Автор критика практического разума: КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА — это… Что такое КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА?

Содержание

КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА — это… Что такое КРИТИКА ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА?

(«Kritik der praktischen Vernunft». Riga, 1788) — вторая после «Критики чистого разума» работа Канта, в которой излагается его учение о нравственности — критическая этика или метафизика нравов.  На русском языке книга была впервые опубликована в 1879 в переводе Н.Смирнова («Критика практического разума и основоположение к метафизике нравов», СПб., 1897 и 1908.) «К.П.Р.» — главная этическая работа Канта, хотя первое систематическое изложение этических идей было предпринято им уже в «Основах метафизики нравственности» (1785), где Кант обосновал главный принцип или закон нравственности — категорический императив  и дал основные его формулировки, разъяснив в заключительной части работы свой замысел в отношении критичес-

кого анализа практического разума (см. Категорический императив). Завершающей книгой по проблемам этики стала написанная им уже в преклонном возрасте «Метафизика нравов» (1797). Критика «практического разума» осуществляется Кантом в сопоставлении его с теоретическим (спекулятивным) «чистым разумом» и само деление этой критики и, следовательно, построение работы строго соответствует построению «Критики чистого разума» — предисловие, введение, учение чистого практического разума о началах («Аналитика» и «Диалектика»), учение о методе  чистого практического разума и заключение.

В предисловии Кант объясняет, что его исследование должно доказать существование чистого практического разума и осуществить критику его практической способности, с допущением которой твердое основание приобретает трансцендентальная свобода в ее абсолютном значении. Тем самым «К.П.Р.» развивает дальше основные результаты «Критики чистого разума» [см. «Критика чистого разума» (Кант)], доказавшей, что между свободой и необходимостью не существует логического противоречия, что они могут быть совместимыми характеристиками одного и того же предмета, рассматриваемого в различных отношениях, — «вещи в себе» (см. «Вещь в себе») в умопостигаемом мире и «явления» в мире эмпирическом. «К.П.Р.» не удовлетворяется доказательством возможности мыслить единство свободы и необходимости; это «можно» она превращает в «есть», т.е. ее возможность здесь доказывается и она превращается в действительность, в опору всего здания кантовской моральной философии. Во введении Кант истолковывает саму идею критики практического разума и объясняет необходимость соответствия ее деления «согласно общему плану» делению критики теоретического разума, познание которого лежит в основе практического применения разума.
В «Аналитике» он показывает, что необходимым условием совершения поступков в соответствии с моральным законом является свобода доброй воли, преодолевающая противонравственное сопротивление эмпирических условий, в которых живет человек. В свою очередь, сам категорический императив как необходимый и общезначимый моральный закон  практического разума является единственным определяющим основанием свободной и доброй воли. Требование поступать так, чтобы максима индивидуальной воли могла иметь силу принципа всеобщего законодательства, является, по Канту, собственным априорным законодательством практического разума, способностью воли действовать на основании представления о законе независимо от чувственных склонностей, природной причинности и эмпирических условий. Оно и определяет свободу в положительном смысле. Осознание необходимости следовать нравственному закону Кант называет долгом, подчинение которому и уважение к закону возвышают человека над собой как частью эмпирического мира и превращают его в свободную от условий этого мира, с присущим ему механизмом естественной причинности, личность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({}); Свобода переносит нас в умопостигаемый порядок вещей, интеллигибельный мир,  к которому Кант приходит от открытого им морального закона, характеризуемого в качестве «закона причинности через свободу». Этот постулируемый им интеллигибельный мир он отождествляет с миром вещей в себе; при этом само понятие «вещей в себе» приобретает в границах его практической философии совершенно иной смысл по сравнению с тем, которое оно имело в его гносеологии (см. «Вещь в себе»). К традиционному их значению как того, чем предметы познания являются сами по себе, независимо от познания и его чувственных и логических форм, Кант добавляет понимание их в качестве особых объектов умопостигаемого мира. Наряду со свободой он относит сюда бессмертие души  и бытие Бога. Признавая, с одной стороны, неискоренимость присущего человеку «радикального зла» ( в том смысле, что из-за своей слабости последний не может долго и естественным образом находиться в состоянии напряжения и потому предается стихийному ходу событий, распущенности), а, с другой, — веруя в неустранимость живущего в душе человека требования гармонии между нравственным поведением и счастьем, Кант вынужден был перенести эту гармонию из мира эмпирического в интеллигибельный.
В своей «Диалектике» он и развивает идею о необходимости такого справедливого соответствия добродетели и счастья, считая, что последнее возможно лишь в силу принадлежности человека не только эмпирическому, но и сверхчувственному миру при допущении бессмертия души и бытия Бога. Необходимая связь добродетели и счастья и дает в итоге высшее благо,  являясь его необходимой предпосылкой. Таким образом, согласно Канту, мы приходим к трансцендентным и гипотетическим для теоретического разума идеям, которые становятся допущениями, имеющими необходимое и конститутивное значение лишь в качестве постулатов практического разума и которые следует просто принять в качестве его требований. Выводя их, Кант серьезнейшим образом полагал, что нравственная жизнь на земле и счастье должны быть обязательно связаны межу собой. Однако в реальной жизни, — считал он, — этой связи нет, потому что добродетель и счастье (чаще он называет последнее блаженством) различаются своим происхождением: источником добродетели является чистая воля, а источником счастья как объекта опыта выступают наши желания.
Так как причинная связь  возможна только как соединение объектов опыта, то добродетель никак нельзя признать причиной и, тем более, следствием счастья. Однако практический разум  требует, по Канту, принятия высшего блага, требующего, в свою очередь, единства добродетели и счастья, без которого не может быть высшего блага и предмета практического разума. Таким образом, возникает антиномия практического разума с самим собой. Теоретический разум запрещал возможность такой причинной связи и ее познаваемость, практический же разум, наоборот, требует этого. В связи с разрешением этой антиномии Кант раскрывает очень важный для его философии вопрос об отношении теоретического (спекулятивного) и практического разума. Оба они — суть способности чистого разума. Функция первого — познание, функция второго — нравственность; объект познания — чувственный мир;  объект (продукт) воли — мир нравственности. Теоретический разум направлен на природу и призван «определять» предмет и его понятия; практический разум направлен на свободу, он призван «производить» нравственный предмет и его понятия.
Законы теоретического и практического разума находятся в противоречии друг с другом и тем самым нарушают единство разума. Но этого, по Канту, быть не должно и антиномию разума следует разрешить. Природа и свобода, мир чувственный и интеллигибельный не координированы между собой как две равноправные области. Интеллигибельное есть последняя основа эмпирического. Спекулятивный разум не может ни понять эту связь, ни отрицать ее; он может только отрицать ее познаваемость, но признает возможность ее мыслимости, значит он не может препятствовать требованию практического разума, который говорит о примате интеллигибельной сферы. Теоретический разум должен, по Канту, повиноваться велению практического. Подобно тому, как интеллигибельное относится к эмпирическому, а свобода — к природе, так и практический разум относится к спекулятивному. Это соотношение, принцип зависимости спекулятивного (теоретического) разума от практического Кант назвал «приматом чистого практического разума». Тем самым практический разум становится более авторитетной интеллектуальной инстанцией; опора на моральный закон позволила ему постичь «объективную реальность» того, что было непознаваемо для теоретического разума вследствие ограниченности возможностей последнего.
Бог был для него не более чем трансцендентальной идеей, о которой не могло быть какого-либо знания, что же касается практического разума, то он придал определенный смысл «теологическому понятию первосущности как главному принципу высшего блага в умопостигаемом мире», показав, что высшее благо, делающее добродетельную личность счастливой, осуществляется в потустороннем, умопостигаемом мире. Высшее благо, как и надежда на счастье, начинается, с точки зрения Канта, только при допущении бессмертия души и бытия Бога как высшей причины всего сущего, обеспечивающей полное соответствие между счастьем и нравственностью. Так, в отличие от теоретического разума, впадавшего в паралогизмы при попытке доказать бессмертие души, практический разум вводит понятие «бессмертие души» через допущение бесконечной длительности ее существования, «необходимой, — писал Кант, — для соразмерности с моральным законом в высшем благе». Точно так же, если при попытке решить антиномии теоретический разум выдвигал недоказуемое понятие «умопостигаемого мира», то практический разум пришел к «космологической идее умопостигаемого мира и к осознанию нашего в нем существования, опираясь при этом на реальность свободы воли».
Разумеется, такого рода «доказательства» свободы воли, бессмертия души и бытия Бога, связываемые с практическим разумом, не являются теоретически обоснованными положениями; они выдвигаются Кантом только для подкрепления его априорного морального закона. Сам автор «К.П.Р.» и не настаивал на чем-то большем, когда писал, что «моральный разум требует понятия высшего блага, его осуществления, требует условий, при которых это добро только и может быть осуществлено», поэтому он требует свободы, бессмертия души, бытия Божия; они необходимы для осуществления высшего блага. Он полагал, что это утверждение не есть познавательное суждение или теоретическое положение, а есть моральное требование, практический постулат. Осуществить высшее благо — наша высшая цель, а принятие условий, при которых эта наивысшая задача может быть решена, — есть необходимая потребность нашего разума. Основанные на подобной потребности нашего разума утверждения и есть, по Канту, его постулаты. Мы лишь постулируем способность свободы, бессмертие души, бытие Бога, и эти постулаты нисколько не расширяют спекулятивного познания; они с необходимостью нужны нам для обоснования морального закона. В завершающей части своей книги — учении о методе чистого практического разума — Кант разъясняет, что под учением о методе он понимает вовсе не способ обращения с чистыми практическими основоположениями ради научного их познания. Для него это тот способ, каким можно было бы воздействовать этими законами практического разума на человеческую душу, заставить их влиять на максимы поведения эмпирических субъектов. И, наконец, в заключении к «К.П.Р.», Кант высказывает ставшую поистине сакраментальной и вдохновившую не одно поколение людей фразу о том, что «две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо на-

до мной и моральный закон во мне» . Однако благоговение, удивление и уважение не могут, по Канту, заменить познания законов мироздания и «изучения моральных задатков нашей природы». Хранительницей науки на этом пути «к учению мудрости» всегда должна оставаться философия, «в утонченных изысканиях которой публика. .. должна проявлять интерес к ее учениям, которые могут ей стать совершенно понятными только после подобной разработки».

История Философии: Энциклопедия. — Минск: Книжный Дом. А. А. Грицанов, Т. Г. Румянцева, М. А. Можейко. 2002.

Книга Критика практического разума — читать онлайн

Иммануил Кант

Критика практического разума

Оригинал-макет подготовлен издательским центром «НОУФАН» nofunpublishing.com; [email protected] +7 (903) 215-68-69

© ИП Сирота, текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Иммануил Кант (1724-1804)

Учитель нравственности

Иммануил Кант – виднейший мыслитель, основатель классической немецкой философии. Уделял много внимания вопросам морали и свободы. Его воззрения повлияли на развитие философской мысли не только XVIII в., но и последующих столетий.

1724 – Иммануил Кант родился в прусском Кенигсберге, где и прожил всю свою жизнь. Сын простого ремесленника, благодаря выдающимся способностям он учился в престижной гимназии.

1740 – Поступил в Кенигсбергский университет, но не смог его закончить, т. к. после смерти отца работал домашним учителем, чтобы содержать семью.

1747–1755 – Разрабатывал космогоническую теорию о происхождении Солнечной системы из туманности.

1755 – Получил докторскую степень и начал преподавать в университете.

1770 – Получил должность профессора логики и метафизики Кенигсбергского университета. Этот год для Канта стал переломным: начался «критический» период в его творчестве.

1781 – Вышла в свет первая фундаментальная работа философа «Критика чистого разума», посвященная способности человеческого ума к познанию.

1788 – Опубликована «Критика практического разума», затрагивающая морально-этические проблемы.

1790 – Завершен труд «Критика способности суждения», в котором Кант рассуждает об эстетике.

1801 – Кант ушел из университета. Его здоровье было слабым, но благодаря собственной системе, включавшей строгий режим, он смог прожить долгую жизнь.

1804 – Иммануил Кант скончался и был похоронен в городском кафедральном соборе.

Об этой книге

Критика практического разума» – главный этический трактат Иммануила Канта, развивающий идеи его «Критики чистого разума» и подробно исследующий понятие категорического императива – высшего принципа нравственности. По утверждению философа, человек может быть по-настоящему счастлив, только если осознает, что достоин счастья. А этого можно достичь, лишь выполняя долг, то есть следуя нравственному закону. По Канту, поступающий так человек, независимо от внешних обстоятельств, чувственных потребностей и других побуждений, становится по-настоящему свободным.

Три исходных положения теории Канта: «должен – значит можешь», «должно существовать бессмертие души человека» и «Бог должен существовать». Человек имеет свободную независимую волю, при этом он сознательно следует добродетели. Награда ожидает его за пределами этого мира, а ее гарантом выступает Бог. Таким образом, Кант уравнял религию и мораль, так как их содержание и цели совпадают.

Одним из ведущих переводчиков Канта на русский язык был поэт, литературовед и критик Николай Матвеевич Соколов (1860–1908). Учением Иммануила Канта он заинтересовался, будучи еще студентом духовной академии, и тогда же начал переводить первый крупный труд философа – «Критику чистого разума». Переведя основные трактаты Канта, позже он представил российским читателям и другие его произведения. Переводы Соколова считаются точными и полными, они неоднократно переиздавались в советское время.

Критика практического разума (1788)

Предисловие

В настоящем исследовании будет достаточно объяснено, почему эта критика называется критикой не чистого практического разума, а просто практического разума вообще, хотя, казалось бы, больше подходило первое заглавие ввиду параллелизма между практическим и спекулятивным разумом. Это исследование должно доказать только то, что чистый практический разум существует, и с этой целью оно критикует всю его практическую способность. Если это ему удастся, то нет надобности критиковать саму чистую способность, чтобы узнать, не выходит ли здесь разум с этой способностью как одной лишь претензией за свои границы (как это случается со спекулятивным разумом). В самом деле, если он как чистый разум действительно есть практический разум, то он на деле доказывает свою реальность и реальность своих понятий, и тогда ни к чему всякое умствование против возможности для него быть таковым.

С допущением этой способности твердое основание приобретает и трансцендентальная свобода, и именно в том ее абсолютном значении, в каком нуждался спекулятивный разум при применении понятия причинности, чтобы спасаться от антиномии, в которую он неизбежно попадает, когда в ряду причинной связи хочет мыслить себе безусловное; но там он мог установить это понятие только как проблематическое, как не невозможное, не будучи в состоянии подтвердить объективную реальность его, и лишь с той целью, чтобы из-за мнимой невозможности того, что он должен признать по крайней мере мыслимым, не быть оспариваемым и не быть ввергнутым в бездну скептицизма.

Понятие свободы, поскольку его реальность доказана некоторым аподиктическим (т. е. неопровержимым. – Ред.) законом практического разума, составляет ключевой, замковый камень свода всего здания системы чистого, даже спекулятивного, разума, и все другие понятия (о Боге и бессмертии), которые как одни лишь идеи не имеют в этой системе опоры, присоединяются к нему и с ним и благодаря ему приобретают прочность и объективную реальность, т. е. возможность их доказывается тем, что свобода действительна, так как эта идея проявляется через моральный закон.

Но свобода единственная из всех идей спекулятивного разума, возможность которой мы не постигаем, но знаем a priori, так как она есть условие[1] морального закона, который мы знаем. Идеи же о Боге и бессмертии не условия морального закона, а только условия необходимого объекта воли, определенной этим законом, т. е. [условия] одного лишь практического применения нашего чистого разума; стало быть, мы не можем этих утверждать, что познаем и усматриваем возможность двух идей, не говоря уже об их действительности. Но все же они есть условия применения морально определенной воли к ее объекту, данному ей a priori (высшему благу). Следовательно, можно и должно допустить их возможность в этом практическом отношении, хотя мы и не можем теоретически познать и усмотреть ее. Для последнего требования в практическом отношении достаточно того, что они не заключают в себе внутренней невозможности (противоречия). Здесь есть одно (в сравнении со спекулятивным разумом только субъективное) основание убеждения, которое, впрочем, для столь же чистого, но практического разума объективно значимо и которое посредством понятия свободы дает идеям о Боге и бессмертии объективную реальность и право, более того, субъективную необходимость (потребность чистого разума) допустить их, хотя этим разум в своем теоретическом познании еще не расширяется, а только дается возможность, которая прежде была проблемой, а здесь становится утверждением, и таким образом практическое применение разума связывается с элементами его теоретического применения. И эта потребность не есть какая-то гипотетическая потребность, проистекающая из произвольного намерения спекуляции, согласно которому необходимо нечто допустить, если хотят дойти до завершения применения разума в спекуляции; это законная потребность допустить что-то, без чего не может иметь место и то, что мы неукоснительно должны полагать для целей нашего поведения.

Конечно, нашему спекулятивному разуму было бы более угодно решать эти задачи самому не таким окольным путем и сохранить их как воззрения, необходимые для практического применения. Но с нашей способностью спекуляции дело обстоит не так уж хорошо. Те, кто хвастаются столь возвышенным познанием, должны не скрывать его, а представить для публичной проверки и высокой оценки. Они хотят доказать – прекрасно! Так пусть они докажут это, и тогда критика положит к ногам победителей все свое оружие. Quid statis? Nolunt. Atqui licet esse beatis[2]. – А так как они на самом деле не хотят [доказать это], по всей вероятности, потому, что не могут, то мы снова должны взяться за оружие, чтобы понятия о Боге, свободе и бессмертии, для которых спекуляция не находит достаточного доказательства их возможности, поискать в моральном применении разума и основать их на этом применении.

Читать онлайн электронную книгу Критика практического разума Critique of Practical Reason — Часть I. Учение чистого практического разума о началах бесплатно и без регистрации!

Глава 1. Об основоположениях чистого практического разума

1

Дефиниция

Практические основоположения суть положения, содержащие в себе общее определение воли, которому подчинено много практических правил. Они бывают субъективными, или максимами, если условие рассматривается субъектом как значимое только для его воли; но они будут объективными, или практическими, законами, если они признаются объективными, т. е. имеющими силу для воли каждого разумного существа.

Примечание

Если допускают, что чистый разум может заключать в себе практическую основу, т. е. достаточную для определения воли, то имеются практические законы; а там, где этого нет, все практические основоположения будут только максимами. В воле разумного существа, на которую оказывается патологическое воздействие, может иметь место столкновение максим с им же самим признанными практическими законами. Так, кто-нибудь может сделать своей максимой не оставлять неотомщенным ни одного оскорбления, и тем не менее он может понять, что это не практический закон, а только его максима; как правило же, для воли каждого разумного существа в одной и той же максиме это может не соответствовать самому себе. В познании природы принципы того, что происходит (например, принцип равенства действия и противодействия в передаче движения), суть вместе с тем и законы природы, так как там применение разума теоретическое и определяется характером объекта. В практическом познании, т. е. таком, которое имеет дело только с определяющими основаниями воли, основоположения, которые мы составляем себе, потому еще не законы, который неизбежно подчиняются, что в сфере практического разум имеет дело с субъектом, а именно со способностью желания, с особым характером которой правило может многоразлично сообразоваться. – Практическое правило есть всегда продукт разума, потому что оно предписывает поступок в качестве средства для достижения результата как цели. Но для существа, у которого разум не единственное определяющее основание воли, это правило есть императив, т. е. правило, которое характеризуется долженствованием, выражающим объективное принуждение к поступку, и которое означает, что, если бы разум полностью определил волю, поступок должен был бы неизбежно быть совершен по этому правилу. Императивы, следовательно, имеют объективную значимость и совершенно отличаются от максим как субъективных основоположений. Императивы определяют или условия причинности разумного существа как действующей причины только в отношении результата и достаточности для него, или же определяют только волю, безразлично, будет ли она достаточной для результата или нет. Первые – это гипотетические императивы и содержат в себе только предписания умения; вторые, напротив, будут категорическими и исключительно практическими законами. Максимы, следовательно, хотя и основоположения, но не императивы. А сами императивы, если они обусловлены, т. е. определяют волю не просто как волю, а только в отношении желаемого результата, т.  е. если они гипотетические императивы, они, правда, практические предписания, но не законы. Законы должны в достаточной мере определять волю как волю еще до того, как я спрошу себя, обладаю ли я способностью, необходимой для желаемого результата, или что мне надо делать, чтобы достичь его; стало быть, законы должны быть категорическими, иначе они не законы, так как у них не будет необходимости, которая, если она должна быть практической, не должна зависеть от патологических, стало быть случайно приданных воле, условий. Если, например, кому-нибудь говорят, что в молодости надо работать и быть бережливым, дабы в старости не терпеть нужду, то это верное и вместе с тем важное практическое предписание воли. Но нетрудно видеть, что воля здесь будет обращена на нечто другое, о чем предполагается, что она этого желает; а это желание надо предоставить ему, самому субъекту действия, все равно, предвидит ли он также и другие вспомогательные источники, кроме им самим приобретенного состояния, или вообще не надеется дожить до старости, или думает, что в случае нужды ему едва ли удастся извернуться. Разум, из которого только и могут возникать все правила, кои должны содержать в себе необходимость, хотя и вкладывает в это свое предписание также и необходимость (ведь без этого оно не было бы императивом), но эта необходимость обусловлена лишь субъективно и ее нельзя предполагать во всех субъектах в равной степени. Но для законодательства разума требуется, чтобы оно нуждалось лишь в одном: чтобы оно имело своей предпосылкой только себя самого, так как правило лишь тогда обладает объективной и всеобщей значимостью, когда оно имеет силу без случайных, субъективных условий, отличающих одно разумное существо от другого. Если кому-нибудь говорят, что он никогда не должен давать ложных обещаний, то это есть правило, касающееся только его воли, все равно, будут ли им достигнуты те цели, которые он может иметь, или нет; чистое ведение есть то, что должно быть определено посредством указанного правила совершенно a priori. Если же окажется, что это правило практически верно, то оно закон, так как оно – категорический императив. Таким образом, практические законы относятся только к воле независимо от того, что создается ее причинностью, и от этой причинности (как относящейся к чувственно воспринимаемому миру) можно отвлечься, чтобы иметь эти законы как чистые законы.

2

Теорема I

Все практические принципы, которые предполагают объект (материю) способности желания как определяющее основание воли, в совокупности эмпирические и не могут быть практическими законами.

Под материей способности желания я разумею предмет, действительности которого желают. Если желание обладать этим предметом предшествует практическому правилу и если оно служит условием для того, чтобы сделать это правило принципом, то я говорю (во-первых), что этот принцип в таком случае всегда эмпирический. В самом деле, тогда определяющее основание произвольного выбора (Willkur) есть представление об объекте и то отношение этого представления к субъекту, которым способность желания определяется к осуществлению этого объекта. А такое отношение к субъекту называется удовольствием, доставляемым действительностью предмета. Следовательно, это удовольствие надо было бы предполагать как условие возможности определения произвольного выбора. Но ни об одном представлении о каком-нибудь предмете, каким бы оно ни было, нельзя a priori знать, связывается ли оно с удовольствием или с неудовольствием или будет к ним] безразличным. Следовательно, в таком случае определяющее основание произвольного выбора всегда должно быть эмпирическим, стало быть, и практический материальный принцип, который предполагает его как условие, должен быть таким же. А так как (во-вторых) принцип, который основывается только на субъективном условии восприимчивости к удовольствию и неудовольствию (которое всегда познается только эмпирически и не может иметь одинаковой значимости для всех разумных существ), хотя и может служить для субъекта, который обладает ею, его максимой, но даже и для него (так как в этом принципе нет объективной необходимости, которую надо познать a priori) не может служить законом, – то такой принцип никогда не может быть практическим законом.

3

Теорема II

Все материальные принципы, как таковые, суть совершенно одного итого же рода и подпадают под общий принцип себялюбия или личного счастья. Удовольствие, доставляемое представлением о существовании вещи, поскольку оно должно быть определяющим основанием желания обладать этой вещью, зиждется на восприимчивости субъекта, так как это удовольствие зависит от существования предмета; стало быть, оно относится к чувственности, а не к рассудку, который выражает отношение представления к объекту согласно понятиям, а не к субъекту согласно чувствам. Оно, следовательно, лишь постольку бывает практическим, поскольку ощущение приятного, которого субъект ожидает от действительности предмета, определяет способность желания. А сознание приятности жизни у разумного существа, постоянно сопутствующее ему на протяжении всего его существования, есть счастье, а принцип сделать счастье высшим, определяющим основанием произвольного выбора есть принцип себялюбия. Таким образом, все материальные принципы, которые определяющее основание произвольного выбора полагают в удовольствии или неудовольствии, испытываемых от действительности какого-нибудь предмета, совершенно одинаковы в том смысле, что все они относятся к принципу себялюбия или личного счастья.

Вывод

Все материальные практические правила полагают определяющее основание воли в низшей способности желания, и если бы не было чисто формальных законов ее, которые, в достаточном мере определяли бы волю, то нельзя было бы допустить и какую-либо высшую способность желания.

Примечание I

Поразительно, как люди, вообще-то проницательные, полагают, будто различие между высшей и низшей способностью желания можно найти, если определить, имеют ли представления, связанные с чувством удовольствия, свое происхождение в чувствах или в рассудке. Когда речь идет об определяющих основаниях желания и усматривают их в приятном, откуда-то ожидаемом, вопрос вовсе не в том, откуда происходит представление об этом доставляющем удовольствие предмете, а только в том, насколько это представление доставляет удовольствие. Предположим, что представление имеет свое место и происхождение в рассудке; если оно может определять произвольный выбор только благодаря тому, что оно предполагает чувство удовольствия в субъекте, тогда то обстоятельство, что оно служит определяющим основанием произвольного выбора, полностью зависит от того свойства внутреннего чувства, благодаря которому на это чувство может быть оказано приятное воздействие. Как бы ни были неоднородны представления о предметах – представления ли они рассудка или даже разума в противоположность представлениям чувств, все же чувство удовольствия, благодаря которому представления о предметах и составляют, собственно, определяющее основание воли (приятность, удовольствие, которого от этого ожидают и которое побуждает деятельность к осущестлению объекта), – одно и то же не только в том смысле, что оно всегда может быть познано лишь эмпирически, но и в том, что оно всегда воздействует на одну и ту же жизненную силу, которая проявляется в способности желания; и в этом отношении оно может отличаться от всякого другого определяющего основания только по степени. Иначе каким образом можно было бы сравнивать величину двух определяющих оснований, совершенно различных по способу представления, чтобы предпочесть ту, которая больше всего воздействует на способность желания? Один и тот же человек может поучительную для него книгу, которая как раз попала ему в руки, возвратить непрочитанной, чтобы не опоздать на охоту, может уйти, не дослушав прекрасной речи, чтобы не опоздать к обеду, может отказаться от интересной и разумной беседы, которую он обычно очень ценит, чтобы сесть за карточный стол, может даже отказать в милостыне нищему, благотворить которому для него доставляет удовольствие, так как у него теперь в кармане ровно столько, сколько нужно заплатить за вход в театр. Если определение воли основывается на чувстве приятного или неприятного, которое человек ожидает от той или другой причины, то ему совершенно безразлично, какой способ представления на него оказывает воздействие. Для его выбора имеет значение только то, насколько сильна и продолжительна эта приятность, легко ли она достижима и может ли она повторяться часто. Тому, кому нужны деньги на расходы, совершенно безразлично, добыта ли их материя – золото – из недр гор или из речного песка, лишь бы цена ее была везде одинакова; точно так же ни один человек, если дело касается только удовольствия жизни, не спрашивает, какие это представления – рассудка или чувств, а интересуется только тем, в какой мере и какое удовольствие он может получить от них на максимально длительное время. Только те, кто хотел бы отрицать за чистым разумом способность определять волю без предположения какого-либо чувства, могут настолько отклоняться от своей собственной дефиниции, что то, что прежде они сводили к одному и тому же принципу, признают впоследствии совершенно неоднородным. Так, например, оказывается, что можно находить удовольствие в одном лишь приложении силы, в сознании силы своей души при преодолении препятствий, противостоящих нашим замыслам, в культуре умственных способностей и т. д., и мы вполне справедливо называем это утонченными радостями и удовольствиями, так как в наших силах не давать им в большей мере, чем другим, притупляться; скорее, они усиливают чувство до еще большего наслаждения ими и, забавляя нас, вместе с тем и развивают. Но выдавать их поэтому за иной способ определения воли, чем определение ее лишь чувствами, в то время как уже для возможности указанного удовольствия они предполагают в нас рассчитанное на них чувство как первое условие этого удовольствия, – это то же самое, как если бы невежды, которые охотно занимались бы метафизикой, мыслили себе материю такой сверхтонкой, что у них от этого голова пошла бы кругом, а затем предполагали, будто таким образом они придумали духовную и тем не менее протяженную сущность. Если мы вместе с Эпикуром сводим добродетель к одному лишь удовольствию, которое она обещает, дабы определить волю, то мы уже не можем его осуждать за то, что это удовольствие он считал совершенно одинаковым с удовольствиями самых грубых чувств; нет оснований навязывать ему ту мысль, что он приписывал только телесным чувствам те представления, посредством которых это чувство в нас возбуждается. Он, как можно догадываться, искал источник многах из них также в применении высшей познавательной способности; но это не мешало ему и не могло мешать по вышеуказанному принципу считать совершенно одинаковым с другими удовольствиями удовольствие, которое дают нам эти, во всяком случае интеллектуальные, представления и благодаря которому только эти представления и могут быть определяющими основаниями воли. Величайшая обязанность философа – быть последовательным, но именно это встречается реже всего. Древнегреческие школы дают нам больше примеров этого, чем их дает наш синкретический век, когда искусственно создается та или иная примиряющая система (Coalitionssystem) противоречивых основоположений, полная недобросовестности и мелочности, так как она больше по душе публике, которая довольна, если может знать обо всем кое-что, а в общем не знать ничего и притом чувствовать себя везде на месте. Принцип личного счастья, сколько бы при нем ни применялись рассудок и разум, не заключал бы в себе никаких других определяющих оснований воли, кроме тех, которые соответствуют низшей способности желания; тогда, следовательно, или совсем нет высшей способности желания, или чистый разум сам себе должен быть практическим, т. е. без предположения какого-либо чувства, стало быть, без представления о приятном и неприятном как материи способности желания, которая всегда служит эмпирическим условием принципов, должен быть в состоянии определять волю через одну лишь форму практического правила. И лишь тогда разум, поскольку он определяет волю сам для себя (не служит склонностям), есть истинная высшая способность желания, которой подчиняется патологически определяемая способность желания; и действительно, он даже специфически отличается от нее, так что даже малейшая примесь побуждений последней ослабляет его силы и наносит ущерб его превосходству, так же как малейший эмпирический элемент в качестве условия в математической демонстрации умаляет и уничтожает достоинство и убедительность демонстрации. В практическом законе разум определяет волю непосредственно, а не через посредство привходящего чувства удовольствия или неудовольствия, даже не через посредство такого чувства, связанного с этим законом, и только то, что он как чистый разум может быть практическим, делает для него возможным быть законодательствующим разумом.

Читать книгу Критика практического разума Иммануила Кант : онлайн чтение

Иммануил Кант
Критика практического разума

Оригинал-макет подготовлен издательским центром «НОУФАН» nofunpublishing. com; [email protected] +7 (903) 215-68-69

© ИП Сирота, текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Иммануил Кант (1724-1804)

Учитель нравственности

Иммануил Кант – виднейший мыслитель, основатель классической немецкой философии. Уделял много внимания вопросам морали и свободы. Его воззрения повлияли на развитие философской мысли не только XVIII в., но и последующих столетий.

1724 – Иммануил Кант родился в прусском Кенигсберге, где и прожил всю свою жизнь. Сын простого ремесленника, благодаря выдающимся способностям он учился в престижной гимназии.

1740 – Поступил в Кенигсбергский университет, но не смог его закончить, т. к. после смерти отца работал домашним учителем, чтобы содержать семью.

1747–1755 – Разрабатывал космогоническую теорию о происхождении Солнечной системы из туманности.

1755 – Получил докторскую степень и начал преподавать в университете.

1770 – Получил должность профессора логики и метафизики Кенигсбергского университета. Этот год для Канта стал переломным: начался «критический» период в его творчестве.

1781 – Вышла в свет первая фундаментальная работа философа «Критика чистого разума», посвященная способности человеческого ума к познанию.

1788 – Опубликована «Критика практического разума», затрагивающая морально-этические проблемы.

1790 – Завершен труд «Критика способности суждения», в котором Кант рассуждает об эстетике.

1801 – Кант ушел из университета. Его здоровье было слабым, но благодаря собственной системе, включавшей строгий режим, он смог прожить долгую жизнь.

1804 – Иммануил Кант скончался и был похоронен в городском кафедральном соборе.

Об этой книге

Критика практического разума» – главный этический трактат Иммануила Канта, развивающий идеи его «Критики чистого разума» и подробно исследующий понятие категорического императива – высшего принципа нравственности. По утверждению философа, человек может быть по-настоящему счастлив, только если осознает, что достоин счастья. А этого можно достичь, лишь выполняя долг, то есть следуя нравственному закону. По Канту, поступающий так человек, независимо от внешних обстоятельств, чувственных потребностей и других побуждений, становится по-настоящему свободным.

Три исходных положения теории Канта: «должен – значит можешь», «должно существовать бессмертие души человека» и «Бог должен существовать». Человек имеет свободную независимую волю, при этом он сознательно следует добродетели. Награда ожидает его за пределами этого мира, а ее гарантом выступает Бог. Таким образом, Кант уравнял религию и мораль, так как их содержание и цели совпадают.

Одним из ведущих переводчиков Канта на русский язык был поэт, литературовед и критик Николай Матвеевич Соколов (1860–1908). Учением Иммануила Канта он заинтересовался, будучи еще студентом духовной академии, и тогда же начал переводить первый крупный труд философа – «Критику чистого разума». Переведя основные трактаты Канта, позже он представил российским читателям и другие его произведения. Переводы Соколова считаются точными и полными, они неоднократно переиздавались в советское время.

Критика практического разума (1788)
Предисловие

В настоящем исследовании будет достаточно объяснено, почему эта критика называется критикой не чистого практического разума, а просто практического разума вообще, хотя, казалось бы, больше подходило первое заглавие ввиду параллелизма между практическим и спекулятивным разумом. Это исследование должно доказать только то, что чистый практический разум существует, и с этой целью оно критикует всю его практическую способность. Если это ему удастся, то нет надобности критиковать саму чистую способность, чтобы узнать, не выходит ли здесь разум с этой способностью как одной лишь претензией за свои границы (как это случается со спекулятивным разумом). В самом деле, если он как чистый разум действительно есть практический разум, то он на деле доказывает свою реальность и реальность своих понятий, и тогда ни к чему всякое умствование против возможности для него быть таковым.

С допущением этой способности твердое основание приобретает и трансцендентальная свобода, и именно в том ее абсолютном значении, в каком нуждался спекулятивный разум при применении понятия причинности, чтобы спасаться от антиномии, в которую он неизбежно попадает, когда в ряду причинной связи хочет мыслить себе безусловное; но там он мог установить это понятие только как проблематическое, как не невозможное, не будучи в состоянии подтвердить объективную реальность его, и лишь с той целью, чтобы из-за мнимой невозможности того, что он должен признать по крайней мере мыслимым, не быть оспариваемым и не быть ввергнутым в бездну скептицизма.

Понятие свободы, поскольку его реальность доказана некоторым аподиктическим (т. е. неопровержимым. – Ред.) законом практического разума, составляет ключевой, замковый камень свода всего здания системы чистого, даже спекулятивного, разума, и все другие понятия (о Боге и бессмертии), которые как одни лишь идеи не имеют в этой системе опоры, присоединяются к нему и с ним и благодаря ему приобретают прочность и объективную реальность, т.  е. возможность их доказывается тем, что свобода действительна, так как эта идея проявляется через моральный закон.

Но свобода единственная из всех идей спекулятивного разума, возможность которой мы не постигаем, но знаем a priori, так как она есть условие1
  Для того чтобы не усмотрели непоследовательности в том, что теперь я называю свободу условием морального закона, а потом – в самом исследовании – утверждаю, что моральный закон есть условие, единственно при котором мы можем осознать свободу, я хочу напомнить только то, что свобода есть, конечно, ratio essendi морального закона, а моральный закон есть ratio cognoscendi свободы. В самом деле, если бы моральный закон ясно не мыслился в нашем разуме раньше, то мы не считали бы себя вправе допустить нечто такое, как свобода (хотя она себе и не противоречит). Но если не было бы свободы, то не было бы в нас и морального закона.

[Закрыть] морального закона, который мы знаем. Идеи же о Боге и бессмертии не условия морального закона, а только условия необходимого объекта воли, определенной этим законом, т. е. [условия] одного лишь практического применения нашего чистого разума; стало быть, мы не можем этих утверждать, что познаем и усматриваем возможность двух идей, не говоря уже об их действительности. Но все же они есть условия применения морально определенной воли к ее объекту, данному ей a priori (высшему благу). Следовательно, можно и должно допустить их возможность в этом практическом отношении, хотя мы и не можем теоретически познать и усмотреть ее. Для последнего требования в практическом отношении достаточно того, что они не заключают в себе внутренней невозможности (противоречия). Здесь есть одно (в сравнении со спекулятивным разумом только субъективное) основание убеждения, которое, впрочем, для столь же чистого, но практического разума объективно значимо и которое посредством понятия свободы дает идеям о Боге и бессмертии объективную реальность и право, более того, субъективную необходимость (потребность чистого разума) допустить их, хотя этим разум в своем теоретическом познании еще не расширяется, а только дается возможность, которая прежде была проблемой, а здесь становится утверждением, и таким образом практическое применение разума связывается с элементами его теоретического применения. И эта потребность не есть какая-то гипотетическая потребность, проистекающая из произвольного намерения спекуляции, согласно которому необходимо нечто допустить, если хотят дойти до завершения применения разума в спекуляции; это законная потребность допустить что-то, без чего не может иметь место и то, что мы неукоснительно должны полагать для целей нашего поведения.

Кант, Иммануил — Критика практического разума /


Поиск по определенным полям

Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:

author:иванов

Можно искать по нескольким полям одновременно:

author:иванов title:исследование

Логически операторы

По умолчанию используется оператор AND.
Оператор AND означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:

исследование разработка

author:иванов title:разработка

оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:

исследование OR разработка

author:иванов OR title:разработка

оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:

исследование NOT разработка

author:иванов NOT title:разработка

Тип поиска

При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак «доллар»:

$исследование $развития

Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:

исследование*

Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:

«исследование и разработка«

Поиск по синонимам

Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку «#» перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.

#исследование

Группировка

Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:

author:(иванов OR петров) title:(исследование OR разработка)

Приблизительный поиск слова

Для приблизительного поиска нужно поставить тильду «~» в конце слова из фразы. Например:

бром~

При поиске будут найдены такие слова, как «бром», «ром», «пром» и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2. 4 разработка

По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения — положительное вещественное число.
Поиск в интервале

Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO.
Будет произведена лексикографическая сортировка.

author:[Иванов TO Петров]

Будут возвращены результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, Иванов и Петров будут включены в результат.

author:{Иванов TO Петров}

Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.

Читать Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (с — Кант Иммануил — Страница 1

Иммануил Кант

Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения

Оригинал-макет подготовлен издательским центром «НОУФАН»

nofunpublishing.com

[email protected]

+7 (903) 215-68-69

© ИП Сирота Э. Л. Текст и оформление, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Иммануил Кант (1724–1804)

Вопросы, на которые дает ответ эта книга

ЧТО ВНАЧАЛЕ – ОПЫТ ИЛИ ПОЗНАНИЕ?

Познание следует за опытом и возможно только при его наличии.

КАК РАЗУМ ПРИХОДИТ К ПОТРЕБНОСТИ В НАУКЕ?

За счет того, что человек наделен способностью к критике. Догматизм породить науку не способен.

МОГУТ ЛИ У ОДНОЙ ВЕЩИ БЫТЬ ДВА ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ ПРИЗНАКА?

Да, если они разделены во времени.

ЧТО ТАКОЕ ПРИКЛАДНАЯ ЛОГИКА?

Всеобщая логика становится прикладной, если она имеет дело с правилами деятельности рассудка при субъективных опытных условиях, о которых говорит психология.

ЧЕМ ПОНЯТИЯ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ЧУВСТВЕННЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ?

Первые основываются на деятельности и получаемом в ее процессе опыте, вторые – на переживаниях.

КАКОЙ КРАТКОЙ ФОРМУЛОЙ МОЖНО ВЫРАЗИТЬ ДЕЙСТВИЕ, КОТОРЫМ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ БЫТИЕ ЧЕЛОВЕКА?

«Я мыслю». Я существую, поэтому как разумное существо подчинен своему внутреннему чувству.

ЧТО ТАКОЕ ПРИРОДА?

В самом общем смысле слова – существование вещей, подчиненное законам.

ЧТО ТАКОЕ СВЯТОСТЬ?

Полное соответствие воли с моральным законом, совершенство, недоступное ни одному разумному существу в чувственно воспринимаемом мире ни в какой момент его существования.

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

Это такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании происходит согласно его воле и желанию; следовательно, оно основывается на соответствии природы со всей его целью и с главным определяющим основанием его воли.

СКОЛЬКО ОБЛАСТЕЙ ИМЕЕТ НАША ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ СПОСОБНОСТЬ?

Две – область понятий природы и область понятия свободы, ибо через эти понятия она является априори законодательной. Соответственно этому философия делится на теоретическую и практическую.

ЧЕМ ОГРАНИЧИВАЕТСЯ СВОБОДНЫЙ ВЫБОР?

Там, где говорит нравственный закон, объективно уже нет свободного выбора по отношению к тому, что надо делать.

ЧТО МОЖНО СЧИТАТЬ ПРЕКРАСНЫМ?

Прекрасно то, что всем нравится без понятия.

Иммануил Кант. «Имей мужество пользоваться собственным умом»

Иммануила Канта (1724–1804) считают родоначальником немецкой классической философии, или немецкого идеализма. Представители этого философского направления, отчасти являясь «наследниками» вольнодумцев-просветителей, рассуждали о сути знания, о свободе, вере, возможности постижения окружающего мира… В философии Иммануила Канта с одной стороны отразилось наследие прошлых веков, а с другой была создана основа для множества философских течений будущего.

Он был невероятно разносторонним ученым и мыслителем. Кант писал о Солнечной системе и разрабатывал новые классификации животного мира, изучал приливы и землетрясения, писал о процессе познания, об этике, о государстве и праве, о «целесообразности», о сущности человека. Даже те, кто никогда не интересовался философией, наверняка знают о «категорическом императиве Канта»: «Поступай лишь согласно такому правилу, которое ты мог бы желать возвести в общий закон».

С чего начать знакомство с обширным наследием великого философа? Мы отобрали для вас несколько фрагментов из самых известных его работ.

«Критику чистого разума» часто называют главным трудом Иммануила Канта. В ней рассматривается суть познания, деятельность разума; но мыслитель не ограничивается этим, он рассуждает о возможности «доказать существование Бога», о времени и пространстве, о механизмах мыслительного процесса. Есть ли разница между знанием, полученным эмпирически, то есть опытным путем, и знанием, полученным при помощи «чистого» разума? Как мы получаем достоверную информацию об окружающем нас мире, как вырабатываем свою систему суждений?

Продолжением этого сложного, но увлекательного произведения является «Критика практического разума», посвященная этике, вопросам долга и морали, рассуждениям о счастье. Именно долг, с точки зрения Канта, является тем краеугольным камнем, на котором можно построить хрупкое здание истинной нравственности. Только переступая через себя, только преодолевая свои негативные склонности, можно стать нравственным человеком!

И, наконец, вы познакомитесь с избранными фрагментами работы Иммануила Канта «Критика способности суждения». В ней он рассуждает о красоте и особо останавливается на понятии целесообразности. Кстати, именно Канту принадлежит определение искусства, которое многие художники считают самым лучшим: «созидание через свободу».

Те, кому уже довелось познакомиться с произведениями Канта, говорят: «Это сложно, но очень интересно и… современно!» Истинная философия существует вне эпохи и вне политики – она актуальна всегда. Так давайте же обратимся к шедеврам классической философии XVIII столетия! Ведь, по словам самого Иммануила Канта, «умение ставить разумные вопросы уже есть важный и необходимый признак ума…»

Критика чистого разума

Введение

I.  Различие чистого и опытного познания

Нет сомнения, что всякое познание наше начинается опытом. Чем может быть возбуждена познавательная способность к деятельности, как не внешними предметами? Они будят внешние чувства и частью прямо возбуждают в нас представление, частью подвигают нашу рассудочную деятельность к тому, чтоб сравнивать их, соединять или разъединять и таким образом грубый материал чувственных впечатлений перерабатывать в познание предметов, называемое опытом. По времени, следовательно, всякое познание следует за опытом и с ним начинается.

Впрочем, не все наше познание происходит из опыта, хотя оно возникает вместе с опытом. Возможная вещь, что само наше опытное познание есть нечто сложное, – с одной стороны, оно состоит из того, что мы воспринимаем посредством впечатлений, с другой – из того, что наша познавательная способность (именно по поводу чувственных впечатлений) производит из себя: только это добавление из себя мы научаемся сознавать не прежде, как после долгого упражнения, когда мы сделаемся способными к самонаблюдению.

Поэтому возникает вопрос, требующий ближайшего исследования и нерешимый с первого взгляда: возможно ли такое познание, независимое от опыта и от всех чувственных впечатлений? Это познание называется априори и различается от опытного, которого источники – апостериори – именно в опыте.

Выражение это довольно неопределенно, чтоб означать полный действительный смысл предложенного вопроса. О многих познаниях, приобретенных из опытных источников, говорят обыкновенно, что мы способны к ним, или участны в них априори, потому что мы добываем их не прямо из опыта, а из общих положений, также выведенных из него. О человеке, подкопавшем основание своего дома, говорится: он мог априори знать, что дом в таком случае упадет, т. е. ему не было нужды на опыте ждать действительного падения. Правду сказать, он не мог бы вполне знать этого и апостериори. Ведь опыт должен научить его, что все тела подвержены закону тяжести и непременно упадут, если лишить их опоры.

Критика практического разума Иммануила Канта

Юм своей критикой концепции причинности пробудил его от догматической дремоты, по крайней мере, он говорит, но пробуждение было временным, и вскоре он изобрел снотворное, которое позволило ему уснуть. еще раз.
Бертран Рассел, История западной философии

Когда я впервые прочитал этот первый залп главы Рассела о Канте, я подумал, что это довольно несправедливо по отношению к немецкому монаху. Но теперь, немного переварив философию Канта, я не могу не согласиться.На самом деле, я более чем согласен, я думаю, что

Юм своей критикой концепции причинности пробудил его от догматической дремоты — по крайней мере, он говорит, но пробуждение было только временным, и вскоре он изобрел снотворное, которое позволило ему снова спать.
—Бертран Рассел, История западной философии

Когда я впервые прочитал этот первый залп главы Рассела о Канте, я подумал, что это довольно несправедливо по отношению к немецкому монаху. Но теперь, немного переварив философию Канта, я не могу не согласиться.Фактически, я более чем согласен — я думаю, что это резюмирует весь проект Канта в буквальном смысле.

Кант поступает так. Вместо того, чтобы начинать с вопросов типа «что такое мораль?» или «возможно ли знание?» он предполагает, что уже знает, что диктует мораль, и что знание возможно. Затем, после этого исходного предположения, он пытается выяснить, какие условия должны присутствовать, чтобы оправдать это предположение. Например, когда Юм ставит под сомнение обоснованность причинности, Кант говорит: «Ну, очевидно, что причинность является реальной; и поскольку она реальна, то должны быть нумены в отличие от феноменов, поэтому причинность — это априорное предположение, которое мы делаем о явлениях, что делает возможным восприятие и т. д.Короче говоря, он делает больше предположений, чтобы оправдать свое первоначальное предположение; конечный результат — аккуратная система, покоящаяся на ложе шатких предположений.

Опять же, примите позицию Канта на основе свободной воли. , он говорит, что, поскольку у нас есть мораль, у нас должна быть свободная воля, и поэтому должны быть Бог, небо и т. д. Фундаментальный вопрос — можем ли мы выбирать наши действия? — скрывается за спиной указанием на мораль — что само по себе зависит от вопроса о свободе воли.И всякий раз, когда он оказывается в узде, он вызывает свои знаменитые ноумены, которые позволяют ему сказать: «Да, возможно, мы подчиняемся законам как наблюдаемым явлениям; но как вещи в себе мы обладаем свободной волей».

Это совсем не удовлетворительно. Ведь даже в его системе причинность — это не свойство вещей-в-себе, а предварительное условие нашего восприятия вещей как воспринимаемых. А поскольку концепция свободы воли зависит от концепции причинности, перенос свободы воли в нуменальный мир не имеет смысла. К тому же, поскольку мы, по определению, ничего не можем знать о себе как о нуменах, как, черт возьми, мы можем подчиняться моральному кодексу в ноуменальном мире? С другой стороны, если мы подчиняемся моральным кодексам в феноменальном мире, что, если экспериментально установлено, что люди подчиняются неизменным законам и фактически не обладают свободой воли? Ты видишь? В любом случае есть проблема.

Также рассмотрим его идею самого морального кодекса. Кант настаивает, что мораль возникает только из разума. Следовательно, согласно Канту, является ли закон моральным или нет, зависит от формы закона, а не от содержания. Пока закон может быть правдоподобно желанным универсальным — независимо от содержания закона — он является моральным; если не может, это аморально.

Но вопрос о том, хочу ли я, чтобы закон был универсальным, уже учитывает мои собственные эмпирические желания, поэтому здесь не может быть только логики.Например, я не вижу противоречия в желании совершить самоубийство; потому что для морали (согласно Канту) мне нужно было бы только пожелать, чтобы каждый человек на планете покончил жизнь самоубийством — маловероятное, возможно, но не невозможное желание. Также нет никакого логического барьера, мешающего мне желать, чтобы все люди сражались насмерть — при условии, что я сам буду готов сражаться насмерть. Короче говоря, любое действие — независимо от того, способствует ли оно увеличению благосостояния и счастья человечества — может быть нравственным с точки зрения Канта, при условии, что оно осуществляется в качестве универсального закона.Этого я терпеть не могу.

Я могу продолжить, но в этом нет необходимости. Короче говоря, философия Канта — это сложная система, которая просто оправдывает все то, во что он уже верил: причинность действительна; мораль — это долг; «я» реально; свободная воля актуальна; Бог и небеса реальны; Христианство превосходит все другие моральные системы; и так далее. Философия Канта требует интеллекта — а Кант был невероятным гением, разумеется, — но для этого не требуется смелости или воображения, поскольку выводы известны с самого начала.Сделать дополнительное предположение, чтобы оправдать то, во что вы уже верили, — это самая легкая вещь в мире; поставить под сомнение вашу веру — одно из самых сложных.

Но, прежде чем я закончу этот враждебный обзор, позвольте мне смягчить некоторые из этих замечаний. Во-первых, работа над философской системой такого необычайно одаренного человека, как Кант, ценно сама по себе. Просто понять его — подвиг; архитектура его ума великолепна. Во-вторых, при решении этих проблем — независимо от того, адекватно или неадекватно — Кант придумал целый набор терминов, которые оказались чрезвычайно ценными.И в-третьих, даже если мы не принимаем его выводы, мы можем, по крайней мере, отдать ему должное за то, что он пронес философский факел после того, как проницательный ум Юма почти погасил его пламя.

[ Примечание: После некоторого размышления и продолжительного разговора с другом я думаю, что некоторые из моих вышеупомянутых пунктов неверны или, по крайней мере, основаны на наивном прочтении Канта. (Хотя я все еще считаю, что некоторые из них спорны.) Независимо от того, правы или неправы я или Кант, я думаю, что полезно подвергнуть философские аргументы жесткой критике, хотя бы для того, чтобы лучше их понять.И мальчику Канту больно понимать.

Для более информированного и более тщательного исследования нравов Канта см. Мой обзор Основы метафизики морали.]

Faculty of English


И.А. Ричардс посещает Альпы, ок. 1930 г.

Практическая критика, как и формальное изучение самой английской литературы, является относительно молодой дисциплиной. Все началось в 20-х годах прошлого века с серии экспериментов кембриджского критика И.А. Ричардс. Он раздавал студентам стихи без какой-либо информации о том, кто их написал и когда они были написаны. В Practical Criticism от 1929 года он сообщил и проанализировал результаты своих экспериментов. Цель его работы заключалась в том, чтобы побудить студентов сосредоточиться на «словах на странице», а не полагаться на предвзятые или полученные представления о тексте. Для Ричардса эта форма тщательного анализа анонимных стихов в конечном итоге была предназначена для психологической пользы для студентов: путем реагирования на все потоки эмоций и смыслов в стихах и отрывках прозы, которые они читали, студенты должны были достичь того, что Ричардс называл «умением». «организованный ответ».Это означало, что они прояснили различные течения мысли в стихотворении и добились соответствующего прояснения своих собственных эмоций.

В работе Уильяма Эмпсона, самого влиятельного ученика Ричардса, практическая критика стала основой для целого критического метода. В книге Seven Types of Ambiguity (1930) Эмпсон превратил свои студенческие эссе для Ричардса в исследование сложных и множественных значений стихов. Его работа оказала глубокое влияние на критическое движение, известное как «Новая критика», представители которого склонны рассматривать стихи как сложные структуры со сложным смыслом.Новые критики обычно уделяют относительно мало внимания исторической обстановке анализируемых ими произведений, рассматривая литературу как самостоятельную сферу деятельности. В творчестве Ф. Ливис, тщательный анализ текстов превратился в нравственную деятельность, в которой критик должен был приложить всю свою чувствительность к литературному тексту и проверить его искренность и моральную серьезность.

Практическая критика сегодня обычно рассматривается как вспомогательный навык, а не как основа критического метода.Он является частью многих экзаменов по литературе почти на всех уровнях и используется для проверки реакции учащихся на то, что они читают, а также их знания форм стихов и технического языка для описания того, как стихи создают свои эффекты.

Практическая критика в этой форме не имеет необходимой связи с каким-либо конкретным теоретическим подходом и отбросила психологические теории, которые изначально лежали в ее основе. Однако у этой дисциплины есть некоторые основные правила, которые влияют на то, как люди, обученные ей, будут реагировать на литературу.Это можно рассматривать как обнадеживающие чтения, в которых основное внимание уделяется форме и значению конкретных произведений, а не более широким теоретическим вопросам. Процесс чтения стихотворения в клинической изоляции от исторических процессов также может означать, что литература рассматривается как сфера деятельности, которая отделена от экономических или социальных условий или от жизни ее автора.

Уроки, которые следуют за этим введением, призваны познакомить вас с некоторыми методами и словарным запасом практической критики, а также дать некоторые практические советы о том, как вы можете перейти от формального анализа стихотворения и его значения к полному критическому прочтению стихотворения. Это.Они сопровождаются глоссарием критических терминов, к которому вы можете обратиться, если хотите знать, что означает любой из технических терминов, используемых в классах.

Однако, прежде всего, классы предназначены для того, чтобы поднять вопросы о том, как можно использовать практическую критику. Стихи выглядят иначе, если они представлены в отрыве от обстоятельств, в которых они были написаны или распространены? Изменится ли наша критическая реакция на них, если мы добавим некоторую контекстную информацию после их тщательного анализа? Меняются ли наши взгляды на стихотворение, если мы слышим его читаемым, видим ли мы исходную рукопись или вместо того, чтобы просто видеть слова на странице, как я. Хотел бы А. Ричардс, чтобы мы видели слова на экране?

Чтобы изучить эти вопросы, перейдите к первому классу.


Дополнительная литература

Герб Кембриджского университета рядом с названием указывает на то, что он принадлежит или бывшему членом Кембриджского факультета английского языка

  • И. А. Ричардс, Практическая критика (Лондон, 1929)
  • Уильям Эмпсон, Семь типов неоднозначности (Лондон, 1930)
  • Джон Леннард, Справочник по поэзии: Руководство по чтению стихов для удовольствия и практической критике (Оксфорд, 1996)
  • Кристофер Рикс, Сила поэзии (Оксфорд, 1995)
  • Крис Болдик, Социальная миссия английской критики 1848-1932 (Оксфорд, 1987)

Литературоведение | Британника

Литературоведение , аргументированное рассмотрение литературных произведений и проблем.Этот термин применяется к любой аргументации о литературе, независимо от того, анализируются ли конкретные произведения или нет. Предостережения Платона против рискованных последствий поэтического вдохновения в целом в его Republic , таким образом, часто воспринимаются как самый ранний важный пример литературной критики.

В более строгом понимании термин охватывает только то, что было названо «практической критикой», интерпретация значения и оценка качества. Критику в этом узком смысле можно отличить не только от эстетики (философии художественной ценности), но и от других вопросов, которые могут волновать изучающего литературу: биографические вопросы, библиография, исторические знания, источники и влияния, а также проблемы метода.Таким образом, особенно в академических исследованиях, «критика» часто рассматривается отдельно от «науки». На практике, однако, это различие часто оказывается искусственным, и даже самое целеустремленное сосредоточение на тексте может быть обусловлено внешним знанием, в то время как многие известные критические работы сочетают обсуждение текстов с широкими аргументами о природе литературы и принципах. оценки его.

Критика здесь будет охватывать все этапы литературного понимания, хотя акцент будет сделан на оценке литературных произведений и места их авторов в истории литературы.Для другого особого аспекта литературной критики, см. текстологическую критику.

Функции

Функции литературной критики широко варьируются — от рецензирования книг по мере их публикации до систематических теоретических дискуссий. Хотя отзывы могут иногда определять, будет ли данная книга широко продаваться, многие работы имеют коммерческий успех, несмотря на отрицательные отзывы, и многие классические работы, в том числе «Моби Дик » (1851) Германа Мелвилла, приобрели признательную публику спустя долгое время после того, как получили отрицательные отзывы и сначала пренебрегали.Одна из основных функций критики — выразить сдвиги в чувствительности, которые делают возможными такие переоценки. Минимальным условием для такой новой оценки является, конечно, сохранение исходного текста. Литературный критик иногда выступает в роли ученого детектива, раскапывающего, проверяющего и редактирующего неизвестные рукописи. Таким образом, даже редкие научные навыки могут быть использованы для самого элементарного использования критики — для привлечения внимания публики к литературным произведениям.

Получите эксклюзивный доступ к контенту из нашего 1768 First Edition с подпиской.Подпишитесь сегодня

Разнообразие функций критики отражается в спектре публикаций, в которых она появляется. Критика в ежедневной прессе редко демонстрирует последовательные акты анализа и иногда может сделать немного больше, чем резюмировать заявления издателя об интересе книги. Еженедельные и двухнедельные журналы служат для представления новых книг, но часто более разборчивы в своих суждениях, и некоторые из этих журналов, такие как The (Лондон) Times Literary Supplement и The New York Review of Books , далеки от снисходителен к популярным произведениям.Постоянную критику можно также найти в ежемесячных и ежеквартальных ежемесячных изданиях с большим тиражом, в «маленьких журналах» для специализированной аудитории, а также в научных журналах и книгах.

Поскольку критики часто пытаются быть законодателями, заявляя, какие произведения заслуживают уважения, и претендуя на то, чтобы сказать, что они «на самом деле», критика является постоянным объектом недовольства. Ошибочные или злонамеренные критики могут обескуражить автора, который нащупывает свой путь к новому способу, оскорбляющему привычный вкус.Педантичные критики могут помешать серьезному взаимодействию с литературой, отвлекая внимание на несущественные вопросы. Как заметил французский философ-критик Жан-Поль Сартр, критик может заявить, что французская мысль — это постоянный разговор между Паскалем и Монтенем не для того, чтобы оживить этих мыслителей, а для того, чтобы сделать мыслителей своего времени более мертвыми. Критика может вызвать недовольство авторов, даже если хорошо выполняет свою функцию. Авторы, считающие, что литература не нуждается в адвокатах или исследователях, менее чем благодарны, когда им говорят, что их работы имеют непреднамеренное значение, являются имитацией или неполными.

Такие авторы могут забывать, что их произведения после публикации принадлежат им только в юридическом смысле. Истинным владельцем их произведений является публика, которая будет использовать их в своих интересах независимо от критики. Критик несет ответственность не за самооценку автора, а перед публикой и своими собственными суждениями, которые обычно более требовательны, чем общественные. Обоснование его роли основывается на предпосылке, что литературные произведения на самом деле не говорят сами за себя.Критик общественно полезен в той мере, в какой общество хочет и получает более полное понимание литературы, чем оно могло бы достичь без него. Утоляя этот аппетит, критик еще больше разжигает его, помогая создать публику, заботящуюся о художественном качестве. Не чувствуя присутствия такой публики, автор может либо проституировать свой талант, либо растратить его в бесплодных актах неповиновения. В этом смысле критик — не паразит, а потенциально кто-то, кто частично ответственен за существование хорошего письма в свое время и после него.

Хотя некоторые критики считают, что литературу следует обсуждать в отрыве от других вопросов, критика обычно, кажется, открыто или тайно связана с общественными и политическими дебатами. Поскольку сама литература часто носит пристрастный характер, всегда в какой-то степени укоренена в местных обстоятельствах и имеет способ вызвать утверждения высших ценностей, неудивительно, что лучшие критики никогда не обращали особого внимания на предполагаемые границы между критикой и другими. типы дискурса.В современной Европе литературная критика занимает центральное место в дебатах по культурным и политическим вопросам, особенно в современной Европе. Собственный Сартра Что такое литература? (1947) типичен в своей широкомасштабной попытке описать идеальное отношение литературного интеллектуала к развитию его общества и к литературе как проявлению человеческой свободы. Точно так же некоторые видные американские критики, в том числе Альфред Казин, Лайонел Триллинг, Кеннет Берк, Филип Рахв и Ирвинг Хоу, начинали как политические радикалы в 1930-х годах и усилили интерес к литературе, посвященной дилеммам и разочарованиям той эпохи. Влиятельная книга Триллинга «Либеральное воображение » (1950) представляет собой одновременно сборник литературных эссе и попытку примирить заявления политики и искусства.

Такое примирение обязательно будет предварительным и проблематичным, если критик считает, как это делает Триллинг, что литература обладает независимой ценностью и более глубокой верностью реальности, чем содержится в любой политической формуле. В марксистских государствах, однако, литература обычно рассматривалась как средство достижения социальных целей, и поэтому критика подвергалась откровенно партийной критике.Диалектический материализм не обязательно превращает критика в простого защитника партийной доктрины, но он запрещает ему рассматривать литературу как причину сама по себе, помимо потребностей рабочего класса, как их интерпретирует партия. Там, где преобладает этот утилитарный взгляд, функция критики считается продолжением функции самого государства, а именно, содействие социальной революции. Главный долг критика — не перед своими текстами, а перед массами людей, сознание которых необходимо продвигать в заданном направлении.В периоды суровой ортодоксальности практика литературной критики не всегда отличалась от практики цензуры.

скептицизм | Определение, философия, примеры, история и критика

Скептицизм , также пишется скептицизм , в западной философии, отношение сомневающихся требований знания, изложенных в различных областях. Скептики ставят под сомнение адекватность или надежность этих утверждений, спрашивая, на каких принципах они основаны или что они фактически устанавливают.Они поставили под сомнение, являются ли некоторые из таких утверждений действительно, как предполагаемые, несомненными или обязательно истинными, и оспаривали предполагаемые рациональные основания принятых предположений. В повседневной жизни практически все скептически относятся к некоторым заявлениям о знаниях; но философские скептики сомневались в возможности какого-либо знания, выходящего за рамки непосредственно ощущаемого опыта. Первоначальное греческое значение skeptikos было «вопрошающий», человек, который был неудовлетворен и все еще искал истину.

С древних времен скептики разрабатывали аргументы, опровергающие утверждения философов-догматиков, ученых и теологов. Скептические аргументы и их использование против различных форм догматизма сыграли важную роль в формировании как проблем, так и решений, предлагаемых в ходе западной философии. По мере развития древней философии и науки возникали сомнения относительно различных основных, широко распространенных представлений о мире. В древние времена скептики оспаривали утверждения Платона и Аристотеля и их последователей, а также утверждения стоиков; а в эпоху Возрождения подобные вызовы выдвигались против претензий схоластики и кальвинизма.В 17 веке скептики атаковали картезианство (систему, установленную французским философом и математиком Рене Декартом) вместе с другими теориями, которые пытались оправдать научную революцию, инициированную Коперником, Кеплером и Галилеем. Позже скептическое наступление было направлено против философа Просвещения Иммануила Канта, а затем против философского идеалиста Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и его последователей. Каждый вызов приводил к новым попыткам разрешить скептические трудности.Скептицизм, особенно после эпохи Просвещения, стал означать неверие — в первую очередь религиозное неверие — и скептика часто сравнивают с деревенским атеистом.

Чувства и приложения

Скептицизм развился в отношении различных дисциплин, в которых люди утверждали, что обладают знаниями. Например, задавался вопрос, можно ли получить какие-либо определенные знания в метафизике (философское изучение основной природы, структуры или элементов реальности) или в науках.В древние времена главной формой скептицизма был медицинский скептицизм, который ставил под сомнение, можно ли с уверенностью знать причины болезней или способы их лечения. В области этики были высказаны сомнения в отношении принятия различных нравов и обычаев и в отношении каких-либо объективных оснований для вынесения оценочных суждений. Скептики религии подвергли сомнению доктрины различных традиций. Некоторые философии, такие как философия Канта и его шотландского современника Дэвида Юма, казалось, показали, что невозможно получить никакое знание за пределами мира опыта и что невозможно обнаружить истинные причины переживаемых явлений.Любая попытка сделать это, как утверждал Кант, ведет к «антиномиям» или противоречивым утверждениям о знании. Доминирующая форма скептицизма (предмет данной статьи) касается знания в целом, когда ставится под сомнение, можно ли что-либо узнать с полной или достаточной достоверностью. Этот тип называется эпистемологическим скептицизмом.

Различные виды эпистемологического скептицизма можно дифференцировать с точки зрения областей, в которых возникают сомнения, то есть направляются ли сомнения на разум, на чувства или на знание «вещей в себе» (вещи такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они кажутся наблюдателям).Формы скептицизма можно также различать с точки зрения мотивации скептика — оспаривает ли он взгляды по идеологическим причинам, прагматическим или практическим соображениям для достижения определенных психологических целей. Среди основных идеологических мотивов были религиозные или антирелигиозные соображения. Некоторые скептики оспаривают утверждения о знании, чтобы их можно было заменить религиозными утверждениями, которые должны были быть приняты на основе веры. Другие бросили вызов заявлениям о религиозных знаниях, чтобы опровергнуть некоторые ортодоксальные взгляды.Виды скептицизма также можно различать с точки зрения того, насколько они ограничены или основательны — применимы ли они только к определенным областям и к определенным видам заявлений о знании или являются более общими и универсальными.

Получите эксклюзивный доступ к контенту из нашего 1768 First Edition с подпиской. Подпишитесь сегодня

Древний скептицизм

На Западе скептические философские взгляды начали проявляться в Древней Греции примерно в V веке до нашей эры. Философы-элеаты (те, кто связан с греческим городом Элея в Италии) отвергали существование множественности и изменений, считая реальность статичной, и отрицали, что реальность может быть описана в терминах категорий обычного опыта.С другой стороны, Гераклит и его ученик Кратил думали, что мир находится в таком изменчивом состоянии, что невозможно найти постоянную, неизменную правду о нем; и Ксенофан, странствующий поэт и философ, сомневался, могут ли люди отличить истинное знание от ложного.

Более развитая форма скептицизма проявилась в некоторых взглядах, приписываемых Сократу, и во взглядах некоторых софистов (странствующих и, как правило, корыстных учителей философии, риторики и других предметов).Сократ, как показано в ранних диалогах своего ученика Платона, всегда подвергал сомнению притязания на знание других; в «Апологии » он классно признает, что все, что он действительно знает, — это то, что он ничего не знает. Враг Сократа, софист Протагор, утверждал, что «человек есть мера всех вещей», — тезис, который был воспринят как подразумевающий своего рода скептический релятивизм: никакие взгляды не являются окончательно или объективно истинными, но каждое из них является просто мнением одного человека. Другой софист, Горгиас, выдвинул скептически-нигилистический тезис о том, что ничего не существует; а если что-то и существовало, этого нельзя было узнать; и, если бы это было известно, об этом нельзя было бы сообщить.

Сократ

Сократ, римская фреска, I век до н. Э .; в музее Эфеса, Сельчук, Турция.

ДеАгостини / SuperStock

Предполагаемым отцом греческого скептицизма, однако, был Пиррон из Элиды (ок. 360 – ок. 272 ​​г. до н. Э.), Который предпринял редкие усилия, пытаясь жить своим скептицизмом. Он избегал придерживаться каких-либо взглядов на то, каков мир на самом деле, и действовал только по внешнему виду. Таким образом он искал счастья или, по крайней мере, душевного покоя.

В Академии возникла первая школа скептической философии, школа, основанная Платоном в III веке до н. Э. И получившая название «академического» скептицизма.Исходя из скептических доктрин Сократа, его лидеры, Аркесилай и Карнеад, выдвинули ряд эпистемологических аргументов, чтобы показать, что ничего нельзя знать, бросая вызов прежде всего двум передовым школам, стоицизму и эпикурейству. Они отрицали, что можно найти какие-либо критерии, позволяющие отличить истинное от ложного; вместо этого можно было установить только разумные или вероятные стандарты. Этот ограниченный или вероятностный скептицизм придерживался Академии до I века до н. Э., Когда там учился римский философ и оратор Цицерон.Его Academica и De natura deorum являются основными источниками современных знаний об этом движении. (Книга Св. Августина Contra Acadeos , составленная пятью столетиями позже, была задумана как ответ на взгляды Цицерона.)

Марк Туллий Цицерон

Марк Туллий Цицерон, деталь мраморного бюста; в Капитолийских музеях в Риме.

© AISA — Everett / Shutterstock.com

Другой важной формой древнего скептицизма был пирронизм, очевидно, разработанный медицинскими скептиками в Александрии.Начиная с Эенезидема (I век до н. Э.), Это движение, названное в честь Пиррона, критиковало академических скептиков за то, что они утверждали, что знают слишком много, а именно, что ничего нельзя знать и что некоторые вещи более вероятны, чем другие. Пирронианцы выдвинули серию тропов или способов противодействия разного рода претензиям на знание, чтобы привести к эпохе (приостановление суждений). Пирронианская установка сохранилась в трудах одного из ее последних лидеров, Секста Эмпирика (II или III век н. Э.).В своих Очерках пирронизма и Adversus mathematicos, Секст представил тропы, разработанные предыдущими пирронистами. 10 тропов, приписываемых Aenesidemus, показали трудности, с которыми сталкиваются попытки установить истинность или надежность суждений, основанных на чувственной информации, из-за изменчивости и различий в восприятии людей и животных. Другие аргументы вызвали трудности в определении того, существуют ли какие-либо надежные критерии или стандарты — логические, рациональные или иные — для оценки того, является ли что-либо истинным или ложным.Кажется, что для разрешения любых разногласий необходим критерий. Однако любой предполагаемый критерий должен был бы основываться либо на другом критерии — таким образом, приводя к бесконечному регрессу критериев — либо на самом себе, что было бы циклическим. Секст предлагал аргументы, чтобы оспорить любые утверждения догматических философов о знании большего, чем очевидное, и при этом он представил в той или иной форме практически все скептические аргументы, которые когда-либо появлялись в последующей философии.

Секст сказал, что его аргументы были направлены на то, чтобы привести людей к состоянию атараксии (невозмутимости).Люди, которые думали, что могут познать реальность, постоянно беспокоились и расстраивались. Однако если бы их можно было заставить отложить приговор, они бы обрели душевный покой. В этом состоянии приостановки они не будут ни подтверждать, ни отрицать возможность знания, но будут оставаться мирными, все еще ожидая увидеть, что может развиться. Пирронист не стал бездействовать в этом состоянии ожидания, но жил недогматически в соответствии с внешностью, обычаями и природными наклонностями.

позитивизм | Определение, история, теории и критика

Позитивизм , в западной философии, в общем, любая система, которая ограничивается данными опыта и исключает априорные или метафизические спекуляции.В более узком смысле этот термин обозначает мысль французского философа Огюста Конта (1798–1857).

Как философская идеология и движение, позитивизм впервые проявил свои отличительные черты в работах Конта, который также назвал и систематизировал социологию. Затем он прошел несколько этапов, известных под разными именами, такими как эмпириокритицизм, логический позитивизм и логический эмпиризм, окончательно слиясь в середине 20 века с уже существующей традицией, известной как аналитическая философия.

Основные утверждения позитивизма заключаются в том, что (1) все знания, касающиеся фактов, основаны на «положительных» данных опыта и (2) что за пределами области фактов лежит чистая логика и чистая математика. Эти две дисциплины уже были признаны шотландским эмпириком и скептиком 18-го века Дэвидом Юмом как имеющие отношение только к «отношениям идей», а на более поздней стадии позитивизма они были классифицированы как чисто формальные науки. Что касается отрицательной и критической стороны, позитивисты стали известны своим отрицанием метафизики — т.е., предположений относительно природы реальности, которые радикально выходят за рамки любых возможных свидетельств, которые могли бы поддержать или опровергнуть такие утверждения о «трансцендентном» знании. Таким образом, в своей основной идеологической позиции позитивизм является мирским, секулярным, антитеологическим и антиметафизическим. Строгое следование свидетельствам наблюдения и опыта — важнейший императив позитивизма. Этот императив отражался также в вкладе позитивистов в этику и моральную философию, которые, как правило, были утилитарными до такой степени, что что-то вроде «величайшего счастья для наибольшего числа людей» было их этической максимой.В этой связи примечательно, что Конт был основателем недолговечной религии, в которой объектом поклонения было не божество монотеистических верований, а человечество.

Дэвид Хьюм

Дэвид Хьюм, холст, масло Аллана Рамзи, 1766; в Шотландской национальной портретной галерее, Эдинбург.

Fine Art Images — Heritage Images / age fotostock

В античной философии есть явные предвкушения позитивизма. Хотя отношение Протагора, софиста V века до н.э., например, к более поздней позитивистской мысли было лишь отдаленным, было гораздо более выраженное сходство с классическим скептиком Секстом Эмпириком, жившим на рубеже III века. ce, и Пьера Бейля, его возродителя 17-го века.Более того, средневековый номиналист Уильям Оккам имел явное сходство с современным позитивизмом. Предшественником 18 века, имевшим много общего с позитивистской антиметафизикой следующего столетия, был немецкий мыслитель Георг Лихтенберг.

Георг Кристоф Лихтенберг

Георг Кристоф Лихтенберг, статуя в Геттингене, Германия.

Даниэль Швен Получите эксклюзивный доступ к контенту из нашего 1768 First Edition с подпиской. Подпишитесь сегодня

Близкие корни позитивизма, однако, явно лежат во французском Просвещении, которое подчеркивало ясный свет разума, и в британском эмпиризме 18-го века, особенно в эмпиризме Юма и епископа Джорджа Беркли, который подчеркивал роль чувственного опыта.На Конта особенно повлияли энциклопедисты Просвещения (такие как Дени Дидро, Жан Даламбер и другие), и, особенно в его социальном мышлении, решающее влияние оказал основатель французского социализма Клод-Анри, граф де Сен-Симон, чьим учеником он был в ранние годы и от кого происходит само обозначение позитивизм .

Социальный позитивизм Конта и Милля

Позитивизм Конта был основан на утверждении так называемого закона трех фаз (или стадий) интеллектуального развития.По мнению Конт, существует параллель между эволюцией образов мышления во всей истории человечества, с одной стороны, и в истории развития человека от младенчества до взрослой жизни, с другой. На первой, так называемой теологической стадии, природные явления объясняются как результат действия сверхъестественных или божественных сил. Не имеет значения, является ли религия политеистической или монотеистической; в любом случае считается, что наблюдаемые события вызывают чудесные силы или воля.Конт критиковал эту стадию как антропоморфную, то есть основанную на слишком человеческих аналогиях. Обычно анимистические объяснения — сделанные в терминах воли душеподобных существ, действующих за внешними проявлениями — отвергаются как примитивные проекции непроверяемых сущностей.

Огюст Конт

Огюст Конт, рисунок Тони Туллиона, XIX век; в Национальной библиотеке в Париже.

H. Roger-Viollet

Вторая фаза, называемая метафизической, в некоторых случаях представляет собой просто обезличенное богословие: предполагается, что наблюдаемые природные процессы возникают из безличных сил, оккультных качеств, жизненных сил или энтелехий (принципов внутреннего совершенствования). ).В других случаях область наблюдаемых фактов рассматривается как несовершенная копия или имитация вечных идей, как в метафизике чистых форм Платона. И снова Конт заявил, что никаких реальных объяснений не происходит; Таким образом, вопросы, касающиеся конечной реальности, первопричин или абсолютных начал, объявляются абсолютно неотвечиваемыми. Метафизические поиски могут привести только к выводу, высказанному немецким биологом и физиологом Эмилем дю Буа-Реймоном: «Ignoramus et ignorabimus» (лат. «Мы есть и будем невежественны»).Это обман посредством словесных приемов и бесплодное представление концепций как реальных вещей.

Плодотворность, которой ему не хватает, может быть достигнута только в третьей фазе, научной, или «позитивной», — отсюда и название «magnum opus» Конта: Cours de sophiephie positive (1830–42), потому что он утверждает, что озабочен только положительными фактами. Задача наук и знания в целом — изучать факты и закономерности природы и общества и формулировать закономерности в виде (описательных) законов; объяснение явлений может состоять не более чем в отнесении частных случаев к общим законам.Человечество достигло полной зрелости мысли только после отказа от псевдообъяснений теологической и метафизической фаз и замены неограниченной приверженности научному методу.

В своих трех этапах Конт соединил то, что он считал описанием исторического порядка развития, с логическим анализом выровненной структуры наук. Расположив шесть основных и чистых наук друг над другом в пирамиде, Конт подготовил почву для логического позитивизма, который «свел» каждый уровень к тому, что ниже.Он поместил на фундаментальный уровень науку, которая не предполагает никаких других наук, а именно, математику, а затем упорядочил уровни над ней таким образом, чтобы каждая наука зависела от наук ниже ее по шкале и использовала их. : таким образом, арифметика и теория чисел объявлены предпосылками геометрии и механики, астрономии, физики, химии, биологии (включая физиологию) и социологии. Каждая наука более высокого уровня, в свою очередь, увеличивает содержание знаний в науке или науках на уровнях ниже, тем самым обогащая это содержание за счет последовательной специализации.Психология, которая не была основана как формальная дисциплина до конца XIX века, не была включена в систему наук Конта. Предвидя некоторые идеи бихевиоризма и физикализма 20-го века, Конт предполагал, что психология, какой она была в его время, должна стать разделом биологии (особенно нейрофизиологии мозга), с одной стороны, и социологии, с другой. Как «отец» социологии, Конт утверждал, что социальные науки должны исходить от наблюдений к общим законам, как это делают (по его мнению) физика и химия.Он скептически относился к интроспекции в психологии, будучи убежденным, что при внимании к собственным психическим состояниям эти состояния будут безвозвратно изменены и искажены. Таким образом, настаивая на необходимости объективного наблюдения, он был близок к основному принципу методологии бихевиоризма ХХ века.

Среди учеников или сторонников Конта были Чезаре Ломброзо, итальянский психиатр и криминолог, и Поль-Эмиль Литтре, Ж.-Э. Ренан и Луи Вебер.

Несмотря на некоторые принципиальные разногласия с Контом, английского философа XIX века Джона Стюарта Милля, также логика и экономиста, следует считать одним из выдающихся позитивистов своего века.В своей «Системе логики » (1843 г.) он разработал полностью эмпирическую теорию познания и научного мышления, зайдя даже так далеко, что стал рассматривать логику и математику как эмпирические (хотя и очень общие) науки. Широко синтетический философ Герберт Спенсер, автор доктрины «непознаваемого» и общей эволюционной философии, был рядом с Миллем выдающимся сторонником позитивистской ориентации.

Джон Стюарт Милль

Джон Стюарт Милль, 1884.

Библиотека Конгресса, Вашингтон, округ Колумбия (Neg. Co. LC-USZ62-76491)

Критика ответа читателей // Purdue Writing Lab

Эта страница предоставлена ​​вам OWL в Университете Пердью. При печати этой страницы вы должны включить полное юридическое уведомление.

Авторские права © 1995-2018, Лаборатория письма и СОВ при Университете Пердью и Пердью. Все права защищены. Этот материал нельзя публиковать, воспроизводить, транслировать, переписывать или распространять без разрешения.Использование этого сайта означает принятие наших условий добросовестного использования.


Критика отклика читателей (1960-е годы по настоящее время)

Резюме:

Этот ресурс поможет вам начать процесс понимания теории литературы и школ критики и того, как они используются в академии.

Что вы думаете?

На самом базовом уровне критика, основанная на реакции читателя, рассматривает реакцию читателя на литературу как жизненно важную для интерпретации смысла текста.Однако критика реакции читателя может иметь несколько разных подходов. Критик, использующий теорию реакции читателя, может использовать психоаналитическую линзу, феминистскую линзу или даже структуралистскую линзу. Что объединяет эти разные линзы при использовании подхода, основанного на реакции читателя, так это то, что они утверждают, что «… текст не может быть отделен от того, что он делает» (Tyson 154).

Тайсон объясняет, что «… теоретики реакции читателя разделяют два убеждения: 1) что роль читателя не может быть исключена из нашего понимания литературы и 2) что читатели не пассивно усваивают значение, представленное им объективной литературой. текст, скорее они активно воплощают смысл, который находят в литературе »(154).Таким образом, теория реакции читателя имеет общие основания с некоторыми деконструктивистами, обсуждаемыми в постструктурной области, когда они говорят о «смерти автора» или ее вытеснении в качестве (автора) итальянской фигуры в тексте.

Типичные вопросы:

  • Как взаимодействие текста и читателя создает смысл?
  • Что пофразовый анализ короткого художественного текста или ключевой части более длинного текста говорит нам об опыте чтения, предструктурированном (встроенном) в этот текст?
  • Улучшают ли звуки / формы слов в том виде, в каком они появляются на странице или как их произносит читатель, значение слова / произведения?
  • Как мы можем интерпретировать литературный текст, чтобы показать, что ответ читателя является темой рассказа или аналогичен ей?
  • Что критика, опубликованная в отношении литературного текста, предполагает о критиках, которые интерпретировали этот текст, и / или об опыте чтения, вызванном этим текстом? (Тайсон 191)

Вот список ученых, которых мы призываем вас изучить, чтобы углубить ваше понимание этой теории:

  • Питер Рабиновиц — Перед чтением , 1987
  • Stanley Fish — Есть ли текст в этом классе? Полномочия интерпретирующих сообществ , 1980
  • Элизабет Фройнд — Возвращение читателя: критика читателей , 1987
  • Дэвид Блайх
  • Норман Холланд — Динамика литературного отклика , 1968
  • Луиза Розенблатт
  • Вольфганг Исер — Подразумеваемый читатель: образцы общения в прозе от Беньяна до Беккета , 1974
  • Ганс Роберт Яусс
.

Post A Comment

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *