Если вы столкнулись с отсутствием или нарушением порядка страниц, дефектом обложки или внутренней части книги, а также другими примерами типографского брака, вы можете вернуть книгу в магазин, где она была приобретена. У интернет-магазинов также есть опция возврата бракованного товара, подробную информацию уточняйте в соответствующих магазинах.

6. Отзыв – место для ваших впечатлений

Если у вас есть вопросы о том, когда выйдет продолжение интересующей вас книги, почему автор решил не заканчивать цикл, будут ли еще книги в этом оформлении, и другие похожие – задавайте их нам в социальных сетях или по почте [email protected]

7. Мы не отвечаем за работу розничных и интернет-магазинов.

В карточке книги вы можете узнать, в каком интернет-магазине книга в наличии, сколько она стоит и перейти к покупке. Информацию о том, где еще можно купить наши книги, вы найдете в разделе «Где купить». Если у вас есть вопросы, замечания и пожелания по работе и ценовой политике магазинов, где вы приобрели или хотите приобрести книгу, пожалуйста, направляйте их в соответствующий магазин.

8. Мы уважаем законы РФ

Запрещается публиковать любые материалы, которые нарушают или призывают к нарушению законодательства Российской Федерации.

Цитаты из прочитанного… Иван Бунин. Окаянные дни (часть 2): neznakomka_18 — LiveJournal

Как же сложно выбирать отдельные цитаты! Вся книга — это одна сплошная цитата, одна сплошная кровоточащая рана…

«Революция — стихия…»

Землетрясение, чума, холера тоже стихии. Однако никто не прославляет их, никто не канонизирует, с ними борются. А революцию всегда «углубляют».

«Народ, давший Пушкина, Толстого».

А белые не народ.

«Салтычиха, крепостники, зубры…» Какая вековая низость — шулерничать этой Салтычихой, самой обыкновенной сумасшедшей. А декабристы, а знаменитый московский университет тридцатых и сороковых годов, завоеватели и колонизаторы Кавказа, все эти западники и славянофилы, деятели «эпохи великих реформ», «кающийся дворянин», первые народовольцы. Государственная Дума? А редакторы знаменитых журналов? А весь цвет русской литературы? А ее герои? Ни одна страна в мире не дала такого дворянства.

«Разложение белых…»

Какая чудовищная дерзость говорить это после того небывалого в мире «разложения», которое явил «красный» народ.

Впрочем, многое и от глупости. Толстой говорил, что девять десятых дурных человеческих поступков объясняются исключительно глупостью.

— В моей молодости,— рассказывал он,— был у нас приятель, бедный человек, вдруг купивший однажды на последние гроши заводную металлическую канарейку. Мы голову сломали, ища объяснение этому нелепому поступку, пока не вспомнили, что приятель наш просто ужасно глуп.

Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начала играть очень большую роль. Все — и литература особенно — выходит на улицу, связывается с нею и подпадает под ее влияние. И улица развращает, нервирует уже хотя бы по одному тому, что она страшно неумеренна в своих хвалах, если ей угождают. В русской литературе теперь только «гении». Изумительный урожай! Гений Брюсов, гений Горький, гений Игорь Северянин, Блок, Белый. .. Как тут быть спокойным, когда так легко и быстро можно выскочить в гении? И всякий норовит плечом пробиться вперед, ошеломить, обратить на себя внимание.

Вот и Волошин. Позавчера он звал на Россию «Ангела Мщения», который должен был «в сердце девушки вложить восторг убийства и в душу детскую кровавые мечты». А вчера он был белогвардейцем, а нынче готов петь большевиков. Мне он пытался за последние дни вдолбить следующее: чем хуже, тем лучше, ибо есть девять серафимов, которые сходят на землю и входят в нас, дабы принять с нами распятие и горение, из коего возникают новые, прокаленные, просветленные лики. Я ему посоветовал выбрать для этих бесед кого-нибудь поглупее.

А. К. Толстой когда-то писал: «Когда я вспомню о красоте нашей истории до проклятых монголов, мне хочется броситься на землю и кататься от отчаяния». В русской литературе еще вчера были Пушкины, Толстые, а теперь почти одни «проклятые монголы».

А затем я был еще на одном торжестве в честь все той же Финляндии,— на банкете в честь финнов, после открытия выставки. И, Бог мой, до чего ладно и многозначительно связалось все то, что я видел в Петербурге, с тем гомерическим безобразием, в которое вылился банкет! Собрались на него всё те же — весь «цвет русской интеллигенции», то есть знаменитые художники, артисты, писатели, общественные деятели, новые министры и один высокий иностранный представитель, именно посол Франции. Но над всеми возобладал — поэт Маяковский. Я сидел с Горьким и финским художником Галленом. И начал Маяковский с того, что без всякого приглашения подошел к нам, вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок и пить из наших бокалов. Галлен глядел на него во все глаза — так, как глядел бы он, вероятно, на лошадь, если бы ее, например, ввели в эту банкетную залу. Горький хохотал. Я отодвинулся. Маяковский это заметил.

— Вы меня очень ненавидите?— весело спросил он меня.

Я без всякого стеснения ответил, что нет: слишком было бы много чести ему. Он уже было раскрыл свой корытообразный рот, чтобы еще что-то спросить меня, но тут поднялся для официального тоста министр иностранных дел, и Маяковский кинулся к нему, к середине стола. А там он вскочил на стул и так похабно заорал что-то, что министр оцепенел. Через секунду, оправившись, он снова провозгласил: «Господа!» Но Маяковский заорал пуще прежнего. И министр, сделав еще одну и столь же бесплодную попытку, развел руками и сел. Но только что он сел, как встал французский посол. Очевидно, он был вполне уверен, что уж перед ним-то русский хулиган не может не стушеваться. Не тут-то было! Маяковский мгновенно заглушил его еще более зычным ревом. Но мало того: к безмерному изумлению посла, вдруг пришла в дикое и бессмысленное неистовство и вся зала: зараженные Маяковским, все ни с того ни с сего заорали и стали бить сапогами в пол, кулаками по столу, стали хохотать, выть, визжать, хрюкать и — тушить электричество. И вдруг все покрыл истинно трагический вопль какого-то финского художника, похожего на бритого моржа. Уже хмельной и смертельно бледный, он, очевидно, потрясенный до глубины души этим излишеством свинства, и желая выразить свой протест против него, стал что есть силы и буквально со слезами кричать одно из немногих русских слов, ему известных:
— Много! Многоо! Многоо! Многоо!

«Много»? Да как сказать? Ведь шел тогда у нас пир на весь мир, и трезвы-то на пиру были только Ленины и Маяковские.

Одноглазый Полифем, к которому попал Одиссей в своих странствиях, намеревался сожрать Одиссея. Ленин и Маяковский (которого еще в гимназии пророчески прозвали Идиотом Полифемовичем) были оба тоже довольно прожорливы и весьма сильны своим одноглазием. И тот и другой некоторое время казались всем только площадными шутами. Но недаром Маяковский назвался футуристом, то есть человеком будущего: полифемское будущее России принадлежало несомненно им, Маяковским, Лениным.

Из «Известий»:

«Крестьяне говорят: дайте нам коммуну, лишь бы избавьте нас от кадетов…»

У дверей «Политуправления» стоит огромный плакат. Краснокожая баба, с бешеным дикарским рылом, с яростно оскаленными зубами, с разбегу всадила вилы в зад убегающего генерала. Из зада хлещет кровь. Подпись:

— Не зарись, Деникин, на чужую землю!

«Не зарись» должно обозначать «не зарься».

По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания. Уж хотя бы по одному тому, что никогда человеческая рука не писала ничего подобного тому, что пишется теперь по этому правописанию.

Подумать только: надо еще объяснять то тому, то другому, почему именно не пойду я служить в какой-нибудь Пролеткульт! Надо еще доказывать, что нельзя сидеть рядом с чрезвычайкой, где чуть не каждый час кому-нибудь проламывают голову, и просвещать насчет «последних достижений в инструментовке стиха» какую-нибудь хряпу с мокрыми от пота руками! Да порази ее проказа до семьдесят седьмого колена, если она даже и «антерисуется» стихами!

Вообще, теперь самое страшное, самое ужасное и позорное даже не сами ужасы и позоры, а то, что надо разъяснять их, спорить о том, хороши они или дурны. Это ли не крайний ужас, что я должен доказывать, например, то, что лучше тысячу раз околеть с голоду, чем обучать эту хряпу ямбам и хореям, дабы она могла воспевать, как ее сотоварищи грабят, бьют, насилуют, пакостят в церквах, вырезывают ремни из офицерских спин, венчают с кобылами священников!

Кстати об одесской чрезвычайке. Там теперь новая манера пристреливать — над клозетной чашкой.

Толстой говорил:

— Теперь успех в литературе достигается только глупостью и наглостью.

Он забыл помощь критиков.
Кто они, эти критики?
На врачебный консилиум зовут врачей, на юридическую консультацию — юристов, железнодорожный мост оценивают инженеры, дом — архитекторы, а вот художество всякий, кто хочет, люди, часто совершенно противоположные по натуре всякому художеству. И слушают только их. А отзыв Толстых в грош не ставится,— отзыв как раз тех, которые прежде всего обладают огромным критическим чутьем, ибо написание каждого слова в «Войне и мире» есть в то же самое время и строжайшее взвешивание, тончайшая оценка каждого слова.

Когда совсем падаешь духом от полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечте, что все-таки настанет же когда-нибудь день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням. Нельзя быть без этой надежды. Да, но во что можно верить теперь, когда раскрылась такая несказанно страшная правда о человеке?

Все будет забыто и даже прославлено! И прежде всего литература поможет, которая что угодно исказит, как это сделало, например, с французской революцией то вреднейшее на земле племя, что называется поэтами, в котором на одного истинного святого всегда приходится десять тысяч пустосвятов, выродков и шарлатанов.
Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые!
Да, мы надо всем, даже и над тем несказанным, что творится сейчас, мудрим, философствуем. Все-то у нас не веревка, а «вервие», как у того крыловского мудреца, что полетел в яму, но и в яме продолжал свою элоквенцию. Ведь вот и до сих пор спорим, например, о Блоке: впрямь его ярыги, убившие уличную девку, суть апостолы или все-таки не совсем? Михрютка, дробящий дубиной венецианское зеркало, у нас непременно гунн, скиф, и мы вполне утешаемся, налепив на него этот ярлык.

Вообще, литературный подход к жизни просто отравил нас. Что, например, сделали мы с той громадной и разнообразнейшей жизнью, которой жила Россия последнее столетие? Разбили, разделили ее на десятилетия — двадцатые, тридцатые, сороковые, шестидесятые годы — и каждое десятилетие определили его литературным героем: Чацкий, Онегин, Печорин, Базаров… Это ли не курам на смех, особенно ежели вспомнить, что героям этим было одному «осьмнадцать» лет, другому девятнадцать, третьему самому старшему двадцать!

25 апреля.

Вчера поздно вечером, вместе с «комиссаром» нашего дома, явились измерять в длину, ширину и высоту все наши комнаты «на предмет уплотнения пролетариатом». Все комнаты всего города измеряют, проклятые обезьяны, остервенело катающие чурбан! Я не проронил ни слова, молча лежал на диване, пока мерили у меня, но так взволновался от этого нового издевательства, что сердце стукало с перерывами и больно пульсировала жила на лбу. Да, это даром для сердца не пройдет. А какое оно было здоровое и насколько бы еще меня хватило, сколько бы я мог еще сделать!

«Комиссар» нашего дома сделался «комиссаром» только потому, что моложе всех квартирантов и совсем простого звания. Принял комиссарский сан из страху; человек скромный, робкий и теперь дрожит при одном слове «революционный трибунал», бегает по всему дому, умоляя исполнять декреты,— умеют нагонять страх, ужас эти негодяи, сами всячески подчеркивают, афишируют свое зверство! А у меня совершенно ощутимая боль возле левого соска даже от одних таких слов, как «революционный трибунал». Почему комиссар, почему трибунал, а не просто суд? Все потому, что только под защитой таких священно-революционных слов можно так смело шагать по колено в крови, что, благодаря им, даже наиболее разумные и пристойные революционеры, приходящие в негодование от обычного грабежа, воровства, убийства, отлично понимающие, что надо вязать, тащить в полицию босяка, который схватил за горло прохожего в обычное время, от восторга захлебываются перед этим босяком, если он делает то же самое во время, называемое революционным, хотя ведь всегда имеет босяк полнейшее право сказать, что он осуществляет «гнев низов, жертв социальной несправедливости».

Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: «За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…»

Ужасное утро! Пошел к Д., он в двух штанах, в двух рубашках, говорит, что «день мирного восстания» уже начался грабеж уже идет; боится, что отнимут вторую пару штанов.

2 мая.

Еврейский погром на Большом Фонтане, учиненный одесскими красноармейцами.

Были Овсянико-Куликовский и писатель Кипен. Рассказывали подробности. На Б. Фонтане убито 14 комиссаров и человек 30 простых евреев. Разгромлено много лавочек. Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало. Люди бежали в степь, бросались в море, а за ними гонялись и стреляли,— шла настоящая охота. Кипен спасся случайно,— ночевал, по счастью, не дома, а в санатории «Белый цветок». На рассвете туда нагрянул отряд красноармейцев.— «Есть тут жиды?» — спрашивают у сторожа.— «Нет, нету».— «Побожись!» — Сторож побожился, и красноармейцы поехали дальше.

Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек.

Напечатан новый список расстрелянных — «в порядке проведения в жизнь красного террора» — и затем статейка:

«Весело и радостно в клубе имени товарища Троцкого. Большой зал бывшего Гарнизонного Собрания, где раньше ютилась свора генералов, сейчас переполнен красноармейцами. Особенно удачен был последний концерт. Сначала исполнен был «Интернационал», затем товарищ Кронкарди, вызывая интерес и удовольствие слушателей, подражал лаю собаки, визгу цыпленка, пению соловья и других животных, вплоть до пресловутой свиньи…»

«Визг» цыпленка и «пение соловья и прочих животных» — которые, оказывается, тоже все «вплоть» до свиньи поют,— этого, думаю, сам дьявол не сочинил бы. Почему только свинья «пресловутая» и перед подражанием ей исполняют «Интернационал»?

Конечно, вполне «заборная литература». Но ведь этим «забором», таким свинским и интернациональным, делается чуть не вся Россия, чуть не вся русская жизнь, чуть не все русское слово, и возможно ли будет когда-нибудь из-под этого забора выбраться? А потом — ведь эта заборная литература есть кровная родня чуть не всей «новой» русской литературе. Ведь уже давно стали печататься — и не где-нибудь, а в «толстых» журналах — такие, например, вещи:

Уж все цветы в саду поспели…
Иду и колосья пшена разбираю. ..
Вы об этой женщине не тужьте…
А в этот час не хорошо везде ль?

11мая.
Призывы в чисто русском духе:

— Вперед, родные, не считайте трупы!

14 мая.

«Колчак с Михаилом Романовым несет водку и погромы…» А вот в Николаеве Колчака нет, в Елизаветграде тоже, а меж тем:

«В Николаеве зверский еврейский погром… Елизаветград от темных масс пострадал страшно. Убытки исчисляются миллионами. Магазины, частные квартиры, лавчонки и даже буфетики снесены до основания. Разгромлены советские склады. Много долгих лет понадобится Елизаветграду, чтобы оправиться!»

И дальше:

«Предводитель солдат, восставших в Одессе и ушедших из нее, громит Ананьев,— убитых свыше ста, магазины разграблены…»

«В Жмеринке идет еврейский погром, как и был, погром в Знаменке…»

Это называется, по Блокам, «народ объят музыкой революции — слушайте, слушайте музыку революции!»

15 мая.

Хожу, прислушиваюсь на улицах, в подворотнях, на базаре. Все дышут тяжкой злобой к «коммунии» и к евреям. А самые злые юдофобы среди рабочих в Ропите. Но какие подлецы! Им поминутно затыкают глотку какой-нибудь подачкой, поблажкой. И три четверти народа так: за подачки, за разрешение на разбой, грабеж отдает совесть, душу, Бога…

Шел через базар — вонь, грязь, нищета, хохлы и хохлушки чуть не десятого столетия, худые волы, допотопные телеги — и среди всего этого афиши, призывы на бой за третий интернационал. Конечно, чепухи всего этого не может не понимать самый паршивый, самый тупой из большевиков, Сами порой небось покатываются от хохота.

Из «Одесского Коммуниста»:
Зарежем штыками мы алчную гидру, Тогда заживем веселей! Если не так, то всплывут они скоро, Оживут во мгновение ока, Как паразит, начнет эта свора Жить на счет нашего сока…
Грабят аптеки: все закрыты, «национализированы и учитываются». Не дай Бог захворать!

И среди всего этого, как в сумасшедшем доме, лежу и перечитываю «Пир Платона», поглядывая иногда вокруг себя недоумевающими и, конечно, тоже сумасшедшими глазами. ..

26 мая.

«Союз пекарей извещает о трагической смерти стойкого борца за царство социализма пекаря Матьяша…»
Некрологи, статьи:
«Ушел еще один… Не стало Матьяша… Стойкий, сильный, светлый… У гроба — знамена всех секций пекарей… Гроб утопает в цветах… День и ночь у гроба почетный караул…»
Достоевский говорит:
«Дай всем этим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново, то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое, бесчеловечное, что все здание рухнет под проклятиями всего человечества, прежде чем будет завершено…»
Теперь эти строки кажутся уже слабыми.

Погиб целый народ — калмыки. В прошлом году при Деникине работала комиссия по расследованию большевистских злодеяний, состоявшая из видных общественных и судебных деятелей и собравшая богатейший и достовернейший материал, который частично привезен на днях в Париж.

Я видел прибывшего вместе с этим материалом приятеля, ближайшего сотрудника этой комиссии, известного земского деятеля и писателя. Он между прочим говорит:

— Нам документы давал главным образом, конечно, лишь Юг России. Но и этого было слишком достаточно, чтобы просто в тупик стать перед той картиной, которая развертывалась перед нами за нашей работой. Взять хотя бы один уголок этой огромной и страшной картины — тот отдел наших документов, который касается религиозных кощунств, религиозных гонений и мученичества верующих и священнослужителей. Я убежден, что еще мало кто отдает себе ясный отчет, что сделано большевиками, вот хотя бы в этой области. С трудом верится, а меж тем это факт, что Россия XX века христианской эры далеко оставила за собой Рим с его гонениями на первохристиан и прежде всего по числу жертв, не говоря уже о характере этих гонений, неописуемых по мерзости и зверству.

А что до калмыков, о которых я давеча упомянул, то, выражаясь фигурально, на моих глазах произошла почти полная гибель этого несчастного племени. Как известно, калмыки — буддисты, жили они, кочуя, скотоводством. Когда пришла наша «великая и бескровная революция» и вся Россия потонула в повальном грабеже, одни только калмыки остались совершенно непричастны ему. Являются к ним агитаторы с самым настойчивым призывом «грабить награбленное» — калмыки только головами трясут: «Бог этого не велит!» Их объявляют контрреволюционерами, хватают, заточают — они не сдаются. Публикуются свирепейшие декреты — «за распространение среди калмыцкого народа лозунгов, противодействующих проведению в жизнь революционной борьбы, семьи виновных будут истребляемы поголовно, начина с семилетнего возраста!» — калмыки не сдаются и тут. «Революционное крестьянство захватывает земли, отведенные некогда царским правительством для кочевий калмыков, для их пастбищ», — калмыки принуждены двигаться куда глаза глядят для спасения скота от голодной смерти, идут все к югу и к югу. Но по дороге они все врем попадают в полосы военных действий, в «сферы влияния» большевиков — и снова лишаются и собственных жизней, и скота — рогатый скот и отары их захватываются и пожираются красноармейцами, косяки лошадей отнимаются для нужд красной армии, гонятся куда попало — к Волге, к Великороссии и, конечно, гибнут, дохнут в пути от голода и беспризорности. Так, изнемогая от всяческих лишений и разорения, скучиваясь и подвергаясь разным эпидемиям, калмыки доходят до берегов Черного моря и там останавливаются огромными станами, стоят, ждут, что придут какие-то корабли за ними, — и мрут, мрут от голода, среди остатков дохнувшего скота… Говорят, их погибло только на черноморских берегах не менее 50 тысяч! А ведь надо помнить, что их и всего-то было тысяч 250. Тысячами, целыми вагонами доставляли нам в Ростов и богов их — оскверненных, часто на куски разбитых, в похабных надписях Будд. От жертвенников, от кумирней не осталось теперь, может быть, ни единого следа…

P.S. В посмертном дневнике Андреева есть такое место: «Вот еще Горький… Нужно составить целый обвинительный акт, чтобы доказать всю преступность Горького и степень его участия в разрушении и гибели России… Но кто за это возьмется? Не знают, забывают, пропускают… Но неужели Горький так и уйдет ненаказанным, неузнанным, „уважаемым“? Если это случится (а возможно, что случится) и Горький сух вылезет из воды — можно будет плюнуть в харю жизни!»

Наполеон сказал:

«Что сделало революцию? Честолюбие. Что положило ей конец? Тоже честолюбие. И каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для нас всех свобода!»

О, постыдные, проклятые, окаянные дни!

ПОЭТ МАЯКОВСКИЙ — И ПРЕСТУПНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917. Обсуждение на LiveInternet

Революция в искусстве: Владимир Маяковский 14 апреля 2011, 00:00 | Катя Кожевникова

7 выбрали

Он жил во время революции, писал во время революции и во многом ради революции. Может быть, он просто не мог жить без нее? Владимир Маяковский покончил жизнь самоубийством 81 год назад, 14 апреля 1930 года.

Он родился в Грузии, в семье лесничего. «Родившись и выросши среди грузин, я приобрел их темперамент», — скажет поэт в будущем. Пожалуй, так и есть. Уже в детстве он был смелым, драчливым мальчишкой, который на все имел собственное мнение. Первая книжка, которую он прочитал, когда научился читать, была «Птичница Агафья». После чего будущий поэт безапелляционно заявил: «Из-за этого учиться не стоило! Если все книжки такие, нарочно разучусь читать». Но познакомившись с пушкинским «Узником», он передумал разучиваться, а наоборот, стал читать много и с интересом.

Учась в Кутаисской гимназии, Маяковский увлекается рисованием, получает отличные оценки и… хулиганит. Он становится членом банды «гетгутская бригада» – мальчишки из которой с упоением проказничали. Время было неспокойное – начинается война с Японией, появляются революционные движения. Старшая сестра привозит из Москвы бумажки с революционными стихами. «Стихи и революция как-то объединились в голове», – вспоминает потом Маяковский. И как видно из ее творчества, это правда.

В 13 лет Маяковский лишился любимого отца – в 1906 году тот умер от заражения крови, уколов руку булавкой. Это навсегда повлияло на будущего поэта – до конца жизни он терпеть не мог булавок и заколок, боялся бактерий.

Наряду с трагедией в семье Маяковских, трагедия назревает во всей стране. В Кутаиси митинги. Маяковский теряет всякий интерес к учебе. «Перешел в четвертый только потому, что мне расшибли голову камнем (на Рионе подрался) – на переэкзаменовках пожалели», – будет вспоминать поэт. Зато он втягивается в политическую жизнь. Маяковский – участник школьных забастовок и демонстраций. «У нас была пятидневная забастовка, а после была гимназия закрыта четыре дня, так как мы пели в церкви Марсельезу», – вспоминал поэт.

Вместе с матерью и сестрами после смерти отца Маяковский переезжает в Москву. Там его революционный дух находит, где развернуться: он быстро сходится с революционно настроенными студентами, вступает в РСДРП(б), увлекается марксистской литературой, и увлеченно хулиганит. Он трижды арестовывался по делам о подпольной типографии, в связи с бандой анархистов-экспроприаторов, и по подозрению в пособничестве побегу женщин-политкаторжанок из Новинской тюрьмы. Около года будущий поэт сам отсидел в тюрьме.Примерно в то же время он начинает свое литературное творчество. Первое стихотворение он опубликовал в подпольном журнале «Прорыв». Оценил он его впоследствии с необычайной самоиронией: «Получилось невероятно революционно и в такой же степени безобразно». Вообще, способность к самоиронии – яркая черта Маяковского. Свои первые стихи, написанные в тюрьме, он характеризует так: «Вышло ходульно и ревплаксиво. Что-то вроде: В золото, в пурпур леса одевались,Солнце играло на главах церквей. Ждал я: но в месяцах дни потерялись, Сотни томительных дней.Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям — при выходе отобрали. А то б ещё напечатал!»

После освобождения Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Там он познакомился с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея».

Здесь поэт находит новое выражение для своих революционных идей – революция в искусстве. Отринуть классику и делать новое, свое искусство. «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности», — провозгласили члены кружка в манифесте кубо-футуристов. Вот так легко Маяковский отказался от того самого Пушкина, с которого начал свое знакомство с литературой.

Маяковский становится футуристом. Хотя он всегда был больше и шире футуризма, он просто не укладывался в заданные рамки течения. Он не похож на Давида Бурлюка и Велимира Хлебникова, он вообще ни на кого не похож. И никто в будущем не смог стать похожим на него, человечество как бы выполнило завещание поэта:

Уважаемые поэты московские Я в искусстве правду любя, Умоляю, не делайте под Маяковского. Делайте под себя.

В будущем, лет через 10 он сам откажется от футуризма: «Отныне я против футуризма, отныне я буду бороться с ним». Но пока – тсссс, Маяковский – воинствующий футурист. Он ездит по России, выступая в знаменитой желтой рубашке и громя представление обывателей об искусстве. За эти выступления его с Бурлюком вскоре отчислят из училища.

Певец революции – такое звание пришло к Маяковскому неспроста. Под его сердито-шуточную частушку: «Ешь ананасы, Рябчиков жуй. День твой последний приходит, буржуй» солдаты и рабочие брали Зимний дворец. Когда старый мир рушился, и все его представители скорбели, Маяковский встречал революцию с дикой, безумной радостью. Помните его «Сказку о Красной шапочке»? Сама ритмика и энергия стихотворения изображает революцию, как радостные, позитивные перемены.

Жил был на свете кадет. В красную шапочку кадет был одет. Кроме этой шапочки, доставшейся кадету, ни черта в нем красного не было и нету. Услышит кадет – революция где-то, шапочка сейчас же на голове кадета. Жили припеваючи за кадетом кадет, и отец кадета, и кадетов дед. Поднялся однажды пребольшущий ветер, в клочья шапчонку изорвал на кадете. И остался он черный. А видевшие это волки революции сцапали кадета. Известно, какая у волков диета. Вместе с манжетами сожрали кадета.

Вообще революция резко усилила поэтическую производительность Маяковского. Если за 5 лет до нее он выпустил один том стихов и прозы, за 12 лет после нее – одиннадцать.

Но не может он жить спокойно, без революции. Уже в начале 20-х годов он пишет поэму «О дряни».

Утихомирились бури революционных лон. Подернулась тиной советская мешанина. И вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина.

Канареечка в клетке, котенок под батареей, прибавка к жалованию, новое платье и галифе – счастливая жизнь простого обывателя. Разве для этого делалась революция? Разве об этом писал Карл Маркс?

«Опутали революцию обывательщины нити. Страшнее Врангеля обывательский быт. Скорее головы канарейкам сверните – чтоб коммунизм канарейками не был побит!»

Может быть, этого и не выдержал поэт? Деградацию революционных идей или относительно спокойную жизнь после революции. Он жил ради чего-то, творил ради чего-то, а потом это что-то наступило. Как жить дальше? Приблизительно через десять лет после этого стихотворения Маяковский покончит жизнь самоубийством. На эту тему возникнет много споров, версий и предположений. Но давайте не будем вспоминать о них, уважая предсмертную просьбу Маяковского: «Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил». Смотрите, и здесь, в последние минуты жизни, не обошлось без иронии.

А какое у вас любимое стихотворение Маяковского?

Катя Кожевникова, iledebeaute.ru

Похожие материалы:

Революция | Культурная революция | октябрьская революция | Владимир Маяковский | Литература | Искусство | Культура | биография | Творчество | жизнь | смерть | самоубийство

Статьи

• Женщины Пабло Пикассо в жизни и творчестве 26 октября 2010, 00:00
• Не красавица, но прелесть… 31 января 2012, 16:00
• Дачные прогулки под Петербургом одной дамы с собачкой… 24 мая 2013, 12:00

Видео

• Idylle от Guerlain. История создания 25 октября 2011, 11:03
• Революция от Yves Saint Laurent! Rouge Pur Couture — лак для губ 25 июня 2014, 11:00
• Пресс-день «Искусство быть Красивой с ИЛЬ ДЕ БОТЭ» 13 апреля 2015, 14:30

Такой разный Маяковский: романтик, хулиган и революционер

Собственно, это море свиста и негодования и было не только ожидаемой, но и желанной реакцией на творчество кубофутуристов — отсюда громкие заявления, богоборчество, нецензурщина, общественный вызов. Стряхнуть с языка все поэтические «красивости», мертвые и не несущие более ни смысла, ни образа, и с помощью такой вот «шоковой терапии» возродить язык чистый, четкий и прикладной.

Нате!

Через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, а я вам открыл столько стихов шкатулок, я — бесценных слов мот и транжир. Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста Где-то недокушанных, недоеденных щей; вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковин вещей. Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош. Толпа озвереет, будет тереться, ощетинит ножки стоглавая вошь. А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется — и вот я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я — бесценных слов транжир и мот.

1913

© РИА Новости

Поэт Владимир Маяковский на вечере, посвященном открытию нового корпуса столовой Дома отдыха работников искусств. Сочи. 1929 год

Из стремления к эпатажу — и пренебрежительное отношение к классикам, которых, вопреки создаваемому имиджу, Маяковский не только хорошо знал, но и любил. И эта привязанность нет-нет да и проглядывала даже в самых фамильярных его стихах.

Юбилейное

Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский. Дайте руку! Вот грудная клетка. Слушайте, уже не стук, а стон; тревожусь я о нем, в щенка смиренном львенке. Я никогда не знал, что столько тысяч тонн в моей позорно легкомыслой головенке. Я тащу вас. Удивляетесь, конечно? Стиснул? Больно? Извините, дорогой. У меня, да и у вас, в запасе вечность. Что нам потерять часок-другой?! <…> Мне приятно с вами,— рад, что вы у столика. Муза это ловко за язык вас тянет. Как это у вас говаривала Ольга?.. Да не Ольга! из письма Онегина к Татьяне. — Дескать, муж у вас дурак и старый мерин, я люблю вас, будьте обязательно моя, я сейчас же утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я. — Было всякое: и под окном стояние, письма, тряски нервное желе. Вот когда и горевать не в состоянии — это, Александр Сергеич, много тяжелей. Айда, Маяковский! Маячь на юг! Сердце рифмами вымучь — вот и любви пришел каюк, дорогой Владим Владимыч. Нет, не старость этому имя! Тушу вперед стремя, я с удовольствием справлюсь с двоими, а разозлить — и с тремя. Говорят — я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н! Entre nous… чтоб цензор не нацыкал. Передам вам — говорят — видали даже двух влюбленных членов ВЦИКа. Вот — пустили сплетню, тешат душу ею. Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их! Может, я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых. Мне при жизни с вами сговориться б надо. Скоро вот и я умру и буду нем. После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ. <…> Были б живы — стали бы по Лефу соредактор. Я бы и агитки вам доверить мог. Раз бы показал: — вот так-то, мол, и так-то… Вы б смогли — у вас хороший слог. Я дал бы вам жиркость и сукна, в рекламу б выдал гумских дам. (Я даже ямбом подсюсюкнул, чтоб только быть приятней вам.) Вам теперь пришлось бы бросить ямб картавый. Нынче наши перья — штык да зубья вил, — битвы революций посерьезнее «Полтавы», и любовь пограндиознее онегинской любви. Бойтесь пушкинистов. Старомозгий Плюшкин, перышко держа, полезет с перержавленным. — Тоже, мол, у лефов появился Пушкин. Вот арап! а состязается — с Державиным… — Я люблю вас, но живого, а не мумию. Навели хрестоматийный глянец. Вы по-моему при жизни — думаю — тоже бушевали. Африканец! Сукин сын Дантес! Великосветский шкода. Мы б его спросили: — А ваши кто родители? Чем вы занимались до 17-го года? — Только этого Дантеса бы и видели. Впрочем, что ж болтанье! Спиритизма вроде. Так сказать, невольник чести… пулею сражен… Их и по сегодня много ходит — всяческих охотников до наших жен. Хорошо у нас в Стране Советов. Можно жить, работать можно дружно. Только вот поэтов, к сожаленью, нету — впрочем, может, это и не нужно. Ну, пора: рассвет лучища выкалил. Как бы милиционер разыскивать не стал. На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну, давайте, подсажу на пьедестал. Мне бы памятник при жизни полагается по чину. Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!

1924

© РИА Новости

Памятник Владимиру Маяковскому. Работа фотографа Ивана Денисенко «Москва моя — страна моя», фотовыставка «АПН-69»

Маяковский и его нежность

Такова оборотная сторона каждого яркого, популярного в народе образа — он застыл на поэте, как маска. При том, что сам Владимир Маяковский был куда глубже и, как ни стыдно, куда нежнее этого громогласного хулигана, которого хотела и привыкла видеть толпа. Скромность, присущая Маяковскому, который в своих программных стихотворениях успел поставить себя вровень не только с Пушкиным, но и с богом, и с самим солнцем, все же читалась в его строках.

Облако в штанах

<…> Я, златоустейший, чье каждое слово душу новородит, именинит тело, говорю вам: мельчайшая пылинка живого ценнее всего, что я сделаю и сделал! <…>

1915

Теряясь в общей массе «агитки» и напускной бравады, именно эта присущая поэту скромность и делала его «универсальным солдатом», годным не только увлекать массы громким словом, но и щекотать у читателя в горле проникновенными строфами, с позволения сказать, лирики.

Себе, любимому

<…>Пройду, любовищу мою волоча. В какой ночи бредовой, недужной какими Голиафами я зачат — такой большой и такой ненужный?

1916

Маяковский и революция

«О, четырежды славься, благословенная! » — такими словами встретил Маяковский Великую Октябрьскую социалистическую революцию. С Октября 1917 года начинается новый этап в его творчестве, этап, обусловленный, прежде всего, изменениями действительности. Резко меняется тональность стихов.
Господствующий в дооктябрьском творчестве поэта пафос решительного отрицания враждебной человеку действительности, саркастическое, гротескное ее изображение (персонажи сатирических гимнов, образ повелителя Всего) , мрачные картины людского горя, страданий уступают место мажорному, одическому утверждению начавшихся в стране коренных перемен.

«Ода революции», «Левый марш», «Мистерия — буфф», «Потрясающие факты» — эти первые образцы социалистического искусства Великого Октября захватывают своей искренностью, глубочайшей верой в прекрасное будущее, открывшееся перед человечеством, Маяковский, как и прежде, романтик, но теперь это романтизм утверждения и созидания нового мира. Вихревые дни исторического перелома, Маяковский убежденно встает в ряды первых деятелей литературы и искусства, включившихся в процесс революционного обновления жизни. Он глубоко убежден, что революция и поэзия нужны друг другу, он верит в действенность слова, но, чтоб оно стало подлинно действенным, все должно быть перестроено: лирика и эпос, поэзия и драматургия. Ведь никогда перед художником не стояла столь огромная задача — содействовать объединению миллионов людей на основе новых социальных и нравственных принципов. В этом искреннем желании непосредственно участвовать в революционном обновлении жизни и искусства во имя счастья миллионов источник новаторства Маяковского.

После Октября направление в творчестве Маяковского обрело особую четкость: служение революции, ориентация на Ленина.

Владимир Маяковский — Революция: Стих

Поэтохроника

26 февраля. Пьяные, смешанные с полицией, солдаты стреляли в народ.

27-е.

Разлился по блескам дул и лезвий рассвет. Рдел багрян и долог. В промозглой казарме суровый трезвый молился Волынский полк. * Жестоким солдатским богом божились роты, бились об пол головой многолобой. Кровь разжигалась, висками жилясь. Руки в железо сжимались злобой.

Первому же, приказавшему — ‎«Стрелять за голод!» — ‎заткнули пулей орущий рот. ‎Чьё-то — «Смирно!» ‎Не кончил. Заколот. ‎Вырвалась городу буря рот.

9 часов.

На своём постоянном месте в Военной автомобильной школе * стоим, зажатые казарм оградою. Рассвет растёт, сомненьем колет, предчувствием страша и радуя.

Окну! Вижу — оттуда, где режется небо дворцов иззубленной линией, взлетел, простёрся орел самодержца, черней, чем раньше, злей, орлинее.

Сразу — люди, лошади, фонари, дома и моя казарма толпами по сто ринулись на улицу. Шагами ломаемая, звенит мостовая. Уши крушит невероятная поступь.

И вот неведомо, из пенья толпы ль, из рвущейся меди ли труб гвардейцев нерукотворный, сияньем пробивая пыль, образ возрос. Горит. Рдеется.

Шире и шире крыл окружие. Хлеба нужней, воды изжажданней, вот она: «Граждане, за ружья! К оружию, граждане!»

На крыльях флагов стоглавой лавою из горла города ввысь взлетела. Штыков зубами вгрызлась в двуглавое орла императорского черное тело.

Граждане! Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде». Сегодня пересматривается миров основа. Сегодня до последней пуговицы в одежде жизнь переделаем снова.

Граждане! Это первый день рабочего потопа. Идём запутавшемуся миру на выручу! Пусть толпы в небо вбивают топот! Пусть флоты ярость сиренами вырычут!

Горе двуглавому! Пенится пенье. Пьянит толпу. Площади плещут. На крохотном форде мчим, обгоняя погони пуль. Взрывом гудков продираемся в городе.

В тумане. Улиц река дымит. Как в бурю дюжина груженых барж, над баррикадами плывёт, громыхая, марсельский марш.* Первого дня огневое ядро жужжа скатилось за купол Думы.* Нового утра новую дрожь встречаем у новых сомнений в бреду мы.

Что будет? Их ли из окон выломим, или на нарах ждать, чтоб снова Россию могилами выгорбил монарх?!

Душу глушу об выстрел резкий. Дальше, в шинели орыт. Рассыпав дома в пулемётном треске, город грохочет. Город горит.

Везде языки. Взовьются и лягут. Вновь взвиваются, искры рассея. Это улицы, взяв по красному флагу, призывом зарев зовут Россию.

Ещё! О, ещё! О, ярче учи, красноязыкий оратор! Зажми и солнца и лун лучи мстящими пальцами тысячерукого Марата!

Смерть двуглавому! Каторгам в двери ломись, когтями ржавые выев. Пучками чёрных орлиных перьев подбитые падают городовые.

Сдаётся столицы горящий остов. По чердакам раскинули поиск. Минута близко. На Троицкий мост вступают толпы войск.

Скрип содрогает устои и скрепи. Стиснулись. Бьемся. Секунда! — и в лак заката с фортов Петропавловской крепости взвился огнём революции флаг.

Смерть двуглавому! Шеищи глав рубите наотмашь! Чтоб больше не ожил. Вот он! Падает! В последнего из-за угла! —вцепился, «Боже, четыре тысячи в лоно твое прими!»

Довольно! Радость трубите всеми голосами! Нам до бога дело какое? Сами со святыми своих упокоим.

Что ж не поёте? Или души задушены Сибирей саваном? Мы победили! Слава нам! Сла-а-ав-в-ва нам!

Пока на оружии рук не разжали, повелевается воля иная. Новые несем земле скрижали с нашего серого Синая.

Нам, Поселянам Земли, каждый Земли Поселянин родной. Все по станкам, по конторам, по шахтам братья. Мы все на земле солдаты одной, жизнь созидающей рати.

Пробеги планет, держав бытие подвластны нашим волям. Наша земля. Воздух — наш. Наши звёзд алмазные копи. И мы никогда, никогда! никому, никому не позволим! землю нашу ядрами рвать, воздух наш раздирать остриями отточенных копий.

Чья злоба надвое землю сломала? Кто вздыбил дымы над заревом боен? Или солнца одного на всех мало?! Или небо над нами мало голубое?!

Последние пушки грохочут в кровавых спорах, последний штык заводы гранят. Мы всех заставим рассыпать порох. Мы детям раздарим мячи гранат.

Не трусость вопит под шинелью серою, не крики тех, кому есть нечего; это народа огромного громовое: — Верую величию сердца человечьего! —

Это над взбитой битвами пылью, над всеми, кто грызся, в любви изверясь, днесь небывалой сбывается былью социалистов великая ересь!

17 апреля 1917 года, Петроград

Есенин о революции цитаты.

Какие изменения происходили в отношении поэта к революции и социальным идеям, политике больше­виков? Как это отразилось в творчестве?

В первые послереволюционные месяцы поэт был полон энтузиазма, надеялся, что теперь осуществит­ся вековая мечта крестьянина о свободном, радостном патриархальном труде на своей земле. В духе времени богоборческие и богостроительские мотивы ненадолго входят в его стихи 1918 года. Реальное развитие рево­люции обернулось разрушением всех основ националь­ной жизни. Все это привело к изменениям политиче­ской позиции Есенина. Иными в 1920-1921 годах ста­новятся настроения его стихов.

В маленьких поэмах «Сорокоуст», «Исповедь хули­гана», стихотворениях этих лет возникает образ «же­лезного гостя», символизирующий безжалостное раз­рушение «милого, родного», живого мира.

В стихотворении «Мир таинственный, мир мой древ­ний…» Есенин размышляет о судьбах крестьянства. Враг побеждает, крестьянский мир обречен:

Зверь припал… и из пасмурных недр

Кто-то спустит сейчас курки…

Вдруг прыжок… и двуногого недруга

Раздирают на части клыки.

Народная, крестьянская Россия противостояла си­лам разрушения до конца. В этом стихотворении поэт говорит о своем кровном, смертном единстве с этим ми­ром, единстве в любви и ненависти.

О, привет тебе, зверь мой любимый!

Ты не даром даешься ножу.

Как и ты – я, Отвсюду гонимый,

Средь железных врагов прохожу.

Как и ты – я всегда наготове,

И хоть слышу победный рожок,

Но отпробует вражеской крови Мой последний, смертельный прыжок.

Есенин был человеком цельного душевного пережи­вания. А состояние его души определялось прежде все­го восприятием происходящего на родной земле. Ли­рико-философские миниатюры, стихотворения иной жанрово-стилевой принадлежности приобретают пе­чально-элегическое звучание:

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне.

(«Не жалею, не зову, не плачу…»)

Важный образ этого стихотворения созвучен цен тральному в «Сорокоусте»: «розовый конь» – «красногривый жеребенок». Судьба родины и состояние души поэта неразделимы. Он пел, «когда был край Moй болен», мог выразить нездоровые настроения сам. Но нравственных ориентиров не терял. И это позволяло надеяться на понимание и прощение.

Я хочу при последней минуте Попросить тех, кто будет со мной, –

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,

За неверие в благодать Положили меня в русской рубашке Под иконами умирать.

(«Мне осталась одна забава…»)

После возвращения из-за границы в жизни поэта был недолгий период возрождения надежд на окончание со­циальной бури. Мира, покоя хотелось не только лирическому герою стихотворений Есенина, но всему народу.

Попытки вглядеться в жизнь новой России, осмыслить собственное место в ней отражены в стихотворениях «Возвращение на родину», «Письмо к женщине», «Русь советская». Весьма противоречивые чувства наполняют лирические стихи Есенина 1924-1925 годом.

Он с радостью готов запечатлеть приметы возрождаю­щейся жизни: «Несказанное, синее, нежное… / Тих мой край после бурь, после гроз…» Но крепнет грустная уверенность, что ему места в новой жизни нет.

Одним из лучших по глубине чувства и совершенству его поэтического воплощения стало стихотворение «От­говорила роща золотая…». Оно написано в традицион­ной для Есенина манере. Жизнь души лирического героя

слита с миром природы. Шелест увядающих листьев, шум осеннего ветра, крики улетающих птиц лучше слов говорят о состоянии и переживаниях героя. Он не видит утешения в собственном прошлом и настоящем:

Я полон дум о юности веселой,

Но ничего в прошедшем мне не жаль.

И только природа родного края по-прежнему дарит успокоение измученному духу, зовет к пониманию, прощению, прощанию:

Как дерево роняет тихо листья,

Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром обметая,

Сгребет их все в один ненужный ком… Скажите так… что роща золотая Отговорила милым языком.

Здесь искали:

• отношение есенина к революции
• есенин отношение к революции

ХХ век для нашей страны был судьбоносным, полным потрясений, разочарований. Его начало опалено пожаром революций, изменивших ход всей мировой истории. Именно в ту эпоху довелось творить С. А. Есенину — неподражаемому певцу России, великому патриоту, который всем своим творчеством воспевал « Шестую часть земли // С названьем кратким Русь».

Октябрь 1917 года… Эти события не могли оставить поэта равнодушным. Они вызвали бурю эмоций, стали причиной глубоких переживаний и волнений, и, конечно же, вдохновили на создание произведений, в которых поэт осваивал новые темы, использовал новые жанры.

«В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном», — так пишет Есенин в автобиографии. Действительно, первый период революции, давший крестьянам землю, был принят поэтом благожелательно.

Первым откликом на Октябрьскую революцию была поэма «Преображение», датированная ноябрем 1917 года. Революция представлена началом всего сущего на Земле, началом изобилия и великолепия: «зреет час преображения», поэт с нетерпением ожидает появления «светлого гостя». В поэме «Иорданская голубица», написанной в 1918 году, поэт признает свою принадлежность к революции: «Небо — как колокол, // Месяц — язык, // Мать моя — родина, // Я — большевик». Особенность этих поэм в том, что образ революции наполнен мифологическими чертами: библейская «голубица» несет радостную весть о преображении мира, «светлый гость» поведет народ к счастью. Приветствуя революционную новь, Есенин ожидал, что она принесет крестьянам зажиточность, счастье. Именно в этом он и видел смысл революции, её предназначение. Она должна была создать мир, где нет «податей за пашни», где отдыхают «блаженно», «мудро», «хороводно».

Стихотворение «Небесный барабанщик» (1919) совсем иное, оно близко к призывно-обличительной лирике пролетарских поэтов. Это — призыв к борцам революции сплотить ряды против врага — «белого стада горилл», угрожающего юной социалистической России: «Смыкайтесь же тесной стеною! // Кому ненавистен туман, // Тот солнце корявой рукою // Сорвет на златой барабан». Бунтарский дух, разухабистость и безоглядность сквозят в лихих воззваниях: «Разметем все тучи // Все дороги взмесим…». Символы революции «свобода и братство» появляются в стихотворении. Эти строки наполнены пафосом, неукротимым влечением к «новому берегу». Словно лозунг, звучит: «Да здравствует революция // На земле и на небесах!» И вновь мы видим, что поэт не уходит от истоков, церковные символы не раз появляются в произведении, облеченные в метафоры: «слюна иконная», «…свечка за обедней // Пасхе массы и коммун».

Однако в отношении революции в скором времени пришло разочарование. Есенин стал смотреть не в будущее, а в настоящее. Революция не оправдала чаяния поэта на недалекий «мужицкий рай», но в ней Есенин неожиданно разглядел иные стороны, которые не мог воспринимать положительно. «Идет совершенно не тот социализм, о котором я думал… Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, … ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений». Что это — предвидение? Не это ли увидели и поняли все спустя десятилетия? Действительно, «большое видится на расстоянье».

«Русь моя, кто ты?» — вопрошает поэт в начале 20-х годов, осознав, что революция принесла деревне не благодать, а разорение. Наступление города на деревню стало восприниматься как гибель всего настоящего, живого. Поэту казалось, что жизнь, при которой родные поля оглашаются механическим ревом «железного коня», противоречит законам природы, нарушают гармонию. Есенин пишет стихотворение «Сорокоуст». Рядом с движущимся по железной дороге вперед железным поездом изо всех сил скачет, стремясь не отстать, маленький смешной жеребенок, символизирующий деревенскую жизнь. Но он неумолимо теряет скорость: «Неужель он не знает, что живых коней // Победила стальная конница?»

Поездка за границу вновь заставила поэта переосмыслить постреволюционную действительность. «Теперь в Советской стороне // Я самый яростный попутчик» — пишет поэт. Однако, душевные терзания продолжаются. Противоречивость событий вызывает противоречивость чувств, в душе поэта — кровоточащая рана, он не в силах разобраться в своих чувствах и мыслях. В стихотворении «Письмо к женщине» Есенин сетует: «С того и мучаюсь, // Что не пойму — // Куда несет нас рок событий…»

В поэме «Русь уходящая» Есенин восклицает с болью: «Друзья! Друзья! Какой раскол в стране, //Какая грусть в кипении веселом!..» Поэт не мог определиться между двумя враждующими станами, окончательно избрать чью-либо сторону. В этом скрывается драматизм его положения: «Какой скандал! Какой большой скандал! Я очутился в узком промежутке…» С одной стороны, он причисляет себе к «питомцам ленинской победы», а с другой заявляет, что готов «задрав штаны, // Бежать за комсомолом» с неприкрытой иронией. В поэме «Русь уходящая» с горечью признаёт Есенин свою ненужность новой России: «Моя поэзия здесь больше не нужна». Тем не менее, он не отрекается полностью от принадлежности к советской России: «Отдам всю душу октябрю и маю…», хотя и не признает себя певцом революции: «но только лиры милой не отдам».

Поэт так и не нашел душевного спокойствия, не смог до конца осмыслить социальные процессы, затронувшие Россию. Лишь одно чувство никогда не покидало его творчество — чувство искренней любви к Родине. Именно этому учит его поэзия. Как заклинание, как молитва звучит в наших сердцах есенинский призыв: «О Русь, взмахни крылами!»

Сергей Есенин, без сомнения, — самый народный из всех русских поэтов XX века, а может, и вообще из всех русских поэтов. Для него слова о том, что он нужен народу, никогда не были пустым звуком. Вне народного признания Есенин не мыслил своих стихов. Его талант рано получил признание и столь же рано подвергся хуле, но, возможно, так и не успел до конца расцветь, виной чему – трагическая судьба и трагическая гибель поэта, который не успел дожить даже до возраста Христа. Бурной и печальной была судьба Есенина. Яркая и беспокойная жизнь во многом способствовала популярности его стихов – задушевных и музыкальных, близких и понятных самым разным людям. О ней еще при жизни поэта стали складываться легенды.

После гибели Сергея Есенина и издания посмертного собрания его сочинений начался период официального забвения его творчества. Оно было признано мелкобуржуазным, кулацким, не соответствующим великой эпохе. В течение нескольких десятилетий Есенин был запрещенным поэтом. Но его стихи всегда были любимы читателями, а жизнь была овеяна легендами.

Есенин прожил всего 30 лет. Но на долю его поколения выпало столько испытаний, что с лихвой хватило бы на несколько столетий: русско-японская война, революция 1905 года, империалистическая война, Февральская и Октябрьская революции, Гражданская война, разруха и голод первых послереволюционных лет.

Как повлияла эпоха на судьбу Есенина и его мировоззрение, как отразилась в его творчестве? В данной работе мы попытаемся ответить на этот вопрос и одновременно попробуем проникнуть в мир есенинской поэзии.

«Стихи начал слагать рано,- пишет позднее Есенин в своей авторской биографии. — Толчки давала к этому бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад Стихи начал писать, подражая частушкам». Бабушка сумела передать любимому внуку всю прелесть народной устной и песенной речи. Омут розовых туманов, осеннее золото лип, рдяный мак заката, Русь — малиновое поле – всю эту поэтическую живописную азбуку Сергей Есенин постиг в просини рязанского полевого и березового раздолья, в шуме тростников над речными заводями, в семье деда – книжника, знатока житий святых и Евангелия, и бабушки — песенницы.

Красота родной природы и русского слова, песни матери и сказки, Библия деда и духовные стихи странников, деревенская улица и земская школа, песни Кольцова и стихи Лермонтова, частушки и книги – все эти порой крайне противоречивые влияния способствовали раннему поэтическому пробуждению Есенина, которого мать – природа столь щедро наделила драгоценным даром песенного слова.

Детство Есенина прошло в семье деда по матери, зажиточного крестьянина. Поэтому Сергею, в отличие от многих сверстников, не приходилось заботиться о хлебе насущном, хотя для порядка крестьянскому труду его, конечно, научили, косить, сеять, ухаживать за лошадьми он умел. Может быть, именно это, казалось бы, сугубо житейское обстоятельство и помогло ему принести в русскую поэзию русскую природу со всеми ее далями и красками, уже через это светлое, пробитое к Богу оконце увидеть в разбитой отхожим промыслом рязанской деревне ее поэтический, идеальный прообраз — голубую Русь, Родину с большой буквы.

В 1916 году появился первый сборник стихов Есенина «Радуница», объединивший стихи, рисующие крестьянский быт и трактующие религиозные сюжеты. В конце 1915- начале 1916 гг. имя Есенина встречается на страницах многих изданий рядом с именами самых известных поэтов.

2. Революция и поэзия

Шла первая мировая война. Призыва в действующую армию удалось избежать. Есенин служил в Царскосельском военно-санитарном батальоне. Он читал свои стихи в лазарете для раненых в присутствии императрицы. Это выступление, как и выступление несколькими месяцами раньше в Москве перед великой княгиней Елизаветой Федоровной, вызвало негодование в петербургских литературных кругах, враждебно настроенных по отношению к монархии. Впрочем, о том периоде жизни Есенина трудно говорить определенно: слишком противоречивы свидетельства и воспоминания современников.

Во всяком случае, достоверно известно, что в Царском Селе Есенин посетил Н. Гумилёва и А. Ахматову и прочёл им стихотворение, поразившее Анну Андреевну своим последним четверостишием – оно показалось ей пророческим.

Все встречаю, все приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей её покинуть.

Империалистическая война была воспринята Есениным как подлинная трагедия народа. В стихотворении «Русь» (1914) передана тревожная атмосфера пришедшей в деревню беды:

Понакаркали черные вороны:

Грозным бедам широкий простор.

Крутит вихорь леса во все стороны,

Машет саваном пена с озер.

Повестили под окнами сотские

Ополченцам идти на войну.

Загыгыкали бабы слободские,

Плач прорезал кругом тишину.

Позже поэт вспоминал:«Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов вроде «Гром победы, раздавайся».

Военную присягу вместе с другими военными санитарами Есенин принял только 14 января 1917 года. А уже в конце февраля вспыхнула революция, свергшая царя. 17марта Есенина откомандировали из санитарного поезда №143 в распоряжение Воинской комиссии при Государственной думе, причем поэт получил аттестат, что препятствий «к поступлению в школу прапорщиков» для него не встречается. Не исключено, что вопрос о его отправке в школу прапорщиков был решен ещё до революции.

В автобиографии поэт утверждал:«В революцию покинул самовольно армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт.

При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине. Вместе с советской властью покинул Петроград ».

В конце марта, прибыв в Петроград, Есенин сразу же стал сотрудничать в эсеровских печатных изданиях, редактируемых Р. В. Ивановым- Разумником, в частности в двух сборниках литературной группы «Скифы». В боевой же дружине он в лучшем случае числился, но никакого участия в боях в октябре 1917 года не принимал. Иванов-Разумник превозносил Есенина и Клюева как поэтов- пророков «России будущего».

Насчет же своего дезертирства Есенин в автобиографии допустил явное поэтическое преувеличение. Да и после Октябрьской революции дезертирство было куда почетней, чем работа при Военной комиссии Государственной думы. Другое дело, что в условиях революции Есенин раздумал поступать в школу прапорщиков, а предпочел сотрудничать в эсеровских газетах. Но никто его как дезертира в ту пору не искал.

В целом Есенин принял как Февральскую, так и позднее Октябрьскую революцию. Февральской революции посвящается стихотворение 1917 года «Товарищ»:

Но спокойно звенит

За окном,

То погаснув, то вспыхнув

Железное

«Рре-эс-пуу-ублика!»

Но нельзя сказать, что революция вызывала у него такой же бурный восторг, поэтический и человеческий, как, скажем, у Маяковского. Есенин переживал революцию как резкое и внезапное обновление жизни. Революция дала богатый материал для его поэзии, но душу поэта почти не затронула. Эсером — то Есенин был «мартовским».

Тем не менее революция в стихах 1917 года представляется как благая весть для народа:

О верю, верю, счастье есть!

Ещё и солнце не погасло.

Заря молитвенником красным

Пророчит благостную весть.

Звени, звени, златая Русь,

Волнуйся, неуемный ветер!

Блажен, кто радостью отметил

Твою пастушескую грусть.

«Пастушеская грусть», по мысли поэта, должна смениться революционным весельем.

В 1917 году он призвал в стихотворении, посвященном Николаю Клюеву:

Скройся, сгинь ты, племя

Смердящих снов и дум!

На каменное темя

Несем мы звездный шум.

Довольно гнить и ноять,

И славить взлетом гнусь-

Уж смыла, стерла деготь

Воспрянувшая Русь.

Уж повела крылами

Её немая крепь!

С иными именами

Встает иная степь.

Октябрьскую революцию поэт принял, по его же словам, «с крестьянским уклоном». Стремясь отозваться на революционные события, он обращается к мифологии, библейским легендам, что нашло отражение в его богоборческих и космических стихотворениях и маленьких поэмах:«Преображение»(1917),«Инония»(1918),«Иорданская голубица»(1918).

Поэт не скрывает своего ликования, наблюдая крушение старого мира, в порыве радости прощается с традиционными религиозными верованиями, но при этом широко использует религиозную лексику. Конкретная действительность, реальные события отягощены у него неожиданностями, метафорами, библейскими образами, туманными символами. И в то же время отчетливо прослеживается и «крестьянский уклон».

В 1917-1918г он ощущал в себе дар пророка, создал «есенинскую библию» из десяти маленьких поэм:«Певучий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», ««Небесный барабанщик», «Пантократор», где рождение с революцией Нового мира сравнивается с божественным творением, революционное преображение жизни ожидается как благо. Для Есенина революция была чем-то великим и религиозным. Революция, восстание рабов виделись поэту и на земле, и на небе. В «Небесном барабанщике» Есенин призвал:

Гей вы рабы, рабы!

Брюхом к земле прилипли вы.

Нынче луну с воды

Лошади выпили.

Листья звезды льются

В реки на наших полях.

Да здравствует революция

На земле и на небесах!

Души бросаем бомбами,

Сеем пурговый свист.

Что нам слюна иконная

В наши ворота в высь?

Нам ли странны полководцы

Белого стада горилл?

Взвихренной конницей рвется

К новому берегу мир.

В «Преображении», посвященном Иванову-Разумнику, Есенин рисовал картину революции как явления вселенского, космического, преобразующего и природу, и саму планету:

Эй, россияне!

Ловцы вселенной,

Неводом зари зачерпнувшие небо,-

Трубите в трубы.

Под плугом бури

Ревет земля.

Рушит скалы златоклыкий

Новый сеятель

Бредет по полям,

Новые зерна

Бросает в борозды.

Светлый гость в колымаге к вам

По тучам бежит

Кобылица.

Шлея на кобыле-

Бубенцы на шлее-

Но и здесь уже есть тревожные, беспокоящие строки, создающие кощунственный образ:

Облака лают,

Ревет златозубая высь

Пою и взываю:

Господи, отелись!

А в «Пантократоре» Есенин предстает перед нами как бунтарь, славящий стихийный порыв и готовый самого Бога свергнуть с небес:

Славь, мой стих, кто рвет и бесится,

Кто хоронит тоску в плече,

Лошадиную морду месяца

Схватить за узду лучей.

Тысячи лет те же звезды славятся,

Тем же медом струится плоть.

Не молиться себе, а лаяться

Научил ты меня, господь.

Может быть, к вратам господним

Сам себя я приведу.

15 июня 1918 года в журнале «Наш путь» появляется программная есенинская поэма «Инония». Её название происходит от церковнославянского слова «ино», означающего «ладно, хорошо». В своей последней завершенной автобиографии 1925 года Есенин так изложил обстоятельства возникновения поэмы: «В начале 1918 года я твердо почувствовал, что связь со старым миром порвана, и написал поэму «Инония», на которую много было резких нападок, из-за которой за мной утвердилась кличка хулигана».

В этой поэме Есенин дерзко принимает на себя пророческий чин:

Не устрашуся гибели,

Ни копий, ни стрел дождей,-

Так говорил по Библии

Пророк Есенин Сергей.

Время мое приспело,

Не страшен мне лязг кнута.

Тело, Христа тело,

Выплевываю изо рта.

Не хочу воспрять спасения

Через муки его и крест:

Я иное постиг ученье

Продающих вечность звезд.

Я иное узрел пришествие –

Где не пляшет над правдой смерть.

В «Инонии» поэт утверждал:

Лай колоколов над Русью грозный –

Это плачут стены Кремля.

Ныне на пики звездные

Вздыбливаю тебя, земля!

Проклинаю я дыхание Китежа

И все лощины его дорог.

Я хочу, чтоб на бездонном вытяже

Мы воздвигли себе чертог.

Языком вылижу на иконах я

Лики мучеников и святых.

Обещаю вам град Инонию,

Где живет божество живых.

Сходные мотивы проявились и в созданной в июне 1918 года «Иорданской голубице»:

Земля моя златая!

Осенний светлый храм!

Несется к облакам.

Небо – как колокол,

Месяц – язык,

Мать моя – родина,

Я – большевик.

Полный жизненных сил, уверенности в себе, поэт «рукой упругою готов преклонить весь мир» Казалось, ещё немного усилий – и извечная мечта русского пахаря о золотом веке станет явью.

Но жизнь революционной России разворачивалась всё круче. Именно в этот сложный период классовых битв и проявился наиболее ощутимо крестьянский уклон Есенина. Этот уклон прежде всего отражал те объективные противоречия, которые были характерны для русского крестьянства в период революции.

Глубокая боль и неуёмная скорбь о невозвратимой, исторически обреченной на гибель старой деревне прозвучали в «Песне о хлебе» и в стихотворении «Я последний поэт деревни». И вместе с тем какая в этой традиционной песне поэта обжигающая душу вера в великое будущее России. Разве можно забыть романтический образ есенинского жеребенка. Этот образ имеет глубокий исторический смысл:

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится.

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница.

Ход времени, ход истории неумолим. Поэт это чувствует. «Конь стальной победил коня живого», — с тревогой и грустью замечает он в одном из писем. Поэт радуется добрым переменам, которые происходят в жизни русского крестьянства. «Знаешь, — рассказывал Есенин одному из своих друзей, — я сейчас из деревни а все Ленин. Знал, какое слово надо сказать деревне, чтобы она сдвинулась. Что за сила в нем?»

Есенин все больше пытался понять, осмыслить то, что происходит в эти годы в России. В это время расширяются горизонты его поэзии.

Однако довольно скоро Есенин начал понимать: ни космической революции, ни мужицкому раю не суждено осуществиться. В одном из писем поэта 1920г. читаем: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал Тесно в нем живому». По словам одного из друзей поэта, Есенин при встрече с ним «говорил о том, что его, есенинская революция ещё не пришла, что он совсем один».

Бесспорно, корни поэзии Есенина – в рязанской деревне. Поэтому с такой гордостью говорил он в стихах о своем крестьянском первородстве: «У меня отец – крестьянин, ну а я крестьянский сын». И неслучайно в революционные дни семнадцатого года Есенин видит себя продолжателем кольцовских традиций. Но не следует забывать и упускать из виду ещё одно очень важное обстоятельство. России была страной крестьянской. Три русских революции – это революции в крестьянской стране. Крестьянский вопрос всегда волновал передовые умы России. Вспомним Радищева, Гоголя, Салтыкова – Щедрина, Льва Толстого. Принимая социальный путь решения «крестьянского вопроса», Есенин чувствовал сердцем, что преодолеть его Руси крестьянской будет далеко не легко и не просто, как это казалось иным его современникам.

И ещё Есенина охватывала тоска по тому, что безвозвратно ушло вместе с революцией. Эта тоска подспудно жгла его душу, хотя до отчаяния последних лет жизни было еще далеко:

Хорошо в эту лунную осень

Бродить по траве одному

И сбирать на дороге колосья

В обнищалую душу-суму.

Но уже к концу 1918 года, познав все ужасы военного коммунизма, столкнувшись с разрухой и голодом, Есенин не скрывает тревоги о судьбе голубой Руси, но утверждает свою веру в то, что она сохранится благодаря самой природе, несмотря ни на что:

Я покинул родимый дом,

Голубую оставил Русь.

В три звезды березняк над прудом

Теплит матери старой грусть.

Золотою лягушкой луна

Распласталась на тихой воде.

Словно яблонный цвет, седина

У отца пролилась в бороде.

Я не скоро, не скоро вернусь!

Долго петь и звенеть пурге.

Стережет голубую Русь

Старый клен на одной ноге,

И я знаю, есть радость в нем

Тем, кто листьев целует дождь,

Оттого, что тот старый клен

Головой на меня похож.

Ужасы и страдания гражданской войны укрепляли поэта в предчувствиях близящейся гибели деревни. В ноябре 1920 года Есенин пишет поэму «Исповедь хулигана», которую Клюев и некоторые другие рассматривали чуть ли нее как разрыв с крестьянскими поэтами.

Бедные, бедные крестьяне!

Вы, наверно, стали некрасивыми,

Так же боитесь Бога и болотных недр.

О, если б вы понимали,

Что сын ваш России

Самый лучший поэт!

Вы ль жизнь его сердцем не индевели,

Когда босые ноги он в лужах осенних макал?

А теперь он ходит в цилиндре

И лакированных башмаках.

В целом революция стала важным этапом в поэтической революции Есенина. Он проникся грандиозностью происходящих событий, приобрел вселенский, космический взгляд на милую сердцу деревню, на родную природу, но при этом осознал неизбежность ухода крестьянской «ситцевой» Руси. Рушились основы прежнего размеренного быта, поэт все больше погружался в богемную среду, а начавшиеся пьяные загулы усугублялись страхом перед наступлением «стальной конницы».

4. Поэма «Анна Снегина»

В творчестве Сергея Есенина поэма «Анна Снегина», опубликованная в марте 1925 года, занимает видное место, отражая как лирические воспоминания поэта, так и его предвидение судеб страны и революции. Поэма, которую Есенин считал лучшей из всего им написанного, имеет во многом автобиографический характер. Главный герой, от лица которого ведется рассказ и которого, как и поэта, зовут Сергей, едет в родное село – Радово в период между двух революций 17 – го года – Февральской и Октябрьской. Он замечает: «Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне», намекая, что уже в ту пору было ясно: глава Временного правительства – калиф на час. Возница знакомит Сергея с печальными происшествиями в родном селе. Сначала перед нами предстает картина прежнего блаженства, столь близкая есенинскому идеалу:

Мы в важные очень не лезем,

Но все же нам счастье дано.

Дворы у нас крыты железом,

У каждого сад и гумно.

У каждого крашены ставни,

По праздникам мясо и квас.

Недаром когда-то исправник

Любил погостить у нас.

Радовцы умели ладить и с прежней властью:

Оброки платили мы к сроку,

Но – грозный судья – старшина

Всегда прибавлял к оброку

По мере муки и пшена.

И чтоб избежать напасти,

Излишек нам был без тягот.

Раз – власти, на то они власти,

А мы лишь простой народ.

Однако еще до революции благоденствие жителей Радова было нарушено крестьянами соседней деревни Криуши, где «житье было плохое – почти вся деревня вскачь пахала одной сохою на паре заезженных кляч». Вожак криушан Прон Оглоблин в одной из драк убил радовского старшину. По признанию возницы-радовца:

С тех пор и у нас неуряды.

Скатилась со счастья вожжа.

Почти что три года кряду

У нас то падеж, то пожар.

Годы несчастий Радова совпадают с годами Первой мировой войны. А затем грянула Февральская революция. И вот Сергей приезжает в родные места. Здесь он узнает, что Прон Оглоблин вернулся с каторги и опять стал вожаком криушан. Сергею близки чаяния крестьян, требующих «без выкупа пашни господ», хотя он и сохраняет в сердце любовь к местной помещице Анне Снегиной. Они с Проном приезжают к Анне просить отдать землю крестьянам как раз в тот момент, когда она получает известие о гибели на фронте мужа. Хотя Прон довольно грубо говорит матери Снегиной про землю: «Отдай!. Не ноги ж тебе целовать!», у него все же хватает совести отстать от нее в эту трагическую минуту, согласившись с доводами Сергея: «Сегодня они не в духе. Поедем-ка, Прон, в кабак». Прон – человек довольно бесшабашный. Друг Сергея старый мельник отзывается об Оглоблине без симпатии:« Булыжник, драчун, грубиян. Он вечно на всех озлоблен, с утра по неделям пьян». Но стихийная сила характера привлекает Сергея к Прону. Ведь Оглоблин – человек бескорыстный, болеющий за интересы народа. После большевистского переворота Прон обещает: «Я первый сейчас же коммуну устрою в своем селе». В гражданскую он гибнет от рук белых, и к власти в Криушах приходит его брат Лабутя:

Мужик – что твой пятый туз:

При всякой опасной минуте

Хвальбишка и дьявольский трус.

Таких вы, конечно, видали.

Их рок болтовней наградил.

До революции он носил две царские медали и хвалился мнимыми подвигами в японской войне. Как очень точно указывает Есенин:«Такие всегда на примете. Живут, не мозоля рук». А после революции Лабутя

Конечно, в Совете,

Медали запрятал в сундук.

Но с тою же важной осанкой,

Как некий седой ветеран,

Хрипел над сивушной банкой

Про Нерчинск и Турухан:

«Да, братец!

Мы горе видали,

Но нас не запугивал страх»

Медали, медали, медали

Звенели в его словах.

В свое время Лабутя поехал первым описывать имением Снегиных:

В захвате всегда есть скорость:

Даешь! Разберем потом! –

Весь хутор забрали в волость

С хозяйками и со скотом.

Между прочим, Есенин намеренно сгустил краски. В действительности усадьба прототипа Снегиной – Кашиной разорена не была, причем именно Сергею Есенину летом 1918 года удалось удержать односельчан от грабежа, уговорив сохранить усадьбу под школу или больницу. И действительно, год спустя в барском доме открылась амбулатория, а конюшню в усадьбе приспособили под клуб. Но в поэме Есенин предпочел усилить мотив крестьянской стихии.

Когда деникинцы расстреливали Прона, Лабутя благополучно спрятался в соломе. Есенин чувствовал, что в революции и гражданской войне уцелели гораздо чаще такие, как Лабутя, чем такие, как Прон, уцелели трусы, привыкшие только «грабить награбленное», действовать по принципу:«Даешь! Потом разберемся!» Поэта явно беспокоило, что подобные люди играют главную роль не только на местном уровне, но и в руководстве партии. Возможно, неслучайно Лабутя говорил о своей мнимой ссылке в Туруханский край, куда в действительности был до революции сослан Сталин. Есенин понимал, что при господстве лабуть мечты крестьян о счастье по образцу радовского будут окончательно похоронены. И главная героиня поэмы, подобно блоковской Незнакомке, олицетворяющая прекрасное, в финале покидает Россию. Анна пишет Сергею:

Я часто хожу на пристань

И, то ли на радость, то ль в страх,

Гляжу средь судов все пристальней

На красный советский флаг.

Теперь там достигли силы.

Дорога моя ясна

Но вы мне по-прежнему милы,

Как родина и как весна.

В новой России для красоты не останется места, как давно уже нет места для радовского рая. Страна превратилась в нищие Криуши. Между прочим, прототип Анны Снегиной Лидия Ивановна Кашина за границу так и не уехала. В 1918 году она перебралась не в Лондон, а В Москву, работала здесь переводчицей, машинисткой, стенографисткой, и хотя и скончалась в грозном 1937 году, но не от чекистской пули, а своей смертью. Однако здесь поэт предпочел усилить контраст и разрыв с прежней жизнью, отправив свой идеал в невозвратную даль. Поэт, скорее всего, предвидел, что Советская власть, в отличие от царской, отнюдь не удовлетворится лишней мерой муки и пшена, а, достигши силы, сможет выжать из крестьян соки (так и произошло в коллективизацию, уже после убийства Есенина). Потому-то, подобно героине поэмы, он глядит на красный флаг не только с радостью (революцию, давшую землю крестьянам, Есенин приветствовал), но и со все возрастающим страхом.

5. Конфликт Есенина с действительностью

В 20-е годы Есенин пережил крах своих революционных иллюзий. Он сделал вывод: реальный социализм, «без мечтаний», умерщвляет все живое, в том числе и личность. Из его творчества ушли утопии о религиозно-революционном преображении России, появились мотивы утекания, увядания жизни, отрешенности от современности, а в лирическом герое – «конокраде», «разбойнике и хаме» — обозначилась внутренняя оппозиционность Есенина.

В 1921 году разочаровавшийся в революции поэт обратился к образу мятежника и написал поэму «Пугачев», в которой тема мужицкой войны ассоциировалась с послереволюционными крестьянскими волнениями. Логическим продолжением темы конфликта власти и крестьянства стала поэма «Страна негодяев» (1922-1923 гг), в которой выразились не только оппозиционные настроения Есенина, но и понимание им своего изгойства в реальном социализме. В одном из писем 1923 года он писал: «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь».

Поэт все больше осознавал, что между ним и крестьянами-земляками нарастает взаимное непонимание. С одной стороны, он все дальше отделялся от деревенской жизни. С другой стороны, на селе появились советские реалии, незнакомые Есенину, к которым его землякам предстояло приспосабливаться. Есенин, в отличие от некоторых других поэтов, никогда не смог сказать, что он рожден революцией или что это – его революция. Есенин революцию принимал, но, как не раз признавался, принимал по-своему, «с крестьянским уклоном». Однако очень скоро революционные метели застудили насмерть голос золотоволосого певца березовой сини и белого дыма яблонь. Русская деревня начала умирать еще задолго до революции. Нельзя сказать, что в этом отношении революция разбудила есенинский талант, она только сделала более острой основную тему «последнего певца деревни». Зато первая радость от революции прошла очень быстро. Поэт увидел, что большевики не только не спасители крестьянства, но верные его губители и что свобода творческого выражения пугает их еще больше, чем царская власть.

Он пытался войти в советскую жизнь, петь новую социалистическую действительность, но у него не слишком получалось. Есенин мучился от этого, хотел петь не звезды и луну, а нарождающуюся советскую новь. В «Стансах» поэт настаивал:

Стишком писнуть,

Пожалуй, всякий может –

О девушке, о звездах, о луне

Но мне другое чувство

Сердце гложет,

Другие думы

Давят череп мне.

Хочу я быть певцом

И гражданином,

Чтоб каждому,

Как гордость и пример, был настоящим,

А не сводным сыном –

В великих штатах СССР.

Но Есенину не дано было обрести гармонию воли и власти. В 1924 году он написал в «Руси Советской»:

Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.

На перекличке дружбы многих нет.

Ураган революции осиротил деревню. На смену есенинскому поколению пришли люди с некрестьянским мышлением: «уж не село, а вся земля им мать». Пушкинский мотив встречи лирического героя с «племенем младым, незнакомым», его тема гармонии и естественной приемственности поколений решается Есениным трагически: он – иностранец в своей стране и «пилигрим угрюмый» в родном селе, юноши которого «поют другие песни». В «Руси советской» строящая социализм деревня отвергла поэта: «Ни в чьих глазах не нахожу приют».

Лирический герой и сам отгораживается от большевисткой реальности: он ей не отдаст «лиры милой», воспевать он будет по-прежнему «Шестую часть земли / С названьем кратким ”Русь”», несмотря на то, что образ Руси ушедшей он склонен воспринимать как сны.

Деревня давно уже не представляется поэту земным раем, яркие краски русского пейзажа потускнели, в описании природы появились мотивы ущербности: «клены морщатся ушами длинных веток», тополя уткнули «ноги босые» по канавам.

Гармония найдена Есениным в принятии, с одной стороны, рассудком нового поколения, «чужой юности», «сильного врага», а с другой, сердцем – родины ковыля, полыни, бревенчатой избы. Есенинский компромисс выражен в таких строчках:

Дайте мне на родине любимой,

Все любя, спокойно умереть!

Но за искренним желанием увидеть в новой России цивилизованное начало нельзя не заметить трагедию героя-изгоя:

Я не знаю, что будет со мною.

Может, в новую жизнь не гожусь.

Разлад с действительностью и самим собой привел поэта к трагическому концу.

6. Смерть поэта

Есть ли загадка, тайна в гибели Есенина? Как мы легко убедимся, если есть, то она кроется отнюдь не в обстоятельствах смерти Есенина, как думают многие, а только в причинах, толкнувших поэта на роковой шаг.

Можно согласиться и с Юрием Анненковым:«Есенин повесился от отчаяния, от бездорожья. Пути русской поэзии оказались в те годы отрезанными и вскоре были заколочены наглухо. Если здесь, в эмиграции, продолжали творить свободные Георгии Ивановы, то в пределах Советского Союза все больше и больше нарождались и заполняли печатные страницы чиновные Демьяны Бедные».

Но точнее всех о самоубийстве Есенина, возможно, сказал Лев Троцкий, который, казалось бы, должен был бы быть идейным противником Есенина, но был покорен его поэзией. 18 января 1926 года на вечере памяти Есенина в Художественном театре было зачитано письмо Троцкого. Лев Давыдович, в частности, писал: « Мы потеряли Есенина – такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом,- может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки. Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, — не хлопнув дверью, а тихо призакрыв её рукою, из которой сочилась кровь. В этом жесте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом. Прикрываясь маской озорства – и отдавая этой маске внутреннюю, значит, не случайную дань, — Есенин всегда, видимо, чувствовал себя – не от мира сего.

Наше время – суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, своего отечества во времени. Есенин не был революционером. Автор «Пугачева» и «Баллады о двадцати шести» был интимнейшим лириком. Эпоха же наша – не лирична. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин.

Далее Троцкий утверждал:« Его лирическая пружина могла бы развернуться до конца только в условиях гармонического, счастливого, с песней живущего общества, где не борьба царит, а дружба, любовь, нежное участие. Такое время придет».

Может быть, яснее других итоги есенинской жизни и творчества подвел Вл. Ходасевич: «Прекрасно и благотворно в Есенине то, что он был бесконечно правдив в своем творчестве и пред своею совестью, что во всем доходил до конца, что, не побоясь создать ошибки, принял на себя и то, на что соблазняли его другие, — и за все захотел расплатиться ценой страшной. Правда же его – любовь к родине, пусть незрячая, но великая. Её исповедовал он даже в облике хулигана:

Я люблю родину,

Я очень люблю родину!

Горе его было в том, что он не сумел назвать её: он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Руссию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже СССР, — одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной работе мы попытались рассмотреть, как эпоха, в которую пришлось жить Есенину, повлияла на его судьбу и отразилась в его творчестве.

Тогда, когда Есенин впервые получил известность как поэт, Россия ждала революцию. В годы же его зрелого творчества страна пожинала плоды революции. Революция развязала стихийные силы, а стихийность как таковая отвечала природе есенинского творчества. Поэт был увлечен духом свободы, но уже к концу гражданской войны понял, что «стальная конница» погубит крестьянство.

Есенин называл себя последним поэтом деревни, обреченность которой в индустриально-урбанистическую эпоху чувствовал всем сердцем. Это обстоятельство во многом предопределило трагизм его творчества.

Хотя большую часть своей сознательной жизни Есенин прожил в городе, настоящим горожанином он так и не стал. В последние годы его преследовал страх исписаться, страх окончательно потерять свои крестьянские корни, без которых Есенин себя поэтом не мыслил. Все это и привело к трагической развязке.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН, 1918

РЕВОЛЮЦИЯ в ТВОРЧЕСТВЕ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА http://esenin-poetry.ru/ref/351-2.html

О С. Есенине Блок писал: «Сергей Есенин появился в русской литературе внезапно, как появляются кометы в небе». И действительно, этот тончайший лирик, певец русской природы быстро и легко занял особое место в литературе, многие его произведения были положены на музыку и стали песнями.

Русская земля предстает перед поэтом как печальный «покойный уголок», «родина кроткая», «сторона ковыльной пущи». Весь мир для него окрашен в светлые, радужные тона. Русский пахарь, русский крестьянин, еще совсем недавно такой земной и мир-ный, превращается в отважного, гордого духом богатыря — великана Отчаря, который держит на своих плечах «нецелованный мир». Есенинский мужик — Отчарь наде-лен «силой Аники», его «могутные плечи — что гранит-гора», он «несказанен и мудр», в речах его «синь и песня». Есть в этом образе что-то от легендарных богатырских фигур русского былинного эпоса. Отчарь заставляет вспомнить прежде всего былинный образ богатыря-пахаря Микулы Селяниновича, которому была подвластна великая «тяга земли», который играючи распахивал «чис-тое поле» своей чудо-сохой. «Отчарь» — один из первых поэтических откликов Есенина на события Февральской революции 1917 года. Это стихотворение было написано Есениным летом 1917 года во время пребывания в родном селе. В сентябре «Отчарь» печатает одна из петроградских газет. В этом стихотворении, так же как в написанных не-сколько ранее, в Петрограде, «Певущем зове» и «Окто-ихе», тема революционного обновления страны раскры-вается в образах, носящих чаще всего космический, пла-нетарный характер. Отсюда пророческий смысл этих стихотворений, их ораторски-полемическая ритмическая структура.

Радуйтесь!
Земля предстала
Новой купели!
Догорели
Синие метели,
И земля потеряла
Жало.
В мужичьих яслях
Родилось пламя
К миру всего мира!

Так начинает Есенин свой «Певущий зов». В «Октоихе» этот стык «земного» с космическим получает свое дальнейшее развитие:

Плечьми трясем мы небо,
Руками зыбим мрак
И в тощий колос хлеба
Вдыхаем звездный злак.
О Русь, о степь и ветры,
И ты, мой отчий дом!

В «Октоихе», так же как в «Певущем зове» и «Отчаре», мифологические образы и библейские легенды на-полняются новым, революционно-бунтарским содержа-нием. Они очень своеобразно переосмысливаются поэтом и трансформируются в стихах в картины «мужицкого рая» па земле. Гражданский пафос этих стихотворений находит свое образное выражение в романтической мечте поэта о гармонии мира, обновленного революционной бурей: «Не губить пришли мы в мире, а любить и верить!». Стремление к равенству, братству людей — главное для поэта. И еще: уже февральские события порождают совер-шенно иной социальный настрой в лирических стихах Есенина. Он радостно приветствует приход нового дня свободы. Это свое душевное состояние он с огромной поэтической силой выражает в прекрасном стихотворе-нии «Разбуди меня завтра рано…». С. Толстая-Есенина рассказывает, что «по словам Есенина, это стихотворение явилось первым его откликом на Февральскую револю-цию». С революционным обновлением России связывает Есенин теперь и свою дальнейшую поэтическую судьбу.

Разбуди меня завтра рано,
Засвети в нашей горнице свет.
Говорят, что я скоро стану
Знаменитый русский поэт.

Ощущение того, что теперь и он — сын крестьянской Руси — призван стать выразителем дум, чаяний и стрем-лений восставшего народа, с огромным пафосом пере-дает Есенин в стихотворении «О Русь, взмахни крылами…». В своем поэтическом манифесте Есенин выдвигает благородную, демократическую идею: показать во всей красоте и силе революционную Русь. Поэт стремится расширить художественный горизонт, углубить социальную проблематику своих произведений. Следует особо выделить «маленькую поэму» Есенина «То-варищ», написанную им по горячим следам февральских событий в Петрограде.

Есенин был одним из тех русских писателей, которые с первых дней Октября открыто встали на сторону вос-ставшего народа. «В годы революции,— писал Есенин,— был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». Все, что свершалось в России в годы Октября, было необычно, неповторимо, ни с чем не сравнимо. «Сегодня пересматривается миров основа»,— утверж-дал Владимир Маяковский. «Революционный держите шаг!»—призывал сынов восставшей России Александр Блок. Великие перемены в жизни России предчувствовал и Сергей Есенин:

Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Мы радугу тебе — дугой,
Полярный круг — на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную.

Все больше Есенина захватывает «вихревое» начало, вселенский, космический размах событий. Поэт Петр Орешин, вспоминая о встречах с Есениным в годы революции, подчеркивал: «Есенин принял Октябрь с неописуемым восторгом, и принял его, конечно, толь-ко потому, что внутренне был уже подготовлен к нему, что весь его нечеловеческий темперамент гармонировал с Октябрем…». Однако осмыслить глубоко, сознательно все зна-чение исторических и социальных перемен в жизни на-рода, особенно русской деревни, связанных с борьбой за торжество идей Великого Октября, он, естественно, смог далеко не сразу.

Поэт поначалу односторонне воспринимает период военного коммунизма, ему трудно еще понять, что проти-воречия этого времени будут быстро преодолеваться раз-витием самой новой действительности. Именно в этот сложный период классовых битв, требовавших от художника особенно четкой и ясной идейной позиции, и проявился наиболее ощутимо «крестьянский уклон» Есенина. Не следует думать, что этот «уклон» — следствие только субъективных сторон мировоззрения и творчества поэта. На самом деле никакого «крестьянского уклона» не было. В произведениях Есенина прежде всего отражены те конкретные, объективные противоречия, ко-торые были характерны для русского общества в пе-риод пролетарской революции, что собственно и не понравилось идеологам «железной дисциплины», в этом был главный конфликт поэта и «революции».

Россия!
Сердцу милый край!
Душа сжимается от боли.

«Мне очень грустно сейчас,— пишет Есенин в 1920 го-ду,— что история переживает тяжелую эпоху умерщвле-ния личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал…» Рухнули утопические мечты поэта о социализме как «мужицком рае» на земле, еще недавно столь вдохновенно воспетые им в «Инонии».

Особенно тяжело, временами трагически, в 1919—1921 годах переживает поэт революционную ломку ста-рых, патриархальных устоев русской деревни. Глубокий внутренний смысл имеет в «Сорокоусте» рассказ о том, как паровоз обогнал тонконогого жеребен-ка. Именно в этой сцене поэма достигает своего кульми-национного звучания:

Вспомним одно из самых проникновенных и человечных лириче-ских стихотворений — «Не жалею, не зову, не плачу…», написанное им в 1921 году. Как философски мудры в ном раздумья Есенина о днях быстротекущей жизни, с ка-кой художественной силой выражена в нем любовь к лю-дям, ко всему живому на земле!

Дух бродяжий, ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Когда вчитываешься в позднего Есенина, поражаешься тому, что, оказывается, почти все, о чем мы только сейчас заговорили вслух после семидесятилетней безгласности,— почти все это уже было сказано и предвидено гениальным поэтом. С потрясающей силой запечатлел Есенин то «новое», что насильственно внедря-лось заезжими эмиссарами в быт деревни, взрывало его изнутри и привело теперь к всем известному состоянию.

«Был в деревне. Все рушится… Надо самому быть оттуда, чтобы понять… Конец всему» — таковы были впечатления Есе-нина тех лет. Они дополняются воспоминаниями сестры поэта Александры Есениной: «Помню наступивший голод. Страшное время. Хлеб пекли с мякиной, лузгой, щавелем, крапивой, лебе-дой. Не было соли, спичек, мыла, а об остальном уж и думать не приходилось… К власти наряду с честными людьми пролезли «лабути», имеющие длинные руки. Жилось этим людям совсем неплохо…»

1 июня 1924 г. Есенин пишет «Возвращение на родину». Образ запустения, но уже не чеховско-бунинского, в котором была поэзия, а какого-то надрывного, беспросветного, пред-вещающего «конец всему», встречает нас в самом начале этой маленькой поэмы. «Колокольня без креста», кресты кладбища, кресты, которые — образ гражданской войны! — «как будто в рукопашной мертвецы, за-стыли с распростертыми руками». Убогий быт разоренной года-ми -междоусобного раздора — деревни, «календарный Ленин» вместо выброшенных сестрами комсомолками икон, «Капитал» вместо Библии… Внук, не узнавший деда, еще один образ сим-вол — эпохи, еще одно страшное прозрение будущего. Как это контрастирует с пушкинским: «внук… обо мне вспомянет»!..
Трагический итог всему этому поэт подводит в стихотворении тех же дней «Русь советская»:

Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Приемлю все,
Как есть все принимаю.
Готов идти по выбитым следам.
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.

Многое из того, что произошло в стране, предугадал Есенин. в своей лирике лета 1924 г. и в поэме «Анна Снегина», задуман-ной тогда же. Поэма тесно связана со всей лирикой Есенина, она вобрала в себя многие ее мотивы и образы, Если же говорить о традици-ях, то в год окончания работы над поэмой — 1925-й — Есенин писал: «В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину». И пушкинская традиция, конечно же, при-сутствует в поэме. Плодотворнее, думается, говорить о пушкинском начале в широком смысле, на что, кстати, ссылал-ся и сам Есенин в приведенном высказывании. Прежде всего это — народность. Есенин, пройдя через искушение изысканной метафорой, пришел к такому пони-манию искусства, которое определяется верностью художника «простоте, добру, правде». Эти ориентиры выразились в языке поэмы, точнее — во всем бо-гатстве разговорной народной речи, что бросается в глаза с пер-вых строк. В поэме Есенина персонажи «самовоспроизводятся» через речь и оттого сразу приобретают пластически зримые чер-ты живою лица. Речь каждого настолько индивидуальна, что нам хорошо помнятся и возница, и мельник, и старуха, и Анна, и даже ее мать, которая произносит всего одну фразу, но опреде-ляется в ней, и Прон, и Лабутя, и, конечно же, сам главный ге-рой.

То, что Анна Снегина оказалась вдали от Советской России, это, конечно же, печальная закономер-ность, трагедия многих русских людей того времени. Разлука с Анной Снегиной в лирическом контексте поэмы — это разлука поэта с юностью, разлука с самым чистым и святым, что бывает у человека на заре жизни. Но — и это главное и поэме — все че-ловечески прекрасное, светлое и святое живет в герое, остается с ним навсегда — как память, как «живая жизнь», как свет да-лекой звезды, указывающей путь в ночи:

Далекие, милые были!…
Тот образ во мне не угас
Мы все в эти годы любили,
Но, значит,
Любили и нас.

Этот эпилог был очень важен для Есенина — поэта и челове-ка: ведь это все помогало ему жить, бороться в себе со своим «черным человеком», а также выдерживать нечеловеческую борь-бу с ненавистниками России и русского поэта. Тема родины и тема времени в поэме тесно связаны. В узко-хронологическом смысле эпическая основа поэмы такова: основная часть это рязанская земля 1917 г. в пятой главе — эскизный набросок судьбы одного из уголков большой деревенской Руси периода страшных потрясений, свидетелем которых становится поэт и герой «Анны Снегиной» (дей-ствие в поэме кончается 1923 г.). Разумеется, за судьбой одного из уголков русской земли угадывается судьба страны и народа, но все это, повторяю, дано эскизно, хотя и с довольно характер-ными поэтическими картинками. После строк о времени революции, когда «чумазый сброд! Играл по дворам на роялях! Коровам тамбовский фокст-рот», следуют стихи иной тональности:

Шли годы
Размашисто, пылко…
Удел хлебороба гас.

Есенин как бы провидел то время, когда удел хлебороба выльется в трагедию 1929-1933 гг. Саркастически звучат в поэме слова, ко-торыми представители разных интеллектуальных слоев именова-ли крестьянина:

Фефела! Кормилец! Касатик!
Владелец землей и скотом,
За пару измызганных «катек»
Он даст себя выдрать кнутом.

Сам Есенин не идеализирует русское крестьянство; он видит ею неоднородность, видит в нем и мельника с его старухой, и возницу из начала поэмы, и Прона, и Лабутю, и мужика, сжи-мающего от прибыли руки… При этом нельзя забывать, что положительные начала, своеобразную основу жизни поэт видит в трудовом крестьянстве, судьба которого является эпической основой поэмы. Судьба эта печальна, как явствует из слов ста-рухи мельничихи:

У нас здесь теперь неспокойно.
Испариной все зацвело.
Сплошные мужицкие войны —
Дерутся селом на село.

Символичны эти мужицкие войны; они являются прообразом большой братоубийственной войны, подлинной трагедии, от кото-рой и впрямь, по словам мельничихи, едва не «пропала Расея»… Перекличка с этим возникает и в конце поэмы в письме мель-ника:

Расея…
Дуровая зыкь она.
Хошь верь, хошь не верь ушам —
Однажды отряд Деникина
Нагрянул на криушан.
Вот тут и пошла потеха-..
С потехи такой—околеть-
Со скрежетом и со смехом
Гульнула казацкая плеть…

Такая «потеха» никому не на пользу, разве что Лабуте, тре-бующему для себя «красный орден»… Осуждение войны — империалистической и братоубийствен-ной — одна из главных тем. Война осуждается всем ходом поэмы, разными ее персонажами и ситуациями: мельником и его старухой, возницей, двумя главными трагедиями жизни Анны Снегиной. Причем порой голос персо-нажа сливается с голосом автора, как, например, в словах пись-ма мельника однажды поэт говорит прямо от себя:

И сколько с войной несчастных
Уродов теперь и калек!
И сколько зарыто в ямах!
И сколько зароют еще!
И чувствую в скулах упрямых
Жестокую судорогу щек…

Потрясающая душу человечность русской классической литературы, ее «лелеющая душу гуманность» живет в поэме Есенина.
В январе 1925 г., находясь на Кавказе, Есенин закончил свою последнюю и главную поэму. Широта исторического пространства поэмы, обретаемая героем в конце ее открытость жиз-ненным впечатлениям, лучшим движениям души прямо соответ-ствуют народным идеалам, выразителем которых был и остается в своих лучших творениях великий русский поэт С.А.Есенин — «поэтическое сердце России». И пока живет земля, Есенину-поэту суждено жить с нами и «воспевать всем существом в поэте шестую часть земли с названьем кратким «Русь».

Есенин восхищался «восстанием рабов», которое охватило всю страну в годы революции. Он также считал ее явлением подлинно космического масштаба, в котором могло бы разрушиться все старое и появиться новое. Сам поэт мечтал стать пророком нового мира. Но затем его мировоззрение кардинальным образом поменялось.

Трансформация взглядов

Отношение Есенина к революции поначалу отличалось наивностью, и оно определялось скорее бурлившими в его душе страстями, а не какой-либо системой взглядов на грядущие реформы.

Очень сложно будет поверить каждому поклоннику Есенина как воспевателя природы и деревни, что следующие строки принадлежат его перу.

Небо — как колокол,

Месяц — язык,

Мать моя — родина,

Я — большевик.

(«Иорданская голубица»)

Так звучит тема революции в поначалу, когда поэт еще не испытал разочарования от нововведений советского режима. Однако уже с наступлением 1920 г. энтузиазм поэта сменило горькое разочарование. И данная трагедия отражается в небольших произведениях поэта: начиная от восторженной «Иорданской голубицы» и заканчивая едкой «Страной негодяев».

Смена облика страны

Постепенно на смену крестьянской Руси стала приходить городская Россия. Новое время вытесняло старый жизненный уклад, который был так привычен для поэта. Как менялось отношение Есенина к революции? Поэт поначалу приветствовал эти перемены, пытался подстроить себя под них — ведь его мировоззрение сложилось именно в Руси крестьянской.

Социализм совершенно не оправдал надежд поэта. В нем все живое оказалось «в тесноте». Есенин погрузился в смертельную тоску по разрушенной деревне, ее застроенным улочкам. Это серьезно отразилось на психическом состоянии поэта, которое и так не отличалось стабильностью.

Как отразились события на жизни поэта?

Есенин практически постоянно пропадал в тяжелейших запоях. Он стал страдать от мании преследования. У него постоянно возникали вспышки агрессии, во время которых поэт устраивал дебоши, ломал мебель и избивал знаменитую супругу. Много раз говорила о его сумасшествии и делала попытки лечить Есенина у профессиональных американских психиатров. Но это было бесполезно.

Отношение Есенина к революции отражается в его строках:

Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.

Что Родина? Ужели это сны?

Сравнение взглядов Маяковского и Есенина

Если говорить о Маяковском, то его творчество обращено в будущее, и в некоторой мере — в настоящее. Пусть даже это будущее и настоящее несколько идеализированы, однако они реальны. Отношение к революции Маяковского и Есенина различается по направленности перспективы их творчества. Социализм тогда строился на ожидании наступления светлого «завтра»: сегодня мы живем неважно, но зато наши дети и внуки будут счастливы. Поэтому Маяковский жил будущим, все его творчество пропитано верой в успех советского устоя. Даже связана с советским будущим. С любящим человеком поэта связывает не только страсть, но и общее дело.

Каково было отношение Есенина к революции, в отличие от Маяковского? Есенин весь находится в прошлом. В нем он не был брошен, не страдал от горького одиночества. Он находится вне нового поколения, но и не относит себя к старому:

Типичная для поэта фраза «грустная радость» приобретает немного другое значение. Теперь Есенин не задушевно рассказывает о своей разбитой молодости, а грустно констатирует факт своего одиночества.

Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый И это я! Я, гражданин села, которое лишь тем и будет знаменито, что здесь когда-то баба родила российского скандального пиита…

Странничество и отчужденность

Поэт пишет о совершенной отчужденности от общества. В его произведениях больше нет никаких притязаний на социалистические настроения. И в конце концов Есенин сам отвечает на любые вопросы о своем творчестве:

Моя поэзия здесь больше не нужна, да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

На первом месте для Есенина всегда была любовь к природе, ко всему живому. Природа у поэта наделена душой, она ощущает себя по-человечески. Все в мире наполнено живым духом.

И сам Есенин признает собственную несостоятельность в новом советском строе. Он оказывается отвергнутым:

Я пел тогда, когда мой край был болен.

Поэт осознает, что тот мир, который был бесконечно дорог его сердцу, безвозвратно теперь утерян. И в его творчестве возникают мотивы странничества:

Да! Теперь решено. Без возврата

Я покинул родные поля…

Все происходящее начинает вызывать в нем глубокий протест и чувство отвращения. Есенин пытается отыскать укрепления в светлых воспоминаниях детства, родном доме и той Руси, которую он потерял. Но и здесь тревога не дает поэту покоя. Есенин приходит к выводу, что причина тех изменений, которые оказались для него неприемлемыми, находится в революции.

Деревенская разруха и душевная драма поэта

Отношение Есенина к революции наполняется критикой, неприятием. Сам поэт искренне раскаивается, что придерживался мнения о правильности ее идей.

Драмы поэта в завершающие годы его жизни связаны с наступившими политическими переменами. И если ранняя поэзия Есенина наполнена принятием новых порядков и в ней поддерживается лозунг «Земля — крестьянам!», то поздний Есенин видит всю разруху. Поэт начинает отвергать новые порядки всеми силами. Отношение Есенина к революции выражается в таких произведениях, как «Возвращение на Родину», «Письмо матери» и других.

Например, в произведении «Возвращение на Родину» можно наблюдать, какое влияние оказала революция на жизнь сельских жителей. Лирический герой, вернувшись в родной край, не может узнать родных людей, собственного дома. Он с грустью понимает, что его родной край теперь стал для него чужим. Поэтический мир сталкивается с удушающей действительностью:

Я с грустью озираюсь на окрестность:

Какая незнакомая мне местность!

Это и является причиной душевной драмы. Такой же разлад можно наблюдать и в произведении «Неуютная жидкая лунность», в строках которого поэт выражает полное равнодушие к окружающему миру. Это равнодушие ужасает лирического героя:

Равнодушен я стал к лучам,

И очажный огонь мне не мил.

Но поэт не ставит крест на России окончательно. Ему больно наблюдать, что его страна терпит нищету, унижение. Он призывает ее:

Полевая Россия! Довольно

Волочиться сохой по полям.

Настроения сборника «Преображение»

Первый поэтический сборник Есенина, который был выпущен после революции, называется «Преображение». Название отображает настроение поэта в то время: изменяется и сам поэт, и окружающий его мир. В первом произведении под названием «Инония» пишется о радости пришествия Спаса. Скоро грядут новые времена в судьбах народов. Есенин смотрит на себя как на пророка, его дерзкие слова адресованы библейскому пророку Иеремии. Лирический герой вступает в полемику с канонами христианской морали.

Я иное узрел пришествие —

Где не пляшет над правдой смерть.

Новая религия должна прийти в народ без мучений и «креста». Теперь все должно быть иначе. Поэтому и называется страна будущего «Инонией». Рай, о котором мечтает поэт, — это рай совершенно сельский, деревенский. В нем есть место нивам и полям, глубоким рекам и золоту созревающей пшеницы. Другие произведения данного сборника также были наполнены этим ожиданием.

Чем обернулась революция?

Казалось бы, мечты поэта воплощаются. В жизни страны наступает глубинный переворот. И здесь можно ждать восторга со стороны поэта, однако все оказывается намного более мучительным и тяжелым для него. Вместо того «мужицкого рая», которого ждал Сергей Александрович, глазам поэта предстает государство, раздираемое войнами, опустошаемое разрухой. Все это становится невыносимым для певца мирной, идиллической деревенской жизни.

Что теперь наблюдает Есенин? Холод и стужу, небо в тучах. Теперь царит «злой октябрь», который скоро сгложет зеленые рощи. Именно так передает поэт атмосферу нынешней эпохи. Общественный конфликт становится универсальным. Человек отпадает от природы. А сам герой отказывается от присоединения к царящему вокруг безумию.

Никуда не пойду с людьми,

Лучше вместе издохнуть с вами,

Чем с любимой поднять земли

В сумасшедшего ближнего камень.

Отношение Есенина к революции кратко можно описать так: поэт не стремится отвергать теперешнюю власть — он просто не может понять советского уклада, ощущает себя совершенно лишним человеком. И такого обращения она не прощает: после трагической гибели Есенина было запрещено его имя, стихи. Впервые начали вспоминать о нем с добрыми словами только в начале Великой Отечественной войны, когда было глупо отрицать вклад Есенина в русскую поэзию.

Урок литературы в 11 классе по творчеству В.В.Маяковского

Краткое описание документа:

ТЕМА: РЕВОЛЮЦИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ

 В.В. МАЯКОВСКОГО

Цель: 1) выявить отношение поэта к революции;

          2) развивать умение анализировать стихотворения;

          3) прививать интерес к творчеству Маяковского.

Оборудование: карточки с заданиями для групповой работы, портрет поэта, плакаты «Окон РОСТА».

Ход урока

1.Организационный момент.

Объявление целей и задач урока. Запись темы и эпиграфа в тетрадь.

О, звериная!

О, детская!

О, копеечная!

О, великая!

Каким названьем тебя еще звали?

Как обернешься ещё, двуликая?

В.Маяковский

2. Повторение изученного.

— К какому литературному направлению принадлежал В.В.Маяковский?

(Кубофутуризм, «Гилея»)

-Назовите основные черты этого направления.

— В.В.Маяковского часто называют новатором стиха. В чем проявилось его новаторство?

(Обилие метафор;

тонический, акцентный стих;

просторечие+высокий стиль;

рифма: «характерное» слово в конце строки, рифмы ассонансные, неточные, совпадают только гласные;

рифмы составные;

беседа автора с читателем;

ступенчатая разбивка строки;

обилие неологизмов.)

-Как вы думаете, с каким настроением Маяковский воспринял революцию?

(Восторженно)

-Что в его биографии указывает на это?

(Был в рядах РСДРП, не раз был арестован, во время третьего ареста 11 месяцев провел в Бутырке.)

3.Слово учителя.

— В сентябре 1915 года В.В.Маяковского призвали на военную службу. Эта драма жизни нашла отражение в поэме «Война и мир». Война здесь показана как всемирная человеческая трагедия. Но всё-таки сквозь кровавые видения войны, картины смерти и ужасов в поэме пробивается мотив жизни. Маяковский верит: «Вселенная расцветет ещё, радостна, нова». Он верит и призывает верить в то, что придет обживать землю новый человек. С этой верой он встретил революцию в октябре 1917года.

Сначала – Февральскую революцию. Участвовал в аресте начальника автошколы, читал лекции «Большевики искусства», написал поэтохронику «Революция».

-Случайно ли поэт произносит слова: «Моя революция»? О чем они свидетельствуют?

-Какими красками он рисует революцию?

(Проверка индивидуального задания: ученица читает цитаты о революции.)

 -Маяковский изображает революцию в различных жанрах: поэтохроника, марш, приказ, сказка, частушка. Чем объясняется разнообразие жанров?

(Разнообразный народ творит революцию.)

-В это время футуристы, назвавшись «комфутами» («коммунистическими  футуристами»), предъявили свои претензии представлять государственное искусство. Но Маяковский не сразу находит свое место в пооктябрьской России. К годовщине революции он пишет пьесу «Мистерия-буфф», первый спектакль революционного содержания на сцене. Поэт призывал:

Довольно грошовых истин.

Из сердца старые вытри.

Улицы – наши кисти.

Площади – наши палитры.

-Что означают эти слова?

(Это был призыв вынести искусство в массы, придать ему действенный – разящий и созидательный – характер.)

— Вскоре Маяковскому удалось это воплотить в жизнь в полной мере. Он нашел свое место во время двухлетней работы в «Окнах сатиры» РОСТА.

4.Рассказ учащегося о работе поэта в «Окнах сатиры» РОСТА. Запись в тетради:

-1919 год;

-индустрия плакатного искусства;

-ежедневный агитпроп;

-коллектив художников;

-злободневные темы;

-рисунки и подписи к ним;

-Маяковский снабжал темами, сочинял тексты, рисовал плакаты;

-тираж с помощью трафаретов;

-выставлялись в витринах магазинов и в других людных местах;

— тексты Маяковского – стилизация народной песни, частушки, раёшника, балаганного зазыва;

-тексты демократичны, рассчитаны на восприятие человека улицы.

Учитель зачитывает строки из статьи Маяковского «Только не воспоминания»: «Окна РОСТА» – фантастическая вещь. Это обслуживание горстью художников, вручную, стопятидесятимиллионного народища. Это телеграфные вести, моментально переделанные в плакат, это декреты, сейчас же распубликованные частушкой. Это те плакаты, которые перед боем смотрели красноармейцы, идущие в атаку, идущие не с молитвой, а с распевом частушек».

5. Проверка домашнего задания – демонстрация творческих работ учащихся, плакатов в стиле «Окон РОСТА» на современные злободневные темы.

6. – Наряду с работой в «Окнах РОСТА» главным в жизни  Маяковского остаётся творчество его как поэта. Сегодня мы проанализируем стихотворение «Левый марш».

Чтение стихотворения заранее подготовленным учащимся.

 Самостоятельная работа учащихся. Анализ стихотворения  «Левый марш» по группам. Одна ученица назначена экспертом, выявляющим новаторство поэта.

Задания группам:

1.     Найдите в стихотворении конкретные приметы революционной эпохи. Какова их роль в установлении контакта поэта и аудитории, которой адресован «Левый марш»?

2.     Объясните название стихотворения. Найдите в тексте слова, относящиеся к военной лексике. Какую роль играет эта лексика в реализации поэтического замысла?

(Марш –1.Способ строго размеренной ходьбы в строю. 2.Походное движение войск. 3.Музыкальное произведение четкого ритма, предназначенное для сопровождения коллективного шествия.

Марш для Маяковского – не только созвучный времени жанр. Поэт хочет, чтобы и в самой жизни все было подвластно бодрому ритму.) 

3.     Охарактеризуйте интонационно-синтаксический строй стихотворной речи, рифму.

4.     Выявите средства художественной изобразительности и выразительности, их роль в тексте.

5.     Определите тему и идею стихотворения.

7.Гимнастика для глаз с использованием таблиц Шульте.

8.Беседа (проверка выполнения задания).

Вывод делает эксперт, отвечая на вопрос «Как проявилось в данном стихотворении новаторство В.В.Маяковского-поэта?».

Запись в тетради:

Стихотворение адресовано матросам. Написано в те дни, когда Республике Советов противостояли страны Антанты.  «Коммуне не быть покоренной!»- вот что определяет содержание стихотворения. Возникает облик народа, который уже сегодня печатает «шаг миллионный» в своё завтра. Революция закрепила свою власть над историческим процессом: «Клячу истории загоним».

9. — В.Маяковским были написаны и поэмы о революции. Им найдена новая жанровая разновидность – лироэпическая политическая поэма («В.И.Ленин», «Хорошо!»).

Сообщение учащегося о поэме «Хорошо!». Запись основных положений в тетради.

10. Подведение итогов.

-Чем отличается изображение революции в творчестве А.А.Блока и В.В.Маяковского? Запишите самостоятельно.

11. Дача домашнего задания: анализ стихотворения «Ода революции».

Плохой мальчик русской поэзии | Майкл Скаммелл

Бенгт Янгфельдт

Владимир Маяковский со Скотти, собакой, купленной Лили Брик в Англии, на даче Бриков в Пушкино, лето 1924 г. Союз. Илья Эренбург, знавший о печально известном пристрастии Маяковского к азартным играм, подумал, что тот, возможно, играет в русскую рулетку со своим любимым пистолетом Маузер, и проиграл пари.Но предсмертная записка Маяковского, написанная за два дня до его смерти, говорила об обратном. Прося прощения у матери и сестер и сардонически умоляя, чтобы не было сплетен («усопший ненавидел сплетни»), Маяковский дописал несколько строк из неоконченного стихотворения:

Игра, как говорится,
Есть над.
Лодка любви потерпела крушение.
На рифах условностей.
Жизнь и я квиты
И нет смысла
Затаивать обиды. ¹

Слово «любовь-лодка» предполагало романтические причины, но также создавало тайну, поскольку запутанная любовная жизнь Маяковского была в основном неизвестна широкой публике.На момент смерти он был одновременно связан с тремя разными женщинами: его давней любовницей Лили Брик, с которой он провел большую часть своей взрослой жизни в богемном ménage à trois (вместе с ее мужем Осипом Бриком), но кто только что был связан с кинорежиссером; Татьяна Яковлева, эффектная молодая белая русская, которую Маяковский встретил в Париже и попросил выйти за него замуж, но которая вместо этого только что вышла замуж за француза; и Вероника Полонская, знойная молодая театральная актриса, тоже женатая, которой он тоже сделал предложение.Эмоционально он был развалиной, и его смерть могла быть вызвана его отношениями с любой из его любовниц.

Но это была не единственная загадка. В жестко контролируемом Советском Союзе самоубийство рассматривалось как преступление и акт неповиновения, утверждение личной свободы, что противоречило образу государства как рабочего рая. Зачем кому-то столь известному и популярному, как Маяковский, покончить с собой, даже по провокации? Чего большинство его читателей не знали, так это того, что впервые после Октябрьской революции Маяковский серьезно разочаровался.Сталин начал очищать свой режим от «троцкистов» и других предполагаемых врагов, а две недавние сатирические пьесы Маяковского, «Клоп » и «Баня», , вызвали гнев официальных лиц своей откровенной критикой правительственных лидеров и коррумпированных бюрократов. Его враги шептались, что он тоже был тайным троцкистом и элитаристом, оторванным от своей пролетарской базы.

За ним уже следила ОГПУ (секретная полиция), и ее агенты заполонили его квартиру, как только стало известно о его смерти.Они давно проникли в ближайшее окружение Маяковского. Осип Брик был агентом тайной полиции в начале 1920-х годов, и он и Лили до сих пор поддерживали с ними тесный контакт; а официальное уведомление о смерти подписали не менее трех секретных агентов, не говоря уже о паре литературных соратников Маяковского.

Последующие запросы ОГПУ показали, что, несмотря на неодобрение правительства, Маяковский по-прежнему пользовался огромной популярностью у читателей и что большая часть интеллигенции расценила его самоубийство как политический протест, вызванный кризисом в советской литературе.Предсмертная записка в подозрительной и параноидальной атмосфере, созданной сталинским режимом, рассматривалась как прикрытие для более серьезных проблем. Однако властям удалось воспользоваться запиской в ​​своих целях. «Первые этапы расследования, — говорилось в официальном сообщении в «Правде », — показывают, что самоубийство было вызвано чисто личными соображениями, никак не связанными с общественной и литературной деятельностью поэта».

Маяковский сделал одолжение режиму, ссылаясь на «любовную лодку», и в 1935 году получил своего рода награду.Лили Брик написала Сталину в знак протеста против того, что произведение Маяковского было допущено к выпуску и о нем забыли, и просила первого секретаря исправить положение. Сталин ответил с удивительной теплотой, учитывая, что он, вероятно, никогда не читал ни слова Маяковского. Маяковский, объявил он, был «лучшим, одарённейшим поэтом нашей советской эпохи», добавив, что «равнодушие к его памяти и его творчеству есть преступление». В течение недели Триумфальная площадь в Москве была переименована в площадь Маяковского. Позже в его честь была названа станция метро, ​​а на площади воздвигнута гигантская бронзовая статуя, носящая его имя.Его политические стихи переиздавались огромными многотомными тиражами и стали основой советской литературной программы.

Лили явно думала, что помогает своему старому любовнику, реабилитируя его и восстанавливая его репутацию в правительстве, но она ошибалась. Как отмечал Пастернак в своей автобиографии, после канонизации Сталина творчество Маяковского «стало внедряться насильно, как картошка при Екатерине Великой. Это была его вторая смерть. Он не имел к этому никакого отношения».

Официальное одобрение разрушило репутацию Маяковского для политически чувствительных российских читателей и нанесло ущерб его репутации на Западе, особенно во время холодной войны.В сегодняшней России, после распада Советского Союза, его произведения практически исчезли из школьных программ и мало читаются широкой публикой, а в англоязычном мире о нем также забывают или игнорируют, особенно по сравнению с внимание уделяли его великие современники Борис Пастернак, Анна Ахматова, Марина Цветаева и Осип Мандельштам. Первые трое, несомненно, считали его равным себе, если не лучшим поэтом, и Мандельштам всегда относился к нему с уважением, если не с любовью, однако спустя четверть века после распада Советского Союза Маяковский остается под покровом ночи. ²

Эта несправедливость, должно быть, очень беспокоила шведского ученого Бенгта Янгфельдта, когда он приступил к своей новой роскошной книге « Маяковский. Биография, », которая окончательно спасает поэта от близкого забвения и возвращает его центральное место в русской литературе первой четверти ХХ века. Янгфельдт, автор и редактор нескольких более ранних книг о Маяковском, кажется, прочитал почти все, что написано поэтом или о нем, и разговаривал со всеми интересующимися, у кого он мог взять интервью, не в последнюю очередь с грозной Лили Брик, которая умерла в 1978 году. , главный друг, любовница и импресарио в жизни Маяковского.Эта богато детализированная и обильно иллюстрированная биография, бегло переведенная Гарри Д. Уотсоном, является лучшим литературным памятником поэту и вряд ли будет превзойдена в ближайшие годы.

Янгфельдт не дрогнул, описав провокационное поведение напористого молодого панка, который ворвался в престижный Московский институт живописи, скульптуры и архитектуры в возрасте восемнадцати лет, одетый во все черное, с лохматыми волосами и полным гнилых зубов . Будущий «бешеный бык» русской литературы был ростом шесть футов два дюйма, с телосложением боксера и под стать гулкому голосу, но при этом он был мягким и ранимым.«Трамплином его дерзости была дикая робость, а под видимостью сильной воли скрывалась феноменальная чувствительность, склонная к неоправданному унынию, безволие», — писал Пастернак. Маяковский был силой природы: упрямым, воинственным, инстинктивным мятежником и нарушителем границ, который в некотором смысле так и не вырос. До конца своей жизни он был шумным подростком в поисках новизны и мгновенного удовлетворения, будь то влюбляясь в очередную красавицу, которая попадалась ему на пути, проигрывая последнюю копейку в карты или бильярд, или купаясь в лести его аудитории.

Он был также экстравагантно одарен — как художник, поэт, перформер, клоун — и его перспективность была немедленно замечена Давидом Бурлюком, старшим членом Художественного института и самим чрезвычайно разносторонним. В 1911 году Маяковский показал Бурлюку два написанных им стихотворения, одно — городской пейзаж, полностью состоящий из зрительных образов:

Крест
железные кони
первые кубики выскочили из окон
беглых домов….
Фокусник
вытаскивает стальные рельсы
из входа тележки. ³

(Перевод Джека Хиршмана и Виктора Эрлиха, с адаптациями)

Маяковский опирался на творчество Александра Блока и символистов, но Бурлюка сразу поразила динамика строки о кубах, выпрыгивающих из окон. как провидец. Назвав юного хулигана гением, он зачислил его в свою новообразованную художественную группу «Кубофутуристы». Когда футуристы издали свой пресловутый манифест «Пощечина общественному вкусу» , вскоре после этого в него были включены стихи молодого Маяковского.Манифест очень пришелся по вкусу Маяковскому. « Только мы являемся лицом нашего Времени…. Выбросьте Пушкина, Достоевского, Толстого и т. д. и т. п. за борт корабля современности», — гласила она. Девизом футуристов был «Кубизм в изобразительном искусстве, футуризм в словесном искусстве», среди них были поэты-«транссмыслы» Велимир Хлебников и Алексей Крученых, художники-авангардисты, такие как Казимир Малевич, Владимир Татлин, и Александр Родченко, раздвигавшие границы репрезентации в живописи.

Некоторые поэты-футуристы отправились в дикое читательское путешествие по провинции, чтобы привлечь к себе внимание. Маяковский носил на своих выступлениях самодельную желто-черную полосатую рубашку и наслаждался обменом оскорблениями со зрителями. Его стихи были очень риторическими, с тяжелым битом, перемежающимся экстравагантными рифмами. Примером может служить творчество поэтов-битников 1950-х годов (как в «Howl») или акцент исполнителей хип-хопа на уличном языке и рифме, хотя музыки, конечно же, не было.Более серьезное родство было с нью-йоркской школой поэтов 1960-х, особенно с Фрэнком О’Хара ⁴ ; но некоторые более простые тексты Маяковского могли бы звучать как детские стишки, если бы не их мрачное содержание:

На мостовой моей избитой
души
лунатики
жестокими каблуками
барабанят свои бессмысленные слова.
Где повешены города
и кривые вершины
их башен
парят подвешенными
в петле облаков,
Я иду один
Плакать о констеблях
распятых
на их перекрестке-
дорог. ⁵

(Мой перевод)

Гастроли футуристов положили начало Маяковскому и его роману со сценой. Это дало ему возможность экспериментировать с новыми формами и создать для себя новую личность в искусственной среде. Приняв полуироническое определение Бурлюком его как «гения», он занял позицию «поэта и пророка» и создал для себя мифологическую автобиографию. Его последующий рост как поэта и соответствующий рост в авангардных литературных кругах были стремительными; в 1913 году, еще не достигнув двадцати лет, он представил и снялся в своей стихотворной трагедии « Владимир Маяковский » в театре «Луна-парк» в Санкт-Петербурге.Петербург. В первом акте фигурировали «человек без глаза», «человек без головы», «человек с двумя картонными поцелуями» и т. д., и сводился к фантастическому призыву к революции от имени хромых, хромых, и больные:

Ты не поймешь
почему,
холодный как анонимная насмешка,
Я несу свою душу на заклание
на обед грядущих лет.
Катится нежеланной слезой
С небритой щеки площади,
Я, наверное, последний поэт.
⁶

(перевод Марии Энценсбергер)

Во втором акте поэт в тоге после революции принимает дары от бедняков за свои святые жертвы и собирает их слезы в чемодан, чтобы отвезти их в «темный бог бурь» на крайнем севере. В пьесе были затронуты несколько отличительных тем Маяковского: «безумие, самоубийство, борьба с Богом, экзистенциальное разоблачение человека», по словам Янгфельдта, и его исполнение было встречено шипением, освистыванием и почти полностью отрицательными отзывами.

Однако шипение и свист не остановили и не расстроили Маяковского. В течение следующих нескольких лет, помимо более коротких произведений, он написал ряд длинных стихотворений в своем театральном стиле: «Облако в штанах», «Хребет-флейта» и «Человек», а также еще одну пьесу, . Мистерия-буфф , в постановке Всеволода Мейерхольда с декорациями и костюмами Малевича. Маяковский сочинял свои стихи вслух на прогулке, любил читать их сам, производя на слушателей замечательное впечатление.В «Облаке» он и драматизировал, и высмеивал себя как раздвоение личности — буйный хулиган снаружи, ранимый любовник и мученик внутри: