохранит способность двигаться, я не перестану вести подробную запись всех наших приключений и, памятуя, что мы одни из всего рода человеческого свидетели этих чудес, поспешу описать их, пока они еще свежи у меня в памяти и пока нас не постигла злая участь, которой нам, по-видимому, не избежать.
Сможет ли Самбо доставить мои письма к берегам Амазонки, привезу ли я их с собой в Лондон, чудесным образом вырвавшись отсюда, попадут ли они в руки какого-нибудь смельчака, который, быть может, доберется до плато на усовершенствованном моноплане, — ничего этого я не знаю, но, как бы там ни было, меня не покидает твердая уверенность, что эти записи станут классической повестью об истинных приключениях и что им суждено бессмертие.
На другой же день, после того как негодяй Гомес устроил нам ловушку на плато, мы во многом пополнили свой жизненный опыт. Впрочем, первое испытание, выпавшее в то утро на мою долю, не внушило мне особых симпатий к месту, куда нас занесла судьба. Я заснул только с рассветом и, проснувшись, увидел у себя на икре что-то странное. Во время сна правая штанина у меня немного вздернулась, и теперь между ней и носком на ноге сидела большая багрово-красная виноградина. Удивленный этим, я только дотронулся до нее, и вдруг, к моему величайшему ужасу и отвращению, виноградина лопнула у меня между пальцами, брызнув во все стороны кровью. На мой крик прибежали оба профессора.
— Чрезвычайно любопытно! — сказал Саммерли, нагнувшись надо мной. — Громадный клещ и, насколько мне известно, не занесенный ни в один определитель.
— Мы пожинаем первые плоды наших трудов, — назидательным тоном прогудел Челленджер. — Придется назвать его Ioxodes Maloni. Но, мой юный друг, что значит такой пустяк, как укус клеща, по сравнению с тем, что ваше имя будет напечатано в славных анналах зоологии! К несчастью, вы раздавили этот великолепный экземпляр в момент его насыщения.
— Какая мерзость! — воскликнул я.
В знак протеста профессор Челленджер поднял свои мохнатые брови и успокоительно потрепал меня по плечу.
— Учитесь смотреть на вещи с научной точки зрения, развивайте в себе беспристрастность ученого, — сказал он. — Для человека с философическим складом мышления, вроде меня, например, этот клещ с его ланцетовидным хоботком и растягивающимся желудком является таким же прекрасным творением природы, как, скажем, павлин или северное сияние. Мне больно слышать, что вы отзываетесь о нем столь неодобрительно. При известном старании мы сможем раздобыть второй такой же экземпляр, в этом я не сомневаюсь. — Я тоже в этом не сомневаюсь, — мрачно проговорил Саммерли, — ибо этот второй экземпляр только что залез вам за шиворот.
Но сначала надо было еще договориться с нашим верным негром, который вскоре же появился на вершине утеса с банками какао и пачками сухарей. Все это было переправлено к нам, а из оставшейся внизу провизии мы велели ему отложить себе запас месяца на два, остальное же раздать индейцам в награду за службу и в виде залога за доставку наших писем на Амазонку. Спустя несколько часов мы увидели, как они гуськом, каждый с узлом на голове, потянулись по равнине той самой дорогой, которой мы пришли сюда. Самбо устроился в нашей маленькой палатке у подножия пирамидального утеса и остался единственным звеном, связующим нас с внешним миром.
Теперь нам предстояло выработать план действий на ближайшее время. Мы перенесли стоянку из полного клещей кустарника на небольшую поляну, окруженную со всех сторон деревьями. Посредине поляны лежало несколько гладких больших камней, тут же поблизости был прекрасный источник, и мы, довольные чистотой и комфортом, принялись разрабатывать планы вторжения в неизведанную страну.
Первое, что нам надо было сделать, это составить подробный инвентарь нашего имущества, чтобы твердо знать, на сколько времени можно считать себя обеспеченными. Оказалось, что запасов у нас вполне достаточно. Мы учли все: и принесенное с собой и переправленное по канату негром. Но что было важнее всего — принимая во внимание те опасности, которых нам, вероятно, не миновать, у нас имелись все четыре винтовки, тысяча триста патронов к ним, дробовик и около полутораста пуль среднего калибра. Провизии нам должно было хватить на несколько недель, табака — хоть отбавляй. Был и кое-какой научный инструмент, включая сильный телескоп и хороший полевой бинокль. Все это мы сложили на поляне, а в качестве первой меры предосторожности нарезали ножами колючих веток и соорудили из них изгородь ярдов пятнадцати в диаметре. На первое время эта площадка должна была служить нам штаб-квартирой, убежищем в случае какого-нибудь неожиданного нападения и складом всего имущества.
Мы покончили с устройством на новом месте только к полудню, но жара не очень нас мучила. Вообще температура и характер растительности на плато ближе к умеренному поясу. Среди деревьев, кольцом окружавших поляну, были бук, дуб и даже береза. Огромный гингко, возвышавшийся над всеми своими соседями, затенял наш форт могучими ветвями с веерообразной листвой. Под его сенью мы и продолжали беседу, предоставив слово лорду Джону, который принял на себя командование экспедицией в эти решительные для нас часы.
— Пока нас не услышат и не увидят какие-нибудь живые существа — зверь или человек, безразлично, — мы в безопасности, — сказал он. — Но стоит только им проведать о нашем появлении на плато, и спокойной жизни конец. Пока что мы, кажется, не вызываем никаких подозрений. Поэтому на первое время надо затаиться и вести разведку очень осторожно. Не мешает исподволь присмотреться к соседям, прежде чем начинать обмен визитами.
— Но ведь нам надо продвигаться дальше, — неуверенно сказал я.
— Милый юноша, вы совершенно правы. Мы будем продвигаться в пределах, дозволенных здравым смыслом. Заходить слишком далеко я не советую, надо делать такие концы, чтобы в любую минуту можно было вернуться сюда, в наш форт. И, что самое важное, ни одного выстрела, разве лишь в том случае, если от него будет зависеть ваша жизнь.
— Однако вы вчера выстрелили, — сказал Саммерли.
— Ну, знаете ли, выбирать мне не приходилось. Да и вряд ли звук отнесло далеко вглубь: вчера был сильный ветер со стороны плато. Кстати, как мы его назовем? Ведь это наше дело — решать.
Было внесено несколько предложений, более иди менее удачных, но последнее слово осталось за Челленджером.
— Тут долго думать нечего, — сказал он. — Плато будет названо в честь пионера, который его открыл: это Страна Мепл-Уайта.
Так мы и назвали плато, под этим именем оно занесено на карту, составление которой поручено мне, под этим именем, надеюсь, войдет и в будущие атласы.
Перед нами лежала неотложная задача — проникнуть мирным путем в Страну Мепл-Уайта. Мы успели убедиться собственными глазами, что в ней обитают какие-то странные существа, а зарисовки Мепл-Уайта сулили нам появление других, еще более страшных чудовищ. Наконец, у нас были все основания думать, что на плато есть и люди, о свирепости которых говорил скелет, пропоротый бамбуком.
Не питая никаких надежд на спасение, мы знали, что опасности подстерегают нас на каждом шагу, и решили принять все меры предосторожности, которые подсказывал лорду Джону его опыт. Но разве мы могли долго задерживаться на пороге этого таинственного мира, если нас томило желание как можно скорее проникнуть в самое его сердце!
Итак, мы завалили кустами вход в лагерь и, оставив все наши запасы под защитой колючей изгороди, медленно и с величайшей осторожностью двинулись в Неведомое вдоль русла небольшого ручейка, который брал начало в источнике на поляне и должен был служить нам путеводной нитью по возвращении.
Не успев как следует отойти от лагеря, мы уже сразу наткнулись на первые признаки ожидающих нас чудес. В густом лесу было много деревьев, совершенно незнакомых мне, но наш ботаник Саммерли опознал тут цикадеи и несколько видов хвойных, давно исчезнувших с лица земли. Пройдя лесом несколько сот ярдов, мы вышли к месту, где ручей разливался довольно широкой заводью. По краям ее рос густой высокий тростник, который профессор Саммерли отнес к разряду хвощей; тут же на ветру раскачивали верхушками и древовидные папоротники. Лорд Джон, шедший впереди, вдруг остановился и поднял руку.
— Смотрите! — сказал он. — Вот так след! Тут, наверно, ходил прародитель всех птиц!
На вязкой тине были четко видны огромные трехпалые следы. Они вели через болото к лесу. Мы остановились у этих чудовищных отпечатков. Если тут прошла действительно птица — а какое животное могло оставить такие следы? — то лапа у нее настолько больше, чем у страуса, что размеры этого гиганта даже трудно себе представить. Лорд Джон внимательно огляделся по сторонам и вложил два патрона в свою крупнокалиберную винтовку.
— Ручаюсь честью охотника, — сказал он, — что следы совсем свежие. Это существо прошло здесь каких-нибудь десять минут назад. Видите: вода еще не успела заполнить вон ту ямку, где лапа глубже погрузилась в тину. Господи боже! А вот и след детеныша.
И действительно, параллельно большим следам шли такие же, но маленькие.
— А что вы скажете об этом? — торжествующе воскликнул профессор Саммерли, показывая след, похожий на отпечаток пятипалой человеческой руки.
— Вельд!* Вельд — нижний отдел мелового периода, объединяющий слои пород, отложенных в пресноводных бассейнах, реках и озерах того времени. — крикнул Челленджер, не помня себя от восторга. — Я видел такие отпечатки в вельдских слоях. Это существо передвигается на задних, трехпалых, конечностях, выпрямившись во весь рост, а передними, пятипалыми, помогает себе при ходьбе. Нет, дорогой мой Рокстон, это отнюдь не птица!
— Зверь?
— Нет, пресмыкающееся — динозавр* Динозавр (страшный ящер) — представитель обширной вымершей группы огромных вымерших ящеров, среди которых были хищные и травоядные, четвероногие и бегавшие на задних ногах, панцырные и рогатые виды. Травоядные динозавры достигали тридцати метров в длину и шестидести тонн веса. Жили в мезозойскую эру.. Это он, и никто другой! Девяносто лет назад такие следы сбили с толку одного весьма почтенного ученого из Суссекса. Но кто мог мечтать… кто мог мечтать… что нам придется увидеть…
Последние слова Челленджер договорил шепотом, а мы так и замерли от изумления. Следы увели нас от болота к густым зарослям кустарника. За ним, среди деревьев, была большая прогалина, и по этой прогалине разгуливало пять странных существ — таких мне еще никогда не приходилось видеть. Мы притаились за кустами и долго-долго разглядывали их.
Как я уже сказал, они гуляли впятером — двое взрослых и три детеныша. Размеры их поразили нас. Даже маленькие были ростом со слона, а о взрослых уж и говорить не приходится. Их чешуйчатая, как у ящериц, кожа поблескивала на солнце аспидно-черными переливами. Все пятеро стояли на задних лапах, опираясь на широкие толстые хвосты, а передними, пятипалыми, притягивали к себе зеленые ветки и обгладывали с них листья. Чтобы у вас было полное представление об этих чудовищах, скажу, что они напоминали гигантских, футов в двадцать высотой, кенгуру, покрытых темной крокодиловой кожей.
Я не знаю, сколько времени мы простояли там как зачарованные, глядя на это необычайное зрелище. Сильный ветер дул в нашу сторону, кусты служили хорошим укрытием, следовательно, можно было не опасаться, что чудовища обнаружат нас. Время от времени детеныши принимались неуклюже резвиться, подпрыгивая и с глухим стуком шлепаясь на землю. Их родители, по-видимому, обладали неслыханной силой, ибо один из них, не дотянувшись до листьев на верхушке довольно высокого дерева, обхватил его передними лапами и переломил ствол пополам, как тоненькую ветку. Поступок этот свидетельствовал одновременно о двух вещах: о сильно развитой мускулатуре и недоразвитом мозге, так как дерево рухнуло чудовищу прямо на голову, и оно разразилось громкими воплями. Огромные размеры явно не соответствовали степени выносливости, дарованной ему от природы. Происшествие с деревом, очевидно, заставило его насторожиться, потому что оно медленно побрело в лес в сопровождении своей пары и трех гигантских детенышей. Некоторое время мы видели, как их аспидно-черные спины поблескивали в чаще, а головы ныряли вверх и вниз над кустарником. Потом они исчезли среди деревьев.
Я посмотрел на своих товарищей. Лорд Джон стоял, держа палец на спусковом крючке, а глаза его так и горели охотничьим азартом. Чего бы он только не дал за то, чтобы повесить одну такую голову над камином у себя в комнате рядом с двумя скрещенными веслами! И все-таки благоразумие взяло в нем верх, ибо он знал, что мы только в том случае сможем проникнуть в тайны этой неведомой страны, если ее обитатели не будут и подозревать о нашем существовании.
Оба профессора точно онемели от радости. Забыв обо всем на свете, они бессознательно схватились за руки и так и замерли на месте, точно двое маленьких ребятишек, безмолвно глазеющих на какое-нибудь чудо из чудес. На губах Челленджера играла ангельская улыбка, отчего щеки его вздулись яблочками; желчная гримаса исчезла с лица Саммерли, уступив место выражению благоговейного восторга.
— Nunc dimittis!*Ныне отпущаеши (лат.). — воскликнул он наконец. — Что же скажут об этом в Англии?
— Дорогой мой Саммерли, по секрету могу вам сообщить, что именно будет сказано в Англии, — ответил Челленджер. — Там скажут, что вы отъявленный лжец и шарлатан, не имеющий никакого отношения к науке. То же самое, что вы и вам подобные говорили обо мне.
— А если мы предъявим фотографические снимки?
— Подделка, Саммерли! Грубая подделка!
— А если мы предъявим вещественные доказательства?
— А! Вот тогда они от нас не отвертятся! Мелоун и его банда с Флит-стрит еще будут петь нам хвалу. Запомните! Двадцать восьмого августа мы видели в Стране Мепл-Уайта пять живых игуанодонов* Игуанодон — род динозвров. Игуанодоны передвигались на задних трехпалых конечностях, которые по своему строению сходны с ногами птиц. Жили по берегам рек, питались растениями.. Сделайте соответствующую запись в своей книжечке, мой юный друг, и сообщите об этом в ваш жалкий газетный листок.
— И приготовьтесь к тому, что редактор вас вышвырнет, — добавил лорд Джон. — На тех широтах, где стоит Лондон, все выглядит несколько по-иному, дорогой мой юноша. Мало ли есть людей, которые никогда не рассказывают о своих приключениях из боязни, что им не поверят! Кто их осудит за это! Пройдет месяц-другой, и нам самим все будет казаться сном. Как вы их назвали, этих чудовищ?
— Игуанодоны, — сказал Саммерли. — Отпечатки их ног найдены в гастингских* Гастингс — место в Англии, знаменитое в истории великой битвой англичан с норманнами при покорении Англии Вильгельмом Завоевателем. Там залегают песчаники мелового периода с отпечатками следов динозавров. песчаниках, в Кенте, в Суссексе. Они водились во множестве в южной Англии, пока там не было недостатка в зелени, которой они питаются. А потом условия изменились, и звери мало-помалу вымерли. Здесь, по-видимому, все осталось как было, потому что игуанодоны продолжают существовать до сих пор.
— Если мы когда-нибудь выберемся отсюда живыми, я без такой головы домой не вернусь, — сказал лорд Джон. — Подождите, африканские охотнички, вы еще у меня позеленеете от зависти! Однако, друзья, не знаю, как вам, а мне все время кажется,что мы того и гляди наткнемся на какую-нибудь серьезную неприятность.
То же самое ощущение грозной тайны было и у меня. В лесном сумраке таились ужасы, и сердце невольно сжималось от страха, когда мы вглядывались в эту густую зеленую чащу. Правда, исполинские игуанодоны были совершенно безобидные увальни, и они не могли причинить нам особого вреда, но почем знать, не сохранились ли в этом мире чудес другие исполины, которые таятся сейчас в своих логовищах среди скал и кустарника и только выжидают минуты, чтобы броситься на нас? Я имею весьма смутное представление о доисторической жизни, но, помнится, мне как-то попала в руки одна книга, где говорилось о зверях, для которых наши львы и тигры были такой же легкой добычей, как мышь для кошки. Что, если такие чудовища живут в лесных дебрях Страны Мепл-Уайта?
В то утро — наше первое утро в неизведанной стране — мы убедились, что опасности подстерегают нас здесь на каждом шагу. Приключение это было просто отвратительное, и мне даже неприятно говорить о нем. Если лорд Джон прав, и прогалину, где паслись игуанодоны, мы будем вспоминать, как сон, то болото с птеродактилями останется у нас в памяти страшным кошмаром. Сейчас расскажу, как все это было.
Мы шли по лесу очень медленно, отчасти потому, что лорд Джон в качестве разведчика не позволял нам догонять себя, отчасти из-за обоих профессоров, которые то и дело приходили в восторг от какого-нибудь неизвестного им вида цветка или насекомого. Мили через три-четыре деревья вдоль правого берега ручья поредели, и перед нами открылась еще одна прогалина. За густой каймой кустарника громоздились каменные глыбы — они встречаются на плато повсюду. Мы медленно двинулись туда через кусты, доходившие нам до пояса, и вдруг услышали где-то совсем близко звуки — не то курлыканье, не то шипение, — сливавшиеся в невнятный гул, от которого дрожал воздух. Лорд Джон подал нам знак остановиться и, пригибаясь на бегу, бросился к камням. Он посмотрел поверх них, вздрогнул и, видимо, забыв о нашем существовании, долго стоял, поглощенный открывшимся перед ним зрелищем. Наконец, он поманил нас к себе, показывая знаками, что необходимо соблюдать осторожность. Я понял по его виду, что за каменными глыбами скрывается какое-то чудо, а может быть, и серьезная опасность.
Мы подползли к лорду Джону и заглянули вниз. Перед нами зияла глубокая котловина, вероятно, один из тех небольших кратеров, каких много на плато. На дне этой котловины, ярдах в ста от того места, где мы лежали, за кромкой камыша, поблескивали подернутые зеленью стоячие лужи. Место было мрачное само по себе, но, глядя на его обитателей, мне невольно вспомнились сцены из седьмого круга Дантова «Ада»* Данте Алигьери (1265-1321) — великий итальянский поэт эпохи Возрождения, автор «Божественной комедии», которая делится на три части: «Ад», «Чистилище» и «Рай», соответственно этапам воображаемого путеществия поэта по трем «загробным мирам».. Здесь гнездились птеродактили — сотни и сотни птеродактилей! Котловина так и кишела ими — детеныши ползали у воды, а их отвратительные мамаши высиживали на отмели яйца в твердой желтоватой пленке. Вся эта копошащаяся, бьющая крыльями масса ящеров сотрясала воздух криками и распространяла вокруг себя такое страшное зловоние, что у нас тошнота подступила к горлу. А повыше, каждый на своем камне, восседали огромные серые самцы, похожие на иссохшие чучела, восседали совершенно неподвижно, как мертвые, и только поводили налившимися кровью глазами да изредка щелкали клювами вслед пролетавшим стрекозам. Их гигантские перепончатые крылья, согнутые в предплечьях, были прижаты к бокам, и от этого в облике их мне мерещилось что-то человеческое — они напоминали старух, кутающихся в мерзкие, цвета паутины, шали, из которых выглядывали только хищные птичьи головы. Считая и больших, и маленьких, в котловине было не меньше тысячи этих гнусных тварей.
Оба наших профессора так обрадовались возможности изучать вблизи жизнь доисторического мира, что охотно просидели бы здесь весь день. Они показывали нам дохлую рыбу и птиц, валявшихся среди камней и, очевидно, служивших пищей птеродактилям, и поздравляли друг друга с тем, что внесут наконец ясность в вопрос, почему кости этих летающих ящеров в таком количестве встречаются в ряде мест, например, в кембриджских песчаниках. Теперь уже не подлежит сомнению, говорили они, что птеродактили, подобно пингвинам, жили стаями.
В конце концов, желая доказать коллеге какой-то свой тезис, Челленджер высунул голову из-за камней и чуть не навлек гибель на всех нас. Ближайший к нам самец вдруг пронзительно зашипел, взмахнул перепончатыми двадцатифутовыми крыльями и поднялся в воздух. Самки с детенышами сбились в кучу поближе к воде, а часовые один за другим взмыли в небо. Удивительное зрелище представляли собой эти отвратительные твари, которые сотнями парили над нами, быстро, словно ласточки, разрезая воздух крыльями. Впрочем, мы вскоре поняли, что любование этим зрелищем к добру не приведет. Сначала птеродактили кружили высоко в небе, видимо, проверяя, насколько велика опасность. Потом, постепенно сжимая круг, стали опускаться все ниже и ниже, наконец, сухой шелест их аспидно-черных крыльев достиг такой силы, что мне невольно вспомнился Хендонский аэродром в дни состязаний.
— Берегитесь! — крикнул лорд Джон, хватая винтовку за дуло. — Бегите прямо к лесу, держитесь все вместе!
Но круг над нами уже сомкнулся. Птеродактили почти задевали нас крыльями по лицу. Мы били их прикладами, но удары приходились во что-то мягкое и не причиняли им никакого вреда. И вдруг из этого аспидно-черного блестящего круга высунулась длинная шея: свирепый клюв целился прямо в нас. За ним еще и еще один. Саммерли вскрикнул и закрыл руками окровавленное лицо. Я почувствовал сильный толчок в затылок и чуть не потерял сознание от боли. Челленджер упал, я нагнулся помочь ему и повалился на него, сраженный еще одним ударом сзади. В ту же минуту лорд Джон выстрелил. Я поднял голову и увидел, что один из птеродактилей бьется на земле с перебитым крылом, брызжет слюной из разверстого клюва и яростно вращает выпученными, налитыми кровью глазами — сущий дьявол с картины какого-нибудь средневекового художника! Его собратья, испуганные звуком выстрела, взмыли кверху и стали кружить у нас над головой.
— Теперь спасайтесь! — крикнул лорд Джон.
Мы побежали напролом сквозь кустарник, но у самой опушки гарпии снова настигли нас. Саммерли был сбит с ног, мы подняли его и бросились под деревья. В лесу опасность миновала, потому что птеродактилям с их огромными крыльями негде было развернуться между ветвей.
Мы возвращались в лагерь в довольно жалком состоянии, а они еще долго провожали нас, паря кругами в голубом небе на такой высоте, что снизу их можно было принять за самых обыкновенных голубей. И лишь тогда, когда нас скрыла лесная чаща, птеродактили прекратили погоню.
— Необычайно интересное и поучительное происшествие, — сказал Челленджер, обмывая в ручье распухшее колено. — Теперь, Саммерли, мы с вами прекрасно знаем, как ведут себя разъяренные птеродактили. Саммерли в это время вытирал кровь, лившуюся из ссадины на лбу, а я перевязывал довольно глубокую рану на шее. Лорд Джон отделался легче нас — чудовище только оцарапало ему плечо и разорвало рубашку.
— Следует отметить, — продолжал Челленджер, — что наш юный друг получил колотую рану, а вырвать такой клок из рубашки лорда Джона можно было только зубами. Меня же били крыльями по голове. Таким образом, мы познакомились с разнообразнейшими способами нападения птеродактилей.
— Еще немного, и нам пришел бы конец, — серьезным тоном проговорил лорд Джон. — Более гнусную смерть трудно себе представить — пасть жертвой этих мерзких тварей! Мне очень не хотелось стрелять, но выбора не было.
— Мы бы не сидели сейчас у ручейка, если б не ваш выстрел, — убежденно проговорил я.
— Будем надеяться, что моя пальба делу не повредит, — сказал лорд Джон. — В здешних лесах, наверно, часто раздаются звуки не менее громкие: то отломится ветка, то рухнет целое дерево. Однако на сегодня сильных ощущений хватит. Пойдемте-ка лучше к лагерю, поищем в нашей аптечке карболки. Кто этих гадин знает — может быть, их укусы ядовиты.
Но с тех пор, как стоит мир, вряд ли на долю человека выпадало столько приключений за один день. Нас подстерегала новая неожиданность. Мы вышли по берегу ручья на поляну и, увидев колючую изгородь, окружавшую наш форт, решили, что на сей раз испытания наши кончились. Однако отдыхать нам не пришлось. Вход в Форт Челленджера был завален по-прежнему, изгородь была цела, а все же мы сразу поняли, что в наше отсутствие здесь кто-то побывал. Непрошеный гость не оставил на земле никаких следов, и только нависшая над лагерем огромная ветка дерева гингко выдавала его с головой. Что же касается его силы и дерзости, то об этом ясно говорило состояние нашего склада. Все вещи были раскиданы по поляне, одна жестянка с мясом раздавлена — очевидно, таким способом он пытался извлечь ее содержимое. От ящика с патронами остались одни щепки, а подле него валялась смятая в лепешку гильза. Смутный страх снова сжал нам сердце, и мы стали испуганно вглядываться в густые тени под деревьями, ожидая, что оттуда вот-вот появится нечто чудовищное.
Какое же облегчение мы испытали, когда услышали в эту минуту голос Самбо и, подойдя к краю плато, увидели на вершине утеса его ухмыляющуюся физиономию!
— Все хорошо, мистер Челленджер! Все хорошо! — крикнул он. — Самбо здесь. Не бойся! Когда позовешь Самбо, он всегда будет здесь.
Глядя на честного негра и на необъятную равнину, простиравшуюся чуть ли не до притоков Амазонки, мы вспомнили, что это все же двадцатый век, что мы живем на Земле, а не на какой-нибудь полной первобытного хаоса планете, куда нас перенесло волшебной силой. Но как трудно было представить себе, что от фиолетовой линии горизонта рукой подать до великой реки, по которой ходят большие пароходы, что люди там толкуют о своих маленьких житейских делишках, в то время как мы, заброшенные в первобытный мир, к первобытным существам, можем только смотреть в ту сторону и тосковать о мире, полном для нас стольких радостей!
У меня осталось еще одно воспоминание, связанное с этим необыкновенным днем, и на нем я закончу свое письмо. Полученные ранения явно подействовали на нервы обоих профессоров, и они затеяли горячий спор о том, к какому роду доисторических ящеров принадлежат наши враги — к птеродактилям или к диморфодонам. Дело дошло до обмена колкостями. Чтобы не слышать их перепалки, я отошел в сторону и, сев на ствол упавшего дерева, машинально закурил трубку. Через несколько минут передо мной выросла фигура лорда Джона.
— Слушайте, Мелоун, — сказал он, — вы хорошо запомнили то место, где гнездятся эти твари?
— Конечно, запомнил.
— Нечто вроде вулканического кратера, правда?
— Совершенно верно, — сказал я.
— А какая там почва, вы обратили внимание?
— Одни скалы, камни.
— Нет, возле самой воды, где растет тростник?
— Что-то синеватое, вроде глины.
— Вот именно… Вулканический кратер и синяя глина.
— А почему это вас интересует? — спросил я.
— Да нет, это я так, — ответил лорд Джон и неторопливо зашагал туда, где все еще раздавались голоса наших ученых спорщиков — напряженный, резкий тенор Саммерли и зычный бас Челленджера.
Я, вероятно, позабыл бы слова лорда Джона, но в ту ночь мне пришлось услышать их от него еще раз: «Синяя глина… синяя глина в вулканическом кратере…» Это было последнее, что донеслось до меня сквозь дремоту, после чего, измучившись за день, я погрузился в крепкий сон.
Затерянный мир — Артур Конан Дойл читать онлайн бесплатно
Отчего динозавры вызывают подобный острый внимание у передового человека? Наверное, вследствие того, собственно что предположить данных животных, их габариты, кровожадность, величавое многообразие обликов довольно непросто, не обращая внимания на любые киноленты и реконструкции. Совместно с героями данной книжки мы впритирку приближаемся к старому, абсолютному загодок миру, вынести все тяготы в котором человеку уже равноценно подвигу. «Глэдис посиживала у окошка, и ее брезгливый изящный профиль оттеняла малиновая
штора. Мы с
ней были приятелями, гигантскими приятелями, но мне никоим образом не посчастливилось увести ее
за пределы тех отношений, какие я имел возможность поддерживать с хоть каким из моих
коллег-репортеров «Дейли-газетт», — чисто товарищеских, добродушных и не
знающих разности меж полами. Мне претит, когда дама придерживается со мной
очень бегло, очень дерзко. Это не готовит чести мужику. В случае если
появляется ощущение, ему обязана сопровождать скромность, настороженность —
наследство тех грозных лет, когда приверженность и безжалостность нередко шли рука об
руку. Не грубый взор, а уклончивый, не бойкие ответы, а срывающийся
глас, опущенная долу головка — вот настоящие приметы.»
Перейти
© Перевод. Волжина Н.А., насл., 2017
© Неручева В.А., ил., 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Глава I
Человек – сам творец своей славы
Мистер Хангертон, отец моей Глэдис, отличался невероятной бестактностью и был похож на распушившего перья неопрятного какаду, правда, весьма добродушного, но занятого исключительно собственной особой. Если что-нибудь могло оттолкнуть меня от Глэдис, так только крайнее нежелание обзавестись глуповатым тестем. Я убежден, что мои визиты в «Каштаны» три раза на неделе мистер Хангертон приписывал исключительно ценности своего общества и в особенности своих рассуждений о биметаллизме – вопросе, в котором он мнил себя крупным знатоком.
В тот вечер я больше часу выслушивал его монотонное чириканье о снижении стоимости серебра, обесценивании денег, падении рупии и о необходимости установления правильной денежной системы.
– Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! – воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. – Что тогда будет при существующем порядке вещей?
Я, как и следовало ожидать, сказал, что в таком случае мне грозит разорение, но мистер Хангертон, недовольный моим ответом, вскочил с кресла, отчитал меня за мое всегдашнее легкомыслие, лишающее его возможности обсуждать со мной серьезные вопросы, и выбежал из комнаты переодеваться к масонскому собранию.
Наконец-то я остался наедине с Глэдис! Минута, от которой зависела моя дальнейшая судьба, наступила. Весь этот вечер я чувствовал себя как солдат, ожидающий сигнала к атаке, когда надежда на победу сменяется в его душе страхом перед поражением.
Глэдис сидела у окна, и ее гордый тонкий профиль оттеняла малиновая штора. Как она была прекрасна! И в то же время как далека от меня! Мы с ней были друзьями, большими друзьями, но мне никак не удавалось увести ее за пределы тех отношений, какие я мог поддерживать с любым из моих коллег-репортеров «Дейли-газетт», – чисто товарищеских, добрых и не знающих разницы между полами. Мне претит, когда женщина держится со мной слишком свободно, слишком смело. Это не делает чести мужчине. Если возникает чувство, ему должна сопутствовать скромность, настороженность – наследие тех суровых времен, когда любовь и жестокость часто шли рука об руку. Не дерзкий взгляд, а уклончивый, не бойкие ответы, а срывающийся голос, опущенная долу головка – вот истинные приметы страсти. Несмотря на свою молодость, я знал это, а может быть, такое знание досталось мне от моих далеких предков и стало тем, что мы называем инстинктом.
Глэдис была одарена всеми качествами, которые так привлекают нас в женщине. Некоторые считали ее холодной и черствой, но мне такие мысли казались предательством. Нежная кожа, смуглая, почти как у восточных женщин, волосы цвета воронова крыла, глаза с поволокой, полные, но прекрасно очерченные губы – все это говорило о страстной натуре. Однако я с грустью признавался себе, что до сих пор мне не удалось завоевать ее любовь. Но будь что будет – довольно неизвестности! Сегодня вечером я добьюсь от нее ответа. Может быть, она откажет мне, но лучше быть отвергнутым поклонником, чем довольствоваться ролью скромного братца!
Вот какие мысли бродили у меня в голове, и я уже хотел было прервать затянувшееся неловкое молчание, как вдруг почувствовал на себе критический взгляд темных глаз и увидел, что Глэдис улыбается, укоризненно качая своей гордой головкой.
– Чувствую, Нэд, что вы собираетесь сделать мне предложение. Не надо. Пусть все будет по-старому, так гораздо лучше.
Я придвинулся к ней поближе.
– Почему вы догадались? – Удивление мое было неподдельно.
Читать Затерянный мир (и) — Дойл Артур Игнатиус Конан — Страница 1
Артур Конан Дойл
Затерянный мир (и)
Глава I
Человек — сам творец своей славы
Мистер Хангертон, отец моей Глэдис, отличался невероятной бестактностью и был похож на распушившего перья старого какаду, правда, весьма добродушного, но занятого исключительно собственной особой. Если что-нибудь могло оттолкнуть меня от Глэдис, так только крайнее нежелание обзавестись подобным тестем. Я убеждён, что мои визиты в «Каштаны» три раза на неделе мистер Хангертон приписывал исключительно ценности своего общества и в особенности своих рассуждений о биметаллизме [1] — вопросе, в котором он мнил себя крупным знатоком.
В тот вечер я больше часу выслушивал его монотонную болтовню о снижении стоимости серебра, обесценивании денег, падении рупии [2] и о необходимости установления правильной денежной системы.
— Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! — воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. — Что тогда будет при существующей системе?
Я, как и следовало ожидать, сказал, что в таком случае мне грозит разорение, но мистер Хангертон остался недоволен этим ответом; он вскочил с кресла, отчитал меня за моё всегдашнее легкомыслие, лишающее его возможности обсуждать со мной серьёзные вопросы, и выбежал из комнаты переодеваться к масонскому [3] собранию.
Наконец-то я остался наедине с Глэдис! Минута, от которой зависела моя дальнейшая судьба, наступила. Весь этот вечер я чувствовал себя так, как чувствует себя солдат, ожидая сигнала к отчаянной атаке, когда надежда на победу сменяется в его душе страхом перед поражением.
Глэдис сидела у окна, и её горделивый тонкий профиль чётко рисовался на фоне малиновой шторы. Как она была прекрасна! И в то же время как далека от меня! Мы с ней были друзьями, большими друзьями, но мне никак не удавалось увести её за пределы тех чисто товарищестких отношений, какие я мог поддерживать, скажем, с любым из моих коллег-репортёров «Дейли-газетт», — чисто товарищеских, добрых и не знающих разницы между полами. Мне претит, когда женщина держится со мной слишком свободно, слишком смело. Это не делает чести мужчине. Если возникает чувство, ему должна сопутствовать скромность, насторожённость — наследие тех суровых времён, когда любовь и жестокость часто шли рука об руку. Не дерзкий взгляд, а уклончивый, не бойкие ответы, а срывающийся голос, опущенная долу головка — вот истинные приметы страсти. Несмотря на свою молодость, я знал это, а может быть, такое знание досталось мне от моих далёких предков и стало тем, что мы называем инстинктом.
Глэдис была одарена всеми качествами, которые так влекут нас к женщине. Некоторые считали её холодной и чёрствой, но мне такие мысли казались предательством. Нежная кожа, смуглая, почти как у восточных женщин, волосы цвета воронова крыла, глаза с поволокой, полные, но прекрасно очерченные губы — всё это говорило о страстной натуре. Однако я с грустью признавался себе, что до сих пор мне не удалось завоевать её любовь. Но будь что будет — довольно неизвестности! Сегодня вечером я добьюсь от неё ответа. Может быть, она откажет мне, но лучше быть отвергнутым поклонником, чем довольствоваться навязанной тебе ролью добродетельного братца!
Придя к такому выводу, я уже хотел было прервать затянувшееся неловкое молчание, как вдруг почувствовал на себе критический взгляд тёмных глаз и увидел, что Глэдис улыбается, укоризненно качая своей гордой головкой.
— Чувствую, Нэд, что вы собираетесь сделать мне предложение. Не надо. Пусть всё будет по-старому, так гораздо лучше.
Я придвинулся к ней поближе.
— Почему вы догадались? — Удивление моё было неподдельно.
— Как будто мы, женщины, не чувствуем этого заранее! Неужели вы думаете, что нас можно застигнуть врасплох? Ах, Нэд! Мне было так хорошо и приятно с вами! Зачем же портить нашу дружбу? Вы совсем не цените, что вот мы — молодой мужчина и молодая женщина — можем так непринуждённо говорить друг с другом.
— Право, не знаю, Глэдис. Видите ли, в чём дело… столь же непринуждённо я мог бы беседовать… ну, скажем, с начальником железнодорожной станции. — Сам не понимаю, откуда он взялся, этот начальник, но факт остаётся фактом: это должностное лицо вдруг выросло перед нами и рассмешило нас обоих. — Нет, Глэдис, я жду гораздо большего. Я хочу обнять вас, хочу, чтобы ваша головка прижалась к моей груди. Глэдис, я хочу…
Увидев, что я собираюсь осуществить свои слова на деле, Глэдис быстро поднялась с кресла.
— Нэд, вы всё испортили! — сказала она. — Как бывает хорошо и просто до тех пор, пока не приходит это! Неужели вы не можете взять себя в руки? — Но ведь не я первый это придумал! — взмолился я. — Такова человеческая природа. Такова любовь.
— Да, если любовь взаимна, тогда, вероятно, всё бывает по-другому. Но я никогда не испытывала этого чувства.
— Вы с вашей красотой, с вашим сердцем! Глэдис, вы же созданы для любви! Вы должны полюбить.
— Тогда надо ждать, когда любовь придёт сама.
— Но почему вы не любите меня, Глэдис? Что вам мешает — моя наружность или что-нибудь другое?
И тут Глэдис немного смягчилась. Она протянула руку — сколько грации и снисхождения было в этом жесте! — и отвела назад мою голову. Потом с грустной улыбкой посмотрела мне в лицо.
— Нет, дело не в этом, — сказала она. — Вы мальчик не тщеславный, и я смело могу признаться, что дело не в этом. Всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете.
— Мой характер?
Она сурово наклонила голову.
— Я исправлюсь, скажите только, что вам нужно. Садитесь, и давайте всё обсудим. Ну, не буду, не буду, только сядьте!
Глэдис взглянула на меня, словно сомневаясь в искренности моих слов, но мне её сомнение было дороже полного доверия. Как примитивно и глупо выглядит всё это на бумаге! Впрочем, может, мне только так кажется? Как бы там ни было, но Глэдис села в кресло.
— Теперь скажите, чем вы недовольны?
— Я люблю другого.
Настал мой черёд вскочить с места.
— Не пугайтесь, я говорю о своём идеале, — пояснила Глэдис, со смехом глядя на моё изменившееся лицо. — В жизни мне такой человек ещё не попадался.
— Расскажите же, какой он! Как он выглядит?
— Он, может быть, очень похож на вас.
— Какая вы добрая! Тогда чего же мне не хватает? Достаточно одного вашего слова! Что он — трезвенник, вегетарианец, аэронавт, теософ, сверхчеловек? Я согласен на всё, Глэдис, только скажите мне, что вам нужно!
Такая податливость рассмешила её.
— Прежде всего вряд ли мой идеал стал бы так говорить. Он натура гораздо более твёрдая, суровая и не захочет с такой готовностью приспосабливаться к глупым женским капризам. Но что самое важное — он человек действия, человек, который безбоязненно взглянет смерти в глаза, человек великих дел, богатый опытом, и необычным опытом. Я полюблю не его самого, но его славу, потому что отсвет её падёт и на меня. Вспомните Ричарда Бёртона [4]. Когда я прочла биографию этого человека, написанную его женой, мне стало понятно, за что она любила его. А леди Стенли [5]? Вы помните замечательную последнюю главу из её книги о муже? Вот перед какими мужчинами должна преклоняться женщина! Вот любовь, которая не умаляет, а возвеличивает, потому что весь мир будет чтить такую женщину как вдохновительницу великих деяний!
Читать книгу Затерянный мир Артура Конана Дойла : онлайн чтение
Артур Конан Дойл
Затерянный мир
© Перевод. Волжина Н.А., насл., 2017
© Неручева В.А., ил., 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Глава I
Человек – сам творец своей славы
Мистер Хангертон, отец моей Глэдис, отличался невероятной бестактностью и был похож на распушившего перья неопрятного какаду, правда, весьма добродушного, но занятого исключительно собственной особой. Если что-нибудь могло оттолкнуть меня от Глэдис, так только крайнее нежелание обзавестись глуповатым тестем. Я убежден, что мои визиты в «Каштаны» три раза на неделе мистер Хангертон приписывал исключительно ценности своего общества и в особенности своих рассуждений о биметаллизме – вопросе, в котором он мнил себя крупным знатоком.
В тот вечер я больше часу выслушивал его монотонное чириканье о снижении стоимости серебра, обесценивании денег, падении рупии и о необходимости установления правильной денежной системы.
– Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! – воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. – Что тогда будет при существующем порядке вещей?
Я, как и следовало ожидать, сказал, что в таком случае мне грозит разорение, но мистер Хангертон, недовольный моим ответом, вскочил с кресла, отчитал меня за мое всегдашнее легкомыслие, лишающее его возможности обсуждать со мной серьезные вопросы, и выбежал из комнаты переодеваться к масонскому собранию.
Наконец-то я остался наедине с Глэдис! Минута, от которой зависела моя дальнейшая судьба, наступила. Весь этот вечер я чувствовал себя как солдат, ожидающий сигнала к атаке, когда надежда на победу сменяется в его душе страхом перед поражением.
Глэдис сидела у окна, и ее гордый тонкий профиль оттеняла малиновая штора. Как она была прекрасна! И в то же время как далека от меня! Мы с ней были друзьями, большими друзьями, но мне никак не удавалось увести ее за пределы тех отношений, какие я мог поддерживать с любым из моих коллег-репортеров «Дейли-газетт», – чисто товарищеских, добрых и не знающих разницы между полами. Мне претит, когда женщина держится со мной слишком свободно, слишком смело. Это не делает чести мужчине. Если возникает чувство, ему должна сопутствовать скромность, настороженность – наследие тех суровых времен, когда любовь и жестокость часто шли рука об руку. Не дерзкий взгляд, а уклончивый, не бойкие ответы, а срывающийся голос, опущенная долу головка – вот истинные приметы страсти. Несмотря на свою молодость, я знал это, а может быть, такое знание досталось мне от моих далеких предков и стало тем, что мы называем инстинктом.
Глэдис была одарена всеми качествами, которые так привлекают нас в женщине. Некоторые считали ее холодной и черствой, но мне такие мысли казались предательством. Нежная кожа, смуглая, почти как у восточных женщин, волосы цвета воронова крыла, глаза с поволокой, полные, но прекрасно очерченные губы – все это говорило о страстной натуре. Однако я с грустью признавался себе, что до сих пор мне не удалось завоевать ее любовь. Но будь что будет – довольно неизвестности! Сегодня вечером я добьюсь от нее ответа. Может быть, она откажет мне, но лучше быть отвергнутым поклонником, чем довольствоваться ролью скромного братца!
Вот какие мысли бродили у меня в голове, и я уже хотел было прервать затянувшееся неловкое молчание, как вдруг почувствовал на себе критический взгляд темных глаз и увидел, что Глэдис улыбается, укоризненно качая своей гордой головкой.
– Чувствую, Нэд, что вы собираетесь сделать мне предложение. Не надо. Пусть все будет по-старому, так гораздо лучше.
Я придвинулся к ней поближе.
– Почему вы догадались? – Удивление мое было неподдельно.
– Как будто мы, женщины, не чувствуем этого заранее! Неужели вы думаете, что нас можно застигнуть врасплох? Ах, Нэд! Мне было так хорошо и приятно с вами! Зачем же портить нашу дружбу? Вы совсем не цените, что вот мы – молодой мужчина и молодая женщина – можем так непринужденно говорить друг с другом.
– Право, не знаю, Глэдис. Видите ли, в чем дело… Столь же непринужденно я мог бы беседовать… ну, скажем, с начальником железнодорожной станции. – Сам не понимаю, откуда он взялся, этот начальник, но факт остается фактом: это должностное лицо вдруг выросло перед нами и рассмешило нас обоих. – Нет, Глэдис, я жду гораздо большего. Я хочу обнять вас, хочу, чтобы ваша головка прижалась к моей груди. Глэдис, я хочу…
Увидев, что я собираюсь осуществить свои слова на деле, Глэдис быстро поднялась с кресла.
– Нэд, вы все испортили! – сказала она. – Как бывает хорошо и просто до тех пор, пока не приходит это! Неужели вы не можете взять себя в руки?
– Но ведь не я первый это придумал! – взмолился я. – Такова человеческая природа. Такова любовь.
– Да, если любовь взаимна, тогда, вероятно, все бывает по-другому. Но я никогда не испытывала этого чувства.
– Вы с вашей красотой, с вашим сердцем! Глэдис, вы же созданы для любви! Вы должны полюбить!
– Тогда надо ждать, когда любовь придет сама.
– Но почему вы не любите меня, Глэдис? Что вам мешает – моя наружность или что-нибудь другое?
И тут Глэдис немного смягчилась. Она протянула руку – сколько грации и снисхождения было в этом жесте! – и отвела назад мою голову. Потом с грустной улыбкой посмотрела мне в лицо.
– Нет, дело не в этом, – сказала она. – Вы мальчик не тщеславный, и я смело могу признаться, что дело не в этом. Все гораздо серьезнее, чем вы думаете.
– Мой характер?
Она сурово наклонила голову.
– Я исправлюсь, скажите только, что вам нужно. Садитесь, и давайте все обсудим. Ну, не буду, не буду, только сядьте!
Глэдис взглянула на меня, словно сомневаясь в искренности моих слов, но мне ее сомнение было дороже полного доверия. Как примитивно и глупо выглядит все это на бумаге! Впрочем, может, мне только так кажется? Как бы там ни было, но Глэдис села в кресло.
– Теперь скажите, чем вы недовольны?
– Я люблю другого.
Настал мой черед вскочить с места.
– Не пугайтесь, я говорю о своем идеале, – пояснила Глэдис, со смехом глядя на мое изменившееся лицо. – В жизни мне такой человек еще не попадался.
– Расскажите же, какой он! Как он выглядит?
– Он, может быть, очень похож на вас.
– Какая вы добрая! Тогда чего же мне не хватает? Достаточно одного вашего слова! Что он – трезвенник, вегетарианец, аэронавт, теософ, сверхчеловек? Я согласен на все, Глэдис, только скажите мне, что вам нужно!
Такая податливость рассмешила ее.
– Прежде всего вряд ли мой идеал стал бы так говорить. Он натура гораздо более твердая, суровая и не захочет с такой готовностью приспосабливаться к глупым женским капризам. Но что самое важное – он человек действия, человек, который безбоязненно взглянет смерти в глаза, человек великих дел, богатый опытом, и необычным опытом. Я полюблю не его самого, но его славу, потому что отсвет ее падет и на меня. Вспомните Ричарда Бертона. Когда я прочла биографию этого человека, написанную его женой, мне стало понятно, за что она любила его. А леди Стенли? Вы помните замечательную последнюю главу из ее книги о муже? Вот перед какими мужчинами должна преклоняться женщина! Вот любовь, которая не умаляет, а возвеличивает, потому что весь мир будет чтить такую женщину как вдохновительницу великих деяний!
Глэдис была так прекрасна в эту минуту, что я чуть было не нарушил возвышенного тона нашей беседы, однако вовремя сдержал себя и продолжал спор.
– Не всем же быть Бертонами и Стенли, – сказал я. – Да и возможности такой не представляется. Мне, во всяком случае, не представилось, а я бы ею воспользовался!
– Нет, такие случаи представляются на каждом шагу. В том-то и сущность моего идеала, что он сам идет навстречу подвигу. Его не остановят никакие препятствия. Я еще не нашла такого героя, но вижу его как живого. Да, человек – сам творец своей славы. Мужчины должны совершать подвиги, а женщины – награждать героев любовью. Вспомните того молодого француза, который несколько дней назад поднялся на воздушном шаре. В то утро бушевал ураган, но подъем был объявлен заранее, и он ни за что не захотел его откладывать. За сутки воздушный шар отнесло на полторы тысячи миль, куда-то в самый центр России, где этот смельчак и опустился. Вот о таком человеке я и говорю. Подумайте о женщине, которая его любит. Какую, наверно, она возбуждает зависть у других! Пусть же мне тоже завидуют, что у меня муж – герой!
– Ради вас я сделал бы то же самое!
– Только ради меня? Нет, это не годится! Вы должны пойти на подвиг потому, что иначе не можете, потому, что такова ваша природа, потому, что мужское начало в вас требует своего выражения. Вот, например, вы писали о взрыве на угольной шахте в Вигане. А почему вам было не спуститься туда самому и не помочь людям, которые задыхались от удушливого газа?
– Я спускался.
– Вы ничего об этом не рассказывали.
– А что тут особенного?
– Я этого не знала. – Она с интересом посмотрела на меня. – Смелый поступок!
– Мне ничего другого не оставалось. Если хочешь написать хороший очерк, надо самому побывать на месте происшествия.
– Какой прозаический мотив! Это сводит на нет всю романтику. Но все равно, я очень рада, что вы спускались в шахту.
Я не мог не поцеловать протянутой мне руки – столько грации и достоинства было в этом движении.
– Вы, наверное, считаете меня сумасбродкой, не расставшейся с девическими мечтами. Но они так реальны для меня! Я не могу не следовать им – это вошло в мою плоть и кровь. Если я когда-нибудь выйду замуж, то только за знаменитого человека.
– Как же может быть иначе! – воскликнул я. – Кому же и вдохновлять мужчин, как не таким женщинам! Пусть мне только представится подходящий случай, и тогда посмотрим, сумею ли я воспользоваться им. Вы говорите, что человек должен сам творить свою славу, а не ждать, когда она придет ему в руки. Да вот хотя бы Клайв! Скромный клерк, а покорил Индию! Нет, клянусь вам, я еще покажу миру, на что я способен!
Глэдис рассмеялась над вспышкой моего ирландского темперамента.
– Что ж, действуйте. У вас есть для этого все – молодость, здоровье, силы, образование, энергия. Мне стало очень грустно, когда вы начали этот разговор. А теперь я рада, что он пробудил в вас такие мысли.
– А если я…
Ее рука, словно мягкий бархат, коснулась моих губ.
– Ни слова больше, сэр! Вы и так уже на полчаса опоздали в редакцию! У меня просто не хватало духу напомнить вам об этом. Но со временем, если вы завоюете себе место в мире, мы, может быть, возобновим наш сегодняшний разговор.
И вот почему я, такой счастливый, догонял в тот туманный ноябрьский вечер кемберуэллский трамвай, твердо решив не упускать ни одного дня в поисках великого деяния, которое будет достойно моей прекрасной дамы. Но кто мог предвидеть, какие невероятные формы примет это деяние и какими странными путями я приду к нему.
Читатель, пожалуй, скажет, что эта вводная глава не имеет никакой связи с моим повествованием, но без нее не было бы и самого повествования, ибо кто, как не человек, воодушевленный мыслью, что он сам творец своей славы, и готовый на любой подвиг, способен так решительно порвать с привычным образом жизни и пуститься наугад в окутанную таинственным сумраком страну, где его ждут великие приключения и великая награда за них!
Представьте же себе, как я, пятая спица в колеснице «Дейли-газетт», провел этот вечер в редакции, когда в голове моей созрело непоколебимое решение: если удастся, сегодня же найти возможность совершить подвиг, который будет достоин моей Глэдис. Что руководило этой девушкой, заставившей меня рисковать жизнью ради ее прославления, – бессердечие, эгоизм? Такие мысли могут смущать в зрелом возрасте, но никак не в двадцать три года, когда человек познает пыл первой любви.
Глава II
Попытайте счастья у профессора Челленджера
Я всегда любил нашего редактора отдела «Последние новости», рыжего ворчуна Мак-Ардла, и полагаю, что он тоже неплохо ко мне относился. Нашим настоящим властелином был, разумеется, Бомонт, но он обычно обитал в разре́женной атмосфере олимпийских высот, откуда взору его открывались только такие события, как международные кризисы или крах кабинета министров. Иногда мы видели, как он величественно шествует в свое святилище, устремив взгляд в пространство и витая мысленно где-нибудь на Балканах или в Персидском заливе. Для нас Бомонт оставался недосягаемым, и мы обычно имели дело с Мак-Ардлом, который был его правой рукой.
Когда я вошел в редакцию, старик кивнул мне и сдвинул очки на лысину.
– Ну-с, мистер Мелоун, судя по всему, что мне приходится слышать, вы делаете успехи, – приветливо сказал он.
Я поблагодарил его.
– Ваш очерк о взрыве на шахте превосходен. То же самое могу сказать и про корреспонденцию о пожаре в Саутуорке. У вас все данные хорошего журналиста. Вы пришли по какому-нибудь делу?
– Хочу попросить вас об одном одолжении.
Глаза у Мак-Ардла испуганно забегали по сторонам.
– Гм! Гм! А в чем дело?
– Не могли бы вы, сэр, послать меня с каким-нибудь поручением от нашей газеты? Я сделаю все, что в моих силах, и привезу вам интересный материал.
– А какое поручение вы имеете в виду, мистер Мелоун?
– Любое, сэр, лишь бы оно было сопряжено с приключениями и опасностями. Я не подведу газету, сэр. И чем труднее мне будет, тем лучше.
– Вы, кажется, не прочь распроститься с жизнью?
– Нет, я не хочу, чтобы она прошла впустую, сэр.
– Дорогой мой мистер Мелоун, вы уж слишком… слишком воспарили. Времена не те. Расходы на специальных корреспондентов перестали оправдывать себя. И, во всяком случае, такие поручения даются человеку с именем, который уже завоевал доверие публики. Белые пятна на карте давно заполнены, а вы ни с того ни с сего размечтались о романтических приключениях! Впрочем, постойте… – добавил он и вдруг улыбнулся. – Кстати, о белых пятнах. А что, если мы развенчаем одного шарлатана, современного Мюнхгаузена, и поднимем его на смех? Отчего бы вам не разоблачить его ложь? Это будет неплохо. Ну, как вы на это смотрите?
– Что угодно, куда угодно – я готов на все!
Мак-Ардл погрузился в размышления.
– Есть один человек, – сказал он наконец, – только не знаю, удастся ли вам завязать с ним знакомство или хотя бы добиться интервью. Впрочем, у вас, кажется, есть дар располагать к себе людей. Не пойму, в чем тут дело, – то ли вы такой уж симпатичный юноша, то ли это животный магнетизм, то ли ваша жизнерадостность, – но я сам на себе это испытал.
– Вы очень добры ко мне, сэр.
– Так вот, почему бы вам не попытать счастья у профессора Челленджера? Он живет в Энмор-Парке.
Должен признаться, что я был несколько озадачен таким предложением.
– Челленджер? Знаменитый зоолог профессор Челленджер? Это не тот, который проломил череп Бланделлу из «Телеграф»?
Редактор отдела «Последние новости» мрачно усмехнулся:
– Что, не нравится? Вы же были готовы на любое приключение.
– Нет, почему же? В нашем деле бывает всякое, сэр, – ответил я.
– Совершенно верно. Впрочем, не думаю, чтобы он всегда бывал в таком свирепом настроении. Бланделл, очевидно, не вовремя к нему попал или не так с ним обошелся. Надеюсь, что вы будете удачливее. Полагаюсь также на присущий вам такт. Это как раз по вашей части, а газета охотно поместит такой материал.
– Я ровным счетом ничего не знаю об этом Челленджере. Помню только его имя в связи с судебным процессом об избиении Бланделла, – сказал я.
– Кое-какие сведения у меня найдутся, мистер Мелоун. В свое время я интересовался этим субъектом. – Он вынул из ящика лист бумаги. – Вот вкратце, что о нем известно: «Челленджер Джордж Эдуард. Родился в Ларгсе в 1863 году. Образование: школа в Ларгсе, Эдинбургский университет. В 1892 году – ассистент Британского музея. В 1893 году – помощник хранителя отдела в Музее сравнительной антропологии. В том же году покинул это место, обменявшись ядовитыми письмами с директором музея. Удостоен медали за научные исследования в области зоологии. Член иностранных обществ…» Ну, тут следует длиннейшее перечисление, строк на десять петита: Бельгийское общество, Американская академия, Ла-Плата и так далее, экс-президент Палеонтологического общества, Британская ассоциация и тому подобное. Печатные труды: «К вопросу о строении черепа калмыков», «Очерки эволюции позвоночных» и множество статей, в том числе «Ложная теория Вейсмана», вызвавшая горячие споры на Венском зоологическом конгрессе. Любимые развлечения: пешеходные прогулки, альпинизм. Адрес: Энмор-Парк, Кенсингтон». Вот, возьмите это с собой. Сегодня я вам больше ничем не могу помочь.
Я спрятал листок в карман и, увидев, что вместо краснощекой физиономии Мак-Ардла на меня смотрит его розовая лысина, сказал:
– Одну минутку, сэр. Мне не совсем ясно, по какому вопросу нужно взять интервью у этого джентльмена. Что он такое совершил?
Глазам моим снова предстала краснощекая физиономия.
– Что он совершил? Два года назад отправился один в экспедицию в Южную Америку. Вернулся оттуда в прошлом году. В Южной Америке побывал несомненно, однако указать точно, где именно, отказывается. Начал было весьма туманно излагать свои приключения, но после первой же придирки замолчал, как устрица. Произошли, по-видимому, какие-то чудеса, если только он не преподносит нам грандиозную ложь, что, кстати сказать, более чем вероятно. Ссылается на испорченные фотографии, как утверждают, фальсифицированные. До того его довели, что он стал буквально кидаться на всех, кто обращается к нему с вопросами, и уже не одного репортера спустил с лестницы. На мой взгляд, это просто-напросто профан, балующийся наукой и к тому же одержимый манией человекоубийства. Вот с кем вам придется иметь дело, мистер Мелоун. А теперь марш отсюда и постарайтесь выжать из него все, что можно. Вы человек взрослый и сумеете постоять за себя. В конце концов, риск не так уж велик, принимая во внимание закон об ответственности работодателей.
Ухмыляющаяся красная физиономия снова скрылась у меня из глаз, и я увидел розовый овал, окаймленный рыжеватым пушком. Наша беседа была закончена.
Я отправился в свой клуб «Дикарь», но по дороге остановился у парапета Адельфи-Террас и в раздумье долго смотрел вниз на темную, подернутую радужными масляными разводами реку. На свежем воздухе мне всегда приходят в голову здравые, ясные мысли. Я вынул лист бумаги с перечнем всех подвигов профессора Челленджера и пробежал его при свете уличного фонаря. И тут на меня нашло вдохновение, иначе это никак не назовешь. Судя по всему, что я уже узнал об этом сварливом профессоре, было ясно: репортеру к нему не пробраться. Но скандалы, дважды упоминавшиеся в его краткой биографии, говорили о том, что он фанатик науки. Так вот, нельзя ли сыграть на этой его слабости? Попробуем!
Я вошел в клуб. Было начало двенадцатого, и в гостиной уже толпился народ, хотя до полного сбора было еще далеко. В кресле у камина сидел какой-то высокий, худой человек. Он повернулся ко мне лицом в ту минуту, когда я пододвинул свое кресло ближе к огню. О такой встрече я мог только мечтать! Это был сотрудник журнала «Природа» – тощий, весь высохший Тарп Генри, добрейшее существо в мире. Я немедленно приступил к делу.
– Что вы знаете о профессоре Челленджере?
– О Челленджере? – Тарп недовольно нахмурился. – Челленджер – это тот самый человек, который рассказывал всякие небылицы о своей поездке в Южную Америку.
– Какие небылицы?
– Да он будто бы открыл там каких-то диковинных животных. В общем, невероятная чушь. В дальнейшем его, кажется, заставили отречься от своих слов. Во всяком случае, он замолчал. Последняя его попытка – интервью, данное Рейтеру. Но оно вызвало такую бурю, что он сразу понял: дело плохо. Вся эта история носит скандальный характер. Кое-кто принял его рассказы всерьез, но вскоре он и этих немногочисленных защитников оттолкнул от себя.
– Каким образом?
– Своей невероятной грубостью и возмутительным поведением. Бедняга Уэдли из Зоологического института тоже нарвался на неприятность. Послал ему письмо такого содержания: «Президент Зоологического института выражает свое уважение профессору Челленджеру и сочтет за любезность с его стороны, если он окажет институту честь присутствовать на его очередном заседании». Ответ был совершенно нецензурный.
– Да не может быть!
– В сильно смягченном виде он звучит так: «Профессор Челленджер выражает свое уважение президенту Зоологического института и сочтет за любезность с его стороны, если он провалится ко всем чертям».
– Господи боже!
– Да, то же самое, должно быть, сказал и старик Уэдли. Я помню его вопль на заседании: «За пятьдесят лет общения с деятелями науки…» Старик совершенно потерял почву под ногами.
– Ну, а что еще вы мне расскажете об этом Челленджере?
– Да ведь я, как вам известно, бактериолог. Живу в мире, который виден в микроскоп, дающий увеличение в девятьсот раз, а то, что открывается невооруженному глазу, меня мало интересует. Я стою на страже у самых пределов Познаваемого, и, когда мне приходится покидать свой кабинет и сталкиваться с людьми, существами неуклюжими и грубыми, это всегда выводит меня из равновесия. Я человек сторонний, мне не до сплетен, но тем не менее кое-что из пересудов о Челленджере дошло и до меня, ибо он не из тех людей, от которых можно просто-напросто отмахнуться. Челленджер – умница. Это сгусток человеческой силы и жизнеспособности, но в то же время он оголтелый фанатик и к тому же не стесняется в средствах для достижения своих целей. Этот человек дошел до того, что ссылается на какие-то фотографии, явно фальсифицированные, утверждая, будто они привезены из Южной Америки.
– Вы назвали его фанатиком. В чем же его фанатизм проявляется?
– Да в чем угодно! Последняя его выходка – нападки на теорию эволюции Вейсмана. Говорят, что в Вене он устроил грандиозный скандал по этому поводу.
– Вы не можете рассказать подробнее, в чем тут дело?
– Нет, сейчас не могу, но у нас в редакции есть переводы протоколов Венского конгресса. Если хотите ознакомиться, пойдемте, я покажу их вам.
– Это было бы очень кстати. Мне поручено взять интервью у этого субъекта, так вот надо подобрать к нему какой-то ключ. Большое вам спасибо за помощь. Если еще не поздно, то пойдемте.
* * *
Полчаса спустя я сидел в редакции журнала, а передо мной лежал объемистый том, открытый на статье «Вейсман против Дарвина» с подзаголовком «Бурные протесты в Вене. Оживленные прения». Мои научные познания не отличаются фундаментальностью, поэтому я не мог вникнуть в самую суть спора, тем не менее мне сразу стало ясно, что английский профессор вел его в крайне резкой форме, чем сильно разгневал своих континентальных коллег. Я обратил внимание на первые же три пометки в скобках: «Протестующие возгласы с мест», «Шум в зале», «Общее возмущение». Остальная часть отчета была для меня настоящей китайской грамотой. Я до такой степени мало разбирался в вопросах зоологии, что ничего не понял.
– Вы хоть бы перевели мне это на человеческий язык! – жалобно взмолился я, обращаясь к своему коллеге.
– Да это и есть перевод!
– Тогда я лучше обращусь к оригиналу.
– Действительно, непосвященному трудно понять, в чем тут дело.
– Мне бы только извлечь из всей этой абракадабры одну-единственную осмысленную фразу, которая заключала бы в себе какое-то определенное содержание! Ага, вот эта, кажется, подойдет. Я даже почти понимаю ее. Сейчас перепишем. Пусть она послужит связующим звеном между мной и вашим грозным профессором.
– Больше от меня ничего не потребуется?
– Нет-нет, подождите! Я хочу обратиться к нему с письмом. Если вы разрешите написать его здесь и воспользоваться вашим адресом, это придаст более внушительный тон моему посланию.
– Тогда этот субъект немедленно нагрянет сюда со скандалом и переломает нам всю мебель.
– Нет, что вы! Письмо я вам покажу. Уверяю вас, там не будет ничего оскорбительного.
– Ну что ж, садитесь за мой стол. Бумагу найдете вот здесь. И прежде чем отсылать письмо, дайте его мне на цензуру.
Мне пришлось порядочно потрудиться, но в конце концов результаты получились неплохие. Гордый своим произведением, я прочел его вслух скептически настроенному бактериологу:
– «Глубокоуважаемый профессор Челленджер! Будучи скромным естествоиспытателем, я с глубочайшим интересом следил за теми предположениями, которые Вы высказывали по поводу противоречий между теориями Дарвина и Вейсмана. Недавно мне представилась возможность освежить в памяти Ваше…»
– Бессовестный лгун! – пробормотал Тарп Генри.
– «…Ваше блестящее выступление на Венском конгрессе. Этот предельно четкий по изложенным в нем мыслям доклад следует считать последним словом науки в области естествознания. Однако там есть одно место, а именно: «Я категорически возражаю против неприемлемого и сверхдогматического утверждения, будто каждый обособленный индивид есть микрокосм, обладающий исторически сложившимся строением организма, вырабатывавшимся постепенно в течение многих поколений». Не считаете ли Вы нужным в связи с последними изысканиями в этой области внести некоторые поправки в свою точку зрения? Нет ли в ней некоторой натяжки? Не откажите в любезности принять меня, так как мне крайне важно разрешить этот вопрос, а некоторые возникшие у меня мысли можно развить только в личной беседе. С Вашего позволения, я буду иметь честь посетить Вас послезавтра (в среду) в одиннадцать часов утра. Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой
Уважающий Вас
Эдуард Д. Мелоун».
– Ну, как? – торжествующе спросил я.
– Что ж, если ваша совесть не протестует…
– Она меня никогда не подводила.
– Но что вы собираетесь делать дальше?
– Пойду к нему. Мне бы только пробраться в его кабинет, а там я соображу, как надо действовать. Может быть, даже придется чистосердечно во всем покаяться. Если в нем есть спортивная жилка, я ему только угожу этим.
– Угодите? Берегитесь, как бы он в вас сам не угодил чем-нибудь тяжелым. Советую вам облачиться в кольчугу или в американский футбольный костюм. Ну, всего хорошего. Ответ будет ждать вас здесь в среду утром, если только он соблаговолит ответить. Это свирепый, опасный субъект, предмет всеобщей неприязни и посмешище для студентов, поскольку они не боятся дразнить его. Для вас, пожалуй, было бы лучше, если б вы никогда и не слыхали о нем.
«Затерянный мир» читать онлайн книгу автора Артур Конан Дойл на MyBook.ru
Фигура Шерлока Холмса так великолепна и масштабна, что затмевает собой не только других персонажей, созданных талантом Артура Конана Дойля, но и большинство иных литературных сыщиков, рожденных воображением других авторов. Конечно, к Шерлоку Холмсу бесплатным приложением идет доктор Ватсон, но он только оттеняет и усиливает значение главного бенефициара читательских симпатий.
Но, позвольте, разве в «Затерянном мире» есть место Шерлоку Холмсу? Нет, но там есть место другому культовому персонажу, созданному английским автором, — грубому, упрямому, неуживчивому, но не менее обаятельному профессору Челленджеру.
Фамилию своему герою Конан Дойль выбрал не случайно, она означает «бросающий вызов». Бросать вызов общественному мнению и научному сообществу — это суть экстравагантного профессора. И снова Дойлю удалось создать столь яркий образ, что ни читателям, ни ему самому, не захотелось с ним расставаться, поэтому после «Затерянного мира» будет еще 4 повести, в которых профессор будет бросать новые вызовы устоявшейся научной парадигме.
Я читал роман в 1975 году, а когда лет через 5 советские новости стали рассказывать о новом американском космическом корабле с таким названием, я честно думал, что его назвали в честь «конандойлевского» ученого. На самом же деле американские ученые использовали тот же смысл, что и автор «Затерянного мира» — их привлекала возможность «бросить вызов», правда, не ясно кому: космосу в целом или советским разработчикам космической техники конкретно. Трагедия, случившаяся с этим кораблем в 1986 году, сделала слово «Челленджер» таким же символом техногенной катастрофы, как и рванувший в том же году, но тремя месяцами позже, Чернобыль.
Но профессор Челленджер ко всему этому никакого отношения не имеет. Челленджер, конечно же, ключевая фигура повести, это ему принадлежит сама идея о существовании в Южной Америке островка доисторической природы, он организовал и возглавил экспедицию и стал самым ярким её участником. Но запомнились и незадачливый репортер Мэлоун, от лица которого ведется повествование, и оппонент профессора Саммерли, и дойлевская версия Алана Коутермана — опытный охотник Рокстон.
Приключения квартета, поднявшегося на затерянное в сельве плато и оказавшегося в мире юрского периода, настолько ярки и увлекательны, что книга Дойля относится к тем, которые имеют статус «на одну ночь». В том смысле, что начав её читать, уже трудно остановиться и сделать перерыв, а объем её не очень большой, поэтому на долгий зимний вечер, плавно переходящий в ночь, самое оно.
Может, как раз за счет небольшого объема, автору удается сохранять на протяжении всей книги потрясающую динамику и интригу, что очень редко можно встретить даже в приключенческой литературе. Но Конан Дойль мастер своего дела, повесть вроде бы и не мудреная, но очень впечатляющая и остающаяся в памяти навсегда.
Так что Конан Дойль стал родоначальником не только детективного жанра, но и выступил новатором в направлении «приключения современного человека в доисторическом мире». Позже не один десяток авторов обратится к этой теме, самыми известными и удачными версиями подобного сюжета будут «Пеллюсидар» Берроуза, «Парк Юрского периода» Крайтона, «Плутония» нашего Обручева, коснутся этой темы Брэдбери, Саймак, Лавкрафт, Борхес и многие другие.
Артур Конан Дойль. Затерянный мирПрофессор Челленджер — 1
Вот бесхитростный рассказ, И пусть он позабавит вас — Вас, юношей и ветеранов, Кому стареть пока что рано.
Глава I ЧЕЛОВЕК — САМ ТВОРЕЦ СВОЕЙ СЛАВЫ
Мистер Хангертон, отец моей Глэдис, отличался невероятной бестактностью и был похож на распушившего перья неопрятного какаду, правда, весьма добродушного, но занятого исключительно собственной особой. Если что-нибудь могло оттолкнуть меня от Глэдис, так только крайнее нежелание обзавестись глуповатым тестем. Я убежден, что мои визиты в «Каштаны» три раза на неделе мистер Хангертон приписывал исключительно ценности своего общества и в особенности своих рассуждений о биметаллизме — вопросе, в котором он мнил себя крупным знатоком. В тот вечер я больше часу выслушивал его монотонное чириканье о снижении стоимости серебра, обесценивании денег, падении рупии и о необходимости установления правильной денежной системы. — Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! — воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. — Что тогда будет при существующем порядке вещей? Я, как и следовало ожидать, сказал, что в таком случае мне грозит разорение, но мистер Хангертон, недовольный моим ответом, вскочил с кресла, отчитал меня за мое всегдашнее легкомыслие, лишающее его возможности обсуждать со мной серьезные вопросы, и выбежал из комнаты переодеваться к масонскому собранию. Наконец-то я остался наедине с Глэдис! Минута, от которой зависела моя дальнейшая судьба, наступила. Весь этот вечер я чувствовал себя как солдат, ожидающий сигнала к атаке, когда надежда на победу сменяется в его душе страхом перед поражением. Глэдис сидела у окна, и ее гордый тонкий профиль оттеняла малиновая штора. Как она была прекрасна! И в то же время как далека от меня! Мы с ней были друзьями, большими друзьями, но мне никак не удавалось увести ее за пределы тех отношений, какие я мог поддерживать с любым из моих коллег-репортеров «Дейли газетт», — чисто товарищеских, добрых и не знающих разницы между полами. Мне претит, когда женщина держится со мной слишком свободно, слишком смело. Это не делает чести мужчине. Если возникает чувство, ему должна сопутствовать скромность, настороженность — наследие тех суровых времен, когда любовь и жестокость часто шли рука об руку. Не дерзкий взгляд, а уклончивый, не бойкие ответы, а срывающийся голос, опущенная долу головка — вот истинные приметы страсти. Несмотря на свою молодость, я знал это, а может быть, такое знание досталось мне от моих далеких предков и стало тем, что мы называем инстинктом. Глэдис была одарена всеми качествами, которые так привлекают нас в женщине. Некоторые считали ее холодной и черствой, но мне такие мысли казались предательством. Нежная кожа, смуглая, почти как у восточных женщин, волосы цвета воронова крыла, глаза с поволокой, полные, но прекрасно очерченные губы — все это говорило о страстной натуре. Однако я с грустью признавался себе, что до сих пор мне не удалось завоевать ее любовь. Но будь что будет — довольно неизвестности! Сегодня вечером я добьюсь от нее ответа. Может быть, она откажет мне, но лучше быть отвергнутым поклонником, чем довольствоваться ролью скромного братца! Вот какие мысли бродили у меня в голове, и я уже хотел было прервать затянувшееся неловкое молчание, как вдруг почувствовал на себе критический взгляд темных глаз и увидел, что Глэдис улыбается, укоризненно качая своей гордой головкой. — Чувствую, Нэд, что вы собираетесь сделать мне предложение. |
Затерянный мир (Артур Конан Дойл) Bookz
Артур Конан Дойл .Глава I. «Вокруг нас героизм»
Мистер Хангертон, ее отец, действительно был самым бестактным человеком на земле, пушистым, пернатым, неопрятным какаду, совершенно добродушным, но абсолютно сосредоточенным на его собственное глупое я. Если что-то и могло оттолкнуть меня от Глэдис, то это была мысль о таком тесте. Я убежден, что он искренне верил в то, что я приходил в «Каштаны» три дня в неделю, чтобы доставить удовольствие его компании, и особенно чтобы услышать его взгляды на биметаллизм, предмет, в котором он был авторитетом. .
В течение часа или более в тот вечер я слушал его монотонное щебетание о плохих деньгах, вытесняющих хорошие, о символической стоимости серебра, об обесценивании рупии и истинных стандартах обмена.
«Предположим, — кричал он со слабой яростью, — что все долги в мире были востребованы одновременно, и требовалась немедленная выплата, что тогда в наших нынешних условиях произошло бы?»
Я дал самоочевидный ответ, что я должен быть разоренным человеком, на что он прыгнул со стула, упрекнул меня за мою обычную легкомыслие, из-за которой он не мог обсуждать какие-либо разумные темы в моем присутствии, и отскочил прочь. комнаты, чтобы одеться для масонского собрания.
Наконец-то я остался наедине с Глэдис, и момент судьбы настал! Весь тот вечер я чувствовал себя солдатом, который ждет сигнала, который отправит его в безнадежную надежду; надежда на победу и страх перед отпором чередовались в его голове.
Она сидела с гордым изящным профилем, очерченным на фоне красной занавески. Какая она красивая! И все же как отчужденно! Мы были друзьями, довольно хорошими друзьями; но я так и не смог выйти за рамки тех же дружеских отношений, которые я мог бы установить с одним из моих товарищей-репортеров в «Газетт», совершенно откровенных, совершенно добрых и совершенно несексуальных.Все мои инстинкты не позволяют женщине быть слишком откровенной и непринужденной со мной. Это не комплимент мужчине. Там, где начинается настоящее сексуальное чувство, его спутниками являются робость и недоверие, наследие старых злых дней, когда любовь и насилие часто шли рука об руку. Склоненная голова, отведенный взгляд, дрожащий голос, морщась фигура — все это, а не безжалостный взгляд и откровенный ответ — вот истинные сигналы страсти. Даже за свою короткую жизнь я узнал так много или унаследовал это в той расовой памяти, которую мы называем инстинктом.
Глэдис была полна всех женских качеств. Некоторые считали ее холодной и жесткой; но такая мысль была изменой. Эта нежно-бронзовая кожа, почти восточного цвета, эти волосы цвета воронова крыла, большие жидкие глаза, полные, но изысканные губы — все признаки страсти. Но я с грустью сознавал, что до сих пор я так и не нашел секрета его извлечения. Однако, что бы ни случилось, я должен был действовать в напряжении и довести дело до конца сегодня вечером. Она могла бы только отказать мне, и лучше быть отвергнутым любовником, чем принятым братом.
До сих пор мои мысли уносили меня, и я собирался нарушить долгое и тревожное молчание, когда на меня посмотрели два критических темных глаза, и гордая голова качнулась в улыбающемся упреке.
«У меня есть предчувствие, что ты собираешься сделать предложение, Нед. Я бы очень хотел, чтобы ты этого не делал, потому что все намного лучше, чем они есть».Я придвинул свой стул немного ближе. «Итак, как вы узнали, что я собираюсь сделать предложение?» — спросил я с неподдельным удивлением.
«Разве женщины не всегда знают? Как ты думаешь, какая-нибудь женщина в мире была застигнута врасплох? Но о, Нед, наша дружба была такой хорошей и такой приятной! Как жаль, что ее испортишь! Разве ты не чувствуешь, как Как прекрасно, что молодой человек и молодая женщина смогли поговорить лицом к лицу, как мы говорили? »
«Я не знаю, Глэдис.Видите ли, я могу поговорить лицом к лицу с начальником станции. «Я не могу представить, как этот чиновник вмешался в этот вопрос; но он поторопился и рассмешил нас обоих.» Это меня нисколько не удовлетворяет. . Я хочу, чтобы мои руки обнимали тебя, и твоя голова на моей груди, и о, Глэдис, я хочу «
Она вскочила со стула, когда увидела признаки того, что я предлагаю продемонстрировать некоторые из своих желаний. «Ты все испортил, Нед, — сказала она. «Это все так красиво и естественно, пока не появятся такие вещи! Какая жалость! Почему ты не можешь контролировать себя?»
«Я не изобретал это», — взмолился я.«Это природа. Это любовь».
«Ну, может быть, если оба полюбят, может быть, иначе. Я никогда этого не чувствовал».
«Но ты должен ты, своей красотой, своей душой! О, Глэдис, ты создана для любви! Ты должна любить!»
«Надо ждать, пока оно придет».
«Но почему ты не любишь меня, Глэдис? Это моя внешность или что?»
Она действительно немного разогнулась. Она протянула руку с таким милостивым, сутулым видом и оттолкнула мою голову. Затем она посмотрела на мое перевернутое лицо с очень задумчивой улыбкой.
«Нет, дело не в этом», — сказала она наконец. «По натуре ты не тщеславный мальчик, поэтому я могу с уверенностью сказать, что это не так. Это глубже».
«Мой персонаж?»
Она строго кивнула.
«Что я могу сделать, чтобы починить это? Сядь и обсуди это. Нет, правда, я не буду, если ты только сядешь!»
Она посмотрела на меня с удивленным недоверием, которое было мне гораздо больше, чем ее искренняя уверенность. Как примитивно и зверски это выглядит, если переписать его черным по белому! и, возможно, в конце концов, это только мое чувство.Во всяком случае, она села.
«А теперь скажи, что со мной не так?»
«Я люблю кого-то еще, — сказала она.
Настала моя очередь вскочить со стула.
«Это никто особенный», — объяснила она, смеясь над выражением моего лица. «Только идеал. Я никогда не встречала такого человека».
«Расскажи мне о нем. Как он выглядит?»
«О, он может быть очень похож на тебя».
«Как мило с вашей стороны сказать это! Ну, что он делает, чего не делаю я? Просто скажи это слово, трезвенник, вегетарианец, воздухоплаватель, теософ, сверхчеловек.Я попробую, Глэдис, если ты только дашь мне идею, что тебе понравилось бы.
Она посмеялась над упругостью моего характера. «Ну, во-первых, я не думаю, что мой идеал мог бы так выразиться», — сказала она. «Он был бы более твердым, суровым человеком, не настолько готовым приспосабливаться к прихоти глупой девушки. Но, прежде всего, он должен быть человеком, который мог бы, который мог действовать, который мог смотреть Смерти в лицо и не иметь бояться его, человека великих дел и странных переживаний. Я никогда не должен любить человека, но всегда славу, которую он завоевал, потому что они отразятся на мне.Подумайте о Ричарде Бертоне! Когда я прочитал о нем жизнь его жены, я так понял ее любовь! И леди Стэнли! Вы когда-нибудь читали чудесную последнюю главу этой книги о ее муже? Это тот вид мужчин, которым женщина может поклоняться всей душой, и при этом быть более великими, а не менее значительными из-за своей любви, почитаемых всем миром как вдохновительница благородных дел ».
Она выглядела настолько красивой в своем энтузиазме, что я чуть не сбил весь уровень интервью. Я схватился за себя и продолжил спор.
«Мы не можем все быть Стэнли и Бертонами», — сказал я; «Кроме того, у нас нет шанса, по крайней мере, у меня никогда не было шанса. Если да, то я должен попытаться им воспользоваться».
«Но шансы есть повсюду. Я имею в виду, что это знак того человека, который делает свои собственные шансы. Вы не можете его удержать. Я никогда не встречал его, но, похоже, я так его знаю. Что ж. Вокруг нас есть героизм, ожидающий своего воплощения. Мужчины должны делать их, а женщины оставляют свою любовь в качестве награды для таких мужчин.Посмотрите на того молодого француза, который на прошлой неделе поднялся на воздушном шаре. Дул сильный ветер; но поскольку ему было объявлено, что он уедет, он настоял на том, чтобы начать. Ветер подул ему полторы тысячи миль за двадцать четыре часа, и он упал посреди России. Я имею в виду именно такого человека. Подумайте о женщине, которую он любил, и о том, как другие женщины, должно быть, ей завидовали! Вот кем я хотел бы быть, завидовать своему мужчине ».
«Я бы сделал это, чтобы доставить вам удовольствие».
«Но ты не должен делать это только для того, чтобы доставить мне удовольствие.Вы должны сделать это, потому что вы не можете помочь себе, потому что это естественно для вас, потому что мужчина в вас взывает к героическому выражению. Теперь, когда вы описали взрыв угля в Уигане в прошлом месяце, разве вы не могли спуститься и помочь этим людям, несмотря на засорение дроссельной заслонки? »
«Я».
«Ты никогда этого не говорил».
«Ничего особенного.»
«Я не знал». Она посмотрела на меня с большим интересом. «Это было храбро с твоей стороны».
«Пришлось.Если вы хотите написать хорошую копию, вы должны быть там, где есть вещи ».
«Какой прозаический мотив! Кажется, он лишает его всей романтики. Но, тем не менее, каким бы ни был ваш мотив, я рад, что вы спустились на эту шахту». Она протянула мне руку; но с такой нежностью и достоинством, что я мог только наклониться и поцеловать ее. «Осмелюсь сказать, что я просто глупая женщина с причудами молодой девушки. И все же это так реально со мной, настолько полностью частью меня самого, что я не могу не действовать в соответствии с этим. Если я выйду замуж, я действительно хочу жениться известный человек! »
«Почему бы и нет?» Я плакал.«Это такие женщины, как вы, подбадривают мужчин. Дайте мне шанс, и посмотрите, воспользуюсь ли я им! Кроме того, как вы говорите, мужчины должны ДЕЛАТЬ свои собственные шансы, а не ждать, пока они будут предоставлены. Посмотрите на Клайва. служащий, и он завоевал Индию! Клянусь Джорджем! Я еще кое-что сделаю в мире! »
Она засмеялась над моим внезапным ирландским возбуждением. «Почему нет?» она сказала. «У вас есть все, что только может быть у мужчины: молодость, здоровье, сила, образование, энергия. Мне было жаль, что вы говорили. А теперь я так рада, если это пробуждает в вас эти мысли!»
«А если и сделаю»
Ее дорогая рука, как теплый бархат, коснулась моих губ.«Ни слова, сэр! Вы должны были быть в офисе на вечернем дежурстве полчаса назад; только у меня не хватило духу напомнить вам. Возможно, когда-нибудь, когда вы завоюете свое место в мире, мы будем обсудить это еще раз «.
И вот в тот туманный ноябрьский вечер я преследовал трамвай Камберуэлла с пылающим во мне сердцем и с нетерпеливой решимостью, чтобы не прошло и дня, прежде чем я найду какое-нибудь дело, достойное моей госпожи. Но кто, во всем этом огромном мире, мог когда-либо вообразить невероятную форму, которую должно было принять это деяние, или странные шаги, которые привели меня к его совершению?
И, в конце концов, эта открывающая глава покажется читателю не имеющей ничего общего с моим повествованием; и все же без этого не было бы повествования, потому что только тогда, когда человек выходит в мир с мыслью, что его окружают героизмы, и с желанием всего живого в его сердце следовать за любым, что может прийти в его душу. вид его, что он, как и я, вырывается из жизни, которую он знает, и отваживается отправиться в чудесную мистическую сумеречную страну, где лежат великие приключения и великие награды.Итак, вот я, в офисе Daily Gazette, в штате которого я был самым незначительным подразделением, с твердой решимостью в ту же ночь, если возможно, найти квест, который должен быть достоин моей Глэдис! Было ли это жестокостью или эгоизмом, что она попросила меня рискнуть жизнью ради ее собственного прославления? Такие мысли могут приходить в средний возраст; но никогда не исполнилось двадцати трех лет в лихорадке своей первой любви.
Глава II. «Испытай удачу с профессором Челленджером»
Мне всегда нравился МакАрдл, сварливый, старый, круглолицый, рыжеволосый редактор новостей, и я очень надеялся, что я ему нравлюсь.Конечно, настоящим боссом был Бомонт; но он жил в разреженной атмосфере какой-то олимпийской высоты, с которой он не мог отличить ничего меньшего, чем международный кризис или раскол в кабинете министров. Иногда мы видели, как он в одиноком величии проходил в своем внутреннем святилище, с рассеянными глазами и мыслями, витающими над Балканами или Персидским заливом. Он был выше и выше нас. Но Макардл был его первым лейтенантом, и именно его мы знали. Когда я вошел в комнату, старик кивнул, и он задрал очки на своем лысине.
«Что ж, мистер Мэлоун, насколько я слышал, у вас, кажется, все идет хорошо», — сказал он со своим добрым шотландским акцентом.
Я его поблагодарил.
«Взрыв шахты прошел превосходно. Как и пожар в Саутворке. У вас есть настоящий описательный штрих. О чем вы хотели меня видеть?»
«Просить об одолжении».
Он выглядел встревоженным, и его глаза избегали моих. «Ну-ка! Что это?»
«Как вы думаете, сэр, вы могли бы послать меня с какой-нибудь миссией для газеты? Я сделаю все возможное, чтобы довести ее до конца и принести вам хороший экземпляр.«
«О чем вы задумали, мистер Мэлоун?»
«Ну, сэр, все, что связано с приключениями и опасностями. Я действительно сделаю все, что в моих силах. Чем сложнее это будет, тем лучше мне это подойдет».
«Вы, кажется, очень хотите потерять свою жизнь».
«Чтобы оправдать свою жизнь, сэр».
«Уважаемый, мистер Мэлоун, это очень-очень возвышенно. Боюсь, время для подобных вещей уже прошло. Расходы на« специальные встречи »вряд ли оправдывают результат, и, конечно же, в в любом случае такой приказ получит только опытный человек с именем, вызывающим доверие общественности.Все большие пустые места на карте заполняются, и нигде нет места романтике. Но подождите, — добавил он с внезапной улыбкой на лице. — Говоря о пустых местах на карте, я получаю представление. А как насчет того, чтобы разоблачить современного Мюнхгаузена в мошенничестве и сделать его скучным? Вы могли бы показать его как лжеца! Эх, чувак, было бы хорошо. Как вам это нравится? »
«Все, что угодно, мне все равно».
Макардл на несколько минут задумался.
«Интересно, сможете ли вы подружиться или хотя бы поговорить с этим парнем», — сказал он наконец. «Вы, кажется, обладаете своего рода гением в установлении отношений с людьми, кажущимися сочувствием, я полагаю, или животным магнетизмом, или юношеской жизненной силой, или чем-то еще.
«Вы очень хороши, сэр.»
«Так почему бы тебе не попытать счастья с профессором Челленджером из Энмор-парка?»
Осмелюсь сказать, я выглядел немного пораженным.
«Челленджер!» Я плакал.«Профессор Челленджер, знаменитый зоолог! Разве не он сломал череп Бланделлу из« Телеграфа »?
Редактор новостей мрачно улыбнулся.
«Ты не возражаешь? Разве ты не говорил, что тебе нужны приключения?»
«Это все мешает, сэр», — ответил я.
«Совершенно верно. Я не думаю, что он всегда может быть таким жестоким. Я думаю, что Бланделл поймал его в неподходящий момент, может быть, или не тем способом. Тебе может повезти больше или ты будешь тактичнее обращаться ему.Я уверен, что там что-то есть в вашей строке, и Gazette должен с этим справиться ».
«Я действительно ничего о нем не знаю, — сказал я. Я помню его имя только в связи с судебным разбирательством по делу о нанесении удара по Бланделлу».
«У меня есть несколько заметок для вашего руководства, мистер Мэлоун. Я наблюдал за профессором в течение некоторого времени». Он достал из ящика бумагу. «Вот краткое изложение его послужного списка. Кратко сообщу: —
«Челленджер, Джордж Эдвард. Дата рождения: Ларгс, Н.Б., 1863. Проср .: Академия Ларгса; Эдинбургский университет. Помощник Британского музея, 1892 г. Помощник хранителя отдела сравнительной антропологии, 1893 г. Ушел в отставку после язвительной переписки в том же году. Обладатель медали Крейстона за зоологические исследования. Иностранный член «ну, довольно много всего, около двух дюймов малого типа» Societe Belge, Американской академии наук, Ла-Плата и т. Д., И т. Д. Экс-президент Палеонтологического общества. Раздел H, Британская ассоциация ‘и так далее! `Публикации:» Некоторые наблюдения за серией черепов калмыков «; «Очерки эволюции позвоночных»; и многочисленные статьи, в том числе «Основная ошибка вейсманизма», вызвавшая бурную дискуссию на Зоологическом конгрессе в Вене.Развлечения: Прогулка, Альпинизм. Адрес: Enmore Park, Kensington, W. ‘
«Вот, возьми это с собой. У меня сегодня для тебя больше ничего нет».
Я положил бумажку в карман.
«Минутку, сэр», — сказал я, когда понял, что передо мной была розовая лысина, а не красное лицо. «Я еще не очень понимаю, зачем мне брать интервью у этого джентльмена. Что он сделал?»
Лицо снова промелькнуло.
«Два года назад отправился в одиночную гонку в Южную Америку.Вернулся в прошлом году. Несомненно, был в Южной Америке, но отказался сказать, где именно. Стал расплывчато рассказывать о его приключениях, но кто-то начал ковырять дыры, и он просто заткнулся, как устрица. Случилось что-то чудесное, или этот человек стал лжецом, что является более вероятным предположением. Были повреждены фотографии, якобы подделки. Стал настолько обидчивым, что нападает на любого, кто задает вопросы, и заставляет репортеров спускаться по лестнице. По-моему, он просто смертельно опасный человек с манией величия, склонный к науке.Это ваш человек, мистер Мэлоун. А теперь беги и посмотри, что ты можешь с ним поделать. Ты достаточно большой, чтобы заботиться о себе. В любом случае, вы все в безопасности. Акт об ответственности работодателей, знаете ли ».
Улыбающееся красное лицо снова превратилось в розовый овал, окаймленный имбирным пушком; интервью подошло к концу.
Я подошел к Savage Club, но вместо того, чтобы повернуть в него, я облокотился на перила Адельфи Террас и долго задумчиво смотрел на коричневую маслянистую реку.Я всегда могу мыслить наиболее разумно и ясно на свежем воздухе. Я достал список подвигов профессора Челленджера и перечитал его под электрической лампой. Тогда у меня появилось то, что я могу считать только вдохновением. Как пресс-секретарь, я был уверен, что из того, что мне сказали, я никогда не смогу надеяться связаться с этим сварливым профессором. Но эти взаимные обвинения, дважды упомянутые в его биографии скелета, могли означать только то, что он был фанатиком науки. Разве там не было открытого поля, на котором он мог быть доступен? Я бы попробовал.
Я вошел в клуб. Было около одиннадцати, и большая комната была довольно заполнена, хотя спешка еще не началась. Я заметил высокого, худого, угловатого человека, сидевшего в кресле у камина. Он повернулся, когда я придвинул к нему свой стул. Это был человек из всех, кого я должен был выбрать Тарп Генри, из посоха Природы, тонкое, сухое, кожистое существо, которое для тех, кто его знал, было полным доброго человечности. Я сразу же погрузился в свою тему.
«Что вы знаете о профессоре Челленджере?»
«Челленджер?» Он поднял брови в научном неодобрении.«Челленджер был тем человеком, который приехал с нелепой историей из Южной Америки».
«Какая история?»
«О, это была полная чушь про некоторых странных животных, которых он обнаружил. Я считаю, что с тех пор он отказался. Во всяком случае, он подавил все это. Он дал интервью Рейтер, и там был такой вой, что он увидел, что это не так» Так и есть. Это был позорный бизнес. Были один или два человека, которые были склонны воспринимать его всерьез, но вскоре он подавил их ».
«Как?»
«Ну, его невыносимой грубостью и невозможным поведением.Был бедный старый Уэдли из Зоологического института. Уодли прислал сообщение: «Президент Зоологического института выражает свое почтение профессору Челленджеру и воспримет как личное одолжение, если окажет им честь приехать на их следующую встречу». Ответ нельзя было распечатать ».
«Вы не говорите?»
«Ну, его буглерная версия могла бы звучать так:` Профессор Челленджер выражает свое уважение президенту Зоологического института и воспримет это как личное одолжение, если тот пойдет к дьяволу.'»
«Господи!»
«Да, я полагаю, что это то, что сказал старый Уэдли. Я помню его вопли на собрании, которое началось:« За пятьдесят лет научного общения ». Это совершенно сломило старика».
«Что-нибудь еще о Челленджере?»
«Ну, я же бактериолог, знаете ли. Я живу под микроскопом в девятьсот диаметров. Вряд ли я могу утверждать, что серьезно замечаю что-либо, что я вижу невооруженным глазом. Я пограничник из крайний край Познаваемого, и я чувствую себя совершенно не на своем месте, когда выхожу из кабинета и вступаю в контакт со всеми вами, великими, грубыми, неповоротливыми созданиями.Я слишком отстранен, чтобы говорить о скандале, и все же в научных беседах я слышал кое-что о Челленджере, потому что он один из тех людей, которых никто не может игнорировать. Он столь же умен, как они делают из них полностью заряженную батарею силы и жизненной силы, но сварливый, плохо воспитанный чокнутый, и при этом беспринципный. Он дошел до подделки фотографий южноамериканского бизнеса ».
«Вы говорите, что он чокнутый. В чем его особая прихоть?»
«У него тысяча, но последняя информация о Вайсманне и эволюции.Полагаю, он устроил ужасный скандал из-за этого в Вене ».
«Разве ты не можешь мне сказать, в чем дело?»
«На данный момент нет, но перевод судебных заседаний существует. Мы храним его в офисе. Не могли бы вы прийти?»
«Это именно то, что я хочу. Мне нужно взять интервью у этого парня, и мне нужно немного подвести его к нему. Это действительно ужасно хорошо, что вы меня подвезли. Я пойду с вами сейчас, если еще не поздно. . »
Полчаса спустя я сидел в редакции газеты с огромным фолиантом передо мной, который был открыт статьей «Вайсман против Дарвина» с подзаголовком «Энергичный протест в Вене».Lively Proceedings. «Моим научным образованием в какой-то степени пренебрегли, я не смог понять всю аргументацию, но было очевидно, что английский профессор очень агрессивно подошел к своему предмету и полностью рассердил своих континентальных коллег». Протесты, «Шум» и «Общее обращение к Председателю» были тремя из первых скобок, которые привлекли мое внимание. Большая часть материала могла быть написана на китайском языке для любого определенного значения, которое она передала моему мозгу.
: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20Литературная карьера сэра Артура Конан Дойля
rthur Конан Дойль литературная продукция потрясающая.За свою писательскую карьеру сэр Артур написал двадцать один роман и более 150 рассказов. Он также опубликовал научную литературу, эссе, статьи, мемуары и три тома стихов. Он оставил тысячи писем прессе, своей матери (около 1500 писем), семье, друзьям и знакомым, включая Уинстона Черчилля, П. Г. Вудхауза, Теодора Рузвельта и Оскара Уайльда. Джеффри и Валери Мейерс, редакторы книги «Читатель сэра Артура Конан Дойля: от Шерлока Холмса к спиритуализму» (2002) пишут:
Он разделял чувство справедливости и социальной ответственности Диккенса, его теплую человечность и восхищение живой индивидуальностью созданных им персонажей.Подобно Диккенсу, он публиковал свои рассказы и романы, часто в серийной форме, в еженедельных журналах, которые были основным продуктом массового развлечения в конце XIX века. Как и его младший современник и друг Х. Дж. Уэллс, он использовал свое научное образование и медицинскую подготовку в своей художественной литературе и бросил вызов преобладающей вере в идею прогресса. Как и Уэллс, он также стал важным общественным деятелем, чье мнение требовали по важнейшим вопросам дня, влиятельным оратором в то время, когда лекция была популярным мероприятием.[x]
Истории Шерлока Холмса
С 1887 по 1927 год Дойл написал четыре романа и пятьдесят шесть рассказов с Шерлоком Холмсом, блестящим лондонским «детективом-консультантом», известным своей проницательной наблюдательностью, дедуктивным рассуждением и навыками судебной экспертизы для решения сложных дел. Вымышленным предком Холмса был сыщик Эдгара Аллана По К. Огюст Дюпен, но именно Конан Дойль первым представил в литературе характер научного детектива. Холмс, один из самых известных и популярных персонажей английской литературы, не только успешный мастер-детектив, но и воплощение викторианских и имперских ценностей.
Шерлок Холмс олицетворяет систему, которую он защищает. Он человек разума, науки, техники; он из высшего класса и получил образование в Оксфорде; в конце концов он становится богатым; и он часто бывает в лучших городских клубах и других джентльменских заведениях. [Lehan 84]
Первый роман, который познакомил Шерлока Холмса и доктора Ватсона с Бейкер-стрит, 221Б, Лондон, «Этюд в багровых тонах», рассказ об убийстве и мести, появился в Рождественском ежегоднике Битона в 1887 году, а второй, «Знак четырех», в романе Липпинкотта. Ежемесячный журнал 1890 года.После публикации первого набора рассказов о Шерлоке Холмсе в журнале Strand между 1891 и 1893 годами Дойл не особо гордился своей детективной литературой. Он планировал написать оперу, книгу медицинских рассказов и наполеоновскую сагу. Он считал, что исторические романы, а не детективы, были его самым важным произведением. (Wilson 22) В 1893 году он попытался убить Холмса на пике своей популярности, бросив его через Рейхенбахский водопад вместе с профессором Мориарти, величайшим врагом Холмса, но в 1902 году Холмс появился в «Собаке Баскервилей», потому что читающая публика требовала дальнейшие приключения великого сыщика.На самом деле Дойл не вернул Холмса к жизни, а рассказал историю, которая произошла до его исчезновения на водопаде Рейхенбах. (Редмонд, 24). Однако общественный резонанс вызвал такой большой резонанс, что в конце концов он воскресил главного детектива в «Приключении пустого дома» в октябрьском выпуске журнала Strand Magazine за 1903 год.
Дойл создал первый по-настоящему великий детектив в художественной литературе и дал большой толчок развитию детективной истории как художественной формы. Огромную популярность Шерлока Холмса в поздневикторианский и эдвардианский периоды можно объяснить тем, что он не только воплотил поздневикторианскую веру в силу логики и рациональности, но, прежде всего, восстановил уверенность в том, что британцы способны поддерживать закон и порядок не только в Британии, но и в Империи в целом.
Истории профессора Челленджера
Хотя рассказы о Шерлоке Холмсе — его лучшая художественная литература, Конан Дойл писал романы и рассказы во многих жанрах. К ним относятся историческая фантастика, ужасы и саспенс, психологический триллер, научная фантастика, поэзия и пьесы для сцены. Кроме того, сэр Артур написал научно-популярные произведения на различные темы: очерки по литературе, отчеты об участии Англии в войне в Южной Африке и Первой мировой войне, мемуары и дневники, статьи о фотографии, работы о паранормальных явлениях, оккультизме и спиритизме.
Артур Конан Дойль также является автором фэнтези и научной фантастики, в которую входят три романа и два рассказа: «Затерянный мир» (1912 г.), «Ядовитый пояс» (1913 г.), «Страна тумана» (1926 г.), «Машина дезинтеграции». (1928) и «Когда мир кричал» (1929). «Затерянный мир» представил его второго по величине персонажа, профессора Джорджа Эдварда Челленджера, который руководит экспедицией вглубь изолированного плато в южноамериканских джунглях, где все еще живут некоторые доисторические животные (динозавры) и местная раса обезьяноподобных людей.Челленджер, ученый с огромным интеллектом и искатель приключений, был задуман как персонаж, способный соперничать с Холмсом. «Ядовитый пояс» — это апокалиптический роман, в котором представлены те же персонажи, что и в «Затерянном мире». Астрономы обнаруживают, что Землю вот-вот поглотит пояс ядовитого газа «эфира» из космоса. Перед тем как (очевидно) уничтожить все живое на планете, пояс вызывает загадочную вспышку болезни, симптомами которой являются раздражительность, потеря торможения, кома и (псевдо) смерть.(Харрис 453) In span class = «book»> Страна тумана (1926) Профессор Челленджер обращается в спиритуализм.
Рассказы «Челленджер», напоминающие о научной фантастике Жюля Верна, менее популярны среди произведений Дойла, чем рассказы о Шерлоке Холмсе. Тем не менее, они содержат интересную повествовательную структуру, и их темы касаются империализма, позитивистской науки, мужской роли, эволюции, теории вырождения и атавизма. (Кристенсен 121)
Исторические романы
Артур Конан Дойль написал несколько популярных произведений исторической фантастики.Первым был Мика Кларк (1889 г.), действие которого происходит в семнадцатом веке во время восстания в Монмуте. «Белая компания» (1891) рассказывает об истории отряда средневековых английских лучников во время Столетней войны, в 1366 и 1367 годах. В 1906 году Дойл опубликовал приквел «Сэр Найджел», действие которого разворачивается на ранней стадии. Столетняя война. Дойл также написал серию рассказов о наполеоновском гусаре по имени Этьен Жерар, которые были сначала опубликованы в журналах, а затем и в форме книги: «Подвиги бригадного генерала Жерара» (1896 г.) и «Приключения Жерара» (1903 г.).Они представляют собой «блестящее воплощение наполеоновского этоса». (Дирда 73) Ранее в 1892 году он опубликовал «Великая тень» и «Другие наполеоновские сказки». Следует отметить, что Конан Дойл часто разочаровывался в том, что прославился главным образом созданием персонажа Шерлока Холмса. Он гораздо больше ценил свои исторические романы, чем рассказы о Шерлоке Холмсе.
Художественная литература
Артур Конан Дойль также писал научную литературу. В 1907 году он опубликовал «Сквозь волшебную дверь», длинное эссе о харизме и очаровании книг.Он также написал несколько книг на общественные темы, например «Преступление Конго» (1910). Он также опубликовал «Историю британской кампании во Франции и Фландрии» (6 томов, 1916–1920) и «Посещение трех фронтов» (1916). В 1914 году Дойл написал несколько брошюр о войне. В 1924 году Дойл опубликовал свою превосходную автобиографию «Тайны и приключения», в которой рассказывается о его жизни с раннего детства, образовании, путешествиях в качестве корабельного врача, медицинской практике в Южном море, его литературных усилиях, опыте англо-бурской войны, юридических и политических кампаниях, интересах в спорте и приверженность спиритуализму.
Рыцарство
В 1900 году Дойл служил на англо-бурской войне врачом-добровольцем в полевом госпитале Лангмана в Блумфонтейне с марта по июнь. Вернувшись домой, он написал длинную книгу «Великая англо-бурская война», в которой стремился оправдать британское дело и подчеркнуть огромную необходимость в реформе и модернизации армии. Книга получила высокую оценку в прессе за точность и честность. (Паскаль 99) В 1902 году Дойл получил рыцарское звание от британской короны за брошюру «Война в Южной Африке: ее причины и поведение», в которой он защищал позицию Англии в англо-бурской войне в Южной Африке и за свою службу народу. .Он не хотел принимать титул, но мать уговорила его. (Паскаль 103) Существует также теория, что король Эдуард VII, который был заядлым читателем рассказов о Шерлоке Холмсе, посвятил его в рыцари, чтобы побудить его написать больше рассказов о «главном« детективе ».
Интерес к спиритизму
Артур Конан Дойль заинтересовался паранормальными явлениями в конце 1880-х годов и изучал их всю оставшуюся жизнь. В последней четверти своей жизни он отказался от литературной карьеры и посвятил себя распространению спиритических идей по всему миру.Он читал лекции по спиритизму в Великобритании, Австралии, Южной Африке и Соединенных Штатах, во время которых он преодолел 55 000 миль и обратился к четверти миллиона человек. В 1926 году он опубликовал за свой счет «Историю спиритуализма» в двух томах.
Другие достижения
Сэр Артур был крупным, энергичным, активным человеком со всей традиционной любовью англичанина к спорту. Всю свою сознательную жизнь он носил «моржовые» усы поздневикторианской эпохи.Он был выдающимся спортсменом; он играл в футбол и бильярд. Живя в Саутси, он был вратарем футбольного клуба Портсмутской ассоциации. Он также был заядлым игроком в крикет. «В течение многих лет Конан Дойл даже принадлежал к довольно литературной команде по крикету под названием Allahakbarries, название которой удачно сочетало арабскую формулу, восхваляющую Бога, с кивком в адрес капитана команды Дж. М. Барри (создателя Питера Пэна)». (Дирда 13) Между 1899 и 1907 годами он сыграл 10 первоклассных матчей за Крикетный клуб Мэрилебон.Он также занимался боксом, был водителем-пионером и автогонщиком. В 1890-х годах он начал кататься на лыжах по Швейцарии. Он иногда играл в боулер и заядлый игрок в гольф. В 1910 году он был избран капитаном гольф-клуба Crowborough Beacon в Восточном Суссексе.
Конан Дойл всегда был сторонником проигравшего. Он успешно выступил против судебных ошибок. Он провел долгую кампанию по защите наполовину британского и наполовину индийского адвоката Джорджа Идалджии, обвиненного в нанесении увечий животным.В романе Джулиана Барнса «Артур и Джордж» (2005) рассказывается об этом эпизоде из его жизни. Конан Дойл также выступал за освобождение Оскара Слейтера, немецкого еврея, родившегося в Верхней Силезии, которого обвиняли в убийстве старухи в Глазго. Дойл выявил несоответствия в полицейском расследовании, и Слейтер был наконец освобожден.
Конан Дойль также был одним из первых сторонников строительства туннеля под Ла-Маншем, который, как он считал, был необходим «для размещения войск и вооружений во Франции в ожидании войны с Германией.(Wynne 21) За свои достижения он получил почетную степень доктора юридических наук. окончил Эдинбургский университет в 1905 году и был кавалером ордена св. Иоанна Иерусалимского.
Смерть и наследие
К концу своей жизни сэр Артур страдал стенокардией, которую он заболел во время изнурительного кругосветного путешествия. Он умер от сердечной недостаточности 7 июля 1930 года в Кроуборо, Восточный Сассекс, оставив свою вдову Джин, троих детей, Денниса, Адриана и Джин, и свою дочь Мэри от первой жены.Его старший сын Кингсли, участвовавший в Первой мировой войне, был тяжело ранен в битве на Сомме в 1916 году; позже у него развилась пневмония, которой он заразился во время выздоровления и умер в 1918 году в возрасте 25 лет.
Последние слова Конан Дойля были адресованы его жене. Он с улыбкой прошептал ей: «Ты прекрасна». (Дэвис xvi) Ему был 71 год. Сэр Артур и его вторая жена похоронены в церкви Всех Святых в Нью-Форест, Минстед. Легенда гласит, что как преданный спиритуалист, он был сначала похоронен в вертикальном положении в саду своего дома в Кроуборо.Дом в Кроуборо был продан, но могилы оставались до 1955 года, когда семья Дойлов решила исполнить первоначальное желание леди Джин, чтобы они были похоронены вместе во Всех Святых. Останки сэра Артура и леди Джин были эксгумированы из сада и захоронены на кладбище. После короткой частной церемонии пару уложили горизонтально, чтобы отдохнуть. Эпитафия на надгробии на кладбище в Минстеде в Нью-Форест, Хэмпшир, гласит: «Истинная сталь, Прямой клинок, Артур Конан Дойль, рыцарь, патриот, врач и литератор.”
Заключение
Сэр Артур Конан Дойль был разносторонней и сложной личностью; он был врачом по образованию, увлеченным спортсменом, военным корреспондентом, борцом за социальную справедливость, создателем самого известного в мире вымышленного детектива Шерлока Холмса, автором исторических и социальных романов и активным спиритуалистом. Как написал Дуглас Керр в своей недавней книге: «Артур Конан Дойл, возможно, был последним национальным писателем Великобритании». (13) Ирландец по происхождению, шотландец по рождению и воспитанию и британец по своему выбору, преданный короне и империи, он по-прежнему остается одним из самых популярных британских авторов и национальной иконой.
Сопутствующие материалы
Викторианский
Интернет
Авторы
Сэр Артур Конан Дойл, Project Gutenberg Австралия бесплатные электронные книги ebook etext etexts
Sir Arthur Conan Doyle, Project Gutenberg Australia бесплатные электронные книги ebook etext etexts Проект Гутенберг Австралия сокровищница литературы сокровище, спрятанное без доказательств собственности |
Дом Наши БЕСПЛАТНЫЕ электронные книги Поиск по сайту Карта сайта Свяжитесь с нами Чтение, загрузка и конвертация файлов
Сэр Артур Конан Дойл (1859-1930) | |
A Библиография
[с доступом к большинству названий]
Также см. Полную библиографию Роя Глашана на Freeread
Мы все знаем Дойла как создателя Шерлока Холмса, но некоторые из его других работы, такие как его сборники рассказов, менее известны.Ты можешь проверить их с этой страницы.
Пожалуй, самая известная цитата, приписываемая персонажу Дойла, Шерлоку. Холмс, это «Элементарно, мой дорогой Ватсон». Оксфордский словарь цитат, Издание четвертое, 1992 г., стр. 256, говорится, что цитата «не встречается ни в одном книга Конан Дойля, хотя и рецензия на фильм Возвращение Шерлока Холмса в New York Times 19 октября 1929 г. с. 22, говорится: «В финальной сцене доктор Ватсон там со своим «Удивительно, Холмс», и Холмс выходит со своим «Элементарным, мой дорогой Ватсон, элементарно.«’
Вот еще несколько цитат, которые ЕСТЬ в книгах Дойла:
- «Отлично!» — воскликнул я. «Элементарно», — сказал он. (Мемуары Шерлока Холмса (1894), «Кривой человек»)
- Вы видите, но не наблюдаете. (Приключения Шерлока Холмса (1892) «Лига красных голов».)
- Как часто Я говорил вам, что когда вы устранили невозможное, все, что остается, каким бы невероятным оно ни было, должно быть правдой? (Знак четырех (1890) гл.6)
- Было бы большой ошибкой строить теории, пока у вас нет всех доказательств. Это искажает суждение. (Этюд в багровых тонах (1888), глава 3)
- Где нет воображения, нет и ужаса. (Этюд в багровых тонах (1888) гл. 5)
- Посредственность не знает ничего выше себя, но талант сразу распознает гений. (Долина страха (1915), глава 1)
СОДЕРЖАНИЕ
ФИКЦИЯШерлок Холмс Романы Сборники рассказов
Профессор
Челленджер
КОРОТКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ КОЛЛЕКЦИИ Собрано
Рассказы — Читать
сейчас
Загадки
и приключения (1889) Читать
сейчас
«Сказки»
цикл рассказов (1922) Рассказы о кольце и лагере (1922) Читать сейчас
Сказки о пиратах и голубой воде (1922) Читать сейчас
Сказки ужасов и тайн (1922) Читать сейчас
Сказки о сумерках и невиданном — Читать сейчас
Рассказы о приключениях и медицинской жизни Прочитать сейчас
Сказки давних времен Прочитать сейчас
Круглый Красная лампа (1894) Читать сейчас
The Великая тень и другие наполеоновские сказки (1892) — в Freeread в разных форматах
Зеленый Флаг и другие истории (1900) Читать сейчас
The
Черный доктор и другие рассказы о терроре и тайнах (1925) См. Сказки ужасов и тайн
The Капитан «Полярной звезды» и других рассказов (1890) Читать сейчас
Последний Галера: впечатления и сказки (1911) Читать сейчас
The Maracot Deep и другие рассказы (1929) (большинство рассказов доступны в другом месте на этой странице) Опасно! а также Другие рассказы (1918) Читать сейчас
The Человек из архангела и другие сказки о приключениях (сборник) (1925) Другое Рассказы
В Конан Дойль Историческая фантастика
Другое Художественная литература
Пьесы, стихи и эзотерическое письмо
НЕФИЦИАЛЬНЫЙВойна и Армия, спиритуализм, книги и чтение, мемуары, текущие события и т. Д.
Брошюры
|
Обновлено 10 мая 2012 г.